Так не бывает

Чжу Цзаньцзинь сидит рядом с Лю Хайкуанем, очень близко, колено в колено. Если наклониться, он сможет губами прикоснуться к его плечу, мысль об этом кружит голову одновременно соблазном и невозможностью. Четкие линии профиля рядом размыты полумраком, и он смотрит на них, а не на сцену, он на слух знает, что именно там происходит. Руки лежат на бортике ложи так близко, что почти соприкасаются, даже запах туалетной воды чувствуется. Как никогда близко. Лю Хайкуань этого не замечает, он поглощен происходящим на сцене. Чжу Цзаньцзинь не раз приглашал его на постановки, зная, что глава Лю классику знает и любит. Но еще ни за одной тот не следил так внимательно, как за этой репетицией. Ван Ибо не знает об их присутствии, но старается. Не просто старается попадать в ноты, слова и ритм, угрюмо поглядывая на режиссера в паузах, а играет, улыбается, без споров повторяет сложный момент. Чжу Цзаньцзинь рад бы приписать это себе или режиссерскому гению, но он знает чуть-чуть больше. Вечером в Гонконг возвращается Сяо Чжань, утром Ван Ибо опаздывает на репетицию, появляется сонный и счастливый и ведет себя просто идеально, справляясь наконец с тем, над чем бились несколько месяцев. Чжу Цзаньцзинь не верит в такие совпадения. И что ему, спрашивается, теперь делать? Для развлечения он подсчитывает, во сколько обойдется аренда господина Сяо до премьеры и на нее во имя всеобщего душевного спокойствия. Только в смету это вписать надо как-то иначе, представительские функции, что ли. Не то душевное спокойствие закончится сперва у господина Сяо, а потом — очень быстро — у Ван Ибо. А потом закончится он, Чжу Цзаньцзинь. Шутки шутками, Ван Ибо в хорошем настроении прекрасен настолько же, насколько невыносим в плохом. Чжу Цзаньцзинь не может возлагать все надежды только на милость Гуаньинь. — Мне кажется, хорошо, — Лю Хайкуань поворачивается к нему и улыбается, а Чжу Цзаньцзинь все-таки наклоняется к нему. Конечно, не для прикосновения, а чтобы их никто не услышал. — Сегодня — хорошо. — Сегодня? — Младший господин играет очень неровно. По настроению, — Чжу Цзаньцзинь горестно вздыхает и нисколько при этом не притворяется. Лю Хайкуань сам попросил провести его на репетицию тайно, значит, хочет знать правду. — Он же не знает, что я здесь? — Лю Хайкуань задумчиво касается подбородка. — Нет. — Не беспокойся, — Лю Хайкуань снова улыбается и кладет руку на бортик так же близко, пальцы почти соприкасаются. — Он соберется. Чжу Цзаньцзинь кивает, чтобы не подвел голос. А чтоб пальцы не дрогнули от желания накрыть ладонь своей — как бы в задумчивости постукивает по бортику. Лю Хайкуань не говорит того, в чем не уверен. Чжу Цзаньцзиню крайне любопытно, какими словами он будет вразумлять младшего брата. Лю Хайкуань прощается и так же незаметно уходит. Чжу Цзаньцзинь прикидывает, когда между репетициями будет выходной, когда Ван Ибо поедет к брату. Если, конечно, не соберется куда-нибудь еще. Неужели и график Сяо Чжаня теперь надо держать не в компьютере, а в голове? Слава Гуаньинь, Сяо Чжаня хотя бы не надо дополнительно охранять, пока никто не знает, что он как-то связан с семьей Лю. Чжу Цзаньцзинь не предупреждает актеров, чтобы не беспокоить, особенно французов, но охрана театра усилена. Охрана Ван Ибо — тоже. То, о чем предупреждал Лю Хайкуань, придет не как гром посреди ясного неба, такие вещи готовятся заранее и напоминают о себе постепенно сгущающимися тучами на горизонте. У Лю Хайкуаня мало действительно близких людей, зато все знают, как он относится к младшему брату. Чжу Цзаньцзинь молча поражается его выдержке: он на его месте давно приставил бы к Ван Ибо не только внешнюю охрану, а как минимум пару сопровождающих, а то и совсем запер бы в поместье на полгода. Правда, в таком случае поместью грозил бы взрыв изнутри. Восемь, почти