Апотом культуры

***

Питер, к счастью, догадывается спросить у Пятницы, где находится гостиная и как найти шоколадку, как приказал мистер Старк, поэтому уже через минуту после того, как выбежал из лаборатории, он расторопно входит в просторную гостиную, совмещенную с не менее просторной кухней. Уютно, со вкусом, светло — слова, которые возникают в голове в первую секунду нахождения в помещении. Он, едва касаясь подошвами пола, скользит к кухонному островку — чистому и опрятному углу, что не вяжется с заверениями мистера Старка о том, что дом на протяжении нескольких месяцев был пуст. Вероятно, дело не обошлось без периодически захаживающих наемных рабочих или, что вероятнее, ботов-уборщиков. Он видел как-то парочку на базе, но те, судя по всему, к работе приступают в ночное время суток, так что делал он это во время полуночных вылазок за стаканом воды или сока. Шоколадка находится в положенном ей месте — в одном из шкафчиков вблизи массивного холодильника, поэтому Пит, не сдержавшись, с любопытством заглядывает в него. Тот пуст настолько, что кажется, будто там с момента сборки не было ничего, кроме прозрачных полок, но несколько пятен, разводов и явно початая бутыль гранатового сока говорят об обратном. Но утверждать о его годности к употреблению нельзя, поэтому парень, поджав губы и чуть нахмурив взъерошенные после оперативного переодевания брови, захлопывает дверцу и идет к дивану в части помещения, где вроде как гостиная. Телефон показывает несколько уведомлений из соцсетей — сообщения в Инстаграме и смс от Мишель, которой, скорее всего, рассказала о случившемся тетя, потому что в нем она интересуется, как он там чувствует себя в логове зверя. Пит краснеет, сдавленно хихикает и думает, что зверем мистера Старка назвать можно с большой натяжкой — он больше похож на вальяжного полудомашнего котика-негодника, а тот хоть и зверь, но явно не в том смысле, который вложила ЭмДжей в это слово. Вдруг взметнувшаяся шальная мысль отправляет сердце вальсировать в ритме танго, а Питер усилием сдерживает желание возвратиться в лабораторию и, ну например, чисто теоретически, усесться на бессовестные колени мистера Старка. Он вообще-то целиком бессовестный, но второпях Питер определенно выбрал бы — и выбирает — колени. Весьма очевидный вариант, если подумать, но классика есть классика. Питер вообще странно идентифицирует для себя сущность наставника, но паучьему чутью не прикажешь. Порой кажется, что это он есть у чутья, а не оно у него, потому что идти на поводу у так называемого шестого чувства давно стало чем-то обыденным, практически стабильным, даже в таких вот, казалось бы, неподходящих подобной штуке вопросах. Но Питер как-то пообвыкся, против природы не попрешь, а когда внутренний компас развит даже больше, чем на все сто, надо радоваться, а не напрягаться. С отрицательными людьми Пит уже очень давно не водился — лишь благодаря этому приобретенному в принудительном порядке навыку. — Пятница, закажи-ка нам сюда еще и доставку еды, — звучит со стороны входа. Питер мелко вздрагивает — абсолютно незаметно — но напрягается, прежде чем перевести взгляд с поблекшего сенсора на источник звука. Мистер Старк стоит, широко расставив ноги и врезавшись кулаками в бока, и абсолютно не смотрит на Питера — осматривает помещение. Он, похоже, не был здесь достаточно долго, чтобы забыть обстановку и теперь рассматривать ее с присущим чему-то новому интересом. Питер мысленно мечется между тем, чтобы продолжить смотреть или же горделиво отвернуться, словно и не заметил «гостя», либо просто не обратил внимания. Мгновенно метнувшийся к лицу цепкий взгляд настораживает и на мгновение напрягает, потому что Питер вдруг чувствует «что-то», но чутье успокаивается, не успев расшевелиться, поэтому парень списывает это на очередной сучий сбой, которые достают его весь день. — Ну как там? — интересуется Пит, не выдержав повисшей в воздухе тишины, не то чтобы гнетущей, но напрягающей. Не сказать, что в их общении это редкое явление, но обычно именно он разбавляет вяло текущее время пространными монологами, в которые мистер Старк изредка вставляет