Так не бывает

Он открывает дверь тихо, не топает, не окликает: вдруг Сяо Чжань спит. В спальне никого нет. И на кухне нет, он во второй раз заглядывает в комнату и только тогда замечает, что балконная дверь закрыта неплотно. Самого Сяо Чжаня почти не видно за шторами. Сяо Чжань опирается на подоконник и как будто хочет шагнуть вниз. Да ну бред, с чего только в голову… — Я вернулся, — он обнимает его со спины, заставляет выпрямиться, целует холодные губы. — Извини, задержался, Чжу Цзаньцзинь… Что случилось? Сяо Чжань улыбается, но от этого еще больше не по себе. Это даже не улыбка для презентации, это очень плохая подделка под нее. — Ничего, — Сяо Чжань отстраняется и выходит в комнату. — Что там, говоришь, Чжу Цзаньцзинь? — Да ерунда всякая, про будущие гастроли, контракт, я все равно не все запомнил, потом расписание пришлет, — он обнимает, Сяо Чжань не отталкивает, кладет ладони на плечи… как будто отталкивает. И глаза у него — погасшие. Даже закатное солнце, от которого все в комнате светится, их не оживляет. Он ничего не понимает, но это страшно. — Контракт, — Сяо Чжань усмехается вымученно. — Ты заслужил, ты еще увидишь, что скоро будет… И тоже с запретом на все, да? — Да, ну какая разница, ты же сам говорил, если тайно… Мне все равно, что там написано, — он теряется, когда Сяо Чжань смотрит в глаза, и взгляд у него чужой и отстраненный. Как когда объяснял, что это работа, только хуже. — Тебе понравится, у тебя скоро все будет, должно понравиться, вот увидишь. Ты же золотой, — Сяо Чжань улыбается, как будто ему больно. — Извини. Спасибо тебе, это все было… Спасибо. Прости. Он теряет дар речи. Может, ему приснилось? Может, все приснилось, и поездка к брату тоже. — Было? — машинально повторяет он. Не хочет понимать, что это значит. — Было. *** Утро было позднее, быстрое, сумбурное и горячее, Ван Ибо собирается быстро, как никогда, просит подождать его и исчезает. И как только закрывается тяжелая — бронированная, наверное — дверь, становится очень тихо. Сяо Чжань подходит к окну, смотрит, как уезжает машина, день солнечный, безоблачный, очень теплый для гонконгского апреля. Он выключает кондиционер и оставляет окна открытыми. Что там Ван Ибо говорил про холодильник? Он делает бутерброд, по наитию разбирается с кнопками кофеварки, получается крепко, но пить можно. Единственное, чего не хватает, чтобы жизнь была совсем прекрасной, — делить этот завтрак, больше похожий на обед, на двоих. Сяо Чжань ополаскивает чашку и возвращается в спальню, ложится и с улыбкой смотрит в потолок. Он иногда забывает, кто такой Ван Ибо, пока «старший брат» не напоминает о себе таким вот образом или не случается еще что-то. Ван Ибо и правда сам по себе. Сам в себе, вне зависимости от того, что его окружает. Разный. Сяо Чжань не может не удивляться, какой он разный. Он помнит все их встречи вплоть до голоса и выражения лица. Даже самую первую, о которой теперь не может думать без улыбки. Каким он был в клубе, Сяо Чжань тоже помнит. И каким в роликах с рекламой мюзикла, и каким вчера на сцене. И каким — час назад, на этой самой кровати, и выдох «люблю», на который он хотел, но не смог ответить вслух, испугался… просто испугался. И потом, когда одевался второпях, пытаясь натянуть джинсы на мокрые ноги, когда рассказывал про планы… Сяо Чжань до вчерашнего вечера не решался признаться себе, что все-таки любит, что жизнь заново обрела краски с появлением Ван Ибо и блекнет, когда его нет. Как