Так не бывает

Светло. Жарко. Щеку что-то давит. Давит угол подушки. Он в своей постели. Один, конечно. Голова болит. Что вчера было? Бар он помнит. Помнит Сяо Чжаня и стаканы. Что он вчера говорил? Он встает. Морщится и уходит в душ, не показываться же в таком виде. — Звонил глава. — Давно? — Час назад. Просил перезвонить, когда младший господин проснется. Телефон почему-то в туалете. Хорошо, что не утоплен. — Старший брат? — Проснулся? Все живы, тела прятать не надо? С некоторых пор семейные шутки слегка раздражают. Как будто брат сам хоть раз прятал, в его-то белых костюмах. — Все хорошо. — Что так тихо? — Голова болит, — зря сболтнул. — Опять вчера застрял в баре? — Да… На том конце вздох и молчание. — Обращайся с гостем как положено. Что он делает? — Спит. — Не вечным сном, надеюсь? — Старший брат! Он постоял под дверью, потом осторожно толкнул — не заперта. Заглянул, держась за косяк, как за ограничительную черту — Сяо Чжань спит, голое плечо из-под простыни, взлохмаченный затылок… Самое охуенное, что можно увидеть в жизни. Ничего не жалко, чтобы смотреть на это не тайком. Он так же тихо выметается из комнаты. Проснется — неудобно получится. Сяо Чжань спит. Спит и спит, как будто впал в летаргию. Сколько вообще можно спать? Он даже начинает беспокоиться, заглядывает еще раз в комнату, но Сяо Чжань лежит теперь лицом к двери, пришлось исчезнуть еще быстрее. Купаться, и то пойти не решается, чтобы не прокараулить. Сидит с соком на балконе, поджав колени. Не понимает, все хорошо или все ужасно. Сяо Чжань выходит в три часа. Нет, без пяти три. — Ничего себе ты поспать. Сяо Чжань только улыбается и садится в плетеное кресло. Он и вчера был красивый, а сейчас чуть-чуть щурится и улыбается во всю ширь. Как будто все еще сонный. Охуенное, нет, охуительное зрелище. — Там у тебя одежда в шкафу, должна быть на твой размер. Я же тебя без всего увез. Все новое, конечно. Считай, что я так извиняюсь. Что я вчера в баре говорил? — с одеждой тоже подсказал брат, как бы между делом. — Ничего особенного, — смеется Сяо Чжань. — Рассказывал про старшего брата. Про то, что любишь. — Про что? — Мотоцикл, скейт, петь. В основном все. — Угу. Есть будешь? Сяо Чжань завтракает, ну и что, что уже четыре. Он готов сидеть так вечно. Смотреть. Молчать — слов нет. Кажется, все плохо, он сейчас даже обнять его не решится. Вчера еще мог, сегодня нет. — Ты купался? — Сяо Чжань улыбается. — Угу, — зачем так сказал, непонятно. — Тогда я один схожу. Он смотрит сверху, как Сяо Чжань идет по пляжу, заходит в воду, плывет. Хочется сползти по перилам и взвыть. Вот так жить неделю? Сяо Чжань возвращается — мокрые волосы, счастливая улыбка, глаза блестят. Он ждет, пока тот подойдет ближе, встает навстречу. — Знаешь что… Или — да, или ты отдыхай свой отпуск, все, что захочешь, привезут, а я улетаю. Я так больше не могу. — А как можешь? Так? — Сяо Чжань делает шаг навстречу. Обнимает за пояс. Ощущение, как будто под ним обрушился балкон. Он поплыл, он всё, как будто русской водки выпил на спор, было такое. Намного круче, чем тогда ночью, он теперь видит Сяо Чжаня, может не просто тянуться к нему, а держать, и руку на затылок, и целовать, как еще тогда хотел. И Сяо Чжань сам, он не заставлял. Это круче всего. Руки уже не на поясе — на лопатках, потом в волосах, и по шее, и по его рукам… И если так продолжать, что-то случится либо прямо здесь, на балконе, либо за балконной дверью на полу, потому что