***
Я знаю, что ты придешь сегодня, хотя мы и не договаривались. Просто чувствую. Но все в очередной раз обломается, потому что Ландерс снова у меня, и остаться наедине с тобой не получится. Обычно ты появляешься поздно вечером; и я дожидаюсь, когда совсем стемнеет, накидываю куртку и выхожу тебе навстречу, оставив Пауля наедине с его биноклем. Курю, сидя на рельсах- просто не хочу идти до твоего дома. Долго ждать не приходится. В темноте мелькает огонек сигареты, становясь все ярче; слышатся приближающиеся шаги, и вскоре в лунном свете появляется знакомый силуэт. Я специально отворачиваюсь, делая вид, что не замечаю тебя. Шаги затихают совсем рядом. — Из дома выгнали? — не дождавшись ответа, ты не сильно пинаешь меня по ноге. — Тебя, походу, тоже? — поднимаюсь, поймав мимолетную улыбку. Обходишь стороной, слегка задеваешь пальцами мою руку, и я слышу уже за спиной тихий голос. — Пойдем. В этот момент я бы бежал за тобой куда угодно, лишь бы остаться вдвоем, подальше ото всех. — Рих, ко мне не получится. — перевожу взгляд, стараясь скрыть накатившие эмоции и желание прижать тебя к себе. — Там Ландерс общагу пасет. Ты какое-то время внимательно смотришь на меня, изучая глазами. — Ну тогда просто погуляем. — расстроенно вздыхаешь и отворачиваешься. Ты ведешь меня через весь пустырь, увлекая какой-то своей невидимой игрой. — Почему он постоянно у тебя? — спрашиваешь с нескрываемым раздражением. — Может, уже предложишь ему собрать шмотки и насовсем переехать? — Рих, ну не могу же я его так просто взять и выгнать. — мне и самому не нравится весь этот расклад, но так поступать тоже не хочется. — Неправильно же будет. В ответ- мгновенный холодный взгляд и натянутая улыбка. — Значит, по-твоему правильно, что из-за него мы не можем… — ты осекаешься и замолкаешь. — Не можем что? — я понимаю, что ты пытался сказать, но, походу, постеснялся закончить. Твое смущение, действует как-то особенно притягательно. Приблизившись, шлепаю тебя по заднице, стараюсь приобнять, но ты вырываешься. Моя следующая попытка закончилась тем же самым. Ты подпускаешь к себе, не позволяя прикоснуться. Смеешься, крутишься рядом, но тут же ускользаешь, метнувшись тенью в сторону. — Хуево, правда, когда хочешь и не получается? — ты замираешь в метре от меня, кажется в абсолютно расслабленном положении. Упираешься руками в бедра, выставив ногу вперед, как позируя для снимка. Выжидаешь, когда подойду к тебе. Но как только я приближаюсь, ты отступаешь на шаг, еще на шаг, и еще; последний делаешь наоборот, — навстречу; неожиданно, вплотную ко мне, выдохнув в лицо. Горячий язычок на моих губах задерживается всего на секунду, и ты опять быстро удаляешься, шурша мягкой травой. — Рих, походу, ты все-таки ревнуешь. — догоняю, ловлю за руку. — Нет, это, походу ты все-таки дебил. — несильно бьешь меня ладонью по щеке, нарушая тишину звонким смехом. Пустырь заканчивается; впереди- черная стена леса, разделяющая район с городом. — Тилль, а как ты думаешь, может, Ландерс и Шнай тоже трахаются? — ты вдруг оглядываешься и идешь чуть медленнее. — И то, что они в тот раз про шлюху наговорили- вообще пиздеж; сами, наверное, еблись, пока никого дома не было. Раньше мне такое даже в голову не приходило, и ты, спросив об этом, почему-то заставляешь задуматься. — Да не, это гон. Не похоже. — представив то, как такое вообще может выглядеть, становится смешно. — Ну, а что, всякое случается. Я бы даже посмотрел, как у них это происходит. — мечтательно вглядываешься в небо, ловя лицом серебристый бледный свет. — Интересно же. Смотрю под ноги, пряча невольную улыбку. — Интересы у тебя какие-то пиздец… — ты не даешь договорить. Оказавшись рядом, впиваешься в губы, прикусываешь, оставляя на коже приятное покалывание. Берешь меня за руку и прижимаешь к себе. Через джинсы трогаю твой член, ощущая, как с каждым прикосновением все сильнее напрягается, натягивая ткань, и уже