***
Машины Уилла нигде не видно. Алана все равно стучит в дверь. Она слышит лай собак и бросает взгляд на часы. Ему еще рано быть в Куантико. Она присаживается на стул в углу и ждет. Если он не появится через тридцать минут, она позже зайдет к нему в лекционный зал. Как только она опускается на стул, то слышит звук приближающегося автомобиля. И да, это машина Уилла, появившаяся из-за угла. Алана встает и спускается с крыльца, ожидая, пока он припаркует свою машину рядом с ее и выйдет. Она приподнимает брови, глядя на наряд Уилла. На нем снова тот шарф, который мог или не мог принадлежать Ганнибалу, но что действительно бросается ей в глаза, так это его пальто. Очень красивое, очень дорогое пальто. Оно определенно стоит больше, чем все, что на ней надето прямо сейчас, включая ювелирные изделия и аксессуары. Хотя, судя по его виду, под пальто он носит свою обычную одежду. — Привет, Уилл, — говорит она, как только он закрывает дверцу машины. — Где ты был так рано утром? И выглядишь так классно, — поддразнивает она. — Доброе утро, Алана, — он идет открыть багажник, чтобы достать вещевой мешок и сумку для одежды. Значит, у него все-таки есть костюм, идущий к пальто. — Провел ночь у Ганнибала. Бровь Аланы непроизвольно подрагивает. Проклятые улики продолжают накапливаться: — Ужин затянулся, и вино снова превратилось в бренди? — она видит, как он удерживает сумку на ноге, чтобы освободить одну руку и закрыть багажник, и идет ему на помощь. Он кивает в благодарность, когда она берет сумку с одеждой, чтобы помочь ему. Уилл идет открывать дверь, Алана следует за ним. Собаки снова лают, когда выходят на крыльцо. — Он повел меня в какой-то модный итальянский ресторан. Бренди пришло следом. Алана останавливается, как вкопанная. Слишком много сюрпризов для такого раннего утра. Ганнибал редко — очень редко — приглашает кого-нибудь на ужин, предпочитая готовить сам. Очень редко она слышала, чтобы он приглашал кого-нибудь пообедать где-нибудь еще, кроме своего дома. Сама она никогда не была приглашена ни на один из них, а она знает его уже довольно давно. И вот Уилл, которого он приглашает в какой-то модный итальянский ресторан через месяц после их первой встречи. — Это объясняет наряд, — говорит она, стараясь, чтобы ее голос звучал легко. — Ты мог бы сделать что-нибудь со своими волосами, чтобы завершить его. — О, вчера я так и сделал — даже я кое-что знаю об этикете, — но сегодня утром у меня просто не хватило силы воли. Я вроде как ушел в спешке, — собаки выскользнули, как только дверь открылась достаточно, чтобы они смогли пройти. Двое первых натыкаются на его ноги по пути, и Уилл отступает в сторону, чтобы выпустить остальных. Когда последний пес проскальзывает мимо них, он открывает дверь шире, чтобы впустить ее первой. — Кофе? Чай? — он оставляет дверь открытой, бросает свою спортивную сумку где-то рядом с одним из кресел. — Пиво? Хотя еще довольно рано, — он протягивает к ней руку, чтобы взять сумку с одеждой, которую она ему протягивает. — Чай был бы неплох. Уилл бросает сумку на кресло, и она следует за ним на кухню, наблюдая, как он роется в шкафах. — Так что же привело тебя сюда так рано утром? — Эбигейл Хоббс проснулась. Уилл делает паузу: — Джек хочет, чтобы я ее увидел? — спрашивает он, доставая две кружки. — Да. — А ты нет. — Я думаю, еще слишком рано. Ей нужно… Уилл чуть не роняет кружки, когда его телефон звонит. Он ставит их на стойку и достает из кармана телефон: — Джек, — говорит он, взглянув на определитель номера. Он снова смотрит на нее с легкой улыбкой на лице. — Хочу ли я отвечать? — Если ты хочешь, чтобы на тебя наорали с утра пораньше. Уилл хихикает и кладет телефон на стойку, позволяя ему звонить, и возвращается к приготовлению чая.***
— Я думала, что наш последний сеанс должен был стать первым и последним разом, когда ты приходишь ко мне в качестве моего пациента. — Технически, я здесь не как пациент, а как гость. Беделия по-прежнему не отходит от входной двери, не впуская Уилла: — Незваный гость. — Да, но смотри, я принес тебе одну из наших лучших бутылок, — говорит Уилл, поднимая бутылку вина, которую он взял с собой. — Ганнибалу будет очень ее не хватать, — добавляет он, как будто это повлияет на ее решение впустить его. — Я уверена, что он быстро найдет другую замену. Заходи, — говорит она с улыбкой и открывает дверь пошире, отступая в сторону, чтобы впустить его, забирая бутылку, когда он протягивает ее ей. — Спасибо тебе, — она ведет его на свою кухню. Гостиная предназначена для пациентов. Она роется в своих