In Sickness and in Health

— У тебя назначена встреча? — У тебя есть пиво? Сдержанное выражение лица Ганнибала становится веселым, и он отступает в сторону, чтобы впустить Алану. Она неторопливо входит в кабинет, начиная расстегивать свое теплое пальто, и останавливается как вкопанная, когда замечает Уилла, полулежащего в кресле Ганнибала с тяжелой книгой в руках. — Уилл, — говорит она, удивленно подняв брови. Она не думала, что когда-нибудь обнаружит его здесь. Несколько интимных прикосновений и взглядов украдкой — это одно. Уилл, небрежно председательствующий в кабинете Ганнибала, — это другое. К счастью, до сих пор она не слышала никаких слухов от других профессоров и агентов в Куантико, поэтому она предполагает, что они более осторожны с остальными знакомыми. Уилл поднимает голову и кивает в знак приветствия: — Привет, Алана. — Разве ты не должен быть в Куантико? — говорит она, оправившись от удивления и одарив его улыбкой. Улыбка быстро исчезает, когда она замечает повязку на его левой руке, почти полностью скрытую за тяжелым томом. — Что случилось с твоей рукой? Уилл поднимает руку, чтобы ей было лучше видно: — Порезался, когда потрошил рыбу, — объясняет он, слегка пожимая плечами. Алана знает, что Уилл был рыбаком почти всю свою жизнь, но она не помнит, чтобы такого рода травмы когда-либо происходили раньше. Это даже не похоже на неглубокий разрез. Должно быть, это была настоящая рыба. И нож. Уилл закрывает свою книгу — на французском, судя по обложке — и кладет ее на стол рядом со стопкой заметок Ганнибала. — И я прячусь от Джека, — говорит он, отвечая на ее первый вопрос. — Прячешься, — повторяет Алана, склонив голову. — А как же твои ученики? — Я закончил с лекциями на сегодня, — Уилл откидывается в кресле, выглядя совершенно непринужденно. — В дополнение к подражателю, мы работаем над новым делом, и мы вроде как застряли в данный момент. Джек на взводе. Опрометчиво сейчас находиться в лаборатории, — говорит он с усталой улыбкой. Она расстегивает оставшуюся часть своего пальто и снимает его с плеч, позволяя Ганнибалу забрать его у нее, чтобы повесить на вешалку у входа. Он жестом указывает ей на диван, а сам идет открывать бар. Странно для врача держать алкоголь в своем кабинете, но Алана знает, что он имеет тенденцию оставаться здесь еще надолго после ухода последних пациентов. — И вместо этого ты пришел сюда, — говорит она. — Мне легче думать, когда есть кто-то, с кем можно обмениваться идеями, — он смотрит на Ганнибала, и, словно почувствовав его взгляд, Ганнибал оглядывается через плечо, обмениваясь с ним улыбкой. Это длится всего секунду, прежде чем Уилл прерывает зрительный контакт и встаёт, разминая плечи. Алана задается вопросом, как долго он был здесь. Он обходит вокруг стола, касаясь пальцами полированного дерева, и плюхается на одно из кресел, стоящих друг против друга в центре комнаты. — Джек, скорее всего, вызовет тебя в подкрепление, если мы не добьемся успеха. — Я думала, он теперь просит Ганнибала, когда ему нужен второй консультант по делу, — удивленно говорит она. Прошло много времени с тех пор, как Джек просил ее проконсультироваться по делу. С тех пор он просит Уилла заниматься этим. И Ганнибала. Не то чтобы она жаловалась. Это дает ей возможность сосредоточиться на Эбигейл и ее выздоровлении. Это также дает ей больше времени, чтобы заботиться о собственных студентах, и спасает ее от поездок из Джорджтауна в Куантико. — К сожалению, на этой неделе мой график просто невероятно загружен, — Ганнибал ставит обратно бутылки, которые достал из шкафа, и присоединяется к ней на диване, протягивая ей кружку пива. — Спасибо тебе, — Алана делает пробный глоток, наслаждаясь вкусом. Она не знает, где Ганнибал покупает свое пиво, но оно всегда имеет божественный вкус. Заставляя ее гадать о содержимом. Она обычно хорошо распознает вкусовой букет в пиве, но есть что-то в вареве Ганнибала, что она просто не может распознать. — А как же я? — Уилл вскакивает со своего места. Ганнибал поворачивается к нему. Уилл опускает подбородок, чтобы посмотреть на него из-под ресниц. — Это не ужин, — говорит он с легкой, полной надежды улыбкой. Как именно