почти успеваю расстегнуть ремень. Но ты отстраняешься, резко оттолкнув меня, срываешься с места и исчезаешь в кромешном мраке леса. Мне ничего не остается, как снова бежать за тобой, погружаясь в окутывающую со всех сторон темноту и запах хвои. — Тут же нихрена не видно. — Иди вперед. — отзываешься ты, но я не могу понять, откуда доносится голос. Осторожно продвигаюсь дальше, выставив вперед руки, и каждый раз, прежде чем сделать шаг, приходится ногой ощупывать землю, чтобы не запнуться. В стороне слышится шорох. — Komm zu mir Schlampe. — Звучит не очень заманчиво. — смеешься и все стихает. — Получше постарайся. — Блять, хорош уже шкериться. Я вообще не соображаю, куда идти. — останавливаюсь, привалившись спиной к стволу дерева. Раздавшийся совсем рядом хруст веток и легкое прикосновение к плечу заставляет вздрогнуть. Ты успеваешь убрать руку прежде, чем я поймаю ее. Прямо передо мной вспыхивает пламя зажигалки, на мгновение осветив твое лицо и зажатую в зубах сигарету; тухнет, оставляя в темноте красный уголек. — Willst du mich ficken — снова твой смех. — Лети на свет. Кажется, что ты близко и я пытаюсь дотянуться до мелькающей искры, но пальцы беспомощно хватают воздух. Теперь хотя бы есть на что ориентироваться, и ты заводишь все дальше, вглубь леса. Внезапно огонек начинает быстрее отдаляться, становится меньше, замирает, повиснув в воздухе; и опять тишина вокруг- только собственные шаги. Кое-где среди деревьев попадаются просветы, и лунные лучи касаются пушистых еловых лап. На ветке тлеет оставленный окурок. — Рих. — вслушиваюсь в каждый едва уловимый звук. Ты появляешься внезапно, из-за спины. — Halt bitte die fresse. — прислонив палец к моим губам, обнимаешь за шею. — Представь, что мы в сказке. Так что не пугай эльфов своими воплями. Нырнув руками под расстегнутую куртку, тянешь вниз, заставляя снять. Отходишь на шаг, избавляешься от своей, бросив на траву; майка оказывается там же. Луна освещает все идеальные формы фигуры; раньше твои фотографии могли бы украшать какие-нибудь плакаты по спортивным достижениям избранных своей нации. — Твоя очередь. — с интересом наблюдаешь за мной. В одно движение стаскиваю футболку, швырнув в кучу одежды. Теперь ты уже точно никуда не убежишь. Стоишь чуть в стороне и я резко притягиваю тебя за талию, ощущая каждый изгиб, каждый напряженный мускул. Ты прижимаешься ближе, водишь пальцами по груди, слегка сдавливая сосок, прикасаешься языком, сводя с ума, и вновь поднимаешься к губам. На этот раз твои поцелуи не ограничиваются покусываниями; ты облизываешь губы, — нежно и непривычно, резко проникаешь в рот, скользнув между губами, заставляя впустить тебя дальше. Проводишь по деснам, задеваешь языком мой, всасываешь в себя и медленно расслабляешься, намекая на взаимность. От этого безумия слегка кружится голова. Ты в который раз ускользаешь, немного отступив назад, поворачиваешься спиной и освобождаешься от оставшейся одежды. — Может, это даже и к лучшему, что Ландерс у тебя. — улыбаешься, глянув через плечо. Осознание всей ситуации, — что нас никто не увидит и не услышит, отключает самоконтроль. — Leg dich hin kleine Hure — шлепнув тебя по заднице, быстро расстегиваю ремень. Ты ложишься на живот, подстелив под себя мою куртку. Без слов, типа только этого дожидался. — Ты взял с собой крем? — прогнувшись, опираешься на локти. — Мне он зачем? — стаскиваю с себя шмотки и опускаюсь рядом с тобой. — Нет? — развернувшись вполоборота, удивленно смотришь на меня. — Блять, Тилль, но так же больно. Я думал, что у тебя есть. Беру за бедра, заставляя приподнять жопку. — Это тебе надо, мог бы сам о себе позаботиться. — Я вообще то не знал, что мы будем здесь, а не дома. — ты ломаешься только для вида, чуть шире раздвигаешь ноги. Тихо стонешь, закусывая губы; дрочишь, пока растягиваю пальцами твою узкую дырку. Бледный свет плавно скользит по спине, в такт с едва заметными движениями, оттеняет