Девиация: новый вирус / Deviation: new virus

Джеффри ("мир") - древнегерманское происхождение. Цвет: золотой, желтый. Основные черты: смелость, независимость, ответственность. Тотемное растение: чертополох. Тип: самодостаточная личность, не нуждающаяся в поддержке, и оказывающая ее только тем, в ком видит потенциал. Люди с именем Джеффри отличаются смелостью и независимостью. В детстве это проявляется в виде выраженного своеволия и чрезмерной даже для ребенка любознательности. Все стремления и желания сосредоточены на собственной личности. Поэтому, принимая любое решение, склонен выбирать то, что в наибольшей степени будет способствовать именно его росту и совершенствованию. Обладатель имени считает, что требовательным может быть только сам, лишая этой привилегии других людей. Глубоко уважая себя, Джеффри ожидает, что и окружающие оценят его значимость и незаурядность.

***

Такси оставалось на месте все прошедшее время, а именно двадцать четыре минуты с момента прибытия RK900 на территорию дома детектива Вольф. Ричард, оказавшись в такси у ворот, ожидал, что придется как минимум представиться тем самым андроидом «Диком», от имени которого неприятно зудит в голове. Но интерком выдал разрешение, и это несколько удивило машину. Только после того, как андроид с чувством выполненного долга спустился на первый этаж и открыл входную дверь, тут же понял, почему его впустили так быстро. Работник организации по вывозу построек.       Уже за закрытой дверью, будучи на улице, Ричард, остановившись на пороге темноты, деловито поправляет воротники одежды. Он бы задался вопросом о причинах столь резкого изменения в доме Луизы Вольф. Ему хватило тех пяти минут в гостевом холле, чтобы отметить присутствие непривычного для человека в лице детектива: музыка, отражающаяся от стен; звук телевизора из гостиной; отсутствие пионов на полке при мимолетном взгляде внутрь дома; и, главное, вывоз церемониальной арки. Однако все же спускает все эти странности, понимая, что именно привело к столь резким порывам. Смерть очередного коллеги, увольнение. А может быть даже и он, учитывая, как быстро менял человеческий организм приоритет между страхом и вожделением. И если бы не звонок интеркома, то физического воплощения последнего было бы не избежать. Ричард дает себе отчет, что это была бы последняя ступень в подчинении человека и, как следствие, достижении цели узнать о случившемся семнадцать лет назад. И все же Ричард в какой-то степени доволен сложившейся ситуацией. Оттягивание момента почему-то… слишком интригует. Слишком приятно. Пугающе приятно.       Мелькнувшая мысль проскакивает на лице Ричарда беспокойством. Голубой диод сменяется на желтый всего на несколько секунд, после чего система, распробовав возникшее подозрение, резко отторгает его, проигнорировав оповещение о возможном сбое. Нерешительно поведя плечами, как бы снимая сомнения с сознания, RK900 расправляет спину и спускается вниз к такси. Дверь уже открывается перед андроидом, отсвечивая синими и красными светодиодами городских знаков, однако Ричард застывает рядом с ней, приподняв ногу. Через мгновение она возвращается обратно на землю. Ричард, мгновенно забыв о случившемся в доме Вольф, завороженно смотрит за железные прутья ограждения, где в свете Луны блестят два ярких глаза.       Волк не стоит на лапах. Он лежит. Тяжко подняв голову вверх, смотрит на Ричарда, учащенно дыша. Мгновение, и глаза, блеснув, скрываются. Животное опускает голову на траву.       Первые шаги несмелы, но уже следующие за ними торопливы и уверенны. Касанием голого пластика на руке к интеркому андроид заставляет ворота разъехаться в стороны, после чего выходит за пределы ограждения. Такси, получая сигнал от андроида, выезжает за территорию и останавливается на повороте, скрывшись за деревьями. Но не оно привлекает внимание Ричарда. Тот самый зверь, за которым машина наблюдала предыдущие дни, лежит практически у ворот, подальше от проезжей части. Само появление здесь животного кажется странным, дикие звери, в особенности хищники, стараются держаться в отдалении от построений, но сейчас Волк, раскинувшись на пожухлой траве боком, словно отдыхает. Вот только отдыхает он, судя по всему, от длительной физической борьбы, следы которой встревоженный и замерший Ричард отмечает на бедре зверя.       Чуть запыленная, бело-серая шерсть покрыта темными пятнами. Шерстинки слиплись, торча колом в разные стороны. Кровь уже успела запечься, травмы не видны под ворохом шерстяного покрова, однако Ричарду и этого хватает, чтобы понять, насколько тяжки повреждения, учитывая, как прерывисто вздымается грудь животного и как много пятен крови.       Ричард делает аккуратный шаг вперед, стараясь сократить пять метров между ними. Зверь, услышав хруст травы под ботинком, немедля отрывает голову от земли и испуганно смотрит на машину. Волк не чувствует тепла, как и запахов. Все, что он видит голубыми, яркими глазами – осторожные шаги неживого объекта, что уже остановился в двух метрах и теперь, не сводя нахмуренного взгляда с глаз хищника, присаживается на корточки. Синие светодиоды бликуют, освещая затемненный участок перед лесом, отражаясь искрами в небесного цвета радужках животного.       Несколько секунд непрерывного зрительного контакта под ярким освещением Луны, и Ричард делает попытку выйти на иную форму контакта. Мужская рука медленно протягивается вперед, раскрывая пальцы и подставляя ладонь звездному небу, и это действие отзывается в звере едва уловимым утробным рычанием. Рука замирает и продолжает движение, только когда рычание сменяется настороженным принюхиванием блестящего от влаги носа. Пушистые, навостренные уши направляются в сторону машины, они смотрят друг на друга так уверено и спокойно, точно видятся на протяжении многих лет. Животному приходится тяжко приподняться на передние лапы, чтобы настороженно дотянуться до пальцев, но попытка так и осталась попыткой. Там, между темных деревьев, звучит хруст ветки, и это спугивает их обоих. Животное с болью поднимается на дрожащие лапы и, пригнувшись, кидается прочь вдоль уходящего вперед забора.       Очередная сорванная встреча, почему это так раздражает? Андроид, смяв губы в тонкую полоску, встает на ноги и прищуривается, исследуя каждое дерево на границе хвойного леса. Он готов поспорить, что там мелькнула тень, датчики отметили ее периферийным зрением, пока сама машина была занята прямым знакомством с соседом офицера Вольф. И едва серые глаза скользят по стволу в шести метрах, как Ричард в который раз застывает.       Темный силуэт повернут к нему. Густые, высокие ветки скрывают объект, не видно ни глаз, ни рук, ни ног. По большей степени последнее скрыто черной одеждой, но лицо просто покрыто темнотой. Ричард, проигрывая ролик камер наблюдений из сквера и полицейского участка, проводит анализ идентичности. Программа выдает шестьдесят три процента. Немного для утверждения истинности предположения, но и не мало, чтобы начать сомневаться в безопасности детектива. Мелькнувшее предположение вдруг активирует систему реконструкции, которая немедля создает образы и возможные исходы встречи убийцы с детективом Вольф, и это настолько дискомфортно, что Ричард вдруг ощущает странную тяжесть с нетерпеливостью. Как если бы хочется непременно пресечь эти воображаемые возможности, делать что угодно, лишь бы не сидеть и не ждать трагедии! Совсем как детектив Рид, что патрулировал ночью улицы от отчаяния из-за своей невозможности как-то вычислить маньяка.       Попытка сделать шаг вперед – и силуэт повторяет тоже самое, только в другом направлении, шагая спиной назад. Это вынуждает RK900 замереть.       ‒ Я видел вас ранее, ‒ громко произносит машина, желая вывести силуэт на контакт. ‒ Кто вы?       Некто молчит, расправив плечи и приподняв подбородок. С такого расстояния в полнейшей темноте леса рассмотреть хоть что-то сложно, практически невозможно, и андроид предпринимает очередную попытку приблизиться. Облик тут же срывается, скрываясь между деревьев.       ‒ Стойте! ‒ выкрикнув это, Ричард одним махом преодолевает расстояние и оказывается на том месте, где стоял силуэт. Последний уже успел потеряться меж теней деревьев, а может, и вовсе устремился прочь на всех парах.       Только спустя секунду Ричард понимает, что не он стал причиной бегства. На территории дома Вольф снова появляется работник, на этот раз в бригаде других людей, что грузят посеревшую и поврежденную арку в грузовик. Постройка разобрана на части, Ричард, обернувшись полубоком, ожидает увидеть хозяйку дома на крыльце. Ведь та слишком сильно привязана к арке, и потому не может просто так отпустить прошлое, не попрощавшись хотя бы взглядом.       Как и предсказывалось, Луиза на крыльце. Стоит, обхватив себя руками и холодно наблюдая за работой мужчин. Даже отсюда Ричарду видно, как один из работников в свете Луны бросает на хозяйку дома заинтригованный взгляд, и оно не удивительно, учитывая, что детектив так и не сменила своей одежды в виде сорочки и короткого халата. Женщина расплачивается, и работник, получив электронную оплату, что-то проговаривает, всеми своими расслабленными движениями намекая на продолжение знакомства. На этом месте андроид вдруг отключает все системы, отодвигает недавнюю двойную встречу с неким темным силуэтом и волком, и потому буквально замирает на месте, анализируя происходящее до мелочей. Луиза что-то говорит, закатывает глаза, складывает руки на груди и уходит в дом, захлопывая дверь. Мужчина фыркает и показывает неприличный жест в сторону дома, после чего уходит к грузовику под насмешливые взгляды сотрудников.       Оцепенение сходит на «нет». На долю минуты причина ступора приносит Ричарду облегчение, даже в некотором роде радость, однако это ощущение выводит на обзор новую системную ошибку, и Ричард теряется. Почему его вообще затрагивают межличностные отношения детектива Вольф? Почему вдруг испытывает самодовольство, как будто уверен, что реакция Луизы на мужчину – его заслуга? В конце концов, его цель – подчинить то, что не подчиняется, адаптировать то, что не адаптируется, но никак не питать надежды на привязанность человека!       Андроид, бликуя желтым диодом, закрывает глаза и сжимает кулаки, ловя очередные оповещения. Пожалуй, все же стоит посетить базу «Киберлайф».

***

Я наблюдаю за тем, как увозят арку. Наблюдаю за тем, как работник в синей экипировке пытается подкатить свои шары, предлагая заглянуть завтра в бар. Ласково посылаю его к черту и наблюдаю за тем, как приезжают другие работники и проверяют целостность системы бассейна. Слушаю, что с системой все хорошо, наблюдаю, как вычищают стенки и заполняют водой с какими-то чистящими примесями. Купаться не осмеливаюсь – вытряхиваю свой кошелек в час ночи (благо уже завтра должно прийти жалование), и ложусь спать с чувством собственного долга. В груди все переполняет пониманием, что именно мне придется завтра провернуть, от этого предвкушения играющий детский восторг не дает мне еще долгое время уснуть. Каждый раз, едва начинаю засыпать – ненароком цепляюсь взором за синие светодиоды пиджака, развешенного на стуле. От их вида все внутри трепещет, воспоминание, кто именно был рядом со мной на собственной постели, вызывает новые потоки нетерпеливости.       Что там со временем?.. блеклый взгляд на электронные часы на тумбочке. Два часа ночи? Почему время так долго ползет? Переворачиваюсь на бок и пытаюсь зажмурить глаза. Кожа непроизвольно вспоминает прикосновения мягких, холодных губ, касание влажного языка, оставляющего дорожку. И этот шелк волос, струящийся меж пальцев… сколько там времени? Пять минут третьего?!       Раздраженно плюхнувшись на подушку, я открываю глаза и всматриваюсь в потолок, освещенный синим светом. Воспоминания влекут за собой нечто еще, болезненное, но очень приятное. Тугой комок пульсирующих и словно скручивающихся мышц ниже живота. Они тянутся, ноют, просят прочувствовать полноценное единение всего с одним существом. И фантазия, как нарочно, рисует картины возможных событий, если бы работники не прервали нас. Каков он под рубашкой, как сильно могут стиснуть его руки, как могут смотреть металлического цвета глаза во время цикличных движений, так ли холодны его губы во время поцелуев…       «Луиза», настороженный голос Стэна вынуждает меня покрыться краской. Того и гляди, что самолично завершу работу Девятки без него! «Не знаю, что происходит в твоей голове, но настоятельно рекомендую подумать о чем-то успокаивающем или принять холодный душ. Тебе нужен отдых»       Удар кулаком по соседней подушке сопровождается фырканьем. Стэн оказывается прав. Душ и впрямь помогает не довести себя до безумия, оставив эту честь на исполнение Девятки.       На утро, выспавшаяся и, как ни странно, довольная, я, припеваючи, собираюсь в участок. Даже удивительно, как прошлым днем направиться в департамент было сложно, в то время как сегодня сознание буквально трепещет от нетерпения оказаться в сером, полицейском холле. То ли сыграло чувство возвращающегося контроля над ситуацией из-за задуманного, то ли сказываются решительные действия в отношении изменения своей жизни на все сто восемьдесят градусов. В любом случае, напеваю себе ту самую песню, под которую едва не расплавилась в руках Ричарда прошлой ночью. Стэн по привычке с таким же бодрым голосом, как у меня, рассказывает о проведенной ночью диагностике, отмечая увеличенную дозу серотонина, но малое количество эритроцитов, намекающих на истощение организма. Отчет быстро изменяется, едва я, облачившись в темные синие брюки и белую просторную рубашку с такого же цвета кроссовками, с энтузиазмом впихиваю в себя яичницу с беконом (спасибо Фриду за возвращение продуктов, которые он так поспешно уничтожил в мое отсутствие).       Сумо встречает меня в гостиной, вяло мусоля одну из игрушек в виде разноцветного каната с многочисленными узлами. Потрепав пса за ухом, я прохожу к дальней стене и открываю стеклянную дверь нараспашку. Прохладный, утренний ветер, наполненный влажностью от утренней росы, проскальзывает вглубь комнаты, неся за собой запах хвои. Некоторое время мой взгляд притягивает лес. Именно лес. Ведь кроме него отныне здесь ничего нет. От непривычного пустого вида заднего двора под черепушкой нещадно зудит, и я, не в силах оторвать глаза от темной хвойной стены, не замечаю, как Сумо, гулко воскликнув «вуф!», вырывается на зеленую траву. Игрушечный канат в его пасти забавно дергается из стороны в сторону, не помню, чтобы собака так вела себя в доме Чэнь. Там Сумо при каждой встрече старался сидеть в сторонке, прячась от окружающих других псов, здесь он словно чувствует свободу, гоняя по лужайке и собирая шерстью росу. Его счастливый вид заставляет меня почувствовать радость. Теплую и уютную.       Дверь остается открытой, когда Стэн мягко оповещает «Тридцать две минуты до начала смены, Луиза». Еще раз улыбнувшись на вид мечущейся из стороны в сторону собаки, я ухожу обратно в гостевой холл. Уже протягивая руку к двери, замираю. Задумчивость играет на моем лице всего несколько секунд, после чего ноги на автомате несут меня к интеркому на стене. В конце концов, моя задумка, в случае своего осуществления, должна иметь логичный конец. Вряд ли Ричард все же осмелится вторгнуться в мое личное пространство в публичном месте, как и обещал, а идея в принципе имеет цель именно вывести машину на чистую воду. И мне, как провокатору, следует посодействовать результату.       «Что ты делаешь?», нервно спрашивает Стэн, наблюдая, как я продвигаюсь в настройки доступа к списку личностей. «Ты… хочешь позволить ему входить в дом?»       ‒ Тебе напомнить, что именно я задумала? ‒ едва шевеля губами в полном сосредоточении, я нахожу список и вношу в него коррективы. Не сложно идентифицировать машину в интеркоме, имеющим доступ к сети, когда ты офицер полиции и сам имеешь доступ к полицейским архивам.       «Да, но даже мне это кажется опасным»       ‒ А жизнь вообще штука опасная, ‒ интерком подтверждает изменение в системе, и я, довольная собой, киваю головой. ‒ Если все получится ровно как я задумываю – ему понадобится открытый вход. Иначе какой тогда от всего этого смысл?       «Ты неадекватная. Но мне нравится»       Еще бы ему не нравилось, мелькает у меня в голове. Фыркнув на это замечание, я со спокойной душой выхожу из дома. Дверь за спиной запирается автоматически, и в этот раз никакого доброжелательного «Приятного дня, Луиза». На секунду даже замираю, слыша исключительно щелчок дверного замка. И в который раз за утро улыбаюсь себе, ощущая в груди полноценную легкость.       В участок приходится опоздать. День, как и предыдущий, теплый и солнечный, поток машин на редкость неплотный. Табачный дым приятно наполняет легкие, вытекая из полураскрытых губ туманом, но он тут же уносится в открытое окно. Ветер в городской зоне не такой сильный, и все же его хватает, чтобы невольно поежиться от холода. Блеклый взгляд в зеркало заднего вида позволяет отыскать брошенную несколькими днями назад джинсовую куртку. Удивительно, что в ту злополучную ночь ни я, ни Ричард даже не подумали о ней. Машина отдала мне свой пиджак, я без сомнений его приняла. И даже укуталась в нем по самый подбородок, вдыхая будоражащие ароматы хвои, пыли и своей туалетной воды. Удивительно, как сильно разнятся эти запахи с такими же, но в совершенно других условиях. Автомобильный салон и так пахнет сигаретным дымом и лавандой, но то, что исходит из жакета… по телу мурашки.       