резкое словечко — просто у них так изначально повелось. Не всегда, конечно, так, но в семидесяти процентах случаев их межличностного взаимодействия уж точно. Ну и за последний год имеющееся число встреч сократилось до возможного минимума: Питер не летел по первому зову, спотыкаясь о собственные мысли — глотая ком в горле, отказывался, если мог, ссылаясь на неотложные дела. Падал на матрас, и беззвучно глотал слезы, укрытый двумя пуховыми одеялами. Пропадая, стремясь уйти от проблем, найти себя и пытаясь подняться с колен. — Пришлось запустить синхронизацию Пятницы, на здешних носителях слишком старый софт и нет необходимой информации о тебе, так что придется подождать с полчасика, прежде чем начать тестировать. Если повезет, через пару часов узнаем то, что, возможно, поможет нам, — отвечает мистер Старк, расслабив руки и опустив те вдоль тела и чуть нервно постучав по растянутым карманам черных синтетических спортивных штанов — что-то Питеру подсказывает, что слова о том, что наставник шел из мастерской в спальню, правда, потому что примерно в таком стиле он и ошивался в излюбленном местечке. — Или нет. Левая рука вдруг замирает над карманом, на бледноватом лице расцветает румянец, а мышцы под одеждой заметно напрягаются — глаза Питера недоуменно расширяются, но реагировать он на подобное не решается, да и не знает как, поэтому ждет. Мистер Старк вдруг начинает, чеканя шаг, приближаться к Питеру, а на полпути и вовсе, не обращая внимания на тихие потрескивания, стаскивает с себя вновь надетую джинсовку, похоже, все-таки пришедшую в негодность. Судя по звуку-то. Останавливается перед не менее бледным и ничуть не втыкающим в происходящее Питером и, вдруг поджав губы и тихо ругнувшись, лезет в карман. Питеру самую капельку стремно — еще не страшно, но уже почти. Мало ли, может, не только у него беды с башкой на почве хрен пойми чего начались. Но он стоически выжидает чего бы там ни было. Когда пальцы выуживают из кармана край знакомого цвета чулка, Питер думает, что он сейчас где-нибудь здесь на нем и повесится. Когда они же крепко стискивают его в кулаке, Питер решает, что ему сейчас этим же кулаком и прилетит. Когда на колени падают оба предмета гардероба, Питер выдыхает и про себя ругается, расслабив напрягшуюся руку с зажатым в ней, почти скрипящим от натуги телефоном. Рядом обрушивается, громко вздохнув, мистер Старк. Питер, мысленно безоговорочно признав себя слабаком, косит глазами на поджарые бицепсы, не зная, как и спросить даже. Что, нафиг, произошло? — Держи свои шмотки подальше от меня, у меня нездоровые желания просыпаются при виде них, — бурчит Старк себе под нос, не моргая, пялясь в потолок. Лицо напряжено, желваки подрагивают, как и крылья носа, а в зрачках можно утонуть — они и без того затопили радужку. — Вы о чем? — едва ли громче эха спрашивает Пит, вжавшись спиной в упругую спинку дивана. Мысли роятся, точно пчелы, разлетаются в разные стороны, кружат, но от главного объекта не отступают, непременно возвращаясь к Старку. Опасаясь за сохранность мобильника, парень неловко сбрасывает его в кучу вместе с курткой и чулком и, не зная, куда деть руки, прикрывает рукавом, испачканном в пыли. — О погоде, Паркер, — фыркает наставник, сунув руки под мышки и чуть повернувшись к Питеру. — В-в каком смысле? Какой погоде? — хмурится тот, скашивая взгляд правее. — Душевной, Питер, душевной. Не сказать, что раньше такого не было, но что-то… Не так, — выдыхает наставник, будто сжавшись еще сильнее. Хмурится. — Что?.. — Питер действительно не понимает. Как тут вообще можно что-то понять, когда на тебя уже в упор смотрят. Волей-неволей приходится взглянуть в ответ, но вот на способность дать его рассчитывать как-то не приходится. В горле ком, в бедро больно врезается угол шоколадки, сунутой в узкий карман. — Говорю, тянет меня к тебе, — будто негодуя, говорит мистер Старк — Питер врезается ногтями в ладони, растерянно глядя в ответ. — Стоило тебе выйти, моей первой же мыслью было погнаться и остаться где-нибудь поближе. — Это… Это определенно странное желание, мистер Старк, — бормочет Питер, у которого в мыслях