время суток могло поколебать Ганнибала в его решении, Алана понятия не имеет. Но это так, и Ганнибал на мгновение задумывается над просьбой Уилла, постукивая пальцем по своему бокалу, хотя его улыбка выдает насмешку в его жесте. — Я позволю тебе сделать несколько глотков, — наконец говорит он, вставая, чтобы вручить свой бокал Уиллу. Алана даже не собирается это комментировать. Либо все в Куантико слепы, либо эти двое ведут себя так только перед ней. — Как великодушно с твоей стороны, — говорит Уилл, забирая бокал и улыбаясь Ганнибалу. Он подносит бокал к носу и быстро втягивает аромат, прежде чем сделать глоток. Ганнибал протягивает руку и коротко запускает ее в волосы Уилла, и Уилл отклоняется, чтобы избежать этого. — Чем я обязан удовольствию твоего визита? — говорит Ганнибал, откидываясь на спинку дивана рядом с ней, пока Уилл пьет из своего —Ганнибала — бокала, не торопясь оценивая каждый украденный глоток. Алана делает еще один глоток пива, прежде чем ответить. Немного жидкого мужества для следующего разговора. — Я была у Эбигейл, и теперь мне тоже нужно с кем-то поговорить. — Что-то не сладилось? — спрашивает Уилл. — Наверное, могло быть и хуже. До выздоровления еще далеко, но она справится. Медленно. Эбигейл умная девочка. Находчивая и упрямая. Прагматичная и манипулятивная. И крайне взволнована тем, что с ней произошло. Алана знает, что Уилл и Ганнибал чувствуют ответственность за нее и хотят быть частью ее жизни, но она все еще думает, что это принесет мало пользы любому из них. Эбигейл должна восстановиться в безопасной, клинической обстановке, чтобы снова обрести опору и уверенность, чтобы двигаться вперед. Уилл и Ганнибал, вмешавшись, только послужат ей в качестве костыля. Уилл кружит вино в бокале, задумчиво глядя на нее: — Эбигейл, наверное, все еще… Звонок телефона заставляет их вздрогнуть и прерваться. Уилл роется в карманах, чтобы достать его. Один взгляд на определитель номера заставляет его поморщиться: — Угадайте, кто, — говорит он, вставая, но не отвечает на звонок, вероятно, собираясь сделать это снаружи. Ганнибал беззвучно вздыхает: — Надо что-то делать с привычкой Джека врываться в самый неподходящий момент, — он тоже встает и идет за Уиллом к вешалке у двери. — Уверен, что надо, — говорит Уилл, кладя телефон обратно в карман, пока он все еще звонит. — Боюсь, на этот раз мне придется подчиниться, — он протягивает Ганнибалу бокал с вином и тянется за портфелем и курткой. — Спасибо за несколько глотков, — говорит он, поворачиваясь к нему с улыбкой. Ганнибал кивает в ответ, забирая бокал и портфель Уилла, чтобы позволить ему надеть куртку. — Мне ждать тебя к ужину? — спрашивает он, снова протягивая Уиллу портфель, когда тот заканчивает возиться с рукавами. — Я постараюсь приехать, но ничего не обещаю. — Позвони и сообщи мне заранее. — Будет сделано, — быстро кивает Уилл и в последний раз смотрит на Алану. — Был рад тебя видеть, Алана. — Береги себя, — говорит она как раз перед тем, как он вылетает из офиса. Дверь с тихим стуком захлопывается, и Ганнибал закрывает ее снова. Он садится рядом с ней, на этот раз с бокалом в руке. Он тратит несколько секунд, чтобы, наконец, попробовать и насладиться своим вином, прежде чем сказать: — Присоединишься к нам сегодня? Или только ко мне, если наш дорогой Уилл не сможет? Ужин. Прошло так много времени с тех пор, как она в последний раз ужинала в его доме. Она часто приходила, когда он был ее наставником. Но с тех пор, как она сама стала психиатром, и ее график стал еще загруженнее, чем во время ординатуры, возможности для званых ужинов у Ганнибала стали очень скудными. Она уже готова с радостью согласиться, когда вспоминает, что сегодня вечером ей надо работать. Нужно помочь паре студентов с их диссертацией. Что-то чрезвычайно важное для них, а значит, и для нее. — Мне очень не хочется отклонять приглашение, — говорит она с извиняющейся улыбкой на губах. — Но у меня уже есть кое-какие планы на сегодняшний вечер. — Может быть, как-нибудь в другой раз, — говорит Ганнибал, склоняя голову, чтобы показать, что извинений не требуется. — Интересный день с Эбигейл? — спрашивает он вместо этого, меняя тему.