линию вдоль позвоночника и две симметричные ямки на пояснице. Наклоняюсь, целую в шею. Ты поворачиваешь голову, позволяя коснуться твоих губ. Чувствую, как дрожишь, чаще втягиваешь воздух приоткрытым ртом. — Ну ты же любишь, когда больно. — ловлю твое дыхание. — Я этого не говорил. — заманчиво улыбаешься, глаза блестят в темноте. Немного подаешься назад, насаживаясь на пальцы, и я быстро вытаскиваю, на несколько секунд оставляю тебя в обломе. — Тилль, рано пока. Надо еще. — шепчешь ты. — Совсем чуть-чуть. Но я не собираюсь ждать, и просто растягивать тебя становится неинтересно. Конечно, мне нравится наблюдать за тобой в такие моменты, когда все еще только впереди; и в ожидании самого процесса ты очень много делаешь такого, от чего можно кончить. Но то, что сейчас ты начнешь вырываться и прикидываться, что я трахаю тебе против твоей воли; изображать жертву, собирая весь свой богатый лексикон выражений — привлекает намного больше, чем ждать, когда ты растянешься до нужного размера. — Хватит. — еще пару раз шлепнув тебя по заднице, сплевываю между ягодицами, размазав по проходу. Ты специально зажимаешься, не пропуская в себя. Получается всунуть только головку. — Я же сказал, что рано, блять. — в голосе издевка. — Не получится. — Ты сам этого добиваешься. — взяв за волосы, резко прижимаю тебя лицом к земле; перемещаю руку на шею, сдавив так, что ты вскрикиваешь. Но теперь точно не отпущу, пока не засажу. Опять приходится держать пальцами член и впихивать в тебя. — Садист, сука. — кричишь, стиснув зубы. Вытянув одну руку назад, стараешься не пустить дальше. — Это лишнее, Рих, так хуже будет. — положение подходящее, остается только заломить. Но я знаю, что и сейчас это все лишь твоя игра, с сопротивлениями и криками. Если бы ты действительно не хотел, — было бы намного жестче. Ты уже не двигаешься, зато теперь можно, наконец, запихать в тебя и осторожно проникнуть полностью, ощущая, как яйца упираются в твою жопку. С губ срывается множество пошлых фраз, но голос становится чуть нежнее, плавно переходит в стоны. Я могу больше не контролировать себя и трахать так, как захочется- почти вытащить, задержаться на миг и резко вставить, несколько движений; и снова повторить. И когда вхожу, ты вскрикиваешь и шипишь; упираешься рукой в землю, хватая пальцами траву, немного расслабляешься, и опять вскрикиваешь. Я разгоняюсь, чувствуя, что долго продержаться не получится. С одним только желанием- выебать тебя за все эти дни, когда не получалось остаться наедине. Ты двигаешься вместе со мной, подставив задницу. В самый последний момент, когда разрядка совсем близко, быстро вытаскиваю. Поднимаюсь и, схватив за волосы, тащу в сторону. Тебе приходится сползти с моей куртки; не очень хочется, чтобы ты ее обкончал. Стоя перед тобой, заставляю подняться на колени. — Рих, мы еще не закончили. — провожу головкой по твоим губам. Ты не сопротивляешься, положив одну руку мне на бедро, поглаживаешь, неожиданно сжав. Берешь в рот. У тебя это получается делать намного удачнее, чем у меня, пропуская в горло, одновременно лаская языком внутри. Продолжаешь дрочить. Походу, тебе это нравится, ты крутишь головой, обхватив член губами. Прижимаю тебя чуть ближе и, глубже толкнувшись несколько раз, кончаю. Ты не успеваешь вовремя отстраниться и сплевываешь на землю, почти одновременно забрызгав под собой траву. — Наверное, эльфы охуели от такого расклада. — натягиваю джинсы и, не застегнув ремень, присаживаюсь на землю, откинувшись на еловые лапы. — Извращенец. — тихо смеешься и подползаешь ко мне, приваливаешься боком. — У меня теперь все болит. — Разве твоя жопка еще не привыкла? — закуриваю, окутывая нас сигаретным дымом. — У меня колени болят, дебил. — улыбаешься, пряча лицо. — Так-то не каждую ночь приходится по лесу ползать. Поспать мне так и не удалось, я пришел домой уже на рассвете. Растолкал растянувшегося на диване