крутится лишь две вещи — фраза, что он, вообще-то, как-то с этим жил и живет, а рядом с ней ютится желание утешить. — Ну, а я о чем, — ворчит тот, подорвавшись на месте и уткнувшись локтями в колени — руки так красиво зарываются в волосы, перебирают те, сжимают, что Питер сглатывает от одного вида. Ему нравилась легкая седина Старка, но такой он тоже очень даже. Очень. В конце концов неизвестно даже, насколько долговременный это эффект, так что губу раскатывать не нужно. Хочется назвать по имени, но никогда не поздно вмазать себе хорошенько. — Это вообще какая-то хрень, — продолжает тот бормотать себе под нос. — И пиздец. Мне, конечно, льстит это преображение, но все это мытарство того не стоит. — Ну… Скоро все решится, — Питер неловко улыбается, скидывает с колен тряпье и придвигается ближе, наплевав на все свои правила. От этого становится до странного легко и до того правильно, что ладонь Питер на полуголое плечо кладет с чистой душой, улыбка на лице появляется самая что ни на есть честная и чистая, а рука протягивает шоколад под самый нос наставника, даже задев колючим уголком кончик носа. — Не отчаивайтесь, все будет отлично. Считайте вернувшийся цвет приятным бонусом, — хихикает и едва сдерживается от порыва перенести руку с плеча на волосы — те так и манят своим видом, который стал на порядок здоровее. Старк несколько раз вздыхает и выхватывает плитку, принявшись ту распечатывать. Запах горького шоколада ударяет в нос. Пит едва заметно хмурится, улыбка становится напряженнее, но лица не покидает — мистеру Старку нужна поддержка, и нелюбовь Питера к горькому шоколаду этого не отменяет. Наставник медленно откидывается на спинку, так что рука парня опадает на диван: близко, все еще ощущая идущее от чужого тела тепло. — Не голодный? Через часик-другой должны доставить еду из моего любимого ресторанчика, того, что на Манхэттене, — поясняет он, с осторожностью отламывая небольшие ломтики шоколада от плитки. Позабытый пластырь, налепленный на все тот же безымянный, по краям скомкан, но держится. Питер, кажется, понимает, о каком ресторане речь, но полной уверенности нет. — Но, если приспичит, можем заказать пиццу из ближайшей пиццерии, — добавляет, нахмурившись так, будто внезапно вспомнил о чем-то — вероятно, о метаболизме Питера. — Не очень. Дождусь как-нибудь, — еда вообще последнее, чего он сейчас желает. В приоритете стоит желание разобраться с этой чертовщиной и устроить себе на недельку-другую «детониксикацию», оградив себя от общения и разрушающих мыслей. — Это хорошо, — вздыхает, отправляя в рот неровный кусочек. Оборачивается к чуть сгорбившемуся Питеру, который от внезапно обращенного на себя внимания застывает как изваяние — дыхание перехватывает. — Ты прости, что я сегодня такой психованный. Говорил же, что чуть с ума не схожу с этой херней, а то, что и с тобой не все нормально, плюсов ситуации не добавляет. Что это вообще за пиздец был в машине? — Без понятия, раньше такого не было, — хмурится Питер, мысленно пытаясь просчитать варианты. В онемении приятного мало. Особенно таком внезапном и непонятном, фактически беспричинном. Причины, кстати, неплохо бы обнаружить и устранить, и как можно скорее — как-то нет у Питера желания снова вот так… Расклеиться. Но умом он понимает, что вряд ли выйдет сделать это скоро — или в принципе сделать. Остается надежда, что это была разовая акция, и ему больше не придется паниковать, что он из категории супергероев внезапно попадет в категорию инвалидов. — Ну ничего, — как-то чересчур воодушевленно восклицает мистер Старк, подавая Питеру довольно крупный ломтик шоколада — и смотрит прямо в лицо, пристально. Явно ожидая, что Питер без разбору возьмет в рот кусочек горько-сладкой почти-мерзости. Его вкусовые рецепторы с трудом переживали подобные извращения — а Питер в извращениях был далеко не новичком. Паркер, оторвав вспотевшую отчего-то ладонь от дивана, почесывает кончик носа, отведя взгляд в сторону, и отрицательно качает головой. Не очень-то он и голоден, действительно терпимо, а эта незначительная потеря крови и сама восстановится, без сомнительных