куда делся фаэтон

      Арсений глядит на надгробье, поджимает губы и виновато отводит взгляд в сторону, делая жадный глоток водки прямо из горлышка бутылки. Совершенно забывает о том, что приехал сюда на машине, а теперь не уедет. Потеряется среди могил или среди собственных же мыслей.       Прозрачная жидкость обжигает горло, стекает, оставляя пламенную дорожку, которая моментально разжигает костры и охватывает огнём полностью. Сжигает дотла остатки.       — Знаешь, я ведь поверил тебе, — шепотом проговаривает он. — Ты всегда говорила, что любовь одна, — шумно втягивает воздух через нос, слыша собственный дрожащий голос. — И я до сих пор верю, потому что так проще. Ни к кому не привязывался. Знал, что все они — временные. На ночь, две, три, десять… Но закончатся.       Опускает взгляд в землю и сильнее сжимает губы, зажмуривая глаза до чёрных точек по центру. Сжимает пальцами бутылку, другой рукой накрывает лицо, сжимая тонкую бледную кожу, стараясь направить все эмоции в действия. В физическую боль, потому что кажется ещё чуть-чуть — и он подавится чувствами.       — А теперь… смотрю на него и сердце о рёбра так больно бьется, что плакать хочется.       Грудь неровно вздымается, дышит рвано, тело дрожит, и Арсений сам не понимает от чего. То ли от истерики, то ли от озноба.       Градус в голову слишком быстро ударил, потому что последнее, что Попов помнит — диалог с Антоном по телефону. Помнит, как умолял Шастуна не сбрасывать звонок. Будто Богам молился.       — Арс? — в телефоне Антона номер не определился, но голос он мог бы узнать из тысячи. — Что с тобой?       — Всё в порядке, — шепотом срывается с дрожащих губ. — Просто поговори со мной, пожалуйста.       Арсений знает, что, если не услышит сейчас человеческий голос — сойдет с ума. И, возможно, преувеличивает, но лишь потому, что градус в голову ударил.       — Ты плачешь? Где ты?       — Антон, всё в порядке, правда.       Антона заебало, что все стараются убедить его в том, что всё в порядке, когда ясно понятно, что всё не в порядке. Он и сам себя этим заебал.       — Блять, Арс, просто скажи адрес, — нервничает Антон, мотаясь по гостиной из стороны в сторону.       — Антон, — шепчет Арсений, и сердце Шастуна пропускает удар. Попов закусывает кожу на костяшке большого пальца. До боли, до белых вмятин от зубов на коже. — Я люблю тебя, — признается он.       Сердце прекращает биться, к голове приливает холод. Казалось бы, вот оно, то, что Антон хотел услышать. Но облегчения не чувствует. Потому что Арсений не перед ним, а на другом конце провода хуй знает где. Потому что Антон волнуется.       Арсения пугает тишина, пугает то, что Антон никак не реагирует, а потом слышит дыхание в динамике и немного успокаивается.       — Арсений, — более сдержанно начинает Антон. — Скажи мне, где ты, — опять просит он, а потом понимает, что Арсений не хочет говорить. — Или я сброшу звонок.       Ставит ультиматум, не оставляя Попову выбора. Арсений сам вынуждает. Он отправляет геолокацию сообщением, а потом просит не сбрасывать вызов, и Антон слушается. Да он бы и не сбросил. Рука бы не повернулась при всём желании.       Потому что, блять… Арсений.       Антона всего трясет от паники, и он злится на себя за то, что все никак не может купить машину, и потому каждый день приходится ждать такси минут по десять. А потом злится потому, что кладбище находится далеко от его дома и ехать приходится не меньше получаса. И всё это время он что-то шепчет в трубку, пусть и не слышит ответной реакции от Арсения. Только рваные вздохи и всхлипывания. Но этого оказывается достаточно, чтобы успокоить Антона.       