Ландерса. Надеялся, что после душа слабость и накатывающий сон пройдут, но это помогло только на время. На работу пришлось ехать на автобусе- меня дико плющило и вырубало на ходу, поэтому садиться за руль было конкретным бредом. На обратном пути, уже не выдержав, уставился в окно и уснул, чуть не проехав свою остановку. Все мои мечты на то, чтобы хотя бы немного выспаться, снова обломил поджидающий на скамейке Пауль. И, затянув в какую-то бессмысленную беседу, увязался за мной в квартиру. — Иди спи. — усевшись на свое место на подоконнике, улыбнулся он. — Если не хочешь, я не буду с тобой разговаривать. Вообще. Никогда. Изобразив обиду на лице, он отвернулся, по обыкновению скрыв глаза за линзами бинокля. Едва почувствовав под собой диван, проваливаюсь в липкую темноту, — ненадолго, всего на несколько секунд, как мне показалось. Захлопнувшаяся дверь и твой голос вырывают меня из бессознательного состояния, постепенно возвращая в реальность. Я не открываю глаза, слушаю, что происходит. — Ты че сюда переехал? — шаги мимо и голос удаляется. — Да я бы с радостью. — медленно произнес Ландерс; походу, сосредоточенно наблюдая за окнами общаги. — Здесь вид как на ладони, выбирай любую. Некоторое время вы оба молчите. Слышится только как щелкает кнопка твоей зажигалки. — А ты домой не собираешься? — говоришь спокойно, холодно и четко, как всегда. — Нахуя? — почти шепотом отозвался Пауль. — Когда стемнеет, тут все самое интересное начнется. Снова тишина. После очередного щелчка в воздухе запахло сигаретным дымом. — Мне с Тиллем надо поговорить. Только без посторонних. — ты продолжаешь разговор. — Это че еще за тайны Третьего Рейха? — хихикнул Ландерс. — Просто заговор? Или переворот собираетесь устроить? Ты наигранно смеешься в ответ. — Да не, я серьезно. — отвечаешь уже спокойно. — Ну поговорите, когда проснется, я на кухне подожду. — не задумываясь ответил Пауль. — Подслушивать не буду. Обещаю. — Это надолго. — в твоем голосе слышится хорошо скрываемое раздражение. — Не переживай. Я не буду вас торопить. — Ты не понимаешь, так не получится. — держишь одну ноту, но я знаю, что все это спокойствие- только видимость. — Если ты намекаешь на то, чтобы я домой ушел, то нихрена не получится. — с издевкой отозвался Ландерс. — Потом поговорите, когда никого не будет. Повисшее молчание затягивается и я, просто из интереса приоткрываю один глаз. Пауль сидит на подоконнике, ко мне спиной, поджав под себя ноги. Ты- рядом, но лицом в комнату, держишь зажатую в пальцах сигарету и смотришь в пол. Но в один момент поднимаешь на меня взгляд; чуть заметно улыбаешься, жестко, только уголками губ, и я не успеваю среагировать. Конечно, ты ни о чем не собирался со мной разговаривать, и мы полночи проводим просто сидя на диване, подъебывая Ландерса с его гонимыми сеансами. Вы так и остались у меня оба. Пауль тупо не захотел идти домой и, когда представления в общаге закончились и почти во всех окнах погас свет, поудобнее устроился в кресле. — А я, походу, догадываюсь, какие у вас секреты. — неожиданно выдал он. Меня спасает мое полусонное состояние, в котором тонет любая эмоция; а тебя- природный отмороженный взгляд и ледяная улыбка. — Ну и какие же? Вальяжно откидываешься на спинку дивана, с интересом глянув на Ландерса. — Это насчет того последнего раза, когда отпиздили девку Гольдберга и длинного типа из дома возле почты? Он не дожидается никаких пояснений и продолжает дальше: — Знаешь, Рих, я с тобой полностью согласен, что нужно как-то гнать их отсюда, чтобы они, наконец поняли, что здесь им нечего делать. Тем более, сами же видят, что им тут нихуя не рады. Уебывали бы поскорей, пока снова не произошла какая-нибудь сказочная история с их семейством. — Пауль, они не ЗДЕСЬ лишние, они лишние ВЕЗДЕ. — разговор сходу зацепил тебя. Ты вскакиваешь с дивана и, выпрямившись по стойке, останавливаешься посреди комнаты. — Ты только прикинь: переселятся