куда делся фаэтон

Слэш
NC-17
Завершён
1731
автор
heavystonex бета
Размер:
95 страниц, 17 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
1731 Нравится 104 Отзывы 611 В сборник Скачать

chapter 3

Настройки текста
      Неделя прошла, а после той встречи в тайном, или не очень, обществе, Антон с Арсением не встречались и даже не переписывались.       А зачем?       Декорации уже давным-давно выставлены, а вся группа готова снимать и едва ли способна удерживать в себе энтузиазм, чтобы не прыгать от радости, распирающей грудную клетку.       Антон не задерживается у множества камер, где находится и его старший брат, идёт в сторону Оксаны, которая доводит лицо Арсения до полнейшего совершенства. Будто до этого оно таковым не являлось… Шастун замечает, что вокруг Оксаны носится маленькое темноволосое чудо, которое он слишком давно не видел.       — Ну привет, — Антон садится на корточки, чтобы поздороваться с маленькой пятилетней Катей.       Шастун поднимает радостный взгляд на Оксану, а та, поджимая губы, отвечает: «Её не с кем было оставить».       Девочка уже во всю обнимает Антона и даже не хочет выпускать из рук плотную ткань его чёрной толстовки. Сам он тоже не спешит разрывать объятия. Давно он Катю не видел, да и с Оксаной в последнее время встречался не часто. А теперь — съемки. И Антон радуется ещё больше, понимая, что это очередная возможность видеть маленькое счастье по имени Катя почаще.       — Знаешь, в зоне отдыха есть вкусные… — начинает Антон, вспоминая об эклерах.       — Ей нельзя много сладкого, — тут же предупреждает Оксана.       — Есть вкусный ягодный чай, — исправляется Шастун.       Арсений бесшумно усмехается тому, как ловко изворачивается Антон. Внутри он просто ликует, потому что Шастун кажется самым настоящим солнышком, когда общается с Катей.       Вот-вот — и обожжешься.       Вот-вот — и сгоришь.       Но это всё из-за ребёнка. Не будь здесь Кати, Антон был бы самой настоящей льдинкой, был бы всем недоволен и уж точно не улыбался бы.       А всё потому, что Катя пробуждала в Антоне приятные воспоминания, а когда они с Оксаной уезжали или уходили, все воспоминания Шастуна обращались разбитым стеклом и ранили сердце всё больше и больше.       С Катей Антон познакомился, когда девочке уже было четыре. Тогда Оксана притащилась с ней в другой конец Москвы, потому что малышку было не с кем оставить. Да и от работы отказаться тоже никак. И вот Катя спокойно сидела на коленках Шастуна, пока её мать припудривала кожу Антона для съемок интервью и поправляла выбивающиеся пряди волос.       — А ты расскажешь сказку? — спрашивает Катя, тут же отпуская толстовку Антона и глядя в его зеленые глаза с такой огромной надеждой и желанием услышать сказку, что всё, что может сказать Антон, это:       — Расскажу.       Так они провели два следующих часа в комнате отдыха, где выпили уже по несколько кружек ягодного чая и где Катя продолжала с широко раскрытыми, словно от удивления, глазами слушать сказки Антона.       Ему казалось, что с момента их последней встречи он уже разучился сочинять на ходу, к тому же, детские сказки.       А теперь Катя слушает рассказы про динозавров, которые любит больше прочих. Девочка рассказывает, что мама за последние пару месяцев купила множество книжек в детском магазине и на ночь читает рассказы про принцесс. А Катя засыпает не потому, что нравится, а потому, что слишком скучно. В этом Антон постарался на славу, научил Катю, что все сказки кончаются хорошо, если их покупают в детском отделе.       А когда Катя узнала, что Антон тоже пишет сказки (никто не поспешил исправить её и сказать, что он пишет романы) стала расспрашивать его о том, хорошо ли кончаются его истории. И он, чтобы не особо расстроить Катю, односложно ответил: «не все».       Соврал.       Все его книги заканчивались плохо. Только преподносил он всё это так, что это «плохо» таковым казалось ровно до тех пор, пока читатель не начинает размышлять.       А когда читатель начинает думать о том, как конец истории отразится на будущем персонажей, тогда их накрывает.       Переебывает.       Так же, как и во время чтения особо волнительных моментов. Так же, как и Антона во время написания.       