Тетрадка

До твоего отъезда осталось всего четыре дня. Ты уезжаешь в воскресенье вечером. Сославшись на температуру и на то, что придется отлежаться дома, я договорился на работе, чтобы на какое-то время меня подменили. Хотелось провести с тобой эти последние, можно сказать часы, ну и просто выспаться. Уже достаточно долго этого никак не получалось сделать. Сон почти пропал. Когда я оставался один на ночь, засыпать становилось пыткой: мысли не то что лезли, а бесконтрольно врывались в голову, давили, окрашивали бредовые состояния между сном и реальностью в серо- черные тона. Плодились и размножались, выплевывая в мой воспаленный разум свое такое-же серое и мрачное потомство пожирающих надежду и заставляющих в полной мере осознать безысходность. И, если сделать неправильный шаг, то черные липкие образы затянут к себе навсегда и пути обратно уже не будет. Но где-то вдали, в кромешном мраке, среди затягивающих топких вязких болот пустоты, мелькает крошечный свет, всего лишь искорка- яркая, но очень далекая и ее нужно беречь от ветра и от дождя. Это единственный шанс найти правильную дорогу и вырваться отсюда. Маленький спасительный огонек, который может помочь. И я, пробираясь по бескрайним мрачным болотам, теряясь среди однообразных черных выжженных трупов деревьев, в беспросветном свинцовом тумане, иду к этому огню. Он манит и я знаю, что без него не будет НИЧЕГО. Остается совсем немного, всего один шаг над пропастью пустоты. И я делаю это, — разбежавшись, в самую последнюю секунду хватаю стеклянный шар с горящей внутри искрой. Теперь он в моих руках. Я подношу его поближе к лицу и замираю. Пальцы начинают гореть от исходящего тепла. Он живой. Живой маленький огонек игриво танцует в стеклянном шаре. Вокруг всеобъемлющий мрак, а мне тепло и спокойно с этой живой искоркой… — Тилль, блять, хватит спать. — твой голос доносится со двора и действует похлеще любого будильника. Я подскакиваю, по началу, еще не совсем придя в себя от увиденного во сне и, не особо соображая, что происходит, подхожу к окну. Вид у тебя какой-то помятый: торчащие волосы, майка выправлена из штанов, и, походу, что-то произошло, что заставило тебя появиться в такую рань. Ключи, как всегда, лежат на подоконнике. Теперь это их постоянное место. — Поднимайся. — собственный севший за ночь голос кажется совершенно чужим. Я скидываю тебе связку- на железном колечке всего пара ключей- один от подъездной двери, второй- от входной в квартиру. — Некогда мне к тебе заходить. — быстро подобрав ключи, ты зашвыриваешь их обратно в окно. — Подматывайся и приходи скорее. Ты уже оказался на середине двора, когда я, малость придя в себя, все же решил поинтересоваться. — Рих, а че случилось? — Пока ничего, но если я сейчас здесь с тобой задержусь, то по любому случится. — отзываешься ты и быстро направляешься в сторону общаги, но тут же поворачиваешься и орешь, как можно громче. — Я дверь не буду закрывать, сам зайдешь. В душу закралось некоторое беспокойство. Мы договаривались, что я приду к тебе после обеда, а сейчас только начало девятого. Я быстро умываюсь и, натягивая джинсы, одновременно начинаю обуваться. Добежав до твоего дома в считанные минуты и сходу распахнув калитку, на мгновение задерживаюсь на пороге, вслушиваясь в доносящуюся из-за двери музыку. В полумраке прихожей я осторожно прикрываю за собой дверь и начинаю разуваться, но случайно задеваю тумбочку. Стоявший на ней флакон с туалетной водой падает на пол. Ты выглядываешь из кухни. Волосы по- прежнему торчат, взгляд немного усталый, но в то же время довольный. Ты до сих пор не привел себя в порядок, а значит то, зачем меня позвал, -реально очень важно. — Пиздец, нормально зайти никак не судьба. — усмехнувшись, смотришь на меня. — Обязательно надо что-нибудь расхерачить. — Рих, может, ты нормально объяснишь, что случилось? Но мой вопрос так и остался без ответа, ты снова скрылся за поворотом коридора. Вернув на место флакон, я, наконец, решил разузнать что за хрень ты снова придумал. Но, зайдя на кухню, остановился в пороге, впав в ступор. Весь стол был заставлен множеством