они куда-нибудь в Америку, или во Францию, или в Россию, короче, в любую страну. — ты начинаешь свою любимую тему. — Но из-за перемены мест нихуя не поменяется. Если, к примеру, ты, Полик, нагадишь дома в свой унитаз, а потом тоже самое сделаешь в клумбе на улице, ну или насрешь где-нибудь в углу в Лувре, -суть же не изменится. Говно не станет ни цветами, ни произведением искусства, оно так и останется говном. — Ты все глубже проникаешь в свои суждения. Голос окрашивается знакомыми нотками идейного безумия. —Или представь, что ты идешь в подъезде, и видишь на лестнице таракана. Если ты не совсем долбоеб, то по любому его задавишь. Ведь даже если он пока не в твоей квартире, — не факт, что не переберется к тебе и не размножится. А истреблять тараканье гнездо пиздец, дохера делов. Так что будешь ты жить вместе с паразитами; они начнут жрать твою еду; ползать везде, где захочется, даже по тебе, пока ты спишь, разносить инфекцию и плодиться с дикой скоростью. Ты еще продолжаешь читать свои лекции, не позволяя Ландерсу хоть в чем-то с тобой не согласиться; он просто не успевает сказать ни единого слова. Я уже почти ничего не слышу, твой голос растворяется в тумане. Глаза закрываются. После прошлой бессонной ночи у меня так и не получилось отдохнуть, и мягкий диван, кажется, что обнимает меня и тянет к себе. Я опираюсь на подлокотник и до последнего различимого слова слушаю тебя… Но сон затягивает, как болото, и вырваться уже не получается.***
На улице ливень. Повезло, что сегодня я на машине, и не приходится мерзнуть в автобусе среди мокрых людей, которые под вечер набиваются в общественный транспорт, как в братскую могилу; отовсюду торчат разные руки; тела, изогнувшиеся в давке в неестественных позах; и перекошенные, недовольные, с черными кругами под глазами, ухлопезданные после рабочего дня лица. Шнайдера я замечаю еще издалека. Он стоит на остановке под навесом и выглядывает из-за будки на дорогу, дожидаясь автобус. Я резко останавливаюсь рядом, специально чуть не окатив его водой из собравшейся у тротуара лужи. Быстро отскочив в сторону, Шнай что-то крикнул с недовольным видом. Опускаю стекло, закуриваю. — Ты куда это собрался? — В город. К Ландерсу в больницу. — отозвался он, выйдя под льющиеся с неба холодные капли. — Походу, все- таки кишка подвела. Снова краденных яблок нажрался? — улыбаюсь, выпуская дым в приоткрытое окно. — Я пока точно не знаю, что там случилось, но как мне мать сказала, что он с тарзанки оборвался и ногу сломал. — на одном дыхании выдал Шнайдер. Его уже заметно потряхивает, по лицу тонкими струйками стекает вода; мне самому становится холодно, глядя как он, обхватив себя руками, пытается согреться. — Залезай, поехали к этому дебилу. Ландерс еще не совсем отошел от наркоза и что-то невнятно шепчет, лежа с закрытыми глазами. Непривычно видеть его в таком спокойном состоянии, почти без движений; лишь чуть заметно шевелятся губы. Под накинутой сверху белой простыней отчетливо видно, что одна нога значительно больше другой. Усевшись на соседнюю свободную кровать, мы со Шнайдером молча дожидаемся, когда медсестры выйдут за дверь. Едва оставшись без надзора, Кристоф резко вскочил и, задрав простыню, уставился на загипсованную до колена ногу. — Интересно, он что-нибудь чувствует? — проговорил Шнай, осторожно прикоснувшись к бинтам и, пройдя в изголовье кровати, склонился над лицом Пауля. — Дышит. Он замер в согнувшейся позе, и с улыбкой глянул на меня. — Да ладно. — отпихнув его в сторону, я некоторое время смотрю на дрожащие ресницы. — Надо будить это чучело, а то мы так тут до ночи проторчим. Если бы ты сейчас был рядом и видел это, по любому бы приревновал, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь своей мысли. — Полик. — Шнайдер тряхнул Ландерса за плечо. — Проснись, падла. — Ты его еще поцелуй, блять. — сдержав смех, несильно бью по щеке. Все спокойствие с лица Пауля