***

— О, Уилл, ты ведь женат, верно? А дети есть? — шутит Беверли. Джимми смотрит на Беверли, потом на Уилла, потом на трупы детей Тернеров. Отличное время. Уилл запинается, то ли от удивления, то ли от дискомфорта. — Нет, — говорит он, не глядя на Беверли, по-прежнему расхаживает вокруг столов, с интересом разглядывая трупы и стараясь не встречаться с ними взглядом, хотя в этом нет ничего необычного. Джимми может пересчитать по пальцам, сколько раз Уилл смотрел ему в глаза. Уилл кружит вокруг стола с трупом миссис Тернер, двигаясь к столу с мистером Тернером. Он барабанит пальцами по обрезку бумаги в руках, выдавая дискомфорт. — Неужели? Как давно вы женаты? — Почти десять лет. Черт возьми. Десятилетие. Джимми чуть не роняет ручку. Это… по меньшей мере неожиданно. И довольно впечатляюще. Уилл, кажется, едва терпит их общество несколько часов в день. Удивительно, что он терпел чье-то почти постоянное присутствие в течение почти десяти лет, учитывая, что он закоренелый интроверт и все такое. Зи отрывает взгляд от ран на теле Мистера Тернера: — Значит, у вас нет детей по выбору? Уилл колеблется, продолжая медленно бродить вокруг столов — возможно, это не лучшее описание, он больше похож на потерянное животное, ищущее выход, — сопровождая шаги ритмичным постукиванием ногтей по кофейной чашке. — У нас не может быть своих детей, — говорит он с натянутой, неловкой улыбкой, которую тут же прячет за краем своей чашки, на этот раз не только избегая их взгляда, но и вообще избегая смотреть в их сторону. По скромному мнению Джимми, неспособность к зачатию не является большой проблемой в современном обществе, если кто-то хочет детей — за исключением немногих пуристов, которые все еще думают, что никакие дети, кроме биологических, не являются вашими собственными. Существует довольно много альтернатив. — А как насчет усыновления? — спрашивает он, листая фотографии, которые они сделали у Тернеров, избавляя Уилла от дополнительного дискомфорта от пристального взгляда. — Усыновление тоже не вариант.- Уилл снова начинает расхаживать по комнате, скорее чтобы отвлечься, чем чтобы что-то рассмотреть. Он перестает барабанить пальцами по столу и щелкает указательным пальцем по чашке, чувствуя себя все более неуютно. Резкие звуки эхом отдаются от стеклянных стен лаборатории. — Мы… не отвечаем всем требованиям. Джимми сам изучал этот материал некоторое время назад, и действительно существует довольно много строгих требований. Он догадывается, что Уилл не поставил галочку в графе «психическое здоровье». Что может сделать эту тему еще более чувствительной для обсуждения — Тем, что про психическую устойчивость? — прямо говорит Беверли. Джимми смотрит на нее широко раскрытыми глазами. Поговорим о тонкостях. Когда Уилл поворачивается к нему спиной, Джимми незаметно делает ей знак оставить эту тему. Беверли игнорирует его. — Среди прочего. — А вы не думали о суррогатном материнстве? — в любом случае, Беверли продолжает. — Да. Уилл подходит к нему, протягивая руку, чтобы попросить фотографии. Джимми пытается ободряюще улыбнуться ему, но полностью избегает смотреть на его лицо. Джимми честно не знает, чего он ожидал. Затем Уилл идет разложить фотографии на пустом столе, повернувшись к ним спиной. Он очень очевидно пытается их заткнуть, ему явно некомфортно обсуждать эту тему. Было бы лучше просто бросить все это, чтобы у него не случился эмоциональный срыв в середине работы. Джимми предпочел бы не заниматься этим посреди обожженных трупов. — Да, но…? — спрашивает Зи. Бывают моменты, когда Джимми чувствует себя самым грубым человеком на Земле. А потом он вспоминает, с кем работает. — Да, но нет. — ЭКО? Донорство? — Мы все еще рассматриваем варианты. Джимми не видит лица Уилла, но видит, как тот нервно крутит обручальное кольцо на безымянном пальце. Он жестом показывает Зи и Беверли, чтобы они уже прекратили. Беверли наконец жалеет его: — Ну, у вас еще есть время. Ты все еще молод, — говорит она, подходя к Уиллу и мягко прижимаясь к нему бедром. Сначала он кажется удивленным, но не отступает от нее. — Да, наверное.

***

— В основном, при сексуальных нападениях след укуса имеет синюшное пятно в центре, кровоподтек. В некоторых случаях насильники его не оставляют. Для некоторых убийц… Виктория методично записывает все, что говорит профессор Грэм. Он предупредил их в самом начале, что может устроить им проверку по теме лекции. Это и лучший, и худший вид преподавателя. Но Виктория к этому привыкла. Она потом и кровью получила свой диплом юриста. Она слышит приглушенное «Эй, Вика» слева от себя. Ей не нужно поднимать голову, и она только подталкивает маркеры ближе к краю стола, чтобы Нелл могла дотянуться до них через крошечное пространство между их столами. Виктория тщательно обрамляет абзацы своих заметок маркерами, следуя очень точному цветовому коду. К