когда-то… Сяо Чжань переворачивается, отгоняя не мысль даже — тень мысли, которой тут не время и не место. Он их не сравнивает. Никогда не сравнивал, к счастью, сходства и нет. Интонации, впечатления, что тут удивительного, первый успех — это первый успех… «Чжань-Чжань, ты меня будешь ждать, правда? Я тебе буду писать из Кореи каждый день…» «Чжань-Чжань, ты меня ждал? — Чжу Цзю целует взахлеб и так же взахлеб рассказывает про первый концерт. — Охрененное чувство, когда тебя слушают. Все слушают, полный зал круче всего!» Сяо Чжань хмурится, смахивает с лица невидимую пелену. Прошлое — это прошлое, они с Чжу Цзю поговорили и попрощались, он действительно не держит на него зла, а увидев — окончательно понял, что и не любит больше. Он знает, кого любит теперь. Не сомневается в этом, но внутри холодеет и неприятно тянет. Лучше думать о том, что было здесь недавно, как они… … они сплетаются пальцами, одновременный выдох: — Я тебя люблю. Дальше он не может вспоминать, не хочет, эти воспоминания всегда так обрываются, картинка — и провал, как выключенный фильм, стоп-кадр, чернота. Ван Ибо — это Ван Ибо, уговаривает он себя. Совсем другой, и у них все по-другому, Ван Ибо не всегда рядом, но постоянно пишет. Если не занят на репетициях. Перед премьерой почти не писал. Ему можно рассказать про свои выступления, съемки, про… «Мне без разницы, какая, не мне с ней целоваться». «Да мне-то что, Чжань-Чжань, не мне в этом журнале…» Они почти перестали тогда разговаривать при встречах, что бы Сяо Чжань ни рассказывал о себе, все было свидетельством успеха и все задевало. Чжу Цзю не хотел рассказывать о том, что считал провалами. Они все еще любили друг друга. Молча. Яростно. Потом стало лучше — только затем, чтобы вскоре… «Нет», — Сяо Чжань перекатывает голову по подушке, отгоняет видение объятий, ощущение рук, воспоминания — разрозненные картинки. Руки сжаты в кулаки — сами по себе — губы сжаты, и в груди знакомое — это почти не ноет, почти не больно, просто сжалось и не разжимается. Он помнит, как это. Он долго потом снимал этот зажим, который почти не мешал жить, но петь — мешал. Ему надо было петь. Он никогда так не боялся вылететь с позором, и чем больше старался, тем хуже получалось. Он помнит это ощущение отчаяния и бессилия. Чему удивляться, кому он такой… «Не хочу». Сяо Чжань встает, закрывает окна. Не думая, задергивает шторы. Прижимает ладонь к груди, где застыло что-то невидимое, но прочное, как бронированная дверь, глубокий вдох не помогает. «Не хочу», — он сглатывает. Если он скажет Ван Ибо, что… Ван Ибо просто еще не понял, еще только глотнул отравы аплодисментов, Сяо Чжань сам знает, что это такое. На время, на сцене, аплодисменты заглушали отчаяние. До гостиничного номера, где он не знал, что хуже, остаться одному или слушать чужие разговоры и делать вид, что все в порядке. Он никому не мог об этом рассказать. Даже маме. Все, что он мог, — доказывать. Брать на себя больше и больше, менять одну нелюбовь на обожание тысяч и все равно не заменить. «Не хочу. Так. Больше». Он накидывает куртку, руки не попадают в рукава — прихватывает подмышку, обувается, отпирает дверь. Кладет ладонь на ручку и стоит так, упираясь в дверь лбом, уговаривая себя не бежать. Пересиливает порыв, разувается и выходит на балкон — в комнате не может оставаться. Наклоняется над подоконником, закрыв глаза, почти повисает — от ощущения пустоты внизу слегка кружится голова. Хочет думать о Ван Ибо, но