катализаторов вроде шоколада. Тем более такого… Неприятного. — Ты чего это? Ешь давай, не хватало еще одного обморока тут, — голос переходит в регистр под названием «осуждение и недовольство». Питер давно может идентифицировать любое изменение голоса наставника по категориям и уровням «опасности», и со временем этот навык лишь улучшился. Улучшался, даже когда Пит намеренно стал уменьшать время их взаимодействия. Мистер Старк замечал изменения в атмосфере между ними и был не очень-то этим доволен. Сейчас же он очень недоволен. Питер слегка хмурится, чуть кривит губы и не может удержать рвущееся на лицо выражение беспомощности — потому что ну не любит он горький шоколад. Раньше, еще до укуса, он ему вроде бы даже нравился немного, если распробовать, но после зашкаливать стало всё, и далеко не вся еда теперь проходит вкус-контроль. — Питер, хотя бы кусочек, — настаивает Старк, и Питеру хочется согласиться, лишь бы от него отстали, но, зная наставника, можно с уверенностью сказать, что на этом одном кусочке он не остановится. — Нет, не буду, — отвечает, набравшись смелости. Набравшись — громко сказано. Питер едва наскребает несчастную щепотку, чтобы нагло бросить ту в лицо наставнику. Когда мистер Старк расслабленно откидывается на спинку, закидывая на нее руку, Питер настороженно замирает, чувствуя, как деревенеют мышцы. Нервно улыбается — уголки губ подрагивают, и он не уверен, на сколько процентов достоверности годится эта натянутая едва не через силу мина. Возникает желание — или это уже рефлекс? — отодвинуться, увеличив расстояние и повысив коэффициент «безопасности», но паучье чутье словно рычит на него, подобным образом намекая, что это не лучшее решение. Почему? Черт его знает — Питер склонен доверять внутреннему, хоть и безмолвному, но какому-никакому голосу. Если бы не он, Питера давно исподтишка прибил бы какой-нибудь засранец, поэтому между разумом и «чуйкой» почти любой выбор будет в пользу второй. — И почему же, смею поинтересоваться? Какие-то проблемы? Ты же обожаешь шоколад, Паркер, — хмурится наставник. Питер уверен, шею заливает краска, потому что мистер Старк заметил, а он не то чтобы из тех, кто обращает внимание на всякие мелочи и привычки у других людей. Он своих-то не замечает, не знает да и не особо ими интересуется. И это внезапно приятно. И ощущается… Хорошо. Как надо. Но так не надо. Мальчишка делает пару глубоких вдохов и поправляет выпавшую из неаккуратного хвостика прядь, заправляя ту за ухо. Это всё скоро кончится, встанет на свои места, и он будет благополучно по максимуму избегать наставника, может, недели три. А лучше пять. Даже на патрулях будет вести себя осторожнее. — Он странный, — бормочет Паркер едва слышно. — Слишком сильно ощущается, — поясняет как может — сложно вообще объяснить, что не можешь в горький шоколад, потому что он, блин, странный. Мистер Старк издает смешок: — А поконкретнее? — Не буду я его есть, даже не просите, блин, — ворчит Пит, отворачиваясь; внутренности словно начинают дрожать, вынуждая выпрямиться и огладить рукой ребра, будто успокаивая. Это не то чутье, не то снова что-то непонятное. Честно, Питер даже думать об этом не желает — усталость, измотанность опускается на плечи далеко не легким грузом. Дыхание на той самой прядке, все же выскользнувшей из-за уха, чувствуется подобно сильному удару — не кулака, сердца. Он дергается так, что едва не валится с дивана, но в затылок, словно зная, что может произойти подобное, осторожно врезается ладонь, кажется, слегка огладив его и послав мурашки вдоль позвоночника. Питер не может выдохнуть, не может заставить себя повернуться — возможность поймать губами чужое дыхание страшит. Не просто так он ввел для себя понятие поддержания личного пространства в целостности, но этот день и так разрушил его ко всем чертям. У мистера Старка не один день не удался, он, если верить его же словам — а Питер верит — мучается уже несколько дней. Но причин делать это — вдруг приближаться с неизвестной целью — Пит не может найти даже наскоро перебрав вагон и маленькую тележку увесистых мыслей. Секунду спустя ладонь перестает обжигать, остается