счастью, сегодня нет никаких изображений, прилагаемых к лекции, поэтому ей не нужно жонглировать между заметками о том, что отражено на слайдах и что говорит профессор Грэм. Хотя она не будет отрицать значительное влияние — и интерес, давайте будем честными, — оказавыемый ужасными фотографиями с мест преступлений на ход лекций. Она ищет свой желтый маркер, чтобы обвести пример, и через мгновение понимает, что он больше не в куче, а на краю стола Нелл. Она протягивает руку через щель между их столами и быстро отстраняется, когда Джек Кроуфорд — о боже, Джек Кроуфорд — врывается в зал, пересекая его. — Урок окончен. Все вон, — говорит он, и его голос эхом разносится по комнате. Секунду они все смотрят друг на друга в замешательстве. Очевидно, это происходит слишком долго, потому что голос Джека Кроуфорда снова гремит. — Что я только что сказал? Пошли! И все они вскакивают на ноги, собирая свои записи… — Нет! Нет, нет, нет. Оставайтесь на местах, — говорит профессор Грэм, голосом гораздо более громким, чем он использует на лекциях, что заставляет их остановиться. — Сядьте. Нет, сядьте, сейчас же, — это, кажется, удивляет Джека Кроуфорда, повернувшегося к профессору Грэму с широко раскрытыми глазами. И снова все они смущенно смотрят друг на друга, прежде чем медленно сесть, хотя и готовятся снова встать, если Джек Кроуфорд прикажет. Когда стулья перестают скрипеть, а записи шелестеть, профессор Грэм говорит: — Джек. Чем я обязан такому удовольствию? Похоже, это выводит Джека Кроуфорда из ступора: — Когда я говорю людям уйти, они уходят, — медленно произносит он, выговаривая каждый слог. — Ты затрудняешь процесс получения образования. — Я думаю, что между лекцией и местом преступления мы знаем, что имеет большее значение. Уилл делает широкое движение рукой, указывая на лекционный зал: — Когда-нибудь эти люди будут работать на твоих местах преступления. Но этот день не наступит без моих лекций. Так что, да, я думаю, мы знаем, что имеет большее значение. Все в классе внутренне выдыхают громкое "Оооо", обмениваясь недоуменными и впечатленными взглядами. Где попкорн, когда он так нужен? Джек Кроуфорд глубоко вздыхает: — Мы готовы к отъезду. Ты единственный, кого мы ждем. — И тебе придется подождать следующие, — добавляет профессор Грэм, глядя на свои наручные часы, — сорок три минуты. Лекция вряд ли может продолжаться без преподавателя, не так ли? — Прежде всего ты мой агент, а не их преподаватель. — Позволю себе не согласиться. Меня наняли сюда в первую очередь для того, чтобы обучать этих людей, и именно этим я и занимаюсь. Джек Кроуфорд скрежещет зубами — Виктория может слышать это со своего места, срань господня — на ответ профессора Грэма: — Знаешь, как это называется? Неподчинение. Я могу тебя за это уволить. — Давай, увольняй, — профессор Грэм залезает во внутренний карман пиджака, достает свой значок и бросает его на стол, заставляя всех затаить дыхание в ожидании. И волнении. На другом конце зала Зак прижимает обе руки ко рту, его глаза сверкают, разрываясь между восхищением и ужасом. — Вот, ты захочешь это вернуть. Виктория почти уверена, что Зак чуть не упал со стула, только Мэл спасла его. Напряжение, честное слово, потрескивает в воздухе, когда профессор Грэм посылает Джеку Кроуфорду напряжённый взгляд, который просто обещает кульминацию века… — Ты больше никогда никого не вытащишь из этого лекционного зала. Вот оно. Джек Кроуфорд, кажется, пошатнулся, как от удара. Виктория прикрывает ладонью вздох веселья и недоверия, ее глаза широко открыты. Она не знает, что профессор Грэм имеет в виду, но, очевидно, он ударил по больному месту Джека Кроуфорда. На секунду он кажется потерянным, обиженным и побежденным. И он кипит. Кипит от ярости. Это похоже на наблюдение за вулканом перед его извержением. Вика ошарашена. И, видимо, так же, как и все остальные. Джими не так уж и незаметно записывает все это. Это может привести его к серьезным юридическим проблемам, но честно? Она чувствует то же самое. Это те вещи, которые абсолютно необходимо сохранить для потомства и передать следующему поколению, как реликвию. — А теперь прошу меня извинить, — профессор Грэм шуршит бумагами в руках. Он прочищает горло и продолжает свою лекцию. — Для некоторых убийц укус может быть боевой моделью, а также сексуальным поведением… Все возвращаются к тому, чтобы лихорадочно записывать все, что говорит профессор Грэм, и изредка, но не слишком сдержанно бросают взгляды на Джека Кроуфорда, который все еще смотрит на профессора Грэма, расхаживающего перед своим столом. После нескольких долгих, неудобных секунд, Джек Кроуфорд, наконец, вылетает из класса, очень показательно оставляя значок профессора Грэма на столе. Виктория, будь она проклята, собирается пересказать это — все это, каждую секунду — своей подруге, как только вернется в свою квартиру.

