В полночь пахнет звездами

Он ненавидел его всем своим сердцем, и он хотел уничтожить его сам, несмотря ни на что. Хотел достать из-под земли, вымыть под дождливой водой от всей этой грязи, свалившейся на него, влезть в дурную голову и постараться понять — зачем? В мире много действительно отвратительных вещей, с которыми люди вынуждены сталкиваться, и вся природа окружающего их пространства невероятно жестока по отношению к ним. Он видит это сам, с каждым новым заявлением теряя веру в мир все быстрее и быстрее. Он не считается жестким консерватором и совсем не против той же выпивки, но это… Это слишком. Если бы он мог, он бы запретил ему даже курение, очень хорошо зная все последствия и непоправимый вред организму, запретил бы все, взваливая на себя новую порцию нагрузки — что угодно, лишь бы защитить его от тягот жизни и оградить от потребности, переходящей во вредные зависимости. Он ненавидел себя, ненавидел всем своим сердцем, в который раз повторяя одни и те же слова — «Во всем виноват только ты». Не уследил, не усмотрел, не защитил. Не остановил однажды, свалив на глупый каприз, не удержал. Ошибся, оступился, проиграл, и проигрыш стоил ему слишком много. Стивен всегда говорит правду, это знают все в участке, нет смысла сомневаться в том, что он услышал от какого-нибудь Джека, сукина сына, или даже Бена, будь он проклят вместе со своей работой. Что могло произойти такого с его маленьким и безобидным кроликом, вечно опаздывающим на уроки и пары, что он взялся за такое? Он видел наркоманов через раз. Агрессивные, рассеянные и безобразные, они вызывали отвращение и желание скорее принять душ. Некоторые из них не доживали до суда, Сэм готов был поклясться в этом, не доживали, отдавая душу Дьяволу прямо в камере, не забыв обмочиться напоследок и создать правоохранительным органам дополнительные проблемы. Его Така был таким же? Стремился стать таким? Черт, какого хрена?! Узнай он об этом раньше, он бы выбил из него всю эту дурь. Он заставил бы его выздороветь и отказаться от всего этого дерьма. Не остановился бы ни в коем случае, стойко вынося чужие истерики от недостатка новой дозы, забыл бы обо всем, что между ними произошло, пошло оно к черту, послал бы туда же всю свою работу вместе с остальной жизнью. Нашел бы того придурка, который навязал его бедному и невинному мальчишке эту дрянь, и стер бы его в порошок, будьте уверены, он не оставил бы на нем живого места, чтобы вернуться героем к тому, кто в конце концов зализал бы все его полученные травмы, излечивая мягкими касаниями и благодаря за то, что его спасли от падения. «Они там все… такие», — раздался голос Марго в голове, отвечая на многие вопросы сразу. Конечно же. Сцена. Кто бы мог подумать. Что за окружение было у него? Кольт не знал ничего. Они не виделись целую вечность, и молодой мужчина только сейчас осознал это в полной мере. Осознал, как сильно соскучился по чужому голосу, со временем становящемуся все ниже и ниже из-за сигарет, по постоянным и тем раздражающим прикосновениям нежных рук, по идиотской манере «никуда не спешить» и привычке будить, если проснулся раньше. Он прочувствовал это, вспомнил. Выстрелил себе прямо в сердце новой порцией тоски, мешающей трезво мыслить. Ему нужно было успокоиться, но Сэм просто не мог. Он смотрел вперед и видел два образа, так не похожих друг на друга. Один из них — вечно влипающий в неприятности парнишка со скрещенными руками на груди, который то и дело огрызается на чужих людей, будто те обязательно что-то сделают ему, и одновременно с тем прижимается плечом к крепкой груди, уверенный, что те ни за что на свете не сделают ему ничего плохого. Не избалованный, но капризный и до невозможности обожающий внимание к себе, раскрывался только с ним, выпуская наружу свое настоящее непорочное Я, заставляющее голову кружится от его легкости и невесомости. Совершенно неспособный на что-то, что как-то отразится на его славном имени пятном. Другой — заблудившийся наркоман с тонкими дрожащими руками, давно потерявшими здоровый цвет, и ошалевшими глазами, смотрящими на мир сквозь пелену ярких картинок, отказаться от которых самостоятельно для него не представлялось возможным. Наркоманы — безобразные и жалкие люди, готовые пожертвовать абсолютно всем ради еще одной таблетки или же несколько граммов порошка, помогающих им