Так не бывает

Он стоит на коленях в кабинете старшего брата. Сам встал, как только вошел и увидел лицо. Давно так не стоял, несколько лет. — Что с тобой сделать? — Что угодно. — А поможет? — Я уже все понял. Правда, — покаянно вздыхает он. — Тогда перечисли, что ты сделал не так. — Все. — По порядку. — Таскал с собой оружие. Неважно, что разряженное. Подставился под камеры где-то, наверное. — И все? Не все, но стыдно говорить. — Нельзя было так… Ни с кем. — Я думал, мы пережили самое худшее, когда ты поджег клуб. Не клуб, а туалет в клубе, и никто не пострадал, но не спорить же. — Мне поставить наконец камеры в твоей квартире, чтобы знать, когда пора будет прятать тела? — Я с ним ничего не сделал. Правда, — нарочно надел рубашку с длинным рукавом, лишь бы брат не заметил содранные запястья и то, что даже пошевелить руками больно. — Не трахал. Не мешал уйти. Проверь, жив-здоров, ты же можешь узнать, где он сейчас. И, может быть, пока старший брат выясняет, он тоже узнает хоть что-то. Вслух спросить не сможет. — С тем, кто тебе дал адрес, я тоже поговорю. — Он же не знал, зачем… — Будет знать. Ты закончил, или еще подсказать? — Подставил… мог подставить… тебя. -Ты представляешь себе, какой будет шум, если в полицию попадет заявление? Сяо Чжань не знает, кто он, но дело не в этом. — Не напишет. Точно, — он не знает, почему так уверен, но не сомневается. — Или мне все-таки проверить и поговорить? — Не надо. Не будет шума. Стоит он долго, колени болят. Руки болят тоже. И плечи. И голова, и сердце, хоть ложись носом в пол. — В нашей семье так не делают. — Я понял. Я все понял, старший брат. — Иди отсюда, и чтобы из дома не выходил. — Из моего дома, — добавляет старший брат, когда он уже в дверях. Он сидит дома, как сказано. Даже на скейте только во дворе катается. Игры, фильмы, музыка, книги. Он умеет читать, хотя многие думают, что нет. На самом деле — любит. Ведет себя очень-очень хорошо. Но старший брат все равно еще сердится. Интернет не перекрыл, и на том спасибо. Можно сталкерить фотки. Приглядываться, так упал свет или плохо замазаны круги под глазами. Померещился ли под часами красный след. У него все еще не зажили. Хорошо, что старший брат к себе не пускает и не замечает, что он все время в рубашке или футболке с рукавом. Надо браслеты какие-то заказать. Если старший брат узнает — будет ржать на весь Гонконг. А потом скажет, что сам виноват. А он не привык, чтобы над ним ржали. Чтобы отказывали — тоже. Тем более, чтобы приковывали. Чувство, как будто поимели. Хотя ничего такого не было. В первый раз такое чувство. Паршивое. Скучно. Хочется кататься, хочется в студию, подышать воздухом за пределами двора. Волосы перекрасить, что ли, в очередной раз? Давно так не делал. Брат не запретит, он вообще ничего не запрещает — ни волосы, ни серьги, ни любую одежду, ни танцы, рэп или байк. Только предупреждает заранее, когда надо вернуть естественный цвет и вид и влезть в костюм. Иногда надо. Кого-то похищать брат ему не запрещал, кстати. Но это то, что должен был сам понимать. С воздухом впитать. Правильно старший брат его держит подальше от дел. В их семье так не делают. У их семьи есть репутация. Только по серьезному поводу и если очень-очень надо. Для старшего брата повод — несерьезный. А для него? Две недели. Вторая — жутко длинная. Каждый день как месяц. Брат наконец зовет к себе ужинать. — Завтра можешь ехать к домой. — Хорошо. — И по барам меньше болтайся. — Хорошо, — по барам и не