Так не бывает

В Новый год ему казалось, до премьеры еще долго, два месяца. Пиздец как мало. Он среди ночи, не просыпаясь, исполнит все, что надо, и нигде не собьется. Все нервничают. Они с Мэн Цзыи по пять раз за акт огрызаются друг на друга, кто где лажает. Но это на сцене, а так она нормальная. Даже Чжу Цзаньцзинь их мирить больше не пытается. Чжу Цзаньцзинь сам за собой последил бы, одни глаза остались, и улыбаться почти перестал. Он даже у брата спрашивает — может, в семье случилось что, а он опять все пропустил? Брат улыбается и передает очередной привет господину Сяо. Он больше любит приезжать к Сяо Чжаню сам. Никто так к нему не ездит, а ему — можно. После репетиции отваливается все, но это ненадолго, только до встречи. Он теперь прямо из театра сюда приезжает и в душ идет здесь же. Иногда вместе. Квартира меньше, в душе места на двоих меньше, но ему как раз так нравится. — Подожди. Наверное, это он от Сяо Чжаня слышит чаще всего. Вечно подожди — и целоваться с порога, и под душем лезть, и со сковородки таскать еду. Он дуется, но не обижается, потому что Сяо Чжань хоть и говорит «подожди», но все равно целует, трогает, сам таскает куски. У Сяо Чжаня вкусно получается. Даже лапша. Не как там, откуда он еду заказывает, но вкусно. — Как ты это делаешь? — У мамы научился, — Сяо Чжань делит готовое пополам. — Мама всегда говорила, что когда буду жить сам, должен хоть лапшу себе уметь приготовить. Лапша с курицей, острая, красная от перца. Особенно вкусная, если после репетиции еще ничего во рту не было, кроме глотка воды. Что-то там Чжу Цзаньцзинь говорил про диету перед премьерой, без острого, без шоколада, но еще рано. У Сяо Чжаня губы тоже покраснели. Он тянется прямо через стол — поцеловать. — Да подожди ты, — Сяо Чжань смеется и упирается лбом в лоб. Он смотрит, как загружается посудомойка, ждет и думает. Надо хоть посмотреть, с какой стороны включается его собственная, он знает, но не помнит, просто сгружает посуду. Клининг часто приезжает, полная не успевает накопиться. Сяо Чжань, наверное, все умеет. Одежда бывает разбросана, и вряд ли кто-то приезжает ее убрать. Еще как-то стиральная машинка при нем крутилась… — Ты что притих? — Сяо Чжань вытер руки и стоит над ним. — Спишь? — Не дождешься, — он поднимается и наконец-то целует все еще жгучие губы. Он мало рассказывает про репетиции, потому что все равно хочет, чтобы Сяо Чжань увидел на сцене, но теперь можно хоть что-то сказать. — За… Достали, короче. Все же было готово, нет, решили местами поменять… — Что с чем? Он уверен, что Сяо Чжань спросил машинально. Он так может, когда утыкается в планшет. Сяо Чжань сейчас реже рисует, времени мало, а сегодня даже в душе пообниматься не дал, вытащил и усадил. Почти уложил. Сперва полулежать было хорошо — устал. Теперь надоело, долго там еще? — Не дуйся. Он демонстративно вздыхает и делает лицо «второй акт, размышления над гуцинем». Сяо Чжань поднимает на него глаза и улыбается. — Устал? — Угу. — Извини. — Когда закончишь. Сяо Чжань смеется. Нечестно, он так не может обижаться и тянется к нему. — Иди сюда. — Ты мне дашь хоть что-то с тобой закончить? — Сяо Чжань только делает вид, что хмурится, он же видит, что губы вздрагивают в улыбке — А ты рисуй, когда я сплю. — С тобой поспишь, — Сяо Чжань садится рядом, он обнимает за шею, заставляет нагнуться к себе, тянется к губам и немедленно выдергивает рубашку из-под ремня. Раньше он так боялся. Сейчас тоже боится, но не очень, поэтому не ждет, пока Сяо Чжань сам соберется что-то сделать. И еще снова хочет с ним — все. Он же помнит, как было в прошлый раз, как Сяо Чжань смотрел, целовал, дышал в него. Так что когда Сяо Чжань ложится рядом уже раздетый — подтягивается повыше и трется. — А резину я новую купил. И смазку тоже. — А у кого завтра репетиция? — Сяо Чжань хмыкает и прижимает к себе так, что не дернуться. Это круто, но пусть не надеется отвлечь. — Ну и что, — он тянет его руки вниз, с пояса на задницу, прогибается, прижимает