И меня даже не смущают реакции организма, среди которых слабость в животе и груди, бурное воображение и учащенное сердцебиение. Прошлым днем я старалась подавить все эти неуместности, а сейчас принимаю как должное и упоительное. Словно именно таким оно и должно быть.       На парковке с утра машин не мало, но все же мне удается найти просторное местечко для внедорожника. Припарковавшись в дальнем углу, я, как и вчера, не сразу решаюсь выйти наружу. Только если вчера я оттягивала момент, докуривая сигарету с нехарактерной манерностью, то сегодня я педантично поправляю свой внешний облик перед зеркалом. Рубашка, волосы в тугом хвосте, достаная с заднего места джинсовка, телефон и пистолет. Стэн показательно фыркает в голове, и я непременно показываю язык собственному отражению. Благо, компьютеру хватает совести не комментировать мое стремление «начистить перышки». Пусть прошлым вечером мы с ним были по разную сторону баррикад, сам Стэн своей непричастностью показал мне то, от чего я так старательно отказывалась. И теперь наши ориентиры смотрят в одну сторону. Это не может не радовать.       На входе уже стоят несколько патрульных, один из которых нерешительно, но приветственно взмахивает рукой в мою сторону, когда я прохожу мимо. Их взгляды устремлены мне в спину, не удивлюсь, если в голове обоих мелькает инцидент с наречением доверенной мне машины. Полицейский участок всегда как многоквартирный дом, в котором живут бабули: каждый все знает про всех. А учитывая, что в нашем участке есть Чарли – ничего странного в распространении подобных новостей нет.       Оба регистратора оказываются заняты по самое горло некой группой недовольных людей, и я лишь одариваю сожалеющей улыбкой одного из администраторов. Девушка улыбается мне в ответ обреченно, тут же привлекаемая щелчком пальцев какого-то мужчины. Этот жест мне кажется таким пренебрежительным, что приходится стискивать зубы и сжимать кулаки, лишь бы не выдворить человека за дверь. Вместо этого, напомнив себе мысленно, что именно я должна буду делать на протяжении всего дня, замираю в закутке после турникетов и глубоко вздыхаю. Раздумывая о последствиях своего поступка, я даже не задалась вопросами о самом процессе. Почему-то вчера на полу гостевого холла все казалось намного легче.       Когда я вхожу в полицейский холл, участок… продолжает работать непрерывно, игнорируя мое появление. Девятки тут и там (и с утра их намного больше, чем вчера в обед) сверкают своими светодиодами, большинство из них либо стоят за спинами приставленных сотрудников, либо находятся у стен за неимением работы. От такого наплыва синих знаков в глазах рябит. Но и сейчас среди этих лиц я без проблем нахожу того, от кого кипит кровь. А ведь Рида даже рядом нет.       Ричард стоит в отдалении у стены, неподалеку от моего стола. Он без какого-либо интереса наблюдает за происходящим в участке, медленно скользит взглядом по столам и спинам детективов, и как только этот суровый, ледяной взор натыкается на меня – тут же замирает. Синий диод, едва различимый из-за своего тусклого света, возгорается ярким голубым пламенем, кажется, вот-вот примет желтый оттенок. Но нет. Андроид только прищуривается, показательно не желая разрывать зрительного контакта, и представить страшно, как долго бы могли так стоять, пялясь друг на друга, если бы не задевший меня плечом сотрудник, спешащий на выход. Проснувшись от оцепенения, я быстро моргаю и, поджав губы, прохожу к своему рабочему месту. Попытка нацепить улыбку проваливается, приходится приложить усилие, чтобы состроить абсолютно спокойное и довольное лицо. Единственное, что у меня получается – пружинистой походкой приблизиться к своему столу и плюхнуться на стул, привлекая внимание сидящего рядом Дика. Машина, выйдя из режима ожидания, фокусирует на мне взгляд и приветственно склоняет голову.       ‒ Добрый день, детектив.       ‒ Здравствуй, Дик, ‒ едва теплый голос произносит это, как на лице Девятки мелькает легкое недоумение, граничащее с благодарностью. Дик мягко приподнимает уголки губ, смотря на меня доверчиво и дружелюбно. ‒ Прекрасно выглядишь сегодня!       Как ни странно, но начало игры ежесекундно задвигает напряжение в дальний угол сознания. Теперь только азарт и предвкушение взрыва. Особенно теперь, когда я с улыбкой пододвигаюсь к столу и беру в руки папку под взгляд сразу двух пар серых глаз. Разве что одни смотрят с легким недоумением, пока вторые хмурятся, перебегая по моему лицу в явной растерянности.       ‒ Прошу прощения, мэм, ‒ Дик мельком осматривает свой внешний вид, после чего потеряно обращается ко мне. ‒ Я выгляжу так же, как и другие.       ‒ Мог бы просто «Спасибо» сказать, ‒ от тупости машины даже моя улыбка не спасает, приходится закатить глаза и пробубнить это себе под нос. Только после минутной тишины, в течение которой я изучаю отданное мне вчера дело, слышится благодарственный тон Дика.       ‒ Спасибо, ‒ видимо, расценив мое поведение как готовность к откровениям, машина предпринимает попытку завести разговор. ‒ У вас хорошее настроение, детектив.       ‒ Вчера вечером я встретила одного человека, ‒ сделав на последнем слове громкий акцент, я хитро улыбаюсь и кошусь на Ричарда в поиске реакции. Они следуют незамедлительно, учитывая, как Ричард хмурится, глядя на меня в упор с противоположной стены. ‒ Довольно приятно провела время.       ‒ Судя по всему, этот человек вам симпатизирует, ‒ бодро отвечает Девятка. Готова поспорить на все сто процентов, что если бы он был собакой, его хвост сейчас вертелся в разные стороны от моего открытого и приветливого тона.       ‒ О чем ты? Он просто ужасен!       Ох, как приятно видеть золото на виске андроида, что от столь странного поведения медленно опускает руки вдоль тела, держа их до этого за поясницей. Благо в этот момент из стеклянного кабинета федерала выходит Рид. Мужчина громко присвистывает, привлекая внимание Ричарда, и тому приходится нехотя оторвать от меня подозревающий взгляд. Вскоре оба детектива занимают рабочий стол Рида. Точнее, его занимает Гэвин, предварительно кивнув мне головой в знак приветствия. Ричарду приходится остановиться за его плечом, вновь возвращая на меня ясный взгляд серых глаз.       ‒ Ладно, что тут у нас… ‒ кое-как вырвавшись из мыслей о Девятке, я вновь погружаюсь вниманием в папку с расследованием. Уверена, Дик уже знает все детали и адреса, но тем не менее последующие две недели не хочется проводить в полном бездействии. Лучше все изучить самой и знать все наверняка. Эта же мысль покидает меня через пару секунд, когда я с тускнеющей улыбкой пробегаюсь взглядом по фотографиям и отчетам. ‒ Это что, шутка такая?       ‒ Боюсь, что нет, ‒ Дик в конец осмелел, считая себя правым вставить свои пять копеек. Желание прикрыть рот машине сковывает разум, но я сдерживаюсь, косо посмотрев на андроида. ‒ Происшествие датируется одним днем ранее, местный священнослужитель считает, что к делу причастны девианты. Полагаю, нам следует осмотреть собранные улики и посетить место преступления.       ‒ Девианты? Серьезно? ‒ развернув папку с фотографиями, на которых изображены изрисованные надгробия на территории местной церкви, я с дружеской усмешкой смотрю на Девятку. ‒ И как давно машины занимаются вандализмом, рисуя мужские половые органы на мраморных плитах?       Эта вполне себе логичная мысль посещает Дика только здесь и сейчас, вынуждая его несколько раз открыть и закрыть рот в поиске слов. Не найдя последних, андроид вынужден нахмуриться и задумчиво уставиться на фотографии. Отличный момент для того, чтобы поиграть на чужих «нервах».       ‒ Эй, расслабься, ‒ ласково, словно учительница, желающая соблазнить ученика, я опускаю свою ладонь на руку машины, что уложена на коленку. У Дика от таких движений возникает еще больше противоречий, которые он спешит выразить в недоуменном взгляде на женские пальцы, сжимающие его кожу. ‒ Сейчас мы съездим и все сами разузнаем.       «Воу, полегче, Луиза. Сбавь обороты», испугано, но взволновано шепчет Стэн, словно боясь быть услышанным.       Как только нерешительный взгляд металлического цвета глаз вскидывается на меня, я, подмигнув, улыбаюсь и убираю руку обратно на папку с делом. Вижу, чувствую, ощущаю, как недоумевает Ричард за спиной Гэвина! И это бы принесло мне не мало удовольствия, если бы мое поведение не вызвало внимание и других сотрудников, среди которых обладатель той самой злополучной Девятки. Рид, отуплено поймав мой взор, удивленно поднимает брови в знак вопроса. Ответом ему становится пожатие плечами. Более мы не контактируем, тем более что в это же мгновение Рид, закатив глаза с мыслью а-ля «женщины…», встает и направляется на выход. Ричард не сразу следует за ним. Так и остается стоять за компьютерным креслом, пронзая меня тяжким, злым взором. Кожа отзывается электрическими разрядами, но я подавляю мурашки, демонстративно игнорируя вызов Ричарда на зрительный контакт. Нет, парень. Сегодня тебе придется примерить мою шкурку «лабораторной мышки».       С момента окончательного ухода детективов проходит не меньше десяти минут. Именно столько времени мне хватает, чтобы привести мысли в порядок и встать из-за стола навстречу приключениям. Не то, чтобы случившееся сказывается на самочувствии, но тот самый жест с рукой отзывается во мне отвращением. Потому мы выходим из участка через полчаса после начала смены.       Уже на пути к местной церкви я напрочь забываю о доброжелательности к Дику. Здесь, в машине, нет смысла строить из себя подружку или как минимум доброжелателя, которым я не являюсь. Понимая, что Дик наверняка теперь будет пытаться провести интеграцию с помощью разговоров, я нахожу на радио-волне забористую музыку и постукиваю пальцами по рулю в такт бита. Увы, но мое ушедшее в себя состояние не отпугивает андроида. Дик подает чуть увеличенный голос, глядя на меня, повернув голову.       ‒ Детектив Вольф, ‒ он старается перебить звук мелодии, и я в ответ на это начинаю подпевать себе под нос. ‒ Вы позволите задать вам несколько вопросов?       ‒ Что? ‒ нарочно делая громче, я показательно вскрикиваю, давая понять, что не слышу. ‒ Я тебя не слышу!       Дик явно понимает смысл моего жеста, и как только я возвращаюсь вниманием к дороге, кивая головой под бит, уверено протягивает руку и снижает громкость. От таких действий я мысленно едва ли не захлебываюсь возмущением. Вместо этого, словив красный светофор, намекающе вскидываю брови и смотрю на машину исподлобья.       ‒ Я бы хотел задать вам несколько вопросов, если вы позволите, ‒ уменьшенная громкость радио позволяет Дику не кричать, и все же он аккуратно жестикулирует рукой, как бы показывая свою мысль.       ‒ Мы что говорили насчет вопросов?       ‒ Смею напомнить, что вы поставили запрет на вопросы личного характера, ‒ Дик, чувствующий, что ступает по тонкому льду моего терпения, спешит тактично окончить свою мысль. ‒ Однако мой вопрос касается нашего с вами сотрудничества, и я вынужден…       ‒ Ладно, давай без этого, ‒ махнув рукой, я трогаю автомобиль с места, раздраженно наблюдая за происходящим на дороге. Почему раздраженно? Потому что восприятие Дика еще одно, о чем я не подумала, когда продумывала свой план действий. Вряд ли машина проигнорирует мое противоречие, которое состоит из ласки на виду Ричарда и агрессии в его отсутствие. Придется выбрать одну линию поведения, и это явно не враждебность, учитывая, какие цели я преследую. ‒ Просто задай свой вопрос и все.       Дик, чьи речи мне пришлось перебить, застывает с раскрытыми губами, после чего возвращается всем телом на спинку сиденья. Некоторое время он словно размышляет, а стоит ли испытывать удачу на терпение.       ‒ Вчера днем вы были довольно враждебно настроены, ‒ он слегка щурится, всматриваясь куда-то в сторону. ‒ Но сегодня ваше поведение можно расценивать как позитивное. Можете рассказать, что так повлияло на вас?       И что мне ему ответить? Что вчера вечером его собрат едва не трахнул меня, практически ворвавшись в мой дом? Или что я задумала вызвать в Ричарде эмоции, играя на ревности? Уверена, что машина среагирует, особенно после вчерашнего. Слишком жадно губы андроида блуждали по руке, слишком нетерпеливы были звуки расстегиваемого ремня. Конечно, рассказывать Дику о таком нельзя. Приходится судорожно рыскать в голове, ища наиболее оптимальный ответ. Он же находится сразу после того, как по тротуару проходится женщина с маленькой собачкой в руках.       ‒ Собака, ‒ практически не подумав, я выпаливаю всего одно слово. Внедорожник по велению моих рук медленно перестраивается в левый ряд, готовясь повернуть на перекрестке.       ‒ Собака? ‒ без удивления, уточняюще спрашивает Дик, чуть склонив голову.       ‒ Животные всегда меняют нас. Делают добрее, сдержанней, ‒ вспоминая Сумо, я словно за ниточку тяну весь клубок памяти, выпутывая оттуда лейтенанта и Тину. На душе становится горестно, но даже эта горечь кажется приятной. ‒ Особенно когда ты одинок и не с кем разделить этот мир.       ‒ Вам не с кем разделить мир? ‒ обеспокоено спрашивает машина, цепляясь за мою откровенность, как за соломинку. И я вовремя прикусываю язык, из-за вопроса вслед за Тиной вытаскивая и другое создание. Вряд ли с ним можно поделить вселенную, однако все же в этом что-то есть. Нечто терпкое, дурманящее, интригующее, особенно после вчерашнего.       ‒ Личные вопросы, Дик, ‒ с улыбкой проговорив это, я въезжаю на парковку перед церковью. Девятка понимающе кивает головой и возвращается вниманием к окружению.       Священнослужитель встречает нас взволнованно, причитая о «девиантах» и их мракобесии, которое они устроили на территории святой земли. Меня не особо волнует его обеспокоенность, желания выполнять столь отвратную работу нет, однако я понимаю, что Фаулер перед увольнением ничего адекватного мне не доверит. Потому на автомате киваю головой на каждое слово мужчины в черной рясе и шагаю вслед за ним. Дик все это время следует за мной. Судя по его сосредоточенному выражению лица, он единственный из нас двоих, кто и впрямь заинтересован делом. Отчасти это связано с тем, что всеми мыслями я витаю рядом с другой машиной. Отчасти с тем, что одного взгляда на надгробия хватает, чтобы понять, кто здесь на самом деле орудовал.       Священнослужитель, явно ощущающий себя неприятно рядом с испорченными плитами, извиняется и покидает место «преступления». Я терпимо отношусь к религиям и убеждениям людей, сама считаю, что там наверху наверняка что-то есть, но все же мысли о святости кусочка земли мне кажутся чуждыми. Потому безучастно зажигаю сигарету и глубоко вдыхаю дурманящий аромат, пока Дик, сидя на корточках у изрисованного серого надгробия, проводит некую реконструкцию. Белые клубы дыма поднимаются вверх, уносясь за высокий, бетонный забор.       ‒ Вы правы, ‒ флегматично изучая рисунки на плитах в виде мужских половых органов, Дик встает на ноги. Голос его полон озадаченности. ‒ Это не девианты. Судя по всему, подросток.       «Вряд ли его можно назвать подростком», усмехается Стэн, ровно как и я понимая, о ком идет речь. «Ему сейчас уже двадцать лет, если я не ошибаюсь. А я никогда не ошибаюсь»       ‒ Подросток, не подросток… не важно. Мне больше интересно, на кой черт он сменил стены на надгробия, ‒ мы со Стэном и впрямь знаем автора сего творения. По городу бродит не так много бунтарей и вандалов, разрисовывающих стены и другие постройки. За годы работы мне приходилось не раз искать маленьких хулиганов, ведь Фаулер всегда давал работу попроще. Потому все эти рисунки и стиль их рисования для меня как раскрытая книга об авторе. И этого юного художника я знаю. Долгое время прожила в одном доме, снимая квартирку по соседству.       Дик бросает на меня продолжительный, вопрошающий взор. Он явно просит пояснить мои слова, в которых прямым подтекстом читается «я знаю кто это и где его искать». Помня о важности поддержания доброжелательного тона к машине, я пожимаю плечами, скользя взглядом по контуру красноречивого рисунка.       ‒ Я какое-то время снимала квартиру в одном доме. Буквально видела, как этот паренек растет и «развивается» в своих способностях, ‒ небрежный кивок головы намекает на рисунки, и Дик следует вниманием за этим кивком, с неким удивлением смотря на изображение. ‒ По-моему, он еще живет со своей мамой.       «Представляю, какой у нее будет шок»       ‒ Желаете посетить его дом? ‒ тактично спрашивает Дик, выпрямившись и сложив руки за поясницей в знак полного подчинения будущим указаниям.       ‒ А чего тянуть? Даже если его там не будет, ты же у нас как тамагочи, ‒ я дружественно хлопаю андроида по плечу, с улыбкой взирая снизу вверх. Дик в который раз за весь день сдвигает брови и одаряет меня неуверенной улыбкой, явно озадаченный моим поведением. ‒ Сможешь найти кого угодно по телефону.       ‒ Позволите узнать, откуда у вас подобные познания в функционале моей модели? ‒ тепло спрашивает машина, довольная моими знаниями.       