быстро исчезло. Он поморщился и слабо махнул рукой, будто прогоняя невидимую муху, с трудом открыл еще мутные глаза. — Глюки ебаные. — медленно произнес сбивчивым голосом. Через некоторое время, дождавшись, когда Ландерс окончательно придет в себя и осознает, что мы реальны, а не плод его наркотического воображения, удается наладить контакт. — Это же каким надо быть уродом, чтобы с тарзанки наебнуться? — сидя в ногах, Шнайдер все еще разглядывал наложенный гипс. — Я вообще-то не сам, это веревка… — Пауль тяжело вздохнул, пытаясь пошевелиться. — Оборвалась. Даже покачаться нормально не успел, только спрыгнул. Ладно хоть в кусты упал, а то если бы до забора долетел, то все, пиздец… Тарзанка находится на гаражах, точнее, чтобы качнуться, нужно разбегаться и прыгать с крыши одного из них, уцепившись за кусок железной трубы, привязанный на длинную веревку к ветке тополя. Тогда, пролетев над кустами, можно оказаться выше бетонного забора и увидеть свалку. — Нахера ты туда потащился? Детство в жопе заиграло? — не отставал Шнай. — Мы просто там неподалеку гуляли, вот и решили сходить. — Ландерс снова поморщился от собственных движений. — Рих доебался, типа пойдем, покачаемся. Вот я и покачался… В голову закрались смутные сомнения. Ты был рядом, когда это произошло, и все твои недавние косые взгляды и высказывания в сторону Ландерса, — только подтверждение того, что это не может быть простым совпадением. Я не собираюсь никому ничего говорить, пока точно не узнаю все сам; наверное, даже убедившись в своих догадках, буду молчать. Меня уже начинает трясти изнутри и по спине скользкой змейкой пробежал холод, сдавив горло. Я пока не знаю, что именно ты сделал, скорее всего, подрезал веревку. Но то, что это случилось по твоей вине, Пауль не понимает, и даже не догадывается. Это к лучшему. — Тилль, не залипай. — Шнайдер дернул меня за рукав куртки, вырвав из густой пелены размышлений. — Ты случайно не успел тут какие-нибудь колеса сожрать? Весь вечер я сижу дома. Забравшись на подоконник, пытаюсь отвлечься от мыслей, но однообразная, серая, размытая дождем картина двора за стеклом только больше заставляет думать, вновь и вновь переосмысливать ситуацию. Я уже полностью уверен в том, что это ты все подстроил, но такой безумный факт никак не укладывается в сознании; походу, ты вообще не видишь границ между дозволенным и тем, что нельзя делать ни при каких обстоятельствах; что бывают вещи, которые совершенно недопустимы. А эта твоя глупая бредовая ревность меня наглухо убивает. Ты прекрасно осознавал последствия своей выходки, но тебя это не остановило- не остановило то, что Ландерс реально мог разбиться. В душе стремно и я не нахожу себе места. Мечусь в темноте по комнате от окна- к дивану, и обратно, заламывая руки; пытаюсь найти хоть какое-то оправдание твоему поступку, но не получается. Ты же будешь снова отпираться, что это вовсе не то, о чем я думаю, и, скорее всего скажешь, что ты тут ни при делах. Ты привык, что тебе всегда все сходит с рук- либо сам выкрутишься, либо, как стало обычным в последнее время- я буду молчать и убирать за тобой все палево. Это дико бесит. Я иду по рельсам до твоего дома, не в силах сдержать все, что накопилось. На улице уже стемнело и дождь закончился, но сыро и прохладно, джинсы по колено становятся влажными от мокрой травы. У меня нет желания выяснять все на эмоциях, я только хочу задать всего лишь один вопрос, который не дает мне покоя. Еще не очень поздно. Ты не спишь и в окне твоей комнаты горит приглушенный свет. — Рих. — окно открыто, ты по любому услышишь. Я жду, успокаивая нервы сигаретой. Проходит минута тишины. Я снова зову, чуть громче. Ты выглядываешь с явным раздражением. — Хватит орать, мог бы сам в окно залезть. — Выйди на улицу. — я не хочу появляться в твоем доме; если честно, то даже перспектива общаться с тобой сейчас не вызывает положительных эмоций. Осторожно приоткрыв