ближе его же руками. — Хочешь сказать, теперь до премьеры ждать, что ли?! Нормально было в прошлый раз. Потом — даже очень. И утром почти нормально, справляется же он, когда синяки получает. — Я за тебя беспокоюсь, — Сяо Чжань хмурится, но руки не убирает, гладит. — Думаешь, я не хочу?! — Видимо, нет, — он смеется и целует быстро, и потом еще трогает языком родинку под губой. Он очень даже хорошо чувствует, что Сяо Чжань хочет, поэтому и льнет, заранее знает, что уговорит. — Я тебя прикую и сам все сделаю. Сяо Чжань вскидывает брови и улыбается. Так улыбается, что внутри начинается пожар. Перекатывается, прижимает собой. — Ну все. Потом не жалуйся. Он и не собирался. — Если ты так еще будешь… — То что? — Не будет… завтра репетиции, — он перекатывает голову по постели, пытается притянуть Сяо Чжаня к себе. — Я сдохну. Прямо сейчас. Сяо Чжань не то хмыкает, не то фыркает. — Ну… — он затыкается, срывается в стон, разводит колени шире. Сдохнет, не дождется, пока Сяо Чжань возьмет, сколько можно?! Можно только стонать, Сяо Чжань упрямый, как осел, нет, хуже. — Ну… Ну давай, хочу, — пульс бьется во всем теле, в паху жарче и горячее всего, под губами, под пальцами. Он стонет не сдерживаясь, в голос, пока рот не накрывает ладонь. — Голос… сорвешь. Он втягивает пальцы, быстро облизывает и переворачивается спиной вверх. Слышит позади резкий вдох и сам подается навстречу. Наконец-то. Нарочно стонет громче, и когда ладонь снова закрывает рот — скользит языком по подушечкам пальцев, по ладони — так Сяо Чжань двигается живее. Как надо. *** Он думал, все будет не так. Верил, что Сяо Чжань все-таки будет на премьере — будет на него смотреть, увидит наконец все, над чем он убивался. Никогда в жизни так не старался вместо того, чтобы заниматься чем хочется и никого не слушать. На самом деле — хотелось. Ради Сяо Чжаня. Еще проверить, что он может сам по себе, без брата, хотя сначала было все равно ради Сяо Чжаня. И ради брата, потому что брат точно будет смотреть. И, наверное, еще ради Чжу Цзаньцзиня, который места себе не находит — хотя он не знает, может, Чжу Цзаньцзинь так за каждый спектакль? И ради всех остальных тоже, хотя это странно. И Мэн Цзыи, и всего состава, всех, кого он пару раз как минимум готов был послать и бросить. А Сяо Чжаня не будет. Пока Сяо Чжань в Гонконге, он успел почти забыть про этот проклятый контракт, который уже в печенках сидит. Обидно — чуть не до слез. До того, что ноги подкашиваются. — Никак? Совсем никак? — глупо, если бы Сяо Чжань мог что-то изменить, он бы сразу сказал. Даже самолетом не успеет вернуться. Сяо Чжань прижимается губами к виску и снова смотрит, а в глазах… Он не знает, как это называется, это что-то такое, от чего и больно, и хорошо. Потом, конечно, будет новый спектакль, их много, афиша вперед расписана, но он так хотел, чтобы Сяо Чжань увидел премьеру. — А если… А у тебя там время будет? — Съемки до вечера. А что? — Если я как-нибудь устрою, чтобы прямой трансляцией, не знаю, но можно же, будешь хотя бы так? — Буду. Обязательно. Этого мало, что там Сяо Чжань увидит с телефона или планшета, но это лучше, чем ничего. Потому что если бы не Сяо Чжань, он бы ни минуты не думал над предложением Чжу Цзаньцзиня. Если бы не хотел доказать, что тоже может. *** Коридор завален цветами, цветы у зеркала, на полке для обуви, на полу — в хрустящих ярких обертках и просто так, все, сколько вместилось в машину до самой крыши. Голова не соображает. Гудит. Ноги тоже гудят. В ушах все еще музыка и аплодисменты, одновременно, он не знает, как это может быть, словно две параллельные звуковые дорожки. Наверное, это все круто. Он пока не понял. Он один — сам так захотел, брат звал к себе или поехать вместе сюда после того, как все обнимались за кулисами. — Я домой, ладно? Устал. — Хорошо, — брат улыбается, сжимает плечо. — Тогда приедешь и ложись спать. Звони. Он ляжет, только сперва умоется, футболка липла к спине, уже высохла, но все равно. И знобит. Ванна тоже завалена