В полночь пахнет звездами

— Нет, мы не были друзьями. Признаться честно, нас и приятелями-то не назовешь. Джек без особого интереса, но с вежливым спокойствием слушал рассказ, редко записывая себе что-то в блокнот. Он мог воспользоваться диктофоном, что было бы в разы легче, но офицер предпочитал более консервативные методы, относившись с подозрением к технике, в которой не особо смыслил. Если ее заклинит, расследование встанет, а важные показания исчезнут без следа и возможности их вернуть — подобного он просто не мог допустить. Ложная информация — доля журналистов, а не полиции, и он не без гордыни, присущей всем людям его типа, подмечал это. Обычно Сэмюэля жутко раздражал такой тон, но в этом случае он был солидарен и только понимающе кивал, редко, но все же отпуская какую-либо локальную с Джеком шутку по поводу этих желтых сорок. — Мы так, здоровались иногда, если пересекались. Просто соседи, — женщина с аккуратной укладкой "под Монро" пыталась смотреть только на одного из следователей, но по-ледяному голубые глаза, прямо уставленные на нее, то и дело заставляли отвести взгляд — слишком уж он был нелюдимым. Внутренняя сила Джека действительно давила, вместе с твердым тоном и этими глазами цвета зимнего неба. Неважно насколько он был вежлив и учтив с людьми, те всегда чувствовали себя неуютно рядом с ним, стоило им хоть один раз встретиться взглядом — глаза всегда выдавали его настоящую натуру. Соседка запнулась, потому что и на бедного напарника, накачанного успокоительными, смотреть не представлялось возможным. Бедный, бедный мальчик. По ее спине пробежали мурашки, когда она вернула свое внимание ледяному Джеку, выбрав из двух зол меньшее. — Ничего большего, — она на секунду развела руки, пожимая плечами и натянуто улыбаясь своим словам, а затем приобняла себя, потирая худые плечи. Защищалась, тупя глаза в пол, — я приехала от сына, провела все выходные с внуком. Вы знаете, он чудесный ребенок. Я стараюсь как можно чаще навещать их и присматривать за ним, чтобы дать свободу молодым, но Джастин работает, а Ребекка меня не любит, если Вы понимаете, а потому это случается не так часто, и я по первому же зову еду к ним, чтобы повидаться с малышом. Он копия моего сына в детстве, и я так счастлива позаботиться о нем. Наша женская потребность, если вы понимаете, — миссис Смит вновь попыталась улыбнуться, поднимая руку и неловко теребя собственную сережку. Она жутко нервничала перед стражами закона, обремененная столь ужасной ситуацией — такое ей и в кошмарном сне не снилось. — Ближе к делу, миссис Смит, — напомнил ей Джек. Женщина закивала, про себя отмечая, насколько разными сейчас выглядят представители одной и той же профессии перед ней: серьезный мужчина с идеальной осанкой и русый парнишка, сутулый и замученный, стояли, будто картинки в воскресной газете, где конец всегда уделяли играм для детей. «Найдите 10 отличий, мальчишки и девчонки, самые быстрые и креативные будут приглашены в редакцию!» Сэм свято верил в то, что по нему ничего не понятно, настойчиво делая вид, что ничего и не произошло. "Глупец, упрямец, самый настоящий безумец!" - воскликнул бы Така, поражаясь то ли отваге, то ли в самом деле глупости своего Сэма. Своего Сэма. Он чувствовал опустошённость. Не зная, что именно ввели в него, он сваливал это на препарат: веки становились тяжелыми, а в теле появлялась слабость, похожая на алкогольную легкость и одновременно с тем совершенно отличная от нее. Алкоголь дарил забытие, а вместе с тем свободу от своих неимоверно бесполезных чувств, будь они прокляты, препарат же, наоборот, обременял, сковывая прежними переживаниями, которые в этот раз не имели никакой возможности выйти. Это было тяжело, и тяжесть эта слишком уверенно заявляла о себе, мешая мужчине даже двигаться в привычном темпе. Это раздражало, как