ящиках, достает штопор. — Так кто же тебя послал? Джек Кроуфорд или Ганнибал? — Я сам себя послал, — Уилл тянется к бутылке и штопору. Беделия позволяет ему открыть бутылку, а сама достает из буфета два бокала. — Ганнибал знает, что ты здесь? — Пока нет, — пробка открывается, и Уилл подносит ее к носу, чтобы понюхать. Еще одна вещь, которую он перенял у Ганнибала. — Но он скоро все узнает. От него ничего не скроешь, — он щедро наполняет два бокала. От этого Ганнибал его так и не отучил. Не то чтобы Беделия жаловалась. Он оставляет бутылку на кухонном столе и протягивает ей бокал. — Тогда зачем вообще приезжать? Ты мог бы встретиться с ним напрямую, — она подносит бокал к губам, вдыхает, прежде чем сделать медленный глоток. Замечательно. Как и все, что выходит из кладовой Ганнибала. Должно быть, ее признательность отразилась на лице, потому что Уилл натянул самодовольную улыбку и поднял свой бокал в тосте. — Мне нужно кое-что обдумать, прежде чем обсуждать с ним эту тему, — говорит он, прежде чем сделать глоток. Он делает удивленное лицо, как только вино касается его языка. — О боже, оно действительно хорошо, — бормочет он себе под нос, с удивлением глядя на свой бокал. Она улыбается его выходкам: — Это что, репетиция? — Я бы сказал, шлифовка. Немного подстроек тут и там. — Для людей более привычно использовать зеркала для таких вещей. — А как же все самое интересное? — говорит он с мальчишеской ухмылкой, прижимаясь губами к краю бокала. — Как насчет обеда? Ты уже поела? — он оглядывает кухню, сначала смотрит на раковину и стеллажи, отмечая, что они пусты, на стеклянные двери верхних шкафов, проверяя, не пропали ли тарелки. — Ганнибал всегда говорит, что нехорошо обсуждать это на пустой желудок. — Как это бесцеремонно с твоей стороны, — говорит она, возвращая ему улыбку. — Нет, я еще не ела. — Я позволю тебе выбрать ресторан. Я угощаю. Беделия легким движением руки указывает на свою кухню. — Ты можешь воспользоваться моей кухней и кладовой. Я слышала, что твоя стряпня стала намного лучше с тех пор, как ты женился. — Боюсь, я не такой эффектный, как Ганнибал. — Что-то простое меня вполне устроит. Что-то, что хорошо сочетается с вином, — говорит она, поднимая бокал. Уилл ставит бокал на стойку рядом с бутылкой и идет открывать холодильник. Он медленно, внимательно изучает его содержимое, напевая и проводя пальцами по нижней губе. Привычка, которую Ганнибал взял от него. Закончив, он направляется в кладовую, еще раз внимательно осматривая полки. Он возвращается с несколькими ингредиентами и бутылками, аккуратно расставляя их в центре кухонного островка. — Хорошо, я не помню названия, но это французское блюдо с курицей и белым вином, так что все в порядке, — говорит он, возвращаясь к холодильнику, чтобы выбрать еще несколько ингредиентов. — Я полагаюсь на твое мнение, — Беделия смотрит, как он роется в шкафах в поисках нужных ему приборов, и садится на стул у двери. Когда Уилл достает все, что ему нужно, он подходит к ней, чтобы повесить свой пиджак на спинку стула, тихо извинившись, прежде чем вернуться к стойке, закатав рукава до локтей. Беделия приподнимает брови, когда замечает синяки вокруг его запястий. Большие синяки в форме пальцев. Даже часы на его левом запястье недостаточно велики, чтобы полностью скрыть их. Они почти выцвели — значит, это произошло по крайней мере за неделю до этого — но их невозможно не заметить на его бледной коже. В ее голове формируются всевозможные сценарии, и она отбрасывает большинство из них. Уилл был бы более сознателен, скрывая их, если бы не хотел, чтобы их причина была известна: — Это дело рук Ганнибала? Он смущенно смотрит на нее. Она склоняет подбородок в сторону его рук. Осознание поражает Уилла, и он смотрит вниз на свои запястья, как будто только сейчас замечает синяки: — А, это. Это… э-э… последствия насыщенной событиями ночи. Ты же знаешь, как это бывает, — объясняет он с застенчивым выражением на лице. Он тянется к луковице и начинает резать ее быстрыми, точными движениями. Беделия смотрит на него, поднося стакан к губам. Уилл намеренно намекает на секс. Значит, это не имеет никакого отношения к сексу. — Ты хочешь о чем-то поговорить? — Так мило с твоей стороны беспокоиться обо мне, — говорит он, коротко взглянув на нее и дразняще приподняв бровь. Беделия молча смотрит на него, пока он не прекращает играть. — Я чуть не поранился — случайно, — и он схватил меня, чтобы предотвратить это. Немного чересчур энергично. Не о чем беспокоиться. Беделия ждет уточнения. Он ничего не говорит. — Понятно, — она