***
Брайан проносится по лаборатории, скользя глазами по отчетам, которые были брошены ему в руки, как только он прибыл. Несмотря на то, что он не поднимает глаз от папок, он умудряется ни с кем не столкнуться. Другие работники ловко обходят его, привыкнув к этой рутине. Брайан едва отвечает на их приветствия, быстро пробираясь к рабочему месту Беверли. Он толкает стеклянную дверь плечом. — Бев, у тебя есть результаты анализов… Он поднимает глаза и останавливается в дверях, когда все поворачиваются к нему. Его брови удивленно приподнимаются, когда он видит доктора Лектера. — Мистер Зеллер. Доброе утро, — говорит доктор, вежливо улыбаясь и слегка наклоняя голову в знак приветствия. Брайан рефлекторно повторяет это движение, все еще неловко стоя у входа и держась одной рукой за стеклянную дверь. Стряхнув с себя удивление, он закрывает дверь и входит в лабораторию. — Доктор Лектер. Мне не сказали, что Вы будете работать с нами сегодня. — Мне сообщили об этом сегодня утром. Я должен извиниться за то, что пришел без предупреждения. Доктор Блум должна заменить коллегу в Джорджтауне, поэтому агент Кроуфорд попросил меня прийти вместо нее, — он бросает быстрый взгляд на Беверли, сидящую за рабочим столом спиной к монитору компьютера. — И мисс Катц хотела узнать подробности о причине отсутствия Уилла. Брайан хмурится. — Вы приехали сюда так быстро? Разве Ваша практика не в Балтиморе? Движение на дорогах сейчас просто ужасно. Брайан едва не опоздал, так как кто-то, по-видимому, умудрился оставить свою голову на подушке, а вместе с ней и координацию глаз и рук, из-за чего они пропустили красный свет и создали чудовищную пробку, вероятно, до самого Вашингтона. Доктор Лектер не смог бы так быстро добраться из Балтимора. — Доктор Лектер заменяет Уилла на его лекциях, — съязвил Джимми, прислонившись к столу в центре комнаты. — Он должен был давать ее сегодня утром, пока не позвонил Джек. Точно, точно. Замена Уиллу. Брайан неловко прочищает горло, постукивая пальцами по обратной стороне отчета. — Итак, Уилл? — В настоящее время госпитализирован, на неопределенный срок. Джек уже сказал им об этом. — Он рассказал Вам, что случилось? — зная Уилла и то, насколько он сдержан — на грани скрытности — велика вероятность, что он ограничился в подробностях и просто появится на работе в один прекрасный день, как будто ничего не произошло. Но за вопрос его никто не убьёт. — Энцефалит. Похоже, диагноз был поставлен как раз вовремя. Он будет прикован к постели по меньшей мере еще три недели. Может быть, не так уж и сдержан. — Вы были у него? Как он там? — Это может занять некоторое время, но он хорошо реагирует на лечение. Ожидается, что он значительно поправится, — говорит доктор Лектер. — Его поместили в искусственную кому на неделю, — Брайан внутренне морщится. Беверли своей реакции не скрывает. Должно быть, это действительно что-то серьезное, если им пришлось прибегнуть к этому. — Но он проснулся несколько дней назад. — Он в больнице Джонса Хопкинса? — спрашивает Беверли. — Нет. Он в Центре Noble Hills, в Балтиморе. Брайан вовремя сдерживается от того, чтобы присвистнуть. — Неужели? Разве это не первоклассная частная клиника? — он знает, что Уилл не захотел бы оставаться в больнице Джонса Хопкинса после того, что случилось с тем грибным чуваком, но все же. Существует много других вариантов, гораздо менее дорогих, чем Noble Hills. А также более близких к его дому в Вульф-Трапе. Брайан надеется, что у Уилла солидная страховка, раз он останется там на месяц. — Это было сделано по моей рекомендации. Там работает мой старый коллега, специализирующийся на аутоиммунном энцефалите. Это довольно маленькая клиника, и заполнена гораздо меньше, чем государственная больница. Я подумал, что Уилл предпочтет место, где не будет слишком много людей. Ну, Брайан надеется, что доктор Лектер поможет оплатить счет. — Было бы неплохо навестить его, — говорит Беверли. — Он, должно быть, сходит с ума от скуки в полном одиночестве. Брайан слегка кивает. Он может понять. Это ад — быть прикованным к больничной койке и думать только о том, что твоя жизнь катится под откос. Тяжелые шаги отдаются эхом позади них, и все они, как один, поворачиваются, чтобы посмотреть на вход в лабораторию. Они выпрямляются, когда входит Джек, выглядя готовым совершить убийство. Брайан отходит в сторону и садится на стул в углу комнаты, а Беверли снова поворачивается к монитору компьютера. — Вам, ребята, лучше отследить этот звонок и подготовить имя и адрес.***
У Беверли до сих пор звенит в ушах от последней вспышки Джека, случившейся как раз перед тем, как он выскочил из комнаты. Она бросает взгляд на Зи, который выглядит, как наказанный ребенок. Беверли подозревает, что она выглядит ничуть не лучше. Она догадывается, что это автоматическая реакция после долгой работы с Джеком. Беверли делает глубокий вдох и поворачивается на стуле, пытаясь в шестой раз отследить звонок. Она должна что-нибудь найти. Она знает, как это важно — для Джека, который надрывается, несмотря на то, что миссис Кроуфорд нуждается в нем сейчас больше, чем когда-либо, но также и для Уилла. Беверли знает, что Мириам Ласс была одной из его учениц. Она рада, что он не работает над этим делом. Несмотря на его отчужденное поведение, она знает, что он принимает свою работу близко к сердцу. Потеря ученицы, должно быть, была для него таким же тяжелым ударом, как и для Джека. Она бросает взгляд на дверь на звук шагов, чтобы увидеть, как Зи уходит к своему рабочему месту, а Джимми не слишком отстает от него. Вместо того, чтобы тоже уйти, доктор Лектер встает рядом с ней, не сводя глаз с цифр, мелькающих на экране. — Вы