и раздражала болтовня соседки, на которой Кольт никак не мог сосредоточиться, постоянно уходя мыслями в непонятно какую сторону. Он не мог контролировать это, голова просто не слушалась. Голова просто была тяжелой и пустой. Он ненавидел этот препарат и был благодарен ему. — Я возвращалась от сына, — вернулась к началу женщина, заставляя Сэма немного нахмуриться в попытках не упустить ничего важного, — и вижу, что у… у него, у Тойво, дверь открыта. Не то чтобы я лезла в чужие дела, но я уверена в том, что любой бы из нас сделал то же самое, понимаете, о чем я? — Открытая дверь? — Да, открытая дверь. Настежь, представляете? — не без эмоций продолжала она, не зная, куда деть руки — то поправляя ими блузку, то волосы, и это отвлекало, — И я, значит, звоню, потому что… Не сказать что я испугалась, знаете, скорее меня это возмутило — такая безответственность! Я, конечно, все могла понять, но не это. Решила, что он опять со своим мальчиком обо всем забы… — Мальчиком? — перебил ее Джек, пристально смотря в глаза. Женщина вновь запнулась, позволяя мурашкам пробежать вдоль позвоночника. Ну и взгляд! — Д-да, офицер, Вы не ослышались, — буквально глотая свое волнение, продолжила вездесущая Марго Смит, — у него кто-то был. Постоянно. То один, то другой, я не успевала… Вы уж меня простите, я не очень люблю таких, — она постаралась произнести это как можно тише, будто то было полным неприличием, и оттого даже немного приблизилась к полицейскому, — ну, таких, — едва ли не шепотом выделила Марго, кивая в такт своим словам. Кольт скривился. Во рту появилась горечь — все долбанный препарат, это все он. Только он. — Мой сын говорит, что они все такие, эти актеры, певцы, — уже без запинок рассказывала Смит, будто они с Джеком успели подружиться за какой-то маленький миг, который Сэм не смог заметить, — и он чертовски прав, офицер, но это ужасно. Только подумайте, он же играл в детских спектаклях!.. Мужчина хотел разозлиться, но перегруженная голова ныла, а зудящее несогласие с резкими словами скребло где-то в ребрах, разливаясь горячим пойлом по холодным стенкам и превращаясь в горячий пар. Серый бетон плавится, но вместо обычной жидкости поднимается пар, по всей видимости, желая скрыть в себе несчастное тело. Кольт видит, как это губящее вещество добирается до него, и раскрывает руки, готовый раствориться в нем подобно твердым стенкам бассейна. Сэм чувствовал, что не согласен, и хотел возразить, конечно же, он и возразил бы, если бы не то, что сейчас было в нем. Если бы не то, что превращало его ярость в пар: он просто не мог разозлиться. — И вот, я звоню, чтобы сделать замечание, а он все не выходит и не выходит… Будь так всегда, быть может, он бы дослужился куда повыше? —…и я решила войти… Будь так всегда, быть может, он бы удержал его? — а там он… Быть может, он бы спас его? —…мертвый, — ее голос дрогнул, а вместе с ним Сэм. "Мертвый". Отрицать очевидное он больше не хотел. — Я их, конечно, не люблю, но никому не пожелаешь такой смерти. Он же совсем мальчик. Да и… это его дело. Он же не лез, простите, в штаны к своему… — Вы можете описать того, кто был с убитым в тесной связи до момента совершения преступления? — Да, я постараюсь, но… Право, я не обращала на него никакого внимания, поэтому лицо вряд ли вспомню. Сэм рисовал его перед собой: высокого крепкого подонка, покусившегося на того, кто в своей жизни и мухи не смог бы обидеть. Доверенное лицо, конечно же, оторвал Таку от его любований своим розарием на заднем дворе и… Задушил. Задушил, как беспомощного котенка. Он видел это, будто был там сам. Видел, как Така недовольно хмурится, едва-едва усевшись в своем кресле и намереваясь покурить, - сторонник пафоса, с усмешкой вспомнил Сэм, наверняка хотел углубиться в настроение начинающейся бури, — когда этот безличный подонок позвал