тарелок с нарезанным мясом, овощами, какими-то салатами. Зажав в зубах сигарету, ты мечешься от холодильника- к столу, к плите, к мойке. В духовке горит подсветка, видимо, там тоже что-то готовится. — И ты меня специально разбудил для того, чтобы посмотреть, какой срач у тебя на кухне? — я уже собрался выдвинуть стул и присесть, но ты меня опередил. — Нет, Тилль, подожди в моей комнате, здесь ты мне только будешь мешать. — и, схватив стул, переставил его подальше от меня. Я пару секунд раздумываю, для чего тогда вообще надо было будить и звать к себе. Но, перспектива того, что может быть, успею еще немного поспать, все же радует. И я, стянув со стола кусок мяса, чем вызвал в твоих глазах знакомый холод, все-же решил воспользоваться советом и, оставив тебя одного с этими заморочками, поднялся наверх. Твоя комната, залитая сейчас утренним ярким светом всегда воспринималась мной как отдельный мир. Только правила тут были свои, своеобразные, не всем понятные. Впрочем, как и ты сам. Но я, оказываясь здесь, ощущал полное спокойствие и уют. И мне нравилась эта атмосферность, созданная твоими идеальными картинами. Нравилось даже, что каска деда теперь лежала на прикроватной тумбочке, а не пылилась в кладовке. А еще как-то по особенному грел душу тот подаренный мной плакат, расположенный рядом с твоим офицером, хотя не он сам, а тот факт, что висит на одной стене с твоими рисунками. Конечно, это не уровень, — налепить картинки с вырванных страниц библиотечных книг, и сделать надписи может каждый. Но твоя реакция тогда все- же порадовала. Твой маленький Рейх стал и моим тоже, со связанными с ним воспоминаниями и событиями, эмоциями, переживаниями. Со всем, что происходило в этих стенах. В этом маленьком мире. На коротком жизненном этапе сроком в три безвозвратно ушедших месяца. Присев на край кровати, я провел пальцами по каске, ощущая холод металла и, довольно потянувшись, откинулся на спину, раскинув руки в стороны. Кровать тихо скрипнула, принимая меня в свои мягкие объятия, но под спиной что-то явно мешало. Я приподнялся, задрав одеяло. Там лежала твоя тетрадка, немного помятая, со слегка загнутым черным уголком. Я некоторое время смотрел на нее. Конечно, меня распирало желание открыть, тем более сейчас, когда тебя нет в комнате, и ты даже не узнаешь, если я загляну, что же там. Я осторожно прикасаюсь к обложке. Сердце чаще забилось. Открыть и посмотреть, а потом убрать обратно под одеяло. И все. Будто вообще ее не находил. Все твои секреты и тайны- сейчас здесь, в полном доступе. Я аккуратно беру тетрадь, собираясь сделать то, что уже много раз пытался. Но… в последний момент понимаю, что не могу. В памяти всплыли твои слова и то, что я тебе в тот раз пообещал. Я просто не могу нарушить обещание, это будет конкретно гадским поступком. Убрав тетрадку под одеяло, я облегченно вздохнул. Нельзя так поступить по отношению к тебе, это неприемлемо. Перебравшись на другую половину кровати, обняв пахнущую твоим одеколоном подушку, я все же постарался уснуть. И снова меня обступала кромешная тьма и казалось, что в этом мире теней нет границ. Я стою посреди болота в густом, застилающем все вокруг тумане. Но у меня в руках все тот же стеклянный шар с танцующей маленькой искоркой внутри. Я не знаю куда идти, в какой стороне искать выход, и каждый шаг может стать последним. Вязкая пустота болота затянет. — Тилль, ты можешь разбить стекло и выпустить меня. — тихий голос доносится из шара. — И я укажу тебе путь, но только ты должен будешь сберечь меня. Пока я нахожусь здесь, я в полной безопасности, и со мной ничего не случится, но так я не смогу помочь тебе. Огонек слегка обжигает пальцы, маленькими язычками пламени касаясь стеклянных стенок. — И как мне нужно тебя беречь? — во сне весь подобный бред всегда воспринимается как должное, и даже то, что мне приходится разговаривать с огнем, не кажется чем-то неправильным. — Защищать от ветра и от дождя, иначе я погибну. — шепнула горящая искорка. — Только и ты можешь обжечься, освободив меня. Туман сгущался, подбираясь все ближе, черные щупальца полезли из