***
Так много знать о прошлом человека… и так мало видеть в его настоящем и будущем. Ричард простоял спиной к стеклянной двери в гостиную не меньше семнадцати минут, и только когда сердечный цикл детектива усмирился, свидетельствуя о начавшихся снах человека, RK900 позволяет себе обойти дом и вернуться в машину, в который раз за безумный день подставляя свою шевелюру под дождь. Пиджак, оставленный офицером на пассажирском сиденье, неторопливо возвращается на свое законное место. Манерные движения рук позволяют поправить манжеты рукавов и воротник, благодаря чему индивидуально сшитый пиджак для андроидов его модели садится что ни на есть идеально. Увы, но парадная дверь с автоматическим режимом не может впустить такое несанкционированное лицо, как Ричард, потому андроиду приходится вернуться в гостиную через задний двор. Но все же он задерживается на улице, сурово осматривая окрестности. Ни волка, ни теней. Ничего, кроме черного леса, утонувшего в ночи. Возможность блуждать по дому была получена еще одну ночь назад, но Ричард не спешит ею воспользоваться. Гостиная, охваченная только светом из крыльца на задний двор, молчит, разве что тяжелое, шумное дыхание доносится с дивана. Несколько минут Ричард стоит у спинки почти касаясь пальцами мягкой обивки. Голубой диод перемигивается, грозится принять золотой оттенок, но этого не происходит даже когда машина, не сводя затуманенных глаз со спящего человека, приподнимает руку и переводит на нее взгляд. Забавно, что контакт произошел во время соприкосновения. В переданных файлах Стэна Ричард отчетливо видел описания диагностик, которые мистер Вольф проводит каждый месяц со своей сестрой. Радиоволны, позволяющие компьютеру инициализироваться со встроенным в шейный отдел чипом. Этот момент не дает RK900 покоя. Потому в следующее мгновение потемневшие и сузившие от подозрений глаза снова смотрят в лицо сжавшейся на диване Луизы, и диод на виске приобретает бледный желтый цвет. На поиск радиоволны уходит одна минута и шесть секунд. Сигнал слабый, но устойчивый, вот только в этот раз Стэн не предпринимает попыток передачи данных. Он молчит, и вскоре Ричарду удается найти причину отсутствия полноценного обмена информацией. Компьютер проводит диагностику человеческого организма. Недолго думая, андроид аккуратно, но без стеснения внедряется в протоколы анализа. Ничего удивительного для такого человека, как Луиза Вольф и ее ситуации, Ричард не находит: все еще повышенный уровень адреналина; активность правого миндалевидного тела в головном мозге, что говорит о переживании и страхе; увеличенная доза грелина – гормона голода – в крови; желудочные спазмы, замедленная работа сердечной мышцы – список можно продолжать бесконечно, но главное, что находит во всем этом Ричард – температура в тридцать семь и четыре градуса по Цельсию. Дурной признак. Это и вынуждает андроида мимолетно нахмуриться, разорвать контакт и решительно двинуться из гостиной в другую часть дома. Здесь же он и понимает, что полученные от Стэна знания о прошлом человека (которые на самом деле не сильно отличаются от уже имеющейся информации, разве что прикрашены отчетами системы встроенного компьютера о состоянии здоровья) не помогают сформировать понимание отношения детектива к своему нынешнему окружению. Ричард по-прежнему не видит в доме никаких отличительных признаков личности. Ни в комнате с бильярдом, ни в запыленной пустой библиотеке. Даже оказавшись в личной спальне офицера андроид ощущает нечто вроде огорчения. Здесь так же педантично «чисто», как и везде. Убранная белая постель со встроенным в стену гардеробом в виде высоких зеркал, пустой компьютерный стол с покрытым пылью ноутбуком. Больше ничего. Стоя посреди спальни детектива и холодно ища, скорее, по привычке, подсказки, Ричард недовольно сминает губы. Как такое возможно? Как такой крупный дом не может иметь ни единого намека на личность человека? В базе данных дом является собственностью детектива вот уже три года, и ничего ровным счетом за это время. Увы, но Стэн, пусть и принялся передавать данные без приветствий, о многом все же не сказал. Как дом попал в руки детектива? Подарок брата? Или отца – основателя немецкой медико-инженерной компании? И где до этого пребывал человек? Как выглядело былое жилье? Чем занимался в свободное время? Вся жизнь Луизы после ухода несостоявшегося спутника жизни была построена на задержании преступников, распитии алкоголя и поиска увлечений на ночь. Причины такого поведения Ричард раскрыл для себя еще в момент откровения детектива в машине по поводу арки, и переданные данные Стэна только подтвердили догадки андроида в отношении желания Луизы быть востребованной. Вот только Стэн ничего не сказал о жизни до несостоявшейся церемонии. Лишь показал момент первых шагов человека после внедрения засекреченной технологии, где грузный мужчина, стоя на коленях, поливается слезами, а совсем еще юный мистер Вольф Дитфрид стоит у входа, не в силах сдвинуться. И дождь. Крупные капли дождя на протянутых, исхудавших руках, что впервые за год осязают. Всплеск гормонов в отчетах Стэна был слишком высоким, и это отпугнуло Ричарда. Как если бы чувствуешь сам все эти эмоции: от щемящего отчаяния до детского восторга. Единственное, что действительно остается покрыто реальной тайной – причина, по которой Луиза Вольф оказалась прикованной к постели в шестнадцать лет. И почему-то система, не запрограммированная на собственные потребности, вдруг ставит раздражающую задачу в виде раздобыть столь нужную информацию. Получив несанкционированное оповещение о новой, побочной цели, Ричард сжимает кулаки, буравя взглядом собственное отражение. Неправильно, абсурдный приоритет, с которым даже сам Ричард не согласен! Вынужденная цель раздражает, постоянно мелькает перед глазами, и как бы андроид не старался отогнать ее на задний план – ничего не получается. Некий дискомфорт в программах выедает мыслительные процессы, и если те направлены в одну сторону – тут же направляют их обратно к новой задаче. Диод угрожающе искрит желтым цветом, внутренняя борьба с собственной системой вынуждает систему адаптации к окружению выдать команду о тяжелом дыхании. И Ричард старается им противостоять! Кажется, даже злится, искореняя цель, удаляя ее из приоритетов принудительно! Вот только эффекта нет. Внезапное осознание, что все его старания напрасны вдруг приводят его к пониманию – выбора нет. Он обязан узнать причину нарушений в нервной системе агрессивного детектива Вольф. Становится легче. Борьба с собственной системой прекращается, и это приносит легкость. Диод медленно приобретает голубой цвет, руки разжимаются. Как только дыхание усмиряется, Ричард в недоумении от возникших ошибок из-за сопротивления алгоритмам осматривает свои глаза в высоком зеркале. Кажется, ему стоит пройти техосмотр. Потом. Когда-нибудь. Собрав с постели белое одеяло, андроид неторопливо возвращается в гостиную мимо всех комнат, куда до этого предварительно заглянул. Тучи расступаются перед светлой, резкой в своих границах луной, и теперь луч освещает женщину серебристым квадратом, делая ее кожу практически белой. Несколько секунд у спинки дивана затягиваются, после чего белое одеяло с шорохом опускается на человека. В этот раз детектив Вольф не ворочается. Только тревожно щурит нос и неосознанно, вяло стряхивает пальцами прядь волос с лица. Каждое ее движение сопровождается тщательным наблюдением Ричарда. Машина больше не предпринимает попыток соединиться со Стэном. Вместо этого RK900, выпрямившись и суетливо поправив воротник пиджака как в желании доказать контроль над собственным разумом, выходит из дома на задний двор, вспоминая человеческий силуэт в тени деревьев.***
«В условиях твоего состояния я бы посоветовал остаться дома», голос Стэна доносится не туманно, но как-то бледно. Как будто находишься в предсонливом состоянии, когда происходящее вокруг смешивается с пробивающимися картинками воображения. Вот уже двадцать минут я лежу на диване с закрытыми глазами, полностью проснувшись, но при этом ощущая себя как будто не в этом мире. После пробуждения веки ни разу не разлепились. Тяжелые, будто склеенные, они отказываются подчиняться, а я и не пытаюсь им что-то приказывать. Вокруг царит прекрасная тишина, сквозь закрытые глаза пробивается тучный свет спрятавшегося солнца, телу тепло и одновременно больно. Я даже не задаюсь вопросом, почему ощущаю себя как в парнике. Чувствую, что взмокшие от пота волосы прилипают ко лбу, да и одежда, кажется, пропиталась влагой. Во время пробуждения Стэн оповестил меня о начале семи часов утра, после чего замолчал на двадцать минут, давая пульсирующей голове свыкнуться с окружением. Зато сейчас компьютер несмело проявляет заботу, видимо, боится своим голосом напомнить о случившемся вчера вечером разговоре. Не хочу думать об этом. Не хочу спрашивать, как именно Ричард узнал о Стэне. А еще сильнее не хочу думать, что андроид сейчас находится здесь, в гостиной, стоя у стенки и пронзая меня тяжелым взором. Какое же облегчение посещает разум, когда позже я не нахожу его в доме. Впрочем, я его и не ищу. Хмурость окрашивает мое лицо в примеси с негодованием, когда взятое из ниоткуда одеяло отодвигается в сторону. Почему хмурость? Потому что я знаю, кто укрывал меня этой ночью. Почему негодование? Потому что эти проявления «заботы» со стороны Девятки вынуждают меня чувствовать себя самой последней сукой из-за моих извечных претензий к машине. Тяжко вздохнув и ощутив прилив крови к разгоряченным щекам, я, пошатываясь, встаю с дивана и устало осматриваю себя. Грязные джинсы, грязная толстовка. Не менее грязные волосы. Прелесть. «Луиза», аккуратно зовет меня Стэн, намекая на мое игнорирование. ‒ Никакого дома, ‒ тяжелая голова отчаянно мотается из стороны в сторону. Преодолеть гостиную тяжко, но подняться по ступеням в свою комнату оказывается еще хуже. ‒ Слишком много дел. Отдышка в уставшем организме наступает уже через пять минут ходьбы. То и дело, что приходится облокачиваться о стены и восстанавливать дыхание, отгоняя вспышки перед глазами. «Согласен. Твоих нападавших задержали. Было бы неплохо посмотреть им в лицо» Я слышу злость в механичном голосе компьютера, и эта злость не воображаемая. Уже в комнате сваливаюсь на свою кровать, шумно дыша через рот и хмуря брови. ‒ Неужели? ‒ сарказма мне не занимать, ведь ответ на следующий вопрос витает прямо в воздухе. И все же я задаю его, желая поругаться со Стэном. ‒ И откуда ты знаешь? Ричард сказал? Около минуты держится тишина, после которой следует виновато-настороженное: «Да». Усталый смешок вырывается из груди, принося томную боль в мышцах грудной клетки. Ощущения, как будто поездом переехали. Кто ж знал, что электрический шок так ужасен в последствиях. Теперь раз двести подумаю прежде, чем использовать шокер на преступниках. Даже им не пожелаю такой адской боли. ‒ Как вы вообще умудрились соединиться? ‒ без интереса спрашиваю я, с болью приподнимаясь на локтях. Стэна вопрос цепляет, кажется, приносит облегчение. Не удивительно, ведь проявление пусть и такого безучастного интереса говорит об открытости и все еще сохранившимся доверии. «Он обнаружил меня, когда тащил нас до машины», Стэн говорит это буднично, однако через некоторую паузу голос его становится виноватым: «Прости, Луиза… я не мог ничего поделать. Я был отключен» Собственное отражение улыбается мне. Точнее, это делаю я, неосознанно для самой себя. Винить Стэна никто не собирался. Ситуация была непреднамеренная, компьютеры инициализировались и произошел обмен данными. Полагаю, что ни от кого это не зависело в случившемся. По крайней мере, хочу так полагать. Контрастный душ придает бодрости, правда, ненадолго. Скинув одежду в корзину для белья (предварительно вытащив потрескавшийся, но рабочий телефон из кармана), я минут десять только стою под струями воды, уложив руки на холодный кафель стены. Искры перестают рассыпаться перед глазами, боль отступает, давая голоду возможность проявить себя во всей красе. Пульсаций в мозге нет, но тем не менее мозг как будто все еще спит – так туманно и тяжко воспринимаются окружающие запахи, шумы, картинки. Привести себя в порядок, включая грязные волосы, удается только через полчаса, и то благодаря Стэну, что робко оповещает о начале смены через час и сорок минут. Кое-как выйдя из ванной комнаты, я медленно и вяло надеваю привычный атласный набор из красных сорочки и короткого халата. Очередной взгляд в отражение на мокрые волосы, и внимание неосознанно задерживается на маленьком синяке на границе роста волос на виске. Прекрасно… что ни день, то новые раны. Туманно проглядывая телефон и отмечая одни только пропущенные звонки от Дитфрида, я вяло спускаюсь на кухню. Желудок бурчит по мере приближения к заветной комнате. Негодует сердце, каждый раз отзывающееся бездной в груди на любое резкое движение. Потому приходится действовать в стиле ленивца, убирая телефон на стол, открывая холодильник и выуживая оттуда все для быстрого сэндвича. «У тебя излишне сильно сужены сосуды. От этого и слабость в голове». От полученной информации я нерешительно зависаю над кофе-машиной, однако вместо нее открываю верхний шкафчик и вытаскиваю припасенную початую бутылку виски со стеклянным бокалом на короткой ножке. В голове слышится саркастичное фырканье, взятое у Рида. «Почему я не удивлен» ‒ Я пережила жуткий стресс, ‒ раздается приглушенный голос под звуки разливающегося алкоголя. Отставив бутылку в сторону, я делаю глоток и блаженно хмурюсь, задрав голову. Ясность мыслей приходит не сразу. ‒ Господи, как хорошо-то… «Лучше бы ты так реагировала на правильное питание» Не успевает Стэн договорить, как за спиной слышится характерный звук выдвигающейся двери. Несколько секунд тишину нарушают только ветер, шорох деревьев из улицы и гул перепуганного сердца, но вот о кафель мягко стучат мужские каблуки. Чувствую его взгляд на своей спине, наверняка перебегающий к зависшему в воздухе бокалу. Последний с легким стуком укладывается на стол, и я, поглощающаяся черной дырой в начавшем сокращаться от страха желудке, приступаю нарезать свой завтрак. Молчание не может быть вечным. Беглый взгляд на темную, отражающуюся поверхность микроволновки доказывает теорию о том, что машина смотрит на меня испытывающе, холодно. Андроид в бело-черном пиджаке стоит у стенки с заведенными назад руками, синие диоды – единственные яркие вещи в практически черно-белой картинке отражения. По коже бегут мурашки. Вот только чувство, вызвавшее их, мне не понятно. Ведь тело непроизвольно вспоминает собственное тепло под плотным жакетом, которое пробивалось ко мне сквозь сон в машине. Даже и не знаю, что больше пугает: блеклое желание снова ощутить его или яркое негодование от столь абсурдной мысли. Нож откладывается в сторону, когда сэндвичи украшают тарелку рядом с бокалом виски. Шестым чувством ощущаю, что машина вот-вот нарушит молчание, и оказываюсь права. Как только холодно смотрящий Ричард приоткрывает рот, дабы что-то сказать, я тут же обрываю его, даже не оборачиваясь. ‒ Не смей, ‒ почему-то после случившегося слышать его голос – все равно что переступить неизвестную мне черту. Я больше не смотрю в его отражение, понимая, что как раз именно через него Ричард и смотрит на меня, анализируя эмоции на моем мрачном, застывшем лице. ‒ Если хоть кто-то узнает, не важно кто: Фаулер, Рид, даже твой сраный «Киберлайф» ‒ я отправлю тебя на свалку. «Луиза, полегче…» испуганно почти шепчет Стэн, словно в страхе, что Ричард услышит его. «Он все-таки спас твою жизнь. Нельзя ли быть немного вежливей?» ‒ Наличие в вашем организме необнародованной технологии противоречит законам экспериментальной медицины. Может, вы и не принимали участие в создании нейродатчика, вы же являетесь соучастницей за сокрытие информации от министерства здравоохранения, ‒ спокойно отвечает Ричард, при этом буравя меня далеко не спокойными глазами. На эти слова я приподнимаю голову и сминаю губы. Как бы не были неприятны его слова – Ричард прав. Это усугубляет ситуацию, в частности нашего временного тандема. ‒ Вы, как представитель закона, должны понимать, что действия вашей семьи уголовно наказуемы. ‒ Иногда законы ‒ это всего лишь черно-белая бумажка, Ричард, ‒ глядя строго перед собой на висящий шкафчик, я распознаю в собственном голосе иронию и усталость. Ладони упираются в стол по обеим сторонам от тарелки и бокала, отчего атласный, холодный халат сползает с плеч. ‒ А жизнь людей – это сплошная палитра серых оттенков. Может, отец мой и считается преступником, но все, что у меня есть, ‒ туманно приподняв правую руку, я перебираю пальцами в воздухе в намеке на способность двигаться, ‒ возможность жить полноценно, работа ‒ все это заслуга только моей семьи и Стэна. Даже этот сраный дом, который я ненавижу всем сердцем. Произнеся последние слова со злостью и обреченностью, я опускаю голову и потерянно осматриваю стол, как будто пытаясь понять, что я здесь делаю. Бокал медленно обхватывается пальцами, после чего отправляет все содержимое в рот, заставляя щуриться от приятного, но обжигающего чувства. Голова и впрямь перестает тяжелеть. ‒ Могу я узнать, как именно это произошло? ‒ спокойно, с холодным интересом спрашивает Ричард, чуть склонив голову. Пустой бокал с шумом отправляется в раковину, после чего с моих губ слышится сдавленный смешок. ‒ Если ты решил, что можешь спрашивать о таком, то ты точно идиот, ‒ я все никак не могу повернуться к нему, боясь встретиться взглядом. Зато говорю насмешливо, с толикой иронии, беря тарелку в руку. ‒ Вот уж чем я точно не стану делиться с куском пластика. «Луиза, я же просил быть вежливей», аккуратно, но нетерпеливо произносит Стэн, механично заламывая голос. ‒ Понимаю, ‒ на грани укора и вежливости вещает Ричард, вскинув брови. ‒ Должно быть, неприятно ощущать себя неполноценной личностью. Тарелка с шумом приземляется обратно на стол, и я, с праведным гневом на лице, резко поворачиваюсь лицом к машине. Он смотрит так спокойно, так безэмоционально, как будто не было в его речах чего-то неприятного и унизительного. Зато я нагреваю вокруг себя воздух, вместе с этим обжигаясь от местами холодного, скользящего с плеч атласа, что обнажает тонкие лямки ночнушки. ‒ А тебе лишь бы поиздеваться, да? ‒ кулаки непроизвольно сжимаются, сопровождаясь злостным рычанием женского голоса. ‒ По-твоему, это смешно? ‒ Нет, детектив Вольф, ‒ ух, как же меня раздражает этот умиротворенный тон, что никак не сочетается с моей полыхающей злостью. ‒ Я не вижу ничего забавного в сложившейся ситуации. Однако это многое объясняет в вашем поведении. Ричард секундно вскидывает брови, и до меня доходит. Очередная провокация. Очередная попытка вывести на эмоции. Очередная попытка «показать, кто здесь главный». Осознание играет внутри не только яростью и негодованием, но и непривычным желанием темперамента отвоевать свое законное, доминирующее место в нашем союзе. Помню я, что сказал Стэн о бабочке. Машина оставила животное в живых, а значит, ситуация с насекомым была просто театром, попыткой заставить меня чувствовать себя слабой. Что ж, пожалуй, стоит подыграть мерзавцу. ‒ Да срала я на твое мнение, когда ты наконец это поймешь, ‒ стерев с лица гнев, я миролюбиво улыбаюсь, при этом не забывая приправлять свой тон сарказмом и дружественностью. Каждое слово приближает меня к не сводящей с меня взгляда машине на шаг, и уже в следующее мгновение я, доказывая отсутствие в себе страха, аккуратно принимаюсь поправлять сбившийся черный воротник. Ричард явно не ожидает от меня таких действий, подозревающе впиваясь суженными глазами сверху вниз. ‒ Ты всего лишь набор программ и биополимера, и если что – я запросто могу отправить тебя обратно на конвейер с пометкой «подлежит утилизации». К собственному удивлению, но руки не дрожат при соприкосновении к плотной, черной ткани. Вот только чувственный сердечный орган робко приплясывает каждый раз, когда я вежливо и мимолетно вскидываю на машину голубые глаза. Он смотрит так хищно, но терпеливо, как волк, высматривающий в кустах жертву. И самым приятным для моей желающей взять верх души является желтый диод, переливающийся в такт со свечением такого же оттенка чуть ниже груди. ‒ Поверь мне, ‒ закончив с воротником, я чуть отстраняюсь корпусом, дабы манерно осмотреть свои труды. Тело тут же возвращается в близкое положение к машине, что едва ли не касается меня своим пиджаком и опущенными вниз руками. ‒ Если хоть одна живая душа узнает о существовании Стэна ‒ у тебя будут большие проблемы. Я не кричу. Шепот срывается с моих губ. Я больше не прячу взгляд. Смотрю на Девятку томно из-под опущенных ресниц, запрокинув голову. Все эти игры забавляют, негодование, что недавно царило в груди, отодвигается чем-то другим, не самым подходящим по отношению к роботу, но, черт, мне это нравится! Наблюдать за тем, как лениво перебегают черные зрачки, обрамленные кругом из серебристых нитей, как изучающе отклоняется в бок голова, заставляя тонкую прядь ложиться на висок, как приподнимаются уголки губ в понимании, что за игру мы затеяли. Последнее, может, мне всего лишь кажется, и я бы даже рада так думать, но отчего-то не хочу. Как не хочет тело, пропитывающееся теплом вдруг касающегося меня чёрно-белого пиджака. ‒ Боюсь, что проблемы будут у вашей семьи, детектив Вольф. Ваш отец втайне от правительства разработал экспериментальные технологии и использовал их на человеке, предварительно не проведя исследования на животных, ‒ как и я, Ричард практически шепчет. Кажется, ощущаю его дыхание на своем разгоряченном лице, настолько близко мы находимся рядом друг с другом. ‒ Он не только поступился биомедицинской этикой, но и нарушил множество законов, наказание за которые может исчисляться десятками лет тюремного заключения. ‒ И что же ты сделаешь, обладая такой информацией? ‒ завороженно, с туманом в глазах спрашиваю я, осознавая, что ответ на вопрос может стать причиной окончательной потери самообладания. Почему так упоительно тлеет сердце? Почему кожа под атласом покрывается мурашками от шелестящего, но низкого тона машины? Почему взгляд отчаянно пытается задержаться на приоткрытых губах с нарисованными воображением влажными дорожками от пролитой на макушку воды? Мир вокруг словно растворяется, и кухня теряется в сознании, что заволакивают серебристые, мутно искрящиеся от пелены нити. Ричард молчит почти половину минуты, соблюдая между нашими лицами дистанцию во вшивые десять сантиметров. Его дыхание обдает холодом раскрасневшиеся щеки, и, боже, как же это приятно. Как же… странно крутит в груди, отливая тяжестью внизу живота. Господи. Надеюсь это просто выпитый виски играет. ‒ Ничего, ‒ сдавленно, но уверенно говорит Ричард, в понимании своей победы вздергивая угол губ. Кажется, я слышу, как что-то щелкает в голове, заставляя дыхание замереть. И даже не пытаюсь этому сопротивляться, разве что насильно удерживая свои глаза от взгляда на мужские губы. Воцарившуюся, затянувшуюся тишину нарушает характерный звон телефона. Он звучит так резко, как если бы звонящий самолично вторгся на кухню, застав нас, стоящих так близко друг к другу, за чем-то интимным. Звонок вынуждает желудок образовать бездну, и все силы плавно начинают перетекать в нее, покидая мышцы, разум. Уже на первом звонке я резко опускаю голову в сторону правого плеча, на источник шума. Блеклое мерцание треснувшего, но вполне себе рабочего телефона почему-то раздражает. Ричард не спускает с меня глаз ни на первый звонок, когда я отворачиваюсь в сторону, ни на последний, когда я подхожу к столу и беру холодными пальцами вибрирующий телефон. Босые ступни, ставшие непривычно горячими, остужаются о ледяной кафель, не принося никакой ясности в голову. Только когда палец касанием принимает вызов от Рида, я ощущаю, как тяжкий ком в животе рассасывается, отрезвляя разум. В следующее мгновение, пока телефон поднимается к уху, барабанные перепонки раздражаются от мужского, приглушенного смешка. Чтоб тебя, Стэн, с твоими диагностиками и наблюдениями за моим организмом. ‒ Привет, Гэвин, ‒ щеки полыхают, как адский огонь посреди зимнего рая. Уложив одну ладонь на мраморный стол, я поспешно облизываю пересохшие губы, то и дело, что недовольно поглядывая на все еще пялящегося Ричарда из-за плеча. ‒ Чо у тебя с голосом? ‒ мужской, недоуменный тон, искаженный телефонным