там нет кровати. Никогда еще не надо было столько силы воли, как чтобы оторваться сейчас — нет, не получается, оторвался и снова, так и выдохнуть в губы: — Пойдем. За руку, по коридору, там дальше есть диван. Можно упасть вдвоем. У Сяо Чжаня соленая шея, плечи, он же только из моря. Губы уже нет, с них всю соль сцеловал, слизал. Теперь можно все, что тогда не успел, можно не лежать бревном, руки свободны, можно сразу все. Правда, не очень знает — как. Нет, знает, но глаза и руки-то привыкли к другому. К понятному. К девочкам. Губы, грудь, куда и как, все давно известно. Втайне даже думает, что у него, может, их было больше, чем у старшего брата, брату некогда. Все не так. И все — так, что лучше быть не может. На животе кожа тоже соленая. Охуеть. Сяо Чжань целует так же, как тогда, и не просто руку в штаны — теперь ничего не мешает, и он не мешает делать все, что Сяо Чжань хочет, губами, руками, он только за. Только дергается, когда пальцы пробегают по заднице и между, наверное, случайно, не намек?! — Никому не даешь? — Сяо Чжань смеется, лижет край уха, от смеха и слов бросает в жар до мокрого лба. Это вообще что… С девочкой он бы решил, что руками не считается, ну только если резины вдруг нет, например. Сейчас все считается. Если Сяо Чжань поцелует, и это считается. Может, он правда сошел с ума и никто не заметил, даже брат не заметил, а… А у Сяо Чжаня мокрые концы челки, и когда они оставляют на шее холодную черту, это все. Не хочется ничего говорить. Хочется жмуриться и лежать рядом. Только тело к диванной коже липнет. Нет, хорошо, что диван кожаный. Ему не стыдно, но так лучше. Губы к губам — мягко, медленно. — Живой? — Нет, — он смотрит сквозь ресницы, на концах, если чуть-чуть щуриться, дрожит разноцветный свет. — А что ты вообще хотел в тот раз-то, если… ? — Не знаю. Не успел подумать. Я уже два раза извинился, нет, больше, что ты ко мне пристал? — Это я к тебе пристал? — Сяо Чжань смеется, подсовывает руку под голову, вдвоем тесно, если не обняться. Теснее обняться. — Ты, — и целует сам, чтобы больше ничего не спросил. — Пойдем, я тебе дом покажу, — наверное, надо было с этого начинать. Вчера. Не после того, как поссорились, напились, хорошо, он напился, потрахались. Ну и ладно. — Там бар, ты вчера видел, рядом бильярд, старший брат любит, хочешь, потом сыграем. Там? Там ничего интересного, гостевые. Тут библиотека, нет, прохода насквозь нет, там кабинет брата, закрыто. Вот сюда еще можно, это его пианино, дальше без него нельзя. Что еще? Внизу еще бассейн, я в него почти не хожу, только если штормит, море лучше. А это главная комната. — Почему? — Моя, — он смеется, пинком открывая дверь. Он говорит и говорит, а сам смотрит на Сяо Чжаня. Нельзя быть настолько охуенным. Еще лучше, чем на экране — близко, живой, круче, чем фотка в увеличении. Лучше, чем ночью. Тогда Сяо Чжань не улыбался. Лучше даже, чем вчера, улыбка шире и ярче, может, в профайлах ошибка, Сяо Чжаню никак не может быть столько лет. — Похоже на твою квартиру, — Сяо Чжань смотрит по сторонам. Он обнимает, трогает губами щеку, другую, подбородок. — Я до сих пор удивляюсь, что ты настоящий. Я совсем маньяком выглядел, да? — Честно говоря, да. — Прости. — Ты уже говорил, — в ответ такое же касание губ. — Нестрашный ты, успокойся. Было заметно, когда начал трезветь. Он держит в объятиях и не хочет отпускать, но Сяо Чжань оглядывается. — А фотки мотоцикла ты везде вешаешь? — А ты их когда