болота, обшаривая все на своем пути в поисках затерявшихся душ, оказавшихся в топях уныния. — Как разбить шар? — щелкнув пальцем по стеклу, я убедился, что руками его не сломаешь. — Ты согласен на это? Ты хорошо все осознал, и это твое окончательное решение? — вкрадчивый тихий голос отзывался эхом в голове. Я молча кивнул в ответ. Стекло начало трескаться, сыпаться под ноги, прямо в болото мелкими прозрачными кусочками. Падало на руки, но не резало, и не оставляло ни единой царапины. Раскалывалось и крошилось, пока последние мелкие осколки, оставшиеся на ладони, не растворились и стекли вниз серебряными каплями. Маленький огонек остался у меня в руке. Он достаточно сильно обжигал, но было терпимо. — И как же ты меня выведешь? — я замер, заворожено глядя на танец пламени. И в этот же момент почувствовал, как огонь тянет вперед, разгоняя передо мной своим светом черные бесформенные тени… — Блять, сколько можно спать. — ты завалился рядом и попытался ногами спихнуть меня с кровати. — Ты ко мне специально для этого пришел? Открыв глаза, я не сразу осознал, где нахожусь, все ещё пребывая в полубредовом состоянии. — Ну ты же сам сказал, что я тебе там мешаться буду. Нахрена вообще так рано позвал? — я потянулся, прогоняя остатки сна. — Пришел, типа, как порядочный. Уже думал, что у тебя какая-то нездравая херня приключилась. Присев рядом, ты с наглой улыбкой уставился на меня. — А ты че, типа переживаешь? — твоя издевательская усмешка окончательно вернула меня к жизни. — Честно- нет, просто из интереса пришел. — я уже потянулся к тебе, намереваясь завалить рядом и, пользуясь возможностью, провести утро в уединенной обстановке, но ты резко вскочил с кровати, обломав все мои планы. — Пойдем, извращенец. — посмеиваясь, отходишь к двери и, перекинув через плечо полотенце, дожидаешься меня. Уже спускаясь вниз по лестнице, ты завязал мне глаза полотенцем, пообещав какой-то сюрприз. Теперь шагать по ступенькам стало вообще невообразимо и я, придерживаясь за перила, передвигался как пациент безумного врача, которому только что удалили глаза, и он вообще нихрена не видит. — Держись. — ты внезапно оказался рядом и, взяв меня под руку, повел вниз. Наконец, мы останавливаемся, ты тянешь время, не снимая полотенце. — Ну, все, теперь пришли. — торжественно объявляешь и отходишь в сторону. — Можешь смотреть. В нетерпении сорвав с себя то, что лишило меня на время возможности видеть, я снова завис, уставившись на стол. Все, как в лучших традициях, даже не отличить от какого-нибудь ресторана. Хотя за всю свою жизнь мне удалось побывать там всего пару раз. Впервые- еще в далеком детстве, на дне рождении матери, а второй- когда отмечали чей-то юбилей с коллегами по работе. Но тогда я нажрался и вообще с трудом что-то помнил. На столе- запеченная щука с лимоном, тарелка нарезанного с овощами мяса, еще что-то, выложенное ровной горкой и украшенное маслинами и веточками укропа, единственное, что сюда как-то не особо вписывалось, — это обычный салат с капустой. Походу, у тебя просто не хватило терпения сделать и из него какой-нибудь очередной шедевр. — Тилль, ты так и будешь стоять? — заметив мое заторможенное состояние, ты подтолкнул меня к столу. — Только кроме вина ничего больше нет. Мать другое не пьет. Усевшись на стул, я молча наблюдал, как ты поставил передо мной темно- вишневую бутылку вина, какое мы в тот раз выжрали на крыше и два стеклянных стакана. Было немного смешно и как-то необычно приятно от такого твоего внимания, но в тот же момент само- собой возникло желание подъебнуть. Хотя, наверное, надо было отреагировать по- другому, но я не знал, как именно. И, чтобы меня окончательно не выдало смущение, я начал ковыряться вилкой в салате. — Ты че, жрать не хочешь? — присев рядом, ты с некоторым удивлением смотришь на меня. — Рих, ты только не пизди. Скажи честно. — оставив в покое салат, я уставился тебе в глаза. — Как это понимать? — Понимать что? — с абсолютно невозмутимым видом, ты наполняешь свою тарелку, стараясь не пересекаться со мной взглядом. — Если ты о том, почему я все это сделал? Так только