звонком, вырывает меня из негодующих гляделок на машину, заставляя нахмурено смотреть в стол. ‒ Опять с очередным хахалем развлекаешься? Только сейчас понимаю, о чем говорит коллега. Собственный голос охрип так сильно, как если бы я и впрямь провела в постели с мужчиной не один час. Сжав губы в злости на саму себя, я отстраняю телефон от лица и чуть прокашливаюсь, заставляя голосовые связки расслабиться. Телефон возвращается обратно к уху со своим подозрительным напряжением. ‒ Если под развлечением с хахалем ты подразумеваешь словесные перепалки с жестянкой, то да. Именно этим я и занимаюсь, ‒ Гэвин на том конце усмехается, на фоне звучит говор телевизора. ‒ Ты по делу в такую рань или просто поиздеваться решил? ‒ Ты во сколько в участок собираешься? ‒ умеет мужчина менять тему в нужный момент, избегая праведного гнева. Отняв телефон от уха, я со вскинутыми бровями смотрю на экран. Поверх телефонной связи бегут цифры, намекающие на начало смены через час. Угораздило проснуться, едва только рассвет наступил. ‒ Минут через тридцать выеду, ‒ проговариваю я, не успев даже прислониться к устройству. В ухо раздается мычание в примеси со звуком разливающейся воды. ‒ Не соизволите подобрать одну задницу по дороге? Я тут как бы немного водить не могу, ‒ на фоне голоса звучит гулкий стук. Наверняка Гэвин в знак своего доказательства стучит гипсом об стену или, скорее, холодильник. ‒ Ты что, уже дома? ‒ Вчера ночью вернулся. Хотя уже раз сто пожалел, ‒ бубнит детектив, с паузой шумно делая несколько глотков. ‒ Только порог дома переполз, и со всех сторон соседки обступили. Говорят, кого-то в переулке пытались трахнуть. От услышанного мне не страшно, но дискомфортно. Вот уж от кого реально стоит держать в секрете случившийся инцидент. Дитфрид, конечно, сильно беспокоится о жизни сестры, но если этот парень старается решать проблемы дипломатией, то Гэвин Рид привык защищать «свое» кулаками. Закрыв глаза и прикусив губу, я буднично усмехаюсь, как если бы слушаю обычную сводку преступлений на утреннем брифинге Фаулера. Словно бы это произошло не со мной, и не мое тело валялось на мокром асфальте под ногами троих неизвестных личностей. ‒ Да уж, час от часу не легче, ‒ Гэвин на это замечание в который раз усмехается, и я, вороша мокрые волосы пальцами в попытке привести мысли в порядок, неосознанно качаю головой. ‒ Будь готов к половине восьмого. Перекинувшись еще парой фраз, мы обрываем связь. В который раз удивляюсь факту наличия столь братских чувств между людьми, которые в принципе родственниками не являются. И я бы рассуждала об этом дальше, стоя у стола с тарелкой сэндвича, если бы не серые глаза, что все это время сверлят во мне дырку, периодически хмурясь. Телефон аккуратно отправляется на стол, обе руки – рядом с ним. Тело больше не горит, бездны в желудке нет. Только неприятное чувство на спине, где с плеч давно спустился халат, окончательно оголяя тонкие бретели. Не нравится мне ощущать на себе его взгляд. Вдруг перестало нравиться, едва кухню разразил телефонный звонок. Как будто кто-то застал за чем-то постыдным. Как будто недавние реакции организма, которые я считаю сумасбродными, из собственного тела делают предателя. ‒ Оставь меня, ‒ не глядя на андроида, приглушенно прошу я. Ответа не следует, как и мужские каблуки не стучат по кафелю. Кажется, взгляд его тяжелеет, отчего кожа рефлекторно покрывается мурашками. Приходится понизить тон в косвенной угрозе. ‒ Я хочу побыть в одиночестве. Проходит десять секунд прежде, чем Ричард отводит взгляд и направляется в сторону коридора. Уже там, на пороге, стук каблуков обрывается и в спину летит неторопливое, но холодное: ‒ Я не стану разглашать конфиденциальную информацию вашей семьи, детектив, ‒ меня подмывает посмотреть на Девятку, скользя мокрыми после душа волосами по голым плечам, но я лишь неуверенно дергаю в его сторону головой, неосознанно давая понять, что полностью нахожусь во внимании. ‒ Но сделаю это для Стэна. Не для вас. Теперь я и вправду одна. Не морально, но физически. Кухня вдруг становится холодной, как будто Ричард унес с собой все тепло, согревающее тело. С его же уходом приходит понимание случившегося и, главное, понимание проблем, которые могут возникнуть из-за андроида, раскрывшего мою тайну. Только когда Ричард спросил о причинах внедрения компьютера в организм, сразу пришла ясность с ворохом вопросов: как много он узнал? Как много смог прочитать о моем организме? И что мог рассказать ему Стэн? ‒ Стэн, ‒ бесцельно буравя взглядом сэндвич на тарелке, я почти шепотом обращаюсь к компьютеру. В голове проносится настороженное: «Да, Луиза?», после чего следует вопрос, ‒ как много ты ему рассказал? Всего несколько секунд тишины, а мне уже хочется скрыться из дома в страхе, что Ричард знает слишком много. Чересчур гнетущее состояние, граничащее с паникой. Даже и не знаю, почему сохранить вокруг себя ауру неизвестности стало так важно за эти дни. «Только то, что он уже знал», и Стэн не врет, учитывая, что Ричард на полном серьезе попытался разузнать о причинах моей реальной, но былой инвалидности. «Лишь приправил некоторыми отчетами о состоянии организма в те или иные периоды» ‒ Надеюсь, что дальше этого дело не пойдет, ‒ напряжение отпускает, когда Стэн без намека на вранье отчитывается за произошедшее. Опустившись на стул, я принимаюсь без былого желания уничтожать завтрак. ‒ Не знаю, как вы там общаетесь, но очень прошу тебя обойтись без незащищенных контактов. «И почему я отчетливо слышу в этом сексуальный подтекст», саркастично звучит компьютер, позволяя мне освободиться от дурных мыслей и погрязнуть в привычное состояние шутливой беспечности. «Знаешь, Ричард в чем-то прав. У тебя определенно некий пунктик на сексе» Стэн что-то шутит, бормочет, рассуждает, и я его слушаю отстраненно, усмехаясь и неосознанно бросая в ответ такие же насмешливые претензии. Но весь разговор проходит словно мимо, не давая возможности сосредоточиться на словах. Вниманием я все еще нахожусь рядом с машиной, десять минут назад разделяющей со мной маленький участок у стены. И так сложно вырваться оттуда, как будто андроид держит меня цепкой хваткой. Возможно, держит. Не руками, а искрящимися серебристыми нитями, спешащих от черной каемки к такому же черному, насыщенному зрачку. В этот раз предпочтение было отдано серой футболке и джинсовой укороченной куртке, довольно приятно контрастирующей на фоне черных зауженных брюк. Неизменные кроссовки шлепают по скопившимся за ночь лужам на сером асфальте, рядом точно так же уверенно шагают мужские черные полуботинки. На часах было уже двадцать минут восьмого, и Рид вряд ли погладит по голове за опоздание, однако кого это волнует? Ведь я, ощущая тягу в легких, старательно пытаюсь отыскать в автомобильном салоне пачку сигарет под флегматичный взгляд Девятки. Спустя одну минуту поисков до головы доходит мысль об утерянной пачке в том сраном переулке. Что ж, придется потерпеть. Добраться до Гэвина получается без разговоров и приключений. Автомобильный поток в утро понедельника довольно крупный, к счастью, ни одной аварии, ни одной пробки. Это позволяет мне заехать в магазинчик и прикупить сразу несколько пачек на будущее. Надоело уже каждый раз злиться от внезапно закончившихся сигарет! И плевать, что Стэн негодует в голове, бурча и посылая оскорбления продавцу, которых тот их так никогда и не услышит. Остановиться рядом с переулком, где едва не произошло непоправимое, оказывается неприятно. Не страшно, но все же дискомфортно. Припарковавшись напротив входа в здание, я сбрасываю звонок детективу. Меньше чем через пять минут Гэвин появляется на входе все в том же гипсе, неизменной серой футболке, джинсах и коричневой куртке. Кажется, он их никогда не меняет. Единственное, что в нем непривычно – это несуразно огромная желтая пачка чего-то съестного. Приостановившись у машины и манерно откинув окурок в бачок у фонарного столба, Гэвин с совершенно спокойным лицом открывает пассажирскую дверь. С несколько секунд царит молчание, и причиной тому служит Ричард, что в явном непонимании ситуации смотрит на Рида с пассажирского сиденья. Остается только уложиться на руль и наблюдать за тем, как Гэвин будет выгонять машину на заднее место. ‒ Тебе нормально? ‒ как ни в чем не бывало спрашивает Рид, глядя на андроида снизу вверх. Ричард хмурится. Я все сильнее откланяюсь на руль, поджимая губы, лишь бы не заржать. ‒ Может, уже свалишь с глаз долой? Андроид тут же спохватывается и спокойно выходит на улицу под тусклый свет спрятавшегося за пелену туч солнца. Ворвавшийся несколько минут назад ветер подхватывает мои распущенные волосы и отбрасывает их назад. Представление заканчивается, как только Гэвин с приподнятой бровью сопровождает Ричарда взглядом и сам водружается на соседнее кресло. Как только задняя дверца за андроидом хлопает, я тут же направляю автомобиль обратно на дорогу. ‒ Это типа такой завтрак? ‒ саркастично и мимолетно изучив взглядом желтую початую пачку в руках друга, который во всю уже закидывает в себя шоколадные драже, я усмехаюсь. Гэвин, не глядя, отклоняет пачку в мою сторону как бы в предложении подключиться к процессу уничтожения. Я с улыбкой отказываюсь движением головы. ‒ Врач сказал, что мне нужны углеводы и холодный душ, ‒ очередная горсть во рту Гэвина не дает ему нормально разговаривать, то и дело что хрустя орешками и шоколадной глазурью. ‒ С углеводами все понятно, а холодный душ тут причем? ‒ поток машин в данном районе редкий, однако это не дает мне шанса избавиться от пристального внимания Стэна к моим рукам. Компьютер едва ощутимо поправляет руль, хоть на деле в этом нет потребности. ‒ А потому что нехуй врываться в палату без стука, пока у меня незапланированные процедуры с медсестрой, ‒ с легким намеком на раздражение выплевывает мужчина слова, как будто это произошло меньше секунды назад. Как будто я и есть тот самый врач. Даже думать не хочу, чем там Гэвин с медсестрой занимался, для меня в отношении этого человека слышать подобные вещи все равно что стать свидетелем секса родителей. Настолько слабо мы воспринимаем друг друга, как мужчину и женщину, что даже подобные допущения в сторону одного из нас кажутся до отвращения чужими. Усмехнувшись, но не удивившись услышанному, я позволяю себе флегматично осмотреть сидящего рядом детектива, ловя момент на красном светофоре. Вид Рида по сравнению с прошлым днем стал намного хуже. Лицо посерело, под глазами виднеются темные круги. Каждое ненарочное движение загипсованной руки или туловища заставляет его морщить нос. Я была рада новости, что Гэвин выходит на работу, но все-таки не желала, чтобы мужчина действовал в ущерб себе. Это же отмечает и Стэн, нарушая молчание в моей голове, как только светофор загорается зеленым. «Детектив выглядит таким… уставшим», он в действительности обеспокоен, его тон звучит приглушенно и настороженно. Окинув Рида очередным тревожным взглядом, я возвращаюсь к дороге. «Какой от него смысл в расследовании? Дунь на него, и он рассыплется в таком состоянии». Не могу поспорить. Вид у Гэвина дерьмовый. ‒ Знаешь, лучше бы ты остался в больнице еще на недельку, ‒ движение в зеркале заднего вида вырывает меня на рефлексах из внимания к вождению. Серебристые глаза Ричарда, что теперь смотрят на меня спокойно, но подозрительно, заставляют краснеть щеки и поспешно добавить следующее, ‒ я, конечно, не обрадовалась бы твоему отпуску, но вид у тебя и вправду хреновый. ‒ Да неужто? ‒ усмехается Рид, пронзая меня взглядом искоса. ‒ Ты себя-то давно видела? С какого хера каждый раз, когда мы видимся, у тебя появляются новые ссадины на морде? Оправданные претензии, ведь с точностью могу утверждать, что Гэвин намекает на синяк, появившийся прошлым вечером. Вот только говорить агрессивному другу о случившемся не хочется. Его реакции можно предугадать наперед, тем более что Рид и сам все узнает в участке. Голова у меня, может, и шла кругом, но я отчетливо помню, как Ричард оповестил меня о направлении заявления о нападении. А значит, мое имя теперь на слуху у всего участка. Слишком сильно работники полиции любят обсуждать дела и расследования других, порой используя это как средство отвлечения от действительно серьезных душевных проблем. На что только не пойдешь, чтобы позабыть об увиденных ужасах. Ради такого можно и болтливой бабкой на лавочке стать. Сжав губы в нежелании говорить, я предпочитаю игнорировать вопрос Рида, авось, пронесет. Увы, но некий умник с заднего кресла решает вклиниться в разговор. От такой выходки руль нещадно скрипит кожаным переплетом под моими ладонями. ‒ Прошлым вечером на детектива Вольф было совершено покушение рядом с вашим домом, ‒ уверено и вежливо поясняет Ричард, в отражении зеркала обращаясь взглядом к Риду. Последний меняется в лице. Не гнев и ярость читается в его глазах, а небрежное, явно наигранное удивление, в котором определенно читается «Вау, какие новости, интересно, а почему я об этом узнаю от него, а не от тебя?». Гэвин продолжает испытывать меня взглядом, опуская углы губ и кивая на каждое слово Ричарда, который как назло (или намерено) не замечает моих враждебных гляделок в его отражение. ‒ Исходя из моих данных, которые я получил сегодня утром, нападавших в числе трех людей задержали. Как оказалось, они находятся в розыске по делам изнасилований с летальным исходом. Офицер Кормак уже оповестил семьи потерпевших и подал заявление на медэкспертизу. «А он шустрый», все с таким же восхищением и уважением подает голос Стэн, «Все наперед знает». И то ли мне кажется, то ли Ричард в отражении, не глядя в мою сторону, едва заметно улыбается. Увы, я слишком обеспокоена возможной реакцией Рида, чтобы попытаться проанализировать реакцию Девятки. Ведь Гэвин, жаловавшийся утром на соседок с их вопросами на тему «кто кого пытался трахнуть», как можно сильнее разворачивается ко мне на своем сиденье, не спуская глаз. Полагаю, меня ждет экзекуция. Благо, участок будет в зоне доступа через три квартала. С правой стороны слышится мычание, вслед за которым доносится скрип открывающегося бардачка и попытки запихнуть практически полную пачку внутрь. ‒ Надо же, ‒ попытки венчаются успехом, и Гэвин, поморщив нос от боли, откидывается обратно на спинку. ‒ Может, объяснишь, с какого хуя я об этом узнаю не от тебя? ‒ Какая разница, ‒ как можно безучастней пожимаю плечами я, внимательно следя за потоком машин. Куда угодно смотреть, лишь бы не на Рида и уж точно не на отражение Ричарда, что в ожидании реакции буравит меня через зеркало своими глазами. ‒ Ты бы все равно узнал о случившемся. К тому же, у этих ублюдков не самое завидное будущее. И я права на все сто процентов, потому звучу уверенно и властно. Кормак, будучи отцом двух подходящих к порогу совершеннолетия девушек, довольно щепетильно относится к делам об изнасиловании, всячески вызываясь добровольцем на подобные дела. Я отлично помню этот зверский огонек в глазах мужчины, когда дело доходит до судебного разбирательства. Обычно в его руках все расследования завершаются быстро, но с последним ему пришлось растянуться почти на два месяца. Даже представлять не хочу, с какой активностью офицер будет выбивать максимальное наказание, тем более после нападения на представителя закона, то бишь, на меня. ‒ Какого черта ты вообще забыла в этом переулке? ‒ Гэвин, получающий без тени вранья ответы, заметно расслабляется. Больше я не покрываюсь ледяной коркой от его выжидающего взора, ведь друг всем вниманием увлечен прохожими и улицами. ‒ Меньше будешь посылать его по всяким секретным делам, ‒ короткий кивок за плечо, и Рид усмехается. Не усмехается Стэн, который, улучив момент тишины, уверено подает голос. «Между прочим, ОН» на этом слове компьютер делает акцент, как бы намекая на мое нежелание называть Девятку по имени, «спас нашу жизнь. Хочешь ты или нет, факт остается фактом» Правда режет изнутри, заставляет раздражительно сжимать руль и облизывать губы. Стэн прав. Какие бы негативные эмоции я не испытывала к машине, как бы не желала ненавидеть его в открытую, все же случившегося не забыть. Ричард и впрямь раскидал тех бедняг в разные стороны, не позволив случиться непоправимому. Возможно, мои смятения на лице выражаются слишком сильно, ведь андроид четко улавливает недосказанность в салоне автомобиля, суженными глазами буравя меня насквозь через зеркало заднего вида. ‒ Вообще-то, Ричард появился вовремя, ‒ попытка придать голосу непринужденность провалилась. Ведь из меня так и сочится двойственное ощущение в виде нежелания признавать факты и угрызения совести. ‒ Думаю, не сложно догадаться, что случилось бы, если бы он не вмешался. Это своеобразное «спасибо», и, самое главное, оба соседа по салону это понимают. Я стараюсь не смотреть в зеркало, боясь встретиться взглядом с серебристыми, искрящимися глазами, и в то же время стараюсь прочувствовать происходящее на заднем сиденье. Благо, Гэвин не замечает нашего ментального интереса в сторону друг друга. В следующее мгновение Рид довольно кивает головой. «Горжусь тобой». Так и хочется ответить ему посылом нахер. ‒ Если вы закончили с обменом новостями, могу я предложить вам обсудить детали дела, детектив? ‒ вежливо, но холодно произносит Девятка, отклонив голову так, чтобы видеть профиль Гэвина. Может, его желание погрузиться в расследование и подкупит Рида, но точно не меня. Всем своим телом чувствую это показательное поведение машины, мол, "простите, вы меня поблагодарили? что ж, сделаю вид, что не заметил". Впрочем, Гэвин тоже не пальцем деланый. Даже после услышанного мужчина поворачивает голову в сторону левого плеча и со спокойным удивлением окидывает смотрящего на него андроида с ног до головы. Меньше, чем через несколько секунд Девятка не выглядит таким уж уверенным, ведь Рид с явным намеком на раздражение произносит: ‒ А ты с какого хуя такой смелый стал? ‒ эти слова зарождают во мне злорадство, а вот в Ричарде напротив тушат желание показать себя частью этой беседы. Улыбка на моем лице так и светится, особенно когда Гэвин указывает пальцем здоровой руки назад и с претензиями обращается ко мне, ‒ ты что с ним за эти несколько дней сделала? Вопрос более чем уместный. Ричард, давно подстроившийся под Рида, подобрал подходящую модель поведения с точностью на сто процентов. Молчи, не мешай, выполняй указания. И один из самых важных пунктов – не вякай, когда к тебе не обращаются. ‒ Расслабься, ‒ я показательно еложу плечами по спинке, предлагая следовать моему примеру, ‒ просто у меня врожденный дар заставлять всех окружающих меня ненавидеть. Даже если это машина. ‒ Вот блять ни капли не удивлен это слышать, ‒ закатив глаза, Рид все-таки дает Ричарду, не сводящему с меня ледяных глаз, высказаться о расследовании. ‒ Ладно, что там у тебя. ‒ Хотел бы заметить, что за прошедший день не было ни одного заявления об убийстве, ‒ «Черт, а ведь он прав…». ‒ Подобное уже случалось в тот день, когда вы были вынуждены уйти на больничный. Но детектив Вольф считает, что то был своеобразный перерыв вследствие психологической зависимости от вас, детектив. Не напомните, как вы выразились? ‒ андроид манерно наклоняется между передними сиденьями и со вскинутыми бровями припечатывает меня взглядом к месту. Снова жара на щеках, снова пламя на ушах. Хорошо, что волосы в этот раз остались распущенными. ‒ «Как перекур после качественного секса», верно? С какой издевкой сказаны эти слова! С каким ожиданием реакции, с каким давлением на мое и без того шаткое положение в отношении этой механической задницы! Ричард словно пытается подколоть меня. Хотя почему словно? Именно это он и делает! Не отрываясь вниманием от дороги и игнорируя притихшего Рида, я медленно отрываю правую руку и поднимаю ее на уровень лица Ричарда. Выставленный средний палец прямо в нос Девятке выражает все мои мысли и напрочь уничтожает все былые угрызения совести. Зря пошла на поводу у разума. Не стоило благодарить говнюка даже в такой косвенной манере. Чувствую всей кожей, как губы Ричарда трогает надменная улыбка, как если бы именно такого ответа он и ожидал. Машина аккуратно возвращается на свое место, полностью довольный моим унизительно-стыдливым состоянием. И если бы не кульбиты сердца, что теперь все сексуальные подтексты в сторону Ричарда воспринимает слишком волнительно, то Девятка не смотрел бы перед собой, не скрывая полученного «удовольствия» от моего унижения. Мы-то оба знаем, в какую игру влезли. Сами затеяли ее несколько дней назад неосознанно. А вот Рид явно не понимает. Он перебегает прищуренными глазами с меня на Девятку, игнорируя боль от частых поворотов головы. ‒ Это блять что за хуйня сейчас была? ‒ негодующее подозрение охватывает детектива, накрывая волной. После нескольких секунд молчания Гэвин возвращает себе былое положение, при этом не спуская с меня глаз. ‒ Если ты сломала мне машину, я тебе такую порку устрою, что отцовский ремень покажется поцелуем ангела. «Я бы наблюдал за вашими препирательствами сутками, но Ричард прав. Убийств не было. Тебе не кажется это странным?» От былого волнительного напряжения как ни следа. Странности и впрямь слишком броские, чтобы их игнорировать. Несмотря на то, что Гэвин вернулся, я не оставлю это дело. Особенно теперь, когда расследование по делу Вонг передано Лоуренсу, а я осталась без работы на некоторое время. Кстати. Тина так и не позвонила. Дурное у меня предчувствие. ‒ Может, он решил покинуть город? ‒ все сильнее погружаясь в тревогу за коллегу, я стараюсь направить мысли в другое русло. Увы, получается плохо. Даже голос Ричарда не вызывает ответных реакций. ‒ Маловероятный факт, ‒ отрицает андроид, так же потеряв всякий интерес к нашим ставшими привычными перепалкам. ‒ Он слишком сильно привязан к этому участку, точнее, к детективу Риду. Возможно, имеют место посторонние факторы. ‒ А возможно, вам следует просто проявить терпение, ‒ бубнит Гэвин, погрузившись в телефон. Тревожно окинув его загипсованную руку и уставшее лицо взглядом, я не смею спорить с человеком. Что-то в его голосе звучит так многообещающе, что мне становится дурно. Увы, но вид полицейского участка уверенности этому дню не прибавляет. Департамент оцеплен. Точнее, обставлен медицинским транспортом и личными автомобилями сотрудников из-за перекрытого въезда на парковку. Люди в медицинских костюмах и множество офицеров снуют из стороны в сторону, где-то мелькает темная лысина капитана. От ажиотажа у меня голова идет кругом, и Стэн, почувствовав нарастающую слабость от вчерашнего и тревогу от увиденного, плавно берет управление в свои «руки». Внедорожник медленно паркуется в десяти метрах от ворот за неимением другого места для парковки. Но это не самое худшее. Самым неприятным является толпа фотографов и журналистов рядом с вагончиком местного телеканала. В воздухе пахнет «жаренным». Пока и я, и Ричард недоумевающе осматриваем вход с толпой людей, Гэвин как ни в чем не бывало выходит из машины и двигается в сторону участка. Звук закрывающейся двери отрезвляет нас обоих. Я напрочь забываю про сигареты и зажигалку, прихватив с собой только телефон. Протиснуться через толпу сложно, еще сложнее обойти всех журналистов, которые с нашим появлением заметно оживляются – пытаются задать вопрос, перекрывая повышенными голосами щелчки фотокамер. Несколько патрульных быстро осаждают толпу, пропуская нас вперед. Уже в следующее мгновение я отчетливо осознаю причину всех этих волнений. У порога здания лежит тело мужчины в строгом черном костюме. Встав прямо за электронной оцепляющей линией рыжего цвета, я отрешенно пялюсь в лицо мертвого. Даже с такого расстояния прекрасно видно и впалость на животе под черным пиджаком, и аккуратно уложенные руки и ноги, и чистоту подошвы мужских ботинок. Ричард, видимо, так же пребывает в удивленном состоянии, раз остановился за моим плечом и так же в нерешительности изучает потерпевшего с расстояния. Один только Гэвин из нашей троицы преспокойненько шагает вперед, уже закуривая здоровой рукой. Очухаться получается, только когда Девятка показывается впереди, аккуратно обходя меня. Встрепенувшись, я тут же подтягиваюсь к остальным, кто уже слушают отчет о случившемся от чернокожего патрульного Тома. Должна признаться, по мере приближения к телу я все меньше и меньше вникаю в разговор офицеров. Дата смерти, возраст, имя, должность ‒ все проплывает мимо, поглощаясь