цветами, он их выгребает прямо на пол, можно было оставить, забрать завтра или вообще не забирать. Раздать кому-то, хоть девчонкам, прыгавшим у входа, зачем ему столько. Что-то тяжелое выпадает из охапки, падает на другие букеты, поэтому не разбивается — бутылка шампанского, откуда? Он усмехается. Смывает оставшиеся в ванне листики, лепестки, набирает воду. Грим кое-где еще остался, глаза стеклянные, волосы взлохмачены и смяты — картинка. Вода журчит, пена пузырится, пахнет. Он шагает в ванну, ложится — снова встает, идет на кухню прямо так, мокрый и в пене, открывает шампанское и возвращается в воду с бутылкой. Премьера у него или нет? Шампанское течет в горло, прохладное по сравнению с горячей водой, от которой озноб сразу проходит. Даже ноги вроде бы не так гудят. Надо было хоть бокал взять. Хотя какая разница — он снова прикладывается к горлышку, ставит бутылку на пол и раскидывает руки по бортикам. Вода выключена, в ванной очень тихо, так тихо, что слышно, как пена оседает и шуршит. Сяо Чжань смотрел или нет? Он же обещал, значит, должен был смотреть. Хотя мало ли, вдруг съемка задержалась, вдруг в дороге, вдруг, вдруг… Сколько у него сейчас времени? Ему нужен был Сяо Чжань сегодня, он бы его взял за руку и повернул к орущему залу. Спросил бы: ты смотрел? Тебе понравилось? Достаточно я сделал? Если нет, я лучше смогу, вот увидишь… Ну, может, не так, но сказал бы. Только Сяо Чжаня в зале не было. Телефон остался в коридоре, он сейчас за ним встанет, только сил наберется. Пусть Сяо Чжань скажет, понравилось ему или нет. А если не понравилось? Если… Мало ли, как все орали, он знает, где налажал. Сяо Чжань в этом понимает, он заметит. Может, лучше не спрашивать? Но как не спрашивать?! Может, ничего он не доказал и не показал, и что тогда? Тогда… Он проводит мокрой рукой по мокрому лицу, сдувает пену с губ. Тогда он точно продлит контракт. Потому что не сдаваться и не отступать. Он приподнимается взять бутылку, делает еще глоток, пузырьки щиплют язык, если держать во рту. Прохладно, терпко, вкусно, он даже марку не посмотрел, но вкусно. Он вообще шампанское не очень, по настроению, но сейчас хорошо. Вино проливается в воду, растворяется, смешивается. Он фыркает — неизвестно откуда приходит в голову про ванну из шампанского. Он бы мог сегодня. Он и раньше бы мог, но зачем? Наверняка липко и ничего хорошего. Рассказать Сяо Чжаню — посмеется. Что Сяо Чжань делал после первого концерта? Он не успел спросить. Столько еще про него и с ним не успел. Шампанское с новым глотком опять льется мимо, не в воду, а по подбородку и на грудь. Вроде не пьяный, но гул в ушах слегка утих, а пятна софитов перед глазами поблекли, свет в ванной и так яркий. Круто получилось. Все равно круто. Он теперь все может: продолжать в этом проекте, продолжать в другом, да хоть свой начать. Правда, почему нет? Поговорить с братом, брат поможет. Позвать к себе кого-то из мюзикла или новых, Чжу Цзаньцзинь должен знать, кого лучше. Он наклоняет горлышко бутылки, смотрит, как тонкая струйка течет на грудь, как струится по коже — просто так. В бутылке еще много. Проводит пальцем следом, пробует вино, смешанное с водой. И зачем-то думает про Сяо Чжаня. Нет, понятно зачем, он про него почти всегда думает, но тут его наконец накрывает. Всем сразу: премьерой, шампанским, горячим паром, мыслями. Встает — и он, и у него. Чуть не роняет бутылку, когда ставит на мокрый пол, вовремя ловит. Руки мокрые, телефон выскальзывает, хорошо, что не разбивается. Хотя он все равно антиударный и водонепроницаемый, хоть ныряй с ним. «Я смотрел, — пишет Сяо Чжань. — Можно позвонить?» Сообщение было полчаса назад, но он набирает, не переспрашивая. — Привет. — Привет, — Сяо Чжань отзывается и молчит. — Ты здесь? — Здесь. Извини, я даже не знаю, что сказать, это было круто. Я не знал, что ты так можешь. Он вздыхает, выдыхает, глубже погружается в воду, расплывается в улыбке, как дурак. — Я все могу, — он смеется, он всегда так говорит, но сейчас