потому, что родители сказали, что вечером к ним какие-то там сраные гости должны приехать. Мне, по сути, похер, просто мать попросила помочь. Мы ведь, все-равно, вдвоем не сожрем столько, что-то и им перепадет. Я все это время смотрел на тебя и выжидал, чем же ты на этот раз себя сдашь: промелькнувшей эмоцией, интонацией, или мимолетным смущенным взглядом. Но так и не дождался. Все выглядело достаточно правдоподобно. — А ты, как всегда, уже, походу, понадеялся. Думал, что для тебя? — жестко усмехнувшись, ты поставил свою тарелку на стол. — Типа, я специально подорвался в шесть утра, чтобы накрыть тебе поляну? Блять, Тилль, ну откуда у тебя такая самоуверенность? На тебе что, свет сошелся? Я промолчал. Если ты настолько усердно отпираешься, то это так и есть. И зачем было глаза полотенцем завязывать? Все- таки, в тебе еще не совсем умерла детская наивность. — Как хочешь, можешь не сознаваться. — пряча улыбку, я также быстро накидал себе в тарелку всего, что было на столе. Просто дико хотелось жрать. — Мне не в чем сознаваться. Я не на допросе. — ты отвечаешь с выдержанным хладнокровием. Открыв бутылку, разлил по стаканам вино, и сразу донесся резкий запах спирта и винограда. — Если это вино твоей матери, то как ты думаешь, ей понравится, что его кто-то выпил? — я решил окончательно тебя выбесить. — Не переживай, там еще есть. — нагло улыбнувшись, ты придвинул мне стакан. Сегодня, похоже, ты заранее подготовился ко всем подъебкам и вообще никак на них не реагируешь. Только пожрать нормально так и не получилось. Все время, пока я ел, ты, сидя рядом, косился на меня, явно чего-то дожидаясь. — Че вылупился? — не выдержав, я убрал вилку в сторону. — Ждешь, когда действовать начнет? — Че действовать? — ты смотришь на меня своими ледяными глазами. — Ты совсем ебанутый? Травить тебя даже в мыслях не было, если ты об этом, и единственное, что бы можно было тебе подмешать- это виагру. Но, блять, я не настолько псих, я же потом не вывезу. Ты заливаешься звонким смехом и, подняв стакан, суешь мне мой. — За Идею, за возрождение нации. — поднимаешься, держа в руке поднятый стакан, и, уже немного тише добавляешь. — За мечту. Мне приходится делать то же самое.Ты дожидаешься и, в мгновение вскинув руку вверх, завершаешь речь. — Sieg. — Heil. — я не заставляю тебя долго ждать ответа. От влитого за раз полного стакана вина немного намотало, и я старался вообще затаить дыхание на время, чтобы не чувствовать всей этой палитры запахов. Ты сидишь, подперев щеку рукой и наблюдаешь за мной, пока я ем. Это жутко отвлекает. И со стороны ты выглядишь так, будто ждешь, когда же я соизволю тебя похвалить. — Знаешь, Рих, ты сейчас, вот так сидя рядом, очень напоминаешь… — я замолчал, поймав себя на мысли, что не стоит говорить, а то это снова тебя зацепит. — Кого? — ты внимательно изучаешь меня взглядом, но я чувствую, как весь напрягаешься в этот момент. — Забудь. Никого. — я, стараясь не продолжать разговор, взял с тарелки сыр и протянул тебе. — Я не хочу. — ты отвернулся в сторону, всем своим видом показывая, что есть не собираешься. Но я снова попытался впихнуть тебе кусок. — Блять, Тилль, ты че такой ебанутый. Я же сказал, что не хочу. — отпихнув мою руку, ты снова отстранился. Я и не думал отставать. Мне просто было весело. И, приобняв, я зажал тебя как можно сильнее. — Рих, тебе че, западло? Жри давай. Ты уже ничего не говорил, только крутил головой, стиснув зубы, и старался вырваться. Сыр был рядом и, если бы ты сейчас открыл рот, чтобы снова послать меня в прекрасные дали, то кусок сразу же оказался бы у тебя во рту. — Хватит выебываться. — усмехнувшись, я еще раз попробовал накормить тебя, но так ничего и не добившись, тупо размазал сыр по лицу. — Долбоеб, сука. — ты извернулся всем телом и оттолкнул меня в сторону. — Совсем ебанутый. Обтеревшись полотенцем, ты уселся рядом, больно ударив меня под ребра. Повисло молчание. Пока ты по тихой шипел змеей и мысленно уже подверг меня всем существовавшим когда-либо пыткам, я снова налил то, что называлось вином. — Угомонись уже, а то огорчаешься, как девка. — придвинув