только одним чувством – страхом. Подсунуть труп прямо на порог участка… наверняка у этого парня на груди красуются большие мутно-красные буквы, означающие очередное послание одному из самых близких людей в моей жизни. Это сковывает тело невидимыми, ледяными цепями, заставляя сжимать кулаки и холодеть в душе. Том отходит, и я обеспокоенно бросаю взор на Гэвина. Мужчина словно и не удивлен. Продолжает вытягивать из сигареты «жизнь», без интереса рассматривая труп. Только Ричард, как и в первый наш рабочий день, сидит на корточках рядом с телом, тщательно анализируя потерпевшего пристальными глазами. Шум за спиной стихает. Фаулер, теряя терпение, максимально тактично разгоняет репортеров, оставляя в атмосфере последних недосказанности и волнение из-за грамотно завуалированных ответов. ‒ Мне не приходило сообщение, ‒ приглушенный голос полон тревоги, и она же отзывается в Риде косым взглядом с приподнятой бровью. Как будто оценивает мое состояние, решаясь, стоит ли вводить меня в курс дела. ‒ Потому что оно пришло мне, ‒ Гэвин возвращается вниманием к трупу, в то время, как я сверлю в нем дырку недоуменным взглядом. Его ответ поясняет столь дельную холодность по отношению к случившемуся, но ни капли не объясняет, почему отдел направил информацию ему. Рид чувствует мое непонимание, беспечно пожав плечами. ‒ Вчера созванивался с Фаулером. Он знал, что я вернусь этим утром. ‒ И почему ты мне ничего не сказал? ‒ не без обиды отвечаю я, раздраженно сжимая телефон в руке. ‒ Какая разница, ‒ передразнивает Рид, напоминая мой недавний уход от разговора в машине. ‒ Ты бы все равно все узнала. ‒ Оболтус, по-твоему, это смешно? Он подкидывает труп в участок, и все ради того, чтобы привлечь твое внимание. Твое, Гэвин! ‒ ощутимый толчок указательным пальцем в плечо Гэвина отражается на его лице едва уловимой болью. Мужчина сминает губы, но тут же возвращается к сигарете. ‒ Это уже ни черта не смешно! ‒ выговорившись, я снова оборачиваюсь к трупу и складываю руки на груди. Ричард, наконец, встает на ноги, осматривая площадку в поиске камер наблюдения. ‒ Как он вообще умудрился подложить его в участок незаметно? ‒ Члены дежурной бригады покидали участок последний раз в пять часов двадцать восемь минут, ‒ тут же в разговор включается Девятка, не переставая рассматривать камеру наблюдения прямо над центральным входом. Мы с Ридом смотрим на машину без какого-либо личного подтекста, полностью поглощенные расследованием. ‒ Записи указывают на то, что тело было уложено в тридцать одну минуту седьмого утра. «Как так получилось, что никто не заметил этого?» саркастично фыркнул Стэн, возмущенный данным фактом. «Он же прямо под камерой лежит» ‒ В это время происходит смена операторов, возможно, никто не обращал внимания на экраны слежения, ‒ немедля дополняет (или отвечает?..) Ричард. От столь резкого ответа у меня отупляется мозг всего на несколько мгновений. Не сводя взора с Девятки исподлобья, я лишь сильнее сжимаюсь с перекрещенными руками. Как-то жутковато. «И почему я не удивлен», язвит Стэн, намекая на безалаберность полиции. ‒ Странно, что он пропустил целый день, ‒ игнорировать Девятку намного легче, когда он на тебя не смотрит. А он смотрит. Внимательно, холодно, изучающе. Показательно отвернувшись от машины, я всеми фибрами души чувствую некий маньячный холод. Словно лабораторная крыска в клетке под пристальным взглядом садиста-ученого. ‒ А кто сказал, что он пропустил, ‒ Рид, рядом с которым незаметно появился Том с планшетом, держа в зубах тлеющую сигарету, делает какие-то поправки в устройстве, видимо, формируя отчет. Его слова заставляют меня забыть об уставившимся Ричарде за плечом, вникая в суть сказанного буквально за секунду. ‒ Ты ведь не думаешь, что… ‒ притихая с каждым словом, я обрываюсь, так и не договорив. И впрямь, Сероглазка не пропускал дней. Пробивающаяся в голове неосознанно сохранившаяся информация из брифинга Тома намекает на дату смерти вчерашним днем. То, что труп не появился сразу после убийства, не значит, что традиция ежедневного убийства пропущена. Он просто решил отложить «подарок», наверняка зная, что Рид возвращается в участок этим утром. Все больше начинаю склоняться к мыслям, что ублюдок связан с правоохранительными органами. Последующие тридцать минут изучения тела проходят незаметно. Точнее, в большей степени изучает Гэвин, рассуждая с патрульными, которые дежурили этой ночью. Я же, время от времени прислушиваясь к разговорам, стараюсь не лезть. Отныне это дело не мое, и отошедший в сторону Рида Ричард тонко намекает мне на это. Труп пакуют, грузят в медицинский автомобиль и увозят прочь. Это та самая минута, когда я наконец решаюсь взяться за сигарету, предварительно стрельнув одну у патрульного. Гэвин, отправив «посылку» в морг и отзвонившись лаборанту Колсону, выжидающе смотрит на меня, видимо, ожидая, когда окурок отправится в урну, а я сама двинусь вслед за ним в участок. Но у меня другие планы как минимум на пять минут из-за вдруг разразившегося телефона, и никакие раздраженные и ледяные взгляды обоих детективов не повлияют. Ведь на экране мелькает имя брата, а в голове звучит напряженный, компьютерный голос «Святой Гейтс, что-то у меня плохое предчувствие от этого звонка» Неопределенно кивнув головой обоим, мол, я вас догоню, я слежу за тем, как Рид, закативший глаза, скрывается в участке. Ричард несколько секунд остается на улице, испытывая мое терпение ледяным взглядом, но вскинутых бровей в знак вопроса хватает, чтобы Ричард вежливо кивнул головой в знак временного прощания и покинул мое общество. Теперь в моей компании только тревога от увиденного трупа у порога участка, легкий ветер на щеках и волнение от мигающего имени на треснувшем экране. Кто знает, с какими новостями пожаловал Дитфрид. ‒ Привет, Фрид, ‒ с умело скрытым напряжением в душе говорю я, при этом звуча обыденно и спокойно. Некоторое время царит молчание. Снова эти попытки выразить свою обиду, при этом даже не умея этого делать. Пока мы с отцом высказываем все в лицо, имея после этого проблемы, Дитфрит продолжает театрально молчать. Так и представляю, как он сидит на диване, насупив губы и пялясь в окно. ‒ Фрид, заканчивай, ‒ не выдержав, я вытягиваю из сигареты все остатки и выкидываю ее в урну. ‒ Звонил тебе я двенадцать раз, ‒ с легкой надменностью звучит искаженный радиоволнами голос, вызывая у меня очередные приступы раздражения. ‒ И ни на один не получил ответа. ‒ Ты можешь разговаривать, как нормальный человек? ‒ Я нормальный, ‒ с вызовом бросает Фрид, при этом понимая, на что я намекаю. ‒ С такими речами ты был бы нормальным, если бы был маленьким, зеленым и учил Скайокера силе, ‒ площадка для парковки окончательно опустевает, и я, усевшись на ступеньки, наслаждаюсь тишиной в округе. Конечно, тишина эта лишь иллюзия. СМИ уже вовсю трезвонят о некомпетентности полиции Детройта, в самом участке наверняка ажиотаж. Не сложно представить, как себя чувствует Фаулер, столкнувшийся с таким прямо перед обещанной инспекцией. ‒ Слушай, ты можешь по делу? У меня впереди очень сложный день. Следующие несколько минут сопровождаются понимающими безобидными вопросами из разряда «Как ты себя чувствуешь?». Я терпеливо на них отвечаю, но мысленно снова витаю рядом с трупом у подножья полицейской лестницы. Все это заходит слишком далеко. Пожалуй, следует взять некоторые моменты безопасности Рида в свои руки. ‒ Я звонил отцу, ‒ Фрид как будто чувствует мое мысленное отсутствие в разговоре, и потому после недолгой паузы вынуждает меня вернуться к телефону. Заметно напрягшись, я выпрямляю спину и воровато осматриваю крыльцо. Никого. ‒ Надеюсь, ты ему не рассказал? ‒ Нет… нет, конечно, ‒ на мгновение Фрид теряется, словно и сам витая в облаках. Уже следующие слова звучат уверенно и спокойно. ‒ Про Стэна ни слова. Просто разведал ситуацию. Но я связался с человеком из министерства, с помощью которого отец хочет внедрить датчик, и попросил оттянуть момент. Он хороший человек. Согласился без лишних вопросов, тем более, что сам считает всю эту поспешность лишней. Так вот оно какое, чувство, как будто груз с плеч слетел. Расслабившись и выдохнув задержавшийся воздух, я опираюсь на свои колени и прячу пальцами глаза. ‒ Луиза, ‒ после неловкой паузы так же неловко обращается Фрид. От его голоса тот самый груз возвращается назад, но я не спешу напряженно поднимать взгляд. Что бы сейчас не сказал брат, это все равно не может быть хуже, чем перспектива внедрения СТЭН в общественность. ‒ Я бы хотел сегодня заняться вашей диагностикой… ‒ Фрид, только не начинай, ‒ брат еще не успевает договорить, а я уже перебиваю его, ощущая пульсации в висках. То ли виски дает о себе знать, то ли вчерашнее приключение. А может, все вместе. Тем не менее, я даже думать не могу о диагностиках, и Стэн, поддакивающий в голове словами: «Как бы странно это для меня не было, но я с тобой согласен», поддерживает мое мнение. Это несомненно радует, придавая сил в отстаивании своих свобод. ‒ Точно не сегодня, я выжатая как лимон, еще и на работе затор. Мне бы в одеялко с кружкой кофе, а ты про диагностики вещаешь. ‒ Лу, пойми, ‒ приглушенный, вкрадчивый с толикой «умоляю» голос брата не оставит равнодушным никого. Устало закатив глаза и готовясь сдаться, я киваю самой себе. Конечно, Фрид. Конечно, я понимаю. ‒ Для меня это важно. Для всего мира это важно. Странное выражение, учитывая, что искусственным интеллектом никого не удивишь в наше время. С несколько секунд помолчав и блуждая взглядом по пустой парковке, я облизываю губы и натужно улыбаюсь, скорее, в попытке ободрить саму себя. Скучаю по тем временам, когда все сохранялось в тайне, а отец даже и не думал выпускать датчик на рынок. Как же грустно от того, что не ценила это время уединения со Стэном. Теперь о нем знают еще как минимум двое людей, и это осознание высасывает из нашей скрытности все «волшебство». ‒ Хорошо, ‒ проведя рукой по лицу как бы в попытке стереть усталость, я укладываю подбородок на ладонь, при этом упираясь локтем о коленку. Стэн не решается перечить моему решению, да и вряд ли бы он стал. И все же ментально ощущаю, как несчастный компьютер напрягается от очередных анализов, из-за которых приходится перезагружаться. ‒ Только я к тебе домой не поеду, у меня и впрямь много дел. Фрид заметно оживляется в голосе, слова звучат как будто с улыбкой и явным облегчением. Даже заставляет завидовать, учитывая, как много тревоги во мне копится все утро. Сначала Ричард с его осведомленностью, потом Тина и ее молчание, теперь Гэвин и его Сероглазка… и Фрид со своим любопытством. Так и хочется достать пистолет из-за пазухи и оборвать одним выстрелом комок напряжения в груди. ‒ Ничего страшного, я дождусь твоего возвращения в твоем доме, ‒ на том конце провода звучит поспешное шуршание бумаг и ручки. ‒ Гертруда поможет перевести кое-какую технику, так что… ‒ Уверен? ‒ нагло оборвав брата, я нахмурено осматриваю свои кроссовки. ‒ Она не станет задавать лишних вопросов? ‒ Лу, ‒ впервые за долгое время я слышу явный смешок от брата. Шуршание прекращается лишь на мгновение, возобновляясь после следующих слов, ‒ она никогда не задает лишних вопросов. Что верно, то верно. Руди компетентный специалист и невероятно интересная женщина. В принципах ее работы лежит безопасность босса, порядок в его организационных делах и неприкосновенность закрытых дверей семьи Вольф. За ее плечами минимум пять лет работы на Дитфрида и отца, но это не значит, что ей дозволено совать нос не в свои дела. Главное, что сама Руди это понимает. Потому выполняет указания Фрида беспрекословно, позволяя своему языку говорить только если спросят. ‒ Кстати, надеюсь, Ричард все еще находится под твоей опекой, ‒ без задней мысли выпаливает Фрид, звуча слишком самодовольно для его привычного состояния мечтательности. Это заставляет в который раз напрячься, после чего ввергнуться в раздражение. ‒ Я направил следователей в помощь по… ‒ Ты что, издеваешься? ‒ взорвавшись, я активно жестикулирую рукой в воздухе. Гадать не надо, куда направил Фрид следователей и зачем они сюда прибудут. Никто и не ожидал, что Вольф оставит произошедшее без внимания, но это слишком сильно ударит по моей репутации детектива. Как девочка, что бежит жаловаться папочке и брату на отобранный горшок. ‒ Фрид, отзови немедленно! ‒ Извини, Лу, но таковы порядки. То было распоряжение отца, ‒ жестко произносит Фрид, при этом говоря без всякого эмоционального окраса. ‒ Понимаю, твое эго задето, но я… ‒ Какое к черту эго?! Я, твою мать, в полиции работаю! И без твоих следователей справлюсь! ‒ В таком случае звони отцу и отказывайся от помощи самостоятельно. Раздраженно закатив глаза, я тру левый висок. Знает, куда бить. Звонок отцу для меня все равно, что звонок разгневанному начальству. Вроде и надо, а вроде и не хочется. Нет, я очень люблю отца и особо сильно эта любовь проявлялась в моем детстве. Олдрик Вольф, по совместительству генеральный директор и непосредственно генеральный медицинский инженер крупной немецкой компании, а так же по совместительству наш с Фридом папа двадцать часов в сутки находился и находится на работе. Родитель всегда был так занят своим делом, что любая возможность пообщаться с ним воспринималась как подарок судьбы, и после аневризмы матери, принесшей ей смерть, это стремление к общению только усилилось. Но отца не было рядом слишком долго… Фрид, будучи спокойным и всепонимающим человеком, относился к отцу снисходительно с его вечными командировками. Я же, являясь вспыльчивой натурой (что досталось мне от отца), крупную часть подросткового возраста буянила по полной. С возрастом буйный нрав поутих, но темперамент холерика только укрепился. И, может, я бы любила созваниваться с отцом чаще, чем только в одни праздники, но каждый такой звонок сопровождается возмущениями родителя об «нерациональном» стремлении дочери жить за свой счет, а не счет семьи. В результате звонок обрывается на раздражении и желании послать друг друга нахрен. Поджав губы и несколько секунд сидя с закрытыми глазами, я обреченно выдыхаю задержавшийся воздух. Не брат, а предатель. Знает, что я пойду на все, лишь бы не звонить отцу с любой другой целью, кроме как поздравить с днем рождения. ‒ Я так и знал, ‒ мечтательно, с ноткой самолюбия тянет Фрид, вновь принимаясь что-то писать на бумаге. ‒ Ненавижу тебя. «Врешь, как дышишь» ‒ Прости, но это не взаимно. Фрид говорит что-то еще, кажется, диктует самому себе свои же записи, активно пытаясь включить меня (или Стэна, судя по тому, как неловко он обращается ко мне на «Вы») в обсуждение, но я не слышу его. За спиной происходит какая-то суматоха, и мужской, обеспокоенный голос Тома заставляет меня отстраниться от телефона, теряя нить разговора с братом. Том выглядит обеспокоенным. Он виновато кривит губы, явно запыхавшись на пути сюда. Рука остается на открытой двери, сожалеющие глаза кофейного цвета смотрят сверху вниз. Все самые немыслимые догадки проносятся в моей голове, и каждая из них хуже другой. Как только Том, гремя наручниками на поясе, открывает рот, я тут же понимаю, что самое страшное опасение свершилось. ‒ Лу, там Гэвин, ‒ Том несколько секунд сминает губы и хмурится в попытке подобрать наиболее подходящие слова. Даже Фрид на том конце затихает, улавливая знакомое имя в нашем с Томом разговоре. ‒ Он на допросе. С Кормаком. «Да здравствует экзекуция!», со злобным предвкушением озвучивает свои мысли Стэн, с которым я не могу согласиться. Уж я-то знаю, на что способен Рид в состоянии гнева за своих близких. Впрочем, Стэн тоже знает, потому и злорадствует. Буркнув в трубку поспешное прощание и словив в ответ «Лу, подожди!», я обрываю связь и вскакиваю на ноги. Том взволнован не просто так. Наши братские отношения с Ридом на слуху у каждого в участке, и каждый здесь понимает, к чему может привести покушение на мою жизнь. В машине я и не думала, что Гэвин попытается добраться до обидчиков прямо в участке. В конце концов, Кормак не дурак, чтобы брать с собой на допрос Рида. Вот только я не учла той самой кровожадности Кормака к преступникам, совершаемым сексуальное насилие. Не удивительно, что он позволил Риду войти в допросную. Мы оба проносимся по участку в напряжении на скорости испуганных сусликов. Все в участке стараются сделать вид непричастности к происходящему, но большинство коллег все же тянет шеи вверх, дабы ухватить хоть кусочек событий. Кто-то в лице рыжеволосой Чарли и вовсе без зазрения совести недолго следует за нами до первого коридора. Вот уж кому хочется влепить оплеуху за вечное стремление поглотить как можно больше слухов. Увы, но мы опоздали. Допросная заблокирована, и только комнатка в смотровую наполнена сразу тремя персонажами: Кормаком, Фаулером и Ричардом. Первые два сидят за столом, пока Девятка предпочитает оставаться в тени у стены. Как только дверь открывается, и мы врываемся в затемненную комнату, все три пары глаз оборачиваются к нам. И хоть бы у кого прочитать во взгляде вину или сожаление! Хрен с ним, с Ричардом, у него нет подобных эмоций, но офицеры-то почему смотрят так спокойно и уверено?! ‒ Какого черта, Кормак? ‒ подойдя к грузному мужчине в синей рубашке, я впиваюсь в каре-зеленые глаза с особой злостью. Мужчина с пробивающейся сединой в темных волосах поджимает губы и безучастно возвращается к смотровому стеклу. Меня, холерика, его темперамент флегматика никогда не бесил, но сейчас прямо вынуждает плеваться ядом. ‒ Я с тобой разговариваю, не игнорируй меня! ‒ Успокойся, Луиза, ‒ аккуратно говорит Джеффри, сидящий поодаль. ‒ У нас все под контролем. ‒ Контроль? Ты что, шутишь?! Суровый взор Фаулера заглушает мою ярость как раз вовремя. Теперь до меня доходит, что за стеклом уже идет допрос, вот-вот грозящий перерасти в драку. Почему грозящий? Потому что Рид, лениво прикуривая сигарету свободной рукой, уже предвкушающе и саркастично улыбается, сидя перед человеком в куртке цвета хаки. Сжав кулаки и тяжко вздохнув, я поворачиваюсь к окну. Так и чувствую на себе встревоженный взор Тома у открытого входа и ледяной взгляд андроида у стенки. Не нравится мне быть центром внимания, тем более в данный момент, тем более внимания Ричарда. Разговор, судя по всему, начался давно. Откинувшийся на спинку стула Гэвин манерно прикуривает, отпуская сигаретой тонкие, серые нити под потолок. Мужчина, чей голос я узнала, даже несмотря на мутные воспоминания вызывает бурю мурашек с первого взгляда. Тот самый, что просил закурить. Там он звучал уверенно и бесстрашно, и, самое жуткое, продолжает так звучать и здесь, в полицейском участке. Меня не одолевает злость и ненависть по отношению к нападавшему, разве что отвращение при виде плешивой щетины, смуглого цвета лица и крючковатого носа, под которым тонкие губы ехидно улыбаются. Да-да, задержанный чувствует себя более, чем комфортно. И, глядя на Рида, я понимаю, почему. Мужчины знакомы между собой, судя по разговорам и интонации, которую они используют. ‒…тебя сто лет знаю, ‒ мне удается подключиться к разговору только на полуслове, но даже столь маленький кусочек беседы позволяет вникнуть в суть происходящего с точностью на сто процентов. Рид, не сводя ленивого взгляда с сидящего в металлических браслетах человека, манерно приподнимается со спинки и стряхивает пепел на импровизированную пепельницу в виде какого-то листка бумаги. Надеюсь, мало значимого документа. ‒ Так что можешь не стараться, тем более, насколько я знаю, не ты ведешь дело. ‒ Я, не я… тебе все равно придется несладко, Льюис. В следующий раз подумаешь раз десять прежде, чем свой член из ширинки доставать, ‒ как бы Рид не говорил спокойно и смешливо, каждый из нас здесь чувствует его реальную злость. Была бы у человека шкала стресса над головой, и она бы сейчас была ярко-оранжевого цвета, грозящей перейти в красный. Детектив зажимает зубами сигарету и из рядом лежащей желтой папки вытаскивает несколько листков. На лице детектива мелькает горестная ухмылка. ‒ Семь девчонок за два месяца. Пятнадцать лет… с каких пор ты у нас в педофилы заделался? ‒ А ты бы видел какие они ходят. Сиськи наружу, задница на виду, ‒ мужчина прикусывает нижнюю губу в мечтательном виде, и я едва не сжимаю кулаки, ощущая нарастающую злость. Зато кулаки сжимает Кормак, шумно стискивая какой-то документ в комок. ‒ Считай, что было уроком. ‒ Кому? Трупу? ‒ все так же сохраняя дельное спокойствие спрашивает Рид, откинув документ и вытащив сигарету изо рта. ‒ Родителям. Будут знать, как воспитывать. И оба усмехаются. Разве что от Гэвина буквально разит напряжением и яростью, что видно в каменной осанке и играющих желваках, в то время как от этого некоего «Льюиса» пахнет самоуверенностью и удовольствием. Словно наслаждается состоянием детектива, что вот-вот перейдет границу терпения. Избивать задержанного не самая лучшая идея, несмотря на то, что тот обвиняется в изнасиловании и убийствах. Нападавший, став жертвой полицая, с легкостью может подать ответный иск, что понесет за собой множество проблем для Рида и участка в целом. Конечно, учитывая, что отец и Фрид послали следователей (а зная своих родных, эти следователи наверняка служили самому Дьяволу), перспектива иска в случае избиения маловероятна. Семья Вольф не даст этим троим и их семьям отдышаться. И все же я бы не хотела, чтобы Гэвин срывался. Видеть разъяренного близкого друга так же неприятно, как слышать плач маленького брата. Настолько сильно важно душевное состояние мужчины для меня. Тем более, что ему и самому несладко приходится. ‒ А ты, я смотрю, весь так напрягся, ‒ нападавший, не сменяя ухмылки и пристального взора блестящих глаз, подается вперед над столом, шкрябая наручниками по деревянной поверхности. ‒ С каких пор ты впрягаешься за левых баб? Гэвин не отвечает, закладывая холод в грудь каждого здесь находящегося. Только Ричард смотрит беспристрастно, сузив глаза при последующих словах преступника. В общем-то именно эти слова и стали причиной скоротечных событий, что накрыли всех нас волной, закрутив в водовороте тревоги и испуга по спирали. ‒ Вон в чем дело... ‒ голос мужчины становится приторным, сладковатым, как если бы он открыл чью-то интимную тайну и теперь собирается ее использовать в своих гнусных целях. ‒ Что ж ты сразу не сказал, что я нарвался на одну из твоих сучек? Такой теплой улыбки на лице Гэвина я давно не видела. Впрочем, как и того гнева, с которым Рид, игнорируя боль в ребрах, перегибается через стол и со злобным шипением в виде слов «Нравится тебе, да, нравится?!» смачно ударяет задержанного лбом об стол. Проходит минимум три шумных удара прежде, чем нам удается выйти из ступора. Пока Кормак и Фаулер вскакивают со стульев, распоряжаясь ошарашенному Тому немедленно прервать допрос, я уже на всем ходу вываливаюсь из комнаты и принимаюсь стучать по заблокированной изнутри двери, в громких попытках и угрозах требуя от Гэвина открыть дверь. Каждая секунда отчитывается мной мысленно, каждая секунда может стать летальной для преступника, и его мне совсем не жалко, но жалко душу человека, что вот-вот окрасит свою руку в красный цвет. Благо уже через мгновение Том, мягко оттолкнув меня в плечо, снимает блок ключом капитана. Задержанный уже оставил не мало пятен крови на столе, когда патрульный с силой отрывает исходящего на ярость Рида от несчастного и с пререканиями выталкивает в коридор. И Рид бы долго поливал отключившегося задержанного на столе отборным матом, если бы столкновение спиной со стеной не отдалось в нем волной беззвучной боли. Суматоха, в которой закрутились капитан, Кормак и патрульный, протекает мимо меня. Тревога за коллегу накрывает так быстро, что я даже не замечаю, как срываюсь на тяжелое дыхание, как оказывается за спиной Ричард, как выносят ушедшего в бессознание преступника из допросной. Рид, заметив мое присутствие только через половину минуты, смеряет меня взглядом, мол, «ну давай, начинай свои сраные нравоучения». Но я молчу. Сама бывала в ситуациях, когда гнев за близкого перебивает весь здравый смысл, давая волю кулакам. К счастью, Гэвин не находит в моем лице ничего негативного, ведь его там и нет. К счастью, он тут же сменяет саркастичный взгляд на нахмуренный и отрешенный, потирая здоровой рукой ребра. ‒ Знал я этого утырка, ‒ беззлобно бубнит Рид, откидываясь на стенку и кривя губы от боли. ‒ Он и раньше был тем еще паскудой, но чтоб настолько… С некоторое