успел увидеть? — Когда ключ утром искал. — Ну хорош напоминать, а? — Расслабься, — Сяо Чжань смеется и проводит по спине, и от его пальцев — разбег мурашек. Часы до заката проходят как-то очень быстро. Они сидят на песке, просто сидят. Ему часто говорят, что у него есть все. Он думал, что у него есть всё. Теперь — действительно всё, он впервые не хочет больше ничего и никуда. Ну разве что, опираясь руками на песок позади, сдвинуться поближе и завести одну руку за спину Сяо Чжаня. Еще он за целые сутки ни разу не вспомнил про селфи. А закат красивый. Он фоткает закат, хочет снять их, но Сяо Чжань отодвигается. — Мне нельзя. — Почему?! — Контракт. — То есть? — Нельзя лишние фото в сети. Встречаться, кстати, тоже нельзя. Это всегда так. — Серьезно?! Сяо Чжань смеется, и он чувствует себя полным дебилом. Но он как-то об этом не думал. — Ну… я имел ввиду, это ж не проконтролируешь, если у тебя охраны нет. Что, и трахаться нельзя? — Встречаются, конечно. Тайно, пока фанаты не спалят. Фанатов нельзя расстраивать, — Сяо Чжань улыбается вроде бы весело, но царапает. — А как же… — Я не знаю, чем твой брат напугал менеджеров, — смех, — но спасибо ему. Сяо Чжань обводит рукой горизонт. Небо и правда как по заказу. — Старший брат не пугает, — дуется он. — Он просто разговаривать умеет. Нельзя так нельзя. Еще одно правило к тем, что есть. Он вообще-то хотел еще тут, на закате, потрахаться, но переживет. Из окна спальни тоже вид красивый. — А когда у тебя отпуск в последний раз был? — Давно. — У старшего брата тоже… Я даже не помню, когда. Он просто на день, ну на два-три, иногда из Гонконга уезжает. Сяо Чжань кивает с пониманием. Он косится на ладонь, лежащую на колене, и подсовывает под нее свою, переплетая пальцы. — Вставай, пойдем купаться. — Куда еще, — бурчит он в подушку, глаза слипаются, как будто только что закрыл. После пляжа они решили, что из спальни Сяо Чжаня тоже хороший вид, и до глубокой ночи… — Сколько времени? — Восемь. — Сколько?! Ты вообще нормальный?! Вчера до трех спал, сегодня в восемь утра! — Я и так долго ждал, пока ты проснешься. Внутренний будильник, привычка, — Сяо Чжань смеется и щекочет, а он отбрыкивается. — Ну что, пойдешь на море, или я один? — Пойду, — он хватается за его плечи и садится. Тихая, ласковая с утра вода освежает, хочется бегать, двигаться, танцевать. Он и бегает: бросается в Сяо Чжаня мелкими ракушками, а потом удирает от него. Резко останавливается, бросив взгляд на море. Сяо Чжань не смотрит и ловит его в объятия. — Поймал, — смеется он и неохотно освобождается. — Пусти, я оденусь. Видишь катер? — Вижу. — Это старшего брата. Довольно далеко, но видно, как фигура в белом сходит на причал, идет к ним не спеша. Это ж во сколько старший брат вылетел из Гонконга? Может, он опять пропустил все звонки? Но не передавали ведь ничего. Старший брат подходит и улыбается, как всегда, ни пылинки на костюме и туфлях. Он тоже так умеет, если очень надо, но обычно лень. Просто поправляет сейчас ворот футболки. Брат здоровается с Сяо Чжанем по-западному, подает руку. Не все на это реагируют нормально, но Сяо Чжань спокойно пожимает в ответ. — Господин Сяо, я прошу прощения, если мой младший брат доставил вам неприятности. — Думаю, мы с этим разобрались, — Сяо Чжань улыбается. Он тоже расплывается в абсолютно дебильной, наверно, улыбке. Не может не расплыться. — А ты надолго? — он идет к дому следом за братом, они все втроем идут, Сяо Чжань с