лишь приятное тепло — и Питера настигает чувство, что если он не развернется, организм устроит новый бунт. Мысль пугает по-настоящему, и он не смеет ослушаться. — Давай Питер, — раздается полушепотом над ухом, столь близко, что в мальчишке моментально разгорается сверхновая. — Открой-ка ротик, — челюсть непривычно нежно — и просто непривычно — обхватывает рука, так, словно знает как надо. Ничего особенного, но сознание Питера насильно извращает посыл прозвучавших слов — хочет, чтобы его непременно поцеловали, но тем не менее понимает, что ему, как маленькому ребенку, забросят дольку шоколада в рот и заставят прожевать. Питер поворачивается на пару сантиметров, но этого по-прежнему не хватает, чтобы увидеть лицо наставника — тот, кажется, вот-вот ткнется носом в пылающую от смущения ушную раковину. Парень больше чем уверен, что та сейчас настолько насыщенного розового оттенка, что несчастный креольский розовый отдыхает, с завистью поглядывая на джазовый джем, прочно обосновавшийся на кончиках ушей. Чужие пальцы чуть стискивают челюсть, вынуждая повернуться еще немного, и Питер выдыхает, осознав, что от него не намного, но отстранились. — Я не буду есть его, мистер Старк, — бормочет Питер вполголоса, отведя взгляд — перед ним наконец показывается наставник. Даже его супергеройское сердце слишком слабо в такие моменты — сердце любого будет слабо к подобному, если оценивать здраво. Даже Питер, до сегодняшнего дня пребывающий в счастливой идиллии по поводу собственных чувств, вдруг осознает, что они, подавляемые и игнорируемые месяцами, не пропали, а просто впали в анабиоз — и эти нехитрые действия со стороны наставника разбудили их ото сна, который помогал Питеру чувствовать себя в безопасности. И у него сейчас есть возможность поддаться порыву, податься на жалкие сантиметры вперед и поцеловать — застать врасплох, потому что кто-кто, а вот мистер Старк вряд ли от него ожидает подобного. И, видит бог, он этого хочет как ничто другое, но позволить себе не может. Наставник и подопечный. Вертел он эти отношения… А еще у него есть возможность отстраниться, не метаться в раздумьях, а поступить, ну, разумно. Он хочет отстраниться, но стоит этой мысли возникнуть в голове, как пальцы начинает будто предупреждающе покалывать — это ощущается почти так, словно он цепляется оголенными пальцами за стену, чтобы забраться выше, эдакие «пустышки» на карте ощущений, но еще Питер понимает, что в тот раз, пару часов назад, было так же. Страх повторения прогоняет мысль об отстранении наставника и всецелостно занимает разум. — Нет, будешь, — утверждает, даже не настаивает мистер Старк. Питер и так напряжен до предела, а теперь у него, кажется, и вовсе начинают невротично подрагивать пальцы и губа, прикушенная как-то незаметно. Панические мысли и полное непонимание реакций собственного тела — то, с чем он остается наедине с собой даже в огорошивающей близи мистера Старка. Тот же, больше не ослабляя хватку на лице, осторожно отпускает затылок, напоследок поправив выпавшую из резинки небольшую прядку, и отрывает руку — Питеру едва хватает сил на то, чтобы не потянуться за ускользающим прикосновением. Взгляд провожает руку, юркнувшую вниз в початую упаковку разломанного на дольки шоколада. Пальцы выуживают неровно отломанную темную дольку, минуя надорванные края обертки, и Питер раздосадованно выдыхает через нос — чего он ожидал? Что к нему прислушаются? Вот одна из причин, почему он посчитал влюбленность в Тони Старка гиблым делом. Ну, и еще он испугался. — Давай, Питти, всего кусочек, и я отстану, — заверяет тот, сидя в вопиющей близости, касаясь бедром колена Питера, врезаясь короткими ногтями в челюсть и царапая ими нежную щеку, не тронутую щетиной. Питер отрицательно мычит, напряженно сжимая пальцами обеих рук большую берцовую кость. Заходящее солнце начинает припекать недвижимый затылок — или у Питера уже просто кипят мозги. Черт бы подрал этот шоколад, лучше бы Пит его вообще не брал, или не совал так настырно мистеру Старку под нос. Наставник чуть разочарованно качает головой; взгляд пронзительный, зрачки заполняют радужку