время между нами царит молчание, оно же воцаряется в перегруженном офицерами офисе. Видимо, уже наблюдают за тем, как Кормак с патрульным тащат на себе едва дышащего ублюдка в куртке цвета хаки. Вряд ли кто-то станет вызывать скорую, а вот в камеру к остальным посадит с удовольствием. ‒ Забудь. В мире слишком много придурков, чтобы обращать внимание на каждого. Как бы я не волновалась, все же скрыть тон благодарности не могу. Рид мне не родственник, ни близкий, ни дальний. По сути мы всего лишь двое людей с общим прошлым и одной работой, но даже такая своеобразная попытка защитить мою «честь» (пусть и основанная на эмоциях) воспринимается мной, как некая дань нашим воистину братским отношениям. Гэвин хмурится еще сильнее, отворачиваясь и пряча свой взгляд. Старый, добрый Гэвин, что не любит показывать своих слабостей. Уложив руку на плечо Рида и тем самым привлекая его внимание, я без улыбки киваю головой в сторону выхода. ‒ Пошли. Нам еще в морг ехать. Отлипнуть от стенки после выброса физической активности Гэвину так же тяжко, как и залезть в высокий салон внедорожника. Все это время я стараюсь держаться рядом, то и дело, что придерживая детектива. Знаю, ему не нужна помощь, а если и нужна, он не признается. Но не могу спокойно смотреть на то, как болезненно воспринимаются другом практически все движения. Радует то, что Ричард все это время не вмешивается, предпочитая следовать позади и наблюдать за происходящим безучастно. Уж он-то наверняка за все время изучил Рида досконально, потому и не старается агрессивной и самомнительной личности предложить свою помощь в столь некритичный период. Как ни странно, большая часть времени поездки проходит в тишине. Первое время я стараюсь не отрывать взгляда от дороги, все же неосознанно кидая взгляды в сторону детектива на пассажирском сиденье. Его лицо посерело еще сильнее, глаза начинают сонливо слипаться. Слишком много он потратил сил на мразь с чесоткой в брюках, и теперь это сказывается на его внешнем виде. Не исключаю мысли, что то лишь мое воображение. Солнце продолжает скрываться за пеленой облаков, и потому приглушенный, холодный свет усугубляет цвет его кожи. Да и глаза у него всегда так туманно прикрыты ресницами, придавая пофигистичную брутальность мужскому лицу. Единственное, что и впрямь выдает его усталость – голос. Притихший, скрипучий, инертный. Он и в другое время не слишком вызывающий, разве что в те моменты, когда его кто-то сильно бесит. Стоило слышать, как Рид шипел на Восьмерку, наставляя на его лицо пистолет в комнате для допросов. И все-таки сейчас он и впрямь слишком сильно вымотался. Спустя десять минут поездки я предпринимаю попытку отвести внимание от случившегося в другое русло. Разговор о Сероглазке, об особенностях трупа у участка, о странностях появления тела именно перед приездом Гэвина. Даже детектив и Ричард соглашаются моей теории о том, что Сероглазка наверняка как-то замешан в правоохранительных органах. Уж как-то больно много совпадений. Мусоля одну и ту же тему по триста раз и отмечая оживленность в голосе Рида, я неосознанно на рефлексах вытаскиваю сигарету из пачки в панельной полке. Стэн не обращает на мои действия внимания, точнее, не обращает внимания на очередную попытку закурить за рулем. Изредка компьютер позволяет себе поправить рукой машину на дороге, при этом давая мне возможность разжечь огонек на конце табачного изделия. Легкие в блаженстве предчувствуют приятный сигаретный дым, сковывающий грудную клетку изнутри, вот только Рид имеет на это свои взгляды. Мужской голос, что рассуждает об убийстве, обрывается, и внезапно появившаяся мужская рука с остервенением вырывает сигарету прямо из моих зубов. ‒ Какого черта?! ‒ от резвости произошедшего я роняю зажигалку из руки, не замечая, как Стэн тут же возвращает ладонь на руль и чуть поворачивает его по кругу. ‒ Отвыкай курить в машине, ‒ практически нетронутая сигарета выкидывается в окно со стороны пассажира, и Риду не везет словить красный светофор. Ведь он дает мне возможность смотреть на мужчину, укоризненно и зверски сверкая черными, сузившимися зрачками. «Отвыкай вообще курить», дельно поддакивает Стэн, заставляя меня раздраженно пыхтеть от негодования. ‒ Это моя машина! ‒ ладонь ударяется по рулю, как бы в знак доказательства. ‒ Что хочу, то и делаю! ‒ Вот и делай, пока меня рядом нет, ‒ по-хозяйски отвечает Рид, уходя всем вниманием в телефон в руке. Пыхтений моих никто не замечает, за исключением Ричарда на заднем сиденье, что любознательно буравит меня взглядом через зеркало заднего вида. Этот ожидающий бурной реакции взор быстро осаждает мое желание отстаивать собственную зону. Больше в салоне ни пыхтений, ни слов не звучит. Парковка у морга не пустует и, главным образом, из-за вагончика какого-то телеканала с вышедшими на свежий воздух репортером и режиссером. Завидев камеру, Гэвин без спроса нажимает несколько кнопок на сенсорной панели, покрывая все стекла плотной тонировкой. Я не спешу перечить. Напротив, согласна с его действиями. Только журналистов нам не хватает, и так понятно, по чью душу и чей труп они сюда прибыли. Благо, парковка тянется полукругом по периметру здания. Припарковавшись в отдалении, мы выходим под пасмурное, серое небо, на воздух, пропитанный скорым дождем. Искренне надеюсь, что его не будет. Устала уже от этих вечных осадков, нагоняющих тоску. Может, раньше они меня и радовали, сейчас на душе паршиво и без них. Найти Колсона не проблематично, учитывая, что ему доставили новый труп по делу Рида. Еще в машине мы с Ридом пришли к выводу, что убийство и впрямь было совершено как та самая традиция: двадцать четыре часа – один труп. А значит, что очередное тело можно обнаружить и сегодня. Негоже так просто относиться к чужим смертям, тем более таким изощренным, но все лучше, чем испытывать отчаянное чувство безысходности, с которым по первой сталкивается каждый работник полиции. Когда знаешь, что вот-вот произойдет смерть, но ничего не можешь поделать. После долгих лет работы это самое чувство безысходности атрофируется. Психике и без того тяжко удерживать себя на плаву каждый день. Мужчины быстро, но тепло здороваются, разве что Гэвин по привычке спокоен, а Колсон встревожен внешним видом знакомого. Лаборант ничего не говорит на эту тему, но это можно прочитать в его беглом взгляде, натужной улыбке и попытках деть свои руки хоть куда-нибудь, кроме карманов белого халата. Завидев меня, Колсон испытывает колоссальное облегчение, видимо, радуясь возможности смотреть хоть на кого-то еще, кроме как на детектива, чье имя пишется на телах убитых. Как и предполагалось, Колсон не успел закончить с телом до нашего приезда. За два часа вряд ли возможно выяснить многое, однако то, что мы видим, стоя у не накрытого обнаженного трупа с посеревшей кожей и впалым животом, без всякого сомнения говорит, что это наш «клиент». Очередные крупные буквы «R E E D» бледно-красного цвета. Даже удивительно, как Риду удается быть таким безучастным, в эмоциях сливаясь с Девяткой за плечом. Я-то вновь испытываю неподдельную тревогу, сминая губы и сдвигая брови. Все, как и у прошлых трупов: отсутствие внутренностей, изъятое сердце, вырезанный язык, наличие анестетика в малых остатках крови. Разве что о состоянии центрального мозга Колсон еще не успел ничего узнать, о чем говорит отсутствие швов по периметру лба. Когда отчет заканчивается, и Колсон удаляется, мы с Ридом встаем по обеим сторонам от хирургического стола с телом, над которым висит потолочная лампа холодного оттенка. Там, у участка, я не особо сильно обратила внимание на внешний облик. Отметила лишь очередную идеальность одежды и расслабленность позы убитого. Седые, густые волосы, но при этом причесанные и чистые, морщинистое лицо с густой седой бородой, натруженные в мозолях ладони. Удивительно, как такой мужчина оказался в столь официальном костюме. Как будто он была… не его. ‒ Теперь я понимаю, чего ты так завелась тогда, ‒ Рид, усмехаясь своей фирменной полуулыбкой, намекает на разговор у больницы прошлым днем. ‒ Выглядит и впрямь отвратно. ‒ Уверена, что не отвратительней, чем история твоего браузера. Шутка удается, правда, посмеиваюсь только я. Рид, укоризненно смерив меня взглядом светлых глаз, ощутимо, но не больно толкает меня в плечо прямо через стол. Смеха как не бывало. Мы втроем смотрим на тело человека, при этом Ричард находится у изголовья стола. Смотрится крайне странно, учитывая, за чьей спиной он должен возвышаться. Как будто находится на распутье, не решаясь подойти ко мне, но и к Риду не стремясь приближаться. ‒ Я знал его, ‒ удрученный голос детектива вырывает меня из непристойных раздумий, и я отдергиваюсь, понимая, что пялюсь на машину уже минуту. Ричард не замечает этого, всем вниманием обращаясь к Гэвину сверху вниз. ‒ Лет пять назад приехал в местный бар на вызов по драке. То еще месиво было. ‒ Говоришь таким голосом, как будто он был тебе едва ли не другом, ‒ я намекаю на сожаление Рида, получая в ответ хмурую улыбку. ‒ Какой из него к черту друг? Чуть не прирезал своего брата в пьяном бреду. Просто глядя на него теперь, понимаю, в какой жопе оказался я. Его слова меня путают еще сильнее. Теперь мой взгляд присоединяется к Ричарду, обеспокоенно буравя в обращенных к трупу глазах детектива дырку. Напряженная тишина в морге и без того угнетающая, но после услышанного становится воистину холодно. Мурашки так и блуждают по телу. Пока я, обхватив себя руками, стараюсь согреть себя, скорее, душевно, чем физически, детектив Рид поднимает на меня устало-саркастичный взгляд исподлобья. До чего же непривычно видеть Гэвина, обычно живого и шутливого, таким разбитым. ‒ Этот сраный костюм, в котором он валялся с утра, ему не принадлежит. ‒ С чего ты взял? ‒ Он почти всю жизнь колесил по дорогам штата на своем байке. Этакий рыцарь дорог в кожаной куртке, ‒ не видя больше смысла пялиться на труп, детектив отходит вглубь холодильной комнаты, пристально рассматривая стальные дверцы ячеек. По какой-то неведомой причине нас с Девяткой его поведение заставляет переглянуться, но не двигаться с места. «Похоже, это новый уровень зависимости», Стэн проговаривает это с неким уважением к не озвученной догадке Рида, заставляя меня хмуриться. И как же я рада, что компьютер продолжает пояснять мне, ничего не понимающей, теорию Гэвина. «Он достал подходящий по размеру костюм и туфли для жертвы. Придал ему особый, «идеальный» вид. Если Лютер Эванс был как послание, то этот ‒ самый настоящий знак внимания. Как цветы у влюбленных» Боже, что за дичь? И почему эта дичь звучит убедительно в условиях происходящего вокруг? Пока я продолжаю стоять у ледяного, посеревшего тела мужчины, Гэвин уже вовсю отдает распоряжение Ричарду открыть определенные ячейки. Андроид действует без каких-либо вопросов. Спокойно открывает металлические двери, выдвигает стальные столы с покрытыми тканью телами. Вспоминая об истории Сероглазки, я понимаю, что трупов намного больше, чем те четыре ячейки, что открыл Рид; что все они и есть потерпевшие в ходе извращенных, хирургических вмешательств. Но совершенно не могу понять, что именно пытается найти в них детектив. ‒ Что ты делаешь? ‒ Гэвин встает посреди четырех, идущих в линию столов с раскрытыми полотнами. Мой вопрос игнорируется почти минуту, даже Ричард, видимо, разделяет мое недоумение, не стараясь мешать Гэвину. Удивительный факт, учитывая, как часто Девятка старалась вклиниться в мою работу, то и дело, что критикуя или вступая в спор. ‒ Стараюсь нащупать то, что упускаю уже неделю. Рид поочередно рассматривает трупы, не сдвигаясь с места. Его лицо то и дело, что хмурится и кривится, как будто нечто важное ускользает от его понимания, его рук. И вот, вроде бы это что-то нащупывается, цепляется, но и оно тут же ускользает, заставляя Рида беззвучно чертыхаться. «Мы так можем простоять целый…». Не договорив, Стэн обрывается, наблюдая за ситуацией так же напряженно, как и я. Причиной молчания становится никто иной, как детектив, что вдруг напрягается и медленно проходит к одному из тел. Тому самому Лютеру Эвансу. Один поворот, и Рид уже стоит у другого, незнакомого мне потерпевшего. Снова разворот – снова Лютер Эванс. Гэвин как перепуганный суслик вертит то головой, то всем телом, пугая меня еще больше своей загадочностью. ‒ Гэвин, что ты… ‒ Как много ты знаешь людей, способных провернуть все это с такой аккуратностью? ‒ с каждым его словом подходя все ближе, я неуверенно смотрю на распростертые тела. Знаю, что подразумевает Рид под аккуратностью. Еще в прошлую встречу Колсон отметил утонченность проделанных швов и филигранность в удалении сердца с последующим кровооттоком жидкостей из мертвого тела. На такое способен только опытный хирург. ‒ Не так много, ‒ пожав плечами, я встаю по другую сторону от тела Эванса, рядом с которым остался стоять Рид. Девятка медленно присоединяется к нам, стараясь двигаться бесшумно. ‒ В этом городе уж точно почти никого. ‒ Тут дело даже не в руках, а в инструментах. Вряд ли подобную гнусность можно сделать с помощью обычного кухонного ножа. Как думаешь, где можно найти все необходимое? «Не могу не согласиться. Для этого потребуется целый спектр хирургических инструментов и, возможно, некоторая аппаратура», тут же подхватывает голос в голове. Все это намекает только на одну мысль, которую Ричард спешит озвучить, внимательно выслушав детектива Рида. ‒ Полагаете, преступник базируется на территории больницы со специализированным хирургическим отделением? ‒ сурово звучит Девятка, в чьем ледяном взгляде читается заинтересованность. ‒ Полагают мозгоправы в дурке, а я уверен на все сто, ‒ бурчит мужчина. Может, он и прав. Может, Сероглазка использует какой-то больничный комплекс как место для манипуляций, но легче от этих догадок не становится. По городу таких комплексов минимум двенадцать, и это еще за исключением мелких, частных организаций. Проверить подобное количество мест просто нереально, особенно сейчас, когда у участка на носу инспекция и внедрение полсотни машин в штат персонала. ‒ Прав ты или нет, проверить все больницы не получится, ‒ я укладываю горячие от напряжения руки на холодный стол, даже не испытывая отвращения к близкому положению с трупом. Вот уж кого перестаешь бояться после стольких лет работы в участке. ‒ Тебе понадобится как минимум ордер на официальный досмотр каждого, а получить его на одних лишь догадках невозможно. ‒ Это смотря как попросить, ‒ пошловато отшучивается Гэвин, надменно вскинув подбородок. ‒ Что, ляжешь на стол начальства? ‒ так же шутливо отвечаю я, заламывая бровь и ловя на себе ничуть не удивленный, даже саркастичный взор Ричарда. ‒ Мне на пятки наступает ебаный Чикатило. Чего только не сделаешь, чтобы спасти свою жопу. Шутки обрываются, как только в отдающем эхом воздухе мрачного морга звучит писк сразу двух телефонов. Мы на рефлексах, но посмеиваясь, достаем устройства из карманов и практически одновременно с недоумением хмуримся, видя на двоих одно общее сообщение. Брифинг в одиннадцать часов дня? С чего вдруг Фаулер решил всех отозвать так поздно? ‒ Вспомнишь солнце, вот и лучик, ‒ слова Рида звучат устало, однако уже в следующее мгновение голос приободряется под шквалом новых шуток. ‒ Походу, кэп нас слышит. Наверняка уже готовит смазку для моей расправы. Или мне кажется, или Ричард едва заметно с обреченностью возводит глаза к потолку? Нет, не кажется, учитывая, как в эту же секунду саркастично отзывается Стэн. «Как я его понимаю. Сколько лет наблюдаю за вашими шутками, а все никак не могу привыкнуть к этой похабщине» Ну и не привыкай, так и хочется сказать. Вместо этого я помогаю Ричарду убрать тела обратно и спешу за Гэвином вон из морга, предварительно прихватив у Колсона все бумаги и отчеты по имеющимся данным. Поездка в морг и впрямь была продуктивной, правда, дело от этого не сдвинулось. Напротив, возникло еще больше проблем в виде вопросов как проверить догадку. Вагончик телеканала исчез с парковки еще до того, как мы выходим на улицу. Это позволяет нам не прятаться по углам, подставляя головы игривому холодному ветру. Автомобильный салон тут же скрывает нас от него, обдавая запахом лаванды и табачного дыма. Коллега морщится от такого спектра ароматов, как только забирается в кресло. И меня бы это тронуло с точки зрения обиды, если бы это был не Рид, а кто-то другой. Вот уж кому можно простить абсолютно любое негативное действие в рамках приличного. В районе продовольственного центра происходит знатный затор. Машины, встрявшие в пробку из-за столкновения двух легковушек, продвигаются крайне тяжко. Каждый водитель считает себя вправе просигналить о кончающемся терпении на всю округу. И я присоединяюсь к ним, нервно постукивая пальцами по рулю и недовольно сжимая губы. Рид время от времени после каждого сигнала и бубнежа с моей стороны бросает на меня косой взгляд, после чего возвращается к телефону. Мимолетно взглянув на последний, я вдруг забываю о нетерпении и образовавшейся пробке. Рука неосознанно тянется к своему устройству, так же неосознанно находит контакт и нажимает кнопку вызова. Увы, в этот раз нет даже гудков. Оператор Тины Чэнь недоступен. Встревожено перекидывая взор с дороги на мобильник в руке, я убираю устройство обратно в полку. Не нравится мне это молчание. Не нравится мне это затишье. Уже три дня, полнейшая тишина, и более, чем уверена, что Лан Чэнь не забыл бы Тину предупредить о моем недавнем посещении. Что-то здесь не так. Тревожные мысли одолевают, и я на очередном светофоре задумчиво посматриваю на Гэвина. Мужчина как ни в чем не бывало копается в своем устройстве, пытаясь хоть как-то отвлечься от скучной дороги. Спустя несколько секунд раздумий, женская рука уверено протягивается с раскрытой ладонью в сторону друга. Детектив хмурится, после чего, не поднимая головы, смотрит на меня искоса, заломив одну бровь. ‒ Дай сюда, ‒ уверено прошу я, одной рукой направляя машину за медленно ползущим вперед пикапом. Рука угрожающе потрясывает в воздухе, как бы требуя непременного подчинения. ‒ Дай сюда телефон! Плоский, стеклянный мобильник деловито опускается на ладонь, после чего я поспешно проделываю несколько манипуляций с системой отслеживания под наблюдательный, любопытствующий взгляд Гэвина. Со стороны полки звучит оповещение треснувшего телефона о подключении к устройству Гэвина через спутниковое отслеживание. И только после этого я, не глядя, протягиваю Гэвину его собственность, вниманием включаясь в набирающий скорость поток машин впереди. Детектив недоверчиво изучает изменения в своем устройстве, и когда до него доходит, что, по сути, за ним отныне будет идти слежка, мужчина молчаливо задает вопрос одними только глазами. ‒ Так спокойней, ‒ я нервно еложу по спинке плечами, давая понять, что в этой голове не все спокойно. ‒ Дай угадаю. Тина? Отзвук имени патрульного приносит очередную порцию тревоги. Кожаный руль скрипит, мурашки от беспокойства пробегаются по телу. Поджав губы, я сдвигаю брови и блекло бросаю слова: ‒ Телефон выключен. Молчит уже три дня, ‒ выждав напряженную тишину с половину минуты, я с тревогой посматриваю на пассажирское сиденье. ‒ У тебя случаем нет номера Лоуренса? ‒ Усрался мне его телефон, ‒ еще немного напряженной тишины, после которой Рид, оценивающе пробежав по мне глазами и отмечая явные признаки страха, спешит осведомиться. ‒ А ты чего такая возбужденная? ‒ У детектива Вольф выдалась тяжелая неделя, ‒ прозвучавший за спиной голос развеивает мою грусть, увы, не самым положительным образом. Ричард, сидя прямо посередине черного диванчика в своей привычной ученической позе, не сводит с меня пристального взгляда. Голубой диод переливается мягко, без угрозы, но все равно выглядит по странному напряженно. ‒ Скопилось слишком много секретов. Верно, детектив? Стэн в голове саркастично смеется, видимо, находясь на одной «волне» с Девяткой. И должна признаться, как бы гневно я не кидаю взгляды на машину через зеркало заднего вида, ему все же удалось отвлечь меня от гнетущих мыслей. Все лучше испытывать злость на машину, чем страх за коллегу и отсутствие контакта в течение трех дней. ‒ Не знаю, какого хера тут происходит, но чтобы при мне такой хуйни больше не было, ‒ Гэвин, не отрываясь от телефона, буркает это то ли мне, то ли Девятке, то ли нам обоим, и я не успеваю даже ответить Ричарду язвительностью. Достаточно слышать раздражение со стороны друга, чтобы проигнорировать пылающие щеки от возникшего в груди страха. Сжав посильнее руль, я бросаю тяжкий взгляд на отражение андроида. В серых, затемненных глазах сверкает некая эмоция, как если бы попытка вывести меня на чистую воду и последующая реакция человеческого организма приносит ему не малую дозу удовольствия. В воображении тут же всплывает несчастная бабочка в стиснутых пальцах машины, как в своеобразной тюрьме. Он не убил ее, это несомненно радует, но сейчас меня больше волнуют воспоминания о его уничтожающем коварстве, что читалось в глазах во время самого настоящего запугивания. Понимаю, это была типичная провокация. Очередная, искусно составленная, успешно реализованная. И я, всегда держащая себя под контролем в рамках эмоций, вдруг срываюсь в который раз, выдавая свои реальные мысли и чувства. Гнев в полицейском участке вместе с запущенной в андроида кружкой; смущение и неловкость на кухне во время намека машины на его «физическую полноценность»; страх и слабость от взгляда кровожадных серых глаз под деревом, объятым бабочками. И вот снова. Снова провокация. Снова реакции! Почему так сложно держать себя? Раньше для меня подобное не составляло проблем, а теперь одно упоминание машиной о его осведомленности относительно моих тайн, и разум охватывает целая смесь эмоций, от злости до волнения и страха. Тем не менее, больше мы не нарушаем тишину. Парковка все так же пустует – ни один из офицеров так и не решился поставить место на территорию участка. И я с ними солидарна. Потому внедорожник останавливается у обочины, кое-как втиснувшись сквозь мысленный мат между пикапом и кадиллаком. Все это время Рид фыркает, закатывает глаза и бросает взгляды из разряда «господи, женщина, кто тебя за руль пустил». Одного гневного взора в его сторону хватает, чтобы тот перестал испытывать мое терпение. В участке царит ажиотаж. Все собранные патрульные и детективы – даже те, что находятся на сменном выходном ‒ переговариваются, кто-то в ожидании брифинга занимается своими делами. Тут и там слышится вопрос: почему Фаулер решил собрать нас так поздно? И только те, кто находится по близости со стеклянным кабинетом, понимают истинную причину. Ведь в кабинете Фаулера находится целая делегация уже знакомых нам за последние полгода инспекторов. Правда, в этот раз к ним прибавился еще один персонаж, в лице которого мы с Ридом, проходя мимо, с легкостью находим знакомые черты одного федерала. Даже думать не хочется, что здесь забыли ФБР. Комната для аудиторий наполняется лениво, спокойно. Кто-то из коллег явно озадачен происходящим, кто-то заходит с видом «скорее бы уже свалить отсюда». Войдя в комнату с овальным столом практически первыми, мы занимаем места рядом с кафедрой для капитана. На демонстрационном, сенсорном экране мелькает знак департамента полиции Детройта, сам процессор, судя по всему, находится во «сне». ‒ Добро пожаловать на очередной шабаш, ‒ Рид устало откидывается на спинку стула, морщась от боли. Я с облегчением нахожу Ричарда стоящим с заведенными назад руками у выхода в коридор, и это не может не радовать. Только ощущать его присутствие за спиной не хватает сейчас. ‒ Надеюсь, мы здесь не застрянем на три часа. ‒ А ты вливайся, а то со своим «отпуском»…‒ усмешка на моем лице отзывается негодующим взором у Рида. И потому я не заканчиваю свою мысль, осекаясь на полуслове. Комната оказывается забитой под завязку. Некоторым патрульным и детективам приходится стоять у стенок, то и дело что нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Постепенно в аудитории становится душно, неприятно, но вместо того, чтобы возмущаться (как это делают многие), я с легким волнением осматриваю присутствующих. Ни Лоуренса, ни Тины. Теперь это и впрямь смотрится слишком угрожающе. Едва я пододвигаюсь к дремавшему с запрокинутой головой Риду, желая поделиться своей тревогой, как болтовня в комнате прекращается, и за кафедру, минуя толпу, проходит капитан