***

Беделия, возможно, была немного несправедлива в выборе этого места, так как это довольно дорогой ресторан. Это место было выбрано с учетом ее вкусов и потребности Уилла в уединении. Столы расставлены достаточно далеко, так что разговоры трудно подслушать. Единственные звуки, которые достигают их, — это нежные ноты квартета, играющего на другой стороне зала, тихие голоса других обедающих и мягкое постукивание столового серебра о тарелки. Беделия подносит вилку ко рту, наслаждаясь вкусом ягненка. Изысканно. Уилл, с другой стороны, только ковыряется в своей тарелке. Потеря аппетита не является ни новой, ни удивительной. Уилл упоминал о повторяющихся приступах тошноты. Что ее удивляет, так это его настойчивость. Она думала, что Ганнибал уже сделал бы что-нибудь с этим. Уилл размазывает еду по тарелке, время от времени запихивая в рот скудный кусок и медленно жуя, чтобы не привлекать внимания официантов. — Я должен перестать встречаться с Эбигейл, — говорит он ни с того ни с сего. — Действительно, следовало бы, — насколько она поняла, Уилл и Ганнибал теперь зарегистрированы как опекуны Эбигейл Хоббс. Уилл стал чаще навещать ее в больнице самостоятельно. Беделия сомневается, что это может принести пользу любому из них в долгосрочной перспективе. — Почему ты все время возвращаешься к ней? Уилл перестает притворяться, что ест, кладет столовое серебро и берет бокал вина. Но, как и с едой, он не пьет много. Его глотки слишком медленные, чтобы их можно было считать оцениванием, он скорее смачивает губы, нежели пьет. — Я уже давно не думал о том, чтобы завести детей. — Что же такого в Эбигейл Хоббс, что возродило это желание? — Хотел бы я знать, — тихо говорит он, кружа вино в бокале, чем заслуживает возмущенный взгляд одного из официантов. — На этой неделе я в припадке гнева хотел купить ей снаряжение для изготовления мушек. В конце концов я передумал, но порыв все равно остался. Беделия приподнимает брови. Она задается вопросом, до какой степени Уилл настроился на отца Эбигейл Хоббс. Он, кажется, усвоил мысли Хоббса и убедил себя, что они его собственные. Она кладет столовое серебро, чтобы взять свой бокал. — Она охотилась вместе с отцом. Она могла бы ловить рыбу с тобой, — говорит она, изучая его поверх края своего бокала. Он провел весь вечер, избегая ее взгляда, старая привычка, которую она думала, он наконец-то бросил. Она не помнит, чтобы делала что-то такое, что могло бы вернуть его к прежним защитным механизмам. — Ты хочешь быть для нее отцом, потому что чего-то от нее ждешь. В таких отношениях нет ничего здорового, — и снова ее слова резкие, но не злые. Уилл хмурится, ставя свой бокал обратно на стол, справа от тарелки: — Я хочу, чтобы у нее была нормальная жизнь. После всего, что с ней случилось, она наконец-то заслужила покой. — Эбигейл Хоббс нужно пространство, чтобы вырасти такой, какой она хочет быть, а не такой, какой ты хочешь ее видеть, — она делает паузу, наблюдая за его реакцией. Уилл остается невозмутимым, ожидая ее следующих слов. — А что происходит, когда она не становится тем идеалом, которого ты желаешь? Он не отвечает и отворачивается от нее, устремив взгляд на левую руку виолончелиста из квартета, ловко перебирающего струны своего инструмента. Миллионы мыслей, отражающихся в его глазах, — это достаточный ответ для нее. Беделия оставляет ему достаточно времени, чтобы обдумать ее слова, прежде чем решается сменить тему: — А как насчет твоего здоровья? Были ли какие-то улучшения? Уилл наконец отрывает взгляд от рук виолончелиста и снова смотрит на нее. Он поднимает столовое серебро, пытаясь еще раз поесть: — Мне сделали компьютерную томографию мозга. Ни кровотечения, ни обширного инсульта. Переутомление было лучшим ответом, который они могли дать. — И что же вы решили делать? Я сомневаюсь, что Ганнибал просто оставит все как есть. — Он разрабатывает план профилактики головных болей и договаривается со своими пациентами, чтобы иметь возможность время от времени консультировать Джека Кроуфорда вместо меня. — Перенося напряжение с тебя на него, — Уилл кивает, заставляя себя доесть хотя бы половину своего блюда. Беделия замедляет свой собственный темп, чтобы дать ему время поесть. Она знает, что Ганнибал все больше беспокоится о потере аппетита Уилла и в последнее время следит за его питанием, чтобы убедиться, что он не голодает. Поскольку он не может сделать это сегодня вечером, ей придется убедиться, что вся его работа не пропадет даром. — Ты не веришь в успех этих превентивных мер, не так ли? — Я чувствую, что в этом нет необходимости. Я был детективом по расследованию убийств и знаю, что такое переутомление. Это не то, — говорит он, качая головой. — Но что бы это ни было, я не хочу, чтобы это переросло во что-то более серьезное, поэтому сейчас я справляюсь так. — Ты мог бы попробовать пройти и другие тесты. Некоторые заболевания труднее обнаружить, чем другие. — Я так и сделал. Все они ответили отрицательно. Один из официантов подходит к их столику, спрашивая, все ли в порядке, — не слишком тонко косясь на едва тронутую тарелку Уилла, — на что она вежливо отвечает утвердительной улыбкой, снова отсылая его. Она ждет, пока он не выйдет за пределы слышимости, прежде чем сказать: — Ты думал, что это может быть психическое заболевание? Уилл делает паузу, потирая указательным пальцем рукоятку своего ножа: — Мне сказали, что это возможно. — О чем ты предпочел бы не думать. Уилл издает невеселый смешок, тихий и циничный: — Я изучал и исследовал людей, борющихся с психическими заболеваниями достаточно, чтобы знать, что это не то, с чем я борюсь. — Психическое заболевание может проявляться по-разному, — медленно произносит она. — А отрицание редко приводит к выздоровлению. Я удивлена, что Ганнибал снова не направил тебя ко мне в качестве пациента. — Он так и сделал. Я отказался. — И что же это тогда? Еще одна репетиция? Уилл тянется за своим бокалом вина, останавливается на полпути и берет вместо него стакан воды: — Я бы сказал, еще немного полировки. Беделия на мгновение задумывается над его ответом: — Почему ты чувствуешь необходимость отшлифовать свое поведение, прежде чем говорить с ним? — А как насчет политики отказа от супружеской терапии? — говорит он насмешливо, приподнимая бровь. Это их общая с Ганнибалом черта — избегать вопросов, используя кокетство. Она окидывает его равнодушным взглядом, пока он не смягчается. — Это больше для меня, чем для него, я думаю. В моей голове слишком много мыслей. Если я сам не могу их понять, то как может он? — похоже, это не вся причина, но Беделия догадывается, что это единственное, что она получит от него. — Как терапевт, он помогает людям понять мысли, кружащиеся в их головах, это часть его навыков. И как мужа, поддерживать тебя в минуты сомнений — одна из его обязанностей. — В теории. — Это в нем ты сомневаешься? Уилл качает головой, глядя в свой стакан с водой, как будто хочет найти там ответы: — Не в нем, нет.