жить в этом безмерно ужасном мире. Его Така не может быть таким, не может. Его Така играл в детских мюзиклах, относясь к этому с большой ответственностью. Он летал там, по сцене, в образе Питера Пена, который никогда не повзрослеет, бегая со своей командой и воюя против вредного Крюка. Он просто не мог быть наркоманом, Мэгпай не прав ни разу. Говорят, человек проходит пять стадий принятия неизбежного. Отрицание. Така был не способен на это, Сэм в этом уверен. Это не могло быть правдой. Картина покалеченного мальчика, сдерживающего свои слезы до последнего, несмотря на боль в опухающей руке, никак не могла стоять с тем, кто медленно идет к социальному дну. Независимый и гордый не может стать кем-то, кто продаст родную семью за чертов порошок на один раз. Этого не может быть. Его Така не такой. Он бегал по сцене, ловко забираясь на декорации. Он фотографировался с детьми, приседая на одно колено и приобнимая девочек и мальчиков за талию. Он хорошо общался с родителями, был вежлив и учтив, любил своих зрителей и детей, черт, наркоманы не такие! Он звонко вскрикивал и не выходил из роли даже после представления, обещая каждому ребенку, что тот научится летать. Обязательно научится, если, конечно, поможет найти ему свою тень, которая опять куда-то делась! …быть может, она убежала в гримерную, где вместе с косметикой, парфюмом, едой и цветами его ждет порция расслабляющего химиката? Где Ханну Тойво Йонсена не существует, как и Питера Пена, оставшегося где-то позади, в прошлом? Неужели его мечта оказалась настолько дешевой и грязной? Что сподвигло его на это? Он так сильно уставал? «Только подумайте, он же играл в детских спектаклях!» — не унималась Марго в его голове. Нет. Это не могло быть. Ни в коем случае. Сэм никогда не примет этого. Его Йонсен — это вечный мальчишка в шортах и с побитыми коленками, который никогда не повзрослеет и никогда не ввяжется в этот сраный мир со всеми его проблемами. Никогда и ни за что, потому что он, Сэмюэль Кольт, собственноручно оградит его от всего, строя свой Неверленд, где Така всегда счастлив. Оградил бы, если бы смог спохватиться раньше. Гнев. — Успокойся! — Что он несет?! Что этот ублюдок несет?! — Сэм! — Я все мозги ему вынесу! — Возьми себя в руки, Кольт! Ему действительно не нужны были проблемы. Чуть позже он будет благодарен своим ребятам за то, что инцидент не выйдет за стены курилки, и ему не будет вынесен выговор от шефа Дэвиса. Он не извинится перед Мэгпаем, хоть и доля мыслей о том, что капитан ни в чем не виновен, проскользнет в его горячей голове, совсем не остужая разгневанный пыл. Сосредоточиться на работе уже будет невозможным. Бесил этот факт. Он бесил его просто существованием себя. Его Така — наркоман, трахающийся с таким же наркоманом, который, вероятно, его на это и подсадил. Сколько они не общались? Сколько? Почему он не знал об этом до самого конца? Из всего возможного дерьма он выбрал наркоту. Из всего, черт его побрал, дерьма, он выбрал наркоту, которой качался после спектаклей и сидел в своей гримерке без чувств, обдолбанный и счастливый, пока его новый ебырь без мозгов не забирал его домой, где пользовался безвольным и готовым на все телом, требующим еще больше удовольствия. Нахрен это все, нахрен! Сэм чувствовал себя обманутым и облитым с головы до ног помоями. И ненавидел Таку за это. И себя. За то, что ничего не смог исправить. Торг. Если бы смог, все было бы иначе. Сэмюэль знает это, а потому винит себя. Хочет, чтобы все было иначе, как же он хочет этого! Если бы хоть один человек мог совершить невозможное — вернуть время назад, он бы отдал все, что у него есть, чтобы сделать это. Любые деньги достал бы, не важно какой ценой, черт, он бы все сделал, чтобы исправить ситуацию. Почему же все так? Он готов. Готов растоптать, сжечь, уничтожить абсолютно все, что у него есть — принципы, гордость, самонадеянность, он сделает это собственными руками, показав потрясающее шоу, только найдите того, кто бы смог вернуть его назад, в их спальню, где чужое запястье было стянуто браслетом, но не его пальцами. Если бы Сэм знал, куда это все приведет, он бы и в жизни не допустил того, чтобы Тойво ушел туда, откуда не возвращаются. Оставил бы его рядом, несмотря на чужое возмущение, слезы и злость. Ему не нужна была эта сцена. Кольт бы показал ему то, что для него