Фаулер. Вслед за ним уверенно проходит и тот самый федерал в черном, классическом пальто. Его светлые волосы коротко острижены и уложены назад, с которыми ярко контрастируют темно-карие глаза насыщенного оттенка. Большинство присутствующих напрягаются, часть недовольно перекидываются взаимными взглядами. И только мы с Гэвином и носом не ведем, флегматично наблюдая за возвышающимся над кафедрой капитаном. Федерал с висящим на шее бейджиком, не желая мешать, убирает руки за поясницу и невозмутимо встает за плечом кэпа. ‒ Начнем с менее неприятного… «Он хотел сказать, «с менее приятного»?», задумчиво подает голос Стэн, от которого я тут же мысленно отмахиваюсь. Увы, но к этому времени уже удается пропустить часть речи руководителя. ‒ …инспекция. Я уже говорил, что по графику приказ стоит на завтрашний день, но учитывая сложившиеся обстоятельства правительством было принято решение сдвинуть прибытие инспекторов на сегодня, ‒ Фаулер неосознанно бросает взгляд в нашу сторону, и я понимаю, кто именно стал этим «обстоятельством». Тот самый труп на входе в участок. ‒ К счастью, эти изменения не коснулись планов по внедрению в штат пятидесяти моделей машин из «Киберлайф», так что завтра каждый из вас получит свою в качестве технической помощи. Чувствую, как напрягается аудитория, как негодующе перешептываются люди, как бегают злобные глазки. Зато нам с Ридом смешно. Ему, потому что весь участок подтрунивал над ним в момент передачи RK900 под его руководство, а мне, потому что я была вынуждена последние несколько дней терпеть ту же модель в своей зоне комфорта. Почему-то даже не волнует перспектива заиметь своего собственного робота, уже привыкла к этой морде. Единственное что напрягает, это насущный вопрос идентичности: если все машины такие же дотошные и «ледяные», как Ричард, то, пожалуй, следует у отца попросить пару сотен тысяч долларов в качестве компенсации для компании. На всякий случай. ‒ Думаю, что все уже в курсе случившегося этим утром, ‒ Фаулер дожидается, когда гомон утихнет, и, опасливо глянув на представителя ФБР из-за плеча, приглушенно продолжает совещание. ‒ Ситуация складывается крайне тяжелая, так что свыше было так же принято решение направить федерального сотрудника для скорого завершения работы по делу серии убийств в… ‒ Я что-то не понял, ‒ Рид тут же активизируется, угрожающе подаваясь вперед над столом. Весь кабинет теперь смотрит на него, теряясь в эмоциях от жалости до раздражения. Никому не нравится, что федералы запускают свои руки в участок, и в глазах каждого виновником происходящего является никто иной, как Гэвин. ‒ Это сейчас в чей огород камень был? Джеффри в поисках помощи или же в страхе упасть в грязь лицом снова неосознанно кидает взор на сотрудника с бейджиком, и тот, по-своему расценив этот взгляд, делает шаг вперед. Эти гляделки между Ридом и ФБР-овцом напрягают всех, и меня, что сидит прямо между мужчинами, в особенности. Я лишь сильнее сжимаю руки на груди, стараясь закрыться от атмосферы витающей вокруг неприязни. ‒ Детектив Рид, как я полагаю? ‒ его вежливый, мягкий голос никак не сочетается с суровым внешним обликом федерального сотрудника, готового грызть асфальт и ходить по головам ради достижения цели. А ведь именно это они и могут делать с большим энтузиазмом. ‒ К сожалению, ваше расследование затянулось, не говоря уже о том, что преступления приняли скорее личный характер. Не волнуйтесь, ‒ мужчина уверенно улыбается, чуть вздергивая углами губ. ‒ Вы по-прежнему будете заниматься данным делом, учитывая, как сильно связано с вами преступное лицо. Просто все ваши действия и результаты отныне будут регламентироваться и идентифицироваться с нашей работой. Считайте, что мы с вами своеобразные напарники. Последние слова сказаны не то с издевкой, не то с поддельным уважением, настолько сложно определить эмоцию в глазах сотрудника. Напряжение в комнате словно бы усиливается, все посматривают на Рида с опаской в ожидании взрыва, и вот он вроде бы сейчас наступит, однако Гэвин успевает словить тяжелый взгляд Фаулера и потому недовольно закрывает рот, обижено откинувшись на спинку стула. Федерал вскидывает брови и опускает взгляд. ‒ К сожалению, это не все новости на сегодня, ‒ Джеффри меняется в лице, на темном лбу выступают сверкающие капли пота. Он выдерживает паузу, явно собираясь с мыслями, и в этот момент тот самый правительственный сотрудник учтиво отвлекает капитана от размышлений, корректно оповещая о своем отбытии из кабинета. Капитан кивает, после чего вся напряженная аудитория косвенно наблюдает за стремительно уходящим федералом. После еле различимого хлопка дверью все как один направляют свои раздраженные взоры на кэпа. Каждый хочет высказать ему свои мысли после отбытия главной «новости» дня, и все же никто не решается этого делать, видя перед собой помрачневшего Джеффри. «Что-то не так», настороженный тон компьютера в голове в этот раз не игнорируется. «Капитан так мрачен…». И с этим не поспоришь. Темные глаза, окидывающие нас тоскливо и при этом задерживаясь на мне, пропитаны усталостью. Темные пятна влаги проявились на светлой рубашке, грудная клетка вздымается тяжко, под грузом мыслей. Сидеть в тишине не нравится никому, еще меньше нравится нагнетать обстановку обреченности. И лучше бы мы молчали дальше, чем то, что Фаулер произносит следом за молчанием довольно скорбным голосом. ‒ Как не прискорбно сообщать, в нашем штате изменения, ‒ напрочь забыв об источающим злость Риде по правую сторону и о негодующей толпе коллег, я тут же выпрямляю спину и складываю руки на столе. Дурные предчувствия одолевают, подкидывая такие же дурные подозрения. ‒ В ходе одного из расследований офицер Тина Чэнь и детектив Аарон Лоуренс обнаружили довольно крупную базу девиантов. Рейд прошел неудачно, ‒ на этот раз тишина в комнате не гнетущая, но встревоженная. И еще хуже обстоят дела в моей голове. Там полное молчание вперемешку с отсутствием восприятия окружающего мира. Кажется, организм забыл, как дышать. Фаулер, между тем, сожалеюще взглядывает мне в глаза лишь на секунду, но и этой секунды хватает, чтобы окончательно оторваться мыслями от мира. ‒ Тина Чэнь скончалась этим утром. Детектив Аарон Лоуренс находится в реанимации в критическом состоянии. Говорят ли окружающие? Перешептываются ли или молчат? Кто-то на меня смотрит? А кто смотрит, что читается в их глазах? Ни один из вопросов не имеет для меня значения, и потому я не стараюсь найти ответ. Только смотрю в появившуюся в руке Фаулера знакомую до боли папку по когда-то моему делу и пытаюсь вспомнить, как дышать. Сознание даже не может выбрать линию реакции. Орать ли на присутствующих, обвиняя каждого в случившемся, или же забиться в туалете и начать рвать на себе волосы, обвиняя только себя? Одно могу сказать точно: в голове пустота, она же царит и в груди. Фаулер словно в неуверенности, а стоит ли мне давать папку, запустив ее блуждать по кругу, все-таки протягивает мне дело и уже с большей готовностью принимать в свою сторону тапки продолжает говорить. Я не слушаю его. Все слова пропускаю мимо, бесцельно и медленно раскрывая дело и переворачивая фотографии с результатами расследования. Все, что запоминаю из увиденного – это имя Кевина, который совершал кражи не для покупки каких-то наркотиков и не для обеспечения своей жизни. А для девиантов. Для обеспечения жизни им. И именно тот скупщик, что забрал драгоценности тети Чэнь, знал о связи парнишки с андроидами. Потому Кевин так не желал говорить его имя, боясь раскрытия полицией его страшной тайны. Знаю, все бросают на меня взгляды, но я не могу им ответить. Все так же держу папку онемевшими пальцами и пронзаю ее расфокусированным взглядом. Многие стараются не смотреть на меня, сквозь туман самобичевания доносится неловкий кашель, несмелые вопросы Фаулеру и такие же несмелые ответы капитана. В голове только понимание состоявшейся смерти, очередной потери довольно значимого человека. Винить в этом кого-то, кроме себя, Рида и Фаулера некого. Но главным образом себя. За то, что не мое имя значится в списках погибших. «Луиза, у тебя перенасыщение крови углекислым газом и перегрузка нервной системы», даже голос Стэна, что на самом деле является колебаниями барабанных перепонок, едва доходит до моего разума. Рид, все это время тревожно сверлящий меня нахмуренными глазами, аккуратно отбирает папку из рук. Впрочем, я этого даже не замечаю. «Немедленно сделай вдох, если не хочешь свалиться в обморок» Я следую рекомендациям компьютера неосознанно, при этом все еще пребывая в состоянии транса. Глаза бесцельно прожигают дырку в серой поверхности стола, в то время как настороженный голос Стэна переплетается с голосами окружающих людей. Все они обращаются к Фаулеру так тактично, как будто он несколько минут назад не объявлял о начавшейся инспекции и появившимся федерале. На то было две причины: сама смерть и отсутствие эмоций на моем лице. Не то, чтобы я значимая личность, но каждый, кто работал хоть раз в полиции, понимает, каково это: узнать о смерти людей, что взяли под крыло твое дело. Как если бы ты должен был быть там, а не другие невинные души. «Луиза, я понимаю, это не просто, но тебе срочно нужно сказать хоть что-то», как обычно говорит в таких ситуациях Стэн, будучи сторонником криков как метода успокоения. Но я молчу, все так же пялясь в стол мертвыми глазами. ‒ …анты уничтожены? ‒ доносится откуда-то с дальнего конца комнаты вопрос, теряющийся в ворохе нарастающего шума мыслей в голове. ‒ Да, все без исключения. Но это не восполнит нашей потери. ‒ А теперь объясните, как так у нас работает отдел по девиантам, что почти полгода в городе скрывалось сто двадцать три, сука, андроида? ‒ без злости, но и с явным намеком выпаливает Рид, перекидывая взгляд с меня на папку в руке. ‒ Кто бы говорил, ‒ тут же раздраженно звучит у стены напротив. ‒ Пока ты тут сиськи мнешь, федералы уже берут твою жопу под свое крыло. А значит, и наши жопы под угрозой. ‒ А ты не сравнивай одного ублюдка и целую толпу полоумных, чокнутых кукол, ‒ перепалка грозит перерасти в скандал, все вокруг от лицезрения спора оживляются, цепляясь за возможность не думать о Тине и о моей непривычной молчаливости. Им всем неловко. Потому они начинают поддакивать, соглашаясь то с Ридом, то с представителем отдела по машинам. ‒ Не говоря уже, что я один, а вас хуева-кукуева, практически весь участок. ‒ Ну и какого хера тогда ты захапал себе Девятку? ‒ фыркает кто-то другой из отдела девиации, получая в ответ злобное шипение детектива. Фаулер в это время нерешительно подает голос в попытке остановить подчиненных: ‒ Коллеги, прошу… ‒ Я захапал? С каких пор принудительное впихивание называется «захапал»? Когда встал вопрос о том, кому всучить машину, которую прислали для расследования девиации, вы все свои языки в жопу засунули, ‒ Гэвин хаотично тыкает пальцем в сторону некоторых людей, после чего делает этим же пальцем круг, подтверждая мысль, что все присутствующие в него входят. Шум и недовольные пререкания переполняют комнату, все настолько увлекаются скандалом, что никто не замечает, как начинает терять терпение Фаулер, как с тревогой в ожидании бури смотрит на меня Девятка у входа. Меня не особо волнует, что происходит в его голове. Со своей бы справиться, учитывая, как стремительно накатывает волна злости и отчаяния, заставляя меня сжимать кулаки на столе. ‒ Немедленно прекратить! ‒ рокотом проносится крик Джеффри, и коллеги, в последний раз смиряя друг друга презрительными взглядами, затихают. ‒ Нашли время для споров! У нас и так наступает тяжелый период… «Луиза, прошу, успокойся», взмаливается Стэн, как только получает информацию об увеличенной дозе в крови норадреналина – гормона ярости. Мои руки словно наливаются тяжестью, готовые ринуться с дракой на любого, кто осмелится потревожить. Ненависть и гнев на весь мир и, в частности, на себя переполняют настолько, что даже Риду влетит, если он попытается ко мне обратиться. ‒ …и мне сейчас ваши скандалы нужны в последнюю очередь! ‒ продолжает возмущаться Фаулер, уже не с такой решительностью добавляя следующие слова. ‒ Лучше подумаем, как нам поступить с Сумо. Мистер Чэнь решил покинуть штаты, потому шанса оставить собаку у него нет. Слишком дурное воспоминание об… «Луи…» В неожиданности для самой себя я встаю с места, шумно отодвигая стул. Вся аудитория притихает, опасаясь ощутить праведный гнев или как минимум истерику. Но я не истерю. Отмечаю воцарившееся молчание в голове и просто стою с потупленным взглядом, сжимая кулаки. Еще мгновение, и мне и впрямь снесет крышу. Многозначительно и злобно осмотрев кабинет, как будто в обвинении каждого здесь в случившемся, я, как только с кафедры звучит осторожное «Луиза, я понимаю, что…», молчаливо направляюсь на выход под встревоженные взоры коллег. Даже Ричард нерешительно опускает руки вдоль тела, провожая меня в спину. Кабинет остается позади. Больше я так не могу. Не могу. «Луиза, остановись!», настойчиво требует Стэн, пока я принимаюсь мерить шагами небольшой участок офисного холла рядом со своим рабочим местом. Ноги несут меня туда-сюда неосознанно, подсознание на рефлексах старается снять напряжение с нервной системы, но вместо долгожданного успокоения происходит очередная волна ярости. Ноги и руки словно наливаются расплавленным железом, пламя ненависти и желания разорвать весь мир на части бушует внутри. Тины Чэнь нет! Лоуренс при смерти! И эта кровь на моих руках! Не пойди я тогда на поводу у сраных Рида и Фаулера, и, возможно, никто бы не пострадал! А может, пострадала бы я, но все лучше, чем Тина или никак не причастный Аарон! И что же теперь?! Одна покинула мир, второй стремится это сделать, а я здесь! В ярости блуждаю по участку, хватаюсь за голову и рычу в попытке успокоить мысли! «Луиза Вольф, немедленно приведи себя в порядок!». Крик Стэна действует адреналином. Крича от злости и переполняющего гнева, я в бешенстве хватаю свой стул и отправляю его через весь зал. Мебель врезается в пустующий серый стол, с треском сбивая терминал на пол. Последний покрывается белой сеточкой разбитого стекла. Ну и пусть вычтут из жалования! Разгромлю весь сраный участок и сожгу каждого в нем! За спиной раздается удивленный свист, и я, переминаясь в злости с ноги на ногу, угрожающе разворачиваюсь туловищем к источнику шума. Рид стоит у дальнего стола, дельно оценивая взглядом нанесенный ущерб. За его спиной высится Ричард, и глаза его, что минуту назад переполнялись тревогой, теперь флегматично спокойны. Я бы даже сказала, искрят иронией с намеком, что именно такой реакции он от меня и ожидал. ‒ Я знал, что тебе опасно переходить дорогу, но чтобы настолько… ‒ Да неужели? ‒ тут же оборвав мужчину едким замечанием, я угрожающе сжимаю кулаки, посылая сигнал о боли впившимися ногтями. Стэн спешит расслабить хватку хоть на долю, бубня «От боли легче на душе не станет». Гэвин некоторое время не решается что-то сказать. Пусть на лице его привычное спокойствие, светлые глаза же наполнены виной. Именно она меня и цепляет, заставляя щуриться и развернуться к коллеге всем телом. ‒ Слушай, я понимаю, ты расстроена, ‒ начинает Рид, тем самым вызвав у меня новую волну ярости. ‒ Расстроена? ‒ его слова звучат как издевательство, и я спешу на это указать, шипя практически каждую букву. ‒ Ты сейчас что, шутишь? Она мертва! Мертва, и с этим ничего не поделаешь! Это было мое расследование, а теперь Лоуренс торчит в реанимации вместо меня! ‒ С чего ты взяла, что вместо тебя? ‒ Рид пытается сделать шаг ко мне, но я тут же пячусь в понимании, что могу причинить человеку боль. Гэвин, завидев мое отстранение, теряет терпение, говоря раздраженно. ‒ Ты могла спокойно оказаться на месте Тины, и еще неизвестно, что из этого лучше. ‒ Да лучше бы там оказалась я! Это было мое задание, и если бы не ты со сраным Фаулером, произошедшего бы не случилось! ‒ указательный палец порывисто указывает в сторону аудитории для брифинга с намеком на полученную там новость. Мы с Ридом смотрим друг другу в глаза неотрывно, и что читается в наших взглядах одному Богу известно. Явно не ненависть, но и не дружба. Что-то, что настигает всех близких людей, дошедших до отчаяния и обиды друг на друга. ‒ Ненавижу тебя, ясно? «Лу, нельзя так…» ‒ Ненавижу. И куклу твою пластиковую тоже ненавижу, ‒ я даже не смотрю на Ричарда, продолжая сверлить Рида в черные зрачки, однако все же чувствую, как машина раздражительно хмурит брови. Но меня уже не остановить. Ведь получив от Гэвина взгляд, полный сожаления, я резко разворачиваюсь и устремляюсь на выход, игнорируя матерные попытки Рида дозваться до меня. «Луиза, постой. Вернись», вряд ли Стэн сможет меня остановить. Картины вокруг меняются так быстро, что я не замечаю, как оказываюсь в холодном салоне внедорожника, как в окно уже мчавшейся машины летят горячие окурки одна за одной. И голос Стэна тонет в шуме ветра, автомобили сигналят мне вслед, намекая на слишком быструю скорость. Меня это не волнует. Я стараюсь заглушить крик ярости и отчаяния в голове, врубая музыку на радио на всю. Час блужданий по дороге заканчивается потухшим эмоциональным костром, тлеющим так же вяло, как и разве что не сотая сигарета в руке. Остановкой оказывается та самая набережная, где я так часто в период жизни лейтенанта гуляла с его любимым питомцем. Купленная бутылка вина выпивается на половину, благо, на улице слишком пасмурно, чтобы местные жители решили выбраться наружу. Никто не видит моего позора в виде одиноком сидении на лавочке посреди белого дня с бутылкой и сигаретой в руках. Стэн перестал дозываться до меня спустя пятнадцать минут поездки. Последняя его попытка была сделана в момент покупки алкоголя, и, видимо, понимание бесполезности этого дела вынуждает его замолчать. Ветер обдает холодом раскрасневшиеся щеки, все ноги и руки продрогли от копившихся эмоций. Знаю, Стэн считает плач самым правильным методом освобождения от эмоций, но я не готова реветь, даже каплю не могу выдавить из себя. В груди как будто все мертво. Как будто сердце, что бьется тихо, но громко, на самом деле давно перестало работать. Очередное чувство обреченности и потери. Как тогда, в ноябре. После смерти лейтенанта. Спустя тридцать минут бездумного поглощения алкоголя и посиделок на скамейке я наконец вытаскиваю из кармана то, что припасла перед выходом из машины на набережную. Полицейский жетон с золотым напылением не таскается мной вот уже год, слишком сильно меня раздражает эта деталь, что чаще всего становится причиной неосознанного страха окружающих людей. Сам по себе жетон воспринимается многими, как ярлык, указывающий на потребность вести себя осторожно, а уж женщины-детективы и по сей день вызывают предвзятость со смехом. Гэвин всегда злился из-за моего нежелания таскать значок. Мол, лишаешь себя возможной безопасности. Плевать. Сейчас я вытащила его из бардачка не для того, чтобы проходящие мимо не доставали. Сейчас я взяла его с собой, чтобы поразмыслить о жизни в страхе и постоянных потерях. ‒ Как думаешь, ‒ поставив полупустую бутылку на бетонную дорожку, я освободившейся рукой вытаскиваю сигарету изо рта. Пальцы левой ладони изучающе поглаживают металлический жетон, отмечая каждую шероховатость и выпуклость. ‒ Наверху зачтутся все мои «подвиги», если я решу свалить к чертям собачьим из полиции? Секунды настороженного затишья, словно бы Стэн пытается сообразить подходящий ответ. Я усмехаюсь. Удивительно, как легко и просто за один час можно перебить все желание спасать чьи-то жизни. Если даже я и уволюсь, это не будет означать, что я вернусь под опеку отца. Найду себе другую работу. Но все же департамент для меня как вторая семья, каждый в нем важен, даже гребаные Чарли и Ричард. И именно это не дает мне со спокойной душой покинуть участок в стремлении перестать терять близких людей. «Думаю, что меня волнует твое нынешнее состояние», понимающе и уверено произносит Стэн, в раздумьях заламывая голос. «А что некий мужик с нимбом на голове сделает с твоей душой, меня не касается» ‒ Вообще-то, меня это тоже мало волнует, ‒ я даже не задумываюсь, есть ли кто поблизости, кто может слышать мой разговор с самой собой. Просто докуриваю сигарету, пускаю клубы дыма и прикусываю губы, ощупывая жетон. ‒ Сама не знаю, к чему был этот вопрос. «Я знаю. Ты хочешь покинуть департамент, верно?» Произнести вслух подобное тяжело, как будто со словом «Да» придет окончательное и бесповоротное решение уйти, не оборачиваясь. Потому я юлю, не соглашаясь, но и не отрицая. ‒ Не могу больше терять людей, ‒ бычок откидывается в урну, бутылка вина неспешно проливает все свое содержимое в проросшую траву за лавкой. Отвратное на вкус. Лучше виски. И я даже знаю, куда за ним поеду. ‒ Каждый раз как ножом по сердцу. Только и делаешь, что убиваешь себя за чувство вины. Обвиняешь, что не успел ничего сделать, что не смог предотвратить катастрофу. Надоело. Нет сил. «Это не твоя вина. И ты это знаешь» ‒ А чья? Фаулера? Рида? ‒ как бы мне не хотелось обвинять их в трагедии, на самом деле виновен в ней только один человек. И это явно не коллеги. ‒ Это было мое расследование. И я за него несу ответственность. «Ты выбрала опасную специализацию. Твоя работа состоит сплошь из смертей, и обвинять в каждой себя как минимум глупо» Не могу не согласиться. Но и не могу согласиться вслух. Вместо этого поднимаю усталый взгляд на реку, прислушиваясь к шуму воды и парящей под пасмурным небом чайке. Весь мир словно утопает в слезах. Разве что слезы эти сдерживаются небом так же, как и я сдерживаю свои. «Ты не можешь спасти всех. Ты же не можешь предотвратить каждую смерть. Луиза, ты полицейский. Человек. И рано или поздно ты тоже умрешь», эти слова Стэн проговаривает через силу, так и слышу, как сильно компьютеру неприятны собственные мысли, и все же он прав. Я умру. Все мы умрем. Вот только облегчения это не приносит. Часы перешли отметку шести вечера, когда я с силой оторвала свою задницу от скамьи и потопала к внедорожнику. Четыре часа под мрачным небом, объятая речным ветром, и все тело пробирает на дрожь, а желудок неприятно стонет. Компьютер аккуратно предупреждает меня о повышении температуры, рекомендуя вернуться домой. И он же знает, что моей следующей остановкой будет не резиденция посреди леса. Моей остановкой станет бар Джимми. Где последующие четыре часа пройдут в мрачном наблюдении за миром в паре с бутылкой виски. Джимми видит мое состояние. То и дело, что пытается безучастно поинтересоваться случившимся, отмечая ссадины на моей руке под закатанным джинсовым рукавом и на лбу. Каждый раз, натыкаясь на эмоциональную стену, чернокожий мужчина поджимает губы и уходит прочь, к другим посетителям. Спустя четыре таких рейда бармен перестает предпринимать попытки, лишь изредка поглядывая на меня, одиноко сидящую за угловым столом. Еще спустя час Джимми и вовсе забывает про мое существование. Один бокал – и в жилах играет горячая кровь, контрастирующая с ледяной кожей. Второй бокал – и глаза блестят, осанка опускается, желудок перестает урчать. Некий мужчина за барной стойкой посматривает на меня зелеными глазами, высматривая несуществующее кольцо на безымянном пальце. Третий бокал – и голова сонливо подпирается рукой на столе, голоса и иные звуки доносятся как из-под воды. Тот самый мужчина присаживается, предлагая познакомиться, но тут же отправляется в пешее эротическое турне под пробивающиеся воспоминания о пренебрежительных словах Девятки в сторону моего образа жизни. Мужчина, фыркнув, уходит, я лениво наполняю сосуд. Четвертый бокал. Точнее, половина. Больше не лезет. Мысли о Лоуренсе, Тине Чэнь и ее муже покидают, оставляя только осадок в виде морозного холода в сердце. Бар пустеет неожиданно для меня, глаза находят на экране телефона расплывающиеся цифры "23:28". Пожалуй, пора домой. Распластавшись на столе, я с пеленой перед глазами и с уложенной подбородком на стол головой пытаюсь найти подходящий мне контакт. Шевелюра раскидана по плечам, щекоча мои покрасневшие уши и щеки. Даже эти ощущения пробираются ко мне, как из тумана. Самое худшее, что я не знаю, кому именно можно написать не в ранний час, при этом не наткнувшись на шквал негодования или сожаления. Дитфрид? Нет уж, брат мне потом все мозги выест. Гертруда? Брат наверняка заметит ее отсутствие и опять-таки потом мне мозги прочистит. Колсону я в задницу не сдалась… Фаулера тем