девять лет назад Лю Хайкуань так и сделал — отправил младшего брата в безопасное место, а сам остался в городе. Тогда было не до уговоров. Чжу Цзаньцзиня тогда тоже отослали подальше — их мир трясло до основания, многие семьи тогда лишились и глав, и значительной части людей, до сих пор не все смогли войти в прежнюю силу. Чжу Цзаньцзинь долго думал потом, что было бы, если бы он стал главой тогда. Увы, официально он был в это время слишком молод. Несчастные два года, приписанные ему, точнее, отнятые от реального возраста, тогда играли роль. Но тогда отец вернулся, в отличие от предыдущих глав семьи Лю, семьи Ван и других. Кого Чжу Цзаньцзинь запер бы в безопасном месте до самой осени, так это самого Лю Хайкуаня. К счастью, глава Лю осторожен и охраной не пренебрегает. Чжу Цзаньцзинь в этих людях уверен настолько, насколько вообще можно быть уверенным в таких вещах, он начал к ним присматриваться и налаживать связи задолго до того, как стал главой. Удержался от соблазна попытаться выдвинуть «своего» во главу отдела безопасности или купить нынешнего. Резкие перемены опасны, а купленное ненадежно, он поэтому и с актерами работает не так, как принято, — они должны радоваться, что участвуют в этом проекте, что выходят на сцену. Он слушает записи с очередной закрытой встречи на очередном спектакле и колеблется. Традиции семьи появились не зря. Не знаешь, о чем идет речь, — не возникает соблазна повлиять на грядущие события. Он уже их частично нарушает, но вмешаться, обнаружить знание — пойти вопреки всех правил, своими руками похоронить репутацию семьи. Лю Хайкуань первым захочет похоронить за такое, но если речь зайдет о семье Лю, Чжу Цзаньцзинь не будет колебаться ни минуты. Ван Ичжоу — тоже не совсем чужой Лю Хайкуаню человек. Друг. К счастью, только друг. Но дело не только в этом, а в том, что все они в одной лодке, разве нет? Да, каждая семья столетиями пытается потихоньку отгрызть кусок чужого пирога, может быть, Чжу Цзаньцзинь что-то не понимает, он не впитал это с молоком матери, но он понимает другое: ослабить сейчас любую из семей — проделать брешь в невидимой стене, отделяющей их от материка. Предупреждать Ван Ичжоу нельзя. Говорить Лю Хайкуаню нельзя. Допустить падения семьи Ван нельзя. Загадка про волка, козла и капусту, одну лодку и бурлящую реку. Чжу Цзаньцзинь неплохо решал такие в школе. Запись из театра — звук без картинки, записи из дома главы Лю — наоборот, картинка без звука. Чжу Цзаньцзинь наловчился за столько времени читать по губам, главное, чтобы в кадре было лицо, а не затылок. Он видит, как вскидывается Ван Ибо, и почти уверен, о чем идет речь. Видит, как Ван Ибо сутулится, опускает голову, теперь даже по губам не разобрать, а Лю Хайкуань подходит и загораживает его собой. Кладет брату руку на плечо. Чжу Цзаньцзинь вздыхает и выключает. Чжу Цзаньцзинь очень жалеет, что Лю Хайкуань так и не поставил камеры в квартире младшего брата. Подробности личной жизни Ван Ибо ему не нужны, но хотелось бы понять, что произошло. Хорошо, что он открыл сообщения с фотографиями из клуба после того, как допил чай, а то вода успела бы выкипеть. Еще больше ему интересно, о чем говорил Лю Хайкуань с Сяо Чжанем рано утром, когда подвозил его домой. Увы, Лю Хайкуань следит за отсутствием незапланированной техники в машине, и только это останавливает от соблазна. Но очень хочется порой, вот как сейчас. До Нового года он еще успевает узнать, что Ван Ибо все-таки уехал в поместье, а Сяо Чжань — к родителям, оба выглядят вполне довольными жизнью. Как Ван Ибо это делает, какие счастливые знаки сошлись при его рождении? Новый Год Чжу Цзаньцзинь отмечает как положено. С госпожой Чжу и прочими родственниками, допущенными по такому поводу в дом. А через день едет в поместье. Самое время принести поздравления, выразить