его, соблазняя сюрпризом. Он видел, как глаза Таки загораются интересом, видел, как тот неуклюже встает, подавая руку убийце, как с полуулыбкой, несколько смущенной и скрытной, заходит в спальню, кокетничая с ублюдком. Целуя ублюдка. Как интерес сменяется страхом, как щуплые руки цепляются за одежду, как крик о помощи пресекается недостатком воздуха. Все чувства обострились. — Я видела его только мельком, из окна, потому что в основном он был в его саду. Кто-то вроде садовника, знаете… А у сада забор, если Вы понимаете, я не тот человек, что подсматривает за другими. Внутри что-то было, но Кольт не мог сказать, что это: боль, выраженная в злости, или же ревность от вставшей картины, где кто-то еще касается Его Таки. Он не мог назвать это ни тем, ни другим, потому что прочно внушал себе, что не может злиться. Но… Поднять руку на слабого, маленького… Когда он доверял… Огромная и непонятная энергия внутри росла, то и дело меняясь в своем тоне. Сэм чувствовал вину. Даже уверяя себя в том, что он ничего не мог сделать, мужчина чувствовал вину. Тяжелый груз, легший на сердце, якорем тянул в этот пар, и Сэм больше не сопротивлялся, прыгая и надеясь разбиться о дно пустого бассейна. Кольт чувствовал легкое дуновение ветра прямо в лицо, будто во время падения только тот старался хоть что-то сделать. Вот только ветер невесомый, и его сопротивление ничтожно мало: Сэм все равно упадет. Упал, оказавшись в воде цвета розового неба. Его злость не испарилась. Его злость оставляла ожоги. Осознание того, что никакое успокоительное не может отнять у него его чувств, больно резало по оголенным проводам, из которых тут же выпадали искры. Он все ещё любил Таку, он все еще скорбел по Таке и все еще ненавидел того, кто сделал это с ним. Он ревновал, конечно же, ревновал, и это не убавляло его гнева, грозящегося выйти за границы бассейна. Сэм чувствовал, что тонет, и совсем не сопротивлялся. Пошло оно!.. Миссис Смит чему-то улыбалась, в своей манере стараясь флиртовать с Джеком, а тот вежливо отвечал, подмечая фигуру и отличную форму пожилой женщины. Пустая болтовня, которая просто занимает время, на которую нет времени!… — Будьте готовы, скорее всего Вас вызовут на повторный допрос. Постарайтесь вспомнить, как выглядел подозреваемый. Всего доброго, миссис Смит. Выходя на улицу, он не знал, кого ненавидеть больше: убийцу, себя или глупого, мать его за ногу, безмозглого Таку, который подпускает к себе невесть кого! Идиот без головы, как всегда, ни о чем не думает, не понимает последствий. Сэм чувствовал давление, избавиться от которого не мог, потому что оно было внутри. Но оно росло с каждой секундой, спирая дыхание от недостатка воздуха, и он ничего не мог сделать. Что-то накатывало, и он не справлялся. Не мог. Не сможет. Руки, дарующие нежное спокойствие, навсегда останутся холодными. Ожоги снова болели. Медикамент медленно отступал. Джек, как всегда, по-отечески похлопал по плечу, на сей раз задерживаясь на нем и уводя крепкой хваткой. Он не умел поддерживать словами, но жестами укрывал, одновременно с тем защищая от кого-либо извне, будто перед ним был не здоровый кабан Сэм Кольт, но точно малец, едва стоявший на ногах. Это Джек. Старина Джек. Его лучший друг, всегда желающий только хорошего и подающий это «хорошо» так, как умеет: возвышаясь над страдальцем и уверенно касаясь — он всегда был таким, и именно это их и связывало. Что? Опека?.. Нет, совсем нет. Здоровый дух соперничества, витавший между ними и отражающийся абсолютно во всем, начиная от жестов и заканчивая не всегда приличными словами. И Кольт ответил бы ему, конечно же, однозначно, ответил бы, заводя руку назад и растрепывая макушку, если бы воздух не был таким спертым, а сердце не глушило мозг. — О, Марго. Прошу, зовите меня Марго! — услышали они с Джеком вслед по пути к машине.