входную дверь, ты появляешься во дворе. В джинсах, в резиновых тапках и в накинутой на голое тело куртке. — Ты разучился забираться по трубе? — твоя шутка вообще неуместна и я пропускаю ее мимо. Конечно, ты замечаешь мое состояние. Я молча смотрю на тебя, все еще с маленькой, затаившейся где-то в глубине подсознания, надеждой, что я ошибся в своих выводах. — Зачем ты это сделал? — стараюсь говорить как можно спокойнее, не показывая переполняющие в этот момент эмоции. — Ты о чем? — делаешь крайне изумленный вид, но твой злой и издевательский взгляд на этот раз выдает тебя полностью. — Ты сам знаешь, о чем. Ты стоишь немного в стороне, но как только начинаешь приближаться, я отстраняюсь. — Зачем, Рих? — замираю, глядя в твои вспыхнувшие ненавистью глаза. Улыбаешься так, как только ты умеешь — ровными белыми зубами, но в этот момент твоя улыбка больше похожа на оскал. — Я все понимаю: евреи, этот предатель нации- они чужие, но при чем тут Ландерс? Он же свой. Ты оказываешься рядом и я, не выдержав, хватаю тебя за плечи и притягиваю ближе к себе, тряхнув несколько раз. — Рих, он свой. — голос почти срывается на крик. — Почему ты это сделал? Уставившись в упор, ты намертво приковываешь меня взглядом. — Потому что он мне помешал. — ты по-прежнему улыбаешься. — Встал на пути к цели. Резко дернувшись, скидываешь мои руки. — Знаешь, Тилль, мне это очень не нравится, когда мне мешают, и иногда приходится жертвовать чем-то меньшим, чтобы достичь большего. Даже если это свои; не важно, вообще, чем и кем ты жертвуешь, лишь бы цель была достигнута. — Какая, блять, у тебя цель? Уничтожить половину района? — я уже просто не контролирую переполняющие чувства. — Ты сам себя слышишь? Ты в курсе, что Ландерс теперь в больнице со сломанной ногой? Рих, он НАШ. — Именно поэтому он всего лишь сломал ногу. — ты чуть слышно смеешься, но звонко и жестоко. — Теперь хоть какое-то время дома посидит. Больше я не хочу ни разговаривать, ни видеть тебя. Все так и оказалось, как я думал. В тебе нет ни капли какого-то сожаления о том, что ты сделал. Да и вообще, на какое сожаление с твоей стороны можно было рассчитывать? Ты никогда не признаешь свою ошибку, даже если сам будешь знать, что неправильно поступил. Я разворачиваюсь и молча ухожу. Но уже вскоре слышу за спиной быстро приближающиеся шаги. Ты идешь следом, выдерживая небольшую дистанцию. — Не переживай ты так, он же живой, а нога заживет. — даже не пытаешься скрыть свой смех. — И потом, я же не оставил его там одного, еще и до заправки почти на себе тащил. Я молчу и не оборачиваюсь. — Завязывай уже изо всякой херни трагедию делать. — поравнявшись, заглядываешь мне в лицо. — Ну давай еще заплачь. Надеюсь, ты нигде не забыл свой платок для розовых соплей. Тянешь меня назад за рукав. Я не обращаю внимания на твои слова и, выхватив руку, не останавливаясь иду дальше. — Ты решил меня бросить? — в голосе театрально наигранный страх и разочарование. — Тилль, как ты мог так жестоко поступить со мной? Твой откровенный издевательский смех нестерпимо звенит в голове. Я не понимаю, чего ты добиваешься таким поведением, но с каждой секундой начинаешь все больше раздражать. Мне просто нужно хотя бы какое-то время побыть одному, без тебя, наедине со своими мыслями. Ты снова догоняешь, хватаешь меня за руку. Я с трудом держусь, чтобы не переебать по лицу. — Отъебись. — разворачиваюсь, отпихнув тебя в сторону. — Просто не лезь, блять. Ты останавливаешься, некоторое время молча смотришь на меня с почти физически ощутимой тяжестью во взгляде. — Ну и уебывай. — внезапно срываешься, нарушив криком окружающую тишину, отходишь назад. — Вместе со своим Ландерсом. Я не задерживаюсь. Эмоции рвутся наружу и контролировать их становится все сложней. Никогда бы не подумал, что ты можешь так выбесить. Меня что-то тянет оглянуться, но я пересиливаю это желание. Больше не слышу твой голос, за спиной тихо и пусто.