действительно было нужным. Мир жесток и беспощаден. Ничего не случается к лучшему, Сэмюэль уверен. Ни у кого из ныне живущих нет такой возможности как возможность получить второй шанс, как бы им того не хотелось. Ничего изменить нельзя, это все в прошлом. Никто не спросит, хочешь ты того или нет, потому что твои желания не играют значимой роли здесь. Оно в прошлом уже по умолчанию, как бы тебе не хотелось это изменить. Депрессия. Така был наркоманом. Тем самым образом, который стоял на другом полюсе от него — все смешалось. Его артист — грязный и порочный наркоман с расширенными зрачками и мокрым от собственных слюней подбородком, с глупой улыбкой и невнятной речью, с протянутыми тонкими руками, которые не весят совершенно ничего. Его Питер Пен вырос, хотел он того или нет, и мечтал вернуться в свой Неверленд, чтобы никогда не знать проблем взрослой жизни, от которых он, Сэмюэль Кольт, не смог оградить его, вовремя не сжав в своих объятиях. Лишившись своей тени, он ушел к другой, а та, в свою очередь, дала ему волшебную таблетку, пообещав, что из-за нее он снова вернется в детство. Туда, где он умел летать. Но теперь его тень потеряна. В городе, полном огней, она избегает их, сетуя на долгое ожидание своего хозяина, который променял ее на сильно действующий обман. Питер не способен принять правду, ровно как и не способна была она, его тень, а потому позволил обмануть себя. Добровольно и гнусно, опустив все свои правила и последуя в неизвестность, не говорящую о том, как плохо бывает с утра. Она молчит, не рассказывая своей жертве, что та обязательно будет блевать, придерживаясь за белый ободок унитаза и молясь, чтобы ее, такую низкую и уродливую сейчас, никто не увидел. Пока еще переживая за свой имидж. Сэм был предан и предан самим собой, он точно это знал. Он ненавидел себя, ненавидел всем своим сердцем, в который раз повторяя одни и те же слова — «Во всем виноват только ты». Не уследил, не усмотрел, не защитил. Не остановил однажды, свалив на глупый каприз, не удержал. Ошибся, оступился, проиграл, и проигрыш стоил ему слишком много. Виноват он, виноват он, виноват он. Всего лишь тень того, кого не сможет вернуть. Своей гордыней и гневом офицер сломал то, что хрупко держалось на невесомых чувствах, увидеть которые, а тем более потрогать, не смог бы никто из них. Все так изменчиво. Кольт думал, что способен жить один. Кольт думал, что совсем не боится быть тенью без хозяина. Ему было неприятно думать об этом, но силы на злость ушли. Мужчина чувствовал упадок. Его глупый актер был зависимым наркоманом. Наркоманом. Маленький мальчишка с пластырями — наркоман. «Увези меня с собой», — пульсировало в голове. Они вдвоем хотели летать, и они летали, пока были вместе. Что он должен делать? Как поступить с совершенно безбашенным человеком, чья душа не дает покоя и по сей день? Смирение. А разве он сам не безбашенный? Черт возьми, они два импульсивных дурака, слишком горячие, чтобы быть вместе, но слишком зависимые друг от друга, чтобы быть порознь. Кольт останавливал его в одном, Йонсен держал его в другом — они не давали друг другу упасть. И что теперь? Чем же ты лучше него, Сэмюэль, когда ушел в запой сразу, как узнал, что вернуться к нему ты больше не сможешь? Чем ты лучше, когда отпустил его руку, позволяя уйти в свободный полет, и не поймал, не зная, что он, желая вернуться обратно к тебе, обрезал собственные крылья? Руками хватаясь за тонкие провода и голые ветки деревьев, падал спиной вниз, пока не разбился насмерть аккурат рядом со своими розами. Он не мог додуматься сам, и Кольт понимал это. И мысль о том, что это сделал тот самый подонок, вызывала бодрящую волну гнева. Что теперь делать? Неужели у него хватило мозгов спрашивать себя об этом?! Искать чертова придурка, посмевшего покуситься на его невинного и все еще непорочного Таку. Плевать, кем он был, Господи, плевать! Он все еще его Така, нуждающийся в защите. Пускай сейчас он где-то в Нетландии, Сэм знает, что делать. И Сэм обязательно сделает это, как только начнется новый день. Пора действовать. Теперь любое промедление — роскошь, которую он не может себе позволить. Теперь ему нужно только направление, потому что силы уже кипят неистовым огнем в его жилах. — Куда мне идти? — спросит Сэм темноту. — От второй звезды направо и прямо до утра, — ответит Питер Пен.