Девиация: новый вирус / Deviation: new virus

Не могу уснуть. Не получается. Как назло. Даже задремать никак. И это так… трепетно.       За судорожными объятиями с безвольным пиджаком я даже не заметила, как проскочило несколько часов, покрывая комнату за полупрозрачными шторками шатра сначала густыми сумерками, а позже и непроглядной ночью. Меня не клонит в сон, хоть бы один намек на усталость, что при подходе к отелю в компании Ричарда одолевала с головой. Нет. Только ноющее чувство в груди, требующее немедленной встречи с глазами металлического цвета. Каждые несколько минут я словно на иголках еложу по постели, сильнее стискивая жакет в тишине. Только всплывающий в голове мужской, низкий голос, вторящий «Вернусь, как только смогу» позволяет хоть на мгновение ощутить, как стискивающие сердце нетерпеливые чувства отступают. Ненадолго… совсем ненадолго.       Прийти в себя удается только когда в темноте и тишине номера раздается тактичный стук по входной двери. Он такой легкий, еле слышный, но я слишком сильно прислушиваюсь к молчанию стен в ожидании возвращения того, чей облик в мыслях заставляет до боли сжимать грубую ткань слабо пахнущего пиджака. И едва в тишине внезапно распознаются эти звуки, как в животе разбухает огромный шар, внутри которого только бездна с жидким, расплавленным золотом. Я не сразу вскакиваю с постели, разве что резко сажусь и прислушиваюсь к темноте со сбивчивым дыханием, только-только пришедшим в норму. Стук повторяется. Больше я не жду.       Мысль о том, что следовало бы позаботиться о свете до того, как улечься на постель в объятиях мужского жакета, посещает меня сразу, как только ноги путаются в занавесках шатра. Штурмовать пол с гулким всхлипом не самое приятное, особенно учитывая, как неприятно на это действо отзываются раны на спине под натянувшейся рубашкой. Слабого света из широких окон не хватает, чтобы без проблем преодолеть еще и арочный проем между спальней и гостевым холлом. Здесь и вовсе единственным источником света является мой жакет, светящийся из-за голубых светодиодных символов и повязки. И только когда врезавшееся в дверной косяк плечо повторно напоминает мне о боли на коже, я уже со злым видом немедля нахожу выключатель в гостевой комнате. Бело-голубые стены озаряются высоко висящей, хрустальной люстрой, что раздражающе переливается лучами и бликами. Здесь же, откинув пиджак на спинку белого дивана в стиле ренессанс, я останавливаюсь у входной двери, заглядывая в экран интеркома. Бездна в животе взрывается сотнями искр, обжигающих все, что можно обжечь.       Это он. Стоит у двери, глядя строго перед собой. Голубая повязка на плече, уверенная осанка. Подвешенная сверху в конце коридора камера не дает рассмотреть его профиль, разве что виднеется легкое свечение на правом виске, но и этого хватает, чтобы под выскакивающими воспоминаниями об алых переливающихся бликах сипло простонать с мелькнувшей на губах улыбкой. И так трепетно и прекрасно это чувство, которое не дает просто со спокойной душой протянуть руку и открыть дверь. Словно там, за ней, твое искрящееся будущее, твоя жизнь, все то, от чего душа поет ангельским голосом. Пусть я сейчас со стороны выгляжу как малолетняя девочка, пригласившая к себе домой понравившегося мальчика, пока родителей дома нет. Мне нравится это чувствовать. Мне нравится себя видеть такой, какой не была вот уже свыше десятка лет.       Андроид на экране вновь поднимает руку для очередного стука, однако я не дожидаюсь, когда раздастся звук. Дверь с шумом распахивается так же быстро, как разрастается в груди дыра предвкушения встречи. И не менее быстро меркнет моя полуулыбка на губах, когда всего один взгляд в серебристые глаза андроида ставит все точки над «и».       – Добрый вечер, детектив Вольф.       Дик. Не иначе. С таким добродушием и открытостью может смотреть только он.       Трепетные чувства затихают мгновенно, оставляя легкое ощущение досады, как после себя оставляет едкий запах гари потушенный водой костер. Осунувшись и заметно озлобившись, я сменяю улыбку на саркастичный взгляд, осматривая машину с ног до головы. Пожалуй, стоило лечь спать, а не прислушиваться к тишине в желании услышать приближение Девятки. Глядишь, забывшись во сне, не услышала бы стука в дверь и в результате не пришлось бы лицезреть эту доброжелательную морду.       – Дик? – я даже не стараюсь скрыть разочарования, сжимая ручку двери как можно сильнее в готовности хлопнуть ею прямо перед лицом машины.       – Вы ожидали увидеть кого-то другого? – без намека на что-либо, но с легкой обеспокоенностью спрашивает андроид. Все эти синие блики от светодиодов на виске и пиджаке неприятно режут глаз. Не потому что свет яркий, а потому что ровно такой же пиджак я прижимала к себе пару минут назад. Неприятный осадок остается на душе, который я поспешно прячу за маской раздражительности. Вокруг и так слишком много подозревающих в лице Фрида и Гэвина, не говоря уже о по сути всезнающей Чарли. Если с этими товарищами я смогу в теории справиться, то с подозрениями от «Киберлайф» будет сложнее.       – Даже если и так, тебя это не касается, – огрызнувшись так, что Дик с легкой виной смял губы в тонкую полоску, я воинственно вскинула подбородок и кивнула в сторону машины головой. – Ты что здесь вообще забыл?       – Пришел проверить, все ли с вами в порядке, – в глазах Дика вспыхивает легкий огонек облегчения, точно он рад смене темы, при которой не приходится чувствовать себя сующим не туда нос. Девятка оживляется, вновь цепляя на себя улыбку, вместе с этим вопрошающе вскидывая брови. – Могу я войти?       От такого вопроса я разом теряю все свои мысли. Надежда, что Ричард все же вернется, теплеет, однако я все еще помню его слова о том, что приставленный ко мне андроид пытался прошлой ночью связаться. Чего уж говорить о приоритетной задаче системы машин, при которой состояние напарника является не просто значимым, но одним из важных аспектов. И если Ричарду пришло в голову подсыпать Риду снотворное по выписке врача, то страшно представить, какую форму проявления вызовет потребность «заботы» у Дика с его лучезарной улыбкой.       Устало вздохнув и опустив голову, я смотрю себе под ноги несколько секунд.       – Я правильно понимаю, что если не впущу, ты останешься торчать у двери?       – Правильно, детектив, – улыбка Дика становится еще ярче, точно он радуется нашим совпадающим мыслям. Ничего не остается делать, кроме как с досадой на лице отойти в сторону, впуская машину внутрь.       Мысль о том, что этот несуразный показательно вычурный номер дополнится еще и Диком накидывает на плечи усталость. Закрыв за вошедшим андроидом дверь, я неосознанно нахожу взором часы на декоративном столе и без всякого удивления отмечаю начало одиннадцати ночи. Пожалуй, стоит лечь спать, хоть это и будет трудно сделать учитывая, кто находится рядом. Не потому что волнует его присутствие, но потому что неприятно находиться в одном номере с другим созданием. Ощущается, словно предательство – мерзкое, унизительное и выедающее изнутри. Теперь я не хочу возвращения Ричарда. Напротив, молюсь всем богам, чтобы Девятке не взбрело в голову покидать Рида.       – Значит, так. Я спать, – прикрыв глаза и начав наминать шею, я блекло слежу за своим путем к спальне, лишь бы больше не найти плечом какую-либо преграду. Дик, как ни странно, так и остается стоять посреди гостевого холла. – Услышу хоть шум, выйду и все проводки оборву.       Не слыша ничего в ответ, я недоуменно останавливаюсь у арочного прохода и смотрю себе за плечо. Усталость доброжелательно отступает, позволяя испугу занять свое место. И не зря. Дик, стоя рядом с диваном полубоком, с нахмуренным выражением лица изучает взором скинутый наспех пиджак, что точь-в-точь такой же, как и на его теле. Понимаю, что мое продолжительное молчание слишком подозрительно, но не могу заставить себя хотя бы открыть рот. Так и стою, покрываясь холодом и слушая сбивчивое уханье сердца в грудной клетке.       – Прошлой ночью я пытался связаться с вами, детектив Вольф, – неотрывно буравя дырку в пиджаке, с легкой озадаченностью произносит машина. Его взгляд тяжел и задумчив, и я радуюсь, что андроид смотрит не на меня. Радоваться приходится не долго. Дик разворачивает ко мне голову, говоря уверенно, но недоуменно. – Модель под номером «пятьдесят шесть» отказалась впускать меня в дом мистера Рида.       Воцарившаяся пауза подсказывает, что Дик ждет от меня каких-то слов, но ведь мне и сказать нечего. Хотя нет. Есть. Много о чем. О том, как его собрат буквально вытащил меня из вновь образующего кокона отчуждения, разве что более сильного и мрачного, чем прежний. О том, как Ричард сознался в своих отклонениях, последовав моему примеру. О том, как тепло и прекрасно было в его объятиях, даже ощущая боль на спине от плотного соприкосновения с диваном… о том, как андроид сходил с ума наравне со мной, разделяя одни чувства и ощущения на двоих. Я могу рассказать о многом, господи, как много бы мне хотелось выплеснуть наружу! Словно влюбленная девочка-подросток, желающая рассказать близкому о первом поцелуе с понравившимся мальчиком! Я хочу кричать об этом, радоваться в голос, судорожно выплескивать наружу все свои эмоции! Хочу, но не могу.       «Будь аккуратней, Луиза», вкрадчиво произносит Стэн, который в воображении грозно посматривает на Девятку, прищурив глаза. «Детектив Рид и мистер Вольф – это одно, но компания «Киберлайф» – другое»       Дважды повторять не приходится, тем более я сама понимаю, как опасны все эти игры с создателями андроидов. Один шаг в сторону – и будущее предначертано. Остается только раздраженно сжимать губы. Во мне так много эмоций и фантомных теплеющих чувств от воспоминаний прошлой ночи, а вместо всего это я только и могу, что саркастично изогнуть бровь и выдать следующее:       – От меня-то ты чего хочешь? Чтобы я пошла и ремнем по заднице его отлупила?       – Хочу быть уверенным, что это был ваш указ, – на лице машины мелькают сомнения, выражающиеся в суженных глазах. Меня вновь охватывает волна беспокойства, но когда ты холерик с опытом работы в правоохранительных органах – где эмоциональные игры это привычное дело – учишься быстро ориентироваться в ситуации, соображая наиболее подходящую тактику поведения. Дик тем временем с чувством укрепляющихся подозрений разворачивается ко мне всем телом, чуть склонив голову. – Ведь именно на него и ссылалась модель «пятьдесят шесть».       – А с чего вдруг такая активная забота? Так хотел пробиться ко мне на аудиенцию, что даже узнал, где я нахожусь?       Сарказма в моем голосе хоть отбавляй, особенно теперь, когда я разворачиваюсь к машине лицом и надменно складываю руки на груди. Помню, что все эти потребности «заботы» строятся на основе системы приоритетов, но мне настолько наплевать, что я, уставшая и перепуганная вниманием Дика к Ричарду, готова язвить и крушить все на своем пути.       – Состояние доверенного лица является одним из приоритетов, установленных «Киберлайф», – словно читая мои мысли, произносит Дик, параллельно убирая руки за поясницу и выпрямляясь точно солдат на службе. Подозрительности в его светлых глазах я больше не вижу, и все равно едва сдерживаюсь, чтобы не облить андроида словесным дерьмом, осаждая его желание совать нос в чужое дело. – Я хотел быть уверенным, что с вами все в порядке, детектив.       В голове звучит ироничный смешок, скопированный точь-в-точь у моего отца, и я согласна со Стэном. Хотел он быть уверенным… что-то не заметила я его в толпе патрульных и медицинских экспертов на территории своего дома в тот злополучный вечер!       – Да неужели? И где же ты был со своей заботой, когда из меня полотно делали?       Дик открывает рот, чтобы что-то возразить, но тут же потупляет взор и смыкает губы. Вина и недоумение от сделанных открытий выбивает его из колеи самоуверенности, и мне вдруг становится не по себе от вида взволнованного андроида. Зато Стэну судя по произнесенному в голове «Робин Гуд недоделанный…» нравится состояние Девятки.       – Прошу прощения, – спустя некоторую паузу произносит Дик, опустив руки по швам и с толикой вины посматривая в мою сторону. Удивительно, как с таким выражением лица его диод все еще горит голубым цветом, разве что слегка мигает в готовности смениться золотом. – Мне не стоило покидать вас. Отныне я буду осмотрительней.       Его слова отдаются во мне чем-то странным. Некая мысль промелькнула в голове, но и она поспешно рассеялась в воздухе, точно никогда не существовала. Неприятное чувство, будто вот-вот ухватишься за нее, как за торчащий кончик нитки в клубке, и тот точно паутина распустится по спирали. Я знаю это чувство. Не раз посещало за время работы в департаменте полиции. Стойкое ощущение, будто в прокручивающихся в мыслях словах Дика есть что-то, что хоть как-то поможет расследованию, но чувство быстро ускользает, оставляя в груди только досаду. Странно… может, я просто сильно устала?       – Не бери в голову. Мне просто нужно отдохнуть, – едва мысль об усталости проскакивает в голове, как я снова чувствую подступающую сонливость и потребность свалиться с ног. Становится даже наплевать, кто находится рядом: Дик, Ричард – все, что мне требуется – сон и не более. Махнув рукой в сторону машины, я уже хочу развернуться и уйти в спальню, как слышу чуть озадаченный голос Девятки.       – Ответственность за ваше состояние лежит на мне, детектив. Хотите вы этого или нет, но таков регламент моего программного обеспечения, – ох, не люблю я такие замысловатые фразы на ночь глядя. Незаметно закатив глаза в остром распознавании вопроса в голосе Дика, я снова возвращаю на него усталый взор. Как и ожидается, в серых глазах машины, чей облик практически копия того, от кого вскипает кровь, нахожу виноватое желание отвлечь меня от приготовлений к отдыху. Дик, склонив голову в знак обеспокоенности, встревоженно хмурит брови. – И потому я бы хотел спросить у вас, не замечали ли вы каких-либо отклонений в модели, приставленной к детективу Риду.       Мне так хочется спать, что я готова махнуть рукой и ответить «Да, замечала», лишь бы этот пластиковый корпус отстал от меня. Но нет, я не настолько идиотка, хоть и веду себя порой неразумно. Зато усталость позволяет мне не прикладывать усилий, чтобы скрыть свою обеспокоенность. Веки и так наливаются тяжестью, а мышцы слабеют, требуя немедленного отдыха в постели под шатром.       – Нет, не замечала.       – Тогда позвольте узнать, откуда у вас этот пиджак, – Дик делает едва заметный кивок головой в сторону жакета, не сводя с меня обеспокоенных глаз.       – Твоего собрата убила, труп сожгла, а пиджак выкидывать жалко было – блестит красиво, – назойливость его вопросов раздражает. Вернув руки на грудь, я под смешок Стэна в голове нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Еще один неуместный вопрос, и андроид точно останется стоять за дверью всю ночь. – Что за вопросы такие? Тебя вообще такие дела не касаются.       – Извините, не хотел вас оскорблять, – тут же поправляется Дик, замечая во мне бурлящее негодование. Удивительно, как машина не задается вопросом внезапной агрессии в свою сторону, учитывая, что позапрошлый день я почти что флиртовала с ней. В общем-то, это списать можно на одно важное событие – меня едва не убили. А учитывая, что Девятка списывает этот прокол на свою невнимательность, отсутствие акцента на резкой смене отношения вполне себе логичное явление. – Но должен признаться, что меня тревожит состояние машины. Руководством «Киберлайф» были направлены рекомендации по отзыву андроида обратно на базу, однако департамент полиции в лице Гэвина Рида проигнорировал вызов.       От этой новости становится дурно. В который раз сон отодвигается назад, и я едва не попадаюсь на эту ловушку. Почему ловушку? Потому что Дик искоса смотрит на меня прищурено, как бы ожидая эмоционального скачка на моем лице. Увы и ах. Пусть мне и становится не по себе от услышанного, все же общая утомляемость не дает должным образом среагировать. Потому я без особых усилий сохраняю безучастность на лице, пожимая плечами.       – А он что, имеет право не реагировать? – по правде говоря, сейчас это единственное, что меня заботит. Если есть возможность не подчиняться «Киберлайф» – хочется знать о ней заранее. Дик не сразу понимает мой вопрос. Приходится пояснить всего одним словом. – Рид.       – Официально машина не принадлежит «Киберлайф» с момента ее приобретения правительственными органами. Так что да, детектив имеет право не реагировать.       «Хм… занятно…»       И я полностью согласна со Стэном, самой себе кивая головой. И впрямь занятный факт. Я бы даже сказала, полезный. Но еще более полезным оказывается интерес Дика к Ричарду, а именно задумчивость на тему девиации андроида. Самое то для отвода глаз.       Хитро сощурившись, я приподнимаю уголок губ и смотрю на андроида, вздернув подбородок. От моего ехидного вида самоуверенность машины пошатнулась, недаром в глазах читается волнение.       – А откуда такой интерес к чужой машине, Дик?       И снова пытается что-то сказать, но тут же закрывает рот, встревоженный фактом столь яркого интереса у себя. Его вид забавляет, и все же я не настолько тварь, чтобы издеваться над несчастной машиной.       Не настолько?.. неужели, Луиза? Помнится, ты пользовалась невинной Девяткой ради того, чтобы вызвать ревность у другого создания. А теперь тебе даже жалко андроида с его обеспокоенным собственной стабильностью видом. И что так поменяло тебя? Сероглазка и его клеймо? Или андроид, что подставил плечо израненной душе в тяжкий период?       – Расслабься, – махнув в сторону машины рукой, я лениво разворачиваюсь и уже на ходу бросаю опешившему андроиду следующие слова, – до утра не будить!       В спину летит поспешное «Доброй ночи, детектив», но эти слова пропускаются мимо ушей, обрываясь захлопнутой дверью ванной комнаты в серебряных оттенках, где задерживаюсь не больше десяти минут. Усталость накатывает волной. Больше я никого не хочу ждать. Теперь я хочу только спать.       И лучше бы я продолжила ждать, чем попыталась провести ночь в объятиях сна…       Он снова здесь. Смотрит своими серыми, искрящими предвкушением перед удовольствием глазами, напевая знакомую мелодию до дрожи в теле хриплым голосом. Я не вижу его радужек, чувствую всем телом, вновь прижатая к полу и обездвиженная вплоть до последней клеточки мышц. Зато, судорожно задыхаясь от накатывающей паники, наблюдаю за вышагивающими черными ботинками перед лицом. Его голос тих, практически шепчет, и я не могу разобрать его слов какое-то время, широко распахнутыми глазами всматриваясь в подошву остановившейся напротив обуви. Но мне и не хочется их разбирать, ведь девиант, кажется, ушедший в себя, вновь использует голос некогда любимого исполнителя песен, отныне который станет вызывающим истерику певцом.       Но мне приходится это сделать. Приходится прислушаться к напевающему слова тембру, стараться не задохнуться в учащенном дыхании и судорожно сдерживать всхлипы перед нарастающей панической атакой, когда те же самые ботинки чуть разворачиваются носками к моему лицу, а колени сгибаются. Теперь его голос становится еще ближе. Хриплый, тихий, ушедший в себя.       – Я знаю, что это последний день на земле… – слышу, как кончик ножика звенит с легким отзвуком шкрябания, словно по твердому холодному предмету. Но почему словно?.. ведь эта тварь и есть холод. Сама Смерть, имеющая серые глаза и до боли в душе удивительный, будоражащий голос, – …мы будем вместе, пока планета умирает…       Как я любила эту песню… как затирала ее до дыр в далекие времена своего юношества! И теперь сознание играет в злую шутку, подкидывая мне эти слова от столь ужасающего облика девианта в черном одеянии…       «Луиза, проснись!..»       ...его голос при следующих словах теплеет, как если бы андроид улыбается. Не знаю, что он там делает со своим ножом, но буквально каждой клеткой ощущаю его легкое возбуждение, вызванное моим униженным состоянием.       – Я знаю, что это последний день на земле…       «Луиза!.. приди в себя!..»       