более звать нельзя. Он, даже будучи начальником, поймет меня и ничего не скажет, но учитывая, что я планирую сделать завтра, ему не стоит видеть меня в таком виде. Рид? Можно бы… он не станет меня судить. Вот только обида на мужчину не дает пальцу нажать на кнопку. Промелькнувшая мысль словно читается Стэном, и компьютер, резво перехватив контроль, листает список дальше. Подсвеченная строка выбора останавливается на пяти символах, бегущих в ряд и образующих «RK900». И я бы сказала, что мое замешательство связано с алкоголем, но увы. Именно этот самый алкоголь придает мне сил, чтобы хотя бы мысленно признаться. Я хочу, чтобы он приехал. Хочу, чтобы он меня забрал. Хочу, но вызывать его не стану. Гордость и здравый смысл не позволят. ‒ Ты что, так шутишь? ‒ я снова переворачиваю список и подвожу его к Риду. Стэн возвращает выбор обратно к контакту андроида. «Он не станет задавать вопросов, ведь…» ‒ Ага, только говном обольет, ‒ фыркаю я, игнорируя Стэна. «…он машина, Луиза. К тому же, учитывая, что вчера он спас нам жизнь, ему я доверяю больше. Подумай сама», предлагает Стэн, и я, напрягая еще рабочие извилины, тут же бросаю это дело. «У Ричарда был не один шанс выдать конфиденциальную информацию, но он не сделал этого. Он держит слово» ‒ Вот пусть его и держит дальше как-нибудь без моего участия. Все-таки умудрившись нажать на Рида, я бегло набираю сообщение с просьбой (скорее мольбой) забрать меня у Джимми. Потрескавшийся телефон откидывается на стол, и я пробегаюсь оценивающим взглядом по наполовину полной бутылке. Рука нерешительно протягивается к предмету, после чего медленно убирается назад. И заслуга эта не Стэна. Я сама прячу ладонь подальше от манящей жидкости. В голове слишком сильно шумит, перед глазами блуждают тени. Возможно, завтра я опоздаю на работу не на один час. Бар окончательно опустевает, и Джимми, видящий мое развалистое состояние прямо на столе, аккуратно присаживается напротив и спрашивает, требуется ли мне такси. Я отказываюсь. Вызвать такси намного удобней эмоционально, не придется ни с кем столкнуться в беседе или споре. Однако я не уверена, что не усну в машине, и вряд ли городское такси сможет дотащить мое тело до дивана или хотя бы разбудить. Заверив Джимми в наличие у меня трезвого водителя, я в который раз вынуждаю себя защищаться от попыток мужчины узнать причину моего состояния. Бармен, не получив ответа, удрученно встает с диванчика, потрясывая своими дредами. Несколько секунд он остается стоять спиной ко мне, после чего разворачивается и ободряюще произносит: ‒ Не знаю, что у тебя случилось, но судя по твоему виду, это что-то явно дерьмовое, ‒ мужчина делает шаг навстречу, после чего укладывает на женское плечо ладонь. И я благодарно смотрю ему в глаза уставшим взглядом, ощущая хоть толику тепла в душе посреди ледяных пустынь из переживаний. ‒ Но ты справишься с этим. Всегда справлялась. С этими словами Джимми уходит. С этими же словами я постепенно проваливаюсь в дремоту из тревожных снов. Тина, Лан, Аарон. Лейтенант, Сумо, Коннор. Сероглазка, Гэвин, Ричард. Все они витают вокруг меня, заставляя жмуриться сквозь сон, граничащий с бодрствованием, и голоса их смешиваются, соединяются в один, с тысячью эмоций вторящий: ‒ Детектив Вольф?.. Я отдергиваюсь, пытаюсь открыть глаза, но не получается. Вырваться из дремоты все равно что вырваться из комы. Тяжелое состояние, затягивающее в себя по самые уши. К голосу прибавляется еще и встревоженный тон Стэна, что так же пытается меня разбудить. Получается у него из ряда вон плохо. ‒ Детектив?.. Тьма и свет вспышками покрывают зрение. Кое-как рассеяв первое, я тут же попадаю под власть второго, и развеять его гораздо тяжелее. Очертания и блики софитов в баре пробиваются, как могут, к ним примешивается нечто голубое, но я никак не могу проснуться, выбившись из сил из-за отсутствия еды за весь день и крупного количества алкоголя. Пережитый стресс выматывает до конца, выжимает все соки. И я вырываюсь в реальность до конца, только когда в баре звучит суровое: ‒ Луиза. Очертания принимают свою окраску. Софиты не покрыты разводами, бутылки на полках у барной стойки сверкают под искусственными лучами. Голубое свечение так же обретает силуэты, как и тот, что является их хозяином. Ричард возвышается над столом, ледяными глазами впиваясь в меня. Воображение играет в злую шутку, рисуя в его взгляде презрение, и я отвечаю машине тем же. Мне в свою очередь ответом становятся сдвинутые вместе брови. ‒ Что ты… ‒ кое-как отлипнув от стола, я осматриваю машину с ног до головы, не веря в то, что вижу. Тот же пиджак, те же брюки, все так же расположенные вдоль тела руки и свисающая вниз у виска прядь темных волос. Нет, это точно Ричард. Узнаю его по этим пропитанным надменностью искрящимся, серебристым глазам. ‒ Ты что здесь забыл? ‒ Предположительно, что приехал за вами, детектив, ‒ без смущения отвечает Ричард, как будто в этой ситуации ему приходилось быть не раз. Ну, может, раз он и был… но этого мало, чтобы смотреть на меня вот так саркастично, как смотрят обычно представители ЗОЖ на своих пьющих и вечно попадающих в передряги друзей! ‒ Я тебя не звала, ‒ с угрозой бубню я, пристраиваясь обратно на столе. ‒ Верно. Но детектив Рид испытывает проблемы со сном и потому был вынужден употребить определенное количество снотворного по настоянию лечащего врача. Рационально осмыслив эту новость, я безразлично хмыкаю и прикрываю глаза, уложив голову на руки. Лучше проспать здесь, в компании такого же уснувшего посетителя за соседним столом, чем унизительно следовать за машиной, надменно отзывающейся о моем образе жизни. ‒ Никуда я с тобой не пойду, ‒ бубню я, ловя в голове саркастично-раздраженный стон Стэна. ‒ Предлагаете тащить вас волоком? ‒ беззлобно, даже тактично спрашивает Ричард, вынуждая меня приподнять голову и укоризненно уставиться в серые глаза. ‒ Я считал, что прошлый раз должен был вас чему-то научить. ‒ Научить… я тебе что, собака? ‒ Нет, что вы. Просто человек, который не знает, когда следует остановиться. Он говорит это, не намекая на алкоголь, но склоняясь к моему нежеланию принимать от него помощь. «Настоятельно рекомендую послушать его, если хочешь вернуться этой ночью домой», включается в разговор компьютер, ясно давая понять, что помогать мне не будет. Увы, выбора у меня нет. Смерив сделавшего шаг назад Ричарда злобным взором, я, пошатываясь, встаю из-за стола, беру телефон и плетусь в сторону выхода, забив болт на проплаченную недопитую бутылку виски. Пусть останется, в меня больше не влезет. Да и вряд ли когда вообще еще полезет после всех дум, скопившихся в голове. Ричард не стремится придержать меня за локоть или плечо, когда я опасно подаюсь в сторону дверного косяка. Болезненный удар плечом о стенку разносит по коже волну мурашек, и чувство боли вкупе с прохладным ветром отрезвляет. Я медленно потираю ушибленное место, грозно косясь на пялящегося в сторонке Ричарда. Видимо, старается как можно больше разглядеть, испытывая неподдельное чувство удовольствия. ‒ Чо смотришь? ‒ в стиле быдла шикаю я, вяло вытаскивая ключи от машины из заднего кармана брюк. Пистолет, все это время хранящийся за поясом, звучно брякает, когда металлический ключ ударяется о его рукоятку. ‒ Стараюсь понять, как много вам еще потребуется алкоголя, чтобы осознать, что он не спасает от проблем. ‒ Ну, тебе же виднее, да? Как мне от проблем спасаться, ‒ туманные шаги, наполненные сонливости, несут меня к Ричарду. Каждое слово произносится с особой язвительностью, заставляющей Ричарда не сводить с меня ответного злого взгляда. Ключи пихаются машине прямо в грудь, и тому приходится накрыть мою руку своей, дабы предмет не упал на пол. ‒ Ты же у нас такой правильный, весь такой «идеальный». Я поспешно выдергиваю руку, уже намереваясь стащить вдруг ставшую мне жаркой джинсовую куртку. Девятка тем временем все так же прижимает ключи к месту перемигивающего голубого свечения под черной тканью, при этом продолжая испытывать меня глазами. ‒ Я машина, детектив. «Идеальность» ‒ одно из моих основополагающих свойств. И если вас это смущает, то это исключительно проблемы вашего личного характера. ‒ Засунь свою идеальность себе в задницу, мальчик. Проговорив это устало и раздраженно, я, держа куртку, поворачиваюсь к рядом припаркованной машине, как андроид в очередной раз заставляет меня испытывать боль. Сильный толчок в плечо откидывает меня на ватных ногах спиной к дверце внедорожника, и та отдается гулким стуком от моего веса. Потерянная и дезориентированная, я стараюсь понять, что происходит, но чувствую только давление от мужской руки на правом плече и холод металла, от которого мою спину защищает тонкая ткань серой футболки. Ричард останавливается слишком близко, его пиджак касается моего живота, и от этого чувства внутри все крутит в смеси неузнаваемых эмоций. Едва я открываю рот и выдаю тусклое «Что за…», как Ричард, все еще болезненно давя сильной рукой на плечо, подает низкий, приглушенный голос, пропитанный раздражением. ‒ Если вам так хочется вымести на ком-то злость, ищите другую куклу для битья, детектив Вольф, ‒ всего десять сантиметров между нами, а мне кажется, что я слышу его искусственное дыхание, ощущаю его на своей коже. В чем я наверняка уверена, так это в злости от непотребного отношения андроида и в восхищении от вида пляшущих неоновых огоньков в серебристых нитях нахмуренных глаз. Диод на виске грозно переливается золотом, выдавая его реальное состояние. ‒ Я приехал сюда не для того, чтобы выслушивать о жестокости и несправедливости вашей жизни. ‒ Да неужто, ‒ я говорю почти шепотом, смотря на Ричарда снизу вверх с ехидством, граничащим с гневом. При этом на губах моих играет улыбка, а в душе бушует пламя. ‒ И для чего же ты приехал, Ричард? Я буквально процеживаю его имя сквозь зубы. Девятке это не нравится, как и не нравится вопрос. Золотой светодиод на виске всего на долю секунды переливается алым, после чего возвращает свой обычный цвет. Машина не спешит отвечать, как и не спешит отпустить меня, вместо этого выжидающе перебегая по моим глазам расширенными зрачками и сильнее стискивая женское плечо. Последнее, кажется, едва ли не трещит. Крупная доля алкоголя в крови спасает меня от болезненных ощущений, позволяя сохранять невозмутимо-саркастичное лицо. Спустя несколько десятков секунд Ричард надменно приподнимает подбородок и отстраняется, отпуская меня. Садиться на переднее сиденье, чтобы видеть эту рожу рядом, я не решаюсь. За все время имения внедорожника заднее сиденье мной было испытано лишь пару раз, и то как платформа для мимолетных утех, но это было больше четырех лет назад. Оглядываясь назад, я понимаю, что раньше недолгие связи были для меня, как потребность в своеобразной пилюле для повышения самооценки. Еще полгода назад пыл поубавился, разве что изредка выражаясь в желании просто получить хоть какое-то удовольствие, наплевав на самооценку и целомудрие. Потому, устало забравшись на задний диванчик высокого автомобиля, я ложусь прямо на сидушку и возвожу взгляд к темному потолку. В условиях свечения приборной панели и диодов Девятки можно даже сквозь алкогольную пелену и адреналин в крови рассмотреть мелкий черный ворс. В последний раз вот в такой позе я так же смотрела на обивку и размышляла о важности отвезти машину на химчистку. Да, настолько скучным был секс. Впрочем, как и со всеми вокруг. Автомобиль медленно катит мимо ушедших во сны зданий, мимо бутиков и все еще работающих развлекательных заведений. Наблюдая за проплывающими мимо постройками, не сменяя своей позиции, я мимолетно отмечаю все еще сохранившиеся знаки «Киберлайф» на некоторых офисных зданиях. Воображение тут же рисует, как ярко бы горела вывеска с треугольником на моем заднем дворе прямо рядом с аркой. Сраный «Киберлайф»… создали воистину высший разум, обрекая сотни тысяч людей на смерть. Тех, кого уже не вернешь, просто выпустив такую же модель с конвейера. «Может, следует завтра остаться дома?», робко предлагает Стэн, ощущая, как ярость накрывает меня новой волной, заставляя принять сидячее положение. «Думаю, капитан Фаулер не будет против» ‒ Срала я на капитана Фаулера. Вообще на всех срала, ‒ не боясь пристальных взглядов Ричарда через зеркало заднего вида, я откидываюсь на спинку и цепляюсь пальцами в обивку, лишь бы унять злость. ‒ Гребаный мир, в котором нет ничего, кроме желания сожрать друг друга как можно скорее. ‒ Довольно странно слышать подобное от человека со столь агрессивным характером, ‒ уже в наглую отвечает Ричард, явно понимая, что я разговариваю не с ним. Ответом ему становится укоризненный взгляд через зеркало. ‒ А тебя что, кто-то спрашивал? Ты так стараешься найти во мне как можно больше недостатков и меня же в них макнуть, как будто от этого зависит твоя жизнь. Знаешь? Задрало уже! Его выходки и вправду начинают бесить, особенно сейчас, когда я сама по себе как сгусток пульсирующего гнева, готовая сжечь все святым огнем инквизиции. И мне плевать, что Стэн считает его нашим спасителем. Плевать, что он таковым является! Плевать, что он держит нашу тайну в секрете! Он всего лишь кусок пластика, который считает себя вправе критиковать человека. Всего лишь машина, для которой поступиться чьей-то жизнью для достижения цели или решения задачи ‒ плевое дело. ‒ Да, я очень агрессивный человек. У меня полно дурных привычек, я не умею держать язык за зубами и не блещу нравственностью, ‒ подавшись между передними сиденьями, я угрожающе рычу на андроида, не сводя с контура его черных ресниц взора. ‒ Меня не волнует мнение окружающих, я живу исключительно тем, что творится в голове и живу своими комплексами. Я, в конце концов, человек. И полна несовершенств, как и кто-либо другой. Но ты… ты же у нас мистер «Идеал». Эти слова произносятся с ехидной злостью и надменностью, как будто я высмеиваю машину публично. Ричард мрачнеет с каждым звуком моего голоса, он смотрит исключительно только на дорогу, и его диод на виске сверкает голубым, уже начинающим светлеть в примеси с желтым. Меня это не останавливает. Меня это раззадоривает еще сильней. ‒ Каждое твое слово просто пропитано насквозь официозом, и сам ты такой безупречный. Но знаешь что? На самом деле ты просто пустая оболочка. Сраная! Пустая! Оболочка! ‒ каждое слово сопровождается довольно ощутимым толчком указательного пальца в плечо машины, и мне даже кажется, что я вижу алые блики в уже искрящемся золотом диоде. ‒ Вшивый пластик, ни на что не способный, кроме как выполнять свою вшивую задачу и лизать пятки людям. Полностью довольная собой, я откидываюсь обратно на спинку дивана. Улицы и бизнес-районы сменились постепенно жилыми кварталами, и Ричард молчаливо поворачивает на дорогу, ведущую в мой дом. Если бы не мое пьяное и самомнительное состояние, я бы наверняка заметила все еще мигающий желтый диод, заметила бы, как внедорожник набирает скорость на пустой трассе, как резки движения рук Ричарда за рулем. Злость отступает, оставляя мне только блаженное чувство удовлетворенной потребности унизить Девятку, и даже странно, что Стэн все это время молчит. Этакий дипломат всегда стремится осадить мой пыл, особенно если он направлен в сторону тех, к кому он доброжелательно расположен. И снова пьяное состояние не дает мне задаться вопросом. Зато надвигающаяся сонливая тьма рассеивается быстро, когда внедорожник вдруг останавливается. Хлопает передняя дверца. Готовясь выбраться наружу и уже пойти в дом, я туманно придвигаюсь к дверце, но жалею об этом уже через несколько секунд. Ведь та открывается сама так резко, что я едва не вываливаюсь наружу, подхватываемая андроидом за плечо. Хотя как подхватываемая… грубо сжатая мужскими пальцами и так же грубо выпихнутая под промёрзлый ветерок, наполненный ароматами хвои. ‒ Эй, какого черта?! Крик разносится по всей округе. Я успеваю заметить, что здесь не просто темно, здесь практически кромешная тьма, разве что маленький участок земли освещен фарами все еще рычащей машины и яркими сине-желтыми светодиодами Ричарда. И пока андроид, держа меня крепко одной рукой, поспешно закрывает дверь с шумным хлопком, меня вдруг пробирает на дрожь. Не от ветра. От страха. Ведь мы так и не доехали до дома, повернув на одной из проселочных дорог в густой лес. ‒ Ты что… Воздух вырывается из грудной клетки яростно вместе с несказанными словами от очередного резкого удара спиной о металлическую поверхность железного коня. Только в этот раз Ричард не держит меня за плечо. В его глазах плескается ощутимая неприкрытая ярость, кажется, даже правый уголок губ дергается в ненависти, что сочится изнутри. Мужская сильная рука резко обхватывает меня за шею, приподнимая вверх и заставляя болезненно скулить, вцепившись мертвой хваткой в запястье андроида. Воздух от такого приподнятого над землей положения тела не успевает просочиться в легкие, и те посылают мозгу вспышки света от недостатка кислорода. Увы, но попытки оторвать от себя пальцы Девятки не венчаются успехом. Ричард, вместо того, чтобы дать мне глоток воздуха, прижимает к внедорожнику всем телом, буквально укрывая полами пиджака с обеих сторон. ‒ Пустая оболочка, говорите? ‒ не громко, даже с поддельным дружелюбием спрашивает Ричард, не ожидая получить ответ. Я не могу ничего ему ответить, лишь открывая и закрывая рот и испуганно впиваясь в искрящиеся серые глаза. ‒ Вы так стараетесь унизить меня, избавиться, как от ненужного хлама. И это вы называете меня пустым? ‒ Стэн… ‒ только удается мне прохрипеть, тратя последний воздух в легких. Компьютер пугающе молчит. ‒ Боюсь, Стэн не ответит, ‒ с улыбкой почти в губы говорит андроид, после чего резко расслабляет хватку. Воздух с шумом входит в легкие, разгоняя тьму и свет перед взором, но это всего навсего мнимая свобода. Я лишь мимолетно осознаю его слова, вспоминая те «случайности» за день, когда андроид своеобразно реагировал на сказанное мне компьютером. Усмешка, быстрый, заготовленный ответ… они общаются. Они слышат друг друга. И я бы пораздумывала на эту тему, если бы не следующая выходка андроида. Ричард, убедившись, что я еще дышу, с особой яростью снова хватает меня за шею и с силой откидывает на землю. В воздух поднимается болезненный стон вместе с треском сухих веток и иголок. ‒ Стэн! ‒ я пытаюсь до него дозваться, стараюсь отогнать боль в поцарапанных ладонях и локтях, но понимаю, что сейчас я и впрямь одна. Не физически. Но морально. Физически меня уже с пристрастием и грубо разворачивают на спину, подминая под себя. Дезориентация в пространстве страшная штука, особенно когда в крови играет алкоголь, а в груди нарастает испуг. Я не успеваю осознать происходящее, чувствуя, как в распущенных волосах путаются мелкие веточки, а руки на рефлексах стараются отбиться от пылающей яростью машины. С самого начала ясно, что попытки не будут иметь успеха. Уже через секунду другую после шумных звуков борьбы, в числе которых мое пыхтение и шуршание одежды, андроид умудряется обхватить мои запястья одной рукой и с силой придавить их к моей же груди. Даже и не замечаю за пеленой спирта в крови, как Девятка вполне удобно пристраивается между разведенных бедер, что в испуге от осознанной уязвленной ситуации с силой сдавливают машину по бокам. Был бы в этом толк, было бы не так страшно. ‒ Что ты с ним сделал? ‒ злобно шиплю я, кое-как дыша из-за излишне сильного давления на груди. ‒ Если с ним что-то не так... ‒ То что, детектив? ‒ надменно и холодно спрашивает Ричард, уложив свободную ладонь на землю рядом с моим лицом. Такое действие вынуждает андроида опуститься ниже, обдавая меня теплом из-под плотного пиджака и страхом из-за искрящихся золотых диодов, агрессивно перемигивающих на виске и под черной рубашкой. ‒ Убьете меня? Вы каждый раз грозитесь это сделать, но дальше слов ваши действия не заходят. ‒ А ты решил испытать удачу? ‒ услышанное заглушает страх на несколько мгновений, как если бы кто-то решает бросить мне вызов. Света фар хватает, чтобы видеть мое сдавленное дыхание и вырывающийся пар изо рта от упавшей температуры атмосферы. ‒ Хочешь посмотреть, как далеко я могу зайти? ‒ Скорее, хочу раз и навсегда закрыть вопрос адаптации к вашему поведению, Луиза, ‒ ох, как звучит это имя его голосом. Растягивающе, надменно, при этом деловито и с неким уважением. И это бы не бесило так сильно, если бы не неоправданное восхищение от грубого, низкого тона и взора чуть затемненных от недостатка света глаз, в которых читается готовность отстаивать свое положение. В прямом и переносном смысле. ‒ Увы, но я перепробовал больше десяти стандартных линий поведения, и все они вне зависимости от характера склоняются к взаимоотношениям, построенных на агрессии и грубости. ‒ Бедный Ричард, ‒ дразню я машину, периодически стараясь стряхнуть с себя мужскую руку. Там, за поясом, в кожу впивается нагретый за весь день металл, и он является моим возможным спасением против унижения. Именно его я сейчас испытываю, оказавшись обездвиженной под самоуверенной и объятой злостью машиной, что от моего передразнивания секундно сдвигает брови вместе и прикрывает глаза. ‒ Что, системы от перенапряжения перегрелись? Несмотря на страх в груди, я продолжаю плеваться издевками, приправляя все самомнительной улыбкой и прямым, бесстрашным взором в упор. Мне не нравится думать, что вся эта ситуация его забавляет. Не нравится думать, чем может грозить вот такое положение с учетом «физической полноценности» модели RK900. Мне не нравится думать, как бурно реагирует организм, переполненный страхом и… возбуждением. Но, как и прошлым вечером, мне нравятся странные электрические разряды от ощущения теплой, шероховатой ладони на своих запястьях. Нравится надменный, затуманенный, но при этом холодный взгляд сверкающих серых глаз. Нравится его мягкий голос, приглушенный в желании вызвать у меня испуг и настороженность. И нравится, как Ричард приспускается ниже, заглядывая мне глубоко в глаза. ‒ К вашему сожалению, нет. Но мне пришлось обратиться к более обширным источникам информации для того, чтобы изучить вашу личность, ‒ он говорит мне это прямо в лицо, изучая заинтересованным взглядом каждую эмоцию. А их там было много. От страха до неподдельного восхищения. ‒ Вы понимаете только язык сильной руки. Это во многом объясняет ваши поступки. Заглядывая в бездонные серые глаза, я все меньше предпринимаю попыток вырваться. Не потому, что мне хочется оказаться в таком положении (да, хочется), но потому что смысла от этих попыток никакого нет. Ричард лишь сильнее стискивает запястья, заставляя те в воображении трещать. ‒ А ты у нас, значит, решил стать сильной рукой? ‒ теплый воздух вырывается изо рта клубами пара, растворяясь незамедлительно. Андроид не спускает с меня взгляда, он наверняка слышит, как гулко бьется сердце и как сильно увеличен от страха пульс. Потому все мои попытки скрыть тревогу за маской сарказма не дают должного эффекта. Если раньше Ричард терялся от смены и смеси эмоций на моем лице, то теперь знает точно, что именно творится в моей голове. ‒ На каждого хищника найдется хищник покрупнее, ‒ холодно констатирует машина, чуть подавшись вниз. Кажется, я слышу его дыхание, ощущаю телом тепло пиджака. Изящный диод на виске перекручивается всеми оттенками желтого, отсвечивая наши лица бликами и искрами. И я наблюдаю за тем, как удивительно ложатся тени на андроида, как очерчиваются контуры скул, носа, падают тени на губы, как вздрагивают темные ресницы от каждого движения глаз. Все это, а точнее моя собственная внимательность, пугает. Откуда эта слабость в теле?.. ‒ Кто-то должен был усмирить ваш нрав, увы, эта честь выпала мне. Вы слишком долго испытывали мое терпение. ‒ Терпение? ‒ я с саркастической улыбкой шепчу это слово, вдруг распознав в нем всего один шанс на возможность вернуть свое хозяйское положение. Ричард существенно напрягается, сжимая губы и презрительно перебегая по мне глазами. ‒ С каких пор у тебя, жестянка, появилось терпение? Он мыслит. Думает, оценивает мой тон, свое положение и мою обездвиженность, пытается найти в голубых глазах хоть намек на страх или волнение, и, господи, он ее там находит! Как бы я не старалась вернуть себе свой авторитет, как бы не старалась язвительно показать свое превосходство над жестянкой, наше излишне близкое расстояние и скованность моего тела говорит об обратном. Мне здесь больше никто не подчиняется, даже Стэн. Даже