В полночь пахнет звездами

— Я могу подбросить тебя. Мокрые волосы прилипали ко лбу, будто желая скрыть местами покрасневшие глаза. Сэм совершенно не страшился ледяных капель с неба, с каждой новой секундой все больше и больше впитывающихся в ткань формы, в отличие от Джека, явно не желающего промокнуть и спешащего к своему автомобилю. — Не стоит. Кольт сам потянулся за новой сигаретой, сжимая ее в холодных губах и суетливо поджигая. Дождь стих, превратившись в мерзкую морось, но ветер, наоборот, усилился, вынуждая полицейского прикрыть зажигалку, чтобы спасти слабый огонек. Напарник открыл дверь, одной ногой уже находившись в салоне. — Не включай капризы, Сэм, садись. Внутри кипела ярость, похожая на ту, что защищает раненного зверя, попавшего в капкан. Кольт не думал, от чего она так явно начала расти в нем, он просто чувствовал. Последнее, о чем мужчина хотел думать — это причины подобного дерьма, отражающегося во взгляде исподлобья. Голова все ещё была пустой из-за того укола, добавляя дискомфорта, от которого раздражение только росло. — Я сказал тебе, не стоит. Джек поджал губы, сводя густые брови к переносице и не без беспокойства смотря на своего товарища. Лицо побледнело то ли от погоды, то ли от пережитого стресса, и это не украшало Кольта от слова совсем, но показывало то, что он так тщательно старался скрыть — сердце, ноющее о помощи и требующее внимание, дать которое ни для кого не представлялось возможным. Теперь. Салон манил своим теплом, обещая горячий чай и что-то сладкое в награду за проделанную сегодня работу, и брюнет, опирающийся рукой на дверь, медленно сдавался под гневным взглядом друга. — Ты знаешь мой номер. Позвонишь, если понадобится помощь, — спустя паузу произнес он, вскидывая брови и показывая свое отношение к подобному упрямству. Конечно же, Джек тоже начинал нервничать, не считая, что поддаваться эмоциям — это поступок, достойный офицера полиции. Должно быть, этот пес никогда никого не любил, а посему не совсем понимал того, о ком так старался позаботиться. Никогда не убирал с мокрых от слез щек пряди волос, успокаивающе целуя в лоб. Никогда никого не обнимал на ночь, несмотря на то, как сам этого не любил, и не переходил на шепот, обещающий только хорошее и просящий поскорее уснуть. Он никогда не вел себя, как ангел, рядом с кем-то, в любой момент готовый превратиться в самого настоящего Цербера, разрывающего мощными челюстями лица обидчиков. Не чувствовал теплых губ на веках, мягких касаний на плечах и груди, чужих пальцев, умиротворенно перебирающих его волосы, словно летний ветерок на крыше дома. Джек не знает, что происходит с человеком, когда он теряет свой свет, и даже не понимает, насколько он счастливый ублюдок. Дверь глухо захлопнулась. Сэм медленно развернулся, краем уха слыша, как уезжает его друг. Карие глаза пробежались по дому с огромными стеклянными дверями, сейчас выглядящему очень жалко. Он полностью пуст. Последний свет, горящий в дальней спальне и видимый с заднего двора только в коридоре, медленно гаснет. Соседка покидает большой дом через главный вход, даже не замечая тайного наблюдателя, и, несомненно, натыкается на огромное количество репортеров. Им нужна любая сенсация, и им плевать, что эта сенсация представляет из себя нечто ужасное, точно так же, как и плевать соседке, томно вздыхающей о том, как ей жаль убитого. Дом выглядит так, будто хозяин еще не пришел с работы, и он преданно ждет его с красивой столовой, где, конечно же, хороший вид на огороженный сад. Миссис Смит выглядит так, будто находится у этого дома чисто из-за своего беспокойства, а не длинного носа и желания побыть в телевизоре в главной роли. В этот раз не в тени ее мужа. Журналисты делают вид, что им интересна вся чушь, изрекаемая женщиной, и они обязательно преподнесут все так, как она скажет. Весь этот район сегодня пропитан долбанным лицемерием, от которого Кольта тошнит. Мужчина кривит тонкие губы и отводит сигарету, чтобы сплюнуть горечь никотина. Безумно хотелось что-то сломать, вылить эту чертову энергию хоть куда-то, но он не мог- стоял перед самым этим хреновым, мать его, пошел он в жопу, садом! И ничего не мог сделать. Руки не поднимутся, будто до сих пор контролируемые невидимыми узами Таки, будь этот мудак