Крик Стэна меркнет где-то там, на затворках перепуганного сознания. Он доносится до нас словно из приоткрытого окна, перебиваемый шумом колыхающихся занавесок и хриплого шепота Сероглазки. Я хочу прийти в себя. Правда, хочу! Но страх сковывает слишком сильно, вынуждая жмурить глаза в желании спрятаться от происходящего хотя бы в темноте сомкнутых век. Заставляя прощаться с миром в ожидании мучительной смерти.       – Мы никогда не скажем прощай…       «Очнись!»       Шумный вздох ощущается, точно глоток кислорода посреди километровой толщи океанской воды. Несмотря на широко распахнутые глаза, мне не сразу удается осознать происходящее. Тело содрогается от гулкого биения встревоженного сердца, короткие волосы налипли ко лбу и вискам. Та самая красная сорочка тоже кажется влажной и тесной, даже обжигающей, но то лишь иллюзия из-за внезапно похолодевшей кожи. Сознание все еще отходит от увиденного, не говоря уже об отзвуках мрачного, мужского голоса, вторящего слова любимой песни прямо в голове. Не помогает даже привычные успокоения компьютера в виде умиротворенных «Глубокий вдох… выдох…». Вместо того, чтобы прислушаться к Стэну, я с испугом и некой надеждой смотрю на андроида, сидящего на краю постели, разведя шторки шатра. Его серебристые глаза с тревогой изучают мое покрытое холодным потом лицо, ближняя рука вздернута в воздух. Судя по всему, андроид пытался меня разбудить.       Мимолетная мысль разогревает мышцы в желании кинуться к Ричарду за спасительными объятиями под этот теплый, плотный пиджак со светящимися светодиодами, что придают силуэту, охваченному светом из гостиной, некий шарм. Золотое свечение, выбивающееся из-под черной рубахи, переливается идентично желтому диоду на виске, и, Господи, как же хочется разорвать эти драные пуговицы, чтобы вновь увидеть все своими глазами! Вновь пройтись пальцами по контуру диода регулятора, отмечая резкую смену золота на кровь! И как же я радуюсь, когда Стэн в голове перестает вторить слово «Дыши», а разум окончательно просыпается, напоминая, кто есть кто.       Это не Ричард. Эта машина с ним даже близко не стоит.       – Все в порядке, детектив Вольф?       От его вопроса меня аж передергивает, он даже фамилию мою не так говорит, как надо. Не растягивающе, не намекающе, не ехидно. Вполне обычно, пусть даже и голос у них один на двоих. Еще одно отличие, которое немедленно остужает мой пыл. Мысли о диоде под рубашкой становятся мерзкими и неправильными.       «Как можно задать такой идиотский вопрос, будучи машиной с заложенным психологическим базисом?», Стэн своими едкими замечаниями словно провоцирует меня, но я и не против. Одеяло неспешно откидывается в сторону, чуть взмокшее и вдруг ставшее жарким. Комната к моему удивлению еще наполняется темнотой ночи, однако там, за окном, сквозь спущенные, полупрозрачные завесы шатра виднеется легкий рассвет в виде розовых оттенков на темном горизонте. Не помню, сколько было на часах, когда холодная постель приняла меня в свои объятия, но уверена, что минимум пять часов Морфей не выпускал из своего царства.       Одарив встревоженного андроида враждебным взором, я с дрожащими руками и ногами выбираюсь из постели. Вряд ли после увиденного сон вернется обратно, впрочем, его никто более и не ждет. Остается только медленно и лениво обойти кровать и двинуться в сторону ванной, в желании спрятаться подальше от посторонних глаз. А может, даже и не от глаз, а от все еще вторящего в голове слова песни голоса, что теперь будет сопровождать меня каждую ночь.       – Я могу вызвать специалиста, если вы посчитаете нужным.       Лучше бы он не говорил этих слов мне в спину, наблюдая, как я, пошатываясь, плетусь к заветной двери. И если эти слова удается стерпеть, то следующее предложение от машины вынуждает встать на месте, как вкопанная, ухватившись рукой за дверной косяк:       – Есть и иные способы снятия стресса, – на этом моменте я грозно и медленно поворачиваюсь к вскочившей Девятке, буквально сверкая голубыми, яростными глазами. Дика это не смущает. Он по-прежнему смотрит тревожно, но открыто, возвышаюсь над скомканной постелью, словно подчеркивая свое явно неординарное предложение. – Смею уведомить вас о моей полноценной схожести с мужским организмом, – боюсь представить, что машина увидела в моих глазах, однако его последующие торопливые слова сопровождаются волнением и успокаивающим взмахом руки. – Понимаю, это не тот случай, когда…       – Засунь себе свои схожести знаешь куда? – Стэн в голове что-то пытается сказать, но мгновенно осекается, поняв, что я и без него знаю, как реагировать на подобные «заманчивые» предложения. Впрочем, в какой-то степени хочется сказать Дику «спасибо». Его наглость захватывает волной, заставляя сменить страх ото сна на гнев. Так и извергаю из себя кислоту, рыча, точно разъяренный зверь в полутьме комнаты. Осталось только заставить глаза блестеть, как у хищника в сумраке. – Еще раз услышу подобное, и мигом из окна вылетишь!       Дик больше не смеет что-то сказать, виновато сминая губы, точно нашкодивший ребенок. Уже меньше чем через минуту я оставляю машину в одиночестве, напрочь забыв о его удивительной схожести с истинной машиной, от которой весь мир переворачивается с ног на голову.       Шум воды, пущенной из изящного серебряного крана, выполненного под резьбу так же, как и весь декор гостиничного номера, наполняет комнату. В этом шуме я стараюсь потерять свои мысли, распихнуть их на самые дальние углы, начиная от жуткого голоса Мэрлина Мэнсона вкупе с видом мужских ботинок и заканчивая наглым намеком Дика на секс. Знаю, машина предложила это не из личных побуждений, а скорее как способ вытянуть меня из напряжения, плавно переходящую в тревожность. И это вполне себе действенный метод, уж по себе знаю эффект близости, при которой позволяешь себе уйти от вечных душевных переживаний, наслаждаясь только искрами в груди. Однако далеко не Дик сейчас может заставить меня погрузиться в череду восторженных чувств, да и желания у меня нет делить подобные эмоции с кем-то другим.       Усмешка касается моих губ, когда я, осознав одну занятную мысль, устало упираюсь руками о края раковины. Как быстро может поменяться мир. Меньше недели назад кого-то ненавидишь, и вот уже осознаешь свою зависимость, как от довольно крепкого наркотика.       «Позволь дать тебе некоторые рекомендации», настороженно произносит Стэн, выжидая легкую паузу, дабы дать мне время. Воспользовавшись им, я исподлобья смотрю в свое отражение на навесном зеркальном шкафчике, отмечая прилипшие к шее и лбу короткие пряди. «Будь аккуратнее с ним. Он мне не нравится»       – Это же обычная машина, – с легким недоумением взглянув себе в глаза, я стараюсь найти ответ в них, точно он там может быть. Мне и впрямь непонятно его недоверие к Дику, что проявилось с первого дня. Ведь к Ричарду компьютер относился всегда либо нейтрально, либо благосклонно.       «Это сложно объяснить. У машин есть своя радио-частота, и его частота мне… дискомфортна»       Невесело усмехнувшись, я искоса поглядываю на закрытую дверь в ванную комнату. В общем-то, никто и не собирался доверяться этой Девятке, так что рекомендации Стэна звучат как само собой разумеющееся. Однако если Стэн не доверяет искусственному разуму – мне определенно стоит задуматься. И не только над этим.       – А частота Ричарда?       Игривый взгляд, но слишком уставший, чтобы быть веселым, устремляется в отражение голубых глаз, едва видных из-под обрезанных черных прядей. Стэн некоторое время соблюдает молчание, и почему-то мне нравится замешательство компьютера. Пусть я не вижу его и не слышу его голоса некоторое время, все же мне кажется, что тишина в голове несет в себе гораздо больше смысла, чем сбивчивый говор. На этом же я и ловлю Стэна, когда тот принимается неуверенно пояснять свое отношение к «особенной» Девятке.       «У Ричарда иная волна, намного конструктивней и информативней, чем…»       – Просто сознайся, что Дик тебя бесит своей схожестью с Ричардом, – воровато глянув в сторону двери, я приглушаю голос почти до шепота, так, чтобы собственный слух едва распознавал его в шуме пущенной воды. Звуки которой, кстати, так некстати напоминают о тесной кабинке туалета в полицейском участке. Конечно, между мной и Девяткой все зашло намного глубже, чем просто играть друг с другом, как кошка с мышкой, и все же те воспоминания вынуждают сладостно улыбнуться, ощущая легкое покалывание в животе.       Стэн отвечает не сразу, на то есть свои причины. И уже меньше чем через минуту компьютер честен. Впрочем, как и всегда.       «Да», в его голосе проскальзывает намек на разочарованность в самом себе. «Да, он меня раздражает»       Получив ответ, который и ожидаю услышать, я отстраняюсь от раковины в желании начать приводить себя в порядок перед отъездом из отеля, как останавливаюсь с настороженным взглядом на зеркале. Ведь Стэн, явно затронутый этой темой, вдруг произносит.       «Хочешь знать, почему я никогда не вмешивался?»       Гадать не стоит, что именно подразумевает Стэн. Темный ли лес, наполненный ароматами хвои и гулом мотора внедорожника, перед колесами которого Девятка прижимала меня к холодной земле, будучи на прицеле табельного оружия? Или же ледяной пол гостевого холла в моем же доме, где андроид без внутренних тормозов вдруг решил наложить «штраф» на человека, нарушившего условия пари? А может, в кабинке туалета, когда появление Ричарда было таким внезапным, что я едва не отдала душу Дьяволу под звуки шумящей воды?       Проигрывая все эти моменты в голове, я все больше и больше осознаю причину невмешательства компьютера в подобные моменты. Как бы я не просила Стэна не бросать меня в этот момент – он все равно это делал. Не предпринимал попыток защитить, но и не мешал мне быть собой. Просто исчезал, замолкал, оставив сознание во власти человека и его чувств. И именно последнее заставило его вести себя иррационально в отношении своего носителя. Он видел, что происходит со мной, потому и не вмешивался. Но меня интересует не это. Меня интересует, почему Стэн так быстро доверил ему мою жизнь. Тот самый Стэн, что в силу своих приоритетов скорее вынудит меня оттолкнуть непонравившегося ему человека, чем вот так просто отойдет в сторону, отдав власть над решением мне.       Не двигаясь точно в страхе спугнуть компьютер, что возжелал откровений, я смотрю на свое отражение с неприкрытым подозрением. Вопросы и ответы не срываются с моих губ, ведь Стэн, восприняв мое молчание как интерес, продолжает говорить задумчивым, даже обреченным голосом. Таким тоном говорят люди, рассуждающие о прожитой жизни, будучи на пороге перед смиренной смертью.       «Он ничего не скрывает. Как открытая книга с момента нашей первой интеграции», с каждым словом Стэна я все больше хмурюсь, настороженно перебегая взглядом по собственным глазам. «Я получаю доступ абсолютно ко всем его данным, и, должен признать, это доверие подкупает. Поэтому я четко был уверен, что он не способен причинить тебе вреда. Так что да, я верю ему. Возможно, даже чуть больше, чем верю детективу Риду»       Не находя слов, чтобы что-то ответить, я прячу взгляд в раковине. Услышанное не было для меня тайной, и все же столь резкое откровение Стэна, да еще и таким смиренным тоном наводит мурашки на тело. Ванная комната из-за пущенной воды становится душной, зеркало постепенно начинает запотевать. И мне бы уже развернуться и заняться собой, но что-то в воздухе подсказывает, что это не конец разговора. Я же оказываюсь права, распознавая после продолжительной паузы задумчивый голос Стэна, звучащий с механичной заломинкой, но такой живой.       «Твой отец упомянул, что что-то готовит для меня. Луиза, посмотри на себя», несколько раз отрицательно помотав головой, я нехотя вскидываю глаза на свое отражение. Женская ладонь в нерешительности стирает влагу с зеркальной поверхности, но лучше бы она там и оставалась, учитывая как много тоски и грусти я вижу в собственных голубых глазах с черной окаемкой. Тонкий красный атлас неприятно липнет к телу, но эти чувства игнорируются, как бы не хотелось сбросить сорочку и отойти от зеркала, лишь бы не возобновлять болезненный разговор. «Если он найдет способ отделить меня, пусть даже уничтожив – соглашайся. Этому сознанию требуется один хозяин, и это точно не я»       – Я тебе уже сказала «нет»! – злобно шикнув это в зеркало, я с опаской кидаю взгляд на дверь. Шум воды перекрывает мой голос, и все же следует быть немного аккуратней с этой Девяткой. – Мы вместе уже шестнадцать лет! Неужели ты думаешь, что я так просто откажусь от тебя?! Сколько вообще еще можно мусолить эту тему?!       «Как бы мне не хотелось прожить свою жизнь, хоть на минуту почувствовать себя человеком – твое будущее мой приоритет. Я был создан для этого», заметив мое явное раздражение в виде учащенного дыхания и раскрасневшегося лица – и причина тому становится не пар из крана – Стэн поспешно добавляет, в воображении выставляя обе ладони вперед в знак успокоения. «Ты ведь понимаешь, что со мной у тебя не будет будущего, но и оставить тебя одну я не могу. Но с ним все будет иначе»       – Да неужели? – от услышанного я саркастично смеюсь, стараясь звучать как можно тише. В какой-то момент Стэн перебивает меня укоризненным «Луиза, будь, пожалуйста, тише», и я мгновенно осекаюсь. Спустя несколько секунд шум воды из раковины дополняет шум воды и из душа. Теперь зеркало запотевает еще быстрее, вынуждая стирать влагу каждую половину минуты под звук моего раздраженного шипящего голоса. – И что же будет иначе? Посмотри вокруг, Стэн! Он же машина! Люди этого просто не примут!       «А с каких пор мнение людей для тебя имеет существенный вес?»       – С тех самых пор, как они способны уничтожить любого, кто им неугоден!       «В таком случае ты знаешь, что делать» Знаю. Даже больше – задумываюсь. Спрятать, скрыть, увести от посторонних глаз. И я даже знаю как и когда мне это сделать, но остатки прошлого горделивого сознания не дают развить эту мысль. Буквально пару дней назад я жила в своем уютном коконе одиночества, любой шаг в сторону, что делал окружающий мир, тут же пресекался моим стремлением вернуться на круги своя, и вот, вселенная закручивается по спирали, принуждая меня планировать невообразимые вещи!       Вернув руки на края раковины, я закрываю глаза и делаю глубокий, тяжкий в душной комнате вздох. Откуда это стремление идти до конца, переступая через себя и свою сущность? Всей душой ненавидеть, и уже через несколько дней безгранично тянуться к нему всем разумом, стремясь уберечь от проблем в лице людей. Фрид в той лаборатории не зря спросил, как далеко мы зашли. Очень далеко. Настолько, что назад пути просто нет, разве что через предательство и боль.       «Луиза, взгляни на себя», перебороть себя очень трудно. Столько лет видеть перед собой существо, неспособное на положительное эмоции, на тягу к кому-то, на нечто светлое, и вот вдруг стать тем, кто буквально как в воздухе нуждается в том, у кого даже кровь другого цвета. Я столько времени считала себя утраченной, разве что в одной непрерывной связке с компьютером, ставшим таким же близким, как собственный брат-двойняшка. И вот, этот компьютер просит оставить его, буквально променяв на того, кого в любой момент могут уничтожить. Люди не умеют принимать то, что сильно отличается от их понимания. Уж мне-то как никому другому об этом знать. Ведь я и сама человек.       «Взгляни, Луиза»       Кое-как переборов себя, я облизываю растянутые в ироничной улыбке губы и поднимаю взор на свое отражение. Оно мутное, покрытое влагой, но в этот раз рука не стирает капли воды, что под давлением сбегают вниз, оставляя дорожки. И в этих дорожках умудряюсь разглядеть усталость в своих черных зрачках.       «Ты тоскуешь… и я не знаю, что происходит в твоей голове, но уверяю, что оно не стоит того, чтобы лишаться первого в твоей и без того непростой жизни светлого луча, которого у тебя даже с Адамом не было»       – Светлый луч, я так понимаю, это он? – с сарказмом переспрашиваю я, вздернув один уголок губ. Стэн некоторое время соблюдает напряженную тишину, после чего задумчиво дополняет.       «Звучало слишком пафосно, да?»       – Даже не представляешь как.       «В любом случае ты поняла, что я хотел сказать»       – Да, Стэн, – все еще улыбаясь, тихо проговариваю я, ставя точку в этом сумбурном разговоре. – Я все поняла.       Следующие двадцать минут проходят в молчании. Мысли, все еще занимаемые состоявшимся разговором, не дают мне спокойно и быстро расправиться с водными, утренними процедурами, но это в каком-то смысле плюс, учитывая, что неторопливые действия не позволяют пульсирующей на спине боли распространиться дальше. Еще десять минут уходит на борьбу с короткими волосами, чьи пряди касаются плеч. До того привыкшая к длинному хвосту на затылке, я то и дело, что чертыхаюсь и психую. В конце концов, битва не проходит впустую. Волосы уложены, и теперь кончики не торчат в разные стороны. Уставший взгляд скользит по расческе и фену в руке. Придется долгое время привыкать к новому образу.       Дика в спальне не оказывается, и как же я рада этому факту! Красная сорочка поспешно сменяется вчерашними юбкой и рубашкой, и я уже желаю выйти из темной комнаты в светлый гостевой холл, как буквально осекаюсь в одном метре от арочного прохода. Подозревающий, медленный взгляд за плечо делает начало этого дня еще веселее. Постель оказывается заправленной.       «Пожалуй, следует предупредить Ричарда, чтобы он присматривался к этому парню»       Не могу не согласиться с настороженным голосом Стэна. Жест со стороны Дика, конечно, милый, но… слишком уж заботливый. Даже для машины, в чьих приоритетах стоит состояние приставленного человека.       Уже в гостевом холле, светлом и просторном, я не показываю внутреннего удивления, разве что отмечаю нахождение Девятки с убранными назад руками у окна. Уверенной походкой с ничего не выражающим видом прохожу к интеркому и с ощущением постороннего, доброжелательного взгляда на спине вызываю в номер завтрак. Стоять в тишине в компании оставшегося стоять у окна Дика неприятно. Голову мгновенно посещает сожаление о принятом прошлым вечером решении. Лучше бы оставила этого придурка за дверью стоять, чем вот так терпеть его простодушный взгляд.       Завтрак в виде яичницы с беконом и кофе не заставил себя долго ждать. Это даже странно, вот так просто трапезничать, понимая, что это приготовил и приобрел даже не ты. Ранее, когда в огромном доме моей компанией была андроид Нора, я с радостью уничтожала все съестное, что она готовила. Но ее ликвидация привела к потребности вновь вспоминать примитивные навыки готовки, и те не всегда проявляются во всей красе. Достаточно вспомнить как громко и едко шкварчали яйца на сковородке в то самое утро, когда Ричард впервые оказался на кухне. Сознание, ввергнутое в шок от его откровений в виде описания подробностей строения, напрочь забыло про завтрак, отдав предпочтение раскрасневшимся щекам и сбивчивому удару сердца. Кажется, после того завтраки я больше не готовила.       Светлые оттенки голубых и розовых тонов окрасили небо практически полностью. Темные линии еще просматриваются над крышами домов, однако звезды уже попрощались с городом. Дик так и остается стоять все это время у окна, отсвечивая голубыми диодами. Его безучастное, но простодушное внимание занимает моя усевшаяся на диване фигура перед повешенным на стене телевизором. Мой же весь интерес заключен в треснувшем телефоне, который я уже во второй раз прислоняю к уху. Первый звонок ничем не оканчивается: тяжкие гудки, с каждым разом становящиеся все тревожней и тревожней. Второй дозвон так же не имеет успеха, и если бы не Дик, что все это время смотрит на меня, я бы не чувствовала себя так неуютно. Уже на третий звонок в груди поднимается злость и раздражение, но благо кое-кто все же соизволил оборвать гудки, грозясь подставиться под мою горячую руку.       – М-м-м… – сонливо мычит Рид в трубку, явно неосознающий происходящего. От такого ленивого звука желание орать и метать мгновенно пропадает, но я не собираюсь просто так спускать минуты ожидания ему с рук.       – Рид, ты чего трубку не берешь?       Мужчина снова мычит, стараясь из этих звуков сообразить какие-то слова. Эти звуки настораживают, понимаю, что Гэвин наверняка под снотворным, но ведь скоро в участок. Почему он еще не встал?..       – Гэвин, с тобой все в порядке? – гнев внутри медленно перетекает в беспокойство, и я, напрягшись на резном диванчике с голубой обивкой, с тревогой смотрю на Дика. Андроид мгновенно реагирует схожей «эмоцией», опуская руки по швам и всем своим видом показывая готовность к выполнению приказов. – Рид?       Телефонный звонок сбрасывается. Мужчина на том конце линии больше не мычит, только поспешные, прерывистые гудки, и больше ничего. Оторвав телефон от уха, я взволнованно смотрю на треснувший экран, где на зеленом фоне мелькают секунды бессмысленного разговора и фамилия, которая высечена на моей спине.       – Все в порядке, детектив? – уверенно подает голос Дик, сделав шаг вперед.       «Твой пульс участился», Стэн так же мгновенно реагирует, ощущая все изменения в моем организме. Сейчас безопасность близких выходит на первый план, кто знает, что взбредет в голову этому сраному ублюдку с серыми глазами. И то, что Рид отвечает нечленораздельно утром перед участком ничего хорошего не предвещает. «Оснований для беспокойства нет, ты только зря изводишь свои нервы»       Знаю, осознаю это, но ничего не могу с собой поделать! Иррациональная тревога захлестывает с головой, я как часовая бомба с нарастающим диапазоном воздействия – того и гляди, что сорвусь на панику, рисуя в голове все самые худшие картины происходящего. Но благо в голове сидит кое-кто еще. Тот, кто умеет сохранять контроль в нужный момент или хотя бы подсказать, что делать. Не говоря уже о способности Стэна одним действием или фразой сменить одни эмоции на другие, недаром зудящее беспокойство в груди утихает, когда впервые за долгое время взятая под контроль компьютера рука движением пальца находит еще один немаловажный контакт в записной книжке.       «Мир не разрушится от одного звонка»       Всматриваясь в некогда записанный Ричардом связной контакт «RK900», я пытаюсь утихомирить очередное нарастающее волнение в сердце. То, что накрывало с головой пять минут назад, не идет в сравнение с тем, что царит сейчас под ребрами. Едкий страх сменился трепетным беспокойством. Это просто один звонок, всего один гудок, за которым прозвучит низкий, мужской голос, никогда не устающий и всегда уверенный в себе. Ну и что, что этот голос заставляет нутро захлебываться в безропотном восторге? Подумаешь… кто я такая, если не могу пересилить себя и набрать номер, справившись о состоянии своего друга?       Господи, Луиза, это просто звонок! А ты ведешь себя как малолетка перед тщательно спланированной встречей с полюбившимся одноклассником!       – Детектив? – снова спрашивает Дик за спиной, кажется, сделавший еще один шаг вперед. В это же мгновение в голове звучит раздраженный, имитированный вздох Стэна, и все та же рука подневольно вызывает Ричарда к связи всего одним касанием пальца по трещине на экране. Из полымя в ледяной омут.       В этот раз гудок и впрямь звучит только один. А вот и второй. А вот и третий… понятия не имею, чем они там занимаются, но отсутствие ответа напрягает, одновременно с этим расслабляя. Надежда, что Ричард не ответит, и мне придется положить телефон в сторону, теплится внутри, однако она в ту же секунду крошится на части, когда гудки обрываются. В голове словно вспыхивает салют, но я не ведусь у нее на поводу. Отвечаю Ричарду с тем чувством достоинства и хладнокровия, что и он.       – Слушаю, детектив Вольф, – и снова это дельное растягивание фамилии, от которого мурашки бегут по телу. Благо Дик слишком далеко, чтобы увидеть, как те покрывают кожу на обнаженных голенях.       – Ричард, что с Гэвином?       – Полагаю, что в шесть часов утра он спит.       От такой новости я встаю в ступор, судорожно сжимая свободной рукой обивку дивана. На несколько секунд позволяю себе оторваться от телефона и нахмурено посмотреть на экран. Шесть часов утра… и почему я сразу не додумалась взглянуть на время?       – Детектив Вольф, – раздается безучастный голос Ричарда, выводящий меня из состояния прострации. Телефон поспешно возвращается к уху, позволяя мне вникнуть в суть слов машины на том конце. – Смею заметить, что вы отстранены от работы капитаном Фаулером, и то, что в это время находитесь не в постели несколько озадачивает.       – Не могу уснуть, – потеряно приложив руку ко лбу, я прикрываю глаза и вслушиваюсь в биение сердечного двигателя. Остается гадать как так получилось, что мозги не подсказали мне обратить внимание на время. И если сейчас шесть утра, а на душ и успокоение у меня ушло далеко не десять минут, то… это во сколько же я проснулась?       – Дурные сны? – Ричард всеми силами пытается сохранить безучастие в голосе, но я то слышу, как чуть дрогнул тон в начале слов.       Вопрос игнорируется, и на то есть целый ряд причин. Одна из них всплывает в памяти в виде мужских ботинок перед лицом и тихого напева Мэрлина Мэнсона над головой. Волна страха прокатывается по душе, точно легкая рябь в озере от начавшегося дождя, и это чувство заставляет меня содрогнуться. Спина так не болит, как стонет сердце от воспоминаний о тех ужасающих минутах перед дверью старухи с косой.       – Раз уж Гэвин дрыхнет без задних ног, у меня будет для тебя задание, – воспользовавшись выжидающей паузой на том конце, я встаю с дивана и принимаюсь блуждать по просторному гостевому холлу. Пальцы свободной руки то и дело, что лениво изучают декоративные элементы комнаты. В ход идет все: от шероховатости имитированного белого камина до изящных голубо-белых лилий на журнальном столе у стены. Боковое зрение отмечает, как Дик возвращается обратно к окну и складывает руки за поясницей. Его безучастный вид не обманывает меня. На деле машина посматривает в мою сторону чуть прищуренными глазами, сохраняя голубые диоды на теле. – Привезите Сумо в участок. Хочу забрать его в отель.       – Вы собираетесь посетить департамент? – обеспокоенно спрашивает андроид, чей голос слегка грубит от несущих его радиоволн телефонной связи. – Не самое рациональное решение.       – Я не собираюсь торчать в четырех стенах отеля, как затворник. Тем более рядом с ним, – последние слова проговариваются приглушенно, и косой взгляд скользит по андроиду в стороне. Дик этот взгляд не замечает, так как сам отныне смотрит строго перед собой, вздернув подбородок чуть вверх.       Телефон некоторое время молчит, и я застываю от этой тишины, мысленно ругая себя, что вообще затронула эту тему. Помню я раздражение Ричарда в участке, когда собственноручно выбешивала его флиртом с его копией. Боюсь представить, каким цветом сейчас отливают его диоды, учитывая как холодно и сурово произносит андроид следующие слова:       – Он с вами?       Мгновенно прикусив губы и отчитав себя повторно, я делаю глубокий вздох. В этот раз ходить по гостиной не хочется. Вместо изучения витиеватого интерьера, возвращаюсь обратно на диван и, забывшись, откидываюсь на жесткую спинку. Кожа на лопатках реагирует остро, яркой пульсацией, вынуждая отдернуться со скривившимися от боли губами.       – Чертова система приоритетов, – беззлобно и тихо проговариваю я, аккуратно разминая рукой правое плечо. Стэн в голове усмехается, а вот Ричарду явно не смешно. В телефоне воцаряется укоризненная пауза, которую я спешу нарушить сменой темы. – Надеюсь, ты понял меня. Соберите Сумо. Сегодня в участке заберу его к себе.       – Как скажете, детектив.       – И Ричард, – не дав машине оборвать связь, видимо, ставшую ему малоприятной исходя из похолодевшего тона, я выжидаю недолгую паузу перед тем, как продолжить мысль. – Лучше прекрати все эти выходки со снотворным. Ни к чему хорошему это не приведет.       – Не понимаю, о чем вы, детектив, – с нажимом произносит Девятка, заставляющий меня растеряться. Я не успеваю открыть рот для возражения, как андроид добавляет тактичным, но довольно-таки намекающим тоном, – возвращаясь к теме вашей безопасности. Детектив Рид просил напомнить вам, что отныне все ваши звонки отслеживаются.       На слове «напомнить» Ричард делает особый акцент, и я вдруг понимаю, что он не напоминает, а извещает. И вряд ли это просьба Рида, скорее желание Девятки научить меня уму разуму, что и когда говорить.       «Он бы еще через месяц предупредил», фыркает Стэн, чья сущность в воображении манерно поджимает губы и складывает руки на груди, отворачивая голову в сторону. Полностью с ним солидарная, я уже хочу язвительно отозваться на слова машины, как в очередной раз осекаюсь с раскрытым ртом. Ричард, не желающий продолжать разговор, тактично произносит «Всего доброго, детектив», обрывая связь. Причиной тому становится прозвучавший на том конце связи уставший, едва ли не медвежий стон Гэвина Рида вкупе с кошачьим вскриком и грохотом. Судя по всему, кто-то опять ходит во сне, спотыкаясь о любые преграды.       Резко одёрнувшись от телефона под звуки грохота, я недоумевающе буравю телефон взглядом голубых глаз. Связь обрывается, экран телефона тухнет. Теперь в комнате воцаряется молчание, нарушаемое утренними новостями.       – Могу я задать вопрос, детектив Вольф?       Внезапный голос, так схожий с тоном Ричарда, вынуждает меня дернуться повторно. Дик все еще стоит у окна, чуть сдвинув брови в знак непонимания ситуации. Серебристые глаза пытаются отыскать во мне ответ, и в моей голове мелькает воспоминание о дне, когда Дик впервые оказался на пассажирском сиденье внедорожника. Тогда был отдан четкий приказ не задавать вопросы, но судя по всему этой машине в отличие от Ричарда вообще насрать на указания, несущие поведенческое содержание. Ричард хотя бы ищет лазейки. Это создание вообще плюет на подобное, используя непонятную мне линию поведения.       Дик пользуется моим замешательством, восприняв его как негласное разрешение на вопрос. И лучше бы я успела осадить машину прежде, чем тот откроет рот в волнующей его теме.       – Я не мог не заметить, что ваше связное устройство имеет прямой выход на приставленного к детективу Риду андроида. Позволите уточнить, по какой причине его контакт оказался в вашем телефоне?       «Давай разберем его и продадим на черном рынке?», совершенно серьезно, даже задумчиво предлагает Стэн, явно раздражающийся столь наглым поведением Девятки. «Ты все равно увольняешься, а денег с его запчастей хватит на то, чтобы покрыть расходы на штраф»       – А с каких пор тебе позволительно задавать вопросы?       Дик осекается, подловленный на том, что по сути нарушает установленный порядок. Мой суровый, даже уничтожающий взгляд заставляет его поджать губы и испугано заметаться взором по лицу напарника. В очередной раз с ехидством для себя замечаю, как же сильно эти двое разнятся. Ричард на его месте давно бы прожег во мне дырку испытывающим взором, если и вовсе не заставил бы в знак штрафа за нарушение все еще действующего пари задыхаться на диване. А может и на полу. Или в постели. Полет для воображения огромный, учитывая, как далеко мы зашли в отношении друг друга.       Последующие два часа перед выездом из отеля проходят в нетерпении. Впервые за долгое время оставшись без реальных дел, я не знаю куда себя деть. Заняться диагностикой, уединившись в ванной и попросив об этом Стэна? Не хочется получать неутешительные данные. Ввести антибиотик, оставленный Ричардом? Процесс занимает от силы две минуты. Максимум три, учитывая, что Дик предпринимает попытку предложить помощь, причем довольно настойчивую, за что получает в ответ испепеляющий взгляд. Встать у окна и уставиться на просыпающийся мир, покрытый закатными лучами восходящего солнца? Мир все еще спит, только редкие окна в соседних домах зажигаются, давая своим хозяевам собраться по делам и выйти на улицы. В конце концов, я предпринимаю попытку усесться на диване и уставиться в телевизор, чего не делалось вот уже длительное время, однако и на это меня хватает недолго. Едва на экране в новостной ленте с бегущей строкой мелькает собственный, оцепленный дом со снующим на заднем фоне Ридом – панический ком подкатывает к сердцу, вынуждая меня резко переключить канал и, откинув пульт в сторону, накрыть уши ладонями, сильно зажмурив глаза.       Снова этот треклятый голос в воспоминаниях, напевающий слова любимой песни. Звуки ножниц, разрезающих ткань, и чувство садистского взора на моем теле. Все это резко обрывается, когда плеча робко касаются пальцы. Дернувшись от испуга, я встревоженно разворачиваюсь на диване. Дик немедля застывает с тревогой на лице и с нависшей в воздухе рукой.       – Все нормально, детектив?       Ответом ему становится молчание. Больше сидеть на месте я не в силах, и потому, сорвавшись с места, собираюсь в участок. К черту этот отель, к черту панические атаки. Всем сознанием чувствую, что не смогу оправиться до конца, пока этот ублюдок не будет растерзан на моих же глазах. И уж точно не собираюсь сидеть на месте, как бы мне не запрещал работать Фаулер, Фрид, отец или Гэвин. Ну уж нет. Теперь мне нет места в этом мире, пока по земле ходит сероглазая тварь с ножом наперевес.       Черный фургон, что приставлен за мной, как собственный патруль, непринужденно двигается следом за внедорожником, соблюдая почтенное расстояние. Дороги еще пустуют несмотря на то, что время пробило восемь часов утра, и лишь редкие машины попадаются навстречу. Дик, все это время сидящий рядом на пассажирском сиденье, не нарушает более тишину. Еще в номере отеля андроид без какого-либо желания остановить меня наблюдает, как поспешно надеваются ботильоны, накидывается плащ, пистолет прячется за поясом черной юбки. Вот и сейчас молчит, четко осознавая, что его попытки остановить меня вызовут только негатив, не более. И только когда внедорожник паркуется рядом с машинами остальных коллег, Дик, тревожно взглянув в сторону входа в участок, привлекает к себе внимание. Или мне кажется, или на его виске бликует желтый цвет, навеянный беспокойством за своего напарника? По крайней мере именно к такому выводу я прихожу, когда замираю с пальцами на дверной ручке, остановленная его обеспокоенным обращением.       – Вынужден заметить, что вам не следовало покидать отель в условиях сложившейся ситуации, – он так уверен, что его рациональные слова подействуют на меня, что даже удивляется, когда слышит в ответ вполне себе едкое замечание.       – Вынуждена заметить, что тебе не следует открывать рот, пока я не позволю, – чуть подумав, я вскидываю указательный палец вверх, как бы намекая на истинность своего мнения. – Если, конечно, не хочешь отправиться обратно, откуда вылез.       Не дожидаясь слов от вознамерившегося что-то ответить Дика, я выхожу на улицу, прихватив телефон. Нагретый поясницей металл пистолета дает о себе знать, неприятно врезаясь в тело, но эти ощущения игнорируются, когда взгляд находит на крыльце здания двоих детективов. Один из них, сидя на ступеньках и выпускающий сигаретный дым в воздух, безучастно смотрит в нашу сторону. Но привлекает меня не Рид с накинутой на плечи курткой поверх серой футболки. Мое скользкое внимание интересует стоящий у ступенек Ричард, что пристально наблюдает за своей точной копией. Впрочем, ровно то же самое делает Дик, остановившись рядом со мной у капота машины.       – Скажешь хоть слово о моем состоянии, – вспоминая ту тревогу, что читалась на лице Дика, заставшего мой не самый спокойный сон, я, не глядя на машину, говорю тихо и вкрадчиво. Руки по инерции ощупывают карманы плаща в поисках заветной пачки, и только спустя несколько секунд память подбрасывает воспоминания о смятых сигаретах на территории моего дома. – И я из тебя микроволновую печь сделаю.       Дик смотрит на меня с явным недоумением или даже беспокойством и так же продолжает смотреть, когда я вышагиваю к участку, отмечая боковым зрением паркующийся за воротами участка черный фургон. Едкое ощущение раздражения накрывает с головой, до того неприятно осознавать себя жертвой, точно этот фургон как самый настоящий ярлык.       По мере приближения к крыльцу я все сильнее и сильнее нащупываю внутри себя потребность в спасительной сигарете, что теплится в пальцах Рида. Легкие от недостатка никотина сковывает цепями, вот-вот грозясь начать скрипеть от нехватки привычного дыма, но я держусь даже когда Гэвин, все еще сидя на ступеньках, зажимает тлеющую сигарету зубами и протягивает раскрытую, красную пачку с половиной содержимого. Внутри все подбивает взять, разжечь и вытянуть все до капли из этой вредной привычки, но пытливый взор Ричарда, стоящего рядом, сводит это желание на "нет". Чуть поразмыслив под звук приближающегося Дика за спиной, я показательно убираю руки в карманы подальше от зудящей потребности в легких и, сжав губы, отрицательно мотаю головой. Рид от такого непривычного ему поступка вскидывает брови, параллельно словно назло вытягивая из зажатой сигареты почти сантиметр. Запах выпускаемого им дыма такой манящий, привлекательный, но кто я такая, если не смогу побороть себя и не справиться с привычкой, тем более на глазах того, кто в принципе и взял меня на слабо?       Пожав плечами, Гэвин убирает пачку обратно в карман и, установив руку локтем на колено, манерно затягивается сигаретой, прищурив глаза. В правом уголке губ заметна свежая, красная трещина. Теперь понятно чем обернулся тот грохот от вмешательства кота на пути сонного Гэвина.       – Где Сумо? – обойдя утреннее приветствие, я, вскинув одну бровь, оценивающе перебегаю взглядом по лицу друга. Вновь поросшая черная щетина, все те же шрамы, включая довольно заметный поперек переносицы, блестящие, но уставшие глаза. Задержавшись на треснутой губе, я незаметно для Рида негодующе смотрю в сторону Ричарда. Его, судя по прямому взору в Девятку за моей спиной, ничего не смущает.       Гэвин безмолвно кивает головой в сторону входа в участок. Несколько секунд мы пребываем в молчании, разве что нарушаемом редко проезжающими машинами за раскрытыми воротами. Первым тишину прерывает Рид. Его слова ничуть не удивляют меня, разве что слегка раздражают.       – Я так понимаю, Сумо всего лишь предлог показать свою задницу в участке?       – Не говори, будто ты удивлен, – насмешливо окинув Рида взглядом сверху вниз, я с полуулыбкой пожимаю плечами. Гэвин, прыснув и откинув тлеющий окурок в стоящий рядом мусорный бак, встает с места. Гипс на руке давно перестал быть белым, заимев скорее сероватый, пепельный оттенок.       – Фаулер все равно не допустит тебя к работе.       – Фаулер может идти в задницу.       – Не представляете, как вам везет, что капитан этого не слышит.       Не удивленные, но явно недоуменные, мы втроем оборачиваемся к Дику. Точнее, оборачиваюсь я. Рид и Ричард продолжают стоять на месте, пялясь в машину изо всех сил. И если первый делает это с читаемым на лице «надо же, это еще и говорить умеет», то второй, явно раздраженный, прищурено прожигает в нем дырку. Дик от такого внимания с легким испугом поджимает губы и опускает голову, произнося тихое «Прошу прощения».       «А мы можем уволиться досрочно, чтобы с нас сняли этого парня?». Произнесенные Стэном слова явно улавливаются Ричардом. Девятка смягчается во взгляде и вздергивает уголок губ, теперь смотря на свою копию с легкой ехидной надменностью.       – Ты бы намордник купила для своей зверушки, – если быть честной, то Гэвин озвучивает мысли сразу троих существ. И как бы Дик не смотрел на него с читаемой враждебностью, я не могу не согласиться с коллегой. Дик начинает раздражать. Идея Стэна уволиться сиюминутно не кажется мне такой уж плохой. Останавливает только одно – запрет участия в расследовании в случае, если я покину участок здесь и сейчас.       