Тетрадка

Я, как обычно, проснулся очень рано, не смотря на то, что сегодня выходной и мне не надо ехать на работу. Походу, это уже привычка. Почти с закрытыми глазами подхожу к открытому настежь окну, все так же, на автомате, вытряхиваю сигарету из пачки, закуриваю. Первая затяжка, — и я начинаю оживать. Выглядываю на улицу, ожидая увидеть привычную картину пустеющего ранним утром двора, но… Ты болтаешься на турнике возле куста сирени, напротив моего окна. На тебе черная майка и джинсы, куртка лежит рядом на скамейке. Ты подтягиваешься, а я считаю про себя: пять, десять, пятнадцать… Не знаю, сколько раз ты уже успел, прежде, чем я начал отсчет. Останавливаешься на двадцати трех, разжимаешь пальцы и спрыгиваешь вниз. Обходишь вокруг скамейки, разминая руки и плечи, и снова подпрыгнув, цепляешься за перекладину. Я опять считаю. На этот раз тридцать, но последние даются тебе уже с трудом.  — Не спится? — я немного наклоняюсь вперед, выбросив вниз окурок. Ты поворачиваешься и поднимаешь голову, прикрывая рукой глаза от солнца.  — Нет. — улыбнувшись, отвечаешь ты. — Тебе тоже?  — Не, мне спится, просто делать нехер. — потянувшись, прогоняю остатки сна.  — Выйдешь? — спрашиваешь ты, усевшись на скамейку.  — Зачем? Я так-то никуда и не собирался, тем более в это время, и не вижу особого смысла торчать на улице. Тем более, с тобой. Нельзя сказать, чтобы я плохо к тебе относился, — скорее всего просто никак. Когда ты приезжал сюда в последний раз, тебе было всего двенадцать лет, и я бы с тобой тогда вообще не общался, если не те истории твоего деда про Рейх. Больше никакого интереса не было.  — Ну, так, просто. — ты в ожидании смотришь на меня.  — Ладно, только умоюсь. Даже не знаю, для чего я согласился. Походу, действительно, — от нехер делать.  — Сколько сможешь подтянуться? — прохожу мимо тебя и останавливаюсь возле турника.  — Вообще я обычно не считаю. — отвечаешь ты. — Как получится. Я быстро соображаю, рискнуть, или не стоит? Но все-таки решаюсь.  — Засекай. — цепляюсь за железную трубку и ставлю удобнее руки. На тридцати двух останавливаюсь, не в состоянии продолжать дальше. Хотя и сам на большее не рассчитывал.  — Вперед. — отхожу, уступая тебе место и падаю на лавку. Снова закуриваю. Дыхание сбивается и я еле сдерживаюсь, чтобы не закашлять. Твой счет прекращается на двадцати семи. Ты молча смотришь на меня своим холодным взглядом, от чего складывается впечатление, что мысленно ты меня уже убил несколько раз.  — Тилль. — ты присаживаешься рядом. — Где можно взять трубу для перекладины? Турник только в твоем дворе, а я хочу сделать у себя, чтобы не таскаться сюда каждое утро.  — На заброшенном заводе. — затянувшись, отвечаю я.  — И как туда пробраться? Просто так я тебе не смогу это объяснить. Точнее, где находится сам завод объяснять даже и не придется, его и так видно с дороги, а вот как проникнуть на саму территорию, — рассказать уже не получится, нужно только показывать.  — Тебе это сильно надо? — швырнув окурок на песок, я уставился на тебя в надежде, что ты все же передумаешь и отстанешь.  — Вообще-то, да. — ты еле заметно улыбаешься, обломив меня своим ответом.  — Тогда подматывай свое шмотье и пошли. —  нехотя поднимаюсь. Мне не очень хочется идти, но и дома сидеть желания нет. Конечно, я бы мог отказаться, и провести этот выходной, как и все остальные- тупо пролежать на диване и пялиться в экран телевизора. Но однообразие конкретно подзаебало. Ты встаешь следом, забрав со скамейки куртку. Улица почти пустая. Ранним утром выходного дня мало кто без особой надобности станет разгуливать просто так. Мы идем вдоль дороги, и только изредка мимо проезжают одиночные машины.  — Ты каждый день занимаешься? — спрашиваю я. Не от большого интереса, а просто, чтобы не ловить беспонтовую тишину.  — Да. Мне это нужно. Я собираюсь поступать в военку, а там придется сдавать все нормативы. — на ходу ты вытаскиваешь из кармана куртки пачку сигарет и закуриваешь. — Я пока не знаю, какие точно, но лишним явно не будет. Физическая подготовка еще никому не навредила.  — И когда поступать будешь? Мы переходим на другую сторону улицы. Тут уже нет асфальта и от шагов поднимается пыль, оседая на ботинках серым слоем.  — Ближе к осени, когда объявят набор. Так что, я тут ненадолго, а потом в Кёльн на распределение. Ты идешь также, как и вчера, — с поднятой головой и выпрямив спину, еще бы маршировать начал и размахивать руками в такт. Я искоса смотрю на тебя и улыбаюсь собственным мыслям, но ты это не замечаешь.  — Сворачивай. — ты уже прошагал мимо нужного поворота. Проходим между несколькими двухэтажными домами и дальше- по узкой, заросшей по обеим сторонам травой, тропинке, вдоль высокого бетонного забора, обнесенного сверху колючей проволокой. Забор длинный и идти приходится достаточно долго.  — Так ты когда приехал? — снова спрашиваю, оглянувшись назад.  — Вчера ночью. Я заранее Шнаю позвонил и сказал об этом, просто ваших номеров у меня не было, да и Шнайдеру я тоже так набрал, — даже особо не надеялся, что у них еще все те же цифры остались. Ты идешь почти след в след, не отставая ни на шаг.  — Мать с отчимом здесь теперь будут жить, собираются в доме делать ремонт. Только комнату деда жалко, не хотелось бы, чтобы ее переделывали. Там вообще нужно оставить все, как есть и пока я тут, это будет моя комната и хрен они до нее доберутся. — продолжаешь ты.  — И что же там такого особенного?  — Все. — в твоем голосе проскользнула какая-то мгновенная эмоция. — Ты же помнишь, как там все было? А самое главное это кладовка, но она закрыта на замок, а ключа нет, но там по любому много того, что вообще нельзя выбрасывать. Доходим до угла и сразу за поворотом в заборе есть дырка- выбитая часть бетона, но она находится за кустами и с тропинки ее не видно.  — За мной иди. — я пробираюсь через заросли акации, с трудом протиснувшись в проделанный кем-то вход. Раньше, когда мы сюда бегали почти каждый день после школы, это было сделать намного проще. Отойдя в сторону, дожидаюсь тебя. Ты останавливаешься рядом, отряхивая джинсы от пыли. Территория очень большая и, пока мы идем, ты все время оглядываешься по сторонам. Полуразрушенные здания цехов и корпус администрации встречают нас пустыми глазницами выбитых окон; у забора лежат бетонные сваи, с торчащей изнутри рваными венами арматурой; везде попадаются кучи покореженного металла и каких-то железных конструкций, в очертаниях которых по детству, в вечернем полумраке, мы видели сказочных драконов, застывших в неестественных позах. Сейчас же все воспринимается совсем по-другому. Нет больше тех, прежних, цепляющих за душу острых ощущений, когда проходишь мимо всего этого, нет той романтики. Теперь это тупо заброшенный завод, — когда-то процветающее предприятие, в послевоенные годы превращенное в помойку. Мы заходим в один из цехов.  — Можешь выбирать. — говорю я. — Здесь есть все, как в лучших домах Парижа и Лондона. По крайней мере, раньше было… Немного осмотревшись, ты уходишь вглубь помещения и вскоре возвращаешься, держа в руках две трубы.  — Тебе одной не хватит? — я разворачиваюсь и выхожу на улицу.  — Мало ли, вдруг пригодится.  — Может, ко мне пойдем, пожрем. — предлагаешь ты уже на обратном пути. Я соглашаюсь, вспомнив, что у меня ничего не приготовлено и заморачиваться с этим особо не хочется. Возвращаемся той же дорогой- через мой двор. За общежитием выходим на пустырь и до твоего дома добираемся по трамвайным рельсам, так намного быстрее, чем если идти вдоль трассы. Трамвай здесь давно не ходит и половину рельсов уже разобрали, но часть осталась до сих пор. Твой дом расположен в самом конце улицы, почти что на отшибе, среди тополей, дальше- только еще один, иногда работающий, завод. Ты открываешь дверь, пропуская меня вперед, в темноту небольшого коридора. В одной из комнат стоят все еще не распакованные коробки и накрытая тряпками мебель.  — А где все? — спрашиваю я, оглядывая почти забытые комнаты.  — Не знаю. Наверное, в город поехали. — ты проходишь мимо и поднимаешься по лестнице на второй этаж. — Ты так и будешь возле порога стоять? В комнате светло, в большое, открытое окно светит солнце. Тут ничего так и не поменялось с того времени, когда я был здесь последний раз: все то же старое кресло стоит на своем месте, та же кровать и шкаф с ростовым зеркалом на двери. Только теперь почти все стены завешаны разнообразными выцветшими плакатами со знакомым с детства изображением Hakenkreuz, или белыми буквами SS на черном фоне. Над изголовьем кровати висит нарисованный красками на ватмане, расправивший широкие крылья, орел. Походу, твой дед на старости окончательно двинулся на идее.  — Этого раньше не было. — я хожу вдоль стены, рассматривая все эти произведения.  — Ну, так и меня здесь раньше не было. — улыбнувшись, отвечаешь ты.  — Твое художество? — спрашиваю, глянув на орла над кроватью. Ты киваешь в ответ, подойдя ближе.  — Нравится?  — Нормально. — я присаживаюсь на подлокотник кресла и, теперь уже издалека оглядываю всю твою галерею.  — Это еще не все. — с гордостью говоришь ты. — Я пока не успел все вещи разобрать. Спустившись на кухню, заглядываем в холодильник. Там только сосиски.  — Пиздец, все сожрали. — ты достаешь упаковку и в одно движение вскрываешь ножом. — Хоть из дома не уходи. Кидаешь на сковородку, включив плиту.  — Кофе будешь? Я молча соглашаюсь.  — И что ты про кладовку говорил? — спрашиваю я, по привычке расположившись на широком подоконнике в твоей комнате. Ты сидишь рядом, с подкуренной сигаретой.  — Видишь дверь? — ткнув пальцем в сторону, смотришь на меня. — Это она и есть. Надо как-то взломать. На двери навесной замок, продетый дугой в отверстия железных ушек. Сорвав монтировкой одно из них, кладовку получилось открыть. Внутри темно и плохо видно, что там находится. Ты вытаскиваешь первую попавшуюся коробку. В ней оказалась посуда. Убираешь в сторону и достаешь другую. Но и здесь тоже нет ничего интересного- только инструменты и банка с гвоздями. Следующим попался мешок с какими-то тряпками, рулон обоев и ведро.  — Здесь по любому должно что-то быть. — ты снова скрываешься в кладовке. — Ведь не стал бы дед просто так закрывать дверь на замок. Наконец, последняя коробка. Ты, выдохнув, заглядываешь внутрь.  — Бля. — говоришь почти шепотом, глянув на меня. Холод в твоих глазах резко исчез, сменившись блеском и ты осторожно вытаскиваешь ту самую каску и потрепанный фотоальбом.  — Тут еще что-то есть. — с замиранием в голосе произносишь ты, шаря рукой по дну коробки. На твоей ладони лежит железный орел, точно такой же, как тот, нарисованный на ватмане.  — Ради этого стоило взломать замок. — ты улыбаешься, но на этот раз уже по-настоящему. За окном вечер, небо постепенно тускнеет и, пока еще прозрачные сумерки окутывают все вокруг легкой пеленой. Я снова сижу у тебя на подоконнике. Тупо проебал весь день, впрочем, как и все свои прежние выходные.  — Хочешь, покажу кое-что? — ты устраиваешься напротив, держа в руках толстую тетрадку в черной обложке.  — Ну покажи. Сигаретный дым приятной горечью режет горло. Ты молча протягиваешь мне свой альманах. Я затягиваюсь в очередной раз и открываю первую страницу, на которой большими буквами каллиграфическим почерком выведено «Deutschlannd uber alles». На другой- также аккуратно прописано несколько цитат Гитлера с пометкой «Mein Kampf». Перелистываю дальше и вижу опять «SS» во весь формат листа и… нарисованную простым карандашом печальную рожу Шнайдера, с подписью «Sie lassen mich nicht spazieren gehen».  — Похож. — я улыбаюсь, мельком глянув на тебя. — Гитлер тоже хорошо рисовал.  — Он не просто хорошо рисовал. — с довольным видом говоришь ты, походу, расценивая такое сравнение как награду. — Он был настоящим художником, а я только учусь. Остальные страницы пустые и я возвращаю тебе тетрадь. Ты берешь лежащую на подоконнике ручку и, пролистав, что-то пишешь, передаешь мне. «Hallo» — написано вверху листа красивыми буквами. Я не особо понимаю, к чему это, но ты в ожидании смотришь на меня. — Привет. — затянувшись сигаретой, говорю я.  — Пиши. — ты улыбаешься и тоже закуриваешь. Даже смешно, что приходится заниматься какой-то бессмысленной херней, но все-таки я пишу в ответ -"Hallo». Немного коряво, но ты разберешь. Тетрадка снова у тебя и ты, опустив ее на колени, склоняешь голову на бок, старательно выводя буквы. «У тебя есть друзья?» — молча спрашиваешь ты. «Да. Пауль и Шнай.» — я отвечаю также молча. Ты о чем-то задумываешься, глядя в темнеющее небо и, поймав мысль, переносишь ее на бумагу. Отдаешь мне и я на мгновение ловлю твой взгляд, слегка нерешительный и теплый. «А у меня нет. Хочешь быть моим другом?»  — А как же пацаны? — я пытаюсь спрятать улыбку.  — Они просто знакомые. — ты опять смотришь в окно, окутывая себя дымом от сигареты. Блядь, главное не заржать, эта твоя тупая детская игра совсем меня развеселила. Причем, ты, похоже, относишься к этому достаточно серьезно. «Я не против.» — опускаю тетрадь перед тобой на подоконник. Прочитав, ты улыбаешься, не поднимая глаза. Мы сидим напротив друг друга в полумраке комнаты и молчим, слушая только шум ветра в кронах тополей и доносящиеся издали звуки с района. Ты поворачиваешься ко мне и я чувствую на себе твой взгляд. Теперь он снова холодный и острый, как прежде, вскидываешь вверх руку:  — Sieg.  — Heil. — отвечаю тебе тем же жестом.