проклят! Сотрудники наконец начинали огораживать дом, вынуждая желтых сорок улетать туда, откуда они прилетели. Но на место одной сороки тут же садилась другая, и это раздражало чернокожую Селену, старающуюся вести себя корректно и вежливо. С ними нельзя так, подумал Кольт, но не пошел помогать, переводя взгляд на тяжелые ботинки других. Трава, полная воды, хлюпала под ними, превращая общую обстановку в еще более противную. Сэмюэль хотел забыться. Впервые за долгое время его напрягали окружающие люди, и он всеми силами старался абстрагироваться от наконец-то вышедшей из себя Селены, шутящих стажеров, огораживающих дом, и навязчивых сирен полицейских машин, мигающих красно-синим цветом. Хотелось остаться одному в тишине и тепле, там, где он сможет справиться с собой, не боясь чужих взглядов. Кольт закрыл глаза, разводя руки в стороны, и расслабился, позволяя притяжению действовать на него с удвоенной силой. Мужчина медленно упал назад, открывая глаза в своей спальне и приподнимаясь только для того, чтобы сделать ящик, разбудивший его, погромче. Диктор чеканил о каких-то новостях, которые злили Сэма, но и которые пропускать мимо ушей он не представлял для себя возможным. Глаза все еще слипались, заставляя хозяина потереть их двумя пальцами, будто то помогло бы ему проснуться. Стройная девушка из экрана с конским хвостом и прямой спиной четко твердила о политике, и полицейский, шумно засопев носом, все же принял сидящее положение, чтобы затем встать с кровати. Его здорово вырубило и, видимо, на весь день. Мужчина нахмурился, лениво двигаясь на кухню, чтобы достать из холодильника пиво, которое он покупает себе на выходные. Его мучал странный сон, вызывающий зудящее желание набрать на домашний и позвонить одному из его героев, чтобы рассказать, что за бред. Внутри все было сдавлено, будто огромным камнем, и Сэм чувствовал себя ужасно. Он ненавидел такие сны и предпочел бы вообще не видеть их, чем знать, что такое может присниться. Русый склонился, оглядывая дверцу холодильника, и хмыкнул, не находя любимого напитка. Почему он не купил его? Неужели придется идти… Кольт устало вздохнул, чуть сужая глаза и поднимая голову в сторону часов. Что ж, еще не так поздно, и он, в принципе, может сделать это. Только, пожалуй, выпьет воды под лепет корреспондентов о том, что на этот раз учудил их президент. Офицер оперся рукой о столешницу, наполнив стеклянный стакан водой из-под крана, и развернулся, внимательно смотря в телевизор через барную стойку. У него отличная квартира хотя бы потому, что, стоя на так называемой кухне, он видит все, что происходит у него в спальне. Главное, конечно, то, что видит телевизор, из-за которого он даже проснулся. Сэм усмехнулся, поднося стакан к губам и спокойно осушая его. — Теперь к другим новостям, — бесстрастно продолжала девушка с конским хвостом, смотря прямо в камеру и всего на миг отвлекаясь на то, чтобы перевернуть бумагу, — любимца миллионов театральных фанатов и детей, актера бродвейского театра Ханну Тойво Йонсена нашли сегодня мертвым в своем собственном доме. По последним данным, причиной смерти стало удушение… Сэм поперхнулся, отставляя стакан. — Актер финского происхождения был едва ли не самым молодым в своей труппе, — продолжала она, чеканя слова, осознанием врезавшиеся в голову Кольта, чьи руки предательски начинали дрожать. В ящике резкими кадрами мелькал этот злополучный дом, укрытое простынью тело с той безвольной рукой, украшенной браслетами Таки, огороженный участок, соседка… И Сэм понимал, черт возьми, понимал. — Одним из последних мюзиклов Йонсена был «Питер Пен», где он играл главную роль. Сейчас спектакль отменен. Театр выражает соболезнования родственникам погибшего и скорбит вместе с ними, — на экране показывали маленького, несуразного и такого живого юношу, переодетого в рыжий парик и кричащего «Вы можете летать! Ты можешь летать, и ты!», завершая отрывком из представления весьма тоскливый репортаж, — по факту убийства возбуждено уголовное дело. «Вы можете летать! Для этого надо только очень сильно поверить!» — надрывался Така на сцене, уничтожая своим голосом. В жизни он намного ниже, замечает Кольт, поднимая руку и сжимая переносицу пальцами. Сэм, черт возьми, понимал, что это нихрена был не