сказали, что они так и не нашли тела последней жертвы Потрошителя? Беверли кивает: — Мириам Ласс, стажерка, которая искала Потрошителя. И больше не вернулась. — Агент на тренировке. — Да. Ее исчезновение едва не стоило Джеку его места на посту главы ОПА. Он вытащил ее из класса, позволив ей самой заняться расследованием. Нарушил правила ради нее, — Беверли не знает точно, что произошло, если не считать той информации, что администрация соизволила раскрыть, и тех обрывков, которые она услышала от Джека в промежутках между тирадами вины и разбитыми признаниями. Она была поражена, увидев его в таком состоянии, потрясенного до глубины души. — Он был… опустошен. Это было не очень приятно видеть. — Могу себе представить. Как и в предыдущие пять раз, шестой поиск не дает результатов. Никаких электронных следов звонка в дом Джека в 2:47 ночи. И в отчаянии она пытается снова. — Я тогда не работала с Уиллом, но для него, наверное, было ужасно потерять ученика. — Действительно.***
Уилл Грэм — это и все, и ничего из того, чего ожидал Дональд. Он готовился к грубости, о которой слышал так много и в мучительных подробностях, и которую ему в некоторой степени удалось испытать на себе — он не скоро забудет то отвергнутое приглашение. Но к спокойному, настойчивому взгляду, острому как бритва, и легкости, с которой он считывает его, Дональд не был готов. Неловкость покалывает его затылок всякий раз, когда ему приходится заходить в палату Грэма, чтобы проверить его жизненные показатели. За последнюю неделю, с тех пор как он проснулся, Дональд стал бояться этих ежедневных пяти минут, хотя их разговоры сводятся к рутинным вопросам и нескольким неудачным попыткам со стороны Дональда завести светскую беседу. Ему остается только гадать, что именно в Уилле Грэме привлекло Ганнибала. Конечно, эти бесконечные неприятные осмотры по нескольку часов в день сказались на нем. Дональд хотел бы, чтобы Ганнибал чаще выступал здесь в качестве буфера. Обычно в этом случае Грэм направляет все свои лезвия на мужа, позволяя Дональду спокойно дышать и делать свою работу, пока они пронзают друг друга в безмолвных разговорах. Сегодня не повезло. Грэм продолжает смотреть на пятно на рукаве Дональда. Почти незаметное пятно, оставленное сегодня утром, когда его сын решил, что завтрак его не устраивает. — Последний подвиг моего младшенького, — говорит Дональд в очередной попытке завязать светскую беседу, врачи — ничто, если они не настойчивы. — Очевидно, я неправильно его кормлю. Либо недостаточно быстро, либо он выплевывает свою еду на меня. Никакой золотой середины, — он одаривает его улыбкой, зная, что не получит на нее ответа. Настойчивость, настойчивость. И действительно, Грэм лишь бросает на него беглый взгляд. Снова. Дональд чувствует неуютную потребность поправить галстук, поиграться с армией ручек в кармане, постучать пальцами по планшету. Сделать что-нибудь, что угодно, лишь бы отвлечь внимание Грэма. — Два мальчика, — говорит Грэм через мгновение. — Еще маленькие. Меньше десяти лет, — он склоняет голову набок, размышляя. — Меньше восьми? А вот и оно. Дональд выгибает бровь, наполовину впечатленный, наполовину встревоженный. — Действительно. Моему старшему шесть лет, младшему почти два. — И вы ждёте еще одного. Эти слова нарушают «неудобную» границу и пересекают «тревожную» территорию. — Вы читали мой профиль? Дональд пытается рационализировать. Грэм, вероятно, подслушал разговор медсестер или прямо спросил их о нем. Может быть, он упомянул об этом мимоходом однажды во время проверки, чтобы заполнить тишину и поднять настроение. В худшем случае, Грэм провёл некоторые исследования на его счет — возможно, Дональд был подозреваемым по делу в какой-то момент. Грэм слегка пожимает плечами: — Просто предчувствие. Или вот это. Профессиональное любопытство пересиливает дискомфорт. Действительно жаль, что Ганнибал хочет держать этот захватывающий разум при себе. — Весьма впечатляющее предчувствие, — бормочет он. Грэм не отвечает, его взгляд, наконец, щадит Дональда, соскальзывая на стену напротив кровати. Дональд почти вздыхает с облегчением. Он делает еще пару заметок, радуясь, что состояние Грэма все еще стабильно. — И каково это? Воспитывать детей. Он замирает, услышав неожиданный вопрос, и снова переводит взгляд с блокнота на Грэма. Плохая идея. Лезвия снова прижаты к его горлу. — Как и работа в скорой помощи, — говорит он. — Это работа 24/7, где ты должен быть доступен в любой момент. Они будят тебя в возмутительные ночные часы, нуждаются в тщательном контроле, а еще ты должен убедиться, что все едят свои овощи, и никто не вредит себе в ванной. Уголок рта Грэма приподнялся — это был самый близкий к улыбке жест с тех пор, как он проснулся. Приняв это как поощрение, Дональд продолжает: — Иногда — часто, на самом деле — они решают измазать свою комнату фекалиями, потому что им было скучно, или разжигают огонь в своей игрушечной печи, или разрывают свой подгузник и бегают по дому с криками «Я голый, не смотрите на меня!», пока рядом сидят гости, — говорит он, размахивая ручкой, и в его голосе слышится нежное раздражение. — Однажды тебе звонят из школы и говорят, что твоего ребенка исключили, потому что он украл все игрушки других детей и спрятал их. И ты тратишь всю следующую неделю на поиски другой школы. Иногда ты… — Дональд обрывает себя, понимая, что начинает забываться, и украдкой бросает взгляд на Грэма. Взгляд мужчины остер, как всегда, уголки его рта приподнялись в понимающей улыбке. — Кошмар администрации. Я могу понять. Дональд принимает победы такими, какие они есть, какими бы маленькими они ни были. — И это еще не самое худшее, — Дональд переводит взгляд