В полночь пахнет звездами

Нью-Йорк — совершенно неприступный штат, полный полицейскими. Всякие статистики, публикуемые в модных журналах и на известных сайтах, говорят о том, что ничего плохого здесь с жителями не случается уже тысячу или немногим меньше лет. Район на окраине города — всегда хреновый район. Это правило работает в любой точке мира и не претерпевает изменений примерно тысячу или немногим меньше лет. — Не хочешь повеселиться, красавчик? — Эй, остановись рядом со мной, подожди! — Я не богиня, но подниму тебя на небо! Сэм шел вперед, стараясь пропускать мимо ушей слова дешевых проституток. Когда-то красивые и аккуратные, сейчас они стояли в легких куртках не по погоде и развязно играли языком, предлагая каждому, у кого так или иначе могли быть деньги, отсосать. Кольт старался игнорировать их, прячась под воротом пальто и упрямо шагая вперед. Его все еще тошнило от подобного, несмотря на то, что он не раз сталкивался с этим на своей практике. Еще будучи обычным офицером без звания, только поступившим на службу, он успел насмотреться на этих ночных бабочек, патрулируя неблагоприятные и бедные районы, что уж говорить о сегодняшнем детективе полиции Сэмюэле Кольте, уверенном, что к дерьму привыкнуть нельзя. К такому привыкнуть нельзя. Южный район штата. Вечер. Позади шумит неспокойная Ист-ривер. Высокие многоквартирные дома не пропускают лишний ветер, делая место по-своему тихим и глухим. Сэм осматривается, плотно сжимая кулаки в карманах, и одновременно с тем продумывает, что будет делать в случае нападения. Он не выглядит легавым, но вместо этого он выглядит как тот, у кого есть деньги, и, если на первый взгляд безобидные проститутки ограничиваются только посылом на три веселые буквы, то все остальные жители этого места могут на этом не остановиться — отказы их сильно расстраивают. Кольт всегда должен быть готов. Его обувь стучала по бетону небольшими каблуками, сопровождая стук мокрым звуком от луж. Слякоть и сырость делали этот район еще более противным — хотелось поскорее уехать. — Ты не заблудился, мальчик? — прокашляли из темного угла, заставляя детектива обернуться. — Мой ответ зависит от того, с какой целью ты интересуешься, — максимально бесстрастно ответил тот, всеми силами стараясь выразить равнодушие. Он не Джек, и это у него получалось плохо — верхняя губа предательски приподнимался, когда из тени выходил бездомный и пропитый мужчина с бородой и натянутыми на пальцы рукавами грязного оранжевого свитера, надетого под рваную куртку. Бродяга снова грязно закашлял, ярко синими глазами смотря на него. — Я могу дать тебе нужную информацию, если ты дашь мне немного… — он потер большой палец об указательный и средний, требуя денег, и улыбнулся, обнажая совсем не целый ряд того, что когда-то называлось зубами. Сэм скривился, чувствуя отвращение. — Сколько ты хочешь? — Две тысячи, — прохрипел бездомный, заставляя Кольта удивленно вскинуть брови. — Сколько?! Наглости бродяжного алкоголика можно было завидовать. Он мерзко ухмылялся, держа молодого офицера на поводке. «Сколько ему?» — наверняка спрашивал у себя бездомный, а затем отвечал, — «Да какая разница, если по виду это всего лишь жалкий щенок, не понимающий, в какое страшное место он забрел без своей мамы.» — Информация сегодня стоит очень дорого, офицер. — С хитринкой в голосе продолжил мужчина, не без удовольствия наблюдая за тем, как меняется лицо Кольта. Как он?.. Перед глазами появилось удостоверение, удерживаемое чужими пальцами, и Кольт, испуганно выпятив глаза, суетливо похлопал себя по карманам, залезая в каждый из них. Чертов растяпа… Выронил. Идиот! — Если не хочешь, чтобы об этом узнал кто-то еще, кроме меня, — не дожидаясь вопросов, ответил тот, вкладывая документ в широкую ладонь, — получше запрячь это и заплати. Сэм ждал нападения, очевидно, естественно, ждал, но… Но не думал, совсем не думал, что не сможет защититься от чего-то своим любимым пистолетом, согревающим сердце у груди — любой шум сейчас — это ловушка, попасть в которую нельзя. На него сбегутся все остальные, поднимется суматоха, все выйдет наружу и… В таких местах, где ничему хорошему места нет, люди держатся вместе, помогая друг другу. В таких местах нельзя появляться одному, уверенным в том, что он справится — любая ошибка может стоить жизни, и виновного никто никогда не найдет. Здесь нет кого-то одного, здесь есть только все. И против всех в одиночку не