Вскоре Антон возвращается на площадку, чтобы посмотреть на отснятый материал, а Паша встречает его одной только фразой:       — Садись и просто смотри, — сухо говорит Добровольский, указывая на свободный стул рядом со своим. Он быстро убирает с него все свои бумажки.       Антон слышит голос брата. Узнает интонацию. Шастуну и прежде доводилось побывать на съемочной площадке. Когда ему было слишком хуево, а Паша работал и должен был при этом присматривать за братом. Добровольский летает где-то в своих мыслях, размышляя о том, что можно улучшить и как. Он всегда слишком серьезный, когда работа идёт полным ходом.       Боится накосячить.       — Свет, — выдыхает Добровольский и по одному его слову выключают практически всё освещение, оставляя лишь пару включенных ламп. — Камера, — это скорее, как подготовка для актеров. Самое время отключить все посторонние мысли и настроится на игру. — Мотор.       С этим его словом включается запись и они с Антоном пристально смотрят на экран планшета, где отображается весь кадр. Всё то, что будет в итоге, когда запись выключат.       Шастун смотрит лишь на Арсения в кадре, потому что второй персонаж едва ли сможет накосячить, от него в кадре только руки да половина тела. Голова скрыта под тёмным капюшоном, а кончики пальцев измазаны бутафорской кровью.       Тонкие руки поднимаются над головой Арсения.       «Ну что за Дьявол?!» — думает про себя Антон, когда видит на экране глаза Арсения. До чего же он потрясающий. До чего же нужный взгляд.       Тонкие пальцы сжимаются в кулак. Резко, обрывисто.       «Блять, — думает про себя Антон и хочет закричать, — остановитесь».       Но продолжает смотреть. Хочет насладиться взглядом Арсения. Чужой большой палец, испачканный кровью, твёрдо проводит подушечкой пальца по лбу Попова, оставляя красный след. Капли крови медленно стекают по лбу, прячась в волосках бровей.       — Стоп, снято, — устало говорит Добровольский, молясь на то, чтобы кадр показался Антону удачным. Паше кадр понравился, но всё равно было что-то не то. Хотя самому Добровольскому уже начинает казаться, что он просто ко всему придирается. — Ну что, было?       У Шастуна на языке послевкусие после взгляда Арсения. У Шастуна сердце пропускает удары от того, насколько хорошо Арсений отыгрывает свою роль одним только блядским взглядом.       — Нет, — сухо выдыхает Антон.       Не соврал. Не было. Взгляд Арсения лишь реабилитировал мёртвую сцену. Это было не то.       — Давай ты, — предлагает Паша откидывается на спинку стула, сдаваясь.       — Ну нет, — выдыхает Антон, пока Оксана во всю крутится над Арсением, стирает салфеткой бутафорскую кровь со лба и брови, а потом легко припудривает кожу.       — Я не прошу тебя занимать роль, я прошу показать, как это должно быть, — утверждает Добровольский, сжимая тонкие пальцы в кулак с такой силой, что костяшки белеют.       А к чёрту всё. Оказаться в одном блядском кадре с Арсением — всё, о чем сейчас может мечтать Антон. Арсений — всё, о чем он сейчас может мечтать.       — Один раз, — сдаётся Антон.       Готовиться особо не приходится. Шастун знает о том, какие у него должны быть движения. Ему даже не придется светить лицом, оно скроется под капюшоном. Всё здесь — в руках. И Арсений на коленях пред ним.       Антон облизывает губы от мысли о том, что Попов встанет перед ним на колени.       Блять, да вы видели его вообще? Солнце склоняется на колени перед Луной ради него каждый чёртов день.       А теперь он будет стоять на коленях перед Антоном, и от одной только мысли об этом коленки предательски слабеют. Шастун снимает со своих длинных пальцев все кольца и быстро стягивает браслеты с запястий. Руки начинают дрожать, а потом Оксана накидывает на него просторную чёрную мантию, ставит на место и накрывает голову капюшоном.       Потом, какой-то мужчина, лицо которого Антон не видит, сует в его руки деревянную миску с бутафорской кровью. В кадре это выглядит великолепно. Паша уже видит это. Чувствует, что получится отлично.       Арсений становится на колени перед Антоном и поднимает взгляд, всматриваясь и выискивая под чёрной тканью зелёные глаза.       