тебе стакан, я ждал, что будет дальше: психанешь и выскажешь все, что обо мне думаешь, или спокойно отнесешься к шутке. Но ты повернулся, подняв на меня глаза, как будто ничего и не было и, смущенно улыбнувшись, взял стакан. — Тилль, мы сейчас здесь одни, и нас никто не услышит. — тихо проговорил ты. — Поэтому, пусть это будет просто за нас. Если ты согласен. Такого поворота я, конечно, не ожидал, и даже сам малость засмущался от этого. — Ладно, давай. — стараясь не подать вида, я пожал плечами. И как только опустошенные стаканы оказались на столе, ты внезапно шлепнул чем-то мне по голове. Не сильно, но я сразу почувствовал, что это что-то мокрое и течет. Ты уже успел отскочить подальше и, стоя в стороне, заливался смехом. Сняв с волос какие-то ошметки, от остального избавиться не получилось, я швырнул на тарелку раздавленный помидор. — Сука хитровыдуманная. — метнув на тебя взгляд, я резко бросился из-за стола. Глупо было полагать, что ты не постараешься убежать. С диким воплем, давясь на ходу истеричным смехом, ты промчался по коридору и понесся вверх по лестнице. Я догнал тебя возле твоей комнаты. Ты не успел открыть дверь, и оказался зажатым в углу. — Наебать задумал? — приперев тебя к стене, я склонился чуть ниже, но тут же отвернулся в сторону. — Рих, пиздец, от тебя сыром воняет, иди умойся. — И это мне говорит тот, у кого на башке размазанный помидор. — ты издевательски усмехаешься и с притворной неприязнью пытаешься отстраниться. — Хотя эти ошметки на волосах выглядят очень даже эротично. И в этот же момент, с силой отпихнув меня, уже серьезно добавляешь: — Иди голову помой, а то выглядишь как черт. — в голосе снова слышится твоя излюбленная безразлично-холодная интонация. Очередная игра, попытка вывести на эмоции начинает цеплять, а от вина еще больше наматывает. Хотя, это не вино, а параша, но таращит конкретно. Я направляюсь к лестнице и, поравнявшись с тобой, в последний момент, резко хватаю тебя за руку и волоку вниз на первый этаж. — Сука, я же так наебнусь. — ты орешь, но не сопротивляешься. Осознаешь, что дергаться в таком положении не безопасно. Можешь нечаянно запнуться и пересчитать собой все ступени. Я рывком открываю дверь в ванную и вталкиваю тебя внутрь, совсем забыв про свет. Он и не нужен, тусклого освещения из коридора хватит, чтобы не промахнуться мимо лица. — Умывайся. — вцепившись тебе в шею, я силой запихиваю твою голову под кран, открывая воду. — Блять, Тилль, ты олень. — ты стоишь, наклонившись над ванной и пытаешься отмахнуться. — Хоть воду потеплее сделай. Избавившись от лишних запахов, ты поворачиваешься ко мне с полным ненависти взглядом. — Может, тебе тоже помочь башку вымыть? — скалишься ты, вытирая полотенцем намоченные волосы. — Только рискни. — не глядя на тебя, с опаской опускаю голову под струю. Ты стоишь рядом, тихо посмеиваясь, и я стараюсь даже не думать о том, какие сейчас мысли могут у тебя возникнуть. Ты прохаживаешься взад и вперед, по небольшому квадрату ванной комнаты, размахивая полотенцем, иногда, будто случайно, задевая меня. — Нормально отмывайся, а то у меня даже не встанет на такое чучело. — твой командирский тон только еще больше смешит и я, не выдержав, заржал, согнувшись под краном. Но неожиданный, достаточно ощутимый шлепок полотенцем по заднице привел в чувства. Я дернулся, немного не рассчитав возможности подняться с такого положения и, задев кран, вымочил футболку. Ты тут же выскочил в коридор, дико хохоча, и швырнул мне в лицо полотенце. — Теперь точно не догонишь. — не дожидаясь, когда я выйду, снова помчался в свою комнату. Я и не думал на этот раз за тобой бежать. Сняв мокрую одежду и смыв остатки размазанного помидора, я не торопясь вытерся, забрал из кухни недопитую бутылку, и пошел наверх. Дверь оказалась открыта. Ты сидишь на подоконнике вполоборота ко мне, в одних джинсах, походу, майку тоже вымочил. Куришь, глядя на улицу, и даже не поворачиваешься. — Я уже думал, что ты по мокрой ушел. — усмехнувшись, тихо говоришь ты. Молча повесив футболку на приоткрытую дверцу шкафа, я уже намеревался забраться к тебе на