хочется. Очень хочется еще раз увидеть не на экране. Доказать, что он не такой дебил, как выглядит. Сильнее всего хочется, сильнее любых запретов. Если брат узнает… — Старший брат. — Что? — Я хочу извиниться. — Извиняйся. — Прости, что заставил тебя беспокоиться. И я… еще хочу извиниться. — Так в чем проблема? Напиши. — Это не то. — Извиниться можно где угодно и когда угодно. Или ты все-таки так человека затрахал, что теперь близко не подпустит? Когда брат шутит, это хорошо. Если не над ним. Тем более если вспомнить, как все вышло. Лучше не вспоминать. — Я хочу еще что-нибудь сделать. Хорошее. Брат смотрит долго. — А что ты хочешь? — Не знаю, — знает только, что забрал бы к себе, целиком, только себе. — Хочешь порадовать — подари что-то. Нет идей? Отпуск ему подари, бестолочь. — Как?! — Я позвоню куда надо. Место отдохнуть сам выбери. — Спасибо! — Только по-человечески. — Я понял. Правда. — Пистолет оставь. — Старший брат, я правда все понял. — Иди, горе. — Старший брат… — Ну что еще? — А у тебя когда в последний раз отпуск был? Брат смеется и кивает: — Иди, пока я не передумал. Заново адрес никто не даст. Остается надеяться, что Сяо Чжань не разлюбил то кафе раз и навсегда. И что на машину поблизости внимания не обратит. — Тихо, не поворачивайся. Пойдем, — почти вплотную, самому страшно, в прошлый раз так не было. В прошлый раз все казалось легко и быстро. — Блядь, — Сяо Чжань дергается. — Опять ты? Убери ствол, он у тебя все равно не заряжен. — Заряжен, — он обходит лицом к лицу и показывает пистолет. Нажимает спусковой крючок. Детская игрушка, тарахтит, мигает огоньками. — Что тебе опять надо? У меня проект через час. — На ночь глядя? — У меня работа. В отличие от тебя, видимо. — У тебя отпуск. Проверь телефон. Проверь, правда. Сяо Чжань смотрит недоверчиво, но все-таки лезет в карман. Открывает сообщения, читает долго, очень долго. Отходит и набирает номер. Он ждет. — Это ты сделал? — Старший брат. Тебе сегодня никуда не надо, и завтра тоже, всю неделю. Серьезно. Пойдем, то есть поедем? Я не дебил, правда, я… Все будет хорошо, честное слово. Поедем? — А если не поеду? Он молчит. Машина рядом, за руку… Нельзя. Обещал по-человечески. Хочет по-человечески. Сяо Чжань смотрит на него и смеется. — Поедем. Сяо Чжань смотрит в окно и молчит. Он не знает, что сказать, и боится, что что-то пойдет не так. Сяо Чжань поднимает брови, увидев самолет. Небольшой, зачем ему большой. — Далеко? — Хайнань. Точнее, рядом. Подойдет? — Подойдет, — Сяо Чжань наконец-то улыбается. Дом небольшой. Три этажа, ему хватает, брату тоже. Зато длинный, все есть. Скоро стемнеет, но пока закат, море тихое, солнце почти село. Ветер в лицо теплый, мягкий, не то что в Гонконге. Сяо Чжань смотрит. Не на дом — на море и небо. С таким лицом, что он готов снова встать перед братом на колени и кланяться — благодарить. — И куда? — Сяо Чжань поворачивается. — Туда. — Как тебя зовут хоть? — все-таки такой улыбки ни у кого больше нет. Ни в Китае, ни во всем мире. — Ван Ибо. — А это твой или брата? — Наш. Они идут к дому по дорожке среди песка. Медленно, Сяо Чжань то и дело останавливается и смотрит по сторонам. Он тоже останавливается, потому что охуенно так идти вместе. Хотя бы так. Просто разговаривать. Это же по-человечески? — А твой старший брат? Он называет компанию — основную. Все знают, что она — их. Даже Сяо Чжань должен знать. Сяо Чжань присвистывает и смеется. — А ты сам кто? — А я просто так. Сам по себе. — Так