***

Эммелин стонет, услышав звонок телефона и непрерывную вибрацию на ночном столике. Она узнает мелодию звонка, идентифицирующую звонящего как Вику. Вместо ответа она натягивает подушку на голову, чтобы заглушить звук. Ничего личного, но сегодня был ужасный день, физически и морально изматывающий, и ей отчаянно нужно поспать. Она больше не в начале ее двадцати. Она не может накапливать ночи, выпивая десятки чашек кофе, чтобы компенсировать недостаток сна, и все еще появляться в классе, выглядя свежей, как маргаритка. Через некоторое время телефон перестает звонить, и она вздыхает с облегчением, готовая снова отключиться. Пока ее телефон не начнет звенеть от потока сообщений. Через целую минуту, видя, что Вика не унимается, Эммелин, в конце концов, вылезает из-под подушки. Она шарит в темноте, пытаясь схватить свой телефон, ругаясь, когда множество книг, сваленных в кучу на краю ночного столика, опрокидываются, отправляя записки и бумаги в полет. Свет, испускаемый экраном, обжигает сетчатку, и ей приходится несколько раз моргнуть, чтобы привыкнуть к яркости. Как только она это делает, она не утруждает себя прокруткой вверх, чтобы увидеть все сообщения, которые Вика отправила ей, читая несколько последних. «Мэл» «Ответь на звонок» «Я знаю, что ты там, Мэл» «Не прикидывайся мертвой» «Мэл» «МЭЛ ТЫ ПРОСЫПАЕШЬСЯ ПРЯМО СЕЙЧАС ИЛИ ДА ПОМОЖЕТ МНЕ БОГ» «МЭЛ» И еще целый шквал интерпретаций ее имени — с протяжным «Э» — на что она отвечает, как она надеется, сухое «что». Еще одна цепочка сообщений заставляет ее телефон яростно звенеть. «А вот и ты» «Ты мне не поверишь» «Держи себя в руках» «Я только что видела, как Грэм выходил из ресторана со своей женой» Эммелин делает паузу. Снова читает последнее сообщение. Дважды. Трижды. Поскольку никаких других объяснений от Вики не приходит, она посылает скептическое «фото или ты врешь». Почти сразу же ее телефон вибрирует от трех размытых изображений профессора Грэма в компании женщины, выходящей из ресторана. Они стоят близко друг к другу, и он держит зонтик, чтобы защитить их от дождя. Он закутан во что-то, похожее на очень дорогое пальто, и его волосы — она увеличивает, потому что, конечно же, она ошибается, о нет, нет, она не — зачесаны назад. Первоначальный шок спадает, ее глаза наконец скользят к женщине, сопровождающей профессора Грэма. И у нее перехватывает дыхание. Она тянется к лампе на ночном столике и садится на кровати. Качество изображения в сочетании со стеной из дождя просто ужасно, но фигура рядом с профессором Грэмом поражает. Изящная, элегантная женщина. Светлые волосы, падающие тонкими завитками вокруг лица в форме сердца, длинные стройные ноги и светлая кожа, и фигура в виде песочных часов, обтянутая прекрасным синим пальто. Эммелин всерьез не знает, кому она завидует. Она качает головой, вовремя приходя в себя, чтобы прервать цветочную поэзию Вики о потусторонней красоте миссис Грэм коротким «не посылай это Заку».