почти полностью, но парень не может сказать, что это выглядит неправильно — это определенно прибавляет львиную долю шарма, который сейчас составляют в основном заполошно трепыхающаяся на шее вена, легкая межбровная складка и периодически прорезающий тишину глубокий баритон. Мистер Старк подводит глаза кверху и — о боже, Питер просто выдыхает, понимая, что ему не придется терпеть этот престранный привкус во рту, — непринужденно закидывает в рот шоколад. — Уверен? — уточняет, ловко перекатив дольку во рту. Питер абсолютно уверен. Настолько, что можно и не спрашивать, догадавшись по виду. Едва он, чуть поднапрягшись — потому что, ну, рот по-прежнему открывать не очень комфортно из-за тисками удерживающих челюсть пальцев, — приоткрывает рот, чтобы сказать да, черт возьми, уверен, на лице наставника проявляется до того торжествующее выражение, что Питер еле удерживается от того, чтобы отпрянуть. А потом лицо мистера Старка за какое-то мгновение становится настолько близким, что, чтобы взглянуть на кончик его носа, Питеру пришлось бы постараться свести глаза в кучу — а он таким навыком, как ни крути, не обладает. И в итоге не успевает ни среагировать, ни даже ответить, потому что… Пиздец. Потому что к губам прижимаются пахнущие горечью шоколада губы. У Питера от шока распахиваются глаза настолько, что того и гляди — выскользнут из орбит; к лицу приливает краска, но Пит знает, что у него там не просто краска, у него на лице чертов пожар, который только усиливается, когда на затылок снова ложится ладонь, преградившая путь легкого отступления. Питер протестующе мычит, потому что это уже серьезно переходит все границы, но вместе с тем его накрывает такая волна удовлетворения, что все оперативно заготовленные аргументы «против» уносит из мыслей цунами под названием «захлопнись и наслаждайся». Питер был бы до того счастлив, если бы мистер Старк сделал это, потому что действительно хочет, а не потому что его перемкнуло на этом чертовом горьком шоколаде, который Питер теперь будет ненавидеть до конца своих дней и даже в его сторону никогда не посмотрит. Потому что любой чертов взгляд, и тем более вкус, будет навевать воспоминания о том, как наставник, прекрасный в своем абсолютном бесстыдстве, прижимался к его губам, как, ухмыляясь в это подобие поцелуя, проталкивал горько-сладкий язык Питеру в рот. Пит судорожно цепляется пальцами за полуголое плечо, намереваясь ни то удержаться, ни то оттолкнуть. Но стоит только возникнуть образу мысли о том, что это неправильно, что так нельзя, что это ошибка, как спирает дыхание и начинает действительно предупреждающе покалывать пальцы. Питер думает, что это какая-то хренова насмешка, но он наконец осознает, действительно осознает, что от того, что он идет против себя, происходит то, что происходит. Это и правда плохо, если ему нельзя врать — причем врать себе. Он как дешевый косплей Пиноккио — только все куда хуже, чем отрастающий от лжи нос. Настолько плохо, что у него один раз уже отнялись руки, и нет, Питер абсолютно точно не хочет повторения этого странного опыта. Поэтому, когда мистер Старк проталкивает ему в рот еще один подтаявший кусочек шоколада, Питер несколько мгновений, замерев, ждет, что наставник — теперь это слово приобретает иные значения… — отпрянет, выполнив свою задачу. Но нет — тот протяжно выдыхает, опаляя теплой струей воздуха щеку зажмурившегося Питера, и совершает движение, которое буквально выдирает из глотки Питера низкий стон, дрожью разошедшийся по в шоке замершему телу — движение языком. Сталкивается с его собственным, позволяя прочувствовать упругость и податливость плоти, ее жар, и в дополнение к этим расщепляющим разум ощущениям — горечь подтаявшего шоколада. Пальцы больно впиваются в чужое плечо, а Питер, до этого, оказывается, не дышащий абсолютно, делает глубокий вдох, вместе с тем втягивая и ни с чем не сравнимый аромат Тони Старка, зажавшего его на диване в какой-то неизвестной вилле между собой и своей чертовски горячей рукой; Пит затылком ощущает судорожно бьющийся на чужом запястье пульс, а свой, вопреки ожиданиям, выловить не может никак. Еще