я понимаю, что нахожусь в полном подчинении этого создания и пусть держать меня вечно он не сможет. Все же уверенности это не прибавляет. Выждав некоторую паузу, Ричард чуть вздергивает уголок губ и отпускает мои запястья, укладывая освободившуюся ладонь по другую сторону от моего лица. Сухие ветки под его натиском хрустят, грудь больше не испытывает давления, и я делаю глубокий вдох, наполняя изголодавшие и потому покалывающие мышцы долгожданным кислородом. И мне не просто холодно, температура в лесу под густыми кронами деревьев не просто низкая, но и влажная. Мне страшно. Страшно и интересно. Потому руки не спешат оторваться от грудной клетки, все так же прижимаясь к ней крест-на-крест. ‒ С тех самых пор, как я был вынужден попасть под ваше руководство, детектив, ‒ тихо проговаривает Ричард, умудряясь своему низкому голосу придать мягкость и простодушие. От смеси таких интонаций очередная волна мурашек покрывает кожу с ног до головы. Я сопротивляюсь им как могу, подавляю любое проявление взволнованности. Слишком сильно дурманит алкоголь в крови, слишком бурно тело реагирует на коктейль из лесного холода с теплом андроида. ‒ Я не раз пытался адаптироваться к вашему поведению, и вы каждый раз умудрялись пресечь все мои попытки сделать это. И сегодня утром, в вашем доме, меня вдруг осенило, ‒ ох, с какой же деловитостью он проговаривает слова, точно во всей этой ситуации нет ничего необычного! Точно он каждый день проделывает подобное, разве что в этот раз получая от моего униженного и не дышащего состояния вполне реальное удовольствие. Так и вижу огонь озорства в его серых глазах с увеличенными зрачками. ‒ Если я не могу адаптироваться к вам, то почему вам не попробовать адаптироваться ко мне? ‒ Ах ты… ‒ только я пытаюсь возмутиться, приправив свою речь язвительностью и оскорблениями, как Ричард не дает мне этого сделать, резко склонившись на согнутых локтях и оставив между нами всего пару сантиметров. ‒ Да, детектив. Я убийца, жестянка, Девятка ‒ называйте меня как желаете. Но мы оба с вами знаем, что за этими оскорблениями вы лишь скрываете свой страх и закомплексованную личность. И эта ваша потребность в мимолетных связях… ‒ Ричард медленно отводит взгляд в сторону, после чего возвращает его на меня, глядя из-под опущенных ресниц. От его взгляда я в который раз затаиваю дыхание, понимая, что даже собственный организм предает меня, выдавая весь спектр бессвязных эмоций, ‒ …всего лишь жалкая попытка удержать свою самооценку. Ответом ему становится тишина, ведь у меня не находится слов, чтобы хоть как-то возразить, как-то дать машине отворот-поворот. Минуту назад я насильно наливала мышцы напряжением в желании попытаться дотянуться до пистолета за спиной, а сейчас не свожу обреченно-завороженного взгляда с андроида и стараюсь сделать вдох. Невозможно. Просто нереально! Слишком сильно и пугающе притягивают серые, переплетающиеся нити, отдающие одновременно холодным и теплым оттенками из-за желтого и синего светодиодов. Ричард видит мое смятение. Видит нарастающую злость, которая тут же прикрывается вырывающимся страхом и волнением. Он ощущает в этом нечто скрытое, нечто интригующее, и потому следующие его слова, сказанные голосом «я знаю твою тайну», выводят меня на новый уровень страха. В частности из-за их правдивости. ‒ Или это желание оказаться слабой? ‒ легкая улыбка касается его губ, меня в это время ввергая в панику в примеси с яростью. Всего два сантиметра между нами, настолько близко, что я, словно укрытая с двух сторон белыми полами пиджака, ощущаю себя под одеялом. Подайся вперед, и прикосновений не избежать, но ни я, ни Ричард не стремимся уничтожать последнее расстояние. Для Ричарда, может, это ничего не значит, а вот для меня это вторжение в личное пространство буквально заставляет пылать. Единственно, что действительно пугает: отсутствие понимания, что именно за эмоция воспламеняет внутренний пожар. Страх ли? Злость? Или то, от чего в груди все замирает, а от вида мужских губ в животе наливается тяжесть? ‒ Смотрю, тебя это очень сильно волнует, ‒ без ехидства замечаю я, постепенно опуская руки ближе к земле. ‒ Не слишком ли странный интерес для машины, Ричард? Оцарапанная кожа неприятно обжигается о сухие ветки и многочисленные еловые иголки, которые так «удобно» впиваются в спину и шею. Даже представлять боюсь, сколько их запуталось в разметавшихся выше черных волосах. В общем-то, это меня и не волнует. Все, что сейчас сидит в порядком прояснившейся голове – это серебристые глаза и приоткрытые в беззвучной усмешке губы, от которых дрожь бежит по телу. Ее же я пытаюсь подавить, с отвращением для себя ввергаясь в панику из-за осознанной слабости между бедер, слишком сильной для обычной и слишком абсурдной для того, кто именно вжимает меня в землю. ‒ Считаете меня странным? ‒ приглушенно приговаривает андроид, едва заметно вздрагивая ресницами. ‒ Нет, Ричард, ты не странный, ‒ томная улыбка становится ему ответом, и Ричард вдруг расслабляется, решив, что эта битва выиграна. К его несчастью, у меня другие планы. ‒ Ты просто сраный девиант. Воспользовавшись минутным расслаблением Девятки, я одной рукой резко и с глухим стоном отталкиваю от себя машину в грудь, и та, не ожидающая подобного, ощутимо отстраняется вверх, едва не теряя равновесие. В его глазах я успеваю заметить недоумение на границе с неподдельным интересом, и он уже желает вернуться в прежнее положение, нависая над обездвиженным женским телом, как я, выгнувшись и заведя правую руку за спину, выхватываю пистолет. Ветки продолжают царапать на этот раз предплечье, и боль игнорируется мной. В голове уже стоит ор из отборного победоносного мата, когда блестящее в свете фар черное дуло направляется прямо в лицо андроида, на ходу снимая предохранитель. Если Стэн не желает мне помогать, я сама себе помогу. Ричард тут же замирает, удерживая руки на весу. Желтый диод на виске сменяется на несколько секунд красным цветом, и этот же цвет пробивается из-под черной рубашки, на границе грудной клетки живота. Не знаю, что это. Ни разу не видела подобного, но, черт, почему так тянет узнать, осмотреть поближе и даже прикоснуться?! Тем более теперь, когда Ричард стоит меж моих согнутых ног на коленях, с интересом всматриваясь в мое лицо поверх затвора. Оружие его не пугает, даже красный цвет резко возвращает желтый оттенок, перекручиваясь и перемигиваясь. Темнота за спиной обволакивает Ричарда со всех сторон, тени продолжают бегать по его лицу от каждого движения, и искры в этих глазах разжигают во мне очередной костер страха. Даже с нацеленным в лицо пистолетом он смотрит так покровительственно, как будто это дуло направлено на меня. Разве так должно быть?.. почему я снова чувствую себя слабой и беззащитной, при этом держа оружие?! ‒ Что же ты молчишь, ‒ выдержанная пауза позволяет услышать и другие звуки. Хруст веток подо мной из-за рваного дыхания, шорох еловых лап под действием ветра, крик филина. И скрип. Указательный палец слегка надавливает на спусковой крючок, заставляя его чуть скрежетать. Ричард не обращает внимания на подобные звуки, все сильнее обдавая меня ледяным взором заволакивающих серебристых глаз, ‒ девиант? Последнее слово растягивается настолько, насколько это возможно. Оно вызывает у Ричарда неприятные реакции в виде сузившихся глаз и надменной улыбки, говорящей «продолжайте оскорблять, мы-то знаем, кто здесь главный». Чуть подавшись вперед, Ричард вежливо проговаривает. От движения головы темная прядь несколько раз цепляется за внешний уголок брови, отвлекая меня и тем самым делая еще слабее. ‒ Я не девиант, детектив Вольф, ‒ его руки чуть приподняты вверх с раскрытыми вперед ладонями, словно в желании показать свою беззащитность. Но я не куплюсь на это. Лишь крепче сжимаю ствол подрагивающей от холода рукой. ‒ Я действую исключительно холодной логикой. И на данный момент она говорит, что вы не станете стрелять. ‒ Откуда такие выводы, жестянка? ‒ Если бы вы хотели – давно бы нажали на курок. Мне нечего противопоставить. Это злит! Делает меня еще слабее, хотя уже слабее некуда! Я и так лежу посреди леса рядом с собственным автомобилем, дрожа от страха и холода! И так пытаюсь нажать на сраный курок дрожащим пальцем, смотря в глубокие и заинтересованные глаза андроида. И так тяжело дышу, ощущая трепет, поднимающийся от бедер до горла. Он охватывает меня со всех сторон, затягивает так же сильно, как серебристые нити вокруг черных, увеличенных зрачков, в которых играют блики насыщенного желтого и голубого! И так чувствую, как предательски реагирует тело, несмело желающее снова ощутить прикосновение мужского пиджака и тепла под ним. Помню жар плотного жакета, что обволакивал меня на пассажирском сиденье прошлой ночью. Хочу испытать его снова… хочу снова сохранять несчастные два сантиметра между нашими губами… Какого черта?! Испугавшись собственных мыслей, я незаметно для себя срываюсь в паническое, рваное дыхание. Оружие периодически угрожающе подается вперед, и я стараюсь выстрелить, честно, стараюсь! Но кисть сковывает, делая ее каменной и бездвижной. И Ричарду этого мало. Ему мало того, как много отчаянных эмоций плещется в моих глазах. Мало дрожащей руки с пистолетом в ладони. Мало учащенного сердцебиения и блуждающих мурашек по выставленной вперед руке. Андроид, окончательно осознав свою победу, опускает ладони, ранее поднятые в знак «сдаюсь». ‒ Даже не представляете, как приятно быть правым, ‒ тихо, с надменностью произносит машина, изо рта которой, в отличие от меня, нет клубов пара. И пусть дрожь моего тела меня не обманывает. Мне не холодно. Мне ужасно жарко, несмотря на то, что джинсовая куртка осталась в машине, а Девятка слишком далеко, чтобы согревать меня своим искусственным теплом. ‒ Не зли меня, ‒ рычу я, подрагивая рукой с пистолетом от усталости. ‒ Я ведь и вспылить могу. ‒ Даже если и так. Мое уничтожение вам ничего не даст. Завтра я вернусь в новой оболочке, но со старой памятью. Боюсь, вам придется потратить весь боевой арсенал полиции, чтобы хоть на сантиметр приблизиться к моему полному уничтожению. Рационально, а главное правдиво. Эта мысль осаждает мой пыл, ведь на деле уничтожить машину невозможно. Те пятьдесят моделей, что окажутся завтра в участке, будут чисты как белые листы, и только один из них в случае ликвидации Ричарда будет иметь обширную базу накопленной памяти. Уничтожение Ричарда не избавит меня от проблемы, а только усугубит ее, вынудив заплатить «Киберлайф» крупную сумму и продолжать терпеть выходки «новой» Девятки. ‒ Что ж, ‒ ситуация начала не просто пугать, но забавлять. Ехидно улыбнувшись, я медленно притягиваю пистолет и направляю его себе в подбородок, не спуская пальца с курка. Холодное дуло обжигает разгоряченную кожу, но, главное, вызывает у Ричарда еще больший интерес. Нет, не так. Вызывает у Ричарда явный азарт. ‒ А вот я не вернусь. Никогда. И после моей смерти вряд ли вернешься ты. ‒ Вы врете, детектив, ‒ вкрадчиво отмечает Ричард, глядя на меня сверху вниз с надменной улыбкой. ‒ С чего ты взял, что меня не посещают мысли о самоубийстве? Удивительно, как при такой наглой со стороны андроида ситуации мы говорим спокойно, практически шепотом. Я так часто издевалась над машиной, агрессивно отвечала на все его выходки, даже если это были сплошные провокации, и вот я лежу перед ним на холодной земле, упираясь черным пистолетом себе в подбородок, не свожу глаз с гордо возвышающегося мужского облика и не могу ничего сделать. Даже не просто не могу. Не хочу. Ричард едва уловимо усмехается, сдвигая брови вместе, отчего его и без того тяжелый взгляд становится еще холодней и презрительней. Машина в очередной раз опускается ниже, укладывая руки на землю с обеих сторон от моего лица, и меня от очередной близости словно кидает в бездну. Та самая черная дыра, что разворачивается в животе, предлагая каждому органу весело погрузиться в нее и больше никогда не возвращаться. Первым действует сердце. Предательский орган, исполнив реверанс, бомбочкой бросается в темный омут, заставляя меня блаженно задержать дыхание. ‒ Вы слишком слабы, чтобы застрелить меня, Луиза, ‒ глядя мне прямо в глаза из-под приспущенных век, приглушенно, но уверенно произносит Ричард, оставляя меж нами не больше десяти сантиметров. ‒ И слишком сильны, чтобы застрелиться самой. Я ожидаю чего угодно: оскорблений, унижений, агрессии ‒ но точно не того, что сейчас произносит Ричард. Его слова отрезвляют, выдергивая меня из тумана одолевающих предвкушений, и я хмурюсь, ослабляя хватку на пистолете. ‒ Я предлагаю пари, ‒ андроид резко выпрямляется, заставляя меня сожалеть о слишком коротком времени этой упоительной близости. Но я слишком сильно погружена в раздумья на тему его слов, чтобы сразу вникнуть в довольно интригующее предложение. ‒ Учитывая, как именно складываются наши с вами отношения, решить проблему можно только нестандартным методом. Люди ведь так любят азартные игры, верно? Особенно вы, детектив, если судить по вашим стремлениям найти себе приключения. Слащавый и такой мягкий голос вынуждает меня выдохнуть задержавшийся воздух, но я даже не стараюсь скрыть своего состояния. Какой в этом толк, если пылающее огнем тело и сбивчивый сердечный ритм выдают меня по всем параметрам, позволяя Девятке чувствовать свое превосходство. Не сводя взгляда с дьявольских азартных искр в глазах машины и при этом вновь надавливая дулом в подбородок, я вопрошающе хмурю брови. Мужские руки умело стаскивают белый пиджак с серийными номерами и, предварительно вытащив тот самый перочинный ножик из внутреннего кармана, небрежно откладывают жакет в сторону. ‒ Вы прячетесь за маской агрессии, стараясь построить вокруг себя иллюзию силы, ‒ Ричард безучастно рассматривает холодный ножик в своих руках, крутя его по оси. Выждав некоторую паузу, андроид поднимает на меня озорной взгляд, глядя исподлобья. ‒ Как насчет проверить, насколько этой вашей силы хватит? Слова заканчиваются металлическим лязгом выдвигающегося лезвия, и этот звук вызывает у меня коктейль эмоций. Стальное острие грозно сверкает в свете фар, вместе с ним таким же цветом сверкают заманивающие глаза, обещающие сделать приятно, но больно. И я покрываюсь дрожью, все волосы на теле встают дыбом под хозяйским взглядом андроида, уверенного в своем совершенстве. И черт… он и вправду совершенен. Особенно сейчас, прокручивая оружие вокруг оси и ожидая от меня хоть какого-либо признака заинтересованности. Желтый кружок света, переливающийся под черной рубашкой, манит в желании прикоснуться к нему, но я не отвожу взора, неосознанно вздыхая все чаще от нарастающей слабости в груди. ‒ Чего ты хочешь? ‒ хрипло спрашиваю я, понимая, что вслед за телом предавать начинает и разум, покрытый пеленой. ‒ Завтра днем прибудут андроиды моей модели, и мне бы не хотелось, чтобы кто-то из них оказался в такой неоднозначной ситуации, как и я, из-за вашего нежелания сотрудничать, ‒ Ричард неопределенно делает легкий взмах ножом, и я с опаской кошусь на острие. ‒ Поэтому в случае вашего проигрыша вы обещаете, что больше никогда не станете пренебрежительно относиться ко мне или кому-либо моей модели. В случае моего проигрыша, я ни при каких обстоятельствах не обращусь к вам без видимой на то причины. Так же я обязуюсь убедить руководство «Киберлайф» направить в департамент полиции рекомендации не прикреплять машины под ваше руководство. Это будет нелегко, но я справлюсь. Слишком заманчиво, слишком интригующе. Дыхание от подобных предложений резко восстанавливается, ведь ранее покрытому пеленой разуму теперь приходится решать немаловажную задачу. Почему немаловажную? Потому что Ричард еще не объяснил, в какой форме будет проходить пари, и ножик в его руке не дает мне никаких гарантий, что на моем теле не появятся новые кровоподтеки. ‒ И как же будет проходить пари? ‒ как бы невзначай спрашиваю я, перестав упираться оружием в подбородок. На губах Девятки играет многообещающая ухмылка, серые глаза пристально изучают мое лицо, предугадывая реакции. ‒ Или вы в меня стреляете, или я довожу вас до точки кипения прежде, чем вы это сделаете, ‒ Ричард словно бы и не замечает моего замешательства, театрально едва пожимая плечами. ‒ В хорошем смысле этих слов, конечно. Не веря в услышанное, я стараюсь высмотреть в машине хоть намек на блеф. Не блефует. Мне показалось или он предлагает секс? А может, точка кипения означает совсем другое, и все додумки исключительно на основе моих желаний? Моих желаний… Как ни странно, пришедшее осознание не вызывает у меня противоречий. Только азарт и потребность узнать, насколько далеко мы можем зайти. Я лишь удивляюсь, что ни один мужчина за последние семь лет не вызывал у меня такие эмоции. Основное желание близости строилось исключительно на алкоголе и привычке, которая выработалась за долгое время мимолетных связей. Но не здесь. Алкоголь все еще присутствует в крови, я чувствую это из-за легкой слабости в конечностях, но подсознанием понимаю, что все эти игры в «кошки-мышки» в предыдущие дни были ничем иным, как первым звонком абсолютно абсурдных и нелепых желаний. Ричард выжидает несколько секунд, все так же смотря на меня сверху вниз. Раскрытый, идеально-сверкающий ножик в его руке застыл, единственные признаки движения у Девятки – это перемигивания желтых диодов и еле различимые вздымания грудной клетки. Я не заставляю его долго ждать. Без какой-либо эмоции снова направляю пистолет в его сторону, заранее зная, кто проиграет в этом пари. И мне плевать. Слишком сильно увлекают все эти бьющиеся о ребра маленькие, огненные птицы внутри груди. ‒ Еще одна причина, почему вы слабы, детектив, ‒ получив от меня бессловесное согласие, машина придвигается ближе, окончательно упираясь во внутренние стороны моих разведенных бедер. Он не тянет к ширинке руки, а ведь именно этого я жду, уже не боясь своих похабных мыслей, зато вместо этого опускается вниз, нависая надо мной, как и ранее. Одна рука опирается о землю рядом с головой, вторая, что держит ножик, скрывается из вида. Этот факт нервирует меня, но еще больше нервирует то, что пистолет приходится прижимать к себе на согнутом локте. Дуло, тем не менее, все так же смотрит в грудь машины, прямо в тот самый сверкающий желтый круг. ‒ Ранее вы бы незамедлительно послали бы пулю в мою сторону, а теперь вынуждены идти на поводу своих желаний. Вкрадчивый, мягкий голос будоражит, и еще больше будоражит резкий, ледяной холод под футболкой на животе. Испуганно распахнув глаза, я лишь на секунду позволяю себе опасливо кинуть взгляд вниз, приподняв голову. Острие ловко проникает под футболку все глубже, медленно тупым ребром продвигаясь по коже все выше и задирая серую, собирающуюся складками, ткань. Думать не хочу, откуда у Ричарда такие странные садистские наклонности, но с огорчением признаюсь самой себе – это не пугает. Это слишком сильно возбуждает, особенно теперь, глядя в наблюдательные, горящие интересом глаза Девятки. Он словно объятый тьмой, практически сливается с мрачным лесом в своей черной рубашке, и только некоторые тени от света фар позволяют разглядеть складки на его одежде. Мужские губы неосознанно приоткрываются, сам Ричард без тени смущения изучает меня на эмоции, то и дело перебегая взглядом от женских губ к скулам, от скул к глазам и так по кругу. Чувствую себя в руках отъявленного маньяка-убийцы, вот только убивать меня никто не собирается. Только постараться выжить из ума, заставляя не желать, а требовать близости этого создания. ‒ Это ничего не значит, ‒ хрипло выпускаю клубы пара в воздух, содрогаясь всем телом от ощущения опасного холода на коже. Лезвие проникло уже довольно глубоко, и теперь обнаженный живот покрывается мурашками не то от ощущения рядом грозящей мне проблемами машины, не то от низкой температуры в лесу. Или от волнительного и несмелого желания тела спрятаться от холода, прижимаясь к тому, кто по всем законам логики сейчас угрожает мне возможной расправой. ‒ Не обольщайся. ‒ Как же мне нравятся ваши попытки казаться сильной! Абсолютно бессмысленные, особенно в вашем положении, детектив, ‒ пока Ричард склоняется вниз еще сильнее, вынуждая нас обоих упираться в выставленное оружие грудью, я буквально забываю, как дышать. Происходит слишком много упоительного и будоражащего. Губы обдает холодным дыханием заинтересованной Девятки, острие ножа упирается в бюстгальтер между двух чашек. Одно умелое движение мужской руки, и лезвие приподнимает тонкую ткань бюстгальтера вверх, заставляя легкие судорожно сжиматься от легкого удушения. ‒ Вам следует смотреть на вещи ясными глазами, и, к вашему несчастью, Стэн полностью солидарен со мной. ‒ А ты его сюда не притягивай, ‒ сквозь коктейль похабных желаний я вдруг чувствую нарастающую злость. Оружие ловко выскальзывает из-под нависающего тела Ричарда и тут же с силой упирается ему в висок, заставляя машину чуть отклониться головой в бок. И хоть бы намек на страх в его лице! Ничего, кроме наслаждения от моей ярости и удовольствия от подтвердившихся догадок о человеческой реакции. ‒ С ним я разберусь и без твоего сопливого вмеша… Слово остается на моих губах, когда в воздухе слышится треск ткани, а легкие ощущают долгожданную свободу. Мои широко распахнутые от удивления глаза становятся для Ричарда новой причиной почувствовать себя самоуверенно, отражаясь довольной улыбкой приоткрытых губ и легкими наклонами головы из стороны в сторону, дабы получше изучить все перебегающие по женскому лицу эмоции. Дабы не пропустить ничего, даже самого маленького, невыразимого изменения в мимике. ‒ Интересный вопрос, Луиза, ‒ ткань футболки звонко трещит, разрываясь от давления приподнятого серебристого, как глаза машины, острия. Уже разрезанные чашки белого бюстгальтера немедленно расползаются в стороны вслед за изрезанными краями одежды, заставляя меня срываться на учащенное и рваное дыхание. Ричарда забавляют мои реакции в виде шумного вздоха, граничащего со стоном, и прикрытых глаз. Я спешно стараюсь взять себя в руки, хмуря брови и сжимая губы. Увы, но андроид уже успел словить характерный отзыв возбужденного тела, теперь самовлюбленно улыбаясь. ‒ Вы чувствуете подобное каждый раз или все же я являюсь «особенным»? Ехидный вопрос больно бьет по выдержке, и я вновь затаиваю дыхание. Разошедшаяся ткань футболки и белья обнажает напрягшуюся грудь с не менее напрягшимися сосками, но Ричарда не интересует мое тело. Он по-прежнему смотрит мне в глаза, изредка перекидывая туманный взгляд на губы, контуры скул и пылающие щеки. Холод леса теперь становится действительно ощутимым, но даже он ничто по сравнению с ледяным соприкосновением безобидно блуждающего по открывшейся коже лезвия. Металл медленно поднимается меж грудей вверх, ощутимо задерживается на выемке между ключиц. Легкое нажатие заставляет беззвучно шикнуть, и серые глаза скользят взором по губам и шее вниз. Кажется, я знаю, что он там видит. Наверняка выступающую каплю красной крови, оставленную от лезвия. ‒ Особенным? ‒ хрипло насмехаюсь я, содрогаясь от страха, жгучей боли и жара внизу живота одновременно. ‒ Ты просто машина, Ричард. Не более. И вся твоя особенность заключается в сраной программе. ‒ Неужели? ‒ мужской шепот сводит с ума, напрягает каждую клеточку, и я догадываюсь, что именно сделает сейчас Ричард, в чей висок впивается дуло. ‒ Как насчет небольшого анализа, если вам нечего скрывать? Андроид словно назло маняще облизывает губы и тут же прячет лицо в моей шее. Теплый, чуть влажный язык слегка надавливает на ту самую пульсирующую от боли точку, и к этому поцелую дополняются настойчивые губы, вбирающие в себя несчастную красную каплю. Я же, не в силах сопротивляться резкой тишине в голове, неосознанно прикрываю глаза и издаю легкий, хриплый стон. Тело неосознанно подается навстречу, изгибаясь в спине. Слишком приятно… почему так приятно?.. почему все внутри отзывается на скользящие движения языка меж ключиц, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не начать нетерпеливо подаваться бедрами навстречу неизвестности? Бушующий огонь азарта и страсти в груди вдруг взрывается тысячами снопами искр, они же обрываются, когда Ричард отрывается от кожи и возвращается в прежнее положение, победоносно заглядывая в мои глаза. В них он видит лишь туман, и мне остается только насильно удерживать уже склоняющийся к земле пистолет и не начать умолять андроида