***

Беверли сидит на краю стола Уилла в его лекционном зале, пока он продолжает просматривать файлы пропавших мальчиков. Этот случай был особенно трудным для него. Кажется, тема слишком близка к дому, чтобы он действительно мог ясно мыслить. Слава богу, Алана Блум была доступна, чтобы проконсультировать по этому делу и помочь им. — Прости за прошлый раз, — говорит она. — Я была немного напориста. — Все в порядке. Я привык к такого рода вопросам, — он не отрывает взгляда от экрана, его голос звучит легко и непринужденно. Этого хватает, чтобы Беверли поняла, что не все в порядке. — У одной из моих сестер была такая же проблема с ее женой. Они обе бесплодны — вероятность, верно? — и мы месяцами рвали на себе волосы, пытаясь найти решение. Наверное, я отреагировала автоматически, вернувшись в лабораторию, — она помнит опустошение на лице сестры, когда та узнала, что не может иметь собственного ребенка, и то напряжение, которое это наложило на ее брак. И она также помнит счастье и облегчение на их лицах, когда родилась их маленькая девочка, кричащая, плачущая и здоровая. Уилл наконец перестает притворяться, что работает, и устало вздыхает. Он откидывается на спинку стула и трет рукой глаза: — Когда ты так долго женат, люди ждут, что ты будешь говорить о своих детях. Неловко, когда у тебя их нет, — говорит он, хотя по-прежнему не смотрит на нее, его глаза скользят по рядам сидений, окружающих их. — Значит, у тебя все-таки есть светская жизнь, — говорит Беверли с ухмылкой на губах. Она протягивает руку, чтобы похлопать его по плечу, но отдергивает ее, как только пальцы касаются его фланелевой рубашки. Ей действительно нужно избавиться от этой привычки прикасаться ко всем и вся — она не раз попадала в неприятности, особенно с этой работой. Но его единственная реакция на легкое прикосновение — это оглянуться на нее с любопытством, чтобы она догадалась, что не обидела его. — Против желания. — Друзья твоего партнера? — Иногда. Она поднимает брови: — Иногда, — повторяет она, побуждая его продолжать. Уилл, кажется, раздумывает, стоит ли ему вообще отвечать ей. Она замечает, как его большой палец медленно и уверенно поворачивает золотой ободок на безымянном пальце. Она видела, как он делал это пару раз, когда оказывался в неудобной ситуации. Уилл — настоящий затворник, избегающий людей, как чумы, сводящий свои взаимодействия к минимуму. Но он, кажется, в хороших отношениях со своей супругой, если может найти утешение, просто играя с обручальным кольцом. Она задается вопросом, на ком он женат. — Я стараюсь избегать их, когда могу, но знаешь, если ты никогда не появляешься со своим супругом на светских раутах, люди начинают болтать. Беверли медленно кивает. Кажется справедливым: — Значит, ты подвергаешь себя таким испытаниям раз в две недели. — Надо поддерживать видимость. — Трудная жизнь. — Не говори, — он наконец поднимает на нее глаза, и они обмениваются улыбками. Это длится всего секунду, прежде чем он снова переводит взгляд на свой ноутбук. Ну, это одна маленькая победа, но все равно победа.

***

Ганнибал поднимает глаза, когда собаки начинают лаять, и видит машину Уилла, припаркованную рядом с его собственной перед домом. Он вынимает цыпленка из кастрюли и ставит его в миску с холодной водой, поддерживая бульон на медленном огне. Входная дверь со скрипом открывается, и он слышит мягкий щелчок собачьих лап по деревянному полу, пока они, несомненно, толпятся вокруг Уилла, требуя его внимания. Ганнибал вынимает курицу из миски и начинает нарезать ее тонкими ломтиками. Сегодня снова только одно блюдо на ужин. Это постепенно становится привычкой, так как Уилл чаще всего сталкивается с приступами тошноты во время еды. Ганнибал копался в своих старых поваренных книгах и рецептах, ища легкие и все еще достаточно питательные блюда, чтобы приготовить для него, подсчитывая калории, чтобы убедиться, что Уилл достигает ежедневного потребления, в котором он нуждается. — Добрый вечер, Уилл, — говорит он, когда слышит шаги Уилла, входящего в кухню. Уилл подходит к нему сзади и обнимает за талию, крепко держа. Он трется лицом о шею Ганнибала, ища утешения. Его тело теплое. Ганнибал кладет нож и вытирает руки. Он поворачивается в объятиях Уилла, чтобы обнять его за плечи. Они напряжены. Как и все его тело. — Я здесь, — тихо говорит Ганнибал, целуя Уилла в макушку. Несмотря на его усилия, Уилл все еще теряет вес. Под ладонями Ганнибала его лопатки становятся острее, рубашки свободно болтаются на талии и плечах, кожа туго обтягивает все более выступающие ребра. Ганнибал думал об увеличении количества приемов пищи в день и сокращении порций, если Уилл не сможет съесть достаточно за один присест. Но учитывая график Уилла, это может быть трудным изменением для реализации в его рутине. Он также должен найти решение для растущего недостатка сна Уилла. Добавление часов к их ночам не имеет никакого эффекта, поскольку Уилл не может заснуть еще долго после того, как они ложатся в постель. А когда наконец делает это, то часто