не бывает. — Я же есть, — он небрежно встряхивает головой. Это всем нравится. — Старший брат говорит, я мелкий еще. И дурак. — Тебе же не шестнадцать. — Двадцать один. Старший брат говорит, по уму выше средней школы не вырос. — Он тебя хорошо знает, — Сяо Чжань улыбается. Дом совсем близко, и он останавливается. На воздухе говорить легче. — Он был очень недоволен. У нас так не делают. И я так никогда… Извини. Пойдем? — А почему ты меня не боишься? Он столько узнал про Сяо Чжаня, пока собирался ехать. Очень хотел, чтобы ему тут понравилось, чтобы было удобно. Мало ли, он вот сам тесноту не любит, а кому-то неуютно в большом пространстве. Так что он очень старался. Но все всё равно не узнаешь, поэтому пока они едят — смотрит во все глаза. — А тебя кто-то боится? — Иногда. На самом деле именно его — не очень. Если боятся, то из-за брата, конечно. Его самого — только дебилы. Ему не надо, конечно, чтобы боялись. Чтобы Сяо Чжань боялся — точно не надо. Но интересно же? — После прошлого раза… Я думал, ты не согласишься. С лица Сяо Чжаня сбегает улыбка. — Тебе не понять. — Опять выше средней школы? — Не в этом дело. — А в чем? — Ты в брата такой настырный? — Сяо Чжань усмехается. — В себя. — Лучше один фанат, хоть и ненормальный, — короткий смех, — чем толпа. Вместе с толпой менеджеров. Он обдумывает. Звучит немного обидно. — Я не фанат. Сяо Чжань выразительно поднимает брови. Фанатов — толпа. А он не как все. Это точно. — Ладно. А в прошлый раз? Ты же мне мог просто в зубы дать, чтоб заткнулся, а не целовать, — он хмурится и смотрит из-под челки в упор. — Скованному в зубы? — Сяо Чжань смотрит на него, как старший брат, если он скажет что-то не то. — Все-таки понравилось, да? — он ухмыляется. — Ты убедительный. — И все? — Красивый. Все-таки обидно. «Красивый», как с фанаткой, переспать и свалить. Пусть он сам дурак — обидно не меньше. Он не привык, чтобы с ним — так. — И часто ты так с красивыми? Или мне так повезло? Сяо Чжань встает, он вскакивает следом. Сяо Чжань выше. Глаза в глаза, почти что носом к носу. Сяо Чжань не улыбается, совсем. — А ты мне хоть какие-то еще варианты оставил? Он замолкает не столько от слов, услышанных ухом, не мозгом — от интонации и выражения лица. На агрессию, словом или делом, он привык отвечать тем же. Всегда, без исключений, потому что выговоры старшего брата — другое. Сейчас не может. Не должен снова. Нельзя было так, как в прошлый раз. Он ведь ничего не знает про Сяо Чжаня. Ничего важного. Сколько у него было или есть таких… красивых? Кому он улыбается за экраном?! Он вжимает его в кресло, целует, шарит руками по телу, а ответа — ноль. Доходит не сразу, но быстро. — Тебе что, все равно?! — вообще никакой реакции, что за хрень?! — А тебе? Ему? Ему надо, ему хочется до дрожи, но чтобы Сяо Чжань сам целовал, как ночью, что ему, снова себя в наручники для этого заковать?! Дверь хлопает за спиной, останавливается он только на нижней ступеньке лестницы. Уже темно. Впереди дышит море, ветер зябкий, но он стоит, только вздрагивает иногда. Курить хочется. Хотя он не курит, обещал брату несколько лет назад, и слово держит. Сяо Чжаню тоже обещал, что все будет нормально. Дебил полный, не умеет по-человечески, никогда не пробовал. Никогда не надо было уговаривать, всегда так давали. Как конфеты в детстве. За спиной шаги по песку. Останавливаются совсем рядом. — Катер на причале, — сквозь зубы. — Самолет ждет. Проваливай. «Прости». Это он потом напишет. — Ни в коем