снова потягивает вино, больше ничего не комментируя. Она не знает, говорит ли он правду, но догадывается, что это самое большее, что она получит от него, поэтому позволяет ему готовить дальше. Примерно через час стол накрыт, и они садятся есть французское блюдо Уилла с курицей и белым вином, Беделия во главе стола и Уилл слева от нее. — Мне приснилось, что я убил Эбигейл, — говорит Уилл ни с того ни с сего, наполняя их бокалы. Беделия отвечает не сразу, позволяя словам впитаться. Она не торопится, чтобы насладиться блюдом. Как и вино, оно восхитительно на вкус. — И как ты себя при этом чувствовал? — Больным. Меня чуть не вырвало, когда я проснулся, — говорит он, сморщив нос. Довольно неприятно говорить о рвоте во время еды, но Беделия простит ему эту невежливость, поскольку он все же приготовил обед. — Нет ничего необычного в том, что люди находят акт убийства отвратительным. — Я не чувствовал себя больным, когда убивал кого-то в последний раз. — Нет, конечно, — Беделия откладывает столовое серебро и тянется за бокалом. Она делает медленный глоток, наслаждаясь деликатным сочетанием с мясом. — Ты почувствовал себя плохо, когда проснулся. Что ты чувствовал, когда держал нож? Уилл подражает ей, беря свой бокал. Он на мгновение задумывается над ее вопросом, прижимаясь губами к краю бокала, еще одна привычка, от которой Ганнибал не смог его избавить. Беделия не сомневается, что Уилл в очередной раз обдумывает, стоит ли отвечать честно, а не сам ответ. — Любовь, — наконец говорит он, ставя бокал на стол. — Чья это была любовь? Твоя? Или ее покойного отца? — Нож держала любовь ее отца, — говорит он, проводя пальцем по рукоятке собственного ножа. Он снова смотрит на нее, встречаясь с ней взглядом. — Не думаю, что я ее люблю. Я чувствую ответственность за ее сиротство и хочу помочь ей. Но любовь? — Он качает головой. — Это может быть преждевременно. — И все же ты хочешь быть частью ее жизни. — Ответственность, — повторяет он. — Самым ответственным было бы никогда больше ее не видеть. Ты убил ее отца. Ты присутствовал при смерти ее семьи. Ты часть ее травмы, — она замечает, как его бровь слегка подрагивает. Хотя, как всегда, какими бы резкими ни были ее слова, в них нет злобы. — И при этом спас ей жизнь, — он делает паузу. — Джек Кроуфорд думает, что она знает, что случилось с телами остальных семерых девушек, которые были убиты. Он хочет, чтобы мы поговорили с ней хотя бы раз. — Это может быть слишком много, — она делает последний глоток из своего бокала, прежде чем снова взяться за столовое серебро. — А как Ганнибал относится к Эбигейл Хоббс? Уилл удивленно оживляется, его рука с вилкой останавливается на полпути ко рту: — Он не говорит с тобой о ней во время ваших сеансов? — Говорит. Но я хочу знать, что ты думаешь о его чувствах по этому поводу. — Ты думаешь, мы не говорим об этом дома? — говорит он, в голосе звучит недоверие. — Что я думаю, что знаю, а что нет, не имеет значения. Важно то, что ты мне скажешь. И то, что не скажешь. Уилл издает смешок, слегка качая головой. Все еще ухмыляясь, он от души откусывает кусочек курицы со своей вилки: — Есть причина, по которой я не люблю психиатров, — говорит он с набитым ртом. Еще одну неучтивость Беделия готова великодушно простить. — И все же ты женился на одном из них. — Монументальная ошибка в суждении. — Это продолжается уже почти десять лет. — Что только не сделаешь ради любви, — говорит Уилл с полуулыбкой, поднимая бокал для тоста. Беделия улыбается в ответ и чокается с ним бокалом.***
Они все начинают собирать свои вещи, когда профессор Грэм закрывает ноутбук, обозначая конец лекции. Эммелин тонко пинает Зака, чтобы заставить его двигаться, вырывая из активных мечтаний о профессоре Грэме. Она, конечно, понимает это чувство, но в отличие от остальных, Зак просто не может страдать незаметно. Ей лучше поскорее свести его с кем-нибудь другим. Она не из тех, кто отказывается от бесплатных напитков, но никакое количество водки не стоит того, чтобы провести еще одну ночь, слушая его отчаяние по поводу их занятого профессора. Ей приходится буквально тащить его вниз по лестнице, раздраженно вздыхая. Она замечает, что Вика машет ей с другой стороны лекционного зала, ее тетради сложены в сгибе левой руки. Вика бросает на нее сочувственный взгляд, делает несколько жестов правой рукой — показывает на свои наручные часы, а потом изображает, как кулаком опрокидывает бутылку. Эммелин качает головой и делает телефон рукой, поднося его к уху. Вика кивает и следует за потоком студентов из