на окно. — Тебе снятся кошмары о том, что ты отпускаешь их руки в толпе, а потом ты даже не удивляешься их сломанной челюсти, потому что они решили, что руль велосипеда — это дополнительная часть лица. Грэм заметно морщится: — Звучит ужасно. — Временами да, — кивает Дональд, чувствуя себя более непринужденно под взглядом Грэма, теперь уже менее пронзительным, с оттенком веселья и намеком на беспокойство. — Временами это просто рай. Нет ничего лучше, чем возвращаться домой к детям, цепляющимся за твои ноги и болтающим о своем дне, или просыпаться воскресными утрами, когда они прокрадываются в твою постель для объятий, — Дональд постукивает кончиком ручки по планшету, чтобы закрыть ее, и кладет обратно в карман. — Единственное, чего ты действительно боишься, — это… что их кто-то похитит. Или они заболеют неизлечимой болезнью. Все остальное — рвота в лицо, присыпка для подгузников на ковре, лужа мочи рядом с унитазом… — Дональд слегка пожимает плечами, делая неопределенный жест рукой. — Все это часть процесса. Взгляд Грэма снова становится отстраненным. — Не уверен, что Ганнибал захочет иметь с этим дело. Дональд смущается, когда ему приходит в голову, что Грэм, конечно, спрашивает по той причине, что семья Грэм-Лектер планирует прибавление. — Как давно вы женаты? — Почти десять лет. — Почти десять лет, — эхом отзывается Дональд, но не настолько быстро, чтобы скрыть удивление. Они с женой заговорили о детях в течение нескольких месяцев после свадьбы и завели первенца в течение двух лет. Конечно, они были вместе с момента их проживания, но все же. Десять лет — долгий срок. — И вы никогда не пробовали…? Грэм пожимает плечами, что бы это ни значило. — Все еще обсуждаем, подходит ли наш образ жизни для воспитания детей. Дональд понимающе кивает. Они тоже проводят бесчисленные бессонные ночи, размышляя о том, помешает ли им врачебная практика проводить достаточно времени со своими детьми — оба они боялись, что это может закончиться отказом от ребенка. Они месяцами планировали и разрабатывали графики, чтобы убедиться, что один из них всегда сможет иметь время для детей. — Быть родителем — это большая ответственность. Дети крайне уязвимы, и нужно обеспечить их здоровье, безопасность и благополучие. Обеспечить любовь, поддержку и руководство. Если вы идёте на этот шаг не готовыми, то больше всего будут страдать ваши дети.***
Айзек старается изо всех сил сосредоточиться на презентации. Правда старается. Но доктор Лектер не способствует его попыткам удержать внимание на гигантском проекторе и тревожных фотографиях. Когда администрация сообщила им, что профессор Грэм будет заменен на неопределённый срок, Айзек подумал, что его жизнь кончена, пока не вошёл в лекционный зал к доктору Безусловно-Трахаю-Грэма, беседующему с Нелл и Куинном о… чем-то — Айзек не смог расслышать ни единого слова из-за набата «О, черт» в его голове. Глаза Айзека продолжают скользить по невероятному сочетанию узоров его костюма. Мужчина выглядит в нем великолепно; линии пиджака подчеркивают его широкие плечи и тонкую талию. Боже, Айзек отдал бы все, чтобы впиться зубами в эти бицепсы. Жаль, что он тоже женат. Хотя это не кажется большой проблемой ни для него, ни для профессора Грэм — Вика все еще пытается убедить его, что одной встречи недостаточно, чтобы сделать какой-либо вывод о природе их отношений, но инстинкт Айзека никогда не подводил его раньше, и прямо сейчас он кричит ему, что эти двое мужчин регулярно встречаются. Вика просто отрицает, ослепленная своей влюбленностью в миссис Грэм. — …эта идентичность не только служит убежищем от травмирующих воспоминаний, но и предоставляет индивиду внутренний мир, неограниченный моральными и социальными нормами… Еще раз окинув взглядом лекционный зал, мужчина смотрит ему прямо в глаза, и Айзеку приходится снова отвести взгляд к своим записям. Он дает себе мысленный подзатыльник и заставляет свой мозг сосредоточиться на словах доктора, а не на пухлости его губ — боже, он бы умер за то, чтобы попробовать их на вкус. Но он не может провалиться сейчас, когда карьера его мечты находится прямо у него под рукой. До конца лекции ему удается не смотреть на гибкую фигуру доктора Лектера, расхаживающего перед столом. Ровно как и у профессора Грэма, к большому сожалению, его приятная внешность не перевешивает негативные аспекты его преподавания. Их методы очень похожи. В то время как доктор Блум ведет с ними диалог, поощряя их реагировать и взаимодействовать, профессор Грэм и доктор Лектер не оставляют места для дискуссий. Оба следуют своему плану — очень, очень подробно, к счастью или нет, — не прерываясь, давая им достаточно времени, чтобы записать всю информацию. Неумолимо и крайне избирательно; либо ты усваиваешь информацию в тот же момент, как слышишь ее, либо умираешь. Напоминает прошлые годы обучения, когда Айзек буквально истекал кровью за свою степень по криминалистике. Впрочем, в отличии от профессора Грэма, Лектер отвечает на вопросы, когда его презентация заканчивается — профессор, как правило, возводил между ними стеклянную стену, как только отключал свой ноутбук. Доктор Лектер даже отвечает на письма и приветствует студентов в классе вне лекционных занятий. Вот Айзек и получил это. Своего утонченного, обаятельного джентльмена-преподавателя, который, вероятно, предложит вам чай и печенье, когда вы придете к нему с вопросами. Это перекрывает все негативные аспекты его преподавания. Чертовски жаль, что это только временно. В конце лекции Вика и несколько студентов задерживаются, чтобы поговорить с доктором Лектером, образуя вокруг него небольшой полукруг. Этот человек, безусловно, гораздо более доступен, чем