Находит.       — Давай сделаем это так, чтобы он сказал «было», — мягко улыбается Арсений, пока Паша громко говорит «свет».       А Антон нервно сглатывает, прекрасно понимая, что у Добровольского это «было» всё равно, что завуалированное «я кончил».       — Камера, — проговаривает Паша.       Улыбка с лица Арсения стирается, словно её там и не было. И он опять смотрит вот так.       Вот так, как должен.       Вот так, безжалостно бьет ясными голубыми глазами, будто током по оголенным нервам.       Вот так, как Антон представлял себе, когда описывал момент.       «Взгляд у него горящий, жаждущий. В уголках глаз скапливаются едва видимые морщинки. Во рту у него пересыхает от того, как сильно им завладевает одно только желание. Кажется, вот оно, — когда жизнь разделяется на «до» и «после». При том грубо и отрывисто. Когда тело наполняют силы и думаешь, — я теперь божество. Но он уже был им. Уже тогда, когда впервые распахнул глаза и взглянул на мир вокруг. Он был божеством тогда, когда его решили зачать. Оставалось лишь ждать и думать — трагическая ошибка или великое достижение? Что он принесет в мир? Торжество хаоса или долгожданное спасение?»       Что он принесет в мир Антона?       Торжественное спасение или долгожданный хаос?       Второе в жизни Шастуна было уже давно, а потому едва ли Арсений мог его привнести.       Большой палец руки опускается в бутафорскую кровь, а потом другая рука с миской отодвигается в сторону.       Антон замирает. Так, как должен. Выждать паузу, раздумывать о том, достоин ли этого персонаж Арсения.       Рука медленно, будто нерешительно, опускается ко лбу Попова. Шастун вновь замирает, в последний раз думая о том, заслуживает ли?       И проводит пальцем по коже Арсения. Медленно, будто это награда, оставляет полоску крови на лбу Попова. Убирает руку от его кожи нескоро. Немного потерпев.       А потом Арсений, как и должен, с наслаждением прикрывает глаза.       — Стоп, снято, — командует Добровольский, и свет в помещении моментально вспыхивает.       Антон нервно сглатывает, понимая, что Добровольский не может не сказать «было», потому что у него, Антона, ещё как было.       Если бы можно было лишиться девственности ещё раз, Шастун выбрал бы вот этот вариант.       — Ну не знаю, как все остальные, а у меня было, — шумно выдыхает Паша, и Арсений в этот момент поднимается на ноги.       У Шастуна из рук забирают миску с бутафорской кровью, а потом Оксана подлетает к нему, принимаясь вытирать руку и снимать мантию. Потом она тянется к Арсению, чтобы в очередной раз смыть бутафорскую кровь с его лба.       — Ещё как было, — усмехается Арсений почти бесшумно.       От его слов по спине Антона пробегают мурашки. Что же… их первый раз — и у обоих было.       Чувства продолжают бить по внутренностям, словно оголтелые и неспокойные вороны, потерявшие зрение и сбившиеся со своего пути. Просто шарахаются от ребер к желудку, а потом бьют по лёгким, выбивая весь воздух, а вместе с ним и мысли. Хочется сбежать. Антону, как всегда, хочется сбежать.       — Ну что, Антон, ещё пару сцен? — широко улыбается Паша, напрочь забывая о том, что у этого персонажа в мантии не одна сцена и на эту роль нанят актёр.       — Мне нужно с псом гулять, — отмахивается Антон.       — Ого, собака… — выдыхает Арсений, будто пес в качестве питомца охуеть какая редкость. — Как его зовут?       — Аид, — сухо бросает Шастун.       — Ого, — ещё более удивленно выдыхает Попов.       — Это ещё ничего, сначала он звал его Баф, — легко усмехнувшись, утверждает Добровольский.       — Баф типа как Баффи? — размышляет Арсений.       — Баф типа как Бафомет, — исправляет Антон.       — Ого, — это, кажется, предел его удивления.       — Ладно, мы тут разберемся, — кивает Добровольский, а потом отмечает карандашом что-то на своих листах с графиком съемок сцен.       Паша искренне надеется на то, что сможет уломать Антона на съемки. Потому что младший брат, к большому удивлению Добровольского, справляется пиздец как хорошо. Потому что Антон знает, как это должно быть в кадре. Потому что Антон чувствует персонажей лучше всех остальных. Потому что персонажи — часть его.