пойдешь — сломаешься. Черт. Нельзя, чтобы кто-то поднял шум. Нельзя, чтобы кто-то понял, что он из полиции. Нельзя, чтобы это всплыло к его начальнику. Нельзя, чтобы его уволили, пока дело Таки стоит. Черт, черт, черт! Он в тупике. Противный бродяга провел его. Сэмюэль потянулся за кошельком, раскрывая его и доставая банкноты. Карие глаза то и дело поднимались на вымогателя, внимательно следя за ним. Черт, это половина его зарплаты за месяц! Да будь ты проклят! Он был виноват, но совершенно не злился на себя. Наоборот он злился на этого пройдоху, сумевшего стащить у него то, что было ненадежно запрятано. Да, теперь в нем кипела уверенность, что удостоверение именно стащили, потому что Сэмюэль Кольт никогда бы так не лопухнулся. Никогда бы не положил его в наружный карман, никогда бы, в который раз проверяя все ли на месте, не вынул руку слишком резко и никогда бы, занятый своими мыслями, не проигнорировал звук упавшей корочки. Не он виноват, совсем не он. И он доказал бы это, ссылаясь на закон, но вот незадача… Законы здесь совсем не работали. Сэм просто напросто не мог сыграть на этом: это их район, правила в котором далеки от общепринятых. Кольт вынужден играть по ним, несмотря на то, что они могут измениться в любой момент и совсем не в его сторону. Он не мог устанавливать свои и не мог пускать все на самотек по одной простой причине: вся полиция штата сейчас стоит на ушах из-за тех, кто в том числе и торгует наркотиками. Появление полицейского в этих кругах не сулит ничего хорошего, и Сэм это понимал. Но, черт возьми, это половина его зарплаты! «Лучше бы я сдох!» — подумал про себя офицер, пересчитывая купюры и одновременно с тем чувствуя неведомое облегчение, потому что… — У меня нет с собой столько налички, — честно и с искренней радостью за то, что он приверженец карт, признался молодой мужчина, изображая на лице самую настоящую в мире досаду, — это все, у меня больше нет с собой. — Ты, верно, хочешь, чтобы… — не унимался бездомный, не веря и продолжая свое давление. Он все с той же непоколебимой наглостью пересчитывал купюры, желая получить больше и совершенно не сомневаясь в чужом блефе. У офицера точно есть, точно! Пускай рыщет по карманам, унижается, просит, как это всякий раз делают они, пускай! Конечно, легавым верить — последнее дело, а легавым с деньгами верить, в принципе, нельзя. Сэм не был уверен в правильности того, что делает, но чувствовал одно и действительно сильное: Манипуляции начинали бесить. Вся ситуация начинала бесить. Этот пропитый мужчина смотрел на него свысока, несмотря на то, что сам находился где-то на дне, и открыто выражал к нему свое отвращение. Бесстрастность — оружие полицейского. Гордость и гнев — оружие Сэмюэля Кольта. Он опустил руки, сжимая их и меняясь в лице. Ярость — высокая и фигуристая девушка с длинными ногами, вечно ненасытная и оттого поглощающая абсолютно все, что видит, сейчас медленно, но уверенно вылезала из своего укрытия, свеча зелеными глазами. Ее рука в длинной перчатке цеплялась за край, постепенно начиная гореть; затем на свету появлялась другая, а с ней голова и плавно все тело, дразняще изгибающееся в своих танцах. Она почувствовала для себя свежий запах горячей души, и она хотела есть. Ее голос был многогранный, потому что в нем смешались голоса других: голос злости, гнева и бешенства; голос невозможной уверенности, неощутимой обиды на нежелание работать «по-хорошему», возмущение на неуважение, притупленная боль, дарующая невыносимо огромную силу. Все чувства, слившиеся в одно. «Иди ко мне», — пел голос, — «стань моим», — требовали голоса, когда она ползла к сердцу, поджигая все вокруг одним легким касанием. Что этот долбанный придурок возомнил о себе?! «Заставь его замолчать, Сэмми. Давай заставим его замолчать». Кольт не слышал, что говорил ему грязный и вонючий шантажер, потому что все его внимание занял голос его вечной спутницы: он все прекрасно понимал и контролировал, осознанно выпуская голодную на жертвы Ярость. Хочешь играть?! Так играй по моим правилам! Кольт понимал абсолютно все, чего нельзя было сказать о грязном мужчине, слишком резко оказавшимся прижатым к холодной стене щекой. Это, нахрен, Нью-Йорк! Рука, сжимающая деньги, неприятно и остро заныла, заставляя приоткрытый рот, спрятанный в лохматой бороде, издать стон боли и сдавленный крик. Это чертов Кольт! Сдавленный, потому что в щеку упиралась сталь чужого ствола, не