больше всего ощущает, что это правда. — Я знаю, — Сяо Чжань тоже смеется, смех легкий, и от него во всем теле как от шампанского. — Ты потрясающий. Вернусь — обязательно приду смотреть. Ты что сейчас делаешь? — Шампанское пью, — он фыркает, тянется за бутылкой и делает глоток. — Один, что ли? — Один. Я в ванне вообще-то. — Ты осторожно там. Не усни. — А ты со мной говори, — смеется он. — Подольше. Может, и пора вылезать, но теперь так хорошо, тепло, вода держит, руки-ноги ватные, но почти не болят, и Сяо Чжань в телефоне. Лучше бы не в телефоне. Лучше бы тут, в ванне, голый, места хватило бы, и пить вдвоем, и если бы шампанское, которое уже смылось, с груди языком… В горле сохнет. Он отпивает еще, сжимает горлышко губами, втягивает в рот. Сяо Чжань почему-то снова молчит. — Ты там? — Тут, — Сяо Чжань вздыхает. — Не знаю, что сказать. Слов пока что нет. Он фыркает. Приятно. Самое главное, что он хотел сегодня услышать. И он уже привык дрочить на его голос, но сейчас медлит. Чего-то еще хочется, чего — непонятно. — Если бы не ты… — То что? — Я бы не пошел. Не связался с этим всем. Я хотел, чтобы ты увидел, что я могу, — кажется, его совсем накрыло и понесло. — Для тебя. Доказать, что… — Не надо, — Сяо Чжань отзывается тихо и мягко. — Не надо мне доказывать. Я знаю, что ты можешь. — Я тебя люблю, — он вздыхает и, чтобы не затягивать паузу, добавляет, — приезжай скорее, а? — Скоро. — Хочешь, я к тебе приеду, а? Прямо сейчас. — Прямо из ванны? — смеется Сяо Чжань. — Ага. Сейчас вылезу, и на самолет. Я серьезно. Хочешь? — если Сяо Чжань скажет «да», он… Интересно, посадит брат под домашний арест за такое или только отругает? Хотя его же нельзя под арест теперь, у него мюзикл. Смешно. — Ты там что, уже допил все? — Сяо Чжань хмыкает. — Может, хватит? — Больше пролил. — Зачем? — Прикольно, — он встает, прислоняется к стенке на всякий случай. Вино бежит узкой светлой дорожкой по груди, по животу, кожа и так мокрая, видно не очень, но чувствуется. Ниже, ниже, что-то надо положить, бутылку или телефон, третьей руки нет, а не помешала бы. Точно не телефон. — Помнишь бар? — Бар? — Сяо Чжань делает паузу и смеется. — Помню. — Почему ты меня не послал? Я же как дебил себя вел, хуже. — Успокойся, — Сяо Чжань наверняка улыбается, он его почти что видит, без всякого видеозвонка. — Не дебил. Приеду — скажу, какой ты. — Сейчас скажи, — он закрывает глаза, плотнее прислоняется к стенке, прикасается к себе, сжимает губы. — Потрясающий. Очень красивый. Как ты танцуешь… — Говори еще, — он вздыхает неровно. — Я знаю, что ты делаешь. — Правильно знаешь, — смех тоже неровный, горло перехватывает. — Приезжай, я столько всего с тобой хочу… Первое, что он хочет, — не самому с себя вино стирать, а чтобы Сяо Чжань целовал, или наоборот, он так тоже согласен, он только представил это, губами собирать капли, и уже подкатывает. У него же дохрена сколько девочек было до Сяо Чжаня, почему только теперь — такое? Сильнее, глубже, насчет глубже можно поржать, но он не хочет. — Что же ты делаешь, — Сяо Чжань вздыхает и смеется. — Что? — Я теперь тоже не усну. Ноги подгибаются, в два раза тяжелее, чем были после финала спектакля, он не может говорить, дышит в трубку, Сяо Чжань тоже молчит. — Ты там? — Сяо Чжань говорит тихо, голос как будто рядом, над самым ухом. — Ага. — Выбирайся из ванны, ладно? — А что? — Беспокоюсь, — смеется тот. — Правда? — он не может не улыбаться во весь рот, кое-как перешагивает через бортик. — Дурак ты, — вздыхает Сяо Чжань. — Ненормальный, помню. Вылез. Дальше что скажешь делать? — Спать иди, — Сяо Чжань смеется. — А ты мне колыбельную спой. — Я тебе сказку расскажу. — Ну давай. — Я скоро приеду. Приду на тебя смотреть. А потом лично прослежу, чтобы ты добрался до дома, чтобы вовремя из ванны вылез и спать лег. Вот тогда, может, и колыбельную. Кстати, ты лег? — Лег, — улыбается он. Если Сяо Чжань лично… Он подождет. И это действительно сказка, вовремя они из ванны вдвоем не выберутся. — Спи.