зала. Эммелин останавливается на полпути вниз по лестнице, когда видит, что поток расступается посередине и кто-то входит в лекционный зал. Сначала она ожидает Джека Кроуфорда. В последнее время он все чаще и чаще вторгается в зал, приходя прямо в конце лекции — она задается вопросом, сколько времени потребуется, прежде чем он прервет их в середине лекции — чтобы забрать профессора Грэма, даже не дав ему возможности собрать свои бумаги, и исчезая прежде, чем они все успевают выйти из зала. Но сегодня не такой день, и человек, прорезающий рой студентов, — это высокий, выдающийся джентльмен, одетый в костюм со слишком большим количеством узоров и каким-то образом умудряющийся выглядеть в нем хорошо. Но то, что действительно привлекает ее внимание, — это напряженный взгляд, которым мужчина одаривает спину профессора Грэма. Как их профессор не вздрагивает от этого взгляда — или, по крайней мере, не замечает его — она не знает. Эммелин почти уверена, что такой взгляд разорвал бы ее кожу в клочья, если бы он был направлен на нее. Она вздрагивает от образов, которые вызывает эта мысль. Эммелин помнит, как этот человек уже несколько раз бродил по коридорам с Джеком Кроуфордом и иногда с доктором Блум. Он не похож ни на профессора, ни на агента. И он явно не из верхушки. Наверное, консультант. Не отводя взгляда, она шепчет: — Зак, ты видишь то, что вижу я? — когда Зак не отвечает, она поворачивается и видит, что он снова пялится на профессора Грэма. Она толкает его локтем в ребра и шипит: — Ради бога, Айзек, возьми себя в руки, — и Зак наконец отрывает взгляд от профессора Грэма, переводя его на прибывшего. И моментально вглядывается. Вот дерьмо. Возможно, это было ошибкой с ее стороны. Мужчина останавливается в нескольких метрах от профессора Грэма. — Странно видеть тебя здесь, — говорит профессор Грэм, не оборачиваясь, все еще методично складывая все свои бумаги в назначенные папки. Значит, он все-таки почувствовал на себе этот обжигающий взгляд. — Твоя лекция была блестящей. — Вы уже закончили с назначениями, доктор? — профессор Грэм бросает взгляд через плечо на последнем слове, и горящий взгляд этого человека — очевидно, доктора — немедленно смягчается до чего-то более профессионального. И определенно более уместного. Похоже, кто-то еще запал на их профессора. Она пытается взглянуть на левую руку доктора, но ее скрывает пальто за две тысячи долларов, которое он держит на сгибе руки. — Джек Кроуфорд послал меня за тобой. Профессор Грэм усмехается. Как ему удается делать это так мило, она понятия не имеет. — Ну конечно же. Эммелин держит свой блокнот между левой рукой и бедром и тянет Зака вниз по лестнице к выходу. Они вдвоем замыкают шествие студентов, выходящих из зала. Как только они проходят мимо двери, Зак грубо хватает ее за локоть, шепча «Мэл, Мэл», когда он оглядывается в коридор, его глаза комично широко открыты. Она оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как доктор — который сейчас стоит гораздо, гораздо ближе к профессору Грэму, — прижимает тыльную сторону правой руки ко лбу их профессора, откидывая назад эти роскошные кудри. — Как ты себя сегодня чувствуешь? Укол ревности от того, как легко мужчина может инициировать физический контакт с их очень интровертным, очень неприступным профессором, длится всего секунду, прежде чем волна недоверия и изумления захлестывает ее, когда упомянутый профессор не отстраняется и — боже ты мой — наклоняется к руке. — Намного лучше. Зак и она останавливаются в попытке поднять свои челюсти с пола, когда доктор опускает руку на… не совсем поясницу мистера Грэма, но определенно ниже уровня грудных позвонков. — Аспирин — это только временное решение, — мягко упрекает доктор. — Достаточно и временного. Наконец-то заметив их, профессор Грэм бросает взгляд в их сторону, одна бровь приподнята в идеальной обвиняющей дуге. Испуганные его пристальным взглядом, Эммелин и Зак виновато опускают головы в извинениях, быстро выбираясь из зала. Они еще не завернули за угол, как она уже достала свой телефон, яростно печатая.***