просыпается через несколько часов, задыхающийся, испуганный и покрытый потом. Ганнибал утыкается носом в кудри Уилла, тихо вдыхая. От него снова пахнет жаром, слабым и сладким, и еще чем-то, чему он не может дать названия. Уилл теснее прижимается к нему, прижавшись щекой к плечу Ганнибала: — Мы закрыли дело, — говорит он, его голос приглушен рубашкой Ганнибала. — Арестовали женщину, которая похищала мальчиков, и взяли их под стражу. Рука Ганнибала зарывается в волосы Уилла. — Разве это не хорошо? — Так и есть. — Но ты все еще расстроен. Уилл делает глубокий вдох и устало выдыхает: — Та женщина. Она просто… она просто хотела иметь собственную семью. Детей, которых она будет любить и которые будут любить ее, — его руки сжимают талию Ганнибала. — Она так сильно желала этого, стремилась к этому. И в конце концов это просто… — Ты совсем не похож на нее, Уилл, — твердо говорит Ганнибал, обрывая ход мыслей Уилла, прежде чем они дойдут до тех мест, куда он не сможет последовать. — Она убила одного из своих «сыновей», не так ли? — Она их выбирала. Избавлялась от тех, кто не соответствовал ее представлению об идеальном ребенке, — Уилл делает паузу. Ганнибалу не нужно смотреть, чтобы понять, что он кусает свои прекрасные губы, повреждая нежную кожу. Ганнибал годами пытался избавить его от этой привычки. Тщетно. — Я выбрал Эбигейл, не так ли? — Ты совсем на нее не похож, — повторяет он твердым, но уверенным голосом. Его рука накрывает затылок Уилла, большой палец нежно потирает напряженные мышцы, обнимающие колонну позвонков. — Любовь этой женщины была условной. А твоя — никогда. Уилл издает короткий смешок, лишенный всякой радости: — Я не люблю Эбигейл. Я проваливаю первый шаг. — Ты хочешь для нее самого лучшего. Это так же важно. — Но это все равно то, чего хочу я. А как насчет того, чего хочет она? — Уилл трется лицом о плечо Ганнибала, испуская еще один долгий вздох. — Прямо сейчас она все еще борется с призраком своего отца и пятном, которое он оставил на ее имени. Ганнибал обдумывает это мгновение, его пальцы описывают круги вдоль спины Уилла, заставляя его извиваться, когда они оказываются слишком близко к его бокам. Ганнибал сдерживается, чтобы не прищелкнуть языком от того, насколько острее ощущаются под его руками позвонки на спине Уилла: — Мы могли бы ей помочь. Если воспоминания об отце все еще причиняют ей боль, мы просто должны дополнить их положительными ассоциациями. Избавить от плохих снов. — О чем ты думаешь? — настороженно спрашивает Уилл. — Псилоцибин. Уилл выпрямляется, встречаясь с ним взглядом. Кажется, он что-то ищет в его глазах. После секундного поиска ему не нравится то, что он находит, и хмурится: — Нет, — отрезает бритвенно-остро. Ганнибал не пытается спорить. По опыту он знает, что этот тон означает, что Уилл будет стоять на своем, что бы ни говорил Ганнибал. Вместо этого он поднимает руку и проводит пальцем по складке между бровями Уилла, чтобы разгладить ее. Хотя Уилл отворачивается, чтобы избежать прикосновения, этот ребяческий жест выполняет свою цель, стирая хмурый взгляд и даже вызывая тихий смешок у Уилла. — И что же ты предлагаешь? — говорит Ганнибал, когда Уилл снова смотрит на него — Алана права. Эбигейл нужно разобраться самой, — говорит он, поднося руки к груди Ганнибала и позволяя им медленно пробежаться по его рубашке, разглаживая морщины. — У нас уже полно дел с Джеком и ФБР, и нам приходится жонглировать Чесапикским Потрошителем и подражателем. Они являются нашим приоритетом прямо сейчас. — Сейчас наш приоритет — твое здоровье, мой дорогой, — Ганнибал ловит одну из блуждающих рук Уилла и подносит ее к губам, оставляя поцелуй на его ладони, затем еще один на внутренней стороне запястья, улучив момент, чтобы просто прикоснуться губами к нежной коже. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, отпуская руку Уилла и прижимая свою к его лбу. Он не чувствует чрезмерного тепла, но Ганнибал все равно даст ему что-нибудь на случай обострения лихорадки. — Не так уж плохо, — говорит Уилл, наклоняя голову, чтобы убрать руку Ганнибала со лба. — Головные боли? — Терпимые. — Но все еще присутствуют. — Я уже привыкаю к ним, — говорит Уилл, слегка пожимая плечами. — Ты не должен. Это не очень хороший знак, — у Ганнибала будет назначена еще одна встреча в больнице, и он заставит Уилла пройти еще один набор тестов. Если они все равно ничего не найдут, то отправятся в другую больницу. — Как ты думаешь, ты сможешь поесть? — он наклоняется, чтобы прижаться лбами. Определенно необходимо какое-то лекарство для наступающей лихорадки. — Да, думаю, что смогу. Тошнота пощадила меня сегодня, — говорит Уилл, наклоняясь для еще одного объятия. — Маленькие помилования, — он обвивает руками шею Ганнибала, а Ганнибал обнимает его, сцепив руки на пояснице. Он замечает, что в дверь заглядывают собаки. Бастер, всегда самый смелый из них, осторожно пробирается на кухню, и Ганнибал щелкает языком, приказывая им вернуться в гостиную. Они отползают назад в шквале тявканья и щелкающих лап.