первым делом в голове всплывает вчерашний вечер. «Спасибо вам!» — на экраны лицо выводят крупно, Ван Ибо смеется, машет рукой, глаза блестят, лицо горит сквозь грим. Красивый — невыносимо. Он сжимает пальцы, скорее бы Ван Ибо вернулся, скорее бы случилось то, что должно случиться, потому что все равно так будет рано или поздно! Только он не может подобрать слов для разговора — внутри одно истошное «нет!», перекрывающее все остальное. *** Он не понимает. Не может такого быть, Сяо Чжань не может так говорить. Что могло случиться, что его подменили за несколько часов?! — Что случилось?! Кто-то что-то… Кто-то приходил? Звонил?! — брата он только что видел, и брат не стал бы, может, менеджер, но что за бред? — Ничего, — Сяо Чжань кривит губы в такой же пародии на улыбку. — Так будет лучше. — Кому лучше?! — он хватает его за плечи, Сяо Чжань снимает руки и отходит на шаг. Сяо Чжань двигается очень осторожно, как будто у него что-то болит. Сутулится, почти не смотрит в глаза, стену между ними он так хорошо чувствует, как будто ее можно пощупать. — Я тебя люблю. Ну… ну прости, если я что-то не так сделал, прости? Сяо Чжань качает головой, в погасших глазах мелькает боль, он не понимает, в чем дело, но чувствует, как Сяо Чжаню плохо. Не отпустит, что бы тот ни говорил, не в таком состоянии. — Все так. Ты… ты потрясающий. — Тогда скажи, в чем дело! Почему?! — он заводится, не бывает так, чтобы на ровном месте все вдруг разрушилось. Он не знает, что делать, как помочь, и ему очень страшно. Страшно прикрикнуть, встряхнуть за плечи, чтобы разбить стенку, — страшно ничего не делать и смотреть в эти глаза. — Ты… — Сяо Чжань глубоко вдыхает. — Сам потом увидишь. Поймешь. Это сложно, так, когда оба… Очень сложно. Рискованно. Будет… мешать. Ты потом увидишь, так лучше. Сяо Чжань замолкает, смотрит мимо, не видит его. Или видит не его?! Что-то складывается. Он еще не понимает, но догадывается. — Это не мне лучше, — он делает шаг вперед, а Сяо Чжань отступает, только позади не стена, а кровать, Сяо Чжань натыкается на нее и еле удерживается на ногах, скрещивает руки на груди. — Это ты боишься. Сяо Чжань молчит. — Ты, — повторяет он, нащупывая догадку, вспоминает увиденное тайком и уже почти уверен. — Тебе… так говорили. Да?! Сяо Чжань молчит, и это тоже ответ. К Сяо Чжаню ближе не встать, руки сцеплены на груди намертво. — Я не кто-то. Пока он спрашивал, Сяо Чжань отвечал, сейчас молчит, и это новая стена. — Я тебя люблю. Все равно буду любить, что бы ни случилось, я… Хоть плачь, хотя он не мелкий, чтобы плакать. Сяо Чжань слушает, но не слышит, как оглох, и что там у него в голове, он все равно не понимает, мало ли как было раньше. Как так можно?! Если бы он знал, что делать, чтобы Сяо Чжань ожил. Он больше не может оставаться в этой полутемной комнате, где слова как в пустоту падают. — Пошли, — он хватает Сяо Чжаня за руку, тащит за собой, Сяо Чжань от неожиданности делает шаг следом, но тут же останавливается и выдергивает запястье. — Куда? — вопрос по инерции, в голосе тоже жизни нет. — Увидишь. Я тебя краду, — глупая попытка пошутить, он готов разбиться об эту стену, но не уверен, что проломит. — А если я не поеду? — Сяо Чжань усмехается криво, хоть что-то, кроме безразличия. — Не хочу? Он застывает. И правда. Нельзя так, не утащишь, хотя он уверен, что помогло бы. — Пожалуйста. Поедем. Увидишь. Ну пожалуйста, ну только один раз, если потом захочешь уйти, я… ладно. Потом как