профессор Грэм, язык его тела свидетельствует об открытости, и он не избегает зрительного контакта со всеми участниками дискуссии. Айзек засовывает свои записи в рюкзак и следует за Мэл к столу, чтобы незаметно вмешаться в разговор. Они подходят как раз вовремя, слыша, как Нелл заканчивает: —…в то время как теория DID может лучше объяснить длительные периоды охлаждения и переход от фантазии к действию. — Это правда, — отвечает доктор Лектер, кивая. — Однако, несмотря на свои преимущества, теория DID не может объяснить сложность человеческого поведения. Серийные убийцы не существуют в социальном и культурном вакууме; их привычки, личность и сознание затрагиваются мощным окружением. Наиболее ярким доказательством является известность серийных убийц в США по сравнению с другими странами. Ох, этот человек не жалеет слов. В кругу студентов мелькают пара вежливых улыбок и едва заметные взгляды, побуждающие кого-нибудь, кого угодно, что-нибудь сказать. Доктор Лектер великодушно говорит: — Мне придется обратиться к опыту профессора Грэма для более глубокого подхода к социологической стороне вещей. Когда он вернется в Академию. Айзек решает, что это идеальный момент, чтобы вмешаться: — Кстати, Вы не знаете, что с ним случилось? Нам почти ничего не говорят о его отсутствии. — ФБР удивительно хорошо умеет хранить секреты. Еще несколько неловких улыбок и взглядов. — Ходят слухи, что его госпитализировали, — говорит Нелл, перекладывая блокноты на бедро. — Но ничего о причине. Конечно, странно, что доктора пригласили, чтобы заменить их профессора. Обычно именно доктор Блум заменяла его, если он оказывался не в состоянии провести лекции. Он, вероятно, будет отсутствовать еще долго, если администрации пришлось вызвать подкрепление. Доктор Блум не смогла взять на себя все его лекции, так как у нее есть работа в Джорджтауне. — Согласно просьбе вашего профессора, любая информация о его состоянии или местонахождении должна оставаться конфиденциальной, — говорит доктор Лектер, к их разочарованию. — Он очень скрытный человек. — Вы не знаете, в какую больницу его положили? — Опять же, боюсь, что не смогу сообщить адрес, — доктор Лектер одаривает их несколько извиняющейся улыбкой. Нелл слегка пожимает плечами. — Просто интересно, знаете ли Вы правила больницы в отношении подарков.***
Уилл закрывает глаза и глубоко вдыхает аромат благовоний и горящих свечей, освещенных безмолвными молитвами. Запах расплавленного воска доносит тихий шепот, надежды на чудо, на спасение, на толику счастья в эти сокрушительные дни. Он затаил дыхание, прислушиваясь к голосам. Колокольный звон на заднем плане, сопровождаемый полетом голубя, прорезает тишину часовни. Уилл открывает глаза. Ганнибал бесшумно ступает по старому каменному полу. Уилл все равно чувствует его присутствие. Он поворачивается на каблуках, ткань его костюма тихо шуршит. Ганнибал, сияющий под золотым светом часовни, стоит перед ним прямо над высеченным на полу черепом. Взгляд Уилла прикован к красным и розовым пионам, скромно сидящим на сгибе его руки, стебли перевязаны серебряной лентой. Цветы составляют яркий контраст с бледными цветами его костюма; единственные свидетели их первого шага в новой жизни, сотканной совместными усилиями. Уилл моргает. — О нет, ты этого не сделал, — говорит он, и уголок его рта непроизвольно вздрагивает. — Ганнибал, ты же обещал, что не сделаешь этого. Ганнибал улыбается ему из двери больничной палаты, нагруженный букетами цветов. — И я сдержал свое обещание. Это от твоих учеников, — он переступает порог, мягко приближаясь к кровати Уилла. Уилл протягивает руку, когда он подходит достаточно близко, и вырывает один из букетов из его рук. Среди цветов была вставлена маленькая карточка, подписанная от руки с пожеланиями выздоровления, ее кремовый цвет выделялся среди ярких цветов. В тусклом освещении комнаты он едва мог разобрать послание, написанное бледно-зеленым цветом. Отдыхайте, что-то о скорейшем выздоровлении, что-то о светлых днях. Ганнибал кладет остальные цветы на стол рядом, поверх аккуратных стопок журналов. Уилл быстро осматривает композиции букетов. Розы, маргаритки, гортензии… — Sweet Williams*, — говорит он, ухмыляясь. — Они такие же хитрые, как и ты, — он смеётся на равнодушный взгляд Ганнибала. Уилл знает, что некоторые студенты… заинтересованы им, хотя, к счастью, никто до сих пор не пытался к нему приблизиться. Он довольно быстро усвоил, что обручальное кольцо далеко не такое эффективное средство устрашения, как стена холодности и безразличия. Однако, некоторые студенты довольно настойчивы. Он слышал, как кто-то из них упоминал жену и ночь в Балтиморе — кто-то, вероятно, видел его с Беделией. Он все еще раздумывает, стоит ли сказать Ганнибалу, что теперь он женат на своем психиатре. Ганнибал достает из портфеля две маленькие коробочки, коричневую и темно-серую, и протягивает их Уиллу. — А это…? — спрашивает Уилл, вертя их в руках. Никаких этикеток на коробках. — Еще подарки от твоих учеников, — Ганнибал придвигает стул поближе к кровати и расстегивает пуговицу пиджака, прежде чем грациозно сесть, сложив руки на скрещенных ногах. Он смотрит на Уилла с легкой улыбкой, явно забавляясь излиянием беспокойства от его учеников. Коричневая коробка содержит три маленьких цилиндра, а серая коробка — две маленькие трубки и дозатор. Уилл берет по одному предмету из каждой коробки, осматривая их. Он выгибает бровь, глядя на этикетки. — Это… лосьон для рук? И бальзам для губ? — и оба продукта довольно дорогих брендов. — Очень озабоченная студентка, у которой было несколько неприятных случаев с больницами. Можно мне? — Ганнибал протягивает руку к коробкам, и