***

      Аиду было паршиво. Это Антон понял, когда вместо второго и третьего кругов по их обычному маршруту, пёс потащился к подъезду. Шастуну ничего не оставалось, кроме как идти за ним. Насильно ведь не потащишь собаку гулять…       Уже дома Аид устроился не в своей роскошной лежанке, а рядом с ней на скрипучем паркете. Тут Антон понял, что псу неспокойно и он ждёт лишь одного, чтобы Шастун сел на пол и позволил бы Аиду положить морду на коленки.       Тут сопротивляться Антон тоже не спешил. Лениво упал на пол, оперся спиной о диван и ждал, пока Аид подойдет ближе и уляжется на его ногах.       — Ну ты чего? — мягко спрашивает Антон, гладя собаку за ухом.       Аид лишь тихо проскулил в ответ, и от этого звука у Антона все внутренности свело болезненной судорогой.       Аиду хуево.       Пес словно затишье перед бурей. Антон знает. Знает, что когда Аид ведет себя вот так, это значит лишь то, что через пару дней накроет и самого Антона. Но от чего именно накроет, Шастун никогда не знал наверняка. Аид всегда каким-то волшебным образом чувствует, что с Антоном произойдёт лютый пиздец и страдает заранее, чтобы в нужный момент быть рядом и хоть как-то поднимать настроение.       Антон предпринимает попытки развеселить пса. Кидает маленький тканевый мячик в сторону коридора в надежде, что Аид найдет в себе силы хотя бы сходить за ним, а не сбегать. Пес продолжает лежать на ногах Шастуна, даже не посмотрев в сторону своей игрушки.       — А хочешь мясное печенье? — затейливо спрашивает Антон, вспоминая о любимом лакомстве пса.       Тот скулит. Чуть громче, чем до этого, и, кажется, чуть более весело.       — Отлично, — выдыхает Шастун, дотягиваясь рукой до телефона, брошенного на диван после возвращения с прогулки.

Тошка Бля, Паш, привезешь Аиду мясное печенье? Он что-то грустит… 20:14

      Антон знает, Паша привезет.       Добровольский знает, что когда Аиду грустно, Антон не отойдет от него ни на шаг, а потому он, Паша, единственный человек, который может помочь.       — Блять, — шумно выдыхает Паша, глядя на лист с не отснятыми сегодня сценами.       — Что там? — спрашивает Оксана.       — Аид грустит, — отмахивается Добровольский.       Паша продолжает бегать взглядом по не отснятым сценам, размышляя о том, как бы успеть всё.       — Я могу помочь? — вмешивается Арсений, который уже было подошёл со всеми попрощаться.       — Только если ты купишь мясное печенье для собак и отвезешь его моему младшему братцу, — быстро выпаливает Добровольский с лёгким негодованием.       Он не злится. Вовсе нет. Просто устал.       — Окей, а есть какие-то предпочтения и адрес для доставки? — спрашивает Арсений, улыбаясь.       Откуда только силы сука берутся?!       — Ты серьезно сейчас? — отзывается Добровольский.       — Ну да, у меня нет планов на вечер, почему бы не помочь? — размышляет Попов.       Добровольский задумался о том, что это отличная идея, и уже был готов назвать производителя того мясного печенья, что любит Аид и сказать адрес Антона, а потом:       — Нет. Это мой брат и его пес, я не могу сваливать это на тебя… — хмуро отмахивается Паша.       Ему не нравится мысль о том, что он кого-то обременит своими проблемами и тем, что ровным счётом нихуя не успевает.       — Да ладно, — выдыхает Арсений. — Я на машине, это не составит труда.       И Паша сдаётся.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.