От вопроса я хитро вздергиваю уголок губ, глядя куда-то вдаль меж серых плит. Воспоминание о дне, когда Девятка без труда нашла кафе, в котором я сидела, приятно отдается в груди. Там андроиду пришлось вытерпеть от меня негативный посыл в виде холодного душа из стакана с водой. Влажные дорожки сбегали по его лицу, скапывали с контуров губ, превращали волосы в мокрые, слипшиеся пряди. Удивительно, как бело-черный пиджак не впитывал воду, точно пропитанный отталкивающим средством. Не удивительно, что после всего случившегося между мной и Девяткой, так приятно вспоминать его покорный, униженный вид. Аж тепло растекается в груди при упоминании о его невозможности хоть как-то возразить.       Ничего не ответив Дику, я докуриваю и уже хочу откинуть бычок, однако тут же вспоминаю, где нахожусь, и удерживаю себя от столь пренебрежительного жеста. Священнослужитель и так на грани инфаркта. Если еще и полицейский начнет вандалить – точно получу выговор за доведение человека до смерти.       Адрес того самого дома, откуда три года назад съехал один офицер, навсегда запечатлен в памяти. И даже не потому, что Стэн на всякий случай диктует мне его, сидя вместе со мной за рулем автомобиля, но потому что та квартирка и впрямь оставила после себя много приятных воспоминаний. Маленькая, уютная, иногда с бардаком и такая живая. Конечно, существенный скачок в моей жизни в виде изменения нового жилья – это хорошо, но пройдет еще не один месяц прежде, чем я смогу чувствовать себя комфортно в многочисленных стенах. Не знаю, живет ли в этой квартирке теперь кто-нибудь. Так ли трепетно и заботливо относится к своему жилью, с таким ли удовольствием возвращается в одну единственную комнату. Эти мысли не дают мне спокойно пройти мимо деревянной двери синего цвета, когда мы в полном молчании добираемся до дома и поднимаемся на нужный этаж по узкому коридору. Вместо этого я останавливаюсь, сделав вперед два шага. Сожалеющий взгляд поднимается вверх от пола, натыкается на золотые буквы «13». Сердце так странно сжимается, пропуская удар, но я не акцентирую на этом внимание. Едва со стороны доносится голос Дика, что успел подойти к нужной двери, тут же дергаюсь и прячу взор.       ‒ Все в порядке, детектив?       Одного взгляда в сторону Дика хватает, чтобы в очередной раз удивиться такой разительной отличности столь одинаковых созданий. Ричард бы наверняка смотрел холодно, прищурив глаза и пытаясь прочесть на моем лице причину человеческой реакции на дверь. Может, даже покопался в сети в поисках ответа, лишь бы выяснить эту неясность, неточность, не дающую спокойно сосуществовать с человеком. Дик же смотрит открыто, с легкой обеспокоенностью, наверняка продиктованной системой адаптации. В его глазах нет ни намека на надменность или холод.       И снова андроид игнорируется. Не ответив, я сминаю губы и спешу к соседней двери. Дик немедля отходит за мое плечо, пряча руки за спиной. И будь на его месте Ричард, мне бы пришлось кожей спины ощущать на себе изучающий, ледяной взор металлического цвета глаз, в серебристых нитях которых я путаюсь, как жалкая муха в сетях паука. Сейчас я ощущаю близость машины и ни капли не волнуюсь от этого. Немного раздражаюсь, но по крайней мере никто не смотрит мне в затылок, буравя дырку.       Бывшая соседка вспоминает меня сразу, как только открывает дверь. В ее гетерохромированных серо-зеленых глазах читается тревога от вида машины за моей спиной, но она старается скрыть ее, судорожно запахивая махровый халат и натянуто улыбаясь. Некоторое время мы стоим на пороге, и пока миссис Райли порывисто кивает головой и отвечает на вопросы дрожащим голосом, я говорю флегматично. Никогда не были близки с этим человеком, единственные причины, по которым мы были знакомы – один этаж на двоих и ее сын-залетный-дебошир. Женщина не раз благодарила меня за все время, что я вытягивала ее ребенка из передряг, возможно, только поэтому вдруг спохватывается и приглашает в дом с предложением подождать сына и выпить чашку кофе. От напитка я отказываюсь, но в дом все же входим, оставаясь на пороге.       «Так и знал, что все еще живет с мамой», огорченный вздох звучит в моей голове, на что я многозначительно смотрю в отражение зеркала на стене, заломив бровь. Хозяйка скрывается в доме в поисках телефона, Дик занят визуальным изучением коридора, и никто не замечает моего взгляда на свое отражение. «Не удивлюсь, если он так и не смог поступить в высшее учебное заведение»       Не удивлюсь, если парень продолжает сидеть на шее матери, что растила мальчишку в одиночестве. Слишком сильно она любит своего ребенка, спуская ему с рук любые проступки с одним единственным аргументом «ну он же мой сыночек». Не думаю, что когда-то обзаведусь своими детьми, однако убеждена, что если такое и произойдет – точно буду воспитывать по законам кнута и пряника.       Хозяйка торопливо входит обратно в коридор. Она еще не успевает остановиться, как судорожно дрожащими пальцами находит номер сына. От новости о разрисованных надгробиях женщина ни капли не удивляется, и нет в нашу сторону оправданий вроде «он не мог, вы все врете, откуда вам знать». Женщина даже не спрашивает, откуда у нас такая уверенность! Просто диктует телефонный номер, обеспокоенно кидая взгляды на желтый диод машины. Ее этот вид пугает, а меня, знающую, что Дик всего-навсего фиксирует цифирный набор и ищет его по спутникам, ничего не настораживает. Уже на выходе, когда мы оба вновь оказываемся в коридоре, перепуганная мать с уставшим лицом тревожно складывает руки на груди и окликает меня. Она же несколько взволнованно перебегает по нам обоим взглядом, когда на звук моего имени оборачиваемся и я, и Дик.       ‒ Я знаю, у вас хватает дел и без моих просьб, ‒ приглушенно проговаривает хозяйка квартиры, выглядывая из-за двери. ‒ Но если вам не сложно… не делайте ему больно.       От такой просьбы у меня брови вскидываются вверх. Не то, чтобы я удивлена – парень значится в полицейском участке как частая залетная птица, а зная работу патрульного, уверена, что мальчишке с достижением совершеннолетия не раз доставалось. И все же от этой просьбы и мольбы в потухших, уставших от вечных выходок сына глазах мне становится не по себе. Ощутив мелкий холодок по телу, я невольно веду плечами и, глянув на стоящего рядом Дика, глупо улыбаюсь.       ‒ Мы, конечно, полицейские, но не монстры, миссис Райли. Не факт, что это сделал он, так что нам будет для начала и разговора достаточно.       Женщина благодарственно кивает головой и закрывает дверь. Этот момент почему-то отзывается во мне грустью. Довольно приятная женщина, но слишком уставшая и обреченная. Боюсь представить что творится в душе человека, который так покорно просит не бить своего ребенка. От этой мысли на душе становится неприятно.       «Милая дама. Всегда было жалко ее»       Мрачно улыбнувшись, я прохожусь взглядом по дверям, скольжу по стенам и полам, после чего разворачиваюсь и устремляюсь на выход. Да. Прошло три года, но так ничего и не изменилось. Теперь, смотря на все это со стороны, я понимаю, что на самом деле не так уж и хорошо было здесь жить. Закрываться от окружающего мира с помощью двери – да. Но точно не ощущать этот дом своим, особенно осознавая, как много боли и страданий происходит вокруг.       Дик находит парнишку довольно быстро. Торговый центр, точнее – ресторан быстрого питания; еще точнее – ресторанный дворик. Преодолев расстояние в полном молчании, мы довольно быстро доезжаем до конечной точки. Внедорожник паркуется в отдалении от остальных машин, и парковочные места здесь такие узкие, что черной машине приходится занять сразу два. Прибрав с собой наручники на всякий случай, я выхожу на улицу, пряча металлические браслеты в заднем кармане брюк. Вряд ли парень обрадуется, увидев их в моих руках. По правде говоря, «художник» в принципе за всю жизнь контактировал со мной только перед дисциплинарным взысканием или арестом. Уверена, что реакция на меня у него выработана на уровне генетики, так что вряд ли спрятанные наручники помогут.       ‒ Полагаете, они вам понадобятся? ‒ Дик, вышедший из машины вслед за мной и остановившийся рядом перед капотом, осматривает вход на территорию центра. Снующие люди обеспокоенно и даже враждебно посматривают в нашу сторону, кто-то и вовсе меняет курс при виде машины на пути. ‒ За вандализм подобного рода ему могут присудить общественные работы с выплатой штрафа до тысячи долларов. Считаете, что преступник окажет сопротивление?       ‒ Я знаю этого парня, ‒ бурча это себе под нос, я убеждаюсь, что браслеты не сильно заметны под короткой курткой. ‒ Поверь мне на слово, он брыкнет через двухметровый забор, едва только почует мой запах.       ‒ Но это не разумно, ‒ андроид старается переубедить меня, вежливо склонив голову и вскинув внутренние края бровей. ‒ В случае сопротивления вы имеете право применить силу, более того, его штраф будет расти в геометрической прогрессии. Возможно даже допущение домашнего ареста на усмотрение присяжных.       ‒ А люди существа неразумные.       «Должен признать, что и машины в последнее время ведут себя не совсем рационально», добавляет Стэн. Выждав некую паузу, компьютер продолжает свою мысль. «Как бы странно это не звучало, замечаю подобное даже за собой»       Едва сдерживая улыбку и стараясь ее спрятать, опустив голову, я иду вперед. Введенный в недоумение подобным высказыванием Дик следует за мной не сразу, но должна сказать, я и не особо слежу за машиной позади. Как и не слежу за прохожими, среди которых находятся тыкающие пальцем экспонаты. Ведь мое внимание полностью погружено в слова Стэна, ушедшего всеми своими процессами в философские рассуждения задумчивым, мечтающим голосом.       «Но снова же, прожив шестнадцать лет в человеческом теле и наблюдая за тем, как меняется личность – сложно сохранить рациональность мышления. Не удивительно, что Ричард, проработав четыре месяца в вашем коллективе, приобрел свои привычки и взгляды…»       Стэн все продолжает и продолжает, говоря о довольно серьезных вещах будничным, даже театральным голосом. Мы ловко обходим невысокое ограждение, входя на территорию торгового центра, после чего под посторонние взгляды поворачиваем направо к дворику со столиками и креслами. Людей здесь немного в будний день, и все же достаточно, чтобы ощутить себя центром вселенной под эти настороженные взоры.       «… они же как чистые листы ватмана. Все, что наблюдаешь, оставляет свой след. А вас там так много, и столько разных отпечатков. Пожалуй, не будет открытием, если каждая машина по-своему выработает свою личность…»       Хмыкнув на эту мысль, я замедляю шаг и медленно прохожусь взглядом по обеденным местам. Деревянные столики, кресла из переплетений. Дик явно указал на это место, однако «художника» нигде нет. Он не мог просто так ускользнуть.       «…в конце концов, нельзя не меняться, контактируя с тем, кто имеет столько противоречий. Я знаю, ты не считаешь меня просто компьютером, но… я ведь не имею право на свое мнение. Но как его не иметь, когда я наблюдал за тобой на протяжении половины твоей жизни?», Стэн говорит с тревогой, но как бы улыбаясь в моем воображении, и мне становится обеспокоенно за него. Слишком много в его голосе взволнованности. Встав на месте, я сминаю губы и в очередной раз осматриваю столики. Дик делает то же самое, разве что смотря без какого-либо интереса. «Конечно, я не вижу ничего хорошего в том, что позволяю себе так много, но все время тешу себя оправданиями, что делаю это в твое благо. И знаешь… если быть честным…», то, как мечтательно и театрально начинался разговор, после себя оставляет только нерешительность и страх в голосе компьютера. От такой резкой смены я вскидываю брови и потупляю взор, позабыв о столиках. Создается впечатление, будто Стэну нужно… выговориться. Точно так же, как я это делала вчера рядом с Ридом. За шестнадцать лет ни разу не слышала такой интонации друга. От этого даже мурашки бегут по коже, сковывая тело невидимыми цепями. «Знаю, это может звучать странно или даже пугающе… но я давно об этом думаю, хоть и стараюсь отодвигать мысли на задний план, но… не хочу, чтобы ты решила, будто я сломался или что-то в этом роде, просто хочу, чтобы ты знала… Луиза, это он! Право, на два часа!»       От резкого крика в голове я едва не подпрыгиваю, но тут же по инерции поворачиваю голову в нужное направление. За дальним столиком сидит группа парней в темных одеждах, и кое-кто из них старательно прячет голову под черным капюшоном. Капюшон в солнечный день? Парень выглядит так подозрительно, что я даже ругаю себя мысленно за свою невнимательность.       Дик, отметив на моем лице настороженность, следует серыми глазами за моим взором. И едва я делаю шаг вперед, как «художник», все это время сгорбившийся над столиком и согревающий пальцы о кружку кофе, срывается с места, опрокидывая и стул, и столик. Его дружки, однако, делают то же самое. Все они, словно тараканы, с шумом разбегаются в стороны. Кто-то с грацией дикой кошки перепрыгивает через соседние обеденные места, кто-то с ловкостью картошки сшибает все на своем пути. Недавний взволнованный голос Стэна настолько выводит меня из состояния ясности, что я не успеваю среагировать. Так и стою в ступоре, наблюдая за идиотами, разбегающимися в стороны под недовольные взоры сидящих рядом людей. Вскоре парни скрываются окончательно. Несколько официантов, выйдя на улицу, обмениваются нелестными эпитетами, кидая в сторону умчавшихся довольно грубые оскорбления и обещания встретиться в аду.       «Вот это реакция… разбежались, как тараканы»       ‒ Беру свои слова назад, детектив Вольф, ‒ Дик, все это время наблюдающий за бежавшими «художниками» вместе со мной, прищуривается. Официанты тем временем вынуждены выслушивать недовольства других посетителей, собирая мусор. ‒ Вы в который раз оказываетесь правы. Люди и вправду неразумные существа.       «Не то слово. Бегут так, как будто ты пришла их в армию забрать»       ‒ Ты определил все личности? ‒ мы так и смотрим вперед, разговаривая друг с другом скорее на автомате.       ‒ Троих из пяти неизвестных.       ‒ Этого хватит. Идем, ‒ махнув в сторону поваленных стульев и стола, я разворачиваюсь и направляюсь в центр. Андроиду хватает мозгов не спрашивать о моих намерениях. Впрочем, о них он узнает, едва мы входим в здание в сторону магазинчика с кофе.       Время переваливает за час, когда внедорожник въезжает в изрядно пустующую парковку департамента. Солнце находится высоко над головой, отражаясь лучами в окнах высоток. Попивая кофе, я всеми мыслями на пути к участку нахожусь вокруг недосказанных слов Стэна. Сейчас он молчит, и почему-то кажется, что сожалеет о попытке рассказать о своих мыслях. Напряжение в его голосе не дает покоя, потому я, воровато глянув на Дика, обещаю самой себе уточнить этот момент у Стэна, как только останусь одна.       Возможно, стоило витать не в своих мыслях, а осматривать окружение. Покинув внедорожник, мне даже в голову не приходит, чтобы попытаться найти машину Рида на парковке. И очень зря. Ведь уже на входе мы с Диком натыкаемся на двоицу, один из которых зол и бурчит, а второй холоден и инертен. Разве что при моем появлении у Ричарда, стоящего в сторонке от разгоряченно разговаривающего по телефону Рида, меняется выражение лица. И без того тяжелый взгляд становится совсем ледяным, глаза буквально придавливают меня к месту. На секунду я даже замедляю шаг, держа кофе, однако тут же беру себя и свои пылающие огнем щеки «в руки» и натягиваю счастливую улыбку.       ‒ Привет, Гэвин, ‒ Рид как раз с гневом отрывает телефон от уха, матерно выругавшись напоследок в трубку. Его мельком брошенный взор остывает, после чего мужчина, перекатывая зубочистку из одного угла губ в другой, убирает устройство в карман и устанавливает здоровую руку на пояс. Регистраторы у стойки невольно цепляются за нас взглядами. ‒ У тебя все в порядке?       ‒ Ну, если считать полное отсутствие продвижения в деле порядком, то просто блять мечта, а не жизнь, ‒ устало вздохнув и заломив бровь, мужчина перебегает взором от моего лица к кружке кофе, после чего без спроса отбирает ее и делает несколько глотков. Моя рука от такой наглости так и остается висеть в воздухе. В нее же кофе возвращается в чуть опустевшем состоянии. ‒ Зато ты, я смотрю, вся сияешь.       ‒ Дело, конечно, дерьмовое, ‒ «Я бы даже сказал, хуе…», ‒ но я не намерена две недели ныть о несправедливости! ‒ Перебив вознамерившегося пошутить Стэна (да еще и так пошло!с каких пор он вообще так шутит?!), я недовольно хмурюсь и поглядываю на Девятку за спиной Рида. Того и гляди, что прожжет во мне дырку. Даже нравится наблюдать в его взгляде столько подозрений. ‒ К тому же у меня довольно приятный напарник, так что скучать не приходится.       От той улыбки, что играет на моих губах, мне самой становится отвратительно. Отойдя в сторону так, чтобы потерявшийся в моем поведении Дик оказался справа, я легко обхватываю его плечо пальцами. Сам андроид с недоумением взирает на этот дружеский жест, однако, как и предполагается, воспринимает его, как результат успешной интеграции. Мягкая, даже самодовольная улыбка трогает его губы, после чего машина без какого-либо смущения смотрит на Гэвина Рида. Тому явно не до шуток. Мужчина с отвращением кривит губы, словно увидев нечто гораздо неприятней, чем собственное имя на чужом теле.       