уважение и прочее, и прочее. Он знает, что увидит там, но и зная, замирает от восторга, когда видит в конце садовой дорожки высокую фигуру в длинном светлом одеянии. Новый Год — время традиций. Главная семья не так чтит их, как семья Чжу, но праздник встречает, как сто-двести лет назад, и если бы Чжу Цзаньцзинь не влюбился по уши давным-давно, то окончательно пропал бы сейчас. — Цзаньцзинь, вот и ты, — Лю Хайкуань улыбается, а Чжу Цзаньцзинь едва справляется с собой. Лю Хайкуаню слишком идет, он и так бессовестно красивый, а здесь, среди по-зимнему голых ветвей — как росчерк на вечернем небе — в такой одежде, стекающей с широких плеч, как поток… Явление небожителя, ради которого не надо много лет проводить на горе и совершать ритуалы. Достаточно иметь доступ в поместье, что, пожалуй, посложнее. Сегодня здесь много гостей, почти все, ктоможет, приезжают поздравить главу Лю от себя или от всей малой семьи. Далеко не все могут остаться на весь день или на несколько. Чжу Цзаньцзинь тихо гордится, что может и останется. Он здоровается с Ван Ибо и улыбается: тот сегодня тоже одет не хуже Лю Хайкуаня. Несколько лет назад глава Лю сделал младшему брату очередную поблажку, позволив праздновать в чем пожелает, хоть в шортах и футболке с безумными попугаями — Чжу Цзаньцзинь ее до сих пор не может забыть. Но сегодня даже Ван Ибо чинный и приличный, Чжу Цзаньцзинь поверил бы, если бы не знал его. И очень тихий. Молчит, не вмешивается в разговоры, где-то витает мыслями и порой улыбается невпопад. Лю Хайкуань временами поглядывает на него и улыбается краешками губ и иногда вздыхает, и Чжу Цзаньцзиню до зуда интересно, что все-таки происходит. Как жаль, что нельзя — можно, но неимоверно опасно — добавить несколько своих камер. Могло бы не быть и этих записей, если не помощь нужным людям в нужное время. Если бы не умение убеждать, что его просьба продиктована только заботой о безопасности главы. Может не быть снова, если сменятся люди и придется заводить дружбу заново. — Он ведь не наследник, — улыбался глава Лю, если кто-то из достаточно старших по возрасту пенял на неподобающее поведение младшего господина прежде. Наследник из Ван Ибо никакой, конечно, даже если бы он был родным, а не единокровным. Иногда Чжу Цзаньцзиню кажется, что все поблажки Лю Хайкуаня младшему — не только безусловная родственная любовь, но и молчаливый вызов. Как и несколько лет назад. Несколько лет подряд Лю Хайкуань отклонял переговоры о браке под предлогом возраста, а потом официально, по всем правилам усыновил дальнего родственника, оставшегося сиротой после того самого потрясения их мира. Чжу Цзаньцзинь хорошо помнит, как этот поступок объясняли и истолковывали так и сяк. Интересы концерна, однако, нарушены не были, Лю Хайкуань заключил помолвку теперь уже для приемного сына с такой же юной наследницей другой семьи, а причуды главы — бывали в Гонконге и похуже. «Маленький господин», которому не так далеко до совершеннолетия, заканчивает школу и оправдывает все возложенные на него надежды, завоевывая симпатии окружающих. Чжу Цзаньцзинь прячет ехидную усмешку: кроме одного человека. Ван Ибо с тех самых пор игнорирует «племянника», как только может, благо и в доме главы Лю, и в поместье пространства для этого достаточно, а потом дорастает до самостоятельной жизни. Но Новый год сводит носом к носу всех, и Чжу Цзаньцзинь не первый раз наблюдает, как в семейные праздники Ван Ибо будто в детство возвращается — прилипает к старшему брату и ревниво зыркает из-под челки. Или господин Сяо — великий заклинатель, или что-то происходит, потому что в этом году Ван Ибо будто забывает о стремлении караулить место ближайшего к главе Лю человека, то и дело уходя в себя. Чжу Цзаньцзинь хмурится. Что было бы, если бы отец в свое время решил вопрос наследования так же, не