другой стороны. Старший брат смотрит на него многозначительно. — Я не это имел ввиду, и нечего! — Ненадолго. В Гонконге совсем нечем дышать, искупаюсь и обратно вечером. Купаться старший брат не спешит — сперва втроем завтракают, время от времени переговариваются, плохо только, что нельзя взять Сяо Чжаня за руку, как вчера за ужином, или под столом тронуть за коленку. Потом кофе, брат поворачивается к нему и улыбается: — Я тебя попрошу все-таки найти и проверить твой телефон. Наверное, он у тебя очень далеко? Искать придется минут двадцать, не меньше. А то брат еще что-нибудь придумает. — Хорошо, — он все-таки дуется, встает и выходит. Останавливается за углом, слышит, как закрываются двери. Ждет еще. Через пару минут — звук открытых и закрытых снова дверей. Он фыркает: он что, настолько дурак, чтобы сразу прилипнуть ухом? Вот теперь можно подобраться ближе и слушать. — Господин Сяо, я редко вижу, чтобы мой младший брат так светился. Надеюсь, вы понимаете, почему я хотел поговорить с вами наедине? — Вполне. — Прошу вас не обижаться, если что-то в моих словах покажется слишком личным, и также прошу об ответной откровенности. Я ни в коем случае не хочу вас задеть, но он — мой единственный близкий родственник. Вы, наверное, считаете, что я его избаловал? — Честно говоря, да, — Сяо Чжань смеется. — Я хочу, чтобы он был счастлив, и у него было все, насколько я могу это обеспечить. Но я осознаю границы своих возможностей. Вы понимаете, о чем я? — Люди — не вещи, если это не касается дела? — Я вижу, он много успел наговорить. Кстати, что бы вы ни думали, он знает, о чем не стоит рассказывать даже в баре или постели. Да, именно так. И еще. Он мог привезти вас в любой дом на побережье, но привез сюда. — Как я должен это понимать? — Это наш дом. Не просто место, где можно отдохнуть. Наш. Случайных людей здесь не бывает. Он влюблен по уши, я вижу, но вы ведь нет? — К сожалению, нет. — Если я правильно понимаю, вы уже думали о том, чтобы уехать? — Да. Как раз перед вашим приездом. Все хорошо, нет, все замечательно, но потом будет больнее. — Простите мой вопрос, у вас есть личная жизнь? — У меня есть контракт. — Исчерпывающе. Раз уж мой брат и так много всего сказал, я скажу еще кое-что. Я знаю, что он повел себя неразумно поначалу, но, видимо, не настолько, чтобы вызвать вашу неприязнь. Он не умеет строить отношения. Мы оба не умеем, если на то пошло, и я впервые наблюдаю, как он хотя бы пытается это делать. Если у вас нет других увлечений, я прошу вас — именно прошу — дать ему шанс. Разумеется, это не значит обещать ему то, чего нет. — А если все равно ничего не получится, и вашему брату все-таки будет больно? — Это будет не ваша проблема и не ваша вина. Я не могу дать ему луну, например. Нет, полет на Луну, может быть, могу, если очень постараться, но поймать сетями лунный свет еще никто не смог. Я не могу сделать так, чтобы ему никогда не было больно, и надеюсь только быть рядом, если это случится. — Я вас услышал. Честно говоря, я ожидал, что на вашем месте… — Те семьи, которые воспринимают свое положение как вседозволенность, живут недолго. Наша семья существует очень давно. Мне было очень приятно с вами познакомиться, господин Сяо. И последнее, о чем я собирался вам сказать, — если вы захотите покинуть остров, то не должны зависеть в этом от моего брата. Возьмите мой номер телефона. Если ваши планы изменятся, позвоните, и вас отвезут туда, куда вы скажете. — Спасибо.