подоконник, но задержался возле старого ростового зеркала, расположенного неподалеку от кровати. Оно осталось еще с тех времен, когда мы собирались здесь по шпане. Потом, пока дом пустовал, покрылось слоем пыли и грязи, но сейчас было идеально чистое, почти как новое, если не брать во внимание витиеватую пошарканную раму. Ты обернулся, так и не услышав от меня ни слова, и, спрыгнув с подоконника, подошел ближе. У меня не было дома ничего подобного, поэтому увидеть себя в полный рост можно было либо в витрине магазина, либо в тех отделах, где продавали зеркала, либо, как сейчас, — у тебя дома. Нельзя сказать, чтобы мне особо нравилось, как я выгляжу, скорее всего- я вообще совершенно спокойно к этому относился. Убедившись еще раз, что последние бессонные ночи все же отразились на лице в виде черных кругов под глазами, я решил, что это все поправимо и не так страшно, как если бы, к примеру, меня разнесло. — Эстетично, правда? — своим вопросом ты напомнил о себе. — Ну, да, нормально отмыл. Теперь хоть рожу можно рассмотреть. — повернувшись боком, я все никак не мог отвести взгляд от отражения. Раньше, на грязной мутной поверхности вместо любого, кто туда заглянет, отражались лишь размытые силуэты, похожие на неупокоенные души, что особенно раздражало расшатанную психику Шнайдера, и он ни раз говорил о том, что от зеркала нужно избавиться; не тебе, конечно, — только мне и Ландерсу, чтобы мы убедили тебя это сделать. Но… никого это не интересовало. — Да я не о зеркале. — ты улыбнулся, встав рядом. — Я о другом. Приятно смотреть на себя, когда все идеально. Ты внимательно наблюдал за мной все это время, пока я разглядывал свое отражение. — Не знаю, тебе виднее. — я только мельком глянул на тебя. Ты не отводишь глаза, — смотришь прямо в упор. Сейчас они блестят и кажется, что в них скачут безумные огоньки. — А разве это не так? — прикоснувшись к моему плечу, сжимаешь пальцы, заставив напрячь мышцы. Плавно спускаешься по руке, осторожно поглаживая. Теперь ты смотришь уже не на меня, а на отражение. Твои пальцы скользят по груди. Ты, будто оцениваешь редкий экземпляр, осматривая и ощупывая. И, остановившись внизу живота, немного оттянув джинсы, уже свободно засовываешь под ткань руку до середины ладони. — Все идеально. — тихо произносишь ты. — Все как должно быть. И я смотрю в зеркало, — на отражение твоих движений, взгляда, выражения лица, будто наблюдаю за всем со стороны. Ощущения от такого достаточно необычные, новые и интригующие. Вроде, я там, с тобой, но одновременно здесь, и реально чувствую каждое твое прикосновение. Ты встаешь рядом, по обыкновению выправив плечи, и оценивающе всматриваешься в отражение. Ты немного ниже меня, чуть меньше по комплекции, но твоя фигура привлекает подтянутостью и гармоничностью форм. — Nur unsere Rasse hat das Recht zu existieren. — ты улыбаешься, как обычно, -жестоко и холодно, но глаза горят, и в них читается гордость и полная уверенность в своей безупречности. И гордость вовсе не за то, чего ты смог добиться ежедневными тренировками за последние несколько лет, не за себя самого, а за свою расовую принадлежность. За то, что ты идеально представляешь собой свою нацию. А я в этот момент ловлю себя на мысли, что в очередной раз залип, глядя на тебя, или на твое отражение. И, приобняв, притянул к себе. Пошло улыбаясь, ты смотришь мне прямо в лицо, и твои глаза манят плохо скрываемой похотью. Я наблюдаю, уставившись в зеркало, как расстегиваешь ремень на моих джинсах, и, опустившись на пол, встаешь передо мной на колени. Твой игривый взгляд, пока стягиваешь вниз штаны, целуешь в живот, немного всасывая кожу и, вытащив член, сжимаешь головку пальцами. Все это время твой взгляд был только снизу- вверх, глаза- в глаза. Но теперь ты поворачиваешься вполоборота к зеркалу, — так, чтобы лучше видеть. Облизываешь напоказ губы и, скользнув языком по всей длине члена, лижешь головку. Наигравшись, берешь в рот. Тебе интереснее наблюдать за всем в отражении. Ты никогда не видел, как выглядишь в такие моменты и, походу, тебя это совершенно не смущает, скорее наоборот, — заводит. Ты