Уилл подталкивает их к нему, чтобы он мог рассмотреть их содержимое. — Надо сказать им, что у меня самого тоже было несколько неприятных случаев с больницами, — Уилл откупоривает один из тюбиков, подносит его к носу и с удовольствием обнаруживает довольно слабый аромат. Он кладет все обратно в коробки, и Ганнибал ставит их на стол рядом с цветами. Уилл моргает. Он поудобнее устраивается на диване в кабинете Ганнибала, поправляя подушку под головой. — Кстати, Алана устроила тебе головомойку? — Я бы не сказал, что это была головомойка, — Ганнибал садится рядом с ним на край дивана, так близко, что их бедра соприкасаются. Он стряхивает несуществующую пыль со своей ноги и складывает руки на коленях. — Скорее энергичное напоминание не упоминать о делах, пока ты выздоравливаешь. — Сожалею об этом. — Ты сожалеешь о моей неудаче или о том, что организовал ее? Уилл усмехается, сверкнув зубами. Ганнибал даже не закатывает глаза. — Так мало веры в собственного мужа. — С полным основанием. Уилл смеётся. Ему бы очень хотелось увидеть, как Алана отчитывает Ганнибала, а он изображает раскаяние. Он глубже погружается в подушку, обхватив руками живот. — Есть прогресс в расследовании? — спрашивает он, на что Ганнибал поднимает бровь. — На этот раз я не скажу Алане, обещаю. Ганнибал одаривает его еще одним скептическим взглядом, прежде чем говорит: — Джек решил работать с Фредди Лаундс, чтобы заставить Потрошителя выйти на свет. — Это я слышал, — Джек впадает в отчаяние, если он готов рискнуть еще одним убийством только для того, чтобы убедиться, что Потрошитель не находится в больнице для душевнобольных преступников. Но это не плохая идея. Потрошитель нарцисс. Уилл моргает и подносит планшет ближе к лицу, перебирая вкладки, пока не находит статью, которую искал. Он читает вслух. — «…убийца, который годами ускользал от ФБР и сбивал с толку их самых «одаренных» профайлеров. Какой серийный убийца? Никто иной, как Чесапикский Потрошитель. Это объясняет, почему Потрошитель молчал больше двух лет». Мило. Я уверен, что настоящему Потрошителю это понравилось. — Очень грубый способ заставить его действовать. Уилл моргает и снова складывает пустые руки на животе. — Это может сработать. Потрошитель, вероятно, проследил бы, что все знают, что его работу присвоили себе, — говорит Уилл. Ганнибал отводит взгляд от огня, потрескивающего в другом конце комнаты. — Ты ведь говорил с Гидеоном, верно? Твои мысли? — В нем нет и следа артистизма. И сильная склонность к эпатажу, — говорит Ганнибал ровным и спокойным тоном. С таким же успехом это могла быть насмешка. Уилл фыркает, покоренный. Он тянется к руке Ганнибала, подносит ее к губам, чтобы поцеловать тыльную сторону пальцев, немного успокаивая. Не стоит ждать ничего хорошего от угрюмого Ганнибала. — Фонг сказала мне… это ночная дежурная медсестра… она сказала мне, что кто-то приходил сюда искать тебя, — говорит он, удерживая руку Ганнибала между своими ладонями, прижатыми к груди. — Его не пустили, и он рыскал по парковке, пока они не пригрозили вызвать полицию. — Вероятно, она имела в виду Франклина. В последнее время он ходит за мной по пятам. — Мистер Девять Перенаправлений? — Он самый. Уилл моргает. Он наклоняется вперед и постукивает кончиком ручки по столу в кабинете, вытягивая ноги под столом. — Я начинаю понимать, почему так много психиатров отказались от него, — он засовывает ручку за ухо и выхватывает из стопок черных блокнотов, аккуратно разложенных на столе, заметки о мистере Девять Перенаправлений — заметки о пациенте Ганнибала. Он открывает их на случайной странице. Пусто. Он переворачивает еще несколько страниц. Все пустые. Ганнибал ухмыляется ему, сидя в одном из кресел. — Ты когда-нибудь слышал о клятве Гиппократа, мой дорогой? Уилл бросает Ганнибалу ручку, которую тот легко ловит. — Сегодня я претендую на нахальство, не так ли? — Мои извинения. Возвращаю тебе это право. — Ты прощен, — Уилл закрывает бесполезные записи и кладет их обратно к другим таким же бесполезным журналам. Ганнибал встает с кресла и подходит к камину. Уилл поворачивается в кресле, чтобы держать его в поле зрения. Свет мерцающего пламени смягчает острые углы его лица, заставляет тени от бледных ресниц плясать на скулах. Уилл откидывается в кресле, наслаждаясь видом. — Похоже, отношения врача и пациента его не устраивают. Уилл фыркает: — Мне стоит волноваться? — Друзья, Уилл. Он хочет быть другом. — Ммм. Он уже попросил твой личный номер? Ну, знаешь, для звонков на дом. — Уильям. Когда Уиллу не удается сдержать смешок, Ганнибал бросает на него возмущенный взгляд, вздернув подбородок и сжав губы в тонкую линию. — Прости, прости, — Уилл моргает, и мягкое свечение камина сменяется на тусклое освещение больничной палаты. Решив, что сегодня он уже достаточно помучил его, Уилл снова тянется к руке Ганнибала, целует ее и прижимается носом к его ладони. Ганнибал заметно — во всяком случае, для Уилла — успокаивается под его нежными прикосновениями, твёрдая линия его плеч медленно расслабляется. — Преследование занимает довольно высокое место по шкале грубости, — говорит Уилл, отпуская его руку. — Пока он не втягивает меня в разговор в неподходящее время, это не должно быть проблемой. — А что произойдет, если это случится? — Мы что-нибудь придумаем. Уилл цокает: — Ты что-нибудь придумаешь. Мой мозг в огне, помнишь? Я не в порядке. — Они все позволили бы себе не согласиться, — Ганнибал склоняет подбородок к стопкам журналов, аккуратно сложенным на столе под горой цветов. — Но, как я понимаю, ты даёшь мне карт-бланш. — Используй его с умом. — Когда кошки нет дома… — Осторожнее с этим, — Уилл поднимает руку, прижимает кончик пальца к узлу галстука Ганнибала и чувствует, как тот слегка шевелится, когда Ганнибал сглатывает. — Не заставляй меня надевать на тебя ошейник. — Разве тебе это не понравится? Уилл обхватывает пальцами галстук, прямо под узлом, и позволяет своей руке скользить по мягкому материалу, не оказывая никакого давления, пока не доходит до самого конца. После он усиливает свою хватку и делает короткий рывок. — Разве тебе это не понравится?***