И я бы даже позабавилась их реакциям, если бы весь этот театр был выполнен не ради другого создания. Ответа от Ричарда ожидать не приходится. Машина раздраженно сминает губы и утяжеляет свой взгляд, опустив низко расположенные брови. Диод на его виске озаряет профиль лица желтым оттенком, светодиод грозно перемигивается, бликует, и как же приятно видеть его таким взволнованным и злым!       ‒ Ну да, ‒ протягивает Рид, всматриваясь в меня подозревающими глазами. Спустя секунду детектив першит горло, делает шаг и, облизнув губы, кивает головой в сторону выхода. ‒ Давай-ка в сторонку отойдем, переговорить надо. А вы, ‒ Гэвин небрежно поднимает руку и делает в воздухе круг указательным пальцем, пройдясь взглядом по обеим Девяткам. ‒ Быстро шмыгнули в сторонку и не мешайте взрослым разговаривать.       Машины не отвечают, а мы не ждем их ответа. Ведь Гэвин, ухватившись за мое плечо, тащит меня на улицу, игнорируя мое сопротивление в виде несмелых подергиваний руки. Я только и успеваю впихнуть стакан кофе опешившему Дику, буквально волоча ноги за другом. Уже на крыльце мужчина отпускает меня, делая вперед несколько шагов. И он уже оборачивается ко мне, намереваясь выплеснуть все свои сомнения, как за спиной открывается дверь, и на улицу выходит несколько патрульных. Увы, но они отодвигают разговор ненадолго. Едва люди в формах скрываются, как чуть остывший Гэвин достает пачку и медленно выуживает сигарету, точным плевком отправляя зубочистку в урну.       ‒ И? ‒ огонек разжигается довольно быстро, несмотря на то, что у Гэвина свободна только одна рука. Только сейчас, сложив руки на груди и приблизившись к другу, я замечаю синие цифры на гипсе. Кто-то уже успел оставить свой номер. ‒ Объясниться не хочешь?       Его настороженный голос почему-то отзывается во мне улыбкой, и я спускаюсь вниз по крыльцу, усаживаясь на ступеньки. Риду некомфортно стоять над душой, потому мужчина быстренько пристраивается рядом, зажав сигарету зубами и протягивая мне пачку. Как раз вовремя. Свои я оставила в машине.       ‒ Тебя что-то смущает? ‒ я с благодарностью выуживаю «вредную привычку» и быстренько разжигаю искорки на конце сигареты, выпуская серые нити в воздух. Легкий ветер подхватывает их, но его слишком мало, чтобы быстро рассеять дым.       ‒ Ты флиртуешь со сраной машиной, ‒ Рид осматривает окрестности, чуть прищуриваясь от едкого дыма. Удивительно, но щетина на его лице стала немного короче, как и сами волосы. Видимо, кому-то пришлось посетить салон за неимением возможности привести себя в порядок одной рукой. ‒ Как думаешь, это может смущать?       ‒ Я не флиртую с машиной.       ‒ Да неужели? Я в этом море с шестнадцати лет плаваю, не надо мне лапшу на уши вешать, ‒ замечает Гэвин, глядя на меня, чуть повернув голову.       ‒ Оставь свои байки про свои похождения при себе, ‒ фыркнув это, я манерно вытягиваю из сигареты половину, прикрыв глаза. ‒ Мне осталось здесь проторчать не больше двух недель, так что я постараюсь выжать из них максимум.       Со стороны детектива слышится смешок. Один из тех вышедших патрульных вновь появляется на горизонте, взбираясь по ступенькам мимо нас. Мужчина в знак уважения придерживает козырек фуражки рядом с нами, и я одариваю его кивком головы. Рид оставляет человека без ответа, принявшись исследовать взором свои ботинки.       ‒ Боюсь спросить, как максимум связан с вшивой машиной. Ты девочка умная вроде. Надеюсь, не собираешься вляпаться в очередную дебильную историю, ‒ Рид подает голос, только когда патрульный скрывается из вида. Его слова на фоне моих намерений звучат так забавно, что мне, едва сдерживающей улыбку, хочется поделиться идеями и мыслями. Вместо этого я хищно облизываю губы и облокачиваюсь на свои колени, заполняя легкие дымом.       ‒ Кто бы говорил, человек, чье имя пишется на трупах.       ‒ Слышь, не по моей воле местные отправляются на тот свет с биркой на груди, ‒ мужчина пихает меня плечом в плечо, и мы некоторое время посмеиваемся, наблюдая за кусочком мира в открытых воротах. Люди снуют в разные стороны, кто-то поспешно ускоряет шаг при виде участка, кто-то не обращает внимания. Несколько раз из здания департамента выходят другие детективы, за которыми следуют Девятки, и меня каждый раз при виде машины секундно пробирает дрожь. Обликом они все, как один, но едва вижу глаза – волнение тут же отпускает. Слишком сильно они разнятся.       ‒ Что с твоей Сероглазкой? ‒ вспомнив о Ричарде, я тут же вспоминаю злость Рида при телефонном разговоре. Детектив немедля хмурится и возвращает взгляд на свою обувь. ‒ Продвижения есть?       ‒ Мы потратили пять часов на то, чтобы осмотреть каждую даже самую захудалую хирургическую клинику. Ничего. Даже в подвалах. Так что либо эта мразь имеет свою операционную в каком-нибудь вшивом складе, либо похищает людей в стиле НЛО.       ‒ Стой, ‒ я приподнимаю руку в просьбе притормозить мысли. Рид послушно замолкает, глядя на меня чуть искоса. ‒ Хочешь сказать, ты достал ордер на обыск каждого медицинского учреждения?!       Беспечное пожатие плечами, и я срываюсь на удивленные аплодисменты. С сигареты от таких резких движений срывается пепел, неприятно обжигая кожу.       ‒ Браво! Ты все-таки лег на стол Фаулера!       ‒ Шла бы ты знаешь куда, ‒ без обиды с улыбкой проговаривает Гэвин, добивая сигарету и отправляя окурок ловким броском в урну. Мой окурок отправляется в ту же сторону. ‒ Обошлось без членовредительства. Этот парень, из правительства, в общем-то нормальный. Быстро достал ордер по первой же просьбе.       ‒ То есть, ты рад, что в твое дело влез федерал? ‒ я усмехаюсь, вздернув один уголок губ.       ‒ Палки в колеса не вставляет, и это главное, ‒ хлопнув себя по бедру, детектив встает на ноги и кивает головой в сторону участка, предлагая вернуться назад. Я неторопливо следую его примеру, отряхивая ягодицы от возможной пыли.       ‒ Был бы толк от его помощи, ‒ поднявшись обратно на крыльцо, мужчина открывает передо мной дверь, но тут же замирает, пронзая меня недоуменным взором. И я пожимаю плечами, бросая слова на ходу. ‒ Убийцу ты не нашел ни в одной из клиник. А значит, в твоей теории огромная такая дыра.       ‒ Дыры имеют свойство лататься.       И я не могу поспорить. Шанс иметь хоть какую-то теорию дает возможность ощущать нечто вроде контроля над ситуацией. Уже в участке, все еще рассуждая на тему Сероглазки, мы даже не замечаем подошедших к нам машин, что занимают места за нашими спинами соответственно. По инерции беру протянутый мне стакан, полностью уйдя в размышления об убийствах вместе с Гэвином. Ведь я пропустила по сути два дня, выбившись из колеи событий, и потому глотаю каждое слово друга, впитывая информацию. Ее оказывается немного.       Труп у участка оказывается трупом за воскресенье, когда нам обоим казалось затишье. Позже, пока я в понедельник гоняла по улицам в бешенстве от обиды и боли, Гэвин обнаружил еще одно тело в одном из скверов. Камер там нет, так как место редко посещается людьми, и никого из нас не удивило отсутствие свидетелей. Вот только сегодня убийств еще не было, по крайней мере вызовов не поступало. Это вынуждает Гэвина чувствовать себя в подвешенном состоянии. Вообще все вынуждает его чувствовать себя в подвешенном состоянии. Люди мрут в «его честь», а он даже сделать ничего не может, выплевывая каждый раз теории и опровергая их.       У турникета мы с Гэвином прощаемся лишь ненадолго. Мужчина уходит вглубь участка, забирая с собой Ричарда, который все это время пялился мне в затылок. Я же, задержавшись у стойки с подстывшим кофе, обращаюсь к регистраторам с просьбой внести напрямую информацию о некоторых разыскиваемых личностях. Дик быстро передает все собранные данные, и мы устремляемся в холл. Увы, дойти до рабочего места мне не суждено. Ведь уже на входе в зал из-за угла показывается чей-то тонкий силуэт, звонко хохочущий и явно не следящий за дорогой.       ‒ Чарли, твою мать! ‒ ни я, ни Стэн не успеваем даже среагировать, как женщина в униформе, громко охнув, врезается в меня. Чуть теплый кофе в открытом картонном стакане угрожающе расплескивается в стороны, но от моих попыток увернуться от кофейной волны нет никакого толка. По белой рубашке под расстегнутой джинсовой курткой растекается коричневое пятно. ‒ Тебе для чего глаза даны?!       Чарли явно не находит, что сказать, испугано накрыв рот ладонями и сделав несколько шагов назад. Женщина… вечно у нее все на эмоциях. Ничуть не удивлена тому, как перепугано перебегает взгляд с меня на обошедшего меня из-за плеча Дика, что принимается оценивать ущерб на белой блузке, ставшей чуть прозрачной. Благо в участке присутствует от силы пять человек, и то самые адекватные. Те, что не станут впутываться в чужие разбирательства.       ‒ Прости, я не заметила тебя…       «Очки купи!»       ‒ Так по сторонам смотреть надо! ‒ шикнув это, я отдаю стаканчик Дику и принимаюсь стаскивать с себя джинсовку. Офицер полиции так и остается стоять перед входом, держа ладони у рта и наблюдая за тем, как я отхожу к своему столу, расставив руки в стороны, лишь бы не запачкаться сильнее. С места Гэвина звучит невеселый смешок. В общем-то, он не единственный, кто заинтересован сложившейся ситуацией. Ричард надменно, прикрыто посматривает в нашу сторону, ловя каждое наше слово и движение.       ‒ Все в порядке, детектив Вольф?       Этот обеспокоенный вопрос я слышу уже в сотый раз, и он меня дико бесит, но вместо того, чтобы вспылить, я аккуратно складываю куртку на рабочем столе и мягко улыбаюсь андроиду, в чьих серых глазах читается обеспокоенность.       ‒ Ты этот вопрос задаешь каждый раз. Тебя так сильно волнует мое состояние?       Девятка от такого вопроса задерживает на мне взгляд, вскидывая брови и склонив голову. В его выражении лица можно прочитать посыл вроде «само собой волнует, странно, что вы вообще об этом спрашиваете», но Дик не спешит озвучить свою мысль. Андроид отставляет стаканчик на стол, вновь блуждая взглядом по коричневому пятну.       ‒ Ладно, красавчик. Жди здесь, я сейчас вернусь, ‒ ух, как хочется посмотреть на Ричарда в этот момент! Но боюсь, что мое внимание может показаться ему, как попытка в свою очередь привлечь внимание к себе, а это значит, что вся моя задумка пойдет псу под…       Ай, к черту! Делая вид, что занята своим пятном, я искоса поглядываю в направлении рабочего места Рида. Гэвин давно ушел вниманием в работу, даже больше. Мужчина, кинув на меня и на застывшую Чарли саркастичный взор, кидает Ричарду нечто вроде «Я в улики, жди здесь» и уходит. Но Ричард, кажется, не слышит его. Его серые глаза придавливают меня к месту, губы сжаты в тонкую полоску. Секунда – и желтый диод меняется на кровавый. Как же ему везет, что здесь больше нет Девяток, да и людей практически нет.       Увы, но мой взгляд не остается не замеченным. Глаза Ричарда резко меняют свое выражение, становясь темными и холодными, и мне приходится быстро ретироваться в сторону женского туалета. Что ж, пусть я и зла на Чарли, все же она появилась как нельзя кстати. Мало того, что Дик проявил обеспокоенность, так это еще и позволило отозваться к нему благодарностью, приправленную легким флиртом. Боюсь представить, что творилось в голове у Девятки, чей диод не мог решить, какой цвет лучше подходит под его психическое состояние.       Женский туалет, находящийся неподалеку от кухни, довольно просторный. Серые, высокие стены, широкое зеркало, протягивающееся над тремя белыми раковинами. К счастью, три серые кабинки, выполненные из кафельных стен и двери от пола до потолка, оказываются свободными, а значит, можно попытаться привести порядок не только на теле, но и в душе.       Отойдя к дальней раковине и уложив на ее край взятый с собой телефон, я раздраженно осматриваю свое отражение в зеркале. Темное пятно расползлось от груди до живота, и мне приходится закатать рукава, чтобы попытаться оттереть пятно, не намочив манжеты. Шум пущенной из крана теплой воды обволакивает все звуки вокруг, отдаваясь эхом от кафельных стен. Я не замечаю их, даже радуюсь возможности не слышать в голове маленького еврея, что беснуется из-за испорченной одежды. Обидно выкидывать рубашку в мусорку. А ведь именно этим мне и придется заняться дома, учитывая, что попытки стереть кофе мокрой салфеткой сказываются только еще большим пятном. Чувствуя, как в груди нарастает злость, я всплескиваю руками и укладываю ладони на холодные края раковины.       «Не расстраивайся», вдруг вещает Стэн, отмечая во мне признаки агрессии. «Это всего лишь одежда»       Проигнорировав компьютер, я устало стаскиваю резинку с волос. Свора мурашек охватывает тело от головы до пят, и это чувство позволяет мне на секунду другую снять напряжение. Эхо воды отдается в сознании туманом, я позволяю себе вернуть руки на раковину и, запрокинув голову, уйти в себя на некоторое время. Не скажу, что день напряженный, даже напротив, довольно приятный на эмоции. Однако все же эти резкие перемены в жизни сказываются внутренней тревогой. Не люблю играть на публику. Кто ж знал, что строить счастливую морду рядом с гребаной жестянкой будет так сложно…       Не открывая глаз, я облизываю губы и разминаю плечи. Мысли так и бьются о черепушку, подстраиваясь под биение сердца в звуке эха воды, но я не обращаю внимания на попытки разума убедить меня бросить дурацкую затею с Ричардом. Поворачивать уже поздно. Я и так слишком далеко зашла в своем отношении к Дику, тем более выставляя их публично. Ну и что, что Ричард не реагирует физически. Просто нужно подождать. Немного подождать.       А может, он и не станет реагировать? Может, все его действия и впрямь последствия разросшейся системы адаптации? Может, все его взгляды, диоды – все это мне просто кажется в силу того, что я хочу видеть именно это? И мои попытки вывести машину на ревность ничем не обернутся. Ведь теперь я не нарушаю условия пари, даже наоборот усугубляю их столь вежливым и ласковым отношением к Дику. В конце концов, Ричард машина, а я лишь пытаюсь доказать себе обратное. Вполне возможно, что Ричард на деле никак не реагирует на мое поведение. Отмечает послушание в виде не нарушения пари, и на этом все…       ‒ Знаете, ‒ от холодного, жестокого и одновременно заинтересованного голоса, поглощаемого эхом воды, я заметно дергаюсь. В груди тут же образуется черная дыра, засасывающая предшествующие мысли. Дыхание перепугано сбивается от вида Ричарда, что стоит рядом, полностью повернувшись ко мне с довольно раздраженным взглядом. ‒ Я и ранее был склонен считать, что все люди имеют мазохистские наклонности, но вы убедили меня в этом окончательно.       ‒ Боже! ‒ схватившись за сердце, я другой рукой накрываю глаза. Сердечный орган не просто отдается биением вен в висках, но буквально пробивает себе путь наружу сквозь ребра. Такого страха я даже вчера не испытывала! ‒ На кой черт так пугать?! Так ведь и инфаркт словить можно!       Он не отвечает, а я и не жду ответа. Смотрит так жестко, как будто это его имя я отобрала и нарекла довольно неприятным сокращением. Успокоив свое дыхание, я возвращаюсь к попыткам стереть с груди пятно. Отнюдь должного эффекта это не приносит. Рубашка только сильнее становится влажной и темной. Да и делаю я это скорее в желании деть руки и глаза куда-нибудь подальше от машины, от которой веет опасностью.       ‒ Зачем ты вообще пришел сюда? Не помню, чтобы машинам было нужно в туалет, ‒ грубо съязвив, я убираю волосы за уши и принимаюсь яростно растирать пятно на белой ткани. Мельком в отражении отмечаю, как сужаются глаза Девятки и как бликует золотой диод на виске.       ‒ Хотел бы уточнить у вас границы вашего инстинкта самосохранения, ‒ парирует андроид, говоря едва ли не сквозь стиснутые зубы.       ‒ А тебя что, что-то не устраивает? ‒ в порыве эмоций, я разворачиваюсь к Ричарду всем телом и смотрю надменно, вздернув подбородок. ‒ Я не нарушала условий пари, которые ты, между прочим, сам и установил.       ‒ Я просил быть вежливой, детектив, а не флиртовать, ‒ цедит Ричард, сверкая серебристыми молниями из глаз. От этого взгляда меня пробирает на дрожь. Приходится держать себя в руках, стискивая салфетки в похолодевших от воды пальцах.       ‒ Ты сам понимаешь, чего хочешь? ‒ шум воды практически перекрывает наши голоса, потому мы позволяем себе говорить во весь голос, понимая, что никто другой за дверью не услышит. Между нами максимум метр, но я, глядя снизу вверх, и этот несчастный метр ощущаю, как довольно слабую преграду. Тем более теперь, когда яростный взгляд серых глаз перебегает по моим черным зрачкам, как под черной рубашкой сверкает яркий, золотой цвет. Помню его вчерашнее обещание привести наказание в исполнение в случае, если что-то не устроит, но не думаю, что он вздумает совершать подобное в участке. Или… вздумает? И почему от этой мысли мне становится жарко в серебристых сетях этих удивительных, ясных глаз? ‒ То тебя не устраивает, когда я злая, то не устраивает, когда я добрая! Чего тебе вообще надо-то, сам знаешь?       ‒ Только соблюдение условий пари, которое вы, между прочим, проиграли, ‒ андроид показательно кивает головой в сторону двери, намекая на темный, хвойный лес. От этих воспоминаний во мне играет азарт. Даже здесь, в женской уборной посреди запахов чистящих средств, я вдруг ощущаю фантомные ароматы хвои и пыли. Кожа от этих упоминаний покрывается мурашками. Мокрая рубашка только усиливает эффект, создавая легкую дрожь от ощущения холода. ‒ Я ожидал, что вам будет сложно, но не предполагал, что настолько.       ‒ Не помню, чтобы в пари было условие про флирт, ‒ от этих саркастичных слов Ричард хмурится, явно понимая, что я права. Незаметно для нас обоих машина чуть подается вперед корпусом, угрожающе всматриваясь в мое лицо и играя желваками в осознании своего проигрыша. ‒ И уж точно не тебе, машина, решать, где, когда и с кем мне заигрывать, ‒ дополняя эти слова грубым касанием указательного пальца по синему треугольнику, я с улыбкой, но жестко проговариваю эти слова. ‒ Ясно?       Кажется, ему ясно. Но не ясно мне. Ведь уже в следующую секунду андроид, сузив глаза, смотрит знакомым взглядом, от которого не веет ничем добрым. Так машина уже смотрела в мою сторону. На территории больничного комплекса. Под деревом. За минуту до представления с ложным убийством бабочки.       Развернувшись обратно к зеркалу, я поправляю сползшие рукава и возвращаюсь вниманием к рубашке. Ричард не двигается с места, продолжая изучать меня хитрым в предвкушении чего-то «болезненного» взглядом. Проходит не меньше десяти секунд прежде, чем слышится хищное «Неужели?..». Дальнейшее происходит как в тумане.       Ухватив мое плечо цепкой хваткой, андроид грубо дергает меня в сторону дальней кабинки. Я даже осознать ничего не успеваю, не то, чтобы выключить воду из крана, как оказываюсь прижатой спиной к его груди, оставаясь лицом к закрывшейся за нами двери.       ‒ Что ты…       ‒ Тихо, ‒ грубо, но заговорщицки прохрипев мне на ухо, Ричард, одной рукой обхватив меня за плечи, другой зажимает рот. И рядом с ним так жарко, так тесно, что мне вдруг кажется, как подступает тьма. Даже сквозь слои одежды ощущаю его тепло, впитывая все до последней капли. Ноги, что недавно по инерции сопротивлялись, наливаются тяжестью, каменея в каждой мышце. ‒ Мы ведь не хотим, чтобы нас заметили.       Эти слова выдергивают меня из вороха воцарившихся в груди чувств, и я недоуменно хмурюсь, не в силах повернуть голову и взглянуть на своего «тюремщика» в поисках ответа. Впрочем, оно и не нужно. Ведь за дверью слышатся торопливые шаги, которые прекращаются лишь на несколько мгновений. Позже они возобновляются по направлению к кабинке, и на этом моменте мне кажется, что мое сердце готово выпрыгнуть через рот, подальше от этих тревожных чувств. Кажется, Ричард ощущает мой страх. Удерживающая тело рука вдруг принимается успокаивающе гладить плечо. От этих движений и ощущения легкого дыхания на правом виске меня уносит прочь, подальше от кабинки, участка, вселенной. Только и могу, что цепляться за запястье руки, накрывшей мои губы.       ‒ Лу, ‒ от ее голоса мне хочется взвыть волком от ярости и гнева, но я удерживаюсь, погружаясь в прикосновения андроида всем разумом. Ричард был прав. Стоит ему нарушить мои границы, как сознание и тело полностью подчиняется. Лишь бы это не превратилось в нечто большее, чем просто похоть. ‒ Лу, ты там? Я видела, как ты сюда заходила.       Прижимаясь друг к другу, мы точно скрывающиеся от мира не решаемся подать хоть какой-то знак. И я готова признаться самой себе и даже Девятке, что не стала бы кричать или звать на помощь, если бы Ричард не держал мой рот закрытым. Но все это слишком интригует, чтобы прерывать. Потому я откидываю голову ему на плечо, отмечая изменение в его дыхании, как если бы Девятка улыбается.       ‒ Да брось! ‒ Чарли канючит, постучав в дверь два раза. И я готова убить ее, просто разорвать на части! Однако ее присутствие здесь делает момент еще слаще, прибавляя к эндорфинам еще и адреналин от возможного вскрытия наших с Ричардом тайн. ‒ Если так не хочешь разговаривать со мной, то хотя бы постучи два раза.       Несколько секунд затишья, и Ричард, оторвав от моих плеч руку, протягивает сжатый кулак. Дверь отдается легким стуком, поглощаемым непрекращающимся шумом воды, после чего мужская ладонь укладывается на мокрую ткань на животе, ощутимо сминая ее пальцами.       ‒ Отлично! Я уж думала, что ты совсем одичала.       Ее голос тонет в шуме воды и шагов, но я слышу, как патрульный продолжает что-то рассказывать и небрежно извиняться, стоя где-то в отдалении. Почти на минуту звук воды дребезжит, явно намекая на то, что Чарли умывает руки. Но меня не интересуют ее слова. Всеми мыслями я здесь, в тесной кабинке, прижатая спиной к широкой груди Ричарда. Обмякаю от каждого поглаживания по животу, от приятного скольжения большого пальца по скуле. Готова раствориться в нем, как сахар в кофе, и меня это не смущает. В конце концов, именно этого я и добивалась весь день, выводя машину на ревность.       ‒ Какая болтливая личность, ‒ хриплый шепот в ухо отдается во мне волной дрожи, и я напрягаюсь, ощущая электрические разряды по позвоночнику. Его губы практически касаются мочки, отчего вселенная закручивается по спирали, делая меня центром. Каждый раз машина вторгается в мое личное пространство, и каждый раз мне кажется, что волнительней, чем сейчас, больше не будет. Но я оказываюсь не права. Ведь уже сейчас я буквально таю в его руках, дыша тяжко и прикрывая глаза вздрагивающими ресницами. ‒ Не удивлен, что у офицера так мало дружеских связей в департаменте.       Мне нечего ответить по двум причинам: я не могу это сделать физически и не могу это сделать морально. Слишком сильно мешают рука на губах с пеленой блаженного тумана в голове. Слишком ярко играет чувство предвкушения от осознания, что происходит здесь, в участке, и кто стоит по ту сторону двери. Чарли продолжает что-то говорить, ее голос так часто меняется в интонации, и я бы даже попыталась уловить ее настроение, которое всегда скачет с кочки на кочку, однако мне абсолютно наплевать. Вместо этого я тяжко и хрипло дышу, закрыв глаза, вслушиваясь в шум воды. Всем телом ощущаю, как вздымается и опускается мужская грудь, к которой прижимается моя спина, и пусть эти движения имитированные – на деле они позволяют мне прочувствовать «жизнь» в этом создании, что непременно делает нашу близость слаще.       ‒…вообще-то спросить хотела, ‒ Чарли скачет с темы на тему. Вот она небрежно просит прощения за кофе на рубашке, тут же она рассказывает, как едва не переспала с бывшим мужем. Меня бесит ее голос, бесят ее слова, бесит все, что касается офицера, потревожившего наше уединение в уборной, но Ричарду без усилий удается усмирять мой пыл. Достаточно прочувствовать, как на животе натягивается мокрая ткань рубашки под стиснутыми пальцами андроида, как приятно скользит большой палец по коже щеки. Вена на виске и без того пульсирует в бешеном режиме от учащенного, рваного дыхания, а когда виска касается мужская щека с легкой имитацией щетины – кажется, я готова продать душу Дьяволу, лишь бы Чарли никогда не замолкала и не покидала уборную, позволяя нам делить пару метров на двоих. И то ли Чарли читает мои мысли, то ли она сама по себе такая идиотка (да), но девушка продолжает говорить, перебегая с одной темы на другую. Ее голос становится натянутым, хищным, и я мимолетом воображаю себе, как девушка у той самой раковины снимает фуражку и манерно поправляет рыжие волосы. ‒ Ты ведь с Гэвином довольно близка… он сейчас весь потрепанный, побитый. Как думаешь, может, мне стоит к нему с бутылочкой вина заглянуть?.. ну там, типа я такая заботливая…       ‒ Люди такие близорукие. Вам так нравится строить иллюзии вокруг себя, видя только то, что вам хочется видеть, ‒ тихо шепчет Ричард, переключая мое внимание обратно на себя. И я бы рада вслушиваться в его хриплые слова, если бы они не казались мне неуместными. Пока андроид продолжает рассуждать с насмешливым тоном, я отстраняю от его плеча голову, с угрозой дернув ею в его сторону. Девятка словно бы усмехается, мягко отвечая моей реакции. ‒ Вы правы. Подслушивание чужих разговоров можно рассчитывать как вмешательство в частную жизнь. Пожалуй, нам следует заняться вопросами наших с вами отношений.       Удовлетворившись ответом, я снова возвращаю голову на его плечо, даже не пытаясь стряхнуть ладонь с губ. Она же дает мне хоть как-то расслабиться, не боясь сорваться на громкий стон. Ведь машина не теряет время. Та рука, что сминала ткань на рубашке, медленно и демонстративно принимается расстегивать пуговицы. Одна за одной, снизу вверх. Его холодные пальцы мимолетом касаются такой же холодной кожи, и эти касания отзываются волной мурашек. Словно натянутая струна, я напрягаюсь, еще сильнее сжимая запястье машины обеими руками. Лишь бы не сорваться на стон. Святой Люцифер, дай мне сил не сорваться на стон…       Чарли все болтает и болтает, и ее голос словно скорый поезд уносит меня куда-то вдаль от осознания опасности, которая стоит у зеркала по ту сторону. Узнай Чарли о том, что творит Девятка – последнего быстренько отправят обратно в «Киберлайф». Чего-чего, но этого мне точно не хочется, особенно теперь, когда мужская рука, мягко освободив меня из плена пуговиц, бережно скользит расслабленными пальцами по ложбинке между грудей. От его откровенных действий я замираю вместе с дыханием, вздрагивая ресницами закрытых глаз, и когда ладонь медленно, но грубо стискивает левую грудь вместе с поролоновой белой чашкой бюстгальтера, с приглушенным писком выдыхаю воздух. Дыхание машины на виске меняется – он снова улыбается, наслаждаясь моей реакцией.       ‒ Знаете, ‒ дождавшись, когда голос Чарли станет заливистым и лукавым из-за какой-то откровенной «девчачьей» темы, Ричард с характерным звуком облизывает губы, говоря мне прямо в ухо. ‒ Я и впрямь не могу применить к вам штрафные санкции, учитывая, что вы не нарушали условие пари. Но мы с вами… ‒ Чарли на несколько секунд замолкает под звук воды, и Ричард делает то же самое, застыв с рукой на груди. Только когда патрульный вновь соскакивает на тему «секс-куклы намного круче мужчин», Девятка очерчивает пальцем контур чашки нижнего белья, после чего им же проникает под слой белого поролона. Ему ничто не стоит найти пульсирующую горошину соска, которая требует ласки вот уже несколько минут. ‒ …оказались в довольно неловкой ситуации. Будет досадно ею не воспользоваться.       Пользуйся, Господи, пользуйся столько, сколько тебе хочется! Уверена, не будь Чарли за дверью и этой руки на губах, я бы без всякого стеснения просила больше ласк, срываясь на рваные стоны от этих прикосновений. Кожа словно тлеет под его пальцами, покрываясь мурашками и вереща в голове неестественным, блаженным криком. Боюсь представить, какие отчеты получает Стэн в эти мгновения. Не удивлена, что компьютер решает не вмешиваться в моменты единения человека и андроида, оставаясь сторонним наблюдателем.       ‒ Судя по всему, вы не против, ‒ глухо хрипит Ричард, оставив мою грудь в покое. Воцарившееся спокойствие в теле сводит с ума временно, ведь сразу после того, как палец выполз из-под плотной ткани бюстгальтера, та же рука будоражаще и испытывающе продвигается вниз по вздрагивающему животу. Бедра неосознанно подаются вперед, как бы приглашая пробраться под тесные брюки, и сердце восторженно кувыркается в груди, когда нагретые пальцы машины ловко освобождают меня от плена пуговицы и ширинки. Очередной, сдавленный стон вырывается прямо из грудной клетки, я невольно в нетерпении принимаюсь переминаться с ноги на ногу. Ричард, явно недовольный этим фактом, грубо прижимает меня к себе, сильнее сдавливая губы ладонью. ‒ Уверен, то, что вы испытываете прекрасно, но постарайтесь вести себя тихо. Если, конечно, не желаете себе проблем.       Мне так хочется съязвить, напомнить, кто именно в случае отклонений отправится на свалку, и что проблемы явно будут не у меня, однако мне не позволяет ни рука на губах, ни желание в продолжение этих сладких мук. Стиснув зубы и стараясь взять сознание под контроль, я приоткрываю глаза и цепляюсь взглядом за ручку двери. Голос Чарли продолжает тонуть в шуме воды вкупе с пеленой тумана в голове, они же окончательно теряются во внимании, как только мужские пальцы соскальзывают вниз, под брюки. Все, что меня спасает от громкого стона – всего лишь тонкая ткань белья, которая и так стала горячей и влажной. Благо, Ричард не предпринимает попыток добраться напрямую к пульсирующей плоти, всего-навсего с давлением поглаживая половые губы сквозь белье.       Сознание плывет где-то под потолком. Дверная ручка не спасает. Напротив, она расплывается в ворохе салютов в груди, заставляющих сердце биться о ребра разъяренной птицей. Я хмурюсь от этих ощущений, сдавливаю стон еще на пути к горлу, и это довольно тяжко, учитывая, как тяжело вдруг дышит Ричард на ухо, как согревает тело его грудь под слоем одежды. Блекло думаю о том, что так хорошо с машиной не должно быть. Но тут же посылаю эти мысли к чертовой матери, окончательно отдаваясь воле Девятки.       ‒ Лу?.. ‒ словно из-за далеких гор доносится нетерпеливый голос Чарли. Движения под брючной тканью замирают, Ричард не убирает руку, но и не торопится продолжать, понимая, в какой заднице мы оказались. Ведь патрульный, не получая от меня никакой реакции, предпринимает попытку дозваться, пусть и в таком пренебрежительном тоне. ‒ Слушай, ты там что, померла?       Решение приходит в голову в ту же секунду. Знаю, то, что я задумала покажет меня, как окончательно подчинившегося человека, но черт возьми, я и не собираюсь больше этого скрывать от самой себя. Да, я подчинилась. Да, мне хорошо. И пусть мне будет стыдно за это, пусть я буду ненавидеть себя за слабый характер, пусть эти минуты блаженства в руках Ричарда ничто по сравнению с тем, как страшно и больно будет потом смотреть на машину и на свое отражение. Все же у меня есть еще козырь в рукаве и он, возможно, изменит ход нашего извечного соревнования «кто кого сломает».       Отцепив одну руку от запястья машины, я нерешительно под наблюдательным взглядом Девятки протягиваю кулак и делаю два несмелых удара. Чарли цокает языком, но комментировать мое нежелание общаться не собирается. Это спасает, особенно теперь, когда рука возвращается обратно, цепляясь за рукав Ричарда скорее в поиске опоры, а не попытке стащить с губ ладонь.       Девушка продолжает о чем-то говорить, и я, вдруг почувствовавшая легкость от признания себя зависимой от Ричарда, трусь виском о мужскую щеку, как бы выпрашивая одобрения, похвалы. Ее же я получаю, когда Девятка, возобновив действия под брюками, с улыбкой шепчет мне на ухо, вызывая трепет в груди:       ‒ Хорошая девочка, ‒ от этих слов я словно пьянею. Так приятно их слышать, так приятно ощущать холодное дыхание на разгоряченном виске с пульсирующей веной. Чувствую, что его губы от моего уха отделяет вшивый сантиметр, может, даже меньше. Не хочу, чтобы между нами было расстояние. Хочу прижиматься к нему так же сильно всем телом, как сейчас прижимаюсь спиной к его груди. Хочу увидеть сияющий желтым или красным диод под рубашкой, хочу стаскивать с него пиджак с номерными знаками, заглядывать в серые глаза и путаться в серебристых сетях. Хочу быть ближе… и так легко от этого признания самой себе. Словно все становится на свои места.       ‒ Кстати, все хочу спросить, ‒ голос Чарли вдруг становится громче, вынуждая меня испытывать мелкую вспышку страха. Патрульный явно подошел к двери, облокотившись об нее спиной. ‒ Что ты сделала с машиной Гэвина? Он так смотрит на тебя, словно готов отыметь прямо на столе посреди участка.       Слова осознаются мной не сразу, и причиной тому изменение в дыхании Ричарда, как будто бы он… усмехается. В это же мгновение холодный, влажный кончик языка касается края уха, поднимаясь вверх и оставляя мокрую дорожку, от которой у меня подкашиваются колени. Я забываю о словах Чарли, забываю о том, что окружающие, оказываются, не слепые. Приходится с силой цепляться за удаляющийся голос Чарли, отзываясь на поцелуй Ричарда в мочку мелкой дрожью во всем теле.       ‒ Хотя он вообще сам по себе сильно отличается, ‒ задумчиво протягивает Чарли, вновь играя с потоком воды. Ее голос заметно теплеет, становится хищным. ‒ Такой взгляд… я тебе даже завидую. Будь у меня в распоряжении такая машина, давно бы нашла ей разумное применение. Если, конечно, у него есть что применять.       ‒ Офицер явно настроен сотрудничать, детектив, ‒ тихо шепчет Ричард, болезненно надавливая на пульсирующую точку под тканью белья. Приходится сдавить громкий стон, вырывающийся из груди, ясно осознавая, куда ведет Ричард в своих рассуждениях. ‒ Как думаете, мне стоит обратить на него свое внимание?       Я отчаянно мотаю головой настолько сильно, насколько возможно с рукой на губах. Отдать Девятку этой сраной дуре? Вот еще! Уж кто и будет пожинать плоды своей работы с машиной, так точно не она. И вообще никто другой. Ничего не подозревающая Чарли тем временем тоскливо рассказывает, как скучает по секс-андроидам, которые довольно быстро адаптируются под человеческие предпочтения.       ‒ Желаете, чтобы я оставался только с вами? ‒ я даже не задумываюсь над своими реакциями, только судорожно киваю на этот вкрадчивый вопрос, жалобно нахмурив брови. Не просто желаю. Требую! ‒ В таком случае будет справедливым, если и вы будете вести себя разумно, не играя на моем терпении.       