Искать Арсения долго не приходится, он единственный на всём кладбище, кто пьёт водку из горла и плачет.       Арсений вздрагивает, когда чувствует, как его обнимают и телефон сам собой вываливается из рук, падая на землю. Зарывается лицом в тёмную ткань, которую не удаётся разглядеть из-за слёз в глазах, а пальцами обхватывает чужое тело.       Антона не видит, но чувствует. Знает, что это он. Среди миллиона людей узнал бы.       — Что ты здесь делаешь? — шепчет Арсений в ткань толстовки.       — А ты думал, что я забавы ради просил сказать, где ты? Давай, вставай, — Антон тянет Попова вверх, но тот и не пытается подниматься. Сил нет.       Тогда Шастун напрягается побольше, и, набрав побольше воздуха в лёгкие, тянет Арсения на себя изо всех сил, поднимая все-таки на ноги. Обхватывает за талию и перекидывает одну руку Арсения на своё плечо, для равновесия. Потом наклоняется поднять телефон Арсения и пустую бутылку из-под водки.       Арсений сам в силах стоять на ногах и уверен, что сможет даже балансировать в воздухе, однако говорить об этом Антону не спешит. Куда больше ему нравится, когда Антон держит его к себе так близко.       Антон возится с Арсением как с маленьким ребенком. Везет домой, каждые пять секунд глядя на Попова, который вжимается в спинку пассажирского сиденья и крепко обнимает себя руками, пряча голову в воротнике толстовки.       Укладывает в кровать, накрывает одеялом, выслушивая все возражения Арсения на этот счёт. Он ворчит что-то вроде «я не маленький», а сам толком и простых слов связать не может между собой, потому Антон и не понимает всего того, что Арсений пытается сказать.       Выпрямляется в спине и обеспокоенно глядит на Попова, что сжимает пальцами подушку. Хочет сказать, что пора идти, но понимает, что это глупо. А ещё глупее будет этого не сказать и остаться.       — Ну ладно, ты тут спи, я пойду, — негромко говорит Антон, моля Богов о том, чтобы Арсений не услышал.       Услышал.       — Не-е-ет, — жалобно тянет Арсений в подушку. — Останься, пожалуйста.       Антон останавливается на пороге комнаты и велит себе не оборачиваться. Знает, что вот-вот сдастся, и нужно просто заставить ноги двинуться с места в сторону выхода.       «Я люблю тебя» — проносится в голове будто назло, и Антон чувствует, будто ребро рядом с сердцем ломается.       — А завтра опять скажешь сделать вид, будто ничего не было? — шепотом спрашивает Антон, оборачиваясь.       Сдается.       — Нет. Обещаю.       Антон готов сам себя ударить с такой силой, чтобы мозги на место встали, а в итоге делает пару шагов к кровати Арсения и быстро сбрасывает кроссовки с ног. Попов рад тому, что Антон всё же решил остаться, с ним спокойнее. Он подвигается к другому краю кровати, уступая место Шастуну.       Антон и понять ничего не успевает, как голова Арсения уже ложится на грудь, а сам Попов начинает тише и спокойнее дышать. Закутанным в пышное одеяло Арсений кажется ребёнком, отчего уголки губ Антона приподнимаются в мягкой улыбке.       Антон волнуется. Прямо очень сильно волнуется, и его даже слегка потряхивает от всего того, что произошло за последний час. Прокручивает в голове все моменты и злится на себя за то, что не обращает внимание на детали. Пытается вспомнить надгробье той могилы, рядом с которой сидел Арсений, но в мыслях всплывает только фотография женщины средних лет.       И Арсений, который плачет так громко, что внутренности в тугой узел затягиваются.       Арсений, который сам на себя не похож.       Арсений, который любит.       Антон засыпает через пять минут после того, как слышит мирное сопение Арсения. Но перед этим обнимает плечи Попова, прижимая ближе к себе.       Потому что хочет.       