Никак не отреагировав на слова Рида, я устало закатываю глаза и устремляюсь к стеклянным дверям. Вся орава из детективов следует за спиной мимо регистрационной стойки через турникет. Коллеги, что встречаются на пути, смотрят в нашу сторону либо косо, либо напряженно, и эти взгляды я знаю не понаслышке. Точно такие же взоры испытывала на себе семнадцать лет назад, оказавшись прикованной к постели. Жалостливые, сомнительные, неловкие. Вновь превращаться в жертву так неприятно, что я до впивающихся в кожу ногтей сжимаю кулаки, держа их в карманах. Уже у своего стола все эти взгляды в спину вскипают во мне злостью, но благо кое-кто, выбежав навстречу из открытого кабинета Фаулера, с гулким тявком штурмует меня, вставая на задние лапы. Теперь чужие глаза, устремляющиеся в спину, не кажутся мне такими уж важными. Знаю, им просто неловко от понимания, что убийце ничто не стоит подобраться к любому из нас, и что еще больше их пугает собственное непонимание как вести себя с тем, кто будучи деспотичным и властным вдруг оказывается на пороге смерти. Спасибо Сумо, что так вовремя появляется на пути, выбивая из меня все негативные эмоции своим шершавым языком, вылизывающим ладони.       – Привет, дружище! – кучка детективов, что все это время идет следом, разделяется. Рид и Ричард направляются к его рабочему месту, Дик останавливается рядом с моим столом. Мы недолго остаемся наедине. Джеффри Фаулер с ничуть не удивленным, но все-таки раздраженным взглядом спускается к нам вниз, сложив руки на груди. За спиной его следует тот самый белокурый федерал с доброжелательной улыбкой. Она так привлекает к себе внимание, что я не сразу замечаю собранные на локтях рукава голубой рубашки, расслабленный галстук и темные круги под не выспавшимися глазами. Человек работает много. Возможно, даже больше, чем многие из нас.       – Кажется, я запретил тебе вход в участок, – сурово, но не без сожалеющей улыбки произносит Фаулер, отблескивая своей темной лысиной в свете яркого солнца из окна. Усмирив наконец собаку, я выпрямляюсь перед начальством и в его же манере складываю руки на груди, шурша тканью плаща. Дик все это время стоит за спинкой компьютерного кресла, до странности сильно сливаясь с толпой таких же нескольких Девяток, что снуют по участку или же стоят у стен. Фаулер тем временем, сменив раздражение на обеспокоенность, аккуратно интересуется, явно понимающий, какие болезненные и кровоточащие раны задевает. – Как ты?       – Ты о том, что сраный убийца оставил на мне следы, или о том, что по моим следам теперь снует сраный патруль?       – Пожалуй, обо всем сразу.       Усмехнувшись и подставляя под язык Сумо свои раскрытые пальцы, я смотрю на собаку с дежурной улыбкой на лице. Улыбаться у меня нет желания, но четкое понимание, что именно это сейчас и нужно капитану, не дает просто так стоять с каменным выражением. Фаулер всегда беспокоился о своих подчиненных. Оставлять его с чувством беспричинной вины точно не в моем репертуаре.       – Не могу я сидеть на месте, Джеффри. Точно не сейчас.       Получив в ответ уставшие слова, Фаулер отрицательно мотает головой, глядя себе под ноги. Тот самый федерал, имя которого для меня все еще остается тайной, выходит из-за плеча капитана и, одарив меня поддерживающим кивком вкупе с ободряющей улыбкой, убирает руки за спину, произнося на удивление добрым голосом:       – Что ж, в отличие от капитана Фаулера я лично рад вашему боевому настрою, – мужчина убирает руки в карманы зауженных брюк и кивает головой себе за плечо, намекая на скопившуюся работу в терминале Гэвина Рида. Этот кивок вынуждает меня инерционно взглянуть в сторону коллеги, где Рид, явно прислушивающийся к разговору, прищурено косится в нашу сторону. Зато Ричард не смущается пялиться в открытую, хватая каждое наше слово. Фаулер, одаривая федерала недобрым взором, ретируется в свой кабинет, не желающий видеть, как его пострадавшего работника завлекают обратно в опасные сети расследования. – Нам и впрямь не хватает рук, тем более таких опытных, если вы понимаете о чем я.       Его встревоженный, но намекающий взгляд дает мне понять, что именно подразумевается под опытом. Никто в участке не подбирался так близко к Сероглазке, и пусть это сложно назвать успехом – все же наличие выжившего пострадавшего делает шанс на раскрытие расследования чуть больше.       – Прошу прощения, но с вашего позволения я вынужден настаивать на соблюдении протокола об отстранении детектива Вольф от… – Дик, подошедший ко мне из-за спины, не успевает закончить свою мысль. Его прерывает не только мой усталый вздох и ледяной взор федерала, но и недовольный, злобный тон Гэвина, громом звучащий едва ли не на весь рабочий холл.       – Слышь, щелкунчик. А не слишком ли часто ты стал рот раскрывать?       – Я всего лишь предлагаю следовать установленному законодательству, – не сказать, что Дик отвечает язвительно или надменно, и все же что-то такое проскакивает в его голосе. Скользнув саркастичным взглядом по улыбающемуся себе под ноги федералу, я устремляю глаза в сторону Ричарда. Его презрительный взор на Дика не удивителен. Сам Ричард никогда не позволяет себе пререкаться со своим напарником, вообще как-либо комментировать его решения. Его уважительное отношение к Риду негласно прощупывается везде и всюду, словно незримо витает в воздухе, помогая осознавать, насколько значим и почтителен для Ричарда приставленный ему детектив. И дело даже не в системах. Будучи со мной, Ричард не имел тормозов в язвительных или колких комментариях, что уже говорит о безмолвном уважении машины в сторону именно этой личности. – И оно четко требует не нарушать установленный порядок соблюдения приказов вышестоящего руководства.       – Согласен, – наконец, вмешивается федерал, вскидывая голову с дружелюбной улыбкой. Риду не дается шанс кинуть очередное оскорбление в сторону Девятки, отчего тот, осеченный своим посредственным руководителем из ФБР, сжимает кулак на столе. Мне же так не хочется встревать во всю эту ругатню, что я устало с ничего не выражающим видом прохожу к столу Рида, водружаясь на стул для посетителей. – Закон есть закон, и наш дорогой друг прав. Именно поэтому я, с вашего позволения, – мужчина театрально делает едва заметный поклон перед опешившим Диком, все еще держа руки в карманах, – аннулирую протокол, позволив детективу выполнять свою работу.       Закончив свою прекрасную идею, федерал разворачивается на каблуках и направляется в нашу сторону. Может, мужчин с их ехидными взорами в сторону сжимающего губы Дика вся эта ситуация по публичному унижению Девятки и забавляет, то меня, уставшую от постоянных негативных переживаний, слишком угнетает. Поглощенный больше двух часов назад завтрак рассасывается, ничего не оставляя после себя. Пожалуй, следовало заехать в кофейню по дороге в департамент.       – Лу, – сквозь мысли о кофе пробивается мужской голос, и я, чуть встряхнув головой, нахожу потерянным взором Рида. Коллега, откинувшись на спинку стула, смотрит на меня с легким подозрением, оно же читается в глазах Ричарда, что искоса посматривает в мою сторону, пока тот самый федерал наблюдает за происходящим в терминале детектива. – Ты как?       Осознание, что своим видом я вызываю у других тревогу, резко выдергивает меня из состояния усталости. Сумо, все это время тыкающийся носом в уложенную поверх юбки руку, получает свое заслуженное внимание, подставляя морду под пальцы. Прояснившийся взгляд голубых глаз мельком окидывает полицейский участок, он же отмечает, как много здесь скопилось машин, что безмолвно стоят у стен или же высятся над пустующими столами. Самих людей здесь намного меньше, чем кажется на первый взгляд. Везде только голубые светодиоды, хмурые взгляды и бело-черные пиджаки. Такие же, как тот, что остался лежать в гостевом холле, насыщая воздух слабыми ароматами хвои и лаванды.       – Есть хоть какие-то продвижения? – вопрос Гэвина игнорируется, и мужчина, не получив ответа, с ухмылкой поджимает губы. Федерал, на некоторое время ушедший в раздумья, мгновенно подключается к разговору, явно считающий, что вопрос был задан ему.       – Боюсь, что с этим у нас сложности, – не знаю, что именно читается в моем взгляде, однако мужчина тут же спохватывается и протягивает мне сверху вниз руку, возвращая губам приятную улыбку. Мужские глаза так и светятся простодушием. – Питер Кейдж к вашим услугам.       В его словах нет ничего предрассудительного, напротив. Мужчина точно огромное, яркое солнце, что заряжает своей приветливостью любого на него посмотревшего. Но стоит мне с улыбкой пожать его руку, как Ричард, видящий в этом жесте нечто свое, недовольно отворачивается в сторону, бликуя желтым диодом. В голове мелькают слова Фрида, что просит быть осторожнее в общении с Девяткой. И почему мне кажется это так уместным?..       – Луиза Вольф, – вряд ли федерал не знает моего имени, однако не представиться было бы глупо. Офицер, будучи тактичным человеком, не делает на этом акцент, только в очередной раз кивнув головой. Я же, как только рукопожатие оканчивается, с оживленным интересом обращаюсь к обоим мужчинам, выпрямившись на стуле и проигнорировав Дика, что незаметно встал за спиной, сцепив руки за поясницей. – Может, введете меня уже в курс дела?       – А чего вводить? Как будто что-то изменилось, – фыркает Рид, взмахивая рукой в сторону монитора и опрокидываясь обратно на скрипнувший стул. Последовав его указанию скорее на рефлексе, я поддаюсь вперед и заглядываю в экран, изучая составленные прошлым днем протоколы. – Мы прочесали все больничные учреждения, даже ссаные стоматологические клиники, и хоть бы намек на этого ублюдка.       – Вчера жертвы были?       – Нет, – Питер, вернув руку в карман, мгновенно теряет свою приветливость. Мужское лицо с выраженными скулами внезапно сереет, словно постарев от утомляемости на несколько лет. – Гэвин считает, что это некая передышка после эмоционального перенапряжения. Как ты выразился?..       – «Перекур после качественного секса», – тут же отвечает за Рида Ричард, косо и лукаво глядя в мою сторону. Рид на это действие, не видя машину, щелкает пальцами, как бы соглашаясь со сказанным. Благо все здесь заняты обсуждением расследования и потому не замечают, как краснеют мои уши и щеки от воспоминаний о фразе, что была сказана в морге рядом с трупом несчастного Лютера в компании Девятки. Ричард, отметив мое смущение, чуть вздергивает уголок губ, возвращая взгляд строго перед собой.       – При всем уважении, господа, но звучит глупо, – Питер прислоняет ладонь к груди, намекая на сердечность своей мысли. – Какие чувства могут быть у машины, пусть даже и слетевшей с катушек?       Даже несмотря на царивший в холле гомон из телефонных переговоров, топотом снующих Девяток и щелчков по клавиатуре, все сидящие и стоящие рядом слышат мою невеселую усмешку. И только Сумо, уложив морду на коленки, не смотрит в мою сторону тяжелым взором. Остальные же в лице детективов и двух Девяток исследуют меня на предмет негативных эмоций, вместо которых находят усталость и обреченность в голосе.       – Считаете, что то, что я видела в его глазах – просто имитация?       От такого вопроса Питер Кейдж неуютно ежится, испытывая неловкость. Никто из них не смеет поставить под сомнение все то, что было пережито мной в стенах собственной гостиной, и все же им неловко дотрагиваться до этой темы, как будто это непременно приведет к моей истерике. Может, так оно и есть, учитывая как тяжко было засыпать и просыпаться этой ночью. Однако не здесь и не сейчас, не под пристальным взглядом серебристых глаз, в нитях которых я готова путаться до скончания веков. Одно присутствие Ричарда рядом словно делает мир вокруг безопасней. Может, это всего лишь иллюзия, но она меня устраивает. Все лучше, чем постоянно испытывать страх вкупе с нарастающей паникой.       – Считаю, что наша задача – найти и уничтожить. Вне зависимости того, что и как оно чувствует, – уважительно отвечает федерал, склонив голову. Его ответ радует отсутствием неловких оправданий, в которые даже ребенок не поверит.       – Легко сказать и сложно сделать, – вмешивается Рид, устало произнося каждое слово. Мужчина проходится ладонью по лицу, задерживая пальцы на подбородке. – У нас только одна зацепка, и та сомнительная...       – Какая?       Мужчины как-то странно переглядываются, и это дополняется желтым свечением на виске Ричарда, что все это время стоит за спиной Рида. Их непонятное мне поведение не дает покоя, потому я, выпрямившись и поддавшись вперед, требовательно перебегаю взглядом от одного детектива к другому. Питер, явно не желающий вмешиваться в эту тему, складывает руки на груди и одним взглядом дает понять Риду свою безучастность. Друг, сжав губы, неторопливо перебирает пальцы на столе, постукивая по деревянной поверхности.       – В чем дело? – не на шутку встревожившись, я впиваюсь в Гэвина требовательным взглядом. Мужчина от такого напора напряженно вздыхает и разворачивается обратно к терминалу.       – Ричард сказал, что вы вчера снова видели его силуэт.       – Он слишком часто мелькает рядом с вашим домом, Луиза, – аккуратно подхватывает Питер, давая Риду возможность не испытывать мой настороженный взор на себе некоторое время. – Мы не можем найти место, где он проделывает свои манипуляции, не говоря уже о том, чтобы распознать его модель.       – Зато знаем место, где этот пидор появляется практически каждую ночь, – Гэвин салютует двумя пальцами, стараясь придать факту наличия хоть какой-то зацепки особенность. Не вижу в этой новости ничего такого, из-за чего стоило бы напряженно переглядываться. Не вижу… до определенного момента. – Так что ничего не остается делать, кроме как прочесать лес.       Едва эта новость сходит с губ Гэвина, как я, представившая себе этих двоих на огромные гектары густого леса, весело усмехаюсь. Рид с улыбкой взмахивает рукой в мою сторону, разворачиваясь на стуле к стоящему рядом федералу. Взор светлых глаз намекает на то, что они обговаривали мою возможную реакцию, и правым оказывается Рид. Питер пожимает плечами, признавая свой проигрыш.       – Вы же не серьезно? Что вы вдвоем будете искать на такой огромной территории? – Ричард от моих слов с намеком склоняет голову. Я, заметив это, с театральным почтением поправляюсь. – Прошу прощения. Втроем!       – Добровольцев после стольких убийств у нас предостаточно, – спешит ответить Питер, кивнув головой.       – Не говоря уже об Аллене, который теперь нам по гроб жизни должен.       – Не знаю… что-то здесь не то… – нахмурено пройдясь взглядом по полицейскому холлу, я сминаю губы и пытаюсь найти ответ в окружении. Все внутри подсказывает, что он витает в воздухе, стоит только протянуть руку и раскрыть пальцы, как нечто тут же ляжет в ладонь. И это что-то настолько примитивное, что даже ребенок додумается! – Мы что-то точно упускаем.       Блуждая глазами по участку, я натыкаюсь на ответный взор стоящего в своем кабинете Фаулера. Чернокожий мужчина в синей рубашке, скрестив руки на груди, в ответ на мой взгляд хмуро сжимает губы и делает несколько отрицательных кивков головы, как бы предлагая оставить это и уйти из участка. Ничего не ответив, я снова осматриваю участок. И снова взор в ответ, в этот раз наполненный испугом и настороженностью. Впрочем, точно такой же рыжеволосая Чарли с высоким хвостом на голове получает в ответ. Женщина, поспешно спрятав глаза, спешит выцепить одного из проходящих мимо детективов в разговор, лишь бы не смотреть в мою сторону. Наверняка еще помнит холод дула, что утыкалось ей в подбородок под мой взбешенный видок.       «Должен сказать, что у меня возникает такое же чувство», тихо произносит Стэн, намекая на ощущение упущенного момента. Пока мужчины за спиной что-то обсуждают, я стараюсь это нечто нащупать в своей голове, перебирая ранее установленные факты о Сероглазке раз за разом. «Было бы неплохо снова взглянуть на архив, по возможности вместе с уликами»       – Инструменты, которые были в моем доме, – вряд ли осмотр улик поможет, однако я не могу не пойти на поводу у компьютера. Он и так уже не раз разрешал довольно сложные задачи, и если Стэн говорит о надобности взглянуть на улики, значит, я просто обязана это сделать. Мужчины, услышав мой голос, тут же обрывают свои рассуждения, устремляя на меня озадаченное внимание. – Они ведь здесь? В архиве?       – Я изучил их вдоль и поперек, включая на наличие гравировок и отпечаток пальцев, – тактично поясняет федерал, почесывая затылок. – Не думаю, что повторный осмотр принесет результат.       – Окстись, дружок, – фамильярное обращение Гэвина к федералу удивляет, но еще больше удивляет столь нейтральное отношение Питера к словам рядового детектива. Этот парень вообще довольно сильно отличается от тех федералов, с которыми мне ранее приходилось пересекаться. Чего уж говорить про Ричарда Перкинса, который в ноябре и в последующие месяцы добавил немало трудностей участку. – У этой мадам нюх на зацепки, как у собаки Баскервилей.       – Я не поняла, ты сейчас что, назвал меня сучкой? – с усмешкой и одновременной претензией спрашиваю я, глядя на Рида исподлобья. Коллега с улыбкой поднимает обе руки в воздух в знак «сдаюсь», при этом игнорируя гипс. И даже Питер с легкой укоризной посмеивается, переминаясь с ноги на ногу и убирая руки в карманы. Единственные, кому как обычно не смешно – Ричард и Дик. Вот только если первый, привыкший к подобному поведению двух детективов, ничего не выражает, то Девятка за моей спиной дает о себе знать суровым тоном, так схожим с привычным голосом Ричарда.       – Вам кажется это забавным, детектив Рид?       Забыв за прошедшее время о существовании машины, я даже невольно дергаюсь. Теперь все глаза, в которых больше не читаются легкость и минутная беззаботность, устремляются к Дику. И если на крыльце андроид испытывал нечто вроде неловкости, то здесь машина выносит наши взоры с достоинством, взирая на прищуренного Гэвина с едва заметным негодованием.       – Знаешь, что, парень. Ты начинаешь меня бесить, – раздраженно извещает Гэвин, тыкая в машину указательным пальцем. Его голос похож на шипение кота, и эта ассоциация так забавно играет на фоне осознания кто именно живет в его доме, что я невольно вздергиваю углы губ. Забавность ситуации держится недолго. Усталость от очередных перепалок Гэвина и Дика словно наваливается на плечи, вынуждая утомленно ссутулиться на стуле. – Если уж у Вольф не находится ремня для отличной порки, то я не побрезгую воспользоваться своим.       – Ваши действия могут быть расценены, как намеренная порча имущества, детектив, – и откуда столько презрения в его голосе? Удивившись этому факту, я недоуменно поворачиваюсь и смотрю на машину снизу вверх через свое плечо. Сейчас Дик пугающе сильно напоминает Ричарда: такой же ледяной взгляд, такая же уверенная осанка, такой же холодный, низкий голос. Но это не Ричард, об этом кричит каждая клеточка мозга. – Желаете отдать на мою починку свое годовое жалование?       Его ледяные, презренные слова становятся последней каплей для Рида, что с чувством ярости и сжимающимся кулаком вскакивает с места, готовый вот-вот броситься вперед в бой. Это же движение вызывает сразу несколько изменений в участке. Все сидящие рядом затихают, не одна пара серых, безучастных глаз обращается к нам. И пока заскуливший Сумо ретируется под мой стол, я с Питером предпринимаем удачную попытку остановить Рида. Пока федерал удерживает разъяренного детектива уложенной поверх плеча рукой, я резко поднимаюсь с места, преграждая Гэвину путь к заветной цели. Удивительно, но эти двое так и продолжают смотреть друг на друга, разве что Дик пропитывается презрением, а Гэвин – ненавистью и готовностью убить. Кто и остается в стороне, так это Ричард. Андроид напрягается, при этом не вмешиваясь в наши разборки.       – Еще слово, и я из тебя кофеварку сделаю, урод! – боеготовно вскрикивает Гэвин, вызывая своим криком повторное всеобщее внимание. Даже Фаулер выходит на лестницу перед своим кабинетом, опираясь на трубчатые перила и недобро осматривая ситуацию. – Купи своему псу ошейник, Вольф, иначе рано или поздно это сделаю я!       – Угомонись, Гэвин! – шикнув на друга из-за плеча, я обращаюсь всем своим вниманием к Дику. Андроид не сразу отвечает мне взглядом, все еще бликуя желтым диодом и метая стрелы из серебристых глаз. Приходится сделать несколько щелчков пальцев, чтобы привлечь его взор на себя. – Эй, глянь на меня. Хочешь быть полезным? Бери поводок и прогуляйся с собакой.       – Но детектив…       – Делай, что говорят! – беззлобно приказным тоном оборвав сопротивления машины, я, пропуская мимо ушей успокаивающие слова Питера к Гэвину, пальцем указываю на выглянувшего из-под стола Сумо. Больше Дик не предпринимает попыток отстоять свои приоритеты. Андроид, окинув Рида холодным взглядом, покидает участок вместе с собакой. И даже последняя не особо доверительно относится к машине, то и дело, что косясь и подходя не ближе, чем на два метра.       Ситуация заметно устаканивается, когда Дик исчезает из поля зрения. То ли это веяние измененного отношения к Ричарду, то ли переосмысление окружения после мелькнувшей перед глазами смерти, но сознание посещает едкий укол совести. В общем-то Дик ни в чем не виноват. Весь этот негатив, что сваливается на него водопадом, ничем не оправдан. И, самое странное, эта же совесть подсказывает о потребности изменить свое отношение к машине. Правда глядя на Ричарда, что сопровождает Дика таким же презренным взором, как и глаза чертыхающегося Гэвина, напрочь уничтожает все попытки совести вызвать у меня жалость. Фаулер, довольно грубо подзывающий в свой кабинет Рида, в свою очередь разрушает желание Гэвина навалять андроиду по первое число.       – Гэвин! В кабинет, живо!       Рид в ответ на этот крик нетерпеливо спихивает со своего плеча ладонь Питера и направляется в сторону капитана. Федерал лишь на секунду одаривает меня ободряющей улыбкой, после чего следует за своим непосредственным подчиненным, оставляя нас с Ричардом на растерзание любопытных глаз немногочисленных детективов.       «Предлагаю не терять время даром»       Еле заметно кивнув, я стаскиваю с себя плащ и, кинув его поверх стула, под наблюдательный взор Ричарда отыскиваю на своем рабочем месте ключ-карту к архиву. Уже через секунду притихший участок нарушает эхо ударяющихся толстых каблуков по кафелю на пути к стеклянному кабинету с документацией и иными малогабаритными уликами. Немудрено, что эти же звуки дополняются эхом мужских ботинок. Вряд ли Ричард остался бы стоять у стола. На то есть ряд причин, одной из которых являюсь я сама.       Преодолев в молчании светлый, серый коридор, я устремляюсь к ряду дверей, ведущих в разные архивные отсеки. Один из них давно пустует, очищенный после ноябрьских бунтов. Еще один, отведенный полностью под дела, связанные с наркотиками, напротив – забит под завязку. И тот, к которому меня впускает ключ-карта, является одним из самых просторных, сравнимый с комнатой для улик по делам девиации. Уже здесь, спустившись вниз по лестнице в полной тишине, я спокойно ввожу свой пароль доступа в сенсорную крупную панель, что стоит перед стеклянными дверьми. Последние, отреагировав на мое вмешательство, расходятся в стороны, впуская в довольно широкую комнату с серыми, холодными стенами. И некоторое время я не трогаюсь с места, вспоминая, как давно не бывала в более глубоких отделах участка.       Архив для убийств всегда был для нас со Стэном чем-то святым во всем департаменте. Попав сюда впервые будучи под руководством тогда еще враждебно настроенного детектива Рида, я была довольно сильно поражена педантичностью этого места. Архивы, особенно документальные, всегда представлялись мне чем-то хаотичным, небрежным, но здесь все иначе, и за столько лет ничего не изменилось.       Широкий, рабочий стол серого цвета располагается прямо под крупными, яркими лампами – единственными источниками света в комнате. Все три стены, что бегут за стеклянными дверьми, образуют крупные стеллажи серого цвета с различными отсеками для папок с документами и ящиками с мелкими уликами. Здесь же было раскрыто то самое дело, которое впоследствии привело к крепкой братско-сестринской дружбе двух людей. И я бы может задержалась здесь чуть дольше, чем хочется, если бы не внутренние часы, тикающие всякий раз при бесцельной трате времени.       Выпутавшись из вороха воспоминаний, я обхожу панель и, скинув карточку с пистолетом на стол, под глухое эхо каблуков о кафель принимаюсь судорожно выискивать нужные мне стеллажи, заставленные папками. Буквально через пару секунд со стороны следует театральный кашель. Ричард, не спуская с меня флегматичного взгляда, движением одной руки выдвигает нужный отсек из возвышающегося у левой стены стеллажа. Больше намеков не следует, я и без них все понимаю, укоризненно поджимая губы и, приблизившись, выдергивая довольно тяжелый, серый ящик из ячейки. Уже через минуту все содержимое в виде папок и хирургических инструментов в прозрачном пакете для улик – при виде которых я на секунду другую замираю – раскладываются на том самом столе.       – Мы просматривали документы практически каждый день, – нерешительно подает голос Ричард, возвышаясь за правым плечом. Его слова не пропускаются мимо ушей, и все же я, раскрыв папки и разложив все документы, демонстративно опираюсь руками о стол, просматривая каждый листок с особой внимательностью. Города, имена жертв, причины смерти – все это остро бросается в глаза, но совершенно не желает складываться в общую картину, а ведь именно от нее зависит личность убийцы. – Считаете, что сможете отыскать что-то новое?       – Не знаю, – пожав плечами, я отрываюсь от стола и со сложенными руками на груди продолжаю осматривать документы, чуть отдалившись. Чувство, будто нечто витающее вот-вот раскроется, усиливается. – Нутром чую, мы что-то упускаем. Не могу понять, что…       Несколько минут полнейшей тишины не приносят ничего полезного. Я фыркаю, делаю несколько шагов рядом со столом, вынуждая Ричарда отойти в сторону, дабы не мешать. Пытаюсь найти ответ, осматривая блеклым взглядом другие стеллажи. Делаю все, что обычно помогает мозгам проясниться, но это нечто все равно ускользает из пальцев, растворяясь в воздухе.       «Метаясь по комнате, ты ничего не добьешься», довольно громко замечает Стэн, явно раздраженный моими бессмысленными метаниями. Ричард в ту же секунду занимает мое место у стола, подушечками пальцев передвинув несколько протоколов. «Вернись к точке отсчета»       Уже под привычные указания Стэна, что позволили мне добраться до статуса «детектива» в довольно молодом возрасте, я делаю глубокий вздох и встаю рядом с Девяткой плечом к плечу. Теперь глаза вместо хаотичного метания по бумагам и фото находят изначальные документы, в которых описывается первое появление Сероглазки на сцене. Увы, но и здесь я ничего не нахожу, даже двигаясь от документа к документу в полной тишине, под звуки беснующихся мыслей в голове. И холод, что навевает мрачное помещение, расположенное ниже уровня земли, легкости делу не добавляет. Напротив, вынуждает обхватывать себя за плечи и думать о том, как согреться, а не найти ответ на все вопросы.       – Так, это точно не поможет, – потеряв терпение от бесцельного блуждания по документам, я всплескиваю руками и тут же ворошу короткие волосы. Ричард озабоченно смотрит в мою сторону, ожидая услышать иные предложения работы. – Мы тупо пялимся в бумажки, не имея никакой цели.       «А какая цель тебе необходима, если ты даже не знаешь, с чего начать?»       – Вот именно! Я не знаю с чего начать, – фыркнув на саму себя, я принимаюсь загибать пальцы, описывая тот самый тупик, в который бесповоротно попало расследование. – Личности мы его не знаем, где он творит свои дела не знаем, мы вообще о нем ничего не знаем!       – У вас довольно странные способы мотивации, детектив, – тут же встревает Ричард, с едва заметной улыбкой изучая мое разгоряченное выражение лица теплым взглядом. – Перечислять все недостатки работы – сомнительное начало расследования.       – Не умничай, – указательный палец вздергивается к потолку, призывая андроида к порядку. Девятка, усмехнувшись, возвращается вниманием к документам. – Лучше давай вспомним все об этой твари.       – С чего желаете начать? – былая забава в голосе машины сменяется суровостью, настолько привычной, что я, подрагивая от холода стен, вдруг ощущаю подступивший жар. Слишком броско тело реагирует на его низкий, мужской тон, от которого каждая клетка восторженно млеет.       – С его личности.       – Исходя из всего произошедшего, можно сделать вывод, что андроид относится к числу служащих в правоохранительных органах, – получив от меня четкие указания, Ричард принимается выдавать все, что знает, мягко жестикулируя рукой. Его синие светодиоды перебивают потолочный свет, бликами играя на наших лицах, всем вниманием устремленных к усеянному документами и фотографиями столу. – Так же он связан со спутниковой системой, имеет модель мужского типа. Его жертвы – всегда задержанные за те или иные правовые нарушения, состоящие на учете психотерапевта агрессивные мужчины, – выждав недолгую паузу, Ричард, кинув на меня мимолетный строгий взгляд, поправляется. – Почти всегда.       Я игнорирую последние слова, четко понимая, на что намекает Девятка. Вместо этого, мысленно разжевывая каждый произнесенный вслух факт, пытаюсь найти в них хоть что-то намекающее на сущность девианта. Это что-то зудит в голове, точно требующая впустить кошка, но воцарившаяся тишина спугивает ее.       – Что с жертвами?       – Убиты, предположительно погибли от болевого шока. У всех изъяты внутренние органы, последние четыре имеют характерную надпись «Reed» на груди и отсутствие языка. У всех жертв обнаружены разорванные голосовые связки, в остатках крови проявляется анестетическое вещество…       – Это все не помогает, – оборвав машину, я складываю руки на груди и отхожу в сторону, сопровождаемая безучастным взглядом серебристых глаз. – Мы мусолим эту тему уже больше недели, а цель от этого становится только дальше.       «Он говорил о цели. С которой совершает все эти рейды по городам», вспоминает Стэн, точно так же ушедший в раздумья о деле.       – И что с того? – немедля отвечаю я компьютеру, уставившись в пол. – О ней мы ничего не знаем так же, как и о самом ублюдке. Разве что это может быть одна из восьми моделей, да только толка от этого нет.       – Из четырех.       От услышанного, я недоуменно оборачиваюсь к Ричарду. Машина, все это время не отходящая от стола, смотрит на меня внимательно и флегматично. Яркий свет, спускающийся снизу, очерчивает его крупный, уверенный облик, словно тенями обтекая уверенно разведенные плечи и опущенные по швам руки. И только на лице не виднеется теней из-за света яркого голубого диода, пробивающегося таким же свечением из-под черной рубашки. В серебристых глазах от каждого легкого движения ресницами пляшут холодные искорки, разжигающие внутри меня пожар.       Ощутив последнее ярко и трепетно, я мысленно упрекаю себя за уход мыслей не в то направление.       – В каком смысле из четырех? – облизнув губы и закрыв глаза на несколько секунд, дабы успокоить решившее взбунтоваться сердце, я поворачиваюсь к машине всем телом. – Ты же говорил, что под описание подходит восемь моделей.       – Первое убийство произошло в Сиэтле, – приближаясь с каждым его словом все ближе, я вдруг осознаю, как близка к тому нечто, что витает в воздухе последний час. Уже на последних словах Ричарда голубые глаза устремляются в сторону первого документа по делу Сероглазки. Стэн был прав. Стоило вернуться к точке отсчета. – На территории различных штатов завозились разные модели. В штат Вашингтон из восьми моделей находится или находились только четыре.       – Маркуса и Коннора в этом списке нет, верно? – взяв листок в руки, я, затаив дыхание, ожидаю ответа Ричарда. Он же следует уже через мгновение, озаряя мою голову той самой догадкой, что мысленные пальцы пытаются схватить все время.       – Верно.       «Ты думаешь о том же, о чем и я?»       Стэн остается без ответа, в то время, как я, не спуская с документа взгляда, прикусываю нижнюю губу. Это же было так очевидно… и почему я раньше не задалась вопросом?       «Расскажешь детективу Риду?»       – Нет, – отрицательно мотнув головой, я задумчиво вскидываю голову и осматриваю архив поверх края документа. Ричард все это время стоит рядом, ожидая, когда его посвятят в курс дела. – Не факт, что это то, о чем я думаю.       «Во всяком случае, если догадка и окажется верной, не удивительно, почему убийца выбирает только агрессивных личностей», я словно болванчик туманно киваю голосу в голове, напрочь забыв о стоящей рядом машине. Сейчас в мыслях только одна догадка, от которой кровь стынет в жилах. И если она окажется верной, то все фрагменты этого громоздкого паззла соберутся в одну кучу, наконец выстроившись в логической цепочке. Факт к факту. Фрагмент к фрагменту. «И уж тем более нечему удивляться, что его заинтересовал Гэвин Рид»       – Рано радоваться, – едва в голосе Стэна почудилась некоторая победоносность, как я быстро осаждаю компьютер, убирая листок обратно в папку. Холод помещения словно бы отступает, давая возможность сосредоточиться на новой теории. А может, это просто Ричард, что приблизился практически вплотную, недовольный моим игнорированием своей персоны. – Для начала дозвонимся в Сиэтл и проверим слух.       «Неужели ты думаешь, что они станут распространяться о подобном?»       – Я, конечно, несказанно рад вашему энтузиазму, – Ричард не дает мне ответить компьютеру, чуть склонившись вбок, чтобы видеть мое лицо. В его серебристых глазах читается театральная учтивость и доброжелательность, сам же андроид аккуратно касается подушечками пальцев разложившихся на столе бумаг. – Но, может, вы уже соизволите посвятить меня в курс дела?       – Нет, точно не сейчас, пока не найду подтверждение своей догадке, – в той же театральной вежливости, но с намеком на язвительность отвечаю я, глядя на машину с приветливой улыбкой. – И на то у меня есть целый ряд причин.       Не просто целый, а огромный! Поспешное заявление, что личность машины раскрыта, может привести к глобальным проблемам, причем не только для «Киберлайф», но для целого города, целого штата, всей страны! Принимать решения, не имея четких подтверждений, точно не самая лучшая идея. И особенно опасно говорить об этом Риду, что вообще порой не имеет внутренних тормозов, тем более теперь, когда Сероглазка затронул его собственную личность в лице меня.       Отметив в прищуренных глазах Ричарда подозрительность, я как ни в чем не бывало принимаюсь собирать документы обратно в папки. Сделать это получается сложно, практически невозможно под пристальным взором серебристых глаз, от которых отделяет меньше полуметра.       – Вы не доверяете мне, детектив Вольф? – волна мурашек, подгоняемая холодом подвального помещения, прокатывается по коже от этого манерного, давящего тона, что растягивает мою фамилию по слогам. На долю секунды замерев, я смотрю на машину саркастичным взглядом, после чего буквально впихиваю ему в грудь папку с документацией о первом убийстве в Сиэтле. Ричард, не спуская с меня взора, накрывает своей ладонью папку вместе с моими пальцами, и это касание отдается вспышкой салюта в груди. В голове слышится намекающее покашливание компьютера.       – А у меня есть причина для того, чтобы доверять? – ехидничаю я, выдергивая пальцы и возвращаясь вниманием к бумагам.       – А у меня?       Издевательство чистой пробы. Благо, мне хватает терпения, чтобы не среагировать на явный намек машины на вчерашнее недопонимание, вызванное моей ложью в сторону брата. Усмешка срывается с моих губ, пока руки на автомате собирают бумаги со стола, распределяя их в оставленном на столе отсеке. Девятка, тем временем освещая пространство вокруг себя ярким, голубым свечением, убирает папку с документом на край стола, не спуская с меня пронзительного взора.       – Не помню, чтобы я давала поводов для недоверия.       – Неужели? – уже начинаю сожалеть, что позволила Девятке зайти так далеко. Его смелость начинает не пугать, но напрягать, не говоря уже о чувстве контроля, которое машина наверняка испытывает, находясь рядом со мной на излишне близком расстоянии. Андроид отдает себе отчет о своем влиянии на меня. Потому, требуя к себе внимания, аккуратно, но резко отбирает у меня собранные папки, становясь объектом моего негодования. – Что произошло семнадцать лет назад?       Если секунду назад вид отобранных папок вынуждал меня злобно дышать, то сорвавшийся с губ машины вопрос принуждает почувствовать себя слабой, беззащитной. Воспоминания – злая штука, и чем дольше живу в этом мире, тем больше убеждаюсь в их уничтожающем эффекте. Желание грубить Ричарду в ответ на его довольно властный жест отпадает. Вместо него сердце посещает угнетение, вынуждающее меня негодующе развернуться к машине и с вызовом отобрать бумаги обратно, отвечая прищуренным глазам ответным холодным взглядом.       – Почему для тебя это вообще так важно? – от резкого рывка собранные папки едва не разваливаются прямо в руках, но мне удается их удержать в стопке, гордо смотря на машину с его внезапно ставшим желтым диодом.       «Нашли время для своих разборок…»       – Несущественно, – папки вновь оказываются в руках Ричарда под его холодный, но заинтересованный тон. Несколько листков все же падает на пол, после чего сама стопка документов откладывается на рабочий стол, отдаваясь эхом от холодных стен. – Гораздо важнее то, что вы не желаете раскрывать свою личность, словно намеренно прячась в своем психоэмоциональном коконе.       Его слова затрагивают самое болезненное, самое живое, что осталось в душе после случившегося в гостиной собственного дома. Как много лет я проживала в клетке из эмоциональных заслонок, и все окружающие принимали это как должное, точно я и барьеры неразделимы. Никто и никогда не указывал мне на деструктивность поведения напрямую, обозначая истинную причину. Вся эта жалость, сожаление, страх сделать больно – каждый разговор с братом, Гэвином или кем-либо другим наполнен именно этими эмоциями, но знали бы все эти люди, что подобное только усиливало эффект кокона, не давая мне разорвать адский круг самобичевания. Знаю, подсознательно я жаждала того, чтобы хоть кто-то указал мне на истинную причину моего отчуждения. Причина, которая заключается всего в двух словах: «я сама». Кто же знал, что выслушивать это в лицо будет так тяжко?       Застыв на месте на полминуты, я сменяю язвительность во взгляде на болезненность. Еще одна черта Ричарда, которая так манит к машине своим наличием – умение не поддаваться внутреннему порыву утешить, выдерживая свой холод в целях достичь желаемое без вреда. Машина словно и не замечает моей резкой смены настроения с враждебности на угнетенность. Все так же смотрит заинтересованно-требовательными глазами, перебегая черными, расширенными зрачками по профилю моего отвернувшегося лица.       – О некоторых вещах не рассказывают. Никому и никогда.       Произнеся слова тихим тоном, я уже хочу вернуться к папкам на столе, как рука андроида, укладывающаяся на правое плечо и с нажимом поворачивающая меня к себе, обрывает попытки спрятаться от взора светлых, искрящихся золотом и льдом глаз. Эти блики в металлических, переплетенных нитях обволакивают, завораживают, и я не замечаю, как покорно разворачиваюсь под давлением руки, оказываясь спиной к столу. Под ногами шуршат упавшие бумаги, но ни я, ни Ричард, что смотрит в мои глаза туманным и обеспокоенным взором, не обращаем на этот шорох внимания. Постепенно мужские пальцы спускаются с плечевого сустава вниз, к плечу, слегка сжимая мышцы вместе с голубым рукавом рубашки.       – Желаете понимать, почему для меня это так важно? – его приглушенный тон слишком тих, чтобы отражаться от стеклянных дверей или от пола, но зато так близок, что меня выводит на новый уровень трепета. Мы проделали немалый путь, и чего только не было между этими двумя существами: ненависти, азарта, похоти и даже чувства. Но с каждой такой минутой близости все это словно теряется, словно ничего и не было. Слишком чувственно и желаемо, чтобы привыкать к подобным фейерверкам эмоций в груди, чередующихся от страха к тяге. – Я хочу знать о вас все. Абсолютно все.       «Не забывайте, где вы находитесь», со строгостью проговаривает Стэн, не на шутку встревоженный приблизившимся ко мне Ричардом. Андроид точно и не слышит этих слов, ведомый моим учащенным дыханием и сбившимся пульсом, что отзывается огнем под юбкой. Выставленная мной наспех рука, что упирается в искрящийся золотом диод под рубашкой Девятки, не дает должного эффекта. Для Ричарда мое сопротивление как танку преграда в виде картонной коробки. Ни рука, ни мои сбивчивые, хриплые просьбы остановиться не мешают машине приблизиться еще сильнее, удерживая цепкой хваткой за плечо и касаясь носом моей щеки.       – Ричард, хватит… прекрати немедленно!..       Холод помещения мгновенно сменяется жаром, но не моим. Его жаром. Как и в гостиной Рида, от машины точно пышет во все стороны, и особенно сильно это ощущается выставленной вперед женской ладонью, под которой золото сменилось на угрожающий красный. Мне и самой тяжко сдерживаться перед тем, как бы не начать подставлять шею под легкие поцелуи мягких губ, от которых мысли замирают, не давая сосредоточиться на входе за спиной андроида. Который, между прочим, уже и вовсе перестает контролировать себя, удерживая мою ладонь на своем регуляторе, изучая расслабленными губами контур нижней челюсти. Окружение и так плывет в сознании, растворяясь в воздухе вместе со всеми вскрытыми догадками, но когда удерживающие за плечо пальцы поднимаются выше и покрывают своим голым пластиком кожу на шее – я теряю саму себя, скорее на автомате стараясь отодвинуть от себя машину, туманно посматривая на вход.       – Хочу знать все, что вы скрываете… – хриплый, обдающий холодным дыханием голос шепчет на ухо, касаясь последнего точно невзначай. Едва машине удается подключиться к моему состоянию, что никак нельзя назвать стабильным, его имитация вздохов становится тяжкой, глубокой. – И все, что можете скрывать…       – Хватит, пожалуйста, – вряд ли жалобный стон, граничащий с блаженством, поможет, но я все же предпринимаю попытку отдалиться, дискомфортно прижимаясь бедрами к столу и опираясь свободной рукой о деревянную поверхность, лишь бы не свалиться на спину.       «Я несомненно рад, что вы наконец нашли общий язык буквально в прямом смысле, но вам следует немедленно остановиться, если не хотите себе проблем!»       – Не могу… – твердость в голосе Ричарда, что уже вовсю прижимается к моему виску щекой, вызывает волну повторных мурашек. Вид ступенек, уводящих на выход, окончательно теряется в потоке искрящихся эмоций. Приходится приложить немало усилий, чтобы сохранить хоть какую-то часть рассудка. Вот только тело выбирает иной приоритет. Оно же по инерции безропотно присаживается на край стола, позволяя ранее удерживающей мою ладонь мужской руке плавно проникнуть пальцами под подол тугой, черной юбки на бедре. – Я не могу…       – Ричард, прекрати! – говорить подобное, пока все внутри требует обратного, не так легко. И все же я нахожу в себе толику силы, чтобы предпринять очередную попытку опереться ладонью о красное, обжигающее свечение под рубашкой. – Если нас увидят, будут проблемы!       Секундная надежда, что слова подействовали, мгновенно обрывается. Ричард и впрямь прекращает издеваться, застыв с пальцами под подолом юбки, собирая ткань в складки. Скользнув носом по скуле, андроид возвращает свой покрытый пеленой взор ко мне, соблюдая между нами дистанцию в жалкие пару сантиметров. Тишина в архиве нарушается наших общим тяжким дыханием, чего уж говорить об ударах сердца о ребра, что отзывается взбешенным биением вены под ключицей. Мне нравится то, как глаза режет яркое свечение кровавого цвета, и под этим светом, смешанным со спускающимся вниз люминесцентным освещением, облик Ричарда смотрится не просто завораживающим. Дьявольским, искушающим, с толикой жестокости и грубости, от которого тело изнывает в громких позывах плоти к этому невероятному существу. Получив хоть одну минуту спокойствия, я стараюсь отдышаться, фокусируя взгляд на его черных, увеличенных зрачках, однако стоит Девятке подать голос, как глаза безвольно находят полные, шевелящиеся губы, от вида которых кровь вспыхивает адской лавой.       – О ком вы беспокоитесь, детектив: обо мне или о себе? – хрипло спрашивает машина, все еще связанная с моими ощущениями через прикосновение обнаженного пластика к шее. Слабость от его полушепота растекается по жилам, я даже не замечаю, как собственная ладонь соскальзывает от жгучего диода на мужской груди под пиджак в неосознанной, несмелой попытке прижать к себе как можно сильнее. Проходит не одна секунда прежде, чем уверенный, но покорный ответ вырывается из меня, отдаваясь новым мерцанием красных диодов у этой машины.       – О нас.       Он словно жаждет услышать именно это. Словно желает прочувствовать всего одно слово, от которого даже у меня в груди все взрывается ярким пламенем. Мужские пальцы на задней стороне шеи заметно сжимаются, но я не чувствую боли. Напротив, поддаюсь вперед всем телом, готовая поделиться той бурей эмоций, что царствует в этом разуме. Ричард от этих ощущений хмурится, вздрагивая темными ресницами прикрытых глаз.       – Повторите это, – требовательно шепчет андроид в губы, прижимаясь к моему лбу.       – О нас, Ричард… – безвольно следую его требованиям, напрочь забыв где нахожусь и что делаю. Слишком остро воспринимается чувственное торнадо в груди, выбивающее сердцем чечетку с пылающей от желания кожей. Последняя буквально тлеет от ощущения близости и жара, что дарует Ричард. Он и впрямь едва ли не горит, вынуждая тяжко дышать от образующейся вокруг духоты. – Я беспокоюсь о нас.       – Как же мне нравится это слово, – от вида чуть улыбающихся губ меня распирает изнутри. Все, что царит внутри, выбивается наружу через сдавленный стон. Он же обрывается терпким поцелуем вкупе с шумным вздохом, когда руки, отдавшиеся отчаянным порывам плоти, бессовестно проникают под плотный бело-черный пиджак со светодиодами. И все ощущается так остро, так резко, как капли холодного дождя на разгоряченной коже в пустыне. Едва различимое касание темной пряди на виске; сбивчивое, теплое дыхание на щеках; грубо сжимающая бедро мужская рука, проникшая высоко под вздернутую юбку. Собственные пальцы жадно сжимают ткань рубашки вот-вот грозя выдернуть ее из-за пояса темных джинс, и каждая клеточка тела сладостно пищит от его прикосновений и вкуса мужских губ, о которых только и оставалось, что мечтать перед сном на мягкой постели посреди гостиничного номера. Я теряюсь в окружении. Где я? Кто мы? Разве все это имеет значение перед царившим в груди восторгом, ради которого я готова подчиняться, идти следом за машиной, лишь бы еще раз ощутить себя такой нужной и счастливой?       Просторное помещение архива, поначалу соблюдающее молчание, постепенно наполняется звуками из наших шумных, влажных поцелуев, шуршанием трущейся друг о друга одежды и глухих стонов, вырывающихся из моей груди. Руки так и стремятся сорвать с андроида чертов пиджак, пропахший сигаретным дымом от постоянного нахождения рядом с Гэвином, и я не успеваю остановить себя, как словно живущие сами по себе женские пальцы ловко стискивают воротник жакета, стаскивая его вниз, по рукам Ричарда. Девятка не сопротивляется, лишь на несколько секунд отстраняется, позволяя мне сделать глубокий глоток недостающего кислорода, и только жакет оказывается у ног, как Ричард возвращается обратно ко мне, на этот раз жадно и грубо прикладывая к шее обе обнаженные ладони. Его поцелуи требовательны, я же, прижимающая его к себе согнутой в колене ногой и руками, не менее настойчива. Кажется, что совсем немного, еще чуть-чуть, и мы сольемся воедино, сольемся в одно целое, пропитывая друг друга искусственным и человеческим теплом. Я давно перестала отдавать себе отчет об опасности наших действий, напрочь увязнувшая в ворохе крупных бабочек, которые оббивают свои хрупкие крылья о внутренние стенки туловища. Тех самых бабочек, что окутали дерево близ больничного здания, где Ричард, впервые сорвавшийся и показавший свою власть, успешно играет на моих нервах, «убивая» невинное создание. Как же они назывались?..       Эти мгновения близости, в которой мы оба нуждаемся, как цветы нуждаются в солнечном свете, длятся, кажется, вечность, но уже через несколько секунд глубоких поцелуев Ричард вновь отстраняется, все еще касаясь моего лба. Мы не смотрим друг другу в глаза, только на губы, желая вернуться обратно в мир, сотканный из искрящихся чувств. Таких необычных, таких невероятно трепетных. Стэн был прав, утверждая, что даже с Адамом я не ощущала подобного. И если раньше я могла бы поспорить с этим, то теперь готова усомниться в способности человека вообще вызывать нечто столь прекрасное и восхищающее.       – Вы скучали по мне, Луиза?..       Как же мне нравится его вежливое обращение, не переходящее за рамки! Точно нет между нами этих желаний и этих интимных соприкосновений, точно все происходящее в рамках приличия, навеянное должным обращением машины к человеку! Такой тактичный, не нарушающий регламент, что диктует правила о недозволенности! Несмотря на все происходящее между нами, Ричард не прекращает обращаться ко мне на «Вы», при этом позволяя нам обоим понимать, кто на самом деле в этом негласном тандеме у руля. Точно не я, да словно бы я и хотела! Больше нет желания пытаться показать себя сильной, властной, нет желания вырывать у машины инициативу, меняя привычные для человека и машины статусы «подчиненный» и «подчиняющий» местами. Мне нравится быть первой. Еще больше нравится отдавать всю себя, покорно и медленно опускаясь на стол поверх несобранных бумаг под давлением наклоняющегося Ричарда, что впивается жаждущим взором в мои губы.       – Я ждала тебя, – шепотом отвечаю я на вопрос, с игнорируемой болью в лопатках укладываясь поверх стола. Ричард от такого заявления довольно вздергивает уголок губ, возвращая правую руку на бедро под тугую юбку. Его все еще обнаженный пластик на разгоряченной коже отдается мелкими покалываниями от непривычности ощущений столь твердого материала, и как только волна мурашек достигает района белья – неосознанно выгибаюсь всем телом навстречу, требуя немного больше, чем просто рука на ноге.       – Как долго? – Ричард, точно так же потерявшись во времени и пространстве, спрашивает вкрадчиво, явно теша этими вопросами и моей покорностью свое эго. И мне так жарко, так тесно под ним, что дышать становится практически невозможно. Самое лучшее, что когда-либо испытанное мной…       – Всю ночь, Ричард… ждала всю ночь…       В ответ на это мужские губы едва заметно улыбаются, после чего вновь приникают ко мне в желанном поцелуе, отзывающимся вспышками искр в груди. Готовая отдаться прямо здесь и сейчас, на этих оставшихся несобранными документах посреди полицейского участка, игнорируя реальную опасность, что в любой момент может ворваться в наш тесный мир, созданный только для двоих. И такие терпкие эти чувства, такие искрящиеся, что мне не хватает воздуха и времени, чтобы держать себя и свои руки под контролем. Пальцы, точно живущие своей жизнью, без стеснения путаются в его волосах, пропуская меж собой шелковистые, мягкие пряди, от ощущения которых в животе поднимается щенячий восторг. Такой требовательный, такой жадный на прикосновения, нетерпеливый, Ричард прижимает меня к столу все сильнее, на каждое скольжение правой руки по женскому телу получая сдавленный, жалобный стон сквозь грубый поцелуй. Лишь изредка машина, почувствовавшая вкус власти над человеком, позволяет мне сделать жадный вздох, прерывая эти влажные ласки. В эти же моменты мужские губы принимаются истязать шею и подбородок, едва ли не плавящуюся от соприкосновений.       В этом мире никого больше нет… и никогда не будет. Только двое, сошедших с катушек в просторной комнате архива, что вдруг стал тесным и жарким от творящейся посреди стен бесовщины. Я слышу свой собственный голос, неосознанно вторящий «Не останавливайся» сквозь редкие перерывы между поцелуями, а если такие перерывы и выдаются – все равно продолжаю изучать андроида, периодически спускаясь пальцами от мягких волос к шее и ниже, к спине. Уверенно выгнувшиеся лопатки, идеально имитированные умелой рукой инженеров, своими изгибами сводят с ума, и воспоминания, в которых двое на диване Гэвина Рида придавались чувствам, окончательно выбивают опору в сознании. Теперь только жгучее ощущение мужской руки под юбкой, что поднимается все выше, отзывающаяся на тесные объятия изнывающая грудь, и…       – Какого хуя?!       От разъяренного и порядком ошарашенного крика, прозвучавшего за спиной Ричарда, мы оба точно перепуганные суслики застываем с широко распахнутыми глазами. Этот голос я узнаю из тысячи, и лучше бы он принадлежал Фаулеру или сраной Чарли, да хотя бы Дику, но точно не тому, кто выхватит пистолет из-за пояса, даже не раздумывая. Впрочем, судя по раздавшемуся металлическому звуку, именно это и происходит, пока мы резко отстраняемся друг от друга, вскакивая со стола.       – Вы что блять здесь устроили?! – едва Ричард с красными яркими диодами и суровым взором отходит в сторону, выставив обе раскрытые ладони перед собой, я настороженно поднимаюсь на ноги, все еще тяжко дыша и наблюдая за разгневанным Гэвином. Мужчина на этом останавливаться не собирается. Так и тычет в сторону Девятки черным дулом, злобно пыхтя и быстрым шагом обходя сенсорную стойку перед стеклянными дверьми.       «Я предупреждал»       – Гэвин, пожалуйста, – попытка успокоить друга дрожащим голосом не удается, Рид в ответ взрывается еще сильнее, устремляя с Девятки жесткий взгляд в мою сторону.       – У тебя что, крыша поехала окончательно?! Какого черта вы тут творите?!       – Гэвин, опусти оружие!       Ярость в глазах Рида смешивается с недоумением, и эпицентром этой смеси становлюсь я сама. Пока пистолет все еще смотрит в сторону Ричарда, сам мужчина перебегает ошарашенными глазами с меня на Девятку. Постепенно мне, точно так же выставившей руки вперед, удается медленно закрыть собой машину, пусть с его ростом это и сложно назвать полноценным словом «прикрытие».       – Отойди, мелкая, иначе я тебе всыплю по первое число! – мужской крик разносится по комнате, поглощаясь архивными отсеками. Удивительно, как на шум еще не сбежались другие полицейские. Если договориться с Ридом еще есть возможность, то отвести взгляд толпы с Ричарда на себя будет намного сложнее. На кой черт я вообще поддалась андроиду?! Знала же, что ни к чему хорошему это не приведет! Сраные андроиды с их умением возбудить!       – Если я отойду, то ты его пристрелишь.       – Конечно, пристрелю! С какого хуя тебя вообще это возмущает? – Гэвин гневно цедит слова сквозь зубы, целясь пистолетом уже не в безмолвного Ричарда, что опустил руки по швам и не спускает суровых глаз со своего напарника, но в меня, прикрывающую собой того, терять которого совершенно не желает. Только не теперь, и точно не от руки друга. За такое он вряд ли получит прощение. – А ты не смотри на меня так, ублюдок! Ты мне с самого начала не нравился, недаром тебя хуем окрестили!       Слова коллеги ударяют точно обухом. Он не знает. Не знает, что именно за машина перед ним, и от того шанс на возможность отвести внимание с машины увеличивается. Едва заметно дрогнув головой за плечо, я искоса смотрю на друга, что продолжает гневно поедать взглядом притихшего Ричарда.       – Гэвин, пожалуйста, опусти пистолет, – я стараюсь говорить спокойно, успокаивающе, несмотря на то, что в груди царит дикий страх. В очередной раз этот мир демонстрирует свою хрупкость, от которой хочется рыдать навзрыд. И что толку от всех этих чувств, если они гонимы вселенной, точно как больное животное, от которого в стаде все так стараются избавиться, отрекнуться? Слова, кажется, действуют. По крайней мере держащая пистолет рука вздрагивает, а сам мужчина неуверенно мечется взглядом с меня на стоящую за моей спиной Девятку. – Хочешь пристрелить его прямо здесь, посреди участка?       Вопрос проговаривается с особым намеком, и Рид, забавно чертыхнувшись, отворачивается, порывисто опуская дуло в пол. Это и есть тот самый момент, которого следовало дождаться. Опустив ладони вниз, я уверенно смотрю на Ричарда из-за плеча, отмечая его нестабильное состояние в выбивающихся красных свечениях на виске и из-под черной рубашки. Андроид не отвечает на мой взгляд, продолжая впиваться в Рида ледяным взором.       – Дик, – в горле от всей этой ситуации пересохло настолько сильно, что я першу горло, облизывая губы. Те самые губы, на которых все еще остался фантомный привкус его поцелуев. – Дик, выйди, пожалуйста.       Ричард не сразу понимает, что слова обращены к нему. Проходит как минимум несколько мучительных секунд прежде, чем машина переводит на меня потерянный и суровый взор, после чего возвращает его на Рида. Уже через мгновение андроид медленно обходит меня стороной, поднимает с пола скинутый пиджак и, не смея приближаться к Риду ближе, чем на два метра, покидает комнату под наше обоюдное наблюдательное внимание. Разве что я смотрю тревожно, понимая, в какое дерьмо вляпалась. Гэвин преисполняется совершенно иными чувствами, осыпая Девятку с ее желтыми диодами искрами из разъяренных глаз. И только шаги на лестнице затихают, как мужчина обрушивает на меня все свое негодование, приблизившись на опасно близкое положение.       – И как это понимать, а? Какого черта ты его прикрываешь, скажи на милость? – он старается не кричать, говорить приглушенно, однако создается впечатление, будто мужчина шипит, точно столкнувшийся с собакой кот. Аналогия кажется мне такой забавной, что я мысленно себя обругиваю за слишком веселые ассоциации в совсем неподходящее время. Рид тем временем порывисто указывает в сторону ушедшего Ричарда пистолетом, не прерывая злобного визуального контакта. – Он же тебя чуть ли на столе не отымел, что в твоей башке творится?!       Мои сжатые в полоску губы и виноватый взгляд дает Риду понять, что все это не просто так. Чувствую себя провинившимся подростком, что пришел к собственному родителю-тирану и рассказал ему о своей сексуальной жизни во всех красках. Вряд ли Рид станет вслушиваться в рассказы про чувства, но вот во что и поверит, так это в потребность израненной души в тепле и безопасности. В общем-то, это и не будет ложью. Лишь частью крупной, запутанной правды.       Высмотрев в моем притихшем виде нечто неприятное, Гэвин неверяще и недобро усмехается. Через мгновение смешки превращаются в новую волну гнева, что отражается от стен архива мужским рыком:       – Нет! – Рид на рефлексах тыкает в мою сторону оружием, сняв с пускового крючка палец. Мужчина отходит на несколько шагов, после чего вновь принимается кричать. – Нет! Только не говори мне, что это твоя дебильная идея!       – А что ты мне предлагаешь делать?! – теперь комната наполняется не только мужскими, но и женскими криками. Вспышка раздражения сковывает все остальные эмоции, включая страх, и я, расставив руки в стороны в предложении оглядеться, спускаю на друга всех внутренних собак. – Снова скитаться по барам в поисках увлечения на ночь?!       – Так хочешь трахаться? Так пожалуйста, я к твоим услугам! – разъяренный Рид тычет себе в грудь пистолетом, окончательно срываясь на эмоциях. – Но уж точно не ссаная железяка!       От такого заявления я ощущаю, как раздражение сменяется недоумением, а позже и отвращением. Одно только предположение и уж тем более допущенная фантазия отзывается стойким мерзким ощущением, как если бы воображать себе секс со своим братом. Жутко! Впрочем, Рид чувствует все тоже самое. На несколько секунд в архиве воцаряется тишина, при которой мы оба пялимся друг на друга с некоторой неловкостью.       – Перебор, да? – спрашивает Гэвин, потеряв свой прежний, негативный настрой.       – Перебор, – я молниеносно подхватываю столь удачное мгновение, показательно щурясь якобы в отвращении от этого предложения.       – И все-таки… господи, это же сраный кусок пластика, о чем ты вообще думаешь?       