— Слишком много зеркальных нейронов, — Фредерик откидывается на спинку стула и складывает руки на коленях. Он смотрит на свои наручные часы. Прошло всего несколько минут с тех пор, как Алана вышла из офиса, чтобы взять интервью у Гидеона. — Они должны были помочь нам пообщаться и уйти, но, похоже, он держался за свои. Что затрудняет общение. — Легкая форма эхопраксии, — говорит Ганнибал. — Вы ведь с ним разговаривали, верно? У него есть привычка перенимать вашу манеру речи? — Иногда. Особенно во время интенсивных бесед. Фредерик вздрагивает на своем месте, когда глубокий стон эхом отдается во всем здании. Он поднимает взгляд к потолку, когда выключается электричество и включается аварийное освещение. Ганнибал встает со своего места, направляясь к двери, и Фредерик следует его примеру. Снаружи офиса группа охранников больницы бежит по темному коридору, их силуэты освещены аварийными огнями. Ганнибал тоже идет по коридору, следуя за охранниками. Фредерик наблюдает за ним, пока тот не сворачивает за угол и не исчезает из поля зрения, а потом возвращается в свой кабинет и закрывает за собой дверь.***
— Отойдите от нее. А теперь назад. Алана спокойно ждет, когда дверь камеры снова откроется, и охрана, окружившая ее, войдет внутрь, направив оружие на Гидеона. — Обернитесь. Сцепите пальцы за головой. Она наблюдает, как Гидеон отходит от нее и поднимает руки, заложив их за голову, как было велено. Охранники хватают его и выводят ее за пределы камеры, где Ганнибал ждет позади группы охраны больницы. — Электричество отключилось, и все камеры открылись. Он притянул меня к себе, чтобы защитить от других пациентов, — объясняет она, прежде чем он успевает спросить. Посмотрев в конец коридора, она увидела, как другие охранники заталкивают последних пациентов обратно в камеры и закрывают двери. — А настоящий Чесапикский Потрошитель так бы поступил? — Может быть. Они оба поднимают глаза, когда свет снова мигает, и лампочка над каждой дверью камеры снова переходит с красного на зеленый.***
После встречи с Джеком Кроуфордом Фредди направляется к лекционному залу доктора Лектера — или, скорее, его мужа — вместо того, чтобы покинуть здание. Она назначила встречу так, чтобы успеть к концу лекции. Через пару минут блуждания по лабиринту коридоров она находит нужный класс и терпеливо ждет возле открытой двери окончания презентации, прислонившись к стене. Через несколько минут первые студенты начинают покидать зал. Некоторые из них посылают ей любопытные взгляды, на которые она отвечает очаровательными улыбками. Как только последние ученики выходят, она входит в тускло освещенную комнату. Лектер прячет свои записи в портфель, отвернувшись от нее. — Мисс Лаундс, — говорит он, на мгновение оглядываясь через плечо. — Чему я обязан таким удовольствием? — Добрый день, доктор Лектер. У меня была встреча с агентом Кроуфордом, и я подумала, что могу спросить о Вашем муже, пока я здесь. Его портфель щелкает, когда он закрывает его, и он поворачивается на каблуках. — Кажется, Вы видели его пару дней назад. Попалась. Фредди не позволяет удивлению отразиться на ее лице, сохраняя вежливую улыбку. Вероятно, её сдала та самая молодая медсестра из ночной смены. Бедняжке следовало бы научиться держать язык за зубами. Ужасные вещи случаются с маленькими существами, которые не могут держать язык за зубами. Например, директор больницы, на которого они работают, может узнать о ночных мероприятиях, за которую они получают неплохую плату. Лектер кладет пальто на сгиб руки и берет портфель. — Идемте? — легким движением руки он указывает на маленький коридор, ведущий из зала. Они выходят вместе. — Как мило с Вашей стороны оказаться в его шкуре, — говорит она, ожидая, пока он закроет за ними дверь, и затем следует за ним к выходу из здания. — Переняли часть его лекций, заменили его в работе над делами. — Я консультировал ФБР до того, как Уилла госпитализировали… — Да, конечно. И посмотрите, как удачно закрылись эти дела. — Я бы счел закрытие дела Сорокопута успешным. — Оставили молодую девушку сиротой. — И остановили убийцу. — Я уверена, что Эбигейл Хоббс благодарна за то, что ее имя теперь ассоциируется с «дочерью серийного убийцы и каннибала»… Свернув за угол, они едва не сталкиваются с человеком — стажером, судя по его рубашке, — и Лектер хватает его за плечо, прежде чем он успевает упасть. Фредди узнает в нем одного из студентов, которых она видела выходящими из лекционного зала несколько минут назад. Стажер рассыпается в извинениях, на что Лектер улыбается, прежде чем они оба продолжают свой путь, вежливо, но коротко отпуская мужчину. — С этим ничего не поделаешь, вскоре шум утихнет. Люди в конце концов забудут о Сорокопуте, — Лектер ускоряет шаг, вероятно, желая поскорее добраться до своей машины и избавиться от нее, и ей приходится почти бежать за ним, чтобы не отстать от его длинных шагов, ее каблуки резко стучат по полу. Чем ближе они к выходу, тем больше народу в коридорах. Большинство, видимо, направляется в кафетерий. Уже почти половина второго, вполне подходящее время для обеденного перерыва. — Ей нужно, чтобы люди знали правду о том, что произошло сейчас. — Пересмотр травмы действительно может иметь большую