одна вопящая «SOS» мысль откладывается в долгий ящик — Питер настолько отвлекся от реальности, что очнулся уже с рукой на чужом затылке, языком, опутывающим вынужденного «соседа», и абсолютно точно закольцевавшихся на этом конкретном человеке чувствах — Питер, черт возьми, целовался, и целовался достаточно много, чтобы знать, что умеет это делать вполне неплохо, но такого он не чувствовал за всю жизнь ни единого раза. И если раньше он мог себе позволить лениво полизаться с кем угодно на какой-нибудь тусовке, то теперь ему эта функция закрыта — он вообще не уверен, что сможет к себе кого-то подпустить, познав поцелуй Тони блядского Старка. Какого черта его язык все еще в Питере? Паркер покорно отдается, следуя властным движениям, цепляясь за горячие плечи, и упускает момент, когда последняя горечь исчезает. Последний привкус — терпкая сладость — растворяется в поцелуе, но отрезвляет не это — в себя приводит пронзительная трель звонка. Мэй. Пит отрывается, судорожно слизывает слюну с губ, сглатывает и распахивает глаза, но все плывет — он отстраняется еще сильнее и нашаривает в куче вещей позади плоский экран, на ощупь смахнув звонок и еще одним легким движением переводит устройство в беззвучный режим. Взор проясняется и первое, что он видит — чуть расфокусированный взгляд Тони, рассеянно трогающего двумя пальцами припухшую губу. Проходит несколько долгих секунд, прежде чем Питер убирает с чужого плеча руку, после которой остались несколько покрасневших лунок — силу Питер не очень-то соизмерял. Синяки наверняка останутся. Еще несколько — и мистер Старк вздрагивает. И словно только теперь начинает видеть Питера. — Предлагаю… Пока оставить это между нами, — скрежещущим голосом вдруг перебивает Старк едва восстановившуюся тишину. — Зачем вы это сделали? — отводит взгляд и вспыхивает Питер — не физически, а эмоционально, потому что лицо сильнее, чем есть, покраснеть уже не может. Тело наполняет парализующая неловкость, но не спросить он не может. — Потому что хотел, — отвечает, словно вопрос настолько глупый, что его и задавать не стоило. — Хотели? — глупо проморгавшись переспрашивает парень. Какого?.. — Достаточно давно, — нехотя отвечает мистер Старк, немного отодвинувшись и вцепившись рукой в скрипнувшую спинку дивана. По лицу видно, что он переступает через себя, говоря это, и… Питер действительно не знает, ради чего мистер Старк это делает. И делал. — Зачем… Зачем вы это говорите? — Не знаю, чувствую, что так надо, — голос становится тише, черты лица смягчаются. Мистер Старк судорожно облизывается и снова фокусируется на Питере, сглатывает, и только сейчас Питер замечает и румянец, разлившийся по чужим щекам, слегка тронутой отросшей непривычно щетиной, и нервно поджимающиеся пальцы, и сбившееся дыхание. — И как надо теперь? — решается уточнить Паркер, поправив упавшую с плеча лямку комбинезона, и отворачивается, выпрямив и опустив на пол ногу, колено которой все это время словно выступало преградой к сближению. Падает спиной на спинку дивана и заставляет себя расслабиться хотя бы внешне. — Как надо? Надо, — протягивает наставник, словно пробуя слово на вкус. Питер не смотрел, но внутри есть уверенность, что произносил он его с легкой улыбкой на устах. — А вот так, — усмешка, сквозящая в интонации, настораживает и заставляет вновь напрячься и распахнуть глаза — и делает это Питер как никогда вовремя. Нечасто можно увидеть воочию, как Тони Старк, хренов Железный человек, тебя седлает. — Какого черта, мистер Старк?! — взвизгивает он растерянно и, чего не отнять, шокированно, и, избегая неминуемого контакта, вжимается в скрипнувший каркасом диван спиной. Настолько резко и сильно, что тот действительно трещит, словно у него под спиной крошатся щепки. На затылок ложится горячая ладонь — и это последнее, что настораживает Питера в данный момент времени, — а на бедра всем весом опускается Старк и как ураган, безудержный и неостановимый, приникает к губам Питера. Питер приходит к выводу, что происходит какой-то ебаный пиздец, как часто любил повторять наставник в экстренных ситуациях. И нет, сопротивляться он не намерен.