сон. Мужчина вышел из дома так быстро, будто то могло помочь сбежать от правды, по пути накидывая легкую куртку и непослушными пальцами набирая наизусть заученный номер. Возьми трубку, маленький засранец, не может это быть правдой! Ты, черт тебя! Он не звонил по нему уже около года или, возможно, немного больше. Перестал аккурат в тот момент, как услышал чужой голос на том конце провода и далекий родной, заглушенный на его фоне, потеряв все желание поддерживать общение. Грубый мужской голос, принадлежащий мужчине, едва ли не вдвое старше его, сильно обжег грудную клетку, а подтверждения в виде требований прекратить дурачиться и вернуть мобильный, изрекаемые самим хозяином номера, в тот же миг развеяли возможность того, что Кольт просто ошибся. Така звонил сам, старался, по крайней мере, но Сэмюэль уже не брал, понимающий, насколько он лишний человек в его жизни. Теперь лишний, сжираемый собственной ревностью, словно ядом, отравляющим его разум. Чертов Така. Наверное, он бы все отдал, чтобы сейчас тот взял трубку или перезвонил, извинившись за то, что, как всегда, не услышал, поставив режим «не беспокоить», однако женский голос говорил о том, что абонент не доступен, предлагая в альтернативу разговору оставить голосовое сообщение после сигнала. Сэм сбрасывал, перезванивая уже на улице после покупок. Сбрасывал, чтобы снова позвонить, уже в подъезде, поднимаясь обратно в квартиру. Сбрасывал, чтобы почти сразу перезвонить, вновь лежа в своей кровати и рассматривая разорванную на половину фотографию, обгоревшую по краям. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны доступа сети», — сменила пластинку диспетчер, вынуждая Кольта повесить трубку. Он сел, стараясь не думать о произошедшем, и отпил алкоголь, крутя фотокарточку со смеявшимся Такой. На его плече была чья-то рука, а сзади… Сзади много домов, играющих в темноте своим светом. Сэм знал это место, очень хорошо знал, каждый раз спеша туда, чтобы встретить актера после учебы и посмотреть на то, как мирно плывут корабли по реке, каким красивым бывает Нью-Йорк и насколько свободно небо над их головой. Така был таким счастливым тогда. Они оба были счастливыми тогда, на их месте рядом с набережной. Место, о котором знали только они. Офицер вновь нахмурился, поворачивая фото туда-сюда. Нахлынувшие воспоминания, наполненные промозглым влажным ветром и запахом горячих булок, которые пекли в том самом кафе рядом с обсерваторией, больно ударили под ребра, едва ли не заставив русого согнуться. Он вновь сделал несколько глотков, надеясь, что это поможет заглушить беспокоящую рану с механическим голосом «перезвоните позднее». Актер, такой настоящий на ней, представляющий собой самое невинное и искреннее счастье. Теплые глаза, не скрытые линзами, немного сощурены, заставляя легкие морщинки показаться в уголках, а губы растянуты, являя собой самую милую и красивую улыбку в мире. Кольт горько усмехнулся, кажется, услышав этот смех, запечатленный в одном изображении, тот самый смех, заставляющий смеяться других. Пальцы с огрубевшей кожей на кончиках прошлись по силуэту, задерживаясь на щеке в надежде вновь ощутить мягкость ее кожи. Он нежно огладил скулу, медленно переходя к челюсти и шее, будто человек на фото мог действительно чувствовать это. Будто человек, улыбающийся на фото, улыбается именно из-за этих прикосновений, по которым он скучал так же, как скучает тот, кто их дарит. Офицер со слабой улыбкой перевернул фото, чтобы посмотреть на подпись. В том, что она была, Сэм не сомневался, зная то, насколько трепетно актер относится к подобному роду памяти. Глаза опустились, чтобы в следующий момент раскрыться шире, а затем зажмуриться. Внутри что-то упало. Дыхание сперло. Сэм со злостью отбросил фотографию, следом за ней отправляя прикроватную тумбочку вместе с любимым пивом. Хренова блядь, мать его, просто хренова блядь! Он хренова блядь! Сэм ненавидел его, ненавидел, черт всех дери, будь проклят этот долбанный Йонсен! Ненавидел, сука, ненавидел, выбрасывая телефон, по которому он так упрямо и настойчиво старался дозвониться, куда-то в стену. «Наше место с Билли», — небрежно начеркал Така в уголке, не забыв поставить глупый смайлик в конце. По подоконнику вновь забили капли, обещая жителям крепкие сны.