упираясь в прямое кровное родство? Лю Хайкуань смотрит на него через головы, улыбается вопросительно, и он улыбается в ответ, отгоняя непраздничные мысли. Гости разъезжаются — продолжать праздновать по домам. Ван Ибо впервые в жизни срывается в Гонконг следом за ними, а Чжу Цзаньцзинь — остается, впервые в жизни наслаждаясь обществом Лю Хайкуаня почти наедине. Почти, потому что у «маленького господина Лю» каникулы, но Фэньсин — юноша воспитанный и взрослым не мешает. Спокойно и тихо, как не бывает при Ван Ибо. Не время и не место разговаривать о делах, а мысли Чжу Цзаньцзинь держит при себе. Он идет на звук. Бывший чайный домик, где стоит инструмент, в отдалении, но Чжу Цзаньцзинь знает, как пройти напрямую. Он был на концертах китайских, японских, европейских пианистов, но, слушая Лю Хайкуаня, не замечает ошибок, даже если они есть. Слушает медленную музыку, смотрит, как с ветки слетает бурый лист, чудом задержавшийся до февраля. Вздрагивает — стоять снаружи холодно. Внутри тоже прохладно. Лю Хайкуань поднимает глаза, кивает и продолжает играть. Он уже не в праздничном, одет так, словно собирается в город. Чжу Цзаньцзинь слушает и смотрит украдкой. Из Ван Ибо получается неплохой актер, но если бы… Это такая тайная мечта, в которой признаться еще невозможнее, чем в любви, но если бы Лю Хайкуань не был тем, кто есть — с его лицом, его умением держать себя, его музыкальностью — он бы собирал не залы, а стадионы. Чжу Цзаньцзинь с него пылинки сдувал бы. Чжу Цзаньцзинь перебирает китайских актеров — их много, очень много, но ни один, на его взгляд, не лучше. Вспоминает голливудских, молодых и постарше… И необъяснимым образом в голове совмещаются Лю Хайкуань, инструмент и старый фильм. Мурашки по спине не от холода — рядом как будто включили обогреватель. В фильме было — на рояле. Он не знает, возможно ли это, удобно ли, он даже сейчас понимает, что Лю Хайкуань слишком любит для этого свой «Стейнвей». Но он, Чжу Цзаньцзинь, согласился бы. Он редко так думает о Лю Хайкуане, особенно в его присутствии, но у него слишком хорошее воображение, в театре это помогает, в жизни — не всегда. Он представил себе все так живо, будто это уже произошло. Вот Лю Хайкуань заканчивает мелодию, или нет, лучше обрывает, встает и подходит к нему, поднимает,. Чжу Цзаньцзинь знает его до мельчайших подробностей, он смотрел записи камер из бассейна, сглатывал слюну, разглядывая длинные ноги — а вот как Лю Хайкуань целует, как обнимает, он не знает, глава Лю устраивает личную жизнь вне дома, там, куда не подобраться. Неважно, у него достаточно воображения. … Поднимает и целует, и руки, которые скользят сейчас по клавишам — на плечах, Лю Хайкуань трогает пальцем ямочку, проводит по губам… Чжу Цзаньцзинь не успевает дойти в мыслях до полного воплощения сцены из кино, когда музыка обрывается. Чжу Цзаньцзинь поднимается, почти пугаясь такого совпадения, с трудом возвращается из фантазии в реальность. Вздрагивает, когда Лю Хайкуань поворачивается к нему и тоже встает. — Ты замерз? — голос окончательно разрушает иллюзию. Голос спокойный, как всегда, теплый, тот понятия не имеет о его безумных грезах. Он не успевает ответить, хотя это такой удобный повод, здесь действительно прохладно, Лю Хайкуань знает, что он всегда мерзнет. Лю Хайкуань снимает с себя пиджак и накидывает на него, ткань облегает плечи тяжело. Не только ткань. Лю Хайкуань стоит рядом, чуть позади, и его ладони лежат на плечах, добавляя тепла и тяжести, это не греза, а реальность, Чжу Цзаньцзинь боится, что если сейчас обернется — Лю Хайкуань все поймет. Не остывшее, не улегшееся желание бежит по телу дрожью. Ладони сжимают крепче, притягивают к себе. Ровно на секунду, сквозь плотный пиджак ничего не почувствовать, кроме тепла. — Пойдем в большой дом, там теплее, — Лю Хайкуань отпускает.