предвещающего ничего хорошего. Ему плевать на правила. — Заткнись, если не хочешь, чтоб я пристрелил тебя, как собаку, — гневно прошептал офицер, приподнимая подбородок. Кисть сама по себе давила оружием в скулу, вынуждая того невнятно мычать от страха, тем самым раздражая мужчину еще больше, — заткнись. Сэм был не самым высоким, и он больше всего ненавидел тех, кто считал, что может использовать его как неразумного мальца, который ничего еще не увидел в своей жизни. Что, считаешь его неопытным сейчас? Считаешь?! Нервы сдали. Все шло не по плану, но Кольт умел справляться с этим: — Говори, что ты знаешь об убитом актере. — Ты шутишь?! — нервно хихикнул тот. — Пацан, я не хожу на спек… …такли? Затвор пистолета звонко щелкнул, заставляя маленькие глазки забегать в испуге. — Что ты знаешь об убитом актере? — повторил Сэм, надавливая на руку. Бродяга скривился от боли, ясно чувствуя, как капли пота стекают вниз по спине. На улице было далеко не тепло, но ему было жарко ровно с той же силой, с какой страх сковывал его, мешая произнести что-то членораздельное. Оказавшись пойманным своей же жертвой, он все еще надеялся на ее легкомысленность. Черт бы побрал этих подлых легавых! Черт бы их всех побрал! Кольт не видел себя со стороны, как и не видел того зверя, которого он спускал с цепи, наплевав на всю эту навязанную моралистами человечность и нравственность. Никакой морали не существует и не будет существовать рядом с теми, кто хоть как-то причастен к смерти Таки. А они причастны. Абсолютно все причастны. Мужчина думал, что контролирует себя, но остальные бы сказали точно — он слетел с катушек. Угрожая живому человек пистолетом и в самом деле намереваясь его убить в случае нежелания идти на контакт, всегда дипломатичный русый элементарно не может находиться в подобном состоянии осознанно. Это противоестественно для него, сказали бы другие и позвали на помощь, спасая бедного и несчастного бездомного, который почти смог развести дурного офицера-мальчишку на круглую сумму. Что ж, как хорошо, что других здесь просто нет. — Я не знаю ничего о нем, правда, не знаю, — зарыдал бродяга, сдаваясь под давлением, — пожалуйста! Пожалуйста, отпусти меня! — Я тебе сейчас мозги вынесу! — Я… — Ты понял?! Он мог привлекать чужое внимание, но ему было плевать, потому что этот мудак все равно привлекает его своими рыданиями. — Откуда ты знаешь, что он играл в спектаклях?! — офицер развернул его к себе, с силой ударяя спиной о стену едва живого многоквартирного дома, ни в одном окне которого так и не зажегся свет. Здесь абсолютно всем плевать, потому что подобное происходит почти каждый день — убийства, грабежи, изнасилования: не можешь защитить себя, не ной. Свобода от огнестрельного оружия, обжигающего своим холодом, была мимолетной, потому что заряженный ствол на сей раз уперся в подбородок, приподнимая уже ненавистную полицейскому голову с той же резкостью, с какой переворачивал его большую тушу лицом к себе. Церемониться смысла нет. — Я считаю до трех, — вновь понизил тон Сэм, скалясь, словно дикий зверь, — один. — Пожалуйста! — Два! Глухой плач мужчины сейчас выглядел вдвойне жалко, контрастируя с жестким тоном представителя власти: — Меня убьют. Я не мог… «Барни, ты играешь в хреновые игры», — говорили ему товарищи, всякий раз видя, как он старается надуть полицейских, — «это Америка, они делают здесь, что хотят». — Тр… Но он не слушал, и что теперь? Погибнет, словно шавка, и только помойные крысы, вечно ворующие у него крекеры, будут его оплакивать. — Я скажу! Скажу! — сдался лохматый бродяга, сжимаясь в плечах, — я скажу! Сэм поджал губы, сужая глаза и по-прежнему держа давление на ствол. — Он не здесь… Я знаю, что… Знаю, что он появлялся не один, пожалуйста, Господи, — он кривился, не веря своей участи, не веря в то, что он оказался в таком дерьме, — я не знаю, не торгую наркотой! Тебе нужно к проклятым итальянцам, прошу тебя, не надо! Он… они… Они все знают, офицер… господин офицер… Пожалуйста! — Где эти итальянцы? — уже более спокойно продолжил полицейский, потихоньку опуская пистолет от жирной шеи. — Я покажу… проведу… Где-то проехала машина, создавая шум и подгоняя. Детектив на миг повернул голову, проверяя наличие свидетелей. — Собирайся, — удовлетворенно ответил Кольт, отстраняясь. Барни тут же схватился за ноющую руку другой, сжимая травмированное запястье. — И подними, — кивнул Сэм на деньги, — это тебе за молчание.