продолжить эти ласки. Сдаться так быстро какой-то вшивой кукле, тем более вызывающей такие реакции, о которых мужчинам только мечтать можно?.. нет уж. Ни за что на свете. Я слишком горда для этого. Сожалеюще и раздражительно сжав губы, я агрессивно протискиваю пистолет меж нами, наставляя черное дуло в подбородок Девятки. Это вынуждает машину покорно приподнимать голову, не сводя с меня дьявольского взгляда из-под приспущенных век. И я бы почувствовала себя уверенней, если бы не скользящие, будоражащие движения сверкающего острия по контуру нижней челюсти. Слегка царапающие, но не до крови. С некоторой осторожностью и нежностью, что совершенно не сочетается в голове из-за понимания, что именно за предмет проделывает эти бережные манипуляции, не говоря уже в чьих руках этот предмет находится. Вот только последнее не пугает. Оно возбуждает, заставляет желать большего. Заставляет желать стать той самой «жертвой» на пути более крупного хищника. ‒ Столько эндорфинов в крови… ‒ Девятка словно назло прикусывает нижнюю губу, притягивая к ней мой взгляд. Приходится с силой вырвать себя из чарующего наблюдения за улыбающимися мужскими губами, слишком настойчиво приманивающими к себе. Как же трудно соблюдать эти вшивые десять сантиметров, которые стали единственной преградой между мной и будоражащей кровь машиной. ‒ Вы серьезно считаете, что сможете скрыть свои потребности? ‒ Заткнись, ‒ кое-как хриплю я, покрываясь мурашками вслед за каждым движением острия. И все бы ничего, я бы вытерпела этот заставляющий кипеть кровь холод на коже, если бы Ричард аккуратно не спустил нож вниз, продвигаясь все ниже к груди. В какой-то момент дыхание затихает, а из горла доносится шумный вдох. Лезвие, обдавая горячую кожу мурашками, задерживается на правом соске, что и так уже болезненно ноет от напряжения. Господи… где он этому научился… ‒ Слишком много болтаешь… ‒ Согласен, ‒ лезвие тут же исчезает, и я, как ни странно, ощущаю острый укол разочарования. ‒ Температура вашего тела достигла отметки в тридцать семь и пять целых градусов по Цельсию. Мы ведь не хотим, чтобы у вас были проблемы со здоровьем, верно? Плевать мне уже на свое здоровье. Нутро рвет от желания взмолиться к машине с просьбой вернуть сраное острие обратно, но я молчу, облизывая пересохшие губы. Теперь взгляд Ричарда притягивается, как будто в раздумье о возможном допущении телесного контакта. Не успеваю я съязвить в стремлении удержать треснувшую стену самоконтроля, как тут же осекаюсь с открытым ртом. Пока одна рука андроида позволяет ему находиться на весу, вторая довольно ловко, но до тяги в животе медленно расстегивает пуговицу на брюках. Вслед за пуговицей вниз спускается молния с характерным звуком. Сердце принимается биться в такт этому шуму, но и оно же замирает, когда Ричард, не спуская с меня жадного взгляда, довольно грубо проникает рукой под тугую ткань вместе с нижним бельем. От резкого прикосновения пальцев к пульсирующему и ставшему влажным клитору меня едва не уносит в космос, но я вовремя спохватываюсь и свободной ладонью накрываю рот, сдавливая шумный стон. Если недавно легкие отказывались дышать, то сейчас они срываются в бешеном режиме, качая воздух с шумом и хрипом. Мои реакции не остаются незамеченными. Уже затекшая рука с пистолетом дрожит, и приходится приложить немало усилий, чтобы сквозь пелену накрывающего наслаждения удерживать оружие навесу. Ричард не двигается. Ждет, когда охватившие меня ощущения отпустят, позволив ясно смотреть на окружающий мир. Даже не знаю, зачем он это делает, но понимаю, что ему хочется видеть унижение и слабость, а не просто спектр сексуальных эмоций. Потому, когда волна сходит, а глаза обретают ясность, я убираю дрожащую руку с губ. Целиться машине в подбородок становится все сложнее, еще сложнее – не сдаваться, лелея свою гордость. ‒ Откуда ты так много знаешь?.. ‒ позабыв о смущении, полностью отдаваясь мурашкам, я хриплым шепотом спрашиваю машину. И мне бы стоило приправить свой тон сарказмом, но я не делаю этого. Не могу. Не хочу. ‒ Мировая сеть довольно богатая платформа для знаний, ‒ спокойно отвечает Ричард, как будто это не его пальцы, плотно прижатые брюками, начинают круговые движения по возбужденному комочку плоти. Очередные вспышки салютов отзываются гулкими ударами сердца, разносящего горячую кровь, и мне плевать, что мы находимся посреди леса. Плевать, что Ричард меньше двадцати минут назад кинул меня на землю, как какую-то дешевку, плевать, что серебристый нож угрожающе гулял по коже. Напротив, я прихожу от всего этого в восторг. И особое восхищение вызывает по-хозяйски уверенный в себе холодный взгляд Девятки, чьи диоды реагируют золотым мерцанием на каждый мой шумный вздох. ‒ Вы, люди, так сильно желаете быть подчиненными… удивительно, как много на эту тему можно найти информации. ‒ А ты, значит, подготовился? ‒ искушающая улыбка касается моих губ, и я не язвлю. Все во мне, даже вшивый скрипучий от возбуждения голос, выдает мое восхищение перед машиной. Разве что все еще нацеленный пистолет с пальцем на спусковом крючке не позволяет мне окончательно потерять контроль, начав подаваться вперед сладким движениям крепкой руки под брюками. ‒ Я всегда готов, детектив Вольф, ‒ с явным намеком шепчет Ричард, перебегая взглядом от губ к глазам. Доказательств долго ждать не приходится. Уже в следующее мгновение я срываюсь на удушающее, быстрое дыхание из-за ощутимого проникновения двух пальцев в разгоряченную плоть. Так и чувствую, как жаждущие внимания мышцы болезненно сжимаются, отзываясь сгустившимся туманом в черных зрачках андроида. ‒ Кажется, мы приближаемся к окончанию спора. Туманное, приглушенное замечание отдается во мне разочарованием. Останавливаться?.. сейчас?.. нет!.. только не теперь, когда растекающееся золото по жилам одурманивает разум, вызывая воистину наркотическую зависимость от столь сладких чувств. Как давно я не испытывала подобного. Как давно не жаждала чьей-то близости, как давно не желала притянуть к себе кого-то! И самым смешным и горестным фактом является то, что этот кто-то ‒ всего лишь сраная машина, запрограммированная на адаптацию к окружающим людям. Все это – очередная модель поведения, осознание которой вдруг осаждает пыл в организме. Дыхание постепенно восстанавливается, а золото приглушает свой эффект. И Ричард видит это в моих вдруг ясных глазах, в удрученном взгляде, в стиснутых в обиде губах. Я по-прежнему двигаюсь в такт мужской руке, что мучительно медленно совершает ритмичные движения, растягивая ноющие мышцы и так же аккуратно сдавливает пульсирующую точку. Шорох одежды и влажные звуки распыляют похоть внутри груди, но этого не достаточно для того, чтобы заново разжечь потухший огонь азарта. ‒ Или вы желаете продолжить?.. ‒ с дельным беспокойством спрашивает Ричард, намекая на мой потухший интерес после объявления о конце спора. Нахмурившись на несколько секунд и не дожидаясь ответа, андроид резко сокращает расстояние между нами. И мне не кажется обеспокоенность в его взгляде, вряд ли продиктованная досадой от возможного проигрыша. Что-то в этом тревожном взоре настораживает и одновременно радует меня, принося облегчение. Ричард не касается моих губ, соблюдая всего два или три сантиметра, но при этом касаясь кончиком носа моего. От этих прикосновений сносит крышу… и я, окончательно наплевав на самоконтроль, сама не замечаю, как рука с пистолетом опрокидывается в сторону. На землю. Это влечет за собой сразу несколько последствий. Девятка, чья темная прядь мягких волос упоительно касается моего лба, едва заметно улыбается и несколько раз скользящими движениями проводит расслабленными губами по линии скулы. Мне трудно дышать, тревожно двигаться в страхе спугнуть и невозможно больше сдерживать громкие, хриплые стоны. Попытка уйти от этих нежных прикосновений столь теплых губ обрывается неудачей. Андроид быстро перекидывает одно колено через опущенную ногу, позволяя себе сохранять равновесие без помощи рук. Ведь теперь они ему обе нужны, разве что одна умело испытывает меня на стойкость внутри жарких и тесных брюк, а вторая крепко удерживает за нижнюю челюсть, не давая возможность даже двигать головой. Не в страхе, но в одолевающем вожделении я цепляюсь за его запястье свободной рукой, не в силах разжать пальцы на пистолете. Мной не предпринимается попыток вырваться или разжать ладонь Ричарда. Напротив, я держусь за его руку, как за опору в этом мире, лишь бы не вырваться из бренного тела от накатывающих волн наслаждения и не улететь в космос к чертям собачьим. Медленные движения расслабленных губ от скуле к щеке, от щеки к шее с холодным, искусственным дыханием, обжигающим горячую кожу… учащенные, ритмичные толчки в промежности, раздвигающие мышцы как можно сильнее… ощущение искусственного тепла от машины, к которой я, выгибаясь, тянусь всем телом… все это смешивается, выводит меня на новый уровень наслаждений, о которых ранее можно было только мечтать. С андроидом лучше, чем с человеком?.. что за вздор? Как такое возможно, когда мужчины вызывают лишь потребность поднять свою самооценку, а какая-то сраная пластиковая кукла вынуждает послать самооценку к Дьяволу и просто забыться в ворохе эмоций и растекающихся по жилам сладкой газировкой чувств? Еще немного, и я, кажется, покину этот мир, теряясь меж звезд. Во всю срывающиеся с губ стоны хриплы и приглушены из-за высокого положения головы, которую Ричард задирает как можно выше, давая себе возможность кончиком носа изучать женскую кожу на шее сантиметр за сантиметром. Спина неосознанно выгибается на каждое движение Ричарда, я двигаюсь бедрами ему на встречу, в мечтах уже желая стащить гребаные брюки и услышать шум металлической бляшки мужского ремня. Но у Девятки иные планы. Девятка решает довести меня до обещанной точки кипения, не используя прямого сексуального контакта. Клубы пара сгустками вырываются из груди, растворяясь в атмосфере леса вместе с моими хриплыми стонами. Пистолет давно валяется на сухих ветках, и вторая рука цепляется за плечо Ричарда, притягивая его к себе как можно сильнее. Меня не интересует моя температура и возможные болезни. Не интересует, что кто-то забредший в лес может подглядывать или снимать все на видео. Не интересуют даже алые светодиоды на теле Ричарда, что с особой жадностью до боли сжимает меня за подбородок и, прикусывая кожу, спускается вниз, к ноющей груди. Она просит ласки, требует, верещит в голове, остро реагируя на каждое прикосновение к черной рубашке нависшего андроида, и когда сухой от непрерывного изучения женской кожи язык мимолетно скользит по левому соску ‒ из груди доносится сиплый стон с последующим рефлексивным выгибанием спины навстречу ласкам. Увы, они не следуют. Машина, вдоволь насладившись изучением моего тела, медленно поднимается вверх и впивается жгучим, практически безумным взглядом в мои глаза. Мужские пальцы по-прежнему не дают мне шевелить головой, вжимаясь в контуры нижней челюсти, но это не мешает мне, обезумевшей от страсти и сжимающегося внизу живота комка желаний чего-то большего, чем просто пальцы, предпринять попытку подтянуться вверх. Я знаю, на коже его губы ощущаются тепло, приятно, мягко… а каковы они на вкус?.. и я так хочу узнать их шероховатости, изучить языком на предмет трещинок и неровностей, проникнуть внутрь и завертеться с механическим языком в танце, но Ричард не пускает. Холодно улыбается и сдавливает челюсть сильнее, как бы давая понять, кто здесь главный и в чьих руках инициатива. Разочарованный стон вырывается наружу с поспешным прикусыванием нижней губы. ‒ Вы проиграли, детектив, ‒ он снова склоняется вниз, говоря мне прямо в губы. Еще одна попытка приподняться и впиться в него с грубым поцелуем, но, как и ранее, она провалена под натиском Ричарда. Последний, видимо, в знак наказания за непослушание резко до боли сдавливает клитор, при этом прижимая те самые два пальца внутри к верхней стенке влагалища. Болезненные ощущения сковывают и сжимают меня в комок, но не заглушают надвигающуюся вспышку света от приближающегося оргазма. Напротив, торопят ее, придавая вкус болезненного удовольствия. ‒ И на этот раз окончательно. Я задыхаюсь. Его голос, пусть и звучит мне прямо в губы, доносится издалека, а обе руки теперь сжимаются на его крепком запястье в попытке удержаться в реальности. И я уже готова стать частью этого мира, затеряться в ворохе событий и гормонов в крови, готова отпустить жгучий комок в нижней части живота, как вдруг все ощущения обрываются. Туман настилает разум, неудовлетворенный комок болезненно пульсирует и крутит. Ничего не понимая, я стараюсь проморгаться и сфокусировать зрение на андроиде. Никто больше не держит меня за подбородок, никто не мучает жаждущую плоть под тесными брюками, от которых хочется избавиться. Ричард, явно довольный своей работой, незаметно для меня встает на ноги и деловито поправляет сбившиеся рукава с воротником черной рубахи. Диоды вернули свой желтый цвет, они же медленно переходят в яркий, насыщенный голубой. И я путаюсь в происходящем, не понимаю, почему вдруг машина отстраняется, оставляя меня пылать на холодной земле в совершенно непотребном виде. ‒ Какого… что ты делаешь?.. ‒ тяжко дыша и кое-как проговаривая слова, я со злым удивлением в глазах приподнимаюсь на локтях. Страшно подумать, как я сейчас выгляжу со стороны: спутавшиеся и взмокшие на лбу волосы, разрезанная серая футболка с бюстгальтером, что обнажает тяжко вздымающуюся грудь, приспущенные и расстегнутые брюки. Чувствую себя шлюхой, что завели в лес и отымели по полной. Хотя как… наоборот не по полной. А лишь наполовину, что неимоверно бесит. ‒ Условия соблюдены, детектив, ‒ предельно официозно вещает Ричард, поднимая пиджак с земли. Некоторое время Ричард смотрит на меня нахмурено и оценивающе, медленно окидывая взглядом все еще искрящихся глаз с ног до головы, после чего пиджак небрежно откидывается прямо на меня, попадая точно в цель. Этот пренебрежительный жест вызывает у меня бурю негодования, но словно бы мне болезненного жара и сжавшихся до боли мышц внутри женской плоти мало. Вот уж точно о чем я буду думать в последнюю очередь, так это кинутый Девяткой жакет. ‒ Я довел вас до обещанной точки кипения. О ваших потребностях не было ни слова. ‒ Это не честно! ‒ резко сев и прижав к напряженной груди пиджак, я с ненавистью метаю в Ричарда грозовые стрелки снизу вверх. Мой гнев ему по барабану. Ричард лишь поднимает свой откинутый ранее ножик и, сложив его, убирает в карман брюк, так и оставив в них руки. Несколько секунд андроид молчит, впиваясь в меня самоуверенным, ледяным взором. ‒ Значит, все-таки, «особенный», ‒ приглушенно проговаривает Ричард. Его слова осаждают мой пыл, зато наливают щеки и уши краской, затыкая мне рот до конца этого сраного дня. ‒ Не так ли, детектив? «Особенный»… «особенный»?.. «особенный»! Что за вздор! Кусок пластика, что влез в интернет и нахватался там фишек для грубого совращения человека без использования мужских причиндалов! Ну и что, что тело и разум реагирует на него острее, чем на остальных? Ни за что не признаюсь себе вслух, что готова снова испытать произошедшее, можно даже с болью, можно даже с кровью. Лишь бы покрываться мурашками и электрическими разрядами с ног до головы. Не получив от меня ответа, но правильно расценив мой запуганный, ошеломленный от совершенных открытий взор, Девятка едва заметно вздергивает углы губ и проходит мимо, направляясь к водительскому сиденью. Только когда лесная чаща отражает скрежет захлопывающейся дверцы, я, униженная и с изнывающим от прерванного оргазма телом, запахиваюсь в холодный, плотный пиджак по самые уши и нехотя поднимаюсь на ноги. Последние гудят, слабеют, в голову снова ударяет алкоголь, заставляя меня чуть покоситься в сторону в свете фар. И мне уже плевать на свой внешний вид, плевать, с каким презрением на меня могут смотреть из салона автомобиля. Ноги обреченно и лениво выполняют указания, ведя меня к передней дверце внедорожника. Минута нерешительности ‒ и я сажусь на заднее сиденье, укутываясь в мужскую одежду. Ричард смеряет меня пристальным взглядом серых глаз в отражении, надменно оценивая человеческое состояние. И когда даже после минуты бездействия от меня не следует никакого звука в виде язвительности или поторапливания, андроид удовлетворительно вздергивает уголок губ и выводит ревущий все это время автомобиль из леса. И мне бы задремать, снова начать грубить, уткнуться в окно и не реагировать на происходящее вокруг, как обычно я делаю это в случае уязвимости. Но не хочу. Напротив, хочу чувствовать себя слабо и беззащитно, пусть и не признаюсь себе в этом ни за что на свете. Как ни странно, оставшаяся дорога проходит в полном молчании. И я бы удивилась тому, как близко все это время, оказывается, мы были к дому, ведь меньше чем через десять минут показался забор на территорию дома. Притормозив перед открывающимися воротами, андроид задерживает взгляд на моем отражении в зеркале заднего вида. И если в начале он смотрит безучастно, искоса, то мой бесстрашный ответ взглядом в упор вынуждает его угрожающе хмуриться и повернуться к зеркалу всей головой. Что, милый? Ожидал, что с этого момента я буду ходить с поникшей головой? Нет уж, парень. Только не после того, как ты оставил меня голодной посреди леса, не доведя дело до конца. Наш визуальный контакт длится не меньше десяти секунд. Едва ворота полностью разъехались в стороны, как Ричард умело направляет машину внутрь в полном молчании, не сразу отведя от меня взгляд. Уже при подъезде к крыльцу я понимаю, что дом не пустует. Окна в гостиной горят, над входной дверью светится лампа. Гадать не стоит, кто сидит сейчас в здании. Тот, о ком я забываю уже второй раз подряд, поглощенная событиями дней. Внедорожник паркуется у лестницы. Мотор глохнет, и мы оказываемся в удушающей тишине, внутри металлической, холодной коробки. Закрываясь от всего мира и, в частности, от вновь смотрящих на меня через отражение серебристых глаз андроида, я кутаюсь в теплом пиджаке сильнее. ‒ Люди считают пари честным спортом, детектив, ‒ спокойно говорит Ричард, вынуждая меня отвечать ему злым взглядом. ‒ Надеюсь, что вы за последние несколько дней все же научились сдерживать слово. Воспоминания об условиях пари ударяют со страшной силой. Завтра днем в город прибудут десятки машин, и все они будут распределены между офицерами полиции. Соглашаясь на пари, я заранее знала, что проиграю, уже подсознательно понимала, какое влияние на меня оказывает машина. И все же под одеялом азарта и предвкушения даже не подумала, что придется прикусывать язык всякий раз при желании съязвить роботу. А впрочем, кто сказал, что я обязана держать обещание? Это всего лишь машина. Привлекательная, сильная, самоуверенная, но машина. И драла я на чувство чести и справедливости, если это касается сраной Девятки, что так старается подчинить себе человека. Ричард не дожидается ответа, а я и не желаю отвечать. Блеснув в отражении голубым диодом, андроид в черной рубашке выходит из внедорожника и негромко закрывает дверь. У ворот уже бликуют светодиоды городского такси, что Девятка, судя по всему, вызвал заранее. Только когда Ричард, остановившись на секунду другую у раскрытых дверей, неуловимо поворачивает головой в сторону дома, я вдруг отчетливо вижу в этом жесте желание остаться. И, еще хуже, это же желание играет в моих жилах. Увы, но мы слишком горды и «правильны», чтобы сделать подобное. Потому андроид садится в машину, и та медленно направляется в сторону главной трассы. ‒ Стэн, ‒ срывается хриплым голосом слово, когда я, наконец расслабившись и откинувшись на спинку сиденья, прикрываю глаза. Воспоминания о минутах в лесу блуждают мурашками по телу, проникая под одежду и, кажется, саму кожу. ‒ Ты здесь?.. Отдала бы все, лишь бы не слышать от него ответа. Перебивающаяся теплящимся возбуждением обида на друга выедает, но все же я с облегчением выдыхаю, когда Стэн подает блеклый, тяжелый голос. Все же безопасность его мне важнее, а что, как ни разговор говорит об оптимальном состоянии Стэна. «Да, Луиза», уверенно и жестко говорит компьютер, в чьем голосе слышится готовность вынести все претензии. «Я всегда здесь» Облизывая губы, я открываю глаза и смотрю вперед, через лобовое стекло. Где-то там, за тонкими прутьями ворот почти у земли сверкают два ясных глаза хищника, и даже в металлической коробке я слышу протяжный вой на полную луну, выглядывающую из-за туч. И я словно волк, запрокидываю голову на спинку и хмурюсь от просачивающихся воспоминаний, отзывающихся трепетом внутри грудной клетки. Тот самый пульсирующий до боли комок в животе снова съеживается, отчего я, прикусывая нижнюю губу в отчаянии, срываюсь на тяжкий стон с рваным дыханием. Нельзя так желать того, кого даже живым назвать нельзя… нельзя так желать того, кого ненавидишь всей душой. Или можно?.. ‒ Ты не помог мне, ‒ обреченно, хрипло, едва ли не срываясь на отчаянный вой, шепчу я другу, что погряз в напряженном молчании. «Он не опасен» ‒ Он мог убить меня… а если и нет, этот ублюдок унизил меня по полной, и ты молчал, ‒ я все больше и больше срываюсь на злость, цедя слова сквозь зубы. Вой в лесу обрывается и на смену ему звучит вкрадчивый голос Стэна, что словно нарочно выждал почти минуту. «Неужели ты попытаешься убедить меня, что тебе не понравилось?», шутливо, но с прежней суровостью спрашивает Стэн, понимая, как сильно риторически звучит этот вопрос. Прикусывая нижнюю губу и невольно возвращаясь мыслями на холодную землю посреди мрачного леса, я принимаюсь раскладывать все ощущения по полочкам. Запах хвои в примеси с влагой. Рев мотора и хруст веток от моих нетерпеливых податливых движений. Жадные прикосновения мужских губ к коже, прикусывающие легко, но ощутимо. Алый диод на виске и алый диод под рубашкой, до которого я так и не добралась. И я доберусь, рано или поздно. «Ты хотела вчера утром узнать мое мнение», Стэн говорит понимающе, но твердо. Лениво отлипнув от спинки и чуть согнувшись вперед, я замираю в ожидании речи. Она не особо сильно меня сейчас волнует после всего пережитого, но уверена, что это будет что-то действительно важное. Я же не ошибаюсь. «Эта машина ‒ первое действительно стоящее, что случалось с тобой за последние лет семь. И, как ни странно, это взаимно. Вот мое мнение» От этих слов мне становится по необыкновению легко. Улыбаясь скорее себе, чем Стэну, я блекло осматриваю накинутый поверх разорванной одежды пиджак, и как же от него веет теплом. Я знаю, это мой жар, и все же воображаю, что оно было снято с его плеча всего минуту назад. От этих мыслей комок в животе наливается тяжестью, отдаваясь пульсацией в каждой мышце между бедер. ‒ Стэн… ‒ тихо шепчу я, прикрывая глаза и запахиваясь в пиджак, держа холодными пальцами белые воротники. «Да, Луиза?» Тщательно подбирая слова, я прижимаюсь носом к высокому воротнику и втягиваю запах. Немного пыли и дурманящий аромат хвои, ноты сигаретного дыма из-за долгого общения со мной и Ридом. И привкус лаванды. Моей лаванды, что является неотъемлемой частью женской туалетной воды. ‒ Пообещай, что в следующий раз поможешь мне, ‒ все так же шепотом я прошу друга о самом главном. Стэн не понимает моей просьбы, учитывая, как много эндорфина он ловит в моей крови и как много изменений в сердечном цикле отмечает в данный момент. Ведь я снова зарываюсь носом в пиджак, возбужденно прикрывая вздрагивающие ресницы и свободной рукой под жарким жакетом скользя пальцами от контура челюсти к шее. Там, где бежали маленькие дорожки из мягких прикосновений губ. «Но Лу…» ‒ Просто пообещай. Хочу, чтобы хоть кто-то из нас держал контроль. Застыв, я дожидаюсь ответа Стэна. И только когда слышу суровое «Обещаю», падаю спиной на сиденье и принимаюсь блаженно стискивать несчастный пиджак, втираясь в воротник лицом. Ну и пусть в доме меня ждет брат, который наверняка волнуется. Сейчас объятия жакета мне намного важней. Такой теплый… такой плотный… чуть грубоватая ткань, жесткие светодиодные нашивки. Я словно оказываюсь в его руках, и волны электрических разрядов бегут по телу, концентрируясь во вновь набухшей груди и половых органах. И мне бы закончить его дело, отдаваясь воспоминаниям и воображению, но я не делаю этого. Сделать подобное все равно что окончательно поставить точку в своем отношении к Девятке. Нет. Ни за что. По крайней мере, не сама.