Больше Рид не плюется ядом, впиваясь в меня недоуменно-отчаянным взором. В ответ на это я лишь потерянно и виновато одновременно обхватываю себя руками, облизывая пересохшие от волнения губы. Тоска по недавнему ощущению легкости от прикосновений Ричарда взращивается в груди, точно огромный цветок. Больше бабочек нет. На их месте скребущие кошки, изнывающие от понимания: мир никогда не примет то, что творится между машиной и человеком. Во времена ноября я даже не задумывалась над тем, что девианты, как и люди, способны испытывать боль, страх, любовь. Осознание, что они такие же личности, проклевывалось в моей голове, но, как говорится, никогда не задумаешься на ту тему, что тебя еще не коснулась. Что ж, пришел момент, когда эта тема становится моей личной. И как же больно осознавать, что мир таких, как мы с Ричардом, будет подвержен вечным гонениям. Быть может, оно тогда и не имеет смысла?..       Не получая от меня ответа, Рид отворачивается боком и, спрятав пистолет обратно за пояс джинс, устало натирает пальцами здоровой руки ноющую переносицу. В свете высоких ламп, висящих строго в середине комнаты, его облик кажется еще более уставшим. Плечи осунулись, уверенной осанки больше нет. Только посеревшая кожа, темные круги под глазами и вымотанный взгляд в стену.       – Я знал, что ты чокнутая, – не глядя на меня, Рид поворачивается ко мне головой, тихо, но слышно проговаривая каждое слово. – Но не знал, что больная на всю голову.       – А чего ты ожидал от меня? – от его слов мне становится до тоски обидно, и я делаю к нему шаг, все еще держа задрожавшие плечи руками. Гэвин в ответ на мой обреченный тон вскидывает светлые, блестящие глаза. – Розовых соплей и веры, что все будет хорошо? – не получая ничего взамен, я иронично усмехаюсь, выжидая некоторую паузу. – Знаешь, что мне снится по ночам? Мужские ботинки перед лицом и гребаный голос Мэрлина Мэнсона, который напевает любимые песни. А с каким чувством я просыпаюсь? В удушении от страха, Гэвин! Того самого страха, от которого люди желают поскорее сдохнуть!       Мои слова в просторном архиве звучат так отчаянно, что я сама удивляюсь, как легко вдруг становится говорить о своем реальном состоянии. Привыкшая вечно врать, уверять окружающих в своей моральной силе, покрываться шипами на попытку любого докопаться до болезненной точки в душе, я вдруг ощущаю себя легко и спокойно, имея возможность поделиться накипевшей проблемой. И пусть взбешенный Рид не самая лучшая для этого кандидатура. Уверена, он, несмотря на свой дурной нрав, сможет сдержаться ради того, кто встал на один уровень со словом «семья».       – Он дает мне хоть какое-то чувство безопасности. Дает то, чего никто другой дать не в состоянии, – услышав это, Рид усмехается, растягивая губы в саркастичной улыбке. Я же подступаю к нему еще на шаг, умоляюще заглядывая ему в глаза. – Не отбирай у меня это, Гэвин, пожалуйста!       – Это же чертова машина. Кусок железяки, не больше.       – Даже если и так. Он мне нужен.       Едва эти слова срываются, как я отмечаю легкое свечение в глубине коридорной лестницы. Желтое, сменяющееся голубым. Оно же резко прекращается, когда до нас долетает звук закрываемой двери. Судя по всему, кое-кто слишком сильно был озабочен разъяренным состоянием своего напарника. Настолько сильно, что решил остаться в коридоре, дабы успеть предотвратить непоправимое.       Рид реагирует на эти звуки. Нижняя мужская челюсть напрягается, светлые, искрящиеся гневом глаза устремляются в сторону коридора, но мне удается вернуть внимание друга на себя, уложив ладонь на плечо.       – Гэвин, – коллега отзывается на звук своего имени, взглянув в мои глаза. – Пожалуйста, не трогай его.       Холод помещения кажется мне слишком сильным, но на деле мурашки вызваны не низкой температурой, а тяжестью, что читается в черных зрачках детектива. Мужчина больше не желает язвить или ругаться. Вместо этого Рид отрицательно качает головой в знак безмолвного укора и кидает в мою сторону всего одну фразу:       – Будь уверена, что я пристрелю его в случае надобности.       Мужчина игнорирует уложенную руку на своем плече, направляясь в сторону выхода. Проходит всего два или три шага, и Рида от ступенек отделяет не больше трех метров, как друг застывает, с подозрением на лице оборачиваясь ко мне.       – А ты уверена? – не шибко детальный вопрос отражается во мне недоумением, и Рид, прищурив глаза сильнее, добавляет слова. – Уверена, что это твой Дик?       – Почему ты спрашиваешь?       Выждав некоторую паузу, Рид неопределенно взмахивает пальцами и скрывается в коридоре. Долго в архиве я не задерживаюсь, сиюминутно приводя себя и стол в порядок, оставив только ту самую папку с описанием первого убийства. Любая секунда здесь, внизу, может обернуться крахом там, наверху. Стэн это понимает как никто другой, укоризненным и самомнительным голосом поторапливая мои действия. И я даже не решаюсь ему возразить, четко отдавая себе отчет, что послушали бы мы компьютер, и этой ситуации не было бы. Теперь не только Ричард ведет себя как подросток. Сама себя записываю в эту категорию, впервые за долгие годы пойдя на поводу у терпких чувств, требующих единения с андроидом.       Уже наверху меня застает довольно забавная, но тревожная картина. Все живы, и это облегчает душу, однако пока Ричард без каких-либо усилий стоит за спиной вернувшегося на свой стул Рида, что, нависнув над рабочим местом, злобно буравит взглядом уже успевшего вернуться к моему столу Дика, сам Дик флегматично смотрит перед собой, не желая водружаться на свое законное место – на стул для посетителей. Мгновение – и серебристые глаза холодно обращаются в сторону Рида, вскидывая брови в знак вопроса.       – Не смотри на меня, извращенец.       От такого заявления Дик теряется, сдвигая брови вместе. В холле практически не осталось офицеров, а те, что остались – теряются в шуме переговоров и звонков. И все же те машины, которые находятся рядом, без удивления, но озадаченно смотрят в сторону Гэвина, на минуту другую оставив свои дела. Среди этих голубых бликов и черно-белых пиджаков виднеется и рыжая копна волос. Вот уж чьего внимания нам не хватает.       – Прошу прощения? – уточняюще спрашивает Девятка, не спуская с детектива потерянных глаз.       Мое появление вносит краску в это общество. Ричард реагирует мгновенно, переводя на мою персону свой взгляд, в то время как Рид явно напрягается, едва я появляюсь в поле зрения с прижатой к груди папкой. Реакция долго себя не заставляет ждать. Детектив, злобно чертыхнувшись от теряющегося контроля, немедля встает со стула и, стащив с последнего куртку, уверенно направляется в сторону выхода. Мужчина болезненно врезается в плечо машины, но конечно же не показывает вида, явно сделав это целенаправленно и манерно. Ричард, одарив меня обеспокоенным взором, следует за своим напарником, оставляя меня и отклонившегося в сторону Дика провожать их взглядом в спины. Тут же мелькает и рыжая макушка Чарли, обладательница которой мчится по направлению к выходу. Остается надеяться, что эта идиотка не раскроет свой грязный рот, попытавшись остаться наедине с Ридом.       – Я сделал что-то не так? – тут же спрашивает Дик, переводя на приближающуюся меня встревоженный взор.       – Забудь. Он просто устал.       Звук моего голоса приводит к появлению спрятавшегося под столом Сумо. Собака не маленькая, довольно крупная, и я даже вздрагиваю, замечая увесистую морду, выглядывающую из-под стола. Удивлена, как пес вообще поместился туда.       – Прошу прощения, – внезапный голос федерала, что уже вовсю цепляет на себя классическое, длинное пальто, звучит так резко, что я едва ли не вздрагиваю. Пожалуй, ситуация в архиве еще долго будет сказываться во мне возникающим на все подряд страхом. – Где детектив Рид?       – Предположительно покинул участок для выполнения своих должностных обязанностей, – быстро и даже немного саркастично парирует Дик, не дав мне и рта раскрыть. Питер на это замечание понимающе кивает, всем своим вниманием вернувшись к рукавам. – Позволите вопрос, офицер?       Оставаясь безучастной к этому разговору и все еще витая в мыслях от произошедшего, я потеряно перекидываю взгляд с машины на Питера. Удивительно, как просто и легко мужчина сменяет усталость на лучезарность, открыто улыбаясь андроиду и не переставая поправлять свой внешний вид перед тем, как покинет участок. Дик, оценив эту улыбку как разрешение, тактично с легким беспокойством склоняет голову, озвучивая свою мысль.       – Приказ капитана Фаулера об отстранении детектива Вольф так и не был отозван. Могу я узнать причину?       Этот вопрос теперь становится интересен не только Девятке, но и мне, что все это время бездумно пялилась в одну точку. Одернувшись от состояния ступора, я с недоумением смотрю на мистера Кейджа. Тот в свою очередь понимающе кивает головой, сминая губы в простодушной улыбке.       – Не думаю, что создаю впечатление кретина, который позволит потерпевшему добровольно прыгнуть обратно в лапы убийце, – мужчина аккуратно проходится пальцами по светлым волосам, укладывая их в импровизированную укладку. От его слов я окончательно теряюсь, вспоминая предложение федерала протянуть расследованию руку помощи.       – Но вы же сказали…       – А вы верите всему, что вам говорят? – не без разочарованной улыбки обрывает меня мистер Кейдж, укладывая руки в карманы темного пальто. – Капитан Фаулер прав, Луиза. Вам следует отвлечься от дел и позаботиться о своем состоянии.       Только теперь глядя в его доброжелательные, виноватые глаза понимаю, что весь этот спектакль был только для того, чтобы поддержать мой боевой дух. Желание делиться догадкой бесповоротно пропадает. Если уж для всех них я окончательно приобретаю статус слабого, то ни о какой дележке не может и речи идти. Особенно говоря о теории, которая требует обязательного подтверждения. От этой мысли папка с документами стискивается в объятиях еще сильнее, точнее в желании скрыться от посторонних глаз.       На этой «замечательной» ноте Питер Кейдж, почтительно кивнув головой, покидает наше общество. Точно тоже самое делаем и мы с Диком, подхватив собаку и все оставленные у регистрационной стойки собачьи аксессуары с собой. Внедорожник, гонимый мной в общем ряду автомобилей, отблескивает металлической поверхностью в свете солнечных лучей, от которых меня уже изрядно тошнит. В душе только мрак и отчаяние, а солнце словно назло принимается согревать город теплыми лапами. И весь мир так сильно раздражает, что я торопливо пытаюсь найти хоть что-то, что не будет выбешивать и без того взбешенное сознание.       Некий водитель, явно неадекватный, то и дело, что снижает скорость, всякий раз боясь обогнать плетущийся впереди грузовик. Бесит! Одернувшись от еле ползущего вперед седана, я порывисто обгоняю его под настороженный голос Стэна в голове, призывающего к спокойствию. И даже он бесит! Руль судорожно сжимается нетерпеливыми пальцами, солнечные лучи, отражаясь в зеркале заднего вида, дискомфортно режут глаза. Еще сильнее бесит! Как же все бесит! Бесит, бесит, бесит!       Мысленно чертыхнувшись, я принимаюсь одной рукой ощупывать карманы накинутого в участке плаща, и едва нахожу заветный прямоугольный предмет и возгораюсь надеждой на сковывающий дым, как с тоской вытаскиваю телефон, вспоминая выкинутую прошлым днем пачку. Даже покурить не получится, уничтожая стресс вместе с порцией нервных клеток! Раздражает! И мне уже хочется вымесить всю свою злобу на безмолвно сидящем рядом Дике, что в своей безучастности словно сливается с машиной, как голову посещает иная светлая мысль.       Алкоголь. Терпкий, дурманящий, успокаивающий алкоголь.       Вместо того, чтобы вернуться обратно в неприятные стены вычурного номера, я под сопение просунувшейся между сиденьями морды Сумо направляю внедорожник к одному заведению. Эти улицы не полны машин, напротив, в утреннее время их довольно мало. Как и посетителей в баре Джимми, где темнокожий мужчина, давно не попадавшийся мне на встрече, приветливо машет рукой, зазывая меня присесть за барную стойку. Остается только радоваться, что Дик не проявил желания следовать за мной, да и вообще повел себя довольно «механично», игнорируя факт приезда в увеселительное заведение в столь ранний час. Видимо, предупреждение у автомобиля о раскрытии рта играет свое дело.       – Привет, Джимми, – не снимая накинутого в участке плаща, я усаживаюсь на барный стул, с благодарностью и усталостью принимая стеклянный бокал. Джимми, приветственно кивнув головой, немедля наполняет сосуд терпким виски под звуки легкой мелодии, сочащейся из колонок.       «Не рано ли для выпивки?», Стэн предпринимает попытку образумить меня, но его голос с успехом игнорируется, когда ровно в это же время ко мне обращается хозяин бара. Как только бутылка отклоняется от бокала, я залпом отправляю все содержимое в горло. Джимми от такого проворства усмехается, вновь разливая янтарную жидкость.       – Смею предположить, что утро выдалось паршивым, раз ты пришла в столь ранний час.       – Не то слово, – очередная порция отправляется вслед за первой немедля, сопровождаемая ошарашенным голосом Стэна в виде «Полегче, Луиза, этот день только начался». Даже не знаю, зачем я приехала в бар. Желание сходить в увеселительное заведение не посещало меня уже неделю, но буквально выехав из участка я вдруг резко разворачиваюсь на перекрестке и устремляюсь в другом направлении, получив от рядом сидящей Девятки встревоженный взор. Конечно, Дик ничего не сказал, но наверняка отметил странности в моем поведении. Плевать. В голове слишком много скопилось, чтобы раздумывать еще и на тему возможных подозрений сраного клона.       Джимми не спешит наполнять бокал, наблюдая, как я судорожно глотаю воздух от слишком быстрого поглощения алкоголя. Последний, попав в кровь, обжигает стенки сосудов, наполняя тело приятным теплом. Затуманенные мысли постепенно проясняются, и теперь весь мир, что в подвале померк в страхе перед бешенством Гэвина Рида, начинает обретать свои краски.       – Как оно?       Только когда силуэты, затянутые слезами, проясняются, я, уложив ладони на холодный стол, делаю несколько глубоких вздохов. Джимми обнаруживается напротив, явно встревоженный моим состоянием. Залетев в бар точно торнадо, я даже не заметила, что мужчина сменил свой внешний вид. Собранные в хвост дреды спускаются за спиной вниз, в уголке губ виднеется зубочистка. Его темные глаза смотрят на меня с некоторой обеспокоенностью, и когда в ответ ему следует недоумевающий взор, мужчина вскидывает брови в намеке на то самое, что подразумевается под словом «оно».       – Я так понимаю, ты тоже в курсе, – без претензии пробурчав это, я пододвигаю свой бокал к бутылке виски. Джимми пожимает плечами, мол, «все в этом чертовом городе в курсе», после чего лениво наполняет бокал огненной водой. Уж ее я не тороплюсь выпивать, отрешенно перекатывая жидкость о стеклянные стенки. – Терпимо. Могло быть и хуже.       – Хуже? – Джимми усмехается, переминаясь с ноги на ногу. – Ты сидишь в моем баре в десять часов утра, куда может быть хуже?       – Какое-то странное обслуживание своих постоянных клиентов, – язвительно отзываюсь я, скорее шутя, чем обижаясь. Бармен понимает это, и потому не злится, с улыбкой перекидывая зубочистку из одного угла губ в другой. Он явно видит отсутствие у меня желания делиться какими-либо мыслями и эмоциями. Это становится одной из причин, почему мужчина отшучивается в стиле «Стараемся как можем» и отходит в сторону, видимо, возвращаясь в оставленную после моего появления работу – подсчет каких-то бумаг.       Возможность посидеть в одиночестве в пустом, тихом баре успокаивает. Все мысли, точно почуявшие свободу, поначалу неуверенно выползают наружу, и вот в голове уже бушует дурной поток тревоги и переживаний, от которых легкие сковывают ледяными цепями. Серые глаза ублюдка, что решает оставить на мне свой след. Стэн, требующий позволить уничтожить его ради сомнительного будущего с тем, против которого целый мир! Сраный федерал, который дает надежду на включение меня в процесс расследования, но который тут же отказывается от своих слов, сведя все в шутку! И все это вроде такое незначительное, такое мелкое, а голова разрывается от мыслей. Но самым тяжким из всего этого становится он. Ричард. Тот, кто заставляет абсолютно все клетки тела верещать от восторга.       Тот спектр эмоций, что сменялся в подвальном помещении участка, высосал едва ли не все силы, а ведь на дворе только утро и впереди еще целый день! И все эти вопросы вечности из разряда как быть и что делать! Почему каждый раз становится все тяжелее и тяжелее?! Почему едва я вырываюсь из клетки самобичевания, как окружающий мир подкидывает свинью в мешке?!       Сжимая бокал все сильнее, я, получив возможность побыть одной, все глубже погружаюсь в тяжкие мысли, наполняющие меня, как дождевая вода озеро в водохранилище. Того и гляди, что эмоции перельются через край, ввергая меня в истерику. Тот страх, что должен был витать вокруг в подвале перед взбешенным Ридом, был наспех задвинут на задние мысли, и вот здесь он вырывается наружу, заставляя меня судорожно прикусывать ноющие губы и жмурить глаза от воспоминаний нацеленного на Девятку пистолета. И как часто еще этот пистолет или ему подобный будет вскидываться по направлению к тому, кто не подходит под общепринятые нормы? Как часто придется скрываться, лелея хрупкий мир, против которого ступает закон? И стоит ли оно того? Стоят ли все эти больные эмоции того, чтобы вечно жить как на краю пропасти? Позавчера Чарли, вчера Фрид, сегодня Гэвин. Еще и эта сраная Девятка, что отныне следует по пятам и проявляет излишний интерес к состоянию своего собрата.       Сглотнув подступивший комок, я плотно сжимаю губы и, подняв бокал, прикладываю его холодной стенкой к разгоряченному лбу. Помню тот жар, что витал вокруг нас на рабочем столе, помню как трепетало сердце, отвечая на грубые поцелуи Ричарда, нависшего сверху. Это все так прекрасно, так восхитительно, что я готова прыгнуть в обрыв ради чувств, которые были недоступны столько лет. Однако все это не так просто. Именно это «однако» сводит зубы, заставляя с ненавистью к себе и к миру сжимать бокал в холодных пальцах.       – Джимми, – мужчина так глубоко уходит в подсчеты, что не сразу реагирует на мой голос. Его брошенный на меня мельком взгляд сиюсекундно возвращается обратно к голубым глазам, выказывая тревогу в застывших с бумагами руках. Я же, все еще мысленно мечась от одного к другому, умоляюще смотрю на бармена, говоря устало и приглушенно. – У тебя бывало ощущение, что ты борешься за заранее провальное дело?       Джимми несколько секунд раздумывает, глядя перед собой, после чего пожимает плечами и возвращается обратно к квиткам.       – Ты знаешь, как я открыл этот бар?       Не понимая резкой смены темы, я нахмурено смотрю на мужчину, не спуская глаз. Джимми расценивает мое молчание как ответ и потому с улыбкой на лице продолжает разбирать документы, с некоторым теплом рассуждая о своем прошлом.       – Вообще-то, он должен был называться «Бар Джимми и Ларри», – на этом слове бармен вскидывает голову, на секунду другую мечтательно оставив бумаги в покое. – Друг детства. Он всегда мне казался продуманным, идея изначально принадлежала ему. Перспективный план, довольно прибыльное дело, – на этом Джимми выжидает паузу, медленно стирая улыбку со своего лица. – Прибыльное… для него. Кто ж знал, что этот говнюк прихватит взятые мной в кредит деньги и сбежит в неизвестные края.       – Он украл твои деньги? – вынуждена признать, что рассказ бармена несколько гасит собственные мысли о воцарившемся хаосе в голове. Убрав бокал обратно на стол, я с живым интересом поворачиваюсь к темнокожему мужчине на стуле, искренне желая узнать конец истории. – А как же... бар? Ты же все равно его открыл.       Словно подтверждая мою мысль, Джимми с возвращающейся улыбкой кивает головой. Понимаю, на что он намекает. Как бы сложно не было, каким бы тяжким не казался путь, мужчина все равно шел вперед, несмотря на то, что идея была даже не его.       – Чего спорить, было трудно. Перебиваться с цента на цент, не самая яркая жизнь. Но знаешь, теперь я могу уверенно утверждать, что перепробовал все для достижения желаемого.       – Иногда и этого мало, – потеряв интерес к поучающей нотации Джимми, я возвращаюсь к бокалу, грустно рассматривая свое отражение в идеальной янтарной глади. Бармен однако не считает разговор оконченным, с улыбкой дополняя свои слова вполне уместным замечанием.       – А ты использовала все, что могла, раз утверждаешь подобное?       – Дело не в цели. Дело в окружающих, – выждав паузу, я делаю мелкий глоток из бокала, бездумно сверля взглядом зеркальный стеллаж напротив. Обжигающая жидкость приятно растекается в горле, вызывая новые порции влаги на глазах. – Какой смысл бороться за то, что не имеет право на существование?       Проходит не одно мгновение прежде, чем Джимми, выждав паузу, встает напротив, вытаскивая точно такой же бокал, наполняя его точно таким же виски. Его теплая улыбка смотрится так органично и дружественно с этим местом, что я на некоторое время чувствую себя неловко. Это место ассоциировалось у меня только с приятными моментами жизни: лейтенант, Гэвин Рид, Тина Чэнь, даже Адам – все они точно призраки блуждают по бару, вынуждая сердце трепетать от уютных, но горестных воспоминаний. И вот, я прихожу сюда убитая, встревоженная, потерянная. Такая, какой не бывала здесь никогда. От того поспешное решение посетить бар в таком состоянии воспринимается мной как святотатство.       – И впрямь не имеет? – хмыкнув это, Джимми вызывает к себе недоуменное внимание. – И кто это сказал? Люди?       Не получив ответ, Джимми с мягкой улыбкой и бокалом в руке облокачивается о стол предплечьями, становясь чуть ближе. Уж кто-кто, а этот парень всегда умел находить нужные слова в подходящий момент.       – Знаешь, что я тебе скажу? Рамки только в твоей голове. И если это что-то для тебя важно, значит, оно имеет право на жизнь, – сказав это, бармен, не сменяя улыбки, ударяет о мой бокал своим, разнося звуки стекла на весь бар. – Просто ты еще не все испробовала.       Содержимое его бокала отправляется в мужское горло, после чего Джимми под мой внимательный взгляд возвращается к своему месту с квитанциями, отставив пустой бокал в сторону. Его слова действуют похлеще любого психотерапевта, мгновенно выстраивая все мысли в ряд, точно как солдат перед взбешенным майором. И среди них я четко распознаю одну единственную, что затмевает другие в лице настроенного против мира, Гэвина Рида и Дитфрида Вольфа.       Ричард нужен мне. И вправду нужен. И если есть возможность побороться за свои эмоции, я воспользуюсь ею, больше не позволяя мнению окружающих перебить мое собственное.       «Что ты делаешь?», Стэн настораживается в ту же секунду, как я достаю из кармана плаща телефон и быстро нахожу номер отца. Осознание действий приходит не сразу, и я пользуюсь этим моментом, поспешно набирая контакт и прикладывая телефон к уху, дополняя звуки мелодии бара гудками на том конце. Боюсь представить, как Олдрик Вольф среагирует на мой звонок, ведь обычно инициатором всегда становился он, не получая от своей дочери должной благодарности.       Гудки длятся долго, и когда в телефоне звучит шестой по счету, я уже хочу разочарованно прервать связь на радость настороженному Стэну. К его же сожалению на том конце звучит мужской, удивленный голос. Отец даже не старается скрыть сарказма, смешанного с отеческой радостью. Вот только мне не до улыбок, ощущая нарастающее волнение перед предстоящим разговором.       – Oh Mein Gott, ты что, ошиблась номером? – шутливо отзывается отец, на фоне которого шумят покрышки. Где-то вдалеке слышится звук автомобильного гудка. Судя по всему, отец не сидит на месте, стремясь закончить все свои дела как можно раньше.       – Очень смешно, сэр. Ты как всегда вовремя со своими шутками, – искоса взглянув на Джимми, что принялся пританцевывать на месте под звуки забористой музыки, я разворачиваюсь на стуле к выходу, стараясь говорить тише.       – Это первый твой звонок за два года, дай хоть немного поерничать, – с немецким акцентом деловито отвечает папа, после чего отдает кому-то какое-то указание на немецком языке. – Вообще-то, я и сам хотел связаться с тобой чуть позже. Мои ребята подсказали, что ты покинула отель, и не куда-нибудь, а в полицейский участок.       Чертов патруль. Я о нем и забыла. Даже когда направляла машину сюда, будучи в эмоциональном угнетении, не обратила внимание на черный фургон, что всю дорогу держался на почтительном расстоянии. Никто не сомневался, что нанятые Гертрудой люди будут докладывать каждый мой шаг отцу, однако об этом я, покидая отель, думала в последнюю очередь.       На некоторое время стиснув губы и закрыв глаза, дабы усмирить свое тихое негодование, я с театральной улыбкой смотрю на дверь. Та как назло открывается и на пороге оказывается незнакомый мне человек, что с порога дружественно здоровается с барменом. Приходится вернуться обратно лицом к стойке, впиваясь взглядом в собственные голубые глаза в отражении зеркального стеллажа.       – Я понимаю, что следить за моей жизнью твой прямой, моральный долг, но мог хотя бы скрыть факт шпионажа через несчастных людей, – сопроводив косым взглядом внезапного посетителя к дальнему столику, я чуть склоняюсь над барной стойкой. Джимми, вышедший из-за нее, немедля устремляется к тому самому человеку, держа два полных пивных бокала.       – Несчастные люди выполняют свою работу, за которую им платят, – шум покрышек затихает, и на его место приходит скрежет раскрываемой автомобильной двери. Сам голос отца звучит чуть скрипуче, прерывисто, точно мужчина находится на просторном, ветряном участке. – И, кстати, на данный момент указывают на твое местоположение в каком-то сомнительном заведении. Я понимал, что у тебя могут быть проблемы с алкоголем, но чтобы напиваться с утра…       «Не могу не согласиться»       – Пап, пожалуйста, – мысли мгновенно посещает сожаление о принятом решении сделать звонок, и следующие слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю подумать. Благо, Джимми и его посетитель слишком увлечены беседой за кружкой пива, чтобы наблюдать за моим вскипающим видом. – Мне хватает одного, который постоянно на мои вредные привычки тыкает, только ты не становись таким же.       «Чувствую, зря ты это сказала», добавляет компьютер, слова которого до меня доходят не сразу. Только спустя секунду осознаю, что ляпнула. От того резко замираю с распахнутыми глазами, боясь сделать хоть вздох.       Ветер на том конце провода добавляется мужским, низким хмыком. Сознание судорожно ищет любую отговорку для отца, но интуиция и унаследованный от него характер подсказывают, что это бесполезное действие. Олдрик Вольф слишком хорошо знает свою дочь, чтобы наверняка распознать ложь даже за тысячи километров.       – Языкастый? – задумчивым, подозревающим тоном спрашивает отец, голос которого теряется в нарастающем шуме реактивных двигателей. Уж эти звуки я узнаю, даже несмотря на то, что давно не использовала самолет как средство передвижения. Отец на взлетной полосе. Лишь бы не на пути в Детройт.       – Нет, – и снова я спешу с ответом, мысленно ругая себя за сказанную правду. Губы поспешно сжимаются в тонкую полоску, глаза раздраженно прикрываются. Лучше бы соврала, сказав «Да». Только внимания отца к Ричарду не хватает до полной кучи.       Очередной хмык, дополняемый отцовским молчанием. Наверняка раздумывает, как бы выудить всю нужную информацию, в желании пропустить бедолагу через тщательный фейс-контроль. Знал бы, что там скрывается за личностью создания, при виде которого сердце истерично бьется о грудную клетку. И даже я, имеющая его нрав и темперамент, не способна предугадать реакцию папы, что всю жизнь посвятил созданию различных технических средств. Не говоря уже о том, что мужчина собственноручно неосознанно породил искусственный разум. Боюсь представить, что впервые подумал Олдрик, когда узнал от Фрида о разговаривающем Стэне. Хотя… не сложно предугадать его поведение. Наверняка закатил глаза и устало пошутил на тему «А Луиза точно от меня? Иначе почему у нее так мало мозгов?».       – Что ж, интересно. Может, познакомишь хотя бы заочно? Имя, фамилия, чем занимается, номер страховки, – не успеваю я раздраженно съязвить, как отец исправляется, превращая свой суровый тон в шутливый. – Шучу, конечно, номер не нужен. Хотя я был бы не против.       – Оставь его, отец. Я тебе не для этого звоню, – отец не отвечает, явно ожидающий последующей причины звонка. Она же следует спустя несколько секунд, когда мне удается собраться с мыслями и, абстрагируясь от бубнящих за спиной мужчин с витающей музыкой в воздухе, подобрать аккуратные слова. – Твое предложение уехать в Германию все еще в силе?       – Ты же знаешь, Луиза. Дома тебя всегда ждут, – шум двигателей обрывается резко, и что-то подсказывает, что отец оказывается в одном из частных самолетов. Я же оказываюсь права, когда на том конце звучит скрип кожаной обивки.       – А что, если я буду не одна?       Эта новость дает отцу не одну пищу для размышления. Особенно последующие десять минут, во время которых настроение отца сменяется с шутливого на серьезный, не такой привычный для нас обоих.

***

Та ненависть, что царит в груди Гэвина, не отпускает до самого дома Вольф, где уже снует немаленькая толпа добровольцев и иных сослуживцев и их приставленных RK900. Найти людей и впрямь оказалось не сложным. Стоило оповестить семьи пострадавших о планировании прочесать лес рядом с домом одного из офицеров, что стал жертвой убийцы, как люди мгновенно проявили инициативу, собрав без малого сотню человек на поиски. Слово «жертва» Риду никогда не нравилось, по крайней мере он никогда не применял его по отношению к близким людям, пусть даже именно оно и сможет реально описать их состояние. Однако отзвук этого статуса вдруг делает из незнакомых людей толпу, единую в одной цели. Именно это и играет на руку офицерам департамента и федерального отдела. Точнее, играло бы, если бы от этого был толк.       Поиск продолжается не один час. Время переваливает за двенадцать часов, однако несмотря на отсутствие облаков высящееся солнце над головой не проникает лучами под густые кроны хвойных деревьев. Люди, все как один кучкующиеся в группки и имеющие минимум одного служащего в своих рядах, осматривают каждый гектар за гектаром. Все они преисполнены долгом и желанием возмездия, все идут вперед, четко уверенные, что поиск рано или поздно заведет их в нужное место, а там и до самосуда убийцы будет недалеко. И только Гэвин, плетущийся впереди всех в компании Ричарда, осознает, насколько бесполезна эта процедура. Он же стал инициатором поисков. Он же имеет совсем иные планы на этот лес.       Путь занимает не один час, не один километр. Ричард время от времени оглядывается назад, отмечая, что детектив уходит все дальше, оставляя за спиной основную толпу добровольцев. И не то, чтобы андроид сомневается в верности действия своего напарника, однако все же заметно напрягается, не осмеливаясь озвучить свои сомнения. Беспокойство окончательно одолевает машину, когда усиленных датчиков не хватает, чтобы распознать голоса идущих позади людей. Они слишком далеко ушли, забредая в самую глубь темного и влажного леса.       – Детектив Рид, – каждое слово дается Ричарду с трудом. До этого не имеющий ни одного повода, чтобы усомниться в компетентности напарника, он никогда не предпринимал попыток воспротивиться решениям Гэвина. И все же с наступлением столь странного периода, когда система адаптации перестала отвечать, а все внутренние протоколы слабеют от навалившейся, необработанной информации, получаемой от общения с детективом Вольф, Ричард вдруг осознает, как остро приоритетная система реагирует на опасность, нависшую над значимыми людьми. Теперь заботиться и оберегать кажется не просто вынужденным действием из-за требующей системы, но самой настоящей потребностью личностного характера. – Боюсь, мы ушли слишком далеко. Нам следует вернуться назад.       Хруст веток впереди обрывается, и Ричард, замерев, устремляет свой взгляд в сторону ушедшего вперед Гэвина Рида. Мужчина уничтожает сигарету за сигаретой весь этот путь, и если раньше дурная привычка казалась RK900 несущественной, то теперь она слишком остро воспринимается его психологическим базисом. Так много никотина Гэвин Рид никогда не употреблял за один раз. Слишком подозрительно для его уже изученной вдоль и поперек личности.       – Согласен, это вообще бессмысленно, – злобно цедит Рид, все еще частично оставаясь мыслями в подвальном архиве, где взору была представлена парочка, прижимающаяся друг к другу на рабочем столе, усеянном бумагами и фотографиями. Зубы сводит от этих воспоминаний. Чувство вызвано не ревностью или чем-то более глупым, но самой настоящей яростью, как если бы собственная сестра пришла однажды ночью в дом, в слезах рассказывая о насильнике, что встретился в темном переулке. И пусть Луиза утверждает, что ситуация была ее инициативой. Свыкнуться с мыслью, что столь близкое создание путается с жестянкой, довольно сложно. Особенно теперь, осознавая, что девиант бродит по городу, в поисках жертвы для своей мерзкой «валентинки». – Шныряем по лесу, как придурки, а толку ноль.       – Быть может, нам стоит прекратить поиски?       Гэвин не сразу отвечает, поглядывая на машину из-за плеча. Его светлые глаза изучают номерные знаки на бело-черном жакете, синий треугольник на левой стороне груди, голубой диод на виске. Луиза утверждала, что та машина – никто иной, как Дик. Но Рид помнит этот взгляд. Живет с ним уже четыре месяца в одной квартире, испытывая каждое утро и каждый вечер на себе.       Это был не Дик. Точно не он.       – Стоит, – вернув сигарету обратно в зубы, Гэвин, не спуская с андроида пристального взора, втягивает как можно больше дыма, через мгновение выпуская его в воздух. – Возвращайся к Кейджу. Скажи, чтобы сворачивали эту сраную экскурсию.       От такого заявления Ричард хмурится, осознавая, в какое противоречие приоритетов его ввергает приказ напарника. Оставить детектива в потенциально опасном месте? Безумие! Не подчиниться прямому приказу приставленного офицера? Недопустимо!       – Но сэр, я не могу оставить…       – Какую букву в моих указаниях тебе пояснить? – злобно проговаривая это, Рид враждебно разворачивается к машине всем телом. От такого потока негатива, что в последний раз был испытан Ричардом не меньше трех месяцев назад, андроид застывает с невысказанными словами на губах. – Возвращайся к гребаному Кейджу и передай, чтобы сворачивал гребаную экскурсию!       Хвойный лес отражает эхом мужской крик, и Ричард, понимая, в какой абсурд играет разъяренный детектив, покорно устремляется прочь, хрустя осыпавшимися иголками и ветками под мужскими ботинками. Только когда его светодиоды перестают виднеться меж шершавых стволов деревьев, Рид оборачивается обратно лицом к чаще леса, присаживаясь на корточки рядом с пихтой. Мужские губы вытягивают из остатков сигарет все до последней капли, после чего окурок манерно и аккуратно тушится о кору растения, оставляя ровный, темный след.       Бычок откидывается в сторону. Пора.       Все, что Рид держал при себе, бережно укладывается на землю в ряд. Пачка сигарет, зажигалка, значок детектива, что всегда носился Гэвином на поясе темных джинс. Уже приноровившийся к одной рабочей руке, офицер педантично вытаскивает из черного пистолета магазин и внимательно укладывает не до конца разобранное ружье в ряд рядом с жетоном. Незамеченными не остаются даже ключи от дома и машины, дополняющие этот своеобразный предметный строй. Единственное, что остается в кармане брюк – телефон. Но и он выключается длительным нажатием на нужную кнопку. На этом приготовления прекращаются. Рид, судорожно вздохнув, поднимается с корточек на ноги и злобно окидывает взглядом лесную чащу, прислушиваясь к каждому звуку.       Он здесь. Он знает это. Чувствует всеми фибрами души, ощущает ментально, как если бы до этого имел с ним прямой, тесный контакт.       Он здесь. Смотрит откуда-то со стороны, наблюдает все это время. Гэвин даже не сомневается в том, что девиант следовал за ними безмолвно, бесшумно, уже знающий эти леса как свои системы.       Он здесь. Он рядом. Он стоит сбоку, возвышаясь темной фигурой среди пихт. И Гэвин видит его, отвечая серым глазам обреченным, смиренным взором. Сжимая один единственный кулак в предвкушении скорого забвения, следующего за острым уколом в шею.

***

Покинуть бар удается через несколько часов. Все это время я не пью алкоголь, так и остановившись на третьем бокале, но возвращаться в отель так не хочется, что и его я растягиваю до последней капли, шепотом переговариваясь со Стэном. Состоявшийся разговор с отцом в конце концов радует его. Радует меня. Вплоть до момента, когда внедорожник въезжает на территорию отеля, и мы группкой с цокающим когтями по асфальту, а затем и кафелю Сумо уходим в номер. Тот самый администратор-девушка не осмеливается подойти ко мне в этот раз, однако все же одаривает дежурной улыбкой, пожелав приятного дня. Вряд ли кто-то из них будет против собаки. По крайней мере ни один сотрудник не предпринимает попыток остановить нас на пути к лифту, а затем и к двери в номер.       Сумо, как ни странно, чувствует себя здесь довольно уютно. Тут же находит себе место на диване, развалившись едва ли не на всю мебель. Дик немедля занимает свое место у окна, и я, помня о рассказе Ричарда о наличие у Девяток данных всех полицейских отделов страны, прошу машину предоставить мне контакты департамента полиции Сиэтла. Первые несколько минут проходят в нетерпеливом блуждании по гостевому холлу с раскрытой папкой в руках, и все же разговор с дежурным ни к чему не приводит. Как и предугадывает Стэн, никто не станет сознаваться в подобном. Зато сознается кое-кто другой, с кем по воле судьбы как-то связала работа. В конце концов, полицейские остаются коллегами и своеобразной семьей даже будучи в разных городах и штатах. Потому один из немногих знакомых из местного участка после недолгих уговоров выдает всю информацию. От нее в голове становится легче. В голове, но не сердце.       Следующий звонок, что вот-вот приблизит расследование к концовке едва ли не на несколько ступеней, не совершается. Ведь стоит мне найти контакт Рида в телефонной книжке, как треснувший экран на мгновение затухает и вспыхивает входящим вызовом, где посреди зеленого цвета мигают белые символы «RK900». Волнение окатывает ушатом ледяной воды, и приходится приложить не одно усилие, чтобы ответить на этот звонок. Косой взгляд на Дика дает понять, что машина в курсе звонящего. Слишком пристально наблюдают серебристые глаза, от которых меня вдруг бросает в дрожь.       «Он настойчивый», отмечает Стэн продолжительность входящего звонка, несмотря на то, что я не беру трубку почти половину минуты. Мысленно улыбнувшись компьютеру, я с легким волнением в груди принимаю вызов и прикладываю телефон к уху. И уже хочу открыть рот, чтобы сказать нечто приветливое, как минимум нейтральное, как тут же застываю.       – Луиза Вольф? – привычный низкий голос, что вызывает бурю эмоций в груди и животе, звучит слишком тревожно. Ричард старается придать себе флегматичность, однако у него это удается из ряда вон плохо. Это же вынуждает меня замереть в ступоре, ожидая самых плохих новостей. И они следуют незамедлительно, отражаясь во мне бурей страха и подступающей панической атакой.       Ричард что-то говорит, что-то пытается донести, но я не слушаю его. Папка с бумагами соскальзывает с рук, разбрасывая документы по полу. Широко распахнутые глаза находят единственное существо в этой комнате, что способно ответить мне осознанным взглядом. Дик, взволнованно опуская руки по швам, медленно сменяет голубой цвет диода на желтый. И будь у меня диод, он непременно бы горел кровавым красным от растекающейся волны страха и отчаяния, покрывающей замершее сердце ледяной коркой. Не потому что глаза его мне напоминают того, кто успел оставить след на человеческой душе, безвозвратно привив отвращение к любимому исполнителю. Но потому что во всем рассказе Ричарда на том конце я отчетливо понимаю только одно.       Он исчез.       Гэвин Рид исчез.