Тетрадка

— Давай ты сейчас купишь, а я в следующий раз. — говорит мне Ландерс, переминаясь с ноги на ногу. — Ну, или потом тебе деньги отдам, когда расчет получу. Я сижу на металлической невысокой ограде возле магазина, между тобой и Шнайдером.  — Расчет, бля. — передразниваю его. — Тебе давно пора забыть это слово. Ты хоть помнишь, когда что-то в последний раз получал? — Помню, в позапрошлом месяце. — немного подумав, печально отозвался Пауль, усевшись на ступеньку крыльца.  — Походу, скоро снова начнешь по огородам яблоки пиздить. — я улыбаюсь, глядя на его озадаченное лицо. Шнайдер заржал, чуть не опрокинувшись назад с ограды.  — А такое было? — спрашиваешь ты.  — Было.- просмеявшись, сказал Кристоф. — Он одно время, еще по школе, лазил по огородам и воровал яблоки, а потом продавал их в городе. Ландерс с недовольным видом отвернулся в сторону.  — Ну, пиздец, нашли, что вспомнить. Поднимающимся по лестнице людям, приходится обходить его.  — Ты хоть сдвинься куда-нибудь, а то весь проход перегородил. — я закуриваю, выпуская вверх колечко дыма.  — Или шапку брось перед собой, может кто подкинет на пиво. — поднимаясь, говоришь ты. Шнай снова ржет и пихает меня локтем в бок. Я толкаю его в ответ и он, не удержавшись, падает спиной на газон.  — Повеселился? — хихикнул Пауль, расплываясь в улыбке. Ты, как всегда, с гордым видом, прохаживаешься перед нами, заложив руки за спину. Железный орел теперь украшает левый рукав на твоей куртке.  — Ну так что? — Ландерс снова вернулся к тому разговору. — Купишь? Просто у малолеток нет смысла спрашивать, у них все-равно денег нет.  — Кто это малолетка? — подал голос Шнайдер, вернувшись на свое место. — Я всего на год тебя младше. Ландерс внимательно уставился на что-то и улыбка медленно начала сползать с лица.  — Мышь идет. — сказал он, продолжая наблюдать. Я смотрю в ту сторону, куда направлен его взгляд. Его фамилия Гольдберг, имя никто не знал и мы называли его просто- Мышь. Он живет почти на отшибе, в большом доме, вместе со своей многочисленной еврейской семьей. Проходя мимо, окинул нас всех ехидным взглядом, особенно задержавшись на тебе и, заметив орла на рукаве, остановился.  — А ты знаешь, что бывает с фашистами? — язвительным тоном произнес он. Ты поворачиваешься, свысока смотришь на него, все также держа за спиной руки. Конечно, ты понимаешь, кто стоит перед тобой. — А ты знаешь, что бывает с теми, кто всех доебывает? — отозвался с крыльца Пауль.  — Шагай отсюда. — подхватил Шнай. Гольдберг еще пару секунд изучал тебя глазами. Ты натянуто улыбаешься. Я вижу, как сжимаются кулаки. Поднимаюсь и подхожу к тебе. Нельзя допустить того, что может случиться в этот момент. Мы потом все прикурим, никто и разбираться не станет, что Гольдбергу свернули голову именно за личное оскорбление, а не из-за ненависти к его нации.  — Untermensch. — с той же улыбкой говоришь ты, безо всяких эмоций в голосе.  — Я тебя запомню. — Гольдберг развернулся, быстро направившись в сторону своего дома.  — Так это же заебись. — кричишь ты ему вслед и уже тише добавляешь. — Это будет для тебя последним воспоминанием.  — Рих, не гони. — Ландерс, поднявшись, потянулся, раскинув руки в стороны. — Нахер он нужен, это же то еще говно. Будешь пинать-сам испачкаешься. Ты достаешь сигарету из пачки, катаешь между пальцами, глядя на удаляющуюся спину. — А я аккуратно. Пауль, сидя на своем законном месте, с биноклем в руках, и зажав между ног открытую бутылку пива, высматривает свою очередную жертву.  — Ну где же вы попрятались? — задумчиво произнес он.  — Кого ты там отслеживаешь? — ты забираешься на подоконник, усевшись к нему поближе и пытаешься что-то разглядеть.  — Девок. — улыбнувшись, ответил Шнайдер и тоже залез к вам. — Ты разве не знал, что он маньяк?  — Хочешь глянуть? — Ландерс сунул тебе в руки бинокль.- Только недолго. Ты подносишь прибор к глазам, подкручивая пальцами колесико оптики и замираешь с улыбкой.  — Что там? — Ландерс сделав глоток из бутылки, уставился на тебя.  — Да подожди, не мешай.- тихо отвечаешь ты.  — Кто-то есть? — не отстает Пауль, ерзая на месте.  — Тихо. Не лезь. — ты немного вытягиваешься, продолжая довольно лыбиться.  — Блять, Рих, скажи уже, что там происходит? — дергается Ландерс.  — Раздевается. Трусы снимает, сука. — ты отстраняешься в сторону, снова подкручиваешь колесико.  — Дай посмотреть. — Пауль, не выдержав, выхватывает у тебя бинокль и, быстро вскидывает к лицу. — Где? Какое окно?  — На втором этаже, четвертое слева. — отвечаешь ты и, глянув на меня, щелкаешь пальцами. Я, пододвинув Шнайдера, тоже присаживаюсь на оставшееся свободное место.  — Рих, ты гандон. — заорал Ландерс на весь двор, напугав пробегающую под окнами собаку, отчего та залилась громким лаем. Он толкнул тебя в плечо, ты навалился на Шная, а тот на меня.  — Там, блядь, какая-то бабка белье развешивает. — захохотал Пауль, снова толкаясь, и Кристоф опять вжался в меня боком.  — Ландерс, ты заебал. — я отпихиваю Шнайдера и обратная волна проходит на другой край подоконника. Пауль, пытаясь удержаться, махнул рукой, задев свою бутылку, и она с глухим ударом свалилась в траву.  — Пиздец.- глядя вниз, произнес Ландерс.- Лучше бы это был Шнай, хоть бы поржали.  — Я вот все понять не могу, как можно закрывать на это глаза? — задумчиво говоришь ты, по-прежнему сидя на подоконнике.  — Ты о чем? — спросил Пауль, на секунду оторвавшись от своего наблюдения.  — Как можно закрывать глаза на то, что эти человеческие подобия живут рядом, среди нас? — продолжаешь ты.  — Ты это про Мышь? — Шнайдер, забравшись с ногами в кресло, быстро отпил из очередной, только что открытой бутылки и откинулся на спинку.  — Про весь их выводок. — ты щелчком выбиваешь сигарету из пачки и, подкурив, поворачиваешься к нам лицом.  — А что мы сделать должны? — Кристоф поднес бутылку к глазам, разглядывая комнату сквозь темное стекло. — Не поубивать же их теперь. За это так-то срок дают, если ты не в курсе.  — А ты зассал? — ты улыбаешься, но во взгляде нескрываемое презрение. Но, не дождавшись ответа, продолжаешь:  — Поэтому они и охуели, решив, что им все можно. Почему этот недочеловек считает себя равным нам? Кто ему вообще позволил открывать пасть и без страха ходить по нашей земле? Как можно спокойно жить, когда это отродье топчет своими копытами Vaterland?  — Нихера ты задвигаешь. — Ландерс, развернувшись, уставился на тебя в свой бинокль.  — Разве я не прав? — ты делаешь паузу, скользнув острым взглядом по всем нам. — Разве я что-то не то сказал?  — Все то.- отозвался Шнайдер, снова отпив из бутылки. — Но, Рих, война закончилась сорок лет назад и сейчас, это как бы, не совсем в тему.  — Что не в тему? — ты спрыгиваешь с подоконника и, вытянувшись в струну, замираешь. — Хочешь сказать, что сейчас будет в тему хуй забить на свою страну?  — Я этого не говорил. — чуть не подавившись пивом, ответил Кристоф. — Но что мы то можем изменить? У нас ведь нет возможности издавать какие-то законы или давать указания на чье-нибудь истребление. Ты гордо вскидываешь голову и расправив плечи, начинаешь шагами измерять комнату. Я снова еле сдерживаюсь, чтобы не заржать и отворачиваюсь в сторону, давясь подкатывающимся приступом смеха. Выглядит это твое представление, конечно, весело, а вот сама ситуация- не очень.  — Пока нет. — говоришь ты, стряхивая пепел в ладонь. — Поэтому я и собираюсь поступать в военку, а когда закончу, тогда больше возможностей будет. Тогда уже намного проще что-то организовать, хоть, блядь, переворот. И я сделаю все возможное, чтобы вернуть то, что проебали. Нужно возрождать идею, возрождать страну и свою нацию.  — Бля, Рих, ты долго эту речь учил? — хихикнул Ландерс, наконец, оторвавшись от бинокля.  — Это нихуя не смешно.- ты с откровенной ненавистью смотришь на него. — Я это вполне серьезно говорю, а смеяться над такими вещами могут только долбоебы. Пауль покачал головой:  — Пиздец, ты гонишь. Ты, что-ли первый, кто пытался это сделать? У Гитлера нихрена не получилось, и тут ты, такой, хер пойми кто, и хер знает, откуда: по взмаху волшебного чего-то там, осуществляешь все планы по завоеванию мира высшей расой. Ты гонишь. — последние два слова он проговорил по слогам и через пару секунд, глянув на сигарету, зажатую в твоих пальцах, добавил. — Давай покурим. Ты молча протягиваешь ему то, что осталось и продолжаешь расхаживать перед нами.  — Для меня существует две возможности. — ты произносишь с таким видом, будто это самая страшная клятва, нарушив которую, перевернется весь мир. — Либо добиться полного осуществления своих планов, либо потерпеть неудачу. Добьюсь-стану одним из величайших в истории, потерплю неудачу-буду осужден, отвергнут и проклят… Это закон. Ты замолкаешь с театральной паузой. В комнате наступила тишина.  — Не, ну сказано, конечно, красиво, насколько я помню, это слова Фюрера. — Ландерс, наконец, нарушил молчание. — Но итог все равно печальный. Так и сбылось, как сказал: стал осужден, отвергнут и проклят. Война ни к чему хорошему не привела. Ты резко останавливаешься посреди комнаты и в вечерних потемках четко прорисовывается твой профиль на фоне окна.  — Это не война не привела к хорошему, а поражение. Пока Гитлер руководил страной, все было заебись, Германия процветала и, если бы не тот проигрыш, то мы жили бы сейчас еще лучше. Фюрер делал все для нашего народа, для нашего благополучия и для Vaterland. — в твоих глазах вспыхивают огоньки, сменяя привычный холод. — А теперь вы сами видите, что происходит. Взять, хотя бы, этот ваш завод, который проебали к херам, а раньше он бы приносил доход и стране, и людям. Сейчас вы и сидите без работы, потому что заботиться о вас никто не собирается. Гитлер бы этого не допустил. А вы, со своими взглядами и мнением, которое вам навязала школьная программа, так и будете дальше сидеть в жопе. У человека всегда должна быть цель, и ее нужно добиваться и стараться сделать все, даже то, что может казаться невозможным, чтобы ее достичь. И я сделаю все ради возрождения идеи, ради возрождения нации, ради возрождения Рейха. Последние фразы ты уже просто выкрикиваешь и в этот момент сам становишься похожим на Гитлера.  — И Рейхстаг снова будут украшать Hakenkreuzflagge. — уже спокойнее добавляешь ты. Если твой дед был сейчас живой, по любому бы гордился тобой за такую преданность идее, да и не только дед, наверное, даже и сам Фюрер. Мы все молчим: Ландерс, глядя в окно на прячущийся в темноту вечера двор; Шнайдер, опустив голову, отковыривает этикетку с пивной бутылки; а я все также- глядя на тебя, на твой четкий черный силуэт на подоконнике рядом с Паулем. Ты сидишь, свесив ноги из окна, и снова куришь…  — Тилль, раскладывай диван, я у тебя останусь. — Ландерс снова прирос к биноклю. — Тут, походу, что-то интересное намечается.  — Нихуя ты не останешься. — я забираю у него оптику и прячу за спину. — Мне завтра на работу, а ты снова поспать не дашь своими комментариями, кто там что снял и как загнулся. Пиздуй домой.  — Бля, ну не обламывай. — изобразив жалобный взгляд, улыбается Пауль и тянется за биноклем.  — В другой раз подрочишь. — закидываю его игрушку на шкаф. Оттуда он уже точно не достанет. Просто не дотянется. Ты уходишь вместе со Шнаем и я, присев на подоконник, опять травлюсь сигаретным дымом, наблюдая, как ты удаляешься, скрываясь в темноте на углу общаги. В этот вечер что-то в тебе меня зацепило, скорее, вызвало интерес. Наверное то, что я в первый раз вижу такую безумную преданность идеям и полную убежденность в их правильности, и любое мнение, если оно не схоже с твоим, не станет для тебя причиной задуматься над чем-то и, тем более, изменить самому себе. После работы, в крайне убитом состоянии, возвращаюсь домой. Ты сидишь во дворе на скамейке, с сигаретой в зубах, и что-то рисуешь в своей тетрадке. Заметив меня, молча вскидываешь руку в знакомом жесте, и закрываешь тетрадь. Я также молча тебе отвечаю и присаживаюсь рядом. Напротив нас, на песке, валяется все тот же черный соседский кот, греясь в лучах теплого летнего солнца.  — Смотри. — ты, пролистав несколько страниц, показываешь свои новые художества. На клетчатом листе лежит точно такой же кот, как перед нами, прямо один в один. Кажется, что даже, нарисованная простым карандашом, шерсть блестит и переливается на солнце.  — Талант, хуй поспоришь. — улыбаюсь я. Ты перелистываешь дальше и от твоего следующего рисунка меня просто порвало от смеха- сидящий на подоконнике Ландерс с загадочным видом смотрит в бинокль и дрочит. Сходство во всем, даже придраться не к чему.  — Ты ему это покажи. — говорю, немного придя в себя. — По любому психанет. Я пытаюсь взять у тебя тетрадку, чтобы получше разглядеть, но ты прямо у меня из рук вырываешь ее и убираешь на край скамейки.  — С чего бы это? — в непонимании смотрю на тебя.- Сам показываешь и тут же прячешь.  — Ну, ты же посмотрел. — ты бросаешь окурок под ноги, закопав в песок ботинком.  — И что, больше нельзя? Типа сотрется, если часто смотреть? — я незаметно протягиваю руку у тебя за спиной, уцепившись за край тетради и через секунду она уже у меня. Ты хватаешься за другой край и тянешь на себя.  — Дай сюда. Совсем охуел? — ты смеешься, продолжая тянуть. Я не отпускаю.  — Рих, если не отцепишься, мы ее тупо порвем и все. И в этот момент ты резко кулаком бьешь меня по ноге. От неожиданности приходится разжать пальцы, ты выхватываешь тетрадь и кладешь ее под задницу.  — Ты ебанулся? — я потираю ушибленное место. Это не особо больно, но достаточно ощутимо. И я делаю то же самое. Ты дергаешься, хватаясь за ногу.  — Бля, нахера так сильно? — говоришь со страдальческим видом, но тебе явно весело. Мне тоже. И снова выхватываю от тебя по этой же ноге.  — Сука. — мне уже становится смешно от всего этого. Через мгновение ты в очередной раз подскакиваешь на месте.  — Пиздец, отсушил. — лыбишься и толкаешь меня в бок локтем.  — Спорим, не подеретесь. — слышится из-за спины голос Шнайдера. Он подсаживается к нам с твоей стороны и тут же получает такой же удар по ноге.  — Ебанутый что ли? — поджав ногу вскрикивает он, отодвигаясь подальше.  — Давай его отпиздим. — ты смотришь на меня и смеешься.  — Так то надо. — я соглашаюсь и, обойдя скамейку, мы зажимаем его по бокам.  — Идите нахер. — орет Шнай и весь сокращается, как девка. — Это нечестно, вас двое, а я один. Откуда-то появившийся во дворе полицай, останавливается возле соседнего подъезда, что-то пишет у себя в блокноте и, осмотревшись, решительно направляется в нашу сторону.  — Если не отъебетесь, я все ему расскажу. — заржал Шнай.  — Добрый вечер. — полицейский, подойдя ближе, внимательно оглядывает всех нас. — Я из полиции и мне нужно задать вам несколько вопросов. Мы молчим.  — Вы местные? — спрашивает он, открыв свой блокнот.  — Да. — отозвался за всех Шнайдер.  — Дело в том, что этой ночью в вашем районе было совершено нападение. Может, вы что-то слышали?  — Нет. — снова подал голос Кристоф. — А на кого напали?  — Вам фамилия Гольдберг знакома?  — Ну, конечно. — Шнай никак не может заткнуться. — Так это на него напали?  — Да. — полицай продолжает разглядывать нас, как экспонаты на выставке. Ты возишь ботинком по песку, уставившись ему прямо в глаза.  — И что с ним? Сильно избили?  — Он в больнице, без сознания. — ответил тот. — А может, у него с кем-нибудь конфликты были в последнее время?  — Вообще то мы с ним не общались. — Шнайдеру, походу, захотелось выговориться. — С ним вообще никто здесь не общался, потому что он про всех слухи пускал, как бабка, и к людям лез с ненужными советами, так что конфликт мог быть с кем угодно. Не получив никакой, особо важной информации, полицай, наконец, свалил, оставив нас в покое. Не думаю, что это простое совпадение, учитывая все случившееся днем раньше. Я молча смотрю на тебя. Ты достаешь очередную сигарету, с совершенно спокойным видом закуриваешь, вытягиваешь вперед ноги и, упираясь руками в скамейку, немного откидываешься назад.  — Он тебя не видел? — тихо спрашиваю я.  — Нет. — ты затягиваешься, зажав сигарету губами. — Я же не долбоеб, чтобы светиться. Тем более, было темно и я очень сильно сомневаюсь, что у него есть глаза на спине.  — Главное, чтобы он потом чего лишнего не наболтал, когда в себя придет. — я тоже закуриваю.  — Не наболтает. — улыбнувшись, говоришь ты. — Хотя, надо было добить эту мышь.  — Вы это о чем? — влез Шнайдер. Ты с улыбкой смотришь на него, подмигиваешь:  — Да все соображаем, как пиздить тебя будем. Я предлагаю головой об скамейку, а Тилль говорит, что лучше запинать…  — Ебанутые. — хихикнул Шнай. — Догоните сначала…