случае. — То есть?! — он разворачивается. — У меня отпуск, — Сяо Чжань что, правда смеется?! — Знаешь, сколько у меня отпуска не было? А тут вон какой пляж, и развлечения круче любых аниматоров. Если еще и выпить есть где… Ну охуеть. От удивления он даже на «круче аниматоров» не обижается. В баре тихо. Что он, сам себе коктейль не сделает? И Сяо Чжаню тоже. И почти темно, только у них лампа над столом. Сладкого не хочется, хочется горького, чтоб горло продрало. Чтобы продрало вообще. Просто джин-тоник, джина много, тоника мало. От стакана Сяо Чжаня пахнет мятой. — Тебе никогда не говорили «нельзя»? — Давно, — смеется он. — Это только старший брат может, но тоже не будет. Ты говорил, любые игрушки… Игрушки — ерунда. Я их никогда не любил. Он меня зато за комп играть пускал и показывал, как. И верхом ездить учил, потом на мотоцикле, и скейт, и все остальное тоже. Я только на пианино, как он, не научился. Сам не захотел. Сидеть на месте скучно, петь другое дело. Ну да, он хвастается. Но умеет же. — Так что старший брат заставить может, в школе заставлял уроки учить, а запрещать не будет. Я сам знаю, что можно, что нельзя. — Да? Он молчит. Сяо Чжань улыбается. — И что нельзя? Он встает, отходит к стойке. Возвращается с новым коктейлем, плюхается напротив. — Сейчас пойдем наверх, покажу стену с правилами, — отпивает большой глоток, не через трубочку, так, смеется. — Нет никакой стены. Он мне просто объяснял, пока я рос. Первое — семью подставлять нельзя. Все, что может семье навредить, нельзя. Потом — что старшим хамить нельзя. Потом про наркотики, табак, пить слишком много… — Слишком много, это сколько? — Я столько не пью. Сяо Чжань смотрит на пустые стаканы на столе. Он взгляд игнорирует. — За руль нельзя, если выпил. Хоть банку пива. Трахаться без резины… и… и насильно нельзя. С людьми как с вещами нельзя. Только если для важного дела. Мне нельзя, у меня дела нет. Старшего брата не слушаться нельзя. Это не правило. Просто он брат. — Все? — Кажется, — думать уже трудно. — И много из этого ты соблюдаешь? — Все. — Правда? — Почти. — Еще правило забыл, — он повышает голос от стойки. Проливает из бутылки мимо стакана, пальцы липкие. — Сдаваться и отступать нельзя. Идет обратно со стаканом, чуть не падает — скользит непонятно на чем, пролил раньше? Сяо Чжань ловит, возвращает в вертикальное положение. От его рук даже сквозь футболку тепло, так бы и держал, но Сяо Чжань отпускает. — Руку покажи? — Что? — Сяо Чжань протягивает ладонь. Он проводит пальцами по запястью, и руку не отдергивают. — У тебя уже не осталось. У меня вон, — поворачивает ладонь вверх, на запястье еще видна розовая полоска. Сяо Чжань усмехается. Он не знает, сколько из пустых стаканов — его. — Потому что ты красивый. Я ни на кого еще так не западал. Никогда. Я ведь тебя просто на экране увидел, и все. Хотел подойти, слова сказать не смог. Ты красивый, охуенный просто, не могу, хоть убей… Тупо вышло, я не так хотел, но ты такой… Извини. Я думал, старший брат меня убьет, так правда нельзя, и как я сегодня начал, нельзя, мне правда никто еще не отказывал. Извинишь? И целуешься охуенно, я все это время вспоминал, я бы еще так хоть сколько, хоть в наручниках. Может, Сяо Чжань его и не слушает. Он не знает — не смотрит в лицо, смотрит в стол. — Я же тебя не заставлял потом, ночью, ты же сам. Я хочу, чтобы ты тоже, только не знаю, как, что мне сделать, а? То ли лампа гаснет, то ли глаза закрываются. Досок стола уже не различить.