тихо постанываешь, пока отсасываешь, берешь глубже, в горло. Я даже раньше и не знал, что можешь так. Перед зеркалом- можешь. Схватив тебя за волосы, я чуть ускоряюсь, а ты и не думаешь сопротивляться. Тебе это нравится, и я могу смотреть со всех сторон- и в отражении, и сверху. Я не хочу на этот раз быстро кончить и приходится снова оттаскивать за волосы. — Это новая игра? — запрокинув твою голову, провожу пальцем по еще мокрым губам, запихнув один тебе в рот. Ты прикрываешь глаза и тихо стонешь в ответ. Я на время отпускаю тебя, чтобы повернуть зеркало к кровати. Ты успеваешь раздеться, достать крем и, подложив под живот подушку, занимаешь привычную позу. — Хочешь так попробовать? — от твоей блядской улыбки в голове вообще все мутнеет. В таком положении твоя поясница прогибается чуть сильнее и тебе даже не нужно подставлять задницу. Ты только шире разводишь ноги, когда ощущаешь, как полоска крема ложится на проход. Ты специально вздрагиваешь от первого проникновения пальцем, опять же, уставившись на отражение в зеркале. Прикусываешь губы, стонешь, запрокинув голову. Сейчас ты, походу, просто возбуждаешься от собственного вида. И чем быстрее и глубже я пихаю в тебя уже два пальца, тем больше ты стараешься показать, как сильно хочешь. Ты оглядываешься через плечо и, снова облизнув губы, окидываешь меня полным похоти взглядом. — Тилль, блять, ну давай быстрее. Я хочу жестче, как ты любишь. — я не даю тебе договорить, зажав рот рукой. — По другому и не получится. — шепнув тебе на ухо, отстраняюсь и, чтобы ты не смог сильно зажаться, выдавливаю еще немного крема прямо в твою дырку. Ты глубоко вздыхаешь мне в ладонь, дожидаясь, когда начнется. Меня и самого уже распирает ото всего этого представления. И, достаточно сильно шлепнув тебя по ягодице, придерживая свой член, впихиваю в тебя как можно глубже. Ты вцепляешься в одеяло, стонешь мне прямо в руку, приглушенно вскрикиваешь. Но твой взгляд вновь в зеркале. Ты толкаешься навстречу, прогибаешься так, как, наверное, ни одна шлюха не сможет. У них все просто отработано, как по накату, на автопилоте, а у тебя- с чувством, да хоть даже с интересом, мне не важно. Важно, как ты это исполняешь. — Тебе нравится? — ты освободился от моей руки, и твой голос, всегда звучащий мягче в такие моменты сорвался на стон. Сначала тихий и поскуливающий, а потом громче, — с придыханиями и вскриками. Я был просто не в состоянии ответить, и вместо этого еще раз шлепнул тебя по заднице. Ты извиваешься подо мной и я, глядя в зеркало, вижу, как от всего этого кайфуешь. Это также, как смотреть кино с собственным участием, и одновременно ощущать все, что происходит на экране. И в этом фильме ты сам и актер, и режиссер, и сценарий можно поменять в любой момент. Но только сейчас я не в состоянии задумываться над сюжетом, мне вообще не до этого. Это ты, как всегда, начал эту игру по своим правилам, затянув меня следом, и из нее уже не выйти, и стоп-слова в ней не существует, можно только продолжать, пока не закончится пленка. Ты в стеклянном экране, подставив свою задницу, толкаешься мне навстречу, насаживаясь на член и, каждый раз, когда я оказываюсь полностью в тебе, смотришь из зазеркалья мне в глаза, — своими, из-под полуопущенных ресниц, напоказ прикусываешь покрасневшие от прилившей крови мокрые губы. Тебя затягивает эта эстетика и ты уже ни за что не откажешься от своей роли. Единственное, что я могу, — это заставить тебя играть ярче, заставить показать больше эмоций. Ты сам на это провоцируешь без лишних слов, только движениями, стонами, изгибами своего совершенного тела. Я резче всовываю, ощущая, как внутри тебя все также узко и горячо, несмотря на то, что за это время я мог бы уже нормально раздолбить твою задницу… но все снова, как в первый раз, только без излишней осторожности. — Может, поменяем позу? — спрашиваешь ты, уставившись на меня с зеркального экрана. — Тебе тоже будет интересно. Меня бесит, что приходится снова вытаскивать и дожидаться, когда ты перевернешься на спину. И ты опять, специально, чтобы потянуть момент, поворачиваешься и на мгновение