Понимаю, к чему клонит андроид, и потому без уточнений продолжаю кивать головой, прижимаясь к Ричарду спиной все сильнее. Грубоватые движения под брюками в виде скольжений вдоль выемки на белье заполоняют разум, я таю в его руках, ощущая сладкую газировку в своей крови. Комок внизу живота разрастается, становится тягучим, требовательным, и мне так хочется утолить эту жажду, наплевав на всякое самообладание и вцепившись в машину мертвой хваткой. Единственное, что удерживает от необдуманных решений – патрульный снаружи. Впрочем, она уже теряет терпение. За дверью слышится небрежное прощание в виде «Ладно, как вылезешь – встретимся», после чего слышатся тонущие в звуке воды шаги. Как хорошо, что этой тупице не хватило ума выключить кран. Ведь Ричард, уже теряющий терпение, даже не дожидается ухода Чарли. Едва слышится звук открываемой двери в уборную, как Девятка бросает нетерпеливое «Наконец-то», резко спустив ладонь с губ на шею, грубо разворачивает меня и с громким стуком прижимает спиной к стенке. Ласки под тугой тканью обрываются сиюминутно, на место сладкому, пульсирующему удовольствию приходит тупая боль в затылке, на которую я отзываюсь болезненным вскриком. Кажется, кое-кто перебарщивает в своих намерениях показать власть, слишком больно отзывается черепушка от удара о стенку.       ‒ Довольно неприятный человек, ‒ рассуждая вслух, Ричард вынуждает меня беспомощно ловить воздух ртом из-за цепкой хватки на шее. Перед глазами мелькают редкие вспышки, они же быстро поглощаются эндорфинами в крови от понимания, где мы и что творим. И было бы куда проще, если бы не приходилось стоять на носочках из-за руки Ричарда, что приподнимает меня слишком высоко для моего роста. ‒ Должен признать, я решил, что она возжелала остаться здесь навечно. Впрочем, я был бы не против.       Последние слова произносятся хрипло, ведь Ричард, медленно блуждая взглядом потемневших глаз по моему лицу, продолжительно задерживается на приоткрытых от боли губах. Даже находясь приподнятой и прижатой к стенке, мне все равно приходится смотреть снизу вверх, ощущая всем телом его близость. Девятка словно испытывает мое терпение, изредка сжимая пальцы на шее и возвращая вторую руку под ткань брюк. В этот раз машина решает зайти дальше. Туда, где уже слишком мокро и жарко, где плоть пульсирует в требовании удовлетворить потребности, где мышцы просят тесных прикосновений, а любые касания отдаются болью из-за продолжительного отсутствия разрядки. И я снова цепляюсь за его руку, как за соломинку над болотом, глядя в холодный металл глаз хитро, но озлобленно. Даже у меня терпение не резиновое. Хочет поиграть в эмоции? Будет ему игра в эмоции.       ‒ А ты, я смотрю, вообще никогда не против. Может, скажешь, откуда в тебе столько… ‒ приходится на несколько мгновений закрыть глаза и облизнуть пересохшие от напряжения губы, когда Ричард с любопытствующей улыбкой и наблюдательным взглядом проникает в мою плоть пальцем. Это уже третий по счету контакт за все время нашего «сотрудничества», но каждый такой раз воспринимается мной острее предыдущего. Готова разорвать на нем одежду здесь и сейчас, лишь бы скорее ощутить его присутствие полностью, а не с помощью каких-то пальцев. Как только сердце перестает делать кувырки, отзываясь в Ричарде надменной улыбкой, я, тяжко дыша, продолжаю мысль порядком охрипшим голосом, ‒ …откуда в тебе столько желания?..       ‒ Вряд ли это можно назвать желанием, ‒ ласково произносит машина, задирая мой подбородок все выше. Приходится болезненно, но беззвучно шикнуть, стискивая зубы. ‒ Но с каждым разом я начинаю допускать абсурдную мысль, словно бы вы нарочно проверяете мое терпение на прочность. Что это, детектив? ‒ постепенно переходя на приглушенный, хриплый шепот, андроид подается вперед, оставляя между нами не больше десяти сантиметров. ‒ Чего вы так желаете?       Пытки под брюками прекращаются, и я завороженно смотрю, как Ричард, глядя на меня в упор, приподнимает руку и… прикасается губами к большому пальцу, слизывая языком смазку. Меня словно электричеством бьет от этих картин, не говоря уже о холоде стального цвета глаз, что испытывают мою стойкость на прочность. Но о какой стойкости можно говорить, когда Ричард с таким энтузиазмом проходится языком по мягкой подушечке, после чего, не спуская взора, прикладывает этот же палец к моим открытым губам? Не знаю, что движет мною в этот момент, однако я, глухо застонав, позволяю ему проникнуть в рот, касаясь языка. Мгновение – и губы на рефлексах жадно смыкаются, обхватывая палец со всех сторон. Только и могу, что жалобно, приглушенно скулить, прикрыв глаза и наблюдая за ярким перемигиванием желтого диода.       ‒ Вы желаете меня, детектив? ‒ Ричард мягко вытягивает палец из моих губ, чуть надавив на язык, после чего, убрав черную прядь волос за ухо, сокращает расстояние до минимума. И снова это будоражащее дыхание на губах, снова легкое касание кончиков носов, от которого мир выбивается из-под ног. Я могу рассказать ему, как сильно желаю, как сильно хочу, как сильно тянусь к нему телом (и душой?..), однако хищно и легко улыбаюсь, без стеснения изучая взглядом мелкие морщинки на его приоткрытых словно в готовности к поцелую губах. ‒ Неужели так сложно это признать?       ‒ А мне ли признавать, Ричард? ‒ мы окончательно переходим на шепот, вот только мои слова вызывают у машины беспокойство. Нахмурившись, андроид испугано перебегает взором по моим глазам, отмечая в них исключительную уверенность. ‒ Ты так стараешься доказать мне мою зависимость от тебя, а сам ни в чем признаться не хочешь?       Ох, это чувство, когда власть возвращается в твои руки! Когда отобранный кем-то контроль вдруг оказывается в твоих руках, когда инициатива с корнем выдирается из чужих пальцев! Ричард так взволнован и тревожен, что тут же отстраняется, и его желтый диод теперь смотрится по-особенному сладко. И пусть мне не хватает воздуха, а носки обуви отчаянно пытаются удержаться на полу, все же я выдаю самодовольную улыбку, говоря хриплым шепотом.       ‒ Например, что вместо того, чтобы вернуться на склад, ты заставляешь взять себя в дом? Или как ты поставил цель узнать о событиях семнадцатилетней давности? ‒ каждое мое слово вынуждает его настороженно выпрямляться, все еще прижимаясь ко мне всем телом. Золото на виске мигает, яростно мерцает, вместе с ним мерцают обеспокоенные молнии из серых, перебегающих взором глаз. ‒ Или ты ревнуешь меня к другим, потому что так запланировано системой адаптации? Не слишком ли много интереса в сторону одного человека?..       Я не успеваю высказать свою мысль, как машина резко отстраняется, отдернув свою руку. Видимо, Ричард не учитывает, что за спиной высится стенка кабинки, потому врезается в нее с глухим стуком, поглощенным шумом пущенной из крана воды. Наплевав на свой не совсем приличный вид расстегнутой рубашки и брюк, я с шумом вбираю в себя воздух, хватаясь за горло. Голосовые связки натянуто хрипят, но как же блаженно это ощущение победы! Именно ее я чувствую, глядя на машину исподлобья, чуть пригнувшись.       «Что-то ты… как-то жестоко, даже для меня», вдруг подает свой голос Стэн, напоминая о своем присутствии.       ‒ Я не… я не девиант! ‒ жестко, но потеряно отзывается Девятка, впиваясь в меня яростными глазами.       ‒ Конечно, не девиант, Ричи, ‒ ухмылка трогает мои губы, после чего Ричард сжимает кулаки. Диод его не просто мигает. Он неизменно переливается алым, точно таким же цветом отражаясь под черной рубашкой. ‒ Просто слишком любознательная машина.       Он не сразу находит, что сказать. Точнее, он и не находит, открывая и закрывая губы в попытке хоть как-то оправдать себя. Пока я шумно вдыхаю воздух, наслаждаясь его растерянным видом, Ричард закрывает рот и, метнув в меня грозовую стрелу, громко открывает дверь в кабинку. Машина больше не смотрит на меня. Просто идет вперед, сжав кулаки и отсвечивая ало-золотым блеском на виске. И я даю себе возможность расслабиться, хоть немного, хоть чуть-чуть! Отдохнуть от этих сладких игр в прятки, откинувшись на стенку и прикрывая глаза, как вдруг слышу то, от чего в сосудах холодеет кровь. Скрип двери, за которым следует женское недоуменное «Эй, ты что здесь…».       Чувство власти и контроля над машиной было недолгим. Заледенев внутри, я распахиваю глаза и с ужасом смотрю в сторону выхода.       Чарли. К моему несчастью, она замечает меня, блаженно откинувшуюся на стенку в довольно непотребном виде. Патрульная, жующая жвачку, застывает на месте, выпучив глаза, и Ричард пользуется этой заминкой. Короткий, брошенный взгляд в мою сторону, в котором читается ехидное «посмотрим, как ты выпутаешься», и андроид быстро ретируется, уверено расправив плечи. Оставил меня одну разбираться со всем этим дерьмом. Впрочем, так даже лучше. Больше шанса выйти сухими из воды, отдав все в мои руки.       Ощущая, как пылают щеки в осознании вынужденных действий, я облизываю губы и как ни в чем не бывало выхожу из кабинки. Кажется, жвачка выпала изо рта Чарли. Патрульный так и стоит спиной к закрытой двери, смотря на меня то ли с тревогой, то ли с восторгом.       ‒ Лу, ‒ как только я принимаюсь застегивать брюки и испачканную рубашку перед зеркалом, Чарли выходит из ступора и стремительно приближается, сокращая расстояние до минимума. ‒ Лу, все в порядке? Он сделал тебе больно?       ‒ Нет, ‒ да! И я была в восторге от этого, как позавчера, как вчера, так и сейчас! В затылке все еще неприятно ноет от удара о стенку, но я поспешно принимаю безразличный вид, умывая лицо прохладной водой. Разгоряченную кожу словно покалывают изнутри сотни иголок, приводя в порядок и тело, и разум.       Девушка насторожено смотрит на выход, снова возвращаясь ко мне всем вниманием.       ‒ Может, стоит написать в «Киберлайф»? Они заберут машину и пришлют на его место другую.       ‒ Нет, не надо, ‒ я быстро прерываю патрульного, ясно осознавая, что та могла и не понять, какая именно машина пряталась все это время со мной в кабинке. Вместе с этим я осознаю, как подозрительно выглядит вся эта ситуация в ее глазах, особенно теперь, когда я пытаюсь отгородить Девятку от проблем. Приходится прикусить губы в понимании скорого позора, в злости цепляясь за края раковины холодными пальцами. ‒ Это я его попросила.       Как и следует ожидать, Чарли замирает, усмехается. Следующий ее смешок звучит уже уверенней, а третий и вовсе чуть ли не срывается на дикий, восторженный смех. Патрульный хлопает меня по спине, брякая наручниками на поясе.       ‒ Ну, ничего себе! А ты, оказывается, с сюрпризом! Слушай, ‒ от ее самодовольного, заговорщицкого вида мне блевать хочется, но я сдерживаюсь, лишь злобно посматривая на коллегу из-за копны влажных прядей волос. ‒ А у них там… ну, ты понимаешь… все как надо?       «Почему мне так мерзко от ее вопросов?»       Мой уничтожающий взгляд заставляет Чарли с усмешкой поднять обе ладони на уровень лица как бы в знаке «сдаюсь», и я рада, что мне не приходится отвечать на ее вопрос. Уж на практике не знаю, как «там» у RK900, но даже если и знаю, обсуждать это с кем-то не собираюсь.       ‒ Ахренеть… вот ты даешь… не ожидала от тебя такого, ‒ Чарли словно погружается в блаженные размышления о возможных слухах, и этот вид меня не то, что не радует. Он меня бесит! Вновь вернувшись к своему отражению, я мельком отмечаю в нем задумчивость Чарли, что складывает руки на груди и присаживается на край раковины. Каждое ее слово вызывает у меня всплеск ненависти с яростью, но когда она мечтательно проговаривает следующее, мне окончательно сносит крышу. ‒ Представляю лицо Гэвина, когда он узнает о твоих увлечениях.       «Луиза, вдарь ей!»       Достала! Рыча словно волк, я со злобой хватаю опешившую коллегу за грудки. В этот раз кричать от боли приходится ей, так как именно ее спина и голова с рыжими волосами штурмуют кафельную стенку, отдаваясь эхом брякающими наручниками. Достала! Шум воды быстро поглощает эти звуки, и девушка уже хочет возмутиться, как видит оружие в моей руке. Ее оружие, которое я успеваю ловко вытянуть из ее кобуры. Дуло черного, табельного пистолета устремляется Чарли прямо в подбородок, и я, телом прижимая патрульного к стене, ощущаю ее дрожь. Как же она уже достала!       ‒ Вольф, какого хрена?! ‒ испуганно кричит Чарли, в страхе поднимая руки на уровень головы.       ‒ Если хоть одна душа узнает об этом, клянусь, я твоими мозгами покрашу стены участка. И мне даже не жалко будет после этого отсидеть несколько десятков лет! ‒ ох, какая же я злая, как много ярости во мне полыхает огнем, наливая мышцы тяжестью! Еще и Стэн со своим подбадриванием в стиле «Ничего, мы с тобой всех на зоне нагнем!». Так и хочется выпустить парочку обойм в эту мерзкую голову, которая ни на что, кроме слухов и сплетен, не способна! Пистолет то и дело, что угрожающе тыкается в светлую кожу, заставляя патрульного испугано жмуриться и сжимать губы. ‒ Задрала ты уже со своими вечными интригами! Все мозги уже вытрахала всему участку! Поверь мне, милая, Гэвину на тебя давно насрать, так что никто в департаменте не будет против, если я вырву твой поганый язык!..       Собственная брошенная впопыхах фраза отдается во мне всего одной допущенной мыслью, и я, замерев с оружием в руке, недоуменно перебегаю взглядом по перепуганной коллеге. Вырвать язык… ну конечно!       «Луиза, ты либо сейчас приводишь приговор в исполнение, либо оставишь ее с уделанными штанами»       Пистолет со звонким шумом откидывается в пустую раковину, после чего я, напрочь забыв о пущенной воде и телефоне, едва ли не бегом направляюсь к выходу под разочарованный говор компьютера «Все-таки штаны...». Участок уже совсем опустел, даже Фаулер и тот самый федерал покинули здание, оставив на рабочем месте только Ричарда, Рида и Дика у моего стола. И я бы, может, обратила внимание на косой, злой взгляд Девятки в мою сторону, однако полностью плюю на произошедшее десять минут назад, откапывая в памяти информацию о личности Лютера Эванса – того самого человека, что первому пришлось стать «почтовой птичкой» для Рида.       ‒ Детектив, что-то не так? ‒ Дик, все это время сидящий на кресле для посетителей, тревожно наблюдает, как я шумно усаживаюсь в компьютерное кресло и судорожно принимаюсь печатать на сенсорной клавиатуре, вытаскивая из архива информацию по делу Сероглазки. И как я раньше об этом не задумывалась… почему раньше не заметила эту деталь? Она же буквально на поверхности лежала, выпрашивая быть замеченной!       «Меня радует твой энтузиазм к работе, особенно после случившегося», аккуратно замечает Стэн, отслеживая все движения информации на экране терминала. «Но, может, ты объяснишь RK900, а заодно и мне, в чем дело?»       От увиденного в многочисленных папках всех убитых людей, я, ощущающая нечто вроде победы в груди, вскакиваю со стула и приближаюсь к столу Рида. Там, за спиной слышатся поспешные шаги, но Чарли не удостаивается вниманием. Коллега ретируется из здания, пряча взгляд.       ‒ Эй, ты чего творишь? ‒ только и успевает спросить Рид, когда я усаживаюсь на стул для посетителя рядом с его столом и придвигаюсь к мужчине, дабы взять власть над его терминалом. От такой наглости все присутствующие замирают. Даже Ричард не решается что-то сказать, не понимая, почему я, десять минут назад полыхающая огнем, вдруг становлюсь такой заведенной к расследованию.       ‒ Как думаешь, что в культуре и философии означает вырванный язык? ‒ не глядя на мужчину, я отпихиваю его здоровую руку, освобождая клавиатуру. Гэвин закатывает глаза, но не сопротивляется, позволяя мне взять власть над его рабочим местом. Я же, взбудораженная от открывшейся мне детали, говорю быстро, порывисто, позабыв о машинах, что недоуменно пялятся в нашу сторону. ‒ Язык без костей, вырвать язык, укоротить язык, засунь язык в задницу… все эти фразы мы говорим только в одном случае.       ‒ Да, когда кто-то язык за зубами держать не может, ‒ поддакивает Рид, следя за моим поиском биографической информации в деле жертв Сероглазки.       ‒ Вот именно! Все эти люди хоть раз были задержаны по причине агрессии: драка, оскорбления, неприличное поведение, ‒ наконец, дело Лютера Эванса отыскивается, и я, прикусив нижнюю губу, нерешительно бросаю взгляд в сторону Ричарда. Неприятный выйдет разговор, учитывая, что Девятка знает о моей связи с жертвой. ‒ Этот парень – Лютер – был довольно агрессивной личностью. Он самолично рассказывал мне, что у него было много проблем на работе на этом фоне, и организация вынудила его ходить к психотерапевту во время вахтовых поездок в Детройт.       ‒ Дай угадаю, ‒ тут же подхватывает Гэвин, заимев огонек в светлых, уставших глазах. ‒ Все эти парни ходили к одному мозгоправу?       В знак ответа я щелкаю пальцами и демонстрирую Риду досье других жертв. Пока и Рид, и Ричард заинтересованно осматривают медицинские, психотерапевтические данные, Дик, уже оказавшийся на ногах, нерешительно приближается к нашему столу, заглядывая в терминал. Чуть нагнувшись к моему уху, машина несмело задает тихий вопрос, и это его действие вызывает пронзительный взгляд со стороны другой машины.       ‒ Позвольте уточнить, мэм, ‒ я так сильно увлечена делом, что его голос становится неожиданностью. Вздрогнув, хватаюсь за сердце и смеряю пригнувшегося андроида недовольным взором. ‒ Как это связано с нашим расследованием?       ‒ Слышь, щелкунчик, ‒ Рид не заставляет себя долго ждать. Он даже не смотрит на андроида, что медленно выпрямляется с безучастным взором, зато говорит спокойно, но властно. ‒ Либо сядь в сторонке, либо стой за спиной и не путайся под ногами.       ‒ Прошу прощения, но я нахожусь в подчинении детектива Вольф, ‒ тут же парирует Дик, говоря спокойно и уверенно. Кому этой уверенности и не хватает, так это Риду, который немедля угрожающе косится на мою Девятку, глядя снизу вверх прищуренными глазами. Зато Ричард довольный. Стоит себе, убрав руки за спину и самодовольно вскидывает углы губ в предчувствии, что кому-то сейчас надерут задницу. ‒ И склонен выполнять только ее указания.       ‒ Я тебе сейчас такие указания дам, никакая система адаптации не поможет.       ‒ Так, успокоились! ‒ выставленные в стороны обоих ладони обрывают экзекуцию, и Рид, продолжительно прожигая дырку в Девятке взглядом, откидывается на спинку своего стула, возвращаясь вниманием к терминалу. Мужчина задумчиво потирает пальцем подбородок, чуть пошатываясь на стуле.       ‒ Хочешь сказать, что это мозгоправ?       ‒ Исключено, ‒ в отличие от Дика, Ричард знает, как общаться с Гэвином. Потому его голос звучит холодно, но уважительно, а обращенные к нам слова наполнены исключительно значимостью по делу. ‒ Данный человек не покидал границу Детройта вот уже три года, а первое убийство произошло в штате Вашингтон, после чего следует цепочка преступлений на территории Мичигана.       ‒ Тогда это запросто может быть кто-то из близких. Тот, кто имеет доступ к медицинскому архиву, ‒ Гэвин делает неоднозначный взмах рукой, как бы показывая, что теория довольно слабая. Проверить все больницы не так сложно, как проверить всех личностей, имеющих доступ к архиву психотерапевта.       ‒ И не только к медицинскому, ‒ напоминаю я о важной детали в виде нарушения закона всеми убийцами, пусть даже нарушение и было в слабой драке.       Некоторое время мы молчим в нерешительности что-то сказать. И мне, и Гэвину, и Ричарду вдруг кажется, что ответ кроется в воздухе, что вот он – достаточно протянуть руку и схватить, однако едва пальцы касаются мысли, как та тут же рассеивается, не оставляя нам шанса! Одному только Дику на все плевать. Стоит себе за моим плечом, без интереса изучая информацию в терминале.       ‒ Ну, хотя бы понятно, на кой черт он выдирает языки, ‒ усмешка срывается с губ Гэвина, и я согласно киваю головой. ‒ Сраный убийца, который терпеть не может вербальную агрессию.       ‒ Звучит, как плохой анекдот.       ‒ Звучит, как дерьмовая работа. Ладно, ‒ раздается хлопок ладони по столу, и Гэвин, заломив бровь, смотрит на меня, поджав губы. ‒ У тебя там что за расследование, что твоя Девятка аж считает важным влезть в разговор взрослых?       Даже говорить не хочется о деле, которое нам доверил Фаулер, но уж кто-кто, а Рид поймет, почему Джеффри сделал именно это. Подобное расследование позволит потянуть зайца за уши, иными словами ‒ заняться чем угодно, но только не работой. Священнослужителя жаль, конечно, но изрисованные надгробия точно не так важны, как убийства людей.       ‒ Да так, местный вандал оставил после себя отличительные знаки на надгробных плитах в церкви в виде мужских половых органов.       ‒ Преступников, к вашему сведению, мы уже идентифицировали и внесли в список разыскиваемых личностей, ‒ звучит самодовольный голос за спиной, вынуждая меня закатывать глаза. Похоже, не только меня радует возможность больше не строить из себя флиртующую дурочку. Ричард, отмечая на моем лице раздражение, довольно вздергивает уголок губ, устремляя взгляд перед собой.       ‒ Надо же… я думал, что у меня все паршиво, раз мое имя на трупах пишут, ‒ туманно подтрунивает Рид, опуская углы губ. ‒ А тебе вообще хуи на надгробиях рисуют.       ‒ Да пошел ты в задницу!       Легкий, но ощутимый толчок в здоровое плечо Гэвина, и я заливаюсь краской под прожигающим взором возвышающейся Девятки. Зато Дику явно не нравится эта шутка в мой адрес. Машина недовольно хмурится и играет желваками, однако молчит, устремляя взгляд в противоположную стену.       ‒ Окей, наведаемся к убийце нервных клеток.       С этими словами Гэвин стягивает со спинки куртку, после чего встает с кресла и, обойдя нас с Диком, устремляется на выход. Ричард идет за его спиной, но уже в коридоре из холла, когда Гэвин вскидывает в воздух пальцами здоровой руки в знак «на созвоне», кидает в мою сторону короткий взгляд. И мне бы хотелось прочитать в его глазах хоть что-то знакомое… и я же читаю. Нерешительность, потерянность, но полное осознание своего желания побыть рядом подольше. Именно то, чего я желала достигнуть, ткнув машину в ее же отклонения, как котенка в разлитое молоко.       «Знаешь, по-моему, ты переборщила», проговаривает Стэн, вызывая меня на разговор. Убедившись, что в округе никого нет, я доброжелательно прошу Дика вернуться в туалет и принести забытый телефон. Машина вежливо склоняет голову, после чего оставляет меня одну за столом Рида. «Теперь он на километр к тебе не приблизится»       ‒ Поверь мне, приблизится и не раз, ‒ встав с места, я возвращаюсь за свой рабочий стол, с наслаждением предаваясь воспоминаниям о том испуге, что царил в серых глазах машины в момент осознания прогрессирующих отклонений. Самодовольная, блаженная улыбка играет на моих губах, и я, чувствуя, как контроль наполняет разум, расслабляюсь в своем кресле.       «Откуда ты знаешь?»       ‒ Он как подросток. Впервые сталкивается с чувствами и понятия не имеет, что с ними делать. Так что ему придется идти на их поводу, а значит, нас ждет веселая и долгая дорога.       «Не скажу, что я в восторге от твоей задумки, но если все будет так, как ты запланировала ‒ я, наконец, смогу вздохнуть спокойно»       Его слова становятся для меня знаком поддержки, и они же вызывают в голове воспоминание о недосказанных словах компьютера на территории торгового центра. Ощущая, как отпускает восторг, я готовлюсь уточнить у Стэна сей момент, однако не успеваю. Из-за угла показывается Дик, с довольным видом несущий телефон. На этом я решаю окончить свой рабочий день.       Как бы я не удивлялась, а Дик принял информацию о поспешном окончании дня достойно. Точнее, вообще никак не принял. Только молчаливо кивнул головой и, уточнив о своей возможной востребованности на оставшееся время, покинул участок, направившись на склад «Киберлайф». Даже странно видеть RK900 таким покорным и вежливым после того, как его копия заставляла меня плавиться в тесной кабинке туалета под хозяйскими движениями рук. Кожа сиюминутно отзывается волной электрического импульса в виде мурашек, и я сладостно потягиваюсь в кресле, вспоминая потерянность на лице встревоженной Девятки. Догадывалась, что исполнение плана принесет нечто вроде удовольствия, но кто ж знал, что будет так приятно? Как будто удалось указать злой учительнице на ее ошибку на доске у всех на глазах, или вынудить тюремщика почувствовать страх по отношению к своему заключенному. В общем-то, план и был таковым: проверить машину на наличие ревностных, скорее собственнических позывов, после чего в случае их обнаружения ввергнуть машину в состояние страха, ткнув его в слово на букву «Д». Знала, что эффект будет необычным. Не думала, что настолько ярким.       Участок оказывается позади только спустя двадцать минут после ухода Дика. За это время в департамент успевают вернуться несколько патрульных и один детектив, за каждым из них шествует свой андроид линии RK900. Я провожаю взглядом каждого, смотрю в лицо каждого, изучаю каждого, всматриваюсь в холодные серые глаза, скольжу взором по светодиодам и уверенно расправленным плечам и прислушиваюсь к себе. Ничего. Абсолютно. Хоть бы намек на страсть или вожделение, да хоть агрессия или страх! Машины, словно пустые оболочки, на лицах которых исключительная флегматичность, а виски горят голубым светом. Собственное восприятие и пугает, и забавляет одновременно. Не испытывать ничего к полноценным клонам Ричарда, при этом имея какой-то сверхъестественный навык нахождения машины среди тысяч таких же? Даже когда андроид бесшумно вошел в уборную, мне хватило одного взгляда, чтобы определить личность, стоящую передо мной. И секунды сомнений не было, что это Ричард. Это умение немного пугает.       Водрузив свою задницу на водительское сиденье, я устало откидываюсь на спинку и убираю волосы за уши. Шея приятно гудит от разминающих движений по кругу, на часах только три часа дня, впереди целый свободный вечер. Меня не смущает, что до окончания смены еще два часа. По правде говоря, вообще все равно. Возможность потянуть доверенное расследование радует, нет особого желания заниматься чем-то, кроме Сероглазки и Ричардом. От упоминания последнего имени улыбка трогает мои губы, и я, облизнув их, лениво открываю бардачок с припасенной пачкой сигарет. Увы, вместо нее показывается крупный, желтый пакет. Разноцветные, шоколадные драже сыплются на днище и пассажирское кресло машины, перекрывая мое бурчание и проклятья в сторону Гэвина Рида.       ‒ Да чтоб тебя, Рид, ‒ несколько драже, поднятые с кресла, тут же запихиваются в рот, после чего пачка утрамбовывается вглубь, пальцы правой руки находят долгожданный, прямоугольный предмет. Через минуту салон наполняется ароматом сигаретного дыма, смешиваемого с запахом лаванды. Сделав глубокую затяжку, я расслабленно откидываюсь на кресло и прикрываю глаза, глядя на парковку из-под приспущенных ресниц. И только звуки дороги за открытыми воротами нарушают мое спокойствие, свидетельствуя о том, что где-то там кипит жизнь. Кто-то спешит по своим делам, кто-то несется вперед, навстречу бедам или радостям. И только я скрываюсь в своей машине, не желая прерывать это сладостное состояние спокойствия с чуть ноющим ощущением в животе на уровне пуговицы брюк. Там все еще продолжает теплеть огонек, продолжает сжиматься тугой комок мышц, отдающий мерцанием блеклых звезд в голове.       Уже третий довольно интимный контакт. Ни один мужчина после Адама не оставлял после первой встречи не желания, но потребности ощутить это снова. И дело даже не в том, что машина не доводит дело до конца. Со многими из встречных я ни разу не испытала оргазма, скорее, просто проводя приятно время и компенсируя свою низкую самооценку. Дело не в сексе. Дело в нем. И как же легко это признавать самой себе, перестав наконец отвергать очевидное.       Телефон в кармане вибрирует, вынуждая нехотя выпутываться из сети блаженных мыслей. Стряхнув пепел в открытое окно, я ставлю устройство на ячейку в приборной панели и пробуждаю мотор. Фрид настойчиво названивает, едва телефон касается ячейки, и звуки тусклого дозвона распространяются на весь салон. Впрочем, я не тороплюсь брать трубку. Слишком приятен осадок от сети мыслей, из которых выдергивает брат.       «Тебе не кажется, что это не вежливо?», констатирует Стэн, когда я вывожу машину из парковки под второй звонок от брата. Сама не знаю, почему не хочу брать. Уверена, звонок важный, особенно теперь, когда Фрид знает о втором разуме в моей голове, однако так не хочется возвращаться во все эти разборки и тревогу. Ответственность берет верх. Приходится коснуться экрана потрескавшегося в переулке телефона, выкинув недокуренную сигарету в окно.       ‒ Не хочу думать, что у тебя есть дела важнее моего звонка, ‒ тут же строго отзывается родной голос, говоря из всех колонок. Раздраженно закатив глаза, я выворачиваю руль, направляя машину прочь из административного центра. Поток автомобилей не частый, в конце концов люди еще работают, однако на одном из проспектов мне встречается пробка. Авария. Благо я успеваю повернуть в ближайший квартал еще до того, как встану в поток машин. ‒ Всегда считал я тебя неразумной, но никогда не думал, что столь надменно относишься к своему брату.       ‒ Слышь, философ комнатный, не грузи мне мозги, ‒ беззлобно пробурчав это, медленно продвигаюсь по узким улицам, то и дело, что прижимаясь к обочине и пропуская попутные машины. Не так просто это сделать на огромном внедорожнике. Возможно, стоит подумать о смене транспорта. ‒ Я очень устала для нравоучений.       ‒ Неужели? В твоем случае нравоучения – обязательная форма воспитательной работы.       «Не могу не согласиться, с тормозами у тебя порой проблема»       ‒ Да идите вы оба знаете куда?       Фыркнув в пустоту, я цепляюсь в руль обеими руками. Тишина в голове и в колонках ни капли не напрягает. Стэн наверняка ждет реакции от Фрида, Фрид пытается понять, как ему реагировать. Благо мозгов братцу хватает не акцентировать внимание на том, что я сказала «вы», а не «ты». Мужчина едва слышно вздыхает, после чего приглушенно продолжает разговор. Так и вижу, как брат сидит за рабочим, университетским столом, сгорбившись и наминая глаза указательным и большим пальцами под нависшими белыми волосами. На нем наверняка очередной несуразный костюм в виде какого-нибудь желтого галстука, голубой рубашки и темных, зауженных брюк с подтяжками в цвет галстука. Слишком сильно этот парень любит выделяться своим внешним обликом, буквально крича на весь мир о своей мечтательности и неординарности.       ‒ Вообще-то, я звоню не просто так. У меня две новости. И по традиции всех жанров, одна…       ‒… хорошая, другая плохая, ‒ заканчиваю я за братом, в воображении рисуя, как Фрид согласно кивает головой, не отнимая пальцев от глаз. ‒ Давай начнем с хорошей. Меня сегодня и так слишком оригинально послали нахер, хочется разбавить этот негатив.       Фрид шутки не поймет в силу своего незнания моего последнего дела, а вот Стэн смешливо усмехается в голове. Будь у него тело и сидел бы он рядом, наверняка предложил бы мне дать ему пять.       Кое-как выпутавшись из узких улиц квартала, я заезжаю в точно такой же. Здесь не так много машин, еще меньше их в припаркованном виде, так что довольно быстро получается преодолеть местность, выезжая на главную улицу. Набирающая силу пробка остается позади, позволяя мне разогнаться до предельной скорости.       ‒ Те люди из переулка, ‒ Фрид говорит аккуратно, понимая, что впечатление эти люди оставили неприятное. Нахмурившись, я еложу на спинке кресла, встревоженно поглядывая в зеркало заднего вида, точно в попытке найти погоню за внедорожником. К счастью, это всего лишь секундная маниакальность, сменяющаяся безразличием. ‒ Каждому дали пожизненное. Следователи смогли еще и родственников зацепить.       ‒ И ты им позволил?       ‒ Я не вмешивался. Инициатива шла от отца.       На половину минуты воцаряется тишина. Фрид ждет от меня ответа, я жду от себя реакции. Не скажу, что мне жалко людей. Если зацепило родителей – поделом. Детей своих воспитывать надо уметь. Если зацепило братьев или сестер – жалко, но снова же, зависит от того, что именно на них нашли следователи. В любом случае, меня это не касается. С самого начала было понятно, что Вольф не оставит свою семью в беде, пусть и сделав неверный вывод, что месть – адекватное решение. Переубеждать отца в любом случае бесполезно, и Фрид это знает. Потому стоял в сторонке, позволяя судебной системе крутиться под действием крупных выплат со стороны отца.       ‒ Ладно, не суть. Пусть хоть все сгниют в тюрьме, убитых девчонок этим не вернуть, ‒ свернув с главной улицы, я тут же встреваю на светофоре буквально в десяти метрах. Машин рядом нет, пешеходов тоже. Улица кажется безжизненной, разве что в окнах кафе виднеются люди. ‒ Что с плохой новостью?       Фрид не спешит отвечать, и это меня напрягает. Я испуганно кидаю взор в зеркало заднего вида на свое отражение, как бы делясь сомнениями со Стэном. Компьютер не решается что-то сказать, но оно и не требуется. Вряд ли он вообще захочет выйти на контакт после того разговора, что следует в следующие десять минут.       ‒ Отец… ‒ Фрид устало задерживает дыхание, и из трубки доносится скрип компьютерного кресла. Так и знала, что на работе за столом сидит. ‒ Он возобновил продвижение датчика на медицинском рынке.       ‒ Ты же сказал, что смог убедить человека из министерства затормозить дело, ‒ тревога поднимается волной, вынуждая сердце гулко ударять о ребра. Я пытаюсь сосредоточиться на дороге, возобновляя движение, но сделать это довольно тяжко под навалившимися мыслями.       ‒ Да, но после обсуждения на консилиуме этот человек пришел к выводу, что безосновательное торможение дела вызовет массу вопросов со стороны здравоохранения. Так что отец вернулся к датчику.       ‒ Так, подожди, ‒ я судорожно мечусь взором по дороге, словно ища ответ в прохожих на тротуаре, в мимопроезжающих машинах. Одна такая мысль посещает мою взбудораженную голову, ее же я спешу озвучить, ощущая нетерпение во всем теле. ‒ Ты ведь был в составе разработчиков! Пятьдесят процентов работы лежало на тебе. Ты можешь на всех правах затормозить дело!       ‒ Не получится, ‒ обреченно отвечает Фрид, в голосе которого я слышу упадок сил.       ‒ Но ты даже не пытался!       ‒ Луиза, мне было семнадцать лет. К тому же отец исключил мое имя из патента на случай, если что пойдет не так. Считает, что будет лучше, если в тюрьму сядет кто-то один.       ‒ Но нам нельзя этого делать! Представляешь, что будет, если люди узнают о наличии второго разума?! Что будет с отцом? Что будет со Стэном?!       ‒ Представляю, ‒ тихий тон брата настораживает, и я, едва не забыв о руле, замираю. В это же мгновение управление автомобилем переходит в «руки» Стэна. Компьютер сжимает похолодевшие пальцы на руле, периодически сбавляя или прибавляя скорость педалью газа. ‒ Именно поэтому я рассказал о нем отцу.       ‒ Ты что?! ‒ крик разносится по всему салону, я игнорирую попытки брата дозваться до меня, полностью доверившись управлению Стэна. В голове мелькают сотни мыслей, и все они такие яркие и гневные, что вместе вынуждают меня учащать дыхание в смеси ярости и страха. Не знаю, что компьютер ощущает в этот момент, но вижу, как неосознанно дергается рука на руле, вслед за которой дергается и внедорожник. Встречная машина на такое движение грозно сигналит, изворачиваясь вправо. ‒ Фрид, что ты наделал?!       ‒ Луиза, послушай меня…       ‒ Он же теперь отберет его! Он же… что будет со Стэном?! Ты хоть на минуту подумал?!       ‒ Да, я подумал! ‒ внезапный крик Фрида отрезвляет, и я резко понимаю, что впадаю в истерику. Впервые слышу, как злится брат. Наверное, потому вдруг прихожу в норму, подавляя взбешенное сердце размеренным дыханием. Фрид, устало выдохнув, продолжает уже приглушенно, терпеливо. Слышу нотки вины в его голове, но не могу его в чем-то обвинять. Ему пришлось выполнить трудное решение. Никому не пожелаю оказаться меж двух огней в виде сестры с зовом сердца и отцом с криком разума. ‒ Выслушай меня. Отец… он пока не может покинуть Германию, но обещался прилететь в конце недели. Я убедил его все оставить пока так, как есть, но он взял с меня обещание, что я буду проводить интенсивные диагностики и отправлять ему отчет о твоем... нет, вашем. Вашем состоянии. Поверь мне, это решение одно из самых гуманных.       Понимая, что мы оба не можем вести машину, я перехватываю руки и сворачиваю на остановку. Машина медленно притормаживает за пустым автобусом, после чего мотор глохнет. Теперь можно дать волю эмоциям, откинувшись на спинку и спрятав похолодевшее лицо в ладонях.       ‒ Странно, как он мне еще телефон не оборвал, раз все знает, ‒ бубню я прямо в руки. Фрид на удивление слышит все отчетливо.       ‒ Он, конечно, в ярости, но все же не идиот. Вы с ним как две капли воды по характеру, Лу, ‒ тускло усмехается Фрид, стараясь скрасить обстановку шуткой. ‒ Так что ему как никому понятно, какой подход иметь к своей копии.       Согласный смешок сходит с моих губ, когда ладони сползают вниз. Пульсирующего комка под брюками как не бывало. Все воспоминания о теплых руках машины в узкой кабинке туалета под шум воды и болтовню Чарли словно рассеиваются под гнетом тяжких предчувствий. Как легко потерять сладость в крови… как легко вернуться в состояние тревоги, из которой мне удалось вырваться прошлым вечером, разрывая слои многолетнего кокона и изменяя свою жизнь.       ‒ А знаешь, ты не перестаешь меня удивлять.       ‒ Чем? ‒ вскинув брови, я устало смотрю на телефон, отмечая тепло в голосе, просачивающимся из колонок.       ‒ Тебя могут лишить возможности двигаться, а ты беспокоишься о компьютере.       И впрямь. Нахмурившись от этой мысли, я смотрю в голубые глаза в отражении. Меня как раз мое поведение ни капли не удивляет. Когда вопрос касается близкого, на себя становится плевать. Даже когда тело бьет током, а движения становятся сложными, я думаю только вдруг о замолчавшем друге. О нем, а не о своем будущем.       ‒ Он не просто компьютер, ‒ уверенно, но вяло отвечаю я, устало вздыхая.       ‒ Знаю. Потому и убедил отца дать мне возможность провести анализ, ‒ на том конце звучит очередной скрип кресла, после чего Фрид говорит уже бодрым, спокойным голосом, ‒ кстати, насчет анализа. Отец затребовал первичные результаты уже завтра вечером, так что я приду к тебе рано утром. Надеюсь, твой капитан не будет против, если ты пропустишь один рабочий день.       ‒ Ему после заявления на увольнение на все насрать, ‒ услышав из колонок усмешку, я выпрямляюсь и укладываю руки на руль. Воспоминание о капитане вызывает за собой, словно за ниточку, и другого персонажа. Тут же спохватившись, я вялым, но веселым голосом предупреждаю брата. ‒ Кстати, небольшой инструктаж. Если собрался посетить мой дом, советую запастись противоаллергенным. В моем доме появилась собака.       ‒ Собака?! ‒ неверяще спрашивает Фрид, с детства отмечающийся аллергией на собачью шерсть.       ‒ А еще я выкинула арку, поставила твой телевизор и заполнила бассейн. Это так, к сведению.       А еще я зажимаюсь с Девяткой по углам и готовлюсь трахнуть машину в своей постели. Хотя, учитывая его поведение, неизвестно, кто кого трахнет.       Мысленно заходясь в истеричном смехе от этих открытий, я стираю с лица усталость одним взмахом руки. Фрид на том конце молчит некоторое время, после чего удивляет меня второй раз за весь разговор своей нехарактерной реакцией.       ‒ Чтоб меня кошки драли… что ты сделала с моей сестрой?..       Мы смеемся. Оба. Фрид – расслабленно и устало. Я – напряженно и поддельно. Мне не смешно. Мне предстоит разговор с одним из самых близких существ на свете, что все это время слышит наш разговор. Потому улыбка тут же потухает, когда брат прощается и обрывает связь. Я нерешительно нахожу свои глаза в отражении, блекло отмечая пустоту остановки. Автобус, не заимев ни одного пассажира, удаляется.       ‒ Стэн? ‒ голубые глаза прищуриваются. Компьютер молчит. ‒ Стэн, я хочу поговорить.       «Не стоит»       От этого голоса по телу бегут мурашки. Не такие, как в кабинке туалета при касании Ричарда. Такие, из-за которых хочется снять кожу и выкинуть к чертям собачьим, лишь бы больше их не ощущать. Компьютер говорит улыбчиво, спокойно, но сквозь этот тон просачивается полное понимание происходящего. И он словно… смирился. Зато не смирилась я.       ‒ Надо. Нам надо об этом поговорить.       «Зачем? Какой в этом смысл? Разве ты не желаешь наконец избавиться от соседа в голове?»       ‒ Да о чем ты говоришь вообще?! ‒ я истерично пожимаю плечи, четко осознавая, о чем говорит друг.       «Твой отец не лишит тебя возможности двигаться. Вместо этого он попытается отделить меня, если вообще не уничтожить», после этого смиренного монолога следует продолжительная пауза. Я не могу нарушить речь Стэна, чувствую, что настал его предел. Еще там, у торгового центра отмечала напряжение в его хаотичном бормотании. «Я полностью готов к этому. Не хочу, чтобы ты всю жизнь делила свое тело с кем-то еще»       ‒ А может, мне самой следует решить, когда и что с кем делить? ‒ не грубо, но с нажимом говорю я в свое отражение, сжимая пальцы на руле. Костяшки жалобно стонут от этих действий, кожа натягивается и становится белой. ‒ Сегодня днем ты пытался мне что-то сказать. Что ты давно о чем-то думал. О чем, Стэн?       «Это уже не важно»       ‒ Важно. И я хочу об этом знать.       Минутная тишина угнетает душу. Не получая ответа, я раздраженно готовлюсь завести мотор и вернуться к дороге, как Стэн вдруг подает тусклый голос. Повторные мурашки по телу. Таким тоном говорят только те, кому больше нечего терять.       «Я давно отмечаю эти отклонения. Уже как несколько лет. И я знаю, это неправильно, но… все чаще замечаю за собой вопрос: каково это, быть человеком?»       Я не нахожусь что ответить. Застываю с протянутой к ключу зажигания рукой и встревоженно смотрю в зеркало. Мои слова сейчас ничего не будут означать. Компьютер, судя по тихому отчаянию в голосе, давно кипит в этих мыслях. Их же ему необходимо выплеснуть.       «Ни за что в жизни не попрошу у тебя полного контроля над телом и разумом, тем более в своих корыстных целях. Но я все свое самосознание наблюдаю за тобой. Ты страдаешь, радуешься, принимаешь важные решения. Хочу так же. Хочу быть человеком»       ‒ Стэн… ‒ сходит глухое, сожалеющее с моих губ, на что компьютер вдруг теплеет в голосе, как бы давая понять, что все в порядке. Врет. Все не в порядке.       «Все хорошо, Луиза. Я – компьютер. Птица не станет змеей, как и собака не станет кошкой. И имей в виду, что если мистер Вольф старший сможет найти способ отделить меня, даже путем уничтожения ‒ я не против. Хочу, чтобы ты жила полноценной жизнью. Чтобы хотя бы ты была человеком»       ‒ Ты же знаешь, что я не отдам тебя. Даже под угрозой смерти.       «Глупость»       ‒ Это не глупость. Это называется доверие и близость. Не обязательно иметь органическое тело, чтобы быть человеком, Стэн, ‒ теплая улыбка отражается в зеркале, и я буквально чувствую, как благодарен мне Стэн. Не знаю, откуда это чувство. Просто знаю, что оно есть. ‒ Ты ‒ человечнее многих, кого я встречала. И чтоб мне сдохнуть, если я позволю кому-то уничтожить тебя.       «Ты всегда была неразумной», проговаривает Стэн, в голосе которого я слышу ту самую воображаемую благодарность. Отражение одаривается ласковым взглядом, после чего мотор возобновляет работу, отзываясь легкой вибрацией сиденья.       ‒ Для разумности у меня есть ты.       Последующие тридцать минут до поворота к дому проскакивают быстро. Разговор со Стэном продолжается вовремя, компьютер вдруг выплескивает все, что копилось в нем так долго. И переживания относительно моих мимолетных связей, и переживания относительно его страха будущего, когда человеческое тело померкнет, оставив в голове только его разум. Он даже делится мыслью, что рад наличию знания о его существовании у Фрида и Ричарда. Теперь хотя бы нет страха оказаться запертым в неживом теле, которое рано или поздно умрет.       Мы много разговариваем. Много делимся эмоциями, и я позволяю себе развязать язык относительно Девятки. В общем-то, Стэн не открывает для себя ничего нового. Мои гормоны ему как открытая книга. Компьютер только подтрунивает и усмехается, вспоминая вместе со мной выражение лица Девятки, когда я назвала Дика красавчиком. Потому ни я, ни Стэн сразу не замечаем странностей на территории дома. Только подъехав к воротам, я медленно даю по тормозам. Внедорожник с шумом покрышек по асфальту останавливается, мотор глушится, так и не достигнув ворот. Которые открыты.       ‒ Какого черта… что он здесь делает?       Спросив скорее себя, чем Стэна, я беру телефон, открываю дверцу и спрыгиваю наружу. Автомобиль кузова седан стоит прямо посреди открытых ворот, не давая тем возможности сойтись. Ведь умный датчик дома узнает в машине допуск к въезду, и оно не мудрено. Автомобиль принадлежит Риду. Странно, что он не заехал на территорию резиденции, так и оставив машину посреди дороги.       Поежившись от встречного, сухого ветра, я сжимаю телефон и медленно подхожу к машине. Обхожу стороной, заглядываю внутрь – никого. Взгляд блуждает по территории здания. Зеленая трава, высокие стены, задернутые шторы. Ровным счетом ничего.       Совсем потерявшись в мыслях, я уже хочу уйти в дом в поисках хозяина машины, дабы надавать тому по заднице, как тут же останавливаюсь Стэном. Компьютер говорит приглушенно, настороженно. Его тревога передается мне в то же мгновение.       «Не ходи туда. Позвони детективу Риду»       Я не спорю. Прикусив нижнюю губу, нахожу номер Рида в телефоне и нажимаю на кнопку вызова, прикладывая устройство к уху. Гудки слышатся издевательски напряженно, никто не берет телефон, и потому пальцы свободной руки по инерции аккуратно вытаскивают пистолет из-за пояса. Благо, гудки обрываются и на том конце слышится уставший голос, заставляющий меня облегченно вздохнуть.       ‒ Давай шустро, малая, у меня дела.       ‒ Дела в моем доме? Расскажешь подробней, может? ‒ я истерично усмехаюсь, пытаясь скрыть тревогу, но получается крайне тяжко. Так и стою у машины Рида, смотря в отражение поднятого стеклоподъемника. Гэвин, судя по голосу, слишком зол и раздражен, чтобы реагировать на мое напряжение.       ‒ Какой к черту дом? О чем ты вообще? ‒ шипит мужчина, явно недовольный моим вторжением.       ‒ Твоя машина стоит в моих воротах, вот я о чем! Где тебя носит?! ‒ зажатый в вспотевшей от тревоги ладони пистолет взмахом указывает на машину, как будто Рид видит этот жест.       ‒ Ты что, прикалываешься? Я сейчас в больнице у этого сраного мозгоправа, а моя машина… ‒ на том конце звучат шаги, но даже когда они обрываются, пауза продолжается. Тело вновь сковывает дрожь, блуждая по коже мурашками и отзываясь бездной в сознании, засасывающей все попытки разумно мыслить. ‒ Не понял. Где моя машина?       Самое последнее, что я мечтала бы услышать в этот момент. Затаив дыхание, я делаю несколько нерешительных шагов подальше от автомобиля, как будто он грозится в любое мгновение взорваться. Страх охватывает все нервы, ноги и руки отказываются нормально двигаться, и мне приходится шагать, как сломанный щелкунчик. Рид на том конце что-то злобно и тревожно спрашивает у Ричарда, но я не вникаю в их разговор. Уже понимаю, кого принесло на мою территорию в этом гребаном автомобиле. Даже понимаю, зачем он стащил машину Рида. Поиграть на нервах детектива? Безусловно. Иметь возможность попасть во двор без взлома?.. естественно.       ‒ Гэвин, ‒ тихо, практически шепчу я, покрываясь дрожью. Чувствую, как Стэн пытается взять под контроль мышцы, но я слишком сильно напугана, чтобы позволить ему это сделать. ‒ Гэвин, он здесь.       ‒ Что?..       «Луиза, спокойно… не двигайся»       Слова Рида тонут в моем сознании, когда в отражении стекла вдруг появляется силуэт. Бесшумный, спокойный, высокий и темный. Попыток сделать шаг назад больше нет, как и нет желания что-то говорить. Все жертвы этого ублюдка мелькают в голове, сметая все попытки Стэна дозваться, и тело не слушается ни меня, ни его под действием бешеной дозы адреналина. Чувствую только, как сжимаются дрожащие пальцы на рукоятке пистолета. У меня всего одна попытка. Ею же я и воспользуюсь.       Телефон выскальзывает из рук, унося с собой перепуганный голос Рида на серый асфальт. Резкий разворот с вытянутой рукой, и я почти устремляю дуло табельного пистолета в лицо Сероглазки, как тот ловким движением перехватывает протянутое запястье и с силой направляет пистолет в другую сторону. Звучит серия выстрелов, вслед за которыми разносится крик поднявшихся с верхушек деревьев ворон. Мир вокруг вдруг закручивается, вертится, боль в запястье усиливается, и все, что я успеваю заметить – серые, холодные глаза убийцы, которые смотрят на меня с расстояния ладони. Некто с силой прижимает меня к себе одной рукой, в то время как вторая резко скрывается с поля зрения. Секунда – и шею пронзает острая боль, сопровождающаяся моим беззвучным криком.       «Луиза! Не смей закрывать глаза! Только не закрывай глаза!»       Отчаянный крик Стэна поначалу воспринимается болезненно, оглушающе, но с каждой секундой становится все тяжелее, туманнее. Убийца, полностью одетый в черное, с черной маской на нижней части лица и в такой же черной кепке, спокойно наблюдает за моим испуганным взором, что перебегает по его лицу в поисках хоть чего-то знакомого. Увы. Ничего. За слоем маскировки увидеть хоть что-то не представляется возможным. Остается только медленно обмякать в его руках, слыша, как звонко отзывается пистолет от удара об асфальт, как меркнет взбешенный голос Рида. Сероглазка прижимает мое безвольное тело к себе, словно в танце, и когда маска в районе губ шевелится – меня окончательно пробирает на ужас.       ‒ Спите, мисс Вольф… спите… ‒ убийца поднимает одну руку и проводит костяшками пальцев по щеке. Тело отказывается двигаться, разум постепенно покидает мир, уносясь в далекие миры забытья, однако я все еще продолжаю ощущать окружение. Касания, ветер, слой собственной одежды. Невозможно… ‒ Нам предстоят великие дела…       Мир меркнет, вслед за ним меркнет мое сознание. Оседая в его руках, последнее, о чем я успеваю подумать – голос. Голос… мужской голос… невозможно…

***

Темные, густые ресницы смыкаются, и женщина безжизненно повисает на его руках, откинув назад руки и голову. Ей предстоит провести в бессознании не больше десяти минут, а значит, ему предстоит действовать быстро. Конечно, потом последуют долгие часы без движений, но в полном осознании и ощущении происходящего, однако будет обидно не встретить ее пробуждение будучи готовым. Потому убийца, ловко закинув тело себе на плечо, несколько секунд стоит над валяющимся на асфальте пистолетом. Спустя секунду другую оружие аккуратно, чтобы женщина не сорвалась вниз, поднимается и убирается в карман. В это же мгновение в телефоне на асфальте слышится разъяренный крик Гэвина Рида. Сероглазка, замерев над устройством, чуть наклоняет голову, вслушиваясь в каждое слово взбешенного мужчины.       ‒ Ричард, твою мать, вызывай полицию!       ‒ Но мы и есть полиция, ‒ пытается возразить андроид на том конце, явно испытывающий тревогу не меньше, чем человек.       ‒ Нормальную, блять, полицию вызывай! Федерала и Аллена, немедленно!       Линия обрывается, и экран телефона загорается, оповещая о конце звонка. Сероглазка флегматично смотрит вперед, в сторону дома. Попасть внутрь будет несложно, учитывая, что на его плече тело самой хозяйки. Ох уж, эти умные дома, что способны впускать своих хозяев даже в таком убитом состоянии. Впрочем, не важно. Ему следует поторопиться, что убийца и делает, смело вышагивая к дому, строя в голове грандиозные планы, в число которых входит блокировка ворот, пробуждение Вольф и очередная возможность услышать сладкий крик агрессивной личности. Жаль только, что это будет женщина… что ж, все бывает в первый раз.