терапевтическую ценность. — Она отказывается издавать книгу без вашего согласия, — это недавнее событие стало неожиданностью для Фредди, когда она пошла навестить Эбигейл на прошлой неделе. До сих пор Эбигейл лишь смутно сомневалась, стоит ли публиковать эту книгу, и уж точно не была столь непреклонна в том, чтобы получить одобрение Грэма и Лектера. И она замолкает всякий раз, когда Фредди спрашивает о причинах этой внезапной перемены. — Она знает, как мы ценим нашу частную жизнь. Фредди скептически выгибает брови. — Она передумала сразу после того, как вы отвезли ее домой, — выйдя из здания, они пробираются через поле с учениками. Мимо них пробегают несколько групп стажеров, все в одинаковых спортивных костюмах. Некоторые из них приветственно кивают в сторону Лектера. — Если я правильно помню, Ваш муж повредил руку сразу после того, как вы вернулись из Миннесоты. — Правильно. — Какое совпадение, что он получил травму именно тогда, когда Эбигейл решила, что ей абсолютно необходимо ваше согласие. — Если Вам действительно необходимо знать, он повредил руку, когда потрошил рыбу. Небольшая неудача, которая может случиться с любым рыбаком. Наверняка Вы уже знаете о его любимом времяпрепровождении? — говорит он с оттенком обвинения в голосе. Она одаривает его легкой улыбкой, ничуть не смущенная тем, что ее разоблачили. Как журналист она лишь выполняет свою работу. А любопытство — это основа ее работы. Конечно, она должна была выяснить, почему Эбигейл так внезапно передумала. И найти то, что скрывают Грэм и Лектер. Лектер останавливается и поворачивается к ней лицом. — Приятно было побеседовать с Вами, мисс Лаундс, но, боюсь, нам придется отложить этот разговор до другого раза, — говорит он очень вежливо. — Полагаю, мы еще не пригласили Вас на ужин. Хотя это тоже придется отложить, учитывая нынешние обстоятельства. — Конечно, спешить некуда. Желаю Вашему мужу скорейшего выздоровления, — говорит она, вежливо улыбаясь.***
— А чем занималась Мириам Ласс? — Медицинскими документами. Она подумала, что если Потрошитель был хирургом, то он мог лечить одну из своих жертв, — Беверли засовывает руки в куртку, чтобы согреть их, пока они идут к заброшенному зданию. Несколько агентов уже здесь, большинство из них либо делают телефонные звонки возле внедорожников, либо исследуют местность, образуя небольшие группы у входа. — Они повторили её шаги, — говорит доктор Лектер. Беверли слегка пожимает плечами. — Те, что смогли найти. Она совершила прыжок, который они не могли объяснить. Очень похоже на Уилла, — увидев их, Джек отходит от двери здания, чтобы встретить. — Каждый хирург, вступивший в контакт с жертвой Потрошителя, прошел тщательную проверку и в настоящее время находится под наблюдением, — если подумать, доктор Лектер мог слышать об этом от своих коллег из Университета Джонса Хопкинса. — Включая Доктора Гидеона. — Доктора Гидеона не было в моей спальне. Чесапикский Потрошитель был, — говорит Джек, когда они подходят к нему. Он достает телефон из кармана пальто. — Последний звонок позволил выяснить то, что не смогли другие. Номер телефона, — он нажимает кнопку вызова.***
Ганнибал находит Уилла в потоке. Он знает, что Уилл чувствует его, но тот по-прежнему не отводит взгляда, решительно устремленного в поток, подбородок опущен, чтобы спрятать лицо в тени фуражки. Ганнибал остается на берегу, вход запрещен. Он моргает, входит в палату и с тихим щелчком закрывает дверь. Он выходит на середину комнаты, изучает фигуру Уилла, сидящего за столом, и напряженную линию его плеч. Он не замечает присутствия Ганнибала, не сводя глаз с окна. Сквозь щель между тонкими занавесками почти ничего не видно, сад в этот поздний час пуст. Тишина в комнате нарушается только тихим стуком дождя по оконному стеклу и тихим постукиванием указательного пальца Уилла по деревянному столу. Ганнибал подходит ближе, и глаза Уилла вспыхивают, блеск холодной ярости окутывает яркую синеву. Ганнибал останавливается, и Уилл снова сосредотачивается на окне. Ганнибал наблюдает, как медленно поднимаются и опускаются плечи Уилла, пока он дышит, и ждет, когда напряженная линия его челюсти расслабится. Всего на дюйм. — Алана приходила к тебе сегодня? — Нет. Беверли, — голос Уилла так же холоден, как и его поведение, и от него по спине Ганнибала пробегает неприятная дрожь. — Мисс Катц. — Она рассказала мне, что произошло в обсерватории. Пальцы Ганнибала дергаются, сжимая пиджак, висящий на сгибе руки. Он не отвечает. Он ожидал гнева Уилла. В комнате повисает тяжелое напряжение, рука прижата к шее Ганнибала, готовая в любой момент сломать ее. Каждая секунда, каждая капля дождя, умирающая на стекле, — это еще одна игла в затылке. Ганнибал игнорирует это чувство, сосредоточившись на Уилле, склонившемся над столом. Уилл знает, как носить боль с достоинством. В его шрамах скрыта гордость, и триумф в их историях. И на все, что они разделяют, время наложило патину нежности. С другой стороны, болезнь ему не к лицу. Усталость делает его хрупким, придаёт его коже тонкость и болезненную бледность. Его тело кажется намного меньше в халате, свободно обернутом вокруг его плеч. Он больше не теряет вес, но ему еще предстоит восстановить то, что он уже потерял. Под глазами глубокие тени, кожа туго обтягивает скулы. Тёплый запах надежды так и не смог скрыть запах поражения, распространяющийся по его коже. Однако гнев. Гнев прекрасно ему подходит. Он возвышает его цвет лица, обостряет остроту его взгляда. Он источает запах горящих благовоний. Гнев Уилла — это зверь, свирепый, великолепный, никогда не приручаемый и никогда не ослабевающий. Ганнибал почти слышит мысли, ревущие в голове Уилла, видит, как