захочешь, только поедем сейчас, только сегодня, честное слово, я очень прошу?.. Он боится дышать, пока Сяо Чжань спускается с ним в лифте и садится в машину. И пока едут — боится. Если Сяо Чжань попросит остановить… Сяо Чжань молчит. Даже в окно не смотрит, уставился в спинку сиденья впереди. Сяо Чжань выходит из машины, оглядывает причал и чему-то усмехается. Он тоже оглядывается — ничего нового, причал как причал, закрытый, для частных яхт. Почти темно, воды впереди толком не видно. Сяо Чжань останавливается в нескольких шагах от трапа, он бы подтолкнул, но боится. — Пойдем? — просит тихо. — Пожалуйста. — Я иногда забываю, кто ты, — Сяо Чжань оборачивается к нему с той же непонятной усмешкой, он не понимает, хорошо это или плохо, что это вообще значит. Пока яхта отходит, Сяо Чжань стоит на палубе с другой стороны, смотрит в темноту. Не кромешную — сбоку береговые фонари. Он стоит рядом. Это сложнее, наверное, чем яхту в темноте вывести, у него ни береговых фонарей, ни маяков. Он не хочет, чтобы Сяо Чжаню было плохо. Тот же любит море, звезды любит, может, хоть на них отвлечется, если на него не получается? Он отсылает команду и возвращается. Не может больше ждать. Осторожно берет за руку, Сяо Чжань шевелит пальцами, но не так, чтобы выдернуть. Рука холодная, он поднимает, накрывает второй своей, пытается согреть. — Я тебя люблю, — почти шепотом, рядом никого нет, но все равно. — Я пообещал. Захочешь — уйдешь, только я от тебя не уйду, и обещать не буду. Я все равно буду, я хочу с тобой. — Как мне тебе объяснить? — Сяо Чжань неожиданно смеется, смех — горький, обрывается на раскате. Руку все еще не отнимает, он незаметно забирает в ладони вторую. Вода плещется, Сяо Чжань опустил голову, слова еле слышно. Как будто не ему говорит, а в эту воду. — Я не хочу так снова. Не хочу. Сяо Чжань дергается, когда он обнимает со спины, но не отталкивает. — Ты потом… Ты золотой, таких, как ты не бывает, я даже не знал, какой ты, ты охуенный, красивый, такой яркий, что смотреть больно, ты увидишь, как сейчас от тебя с ума сходить начнут, уже начали, тебе будет легче, на тебя не будут так давить, ты все сможешь… Не хочу, — Сяо Чжань качает головой, дергает плечом. — Мне наплевать. На всех. Я даже в группу мюзикла со вчера еще не заходил. Я тебя люблю, — на «тебя» он делает ударение, слушать, как Сяо Чжань говорит о нем, хорошо, он столько ждал… Но странно, потому что так он совсем ничего не понимает. — Я тебя тоже люблю! Потому и не хочу снова… — Сяо Чжань замолкает резко, и теперь вздрагивает он сам. — Люблю, — Сяо Чжань первым начинает говорить после молчания, он жадно ловит слова. — В тебя нельзя не влюбиться. Лучше бы нет. Проще было бы. Он осторожно разворачивает его к себе, обнимает, гладит спину, привстает, чтобы поцеловать в висок — просто поцеловать не решается. — Я ненормальный, я знаю, я дебил, но я никого не любил, мне никто не нужен был. Только ты. Думаешь, я тебя теперь отпущу? — Ты же пообещал, — Сяо Чжань смеется нервно. Он молча гладит спину, плечи, волосы. — Я завтра обещал. Насовсем — нет. — Ненормальный, да, — Сяо Чжань вздыхает. — Зачем… — Затем. Люблю. Хочешь — пой, хочешь — играй, хочешь — рисуй. Мне все нравится, что ты делаешь. Если бы ты… ну хоть на заводе работал, мне плевать. Не уйду. Как угодно. Когда сможешь. Я все понимаю, — крепче прижимает его к себе. Сяо Чжань не то вздыхает снова, но то усмехается. Кладет руки на плечи, оттолкнуть или обнять? Обнимает.