замираешь, выбирая такое положение, чтобы наблюдать за всем в отражении. И я, не сдержавшись, хватаю тебя, закинув твои руки за голову и крепко прижимаю их к кровати. Теперь зеркало стоит почти напротив меня, а вот тебе, если захочешь что-то увидеть с другого ракурса, придется поворачиваться и запрокидывать голову. — Тилль, мне так не видно. — шепчешь ты и прикинувшись, что смущаешься этих своих интересов, отводишь глаза. — Тебе еще рано на такое смотреть. — я склоняюсь над тобой, и слегка касаюсь твоих губ. Ты в ожидании подставляешь шею. Открываешься, играя выбранную самим роль жертвы, намекая, что с тобой можно делать все. Показываешь, что сдался, но… я знаю, что сдался тут только я, когда вообще повелся на все это… и на тебя. Твой выпрашивающий взгляд, когда разводишь ноги в стороны; короткий вздох от новой порции крема, размазываемой между ягодиц; и стон сквозь зубы от резкого проникновения возбуждают так, что я перестаю различать где ты настоящий, а где твое отражение. Кажется, что все перемешалось, и я трахаю тебя там, забыв что смотрю в зеркало. Ты немного вскидываешь голову, наблюдая за мной с пошлой улыбкой, постанывая и закатывая глаза. На этот раз ты решил играть дольше и не прикасаешься к себе, только трешься мокрой от смазки головкой о мой живот. От перевозбуждения становится жарко, еще и твои несдержанные стоны действуют так, что контролировать себя становится все труднее. — Сука. — шепчешь ты. — Можешь глубже? Кровать скрипит в такт, я снова разгоняюсь. Само осознание того, что ты настолько идеальный, и когда-то совершенно для меня недоступный сейчас здесь, и я просто использую тебя, как обычную блядь, сводит с ума. — Ты же хочешь. — ты продолжаешь провоцировать, покусывая губы. — Тилль, ну давай, резче засади. Вцепившись тебе в бедра, начинаю разгоняться, всовывая полностью, дальше уже некуда. Но ты не отстаешь, и, схватив меня за волосы так, что на глаза невольно навернулись слезы, притянул к себе. — Давай, сука, трахни меня. — танцующие огоньки пожирающей похоти в твоих глазах обжигая сознание, уничтожают рассудок. — Рих, ты конченная блядина. — одной рукой сдавив твое бедро пальцами до белых пятен, другой я слегка шлепнул тебя ладонью по щеке, чтобы ты отпустил меня. — Блять. — негромко вскрикнув, ты все же выпустил мои волосы. Я уже не думаю ни о какой осторожности, ни о том, что тебе может быть неприятно. Ты сам напросился. Придерживая тебя, я вдалбливаюсь в твою жопку, двигаюсь быстрее, от чего кровать начинает сильнее качаться и надрывно скрипеть. Очередной звонкий шлепок по обратной стороне твоего бедра вырывает из тебя громкий вскрик. Ты шипишь, прикрыв глаза и, прикусив твою губу, я чувствую, как ты дернулся, стараясь отвернуться. — Больно. — ты сбивчиво выстанываешь. — Но это так охуенно. Схватив за руку, я опускаю ее вниз. Ты догадываешься, что нужно делать. Напоказ, как мне нравится. Дрочишь, растягивая момент кайфа. И я уже не дожидаюсь, когда ты кончишь, просто не выдержу. Мгновенная вспышка в голове, растекающееся по всему телу мое тепло выплескивается в тебя, и одновременно я чувствую, как между нами становится горячо и мокро. — Тилли. — шепчешь ты, обхватив меня за шею обеими руками и жмешься ко мне, непривычно нежно целуешь глаза и губы, гладишь по голове. Ты сейчас абсолютно не похож на себя, и я первый раз слышу от тебя подобное, ты никогда меня так не называешь. Это непривычно и дико, но как ни странно, приятно… За день нагретая солнцем крыша до сих пор теплая. Одеяло необходимо только для того, чтобы не вымазать шмотки в оседающей с неба саже. На заводе снова спускают трубы и густой, черно-угольный дым, постепенно растекаясь по небу, висит над районом серой пеленой, скрывая вечернее заходящее солнце. С дороги доносится шум приближающейся машины, она медленно ползет по грунтовке, будто крадется, стараясь скрыться от посторонних глаз среди тополей. Шум затихает совсем близко, у тебя во дворе. Мы молча лежим с закрытыми глазами, вслушиваясь в звуки. В машине захлопывают двери. — Так не честно, вы мне не все купили, что обещали. — обиженный детский голос