они пляшут в огне его глаз. — Я не думал, что ты так низко опустишься, — говорит Уилл, нарушая тишину комнаты. Ганнибал выгибает бровь, вырванный из своих размышлений. Он слегка выпрямляет спину, высоко поднимает подбородок. — Опущусь? Если я когда-нибудь опущусь, Уилл, обещаю, ты узнаешь об этом. — Ты, должно быть, считаешь себя самым умным, — Уилл впивается глазами в Ганнибала, отодвигается от стола, чтобы откинуться на спинку стула, поднимает подбородок, зеркально отражая движения Ганнибала. — И все же ты здесь, танцуешь прямо в его ладони. — И он все еще не может взять верх, — Ганнибал играл в эту игру снова и снова, и до сих пор всегда выходил победителем. Уилл прищуривает глаза, не пытаясь скрыть обвинение во взгляде. — Ты не должен был впутывать ее. Ты не должен был быть таким… нетерпеливым. Он ведь не груб с тобой, правда? — Он груб с тобой. — Он груб со всеми, кто работает под его началом. — Это повод оправдать его поведение? — Если бы у тебя была хоть капля уважения ко мне, ты бы перестал пытаться сражаться в моих битвах. Для того, кто гордится своей самодисциплиной, ты слишком импульсивен. Ганнибал стискивает зубы от оскорбления, но прощает ему эту снисходительность. Он может не сожалеть о своих действиях, но он знает, что заслуживает гнева Уилла. — Пожалуйста, можешь не обращать внимания на его оскорбительное поведение. Но я не буду. — Оскорбительное поведение, — эхом отзывается Уилл, мило улыбаясь, но в его тоне нет иронии. — Как великодушно с твоей стороны защищать мою честь. — Он переступил твои границы, пренебрег твоим здоровьем. Он все время давил на тебя перед лицом вопиющих симптомов. Ты бы подождал, пока он сломает тебя? Фасад рушится. Глаза темнеют. Уилл с отвращением прищелкивает языком, на мгновение отводит взгляд, губы растягиваются в оскале. — Твое лицемерие не знает границ, не так ли? Ты сломал меня. Дважды. И я восстановил себя с нуля. Каждый. Гребаный. Раз, — он сжимает губы, резко вдыхает, сдерживая гнев. — Разве не поэтому ты выбрал меня? Маленькая чашка, которая сможет собраться, сколько бы раз ты ее не разбил. Прежде чем он успевает взять себя в руки, пальцы Ганнибала судорожно дергаются и машинально тянутся к спрятанному в рукаве скальпелю. Это не ускользает от пристального внимания Уилла. Его взгляд метнулся к руке Ганнибала, прежде чем снова впиться в его сверкающий от ярости взгляд, теперь уже совершенное отражение его собственного. Уилл издает сухой смешок, в глазах вспыхивает злоба: — Забери ее, любимый. Забери мою жизнь. Она твоя. Она была твоей с тех пор, как ты надел кольцо мне на палец. Прекрасный поводок для моего «прекрасного разума», — он выплевывает два последних слова, они едва ли громче шепота, но все же громко звенят в тишине комнаты. Ганнибал сжимает губы в тонкую линию. Жаль, что после всех этих лет Уилл все еще презирает свой необыкновенный дар. — Оружие не нуждается в поводке, не так ли? — Я не был настолько глуп, чтобы запереться безоружным в логове зверя. — Милый, очаровательный ягненочек, — хмыкает Ганнибал, его тон обманчиво мягок. — Под твоей безгрешной шкурой скрывается самый жестокий зверь. У тебя не было ни малейших угрызений совести, когда я осмелился сдаться. Сколько еще жертв я должен принести, чтобы умилостивить твой гнев? — Сколько еще жертв я должен принести? — Уилл язвительно огрызается в ответ. — Ничто и никогда не утолит твоего аппетита. Ты сорвешь плоть с моих костей и все еще будешь жаждать костного мозга. Ты хочешь, чтобы я поверил, что это, — он указал на пространство между ними, — что-то значит для тебя, когда ты разрушаешь все, что мы строим. Если ты хочешь, чтобы это прекратилось, то сделай так, чтобы это прекратилось. А еще лучше, просто иди в гребаное здание суда. С меня хватит твоего сомнительного сострадания. Ни один из нас не сможет пережить разделение. — Ты всегда самый мудрый из нас двоих, не так ли? Самый здравомыслящий и самый добродетельный. Я могу только представить, какое огромное удовлетворение тебе приносит мысль, что ты единственный, кто держит нас вместе, единственный, кто сохраняет нас на свободе. Сколько моральных оснований у тебя на меня? Из тебя получится прекрасный мученик, Уильям. — И тебе, конечно, нравится воображать себя моим милостивым палачом. Разве ты не знаешь, что это невежливо — играть с едой? — Уилл ухмыляется, когда Ганнибал не успевает скрыть мгновенного сужения глаз. Злобное ликование исчезает с его следующими словами, сменяясь праведным гневом. — Я устал бороться с твоими играми и обманом. Как я могу доверять тебе, если ты даже не можешь быть честным со мной? Ганнибал скорее чувствует, чем слышит, как скрежещут его собственные зубы, когда его челюсти сжимаются в попытке сдержать гнев, угрожающий разорвать его внутренности. Когда ярость не утихает, он заставляет челюсть разжаться. — Ты бы лучше всех подошел для проповеди честности, не так ли? — говорит он низким и хриплым голосом, пронизанным жестокими обещаниями. — Напомни мне, мой дорогой, кто из нас постоянно пытается убедить себя в том, что он хороший человек. Уилл втягивает воздух при этих словах. Ганнибал ждет ответа, которого, как он знает, он не услышит. Глаза Уилла наполняются слезами, прекрасными в своей боли, их блеск сменяется блеском гнева. Пелена холода, окутывающая взгляд Уилла, возвращает Ганнибала в то время, когда они были всего лишь «офицером Грэмом» и «доктором Лектером» друг для друга. Уилл открывает рот. Не говорит ни слова. Он сглатывает. Резкий щелчок нарушает тишину комнаты. Его губы дрожат, когда он вновь пытается заговорить. — Убирайся, — шепчет он. Их глаза встречаются в последний раз. Ганнибал поворачивается на каблуках.