Сны видит спокойные, впервые за долгое время без помощи алкоголя и таблеток. Впервые в этих снах хочется поселиться. Антону хочется провалиться сквозь землю, когда одно единственное утро переворачивает все его мысли и чувства вверх дном без возможности вернуться в исходное положение.       Видит перед собой Арсения, в тёмных волосах которого путаются солнечные лучи, и не может сдержать улыбку. Боится даже протирать глаза после сна, думая, что всё, что он видит — иллюзия, и он может её стереть.       Потом поворачивает голову и с глупой улыбкой пялится в потолок так заинтересованно, будто разглядывает картину в галерее.       — О чём думаешь? — слышит слегка хриплый голос Арсения.       — О том, что же в тебе такого особенного… — признаётся Антон.       Действительно ведь думает. Размышляет о том, что именно его удерживает здесь. Рядом с Арсением.       Попов решает помочь, но едва ли в силах это сделать.       — Я знаю полное имя Пикассо, — шутливо сообщает Арсений.       Антон слегка хмурится, а потом начинает громко смеяться, заражая этим Арсения.       — Блять, ну что ты за человек… — выдыхает Антон в приступе искреннего детского смеха. — Арс, — более серьезным тоном начинает Шастун. — Ты объяснишь, что вчера произошло?       — А что произошло? — спрашивает Арсений, а потом ловит на себе хмурый взгляд Антона. — Прости, я хотел узнать, что именно тебя интересует.       — Вообще-то, всё.       — Ну… — Арсений приподнимается на локтях. — Если честно, я совершенно не хочу говорить об этом. Но я помню, что сказал вчера кое-что важное.       — Ты вчера много чего говорил, — улыбается Антон, желая вновь услышать те самых три слова, что стирают кости в пыль.       — Я сказал, что люблю тебя, — Арсений нависает над Шастуном, заставляя тем самым его вжаться головой в подушку, лишь бы держать какую-никакую дистанцию.       — А, это, — вспоминает Антон. — Да, я помню.       Арсений наклоняется ближе к Антону. Его запах сводит с ума, пусть и ощущается ещё не выветрившийся аромат водки, туманит сознание до звона колокольчиков в голове. Нестерпимо хочется дотронуться до его лица, коснуться пальцами каждой родинки, обнять и прижаться как можно сильнее до хруста костей.       Антон заглядывает в голубые глаза напротив и боится. Понимает, что за этими хрустальными глазами скрывается хрупкая душа. Одно неаккуратное действие — и разобьет. Вспоминает всё, что наговорил до этого, и в горле комок появляется.       — Арс… — шепотом срывается с губ, а пальцы тянутся к футболке Попова и неуклюже цепляются за воротник, притягивая ближе.       Антон только сейчас понимает, что последние пару дней только и занимался тем, что постоянно кусал губы. А теперь же он чувствует покалывающую боль, когда Арсений касается влажными губами его губ, и появляется ощущение, будто звезды взрываются на губах Антона, рассыпаясь на горящие искорки.       — Постой, — Арсений нехотя отрывается от губ Антона.       Глядит в глаза, будто задавая немой вопрос, но Антон не знает какой. Не понимает. А потом взгляд Арсения скользит к кончику носа Антона, а губы вытягиваются в затейливой ухмылке.       — Любишь?       Не важно «что», не важно «кого». Просто слово в вопросительной форме. Ничего больше. Но Антон отвечает с такой серьезностью, будто от этого зависит судьба человечества. Хотя, если быть серьезными, судьба человечества — последнее, что его волнует.       — Люблю.       И губы Арсения мягко касаются родинки на кончике носа, а Антон морщится в детской смущенной улыбке. Как в шесть лет, когда бабушка домой приезжала. Как тогда, когда он был счастлив.       С того момента, как мы остались одни, дни стали разбиваться на пазлы. И теперь я знаю, если ты уйдешь, мне будет, чем заняться.