Эбигейл крепко держит Уилла Грэма за руку, когда он ведет ее к одной из скамеек в саду, доктор Лектер следует за ними. Она так долго лежала на больничной койке, что чувствует себя ребенком. Ее ноги едва могут выдержать ее вес, она не может двигаться так быстро, как ей бы того хотелось. Ее тело не в состоянии выполнять свои привычные функции. Это расстраивает. Она уже достаточно плохо себя чувствует, ей не нужно чувствовать себя преданной собственным телом. Она осторожно поворачивается, чтобы сесть на скамейку. Ее ноги почти подкашиваются, когда она опускается. Она так крепко сжимает руку Уилла, что ее собственная дрожит от напряжения. Ее тело просто не может двигаться правильно. Она сдерживается, чтобы не прикусить нижнюю губу в разочаровании. Как только она садится, то отпускает руку Уилла, кладет руки на колени и не сводит с них глаз. Уилл садится рядом с ней, а доктор Лектер стоит рядом с ним. — Как ты себя чувствуешь? — мягко спрашивает Уилл. Он был так осторожен с ней, физически, эмоционально, обращался с ней, как с тонким фарфором. Это не то, что ей нужно, но она все равно подыгрывает. В ее ситуации она не может быть разборчива в людях, готовых помочь ей. На каждого из них есть дюжина других, которые предпочли бы, чтобы она ушла. — Одиноко, — говорит она. В ее голосе проскальзывает намек на страх, заставляя его слегка дрожать. — Я ведь все испорчу, правда? Меня беспокоят кошмары. — Мы поможем тебе справиться с кошмарами, — говорит доктор Лектер, его тон не так заботлив, как у Уилла. Это удивительно. Доктор Блум отнеслась к ней с сочувствием и доброжелательностью, она думала, что доктор Лектер будет таким же. — А Вы сможете? Та женщина, которая приходила раньше, сказала, что Вы сумасшедший. — Ты ей веришь? — Уилл не выглядит расстроенным, только интересуется ее ответом. Можно было бы подумать, что кто-то будет чувствовать себя по крайней мере раздраженным, когда кто-то ругает их. — Я верю тому, что вижу. — И что же ты увидела? — спрашивает доктор Лектер, заставляя ее посмотреть на него, но она тут же опускает взгляд на свои руки. Ей не нравятся их глаза. И Уилла, и доктора Лектера, они слишком пронзительные, слишком ищущие. Она не чувствует себя в безопасности, когда кто-то видит ее так ясно. Это похоже на какое-то надругательство. Вторжение. Кражу секретов. Разграбление самого священного места человека. Некоторые вещи скрывают по определенным причинам, и их лучше всего унести с собой в могилу. Эбигейл проглатывает комок страха в горле, собирает всю свою браваду, чтобы сохранить свое враждебное, убитое горем выражение: — Я видела, как Вы убили моего отца. — Это делает меня сумасшедшим? — Это не делает Вас хорошим, — сухо говорит она, глядя на него, ее брови приподнялись в безразличной дуге. Уилл не реагирует на ее слова, как будто он ожидал их. Но краем глаза она видит, как Доктор Лектер наклоняет голову в ответ на ее резкий ответ и тон. В этих глазах любопытство. Тревожное любопытство. Она колеблется, облизывает губы, но все равно продолжает воевать. — Есть причина, по которой общество так осуждает убийства. Даже если тебе приходится это сделать. — Общество находит красоту в жизни, — спокойно и мягко отвечает Уилл. Кажется, его ничто не сбивает с толку. Это никак не помогает ее разочарованию. — И по ассоциации, забрать ее — это самое уродливое, что люди могут себе представить. Под скорбью и ранимостью, которые она позволяла себе показывать, образуется сплошной слой разочарования. Она сдерживается, чтобы не прищелкнуть языком, и снова опускает взгляд на свои руки, закрываясь от них, чтобы они не заметили перемены. Уилл наклоняет голову, чтобы снова поймать ее взгляд, и она отворачивается от него. Она не может сдержать гнева, который звучит в ее голосе наряду с покорностью судьбе: — И что же, это делает меня дочерью убийцы? — Ты сказала, что он любил, и я тебе верю. В нем было много ужаса, но ты раскрыла самую прекрасную его часть. Это пугает ее, и она рискует взглянуть на него. Его голос полон эмоций, как и его глаза. В его ответе есть что-то — не совсем печальное — интимное. Ее глаза притягиваются к доктору Лектеру, когда он делает шаг ближе к Уиллу, странная жажда отражается в его глазах. Что-то дорогое и знакомое. Что-то заветное. Эбигейл хмурит брови, вопрос горит в глубине ее сознания, но осторожность удерживает ее язык. — Я знаю, что ты хочешь спросить, так что давай заключим сделку, — продолжает Уилл, прежде чем она может решить, стоит ли спрашивать. — Услуга за услугу. Честный ответ для другого. Ты можешь начать первой. На этот раз Эбигейл нервно заламывает руки и прикусывает нижнюю губу. Ей действительно не нравится, когда ее так легко читают. И она не может не подозревать о его предложении. Это очень щедрое предложение. То, которое может легко дать обратный эффект, для любого из них. Также нет никакой гарантии, что он действительно честен. После минутного обсуждения с самой собой, она решает попробовать. В конце концов, ничто не заставляет ее быть честной. — Что ты чувствовал, когда убил моего отца? — Власть. Она вздрагивает, и ее глаза наконец-то встречаются с глазами Уилла. Без колебаний. Никаких колебаний. Ответ сдувает слой разочарования. Она не знает, должна ли она испугаться за честность его ответа или за то облегчение, которое расцветает внутри нее. И прежде чем она успевает остановить его, облегчение медленно, опасно превращается в удивление. — Quid pro quo, — напоминает ей доктор Лектер. — Твой отец рассказывал тебе о молодых девушках, которых он убил? Она колеблется на секунду дольше, чем нужно. — Ты не обязана отвечать сейчас, — говорит Уилл, его голос все еще мягкий и успокаивающий. — Но когда ты это сделаешь, я бы хотел, чтобы ты была честна с нами.***
Фредди барабанит пальцами по сумочке, опираясь на Бентли Ганнибала Лектера. Мимо проходят две медсестры, и она вежливо кивает им. Лучше быть на стороне персонала, если она собирается возвращаться чаще. Вежливость всегда открывает пути. Она смотрит на свой телефон, проверяя время. Они уже некоторое время находятся в больнице. Она задается вопросом, о чем они могли говорить с Эбигейл. Хотя она не слишком беспокоится о том, что они влияют на нее. Эбигейл молода, но она умна. И настороженна. Она не будет доверять человеку, который так легко убил ее отца. Фредди придется вернуться позже, чтобы отдать Эбигейл ее визитную карточку, так как Уилл Грэм украл ту, которую она приготовила. Еще через несколько минут она выпрямляется, когда видит, что он и Ганнибал Лектер приближаются к Бентли. Она натягивает очаровательную улыбку на лицо и делает шаг вперед, протягивая руку для рукопожатия Грэму: — Я Фредди Лаундс. Полагаю, что мы никогда не были официально представлены, специальный агент Грэм. Или Грэм-Лектер? Грэм игнорирует ее руку: — Я думаю, ты имеешь в виду не-настоящего-агента Грэма, — говорит он, поднимая бровь. Он говорит скорее раздраженно, чем сердито. Фредди немного досадует, что она не получила более сильного ответа. Ну что ж, это может быть и к лучшему. Видя, что Грэм не берет ее за руку, Лектер подходит ближе, чтобы ответить на ее рукопожатие вместо своего супруга, на его лице очаровательная улыбка. — Мисс Лаундс. Нас тоже никогда не представляли друг другу. — Доктор Лектер. Приятно познакомиться, — похоже, он больше заботится об этикете, чем о своем муже. Может быть, Фредди сможет получить от него ответы, если Грэм не будет сотрудничать. — Я читала Ваш научный доклад. «Эволюционные истоки социальной изоляции». Это было очень поучительно. — А я читал Вашу статью. «Рыбак рыбака видит издалека». Также очень поучительно, — очаровательная улыбка не дрогнула, но теперь в ней есть что-то острое. Это не совсем угроза, но и конечно, не доброжелательность. Клевета на кого-то — это действительно не лучший способ наладить контакт с его супругом. Ей нужно будет успокоить их, прежде чем надеяться получить хоть что-нибудь. Она застенчиво наклоняет голову, смягчает голос, изображая раскаяние: — Пожалуйста. Позвольте мне извиниться за мои слова относительно вашего мужа. Они были обидны и полны заблуждения. — Жаль, что извинения не могут стереть слова, — язвительно замечает Грэм. Придание им ложного чувства власти не работает с ними. Заметано. Смена стратегии: — У нас с вами есть свои причины быть здесь, но я думаю, что мы все заботимся об интересах Эбигейл Хоббс. — Говорить ей, что я сумасшедший, кажется немного контрпродуктивным. Лектер кладет руку на поясницу Грэма. При такой близости друг к другу, еще более очевидно их несоответствие как пары. Внешность, тон, манеры. Ничего не совпадает. — Похоже, мы начали не с той ноты, — говорит Лектер. Его рука движется по спине Грэма, чтобы взять его за предплечье и мягко притянуть ближе, прислоняя к своему боку. — Почему бы нам не попробовать еще раз? Мы бы хотели пригласить Вас на ужин. — Нет, не надо, — тут же возражает Грэм, хотя и не отходит от своего супруга. Фредди отвечает небольшой улыбкой. Она принимает победы такими, какие они есть, какими бы маленькими они ни были. Но она не хочет казаться слишком нетерпеливой: — Несмотря на мою репутацию, я не так легко поддаюсь подкупу, — говорит она, пытаясь поддразнить его. — Никакого подкупа, уверяю Вас, — говорит Лектер тем же тоном, в то время как Грэм якобы закатывает глаза. Еще одна победа. Может быть, ей все-таки удастся что-то от них получить. — Почему бы не пригласить и Эбигейл? Так что мы можем все решить вместе. Ей удается остановить подергивание бровей, но не совсем удивленный наклон головы. Лектер очень приятный человек. Может быть, даже слишком приятный. Они взяли верх, пригласив ее одну, но вовлекая Эбигейл они практически стреляют себе в ногу, передавая ей лидерство. Умышленно. Годы работы журналистом научили ее остерегаться слишком сговорчивых людей. Но они также научили ее, что тот, кто не рискует, ничего не получает: — Тогда я не вижу причин отказываться, — говорит она, легко улыбаясь от удовольствия. — Куда мне прийти? — Мы пришлем Вам приглашение со всеми подробностями. — Поскольку у нас уже есть твоя визитная карточка.***
— Ты все еще расстроен? — спрашивает Ганнибал тихим голосом, перекрывая урчание Бентли и тихую классическую музыку, играющую на заднем плане. Уилл решительно смотрит на деревья через пассажирское окно: — А ты как думаешь? — Я думаю, что это вполне оправданно. Уилл издает долгий, усталый вздох. Он проводит рукой по лицу: — Игра в милых с ней не помешает ей выложить на меня всю грязь, которую она сможет найти или придумать, — он кладет локоть на подоконник и кладет голову на руку. Он уже чувствует, как начинается головная боль. Они были все более и более частыми в последнее время. — На тебе нет никакой «грязи», которую она могла бы найти, — говорит Ганнибал, время от времени постукивая большим пальцем по рулю. Конечно нет. Они позаботились об этом. Уилл искоса смотрит на руки Ганнибала. Большие, сильные, мозолистые, с выступающими венами. Покрытые рубцами. Уилл любит его руки. Они носят знаки искусства, опыта и мастерства. Часы, проведенные на кухне, неизбежные порезы и ожоги, получаемые день за днем у плиты. Годы спасения жизней в реанимации, руки, глубоко погруженные в едва живые тела. Охота на протяжении всей жизни, сначала в одиночестве, потом с ним. Когда Ганнибал смотрит на него, Уилл быстро отводит взгляд, возвращаясь к пейзажу, проносящемуся мимо его глаз. Смесь светло-коричневого и приглушенного синего цвета действует, как бальзам на шум в голове. — Что у тебя на уме? Уилл пожимает плечами: — Ничего особенного. — Ты выглядишь ничуть не лучше, чем раньше. Во всяком случае, ты выглядишь еще бледнее. — Да, осень — не самое лучшее время года для солнечных ванн, — говорит он, стараясь говорить легко и непринужденно, чтобы скрыть нарастающую головную боль. Он закрывает глаза и сосредотачивается на мягком урчании двигателя, тихих звуках, доносящихся из радио, теплом воздухе, идущем от обогревателя, холоде окна в нескольких сантиметрах от его лба. — Ты сказал Эбигейл, что чувствовал власть, убивая ее отца. — Я знаю, что сказал. Ганнибал замолкает, обдумывая свои следующие слова. Уилл практически слышит, как крутятся шестеренки у него в голове. — Я думал, ты не хочешь втягивать ее в это дело больше, чем она уже втянута. Уилл кусает нижнюю губу. Да, он этого не хотел. Но он не мог вынести этого слоя разочарования в ее глазах. Он говорил, не задумываясь. Когда он собирается ответить, искра боли пронзает его мозг, как молния сквозь туман, принося с собой волну тошноты. Он зажмуривает глаза, медленно вдыхает и выдыхает через нос, пока боль не отступает достаточно, чтобы он мог говорить: — Остановись, — говорит он напряженным и тихим голосом. Не задавая никаких вопросов, Ганнибал съезжает на обочину. Как только они благополучно припарковываются вдали от дороги, он выключает двигатель. Уилл отстегивает ремень безопасности, но не выходит из машины. Он достает из кармана брюк пузырек с аспирином, не обращая внимания на неодобрительный взгляд Ганнибала. Он бросает в рот три таблетки и проглатывает их насухую. Он убирает флакон обратно в карман и прислоняется головой к окну, ожидая, когда подействует лекарство, дыша глубоко и медленно. Он вздыхает, глядя на прохладное стекло, успокаивающее бурю в его голове. В течение нескольких долгих минут он ничего не говорит, и Ганнибал тоже ничего не спрашивает. Он закрывает глаза и считает вдохи, пока головная боль и тошнота не отступают. Медленно проходят минуты. Или, может быть, это часы? Уилл не знает. Когда он снова открывает глаза, то не осмеливается взглянуть на часы, не желая знать, как долго он заставлял Ганнибала молча ждать его. Уилл чувствует на себе его взгляд, но не сводит глаз с собственного отражения в окне. Он выглядит… усталым, выцветшим, опустошенным. Последние несколько недель действительно сказались на нем. Прошло слишком много времени с тех пор, как он спал спокойно. Он переводит взгляд на консоль между ними. Нетронутая. Ни единой царапины. Как будто ей никогда не пользовались. Ганнибал заботится обо всем, что у него есть. Он вздрагивает, когда Ганнибал кладет руку ему на бедро, медленно поглаживая ногу. — Я здесь, — тихо говорит Ганнибал. Уилл облизывает губы, сухие и потрескавшиеся. Как наждачная бумага. — Когда я был в грибном саду Элдона Стамметса, я видел Гаррета Джейкоба Хоббса, лежащего в чужой могиле, — говорит он, потому что ему нужно выбросить это из головы, и до сих пор его попытки сделать это самостоятельно заканчивались плачевно. Он поднимает руку и проводит пальцами по номерам рычага переключения передач. Может быть, зазубрины слишком тонкие, чтобы их было видно. — Галлюцинация? Уилл кивает. На рычаге переключения передач нет никаких зазубрин. Видимых, по крайней мере. — Ты не сказал Джеку. — Конечно, нет, — Джек только все испортит. — Совет директоров заберет меня с поля. Снова. — Может быть, это и к лучшему. Эта галлюцинация, скорее всего, была вызвана стрессом. Может быть, стоит взять небольшой отпуск. Уилл обдумывает это мгновение. Он не хочет, чтобы его выводили из игры так рано. Они только начали. Он поглаживает рычаг переключения передач большим пальцем. Он не должен выглядеть таким первозданным. Он складывает большой палец, проводя ногтем по цифрам. Рука Ганнибала приземляется на его руку, прижимая ее к ручке, крепко держа, чтобы предотвратить любые повреждения. Уилл смотрит на их руки, лежащие на рычаге переключения передач, на пробу шевелит своей, но Ганнибал не двигается, его хватка только усиливается, пока рука Уилла не перестает двигаться. Это не больно. Прикосновение теплое и знакомое. Уилл любит его руки. Он снова переводит взгляд на дорогу, деревья и успокаивающую смесь голубого и коричневого: — Мои сны все еще преследует призрак Гаррета Джейкоба Хоббса, — медленно начинает он. — Я вижу, как нажимаю на курок. Снова и снова. Я вижу, как Хоббс падает на землю, едва цепляясь за жизнь. Я купаюсь в эйфории, голова кружится от власти, — хватка на его руке ослабевает. Он не пытается вытащить ее из-под Ганнибала. — Но это не длится долго. Когда я просыпаюсь, все, что остается — это тошнота, застрявшая в горле. — Это случилось той ночью? Уилл отворачивается от него. Он не чувствует себя готовым сказать, что ему действительно снилось в ту ночь. Когда он не отвечает, Ганнибал слегка проводит рукой по его руке, поглаживая большим пальцем костяшки пальцев Уилла в успокаивающем жесте: — Требуется определенное мужество, — говорит он мягким и ободряющим голосом, — чтобы увидеть то, что общество считает ужасным, и найти красоту, лежащую за его пределами. — Я знаю, — говорит Уилл на выдохе, тихо, интимно, уязвимо. Секрет для них двоих. Может быть, бессознательная просьба об утешении. Дрожь пробегает по его спине, и он отводит голову от холодного окна, выпрямляясь. Он не знает, сколько времени прошло, но воздух в машине значительно холоднее. Рука Ганнибала такая теплая поверх его собственной. Уилл любит его руки. Он делает еще один успокаивающий вдох. — Извини. Головная боль прошла. Теперь мы можем ехать. Ганнибал не двигается с места, держа свою руку над рукой Уилла и круговыми движениями потирая его костяшки в течение нескольких долгих минут. Затем он наклоняется к нему, и Уилл поворачивает голову, закрывая глаза, когда Ганнибал оставляет быстрый поцелуй и искру тепла на его губах. Затем Ганнибал опускает голову и тихонько принюхивается к шее Уилла. Он поднимает голову и тычет кончиком носа в чувствительную кожу под ухом Уилла, тихо вдыхая. Уилл немного приподнимает подбородок, чтобы дать ему лучший доступ, приглашая его ближе, наслаждаясь каждым теплым дуновением на его коже. Он полюбил маленькие выходки своего мужа, какими бы странными они ни были. Ганнибал кладет руку Уиллу под подбородок и поворачивает его голову так, чтобы они могли смотреть друг на друга. Он сводит их лбы вместе. — И как я пахну? — спрашивает Уилл больше по привычке. — Лихорадкой. Сладко и слабо. — Вот как? Неудивительно, что у меня болит голова, — это также объясняет усталость, тошноту и озноб. Телефон Уилла звонит, удивляя их обоих. Уилл достает телефон из кармана куртки: — Джек, — говорит он, глядя на определитель номера. Вероятно, он хочет снова накричать на него по какой-то причине. Уилл не в настроении выслушивать эту чушь. Он выключает телефон и кладет его обратно в карман, позволяя Джеку звонить ему снова и снова и кричать на его голосовую почту в свое удовольствие. Ганнибал снова заводит двигатель, включив достаточно тепла, чтобы Уилл перестал дрожать: — Джек может подождать, мы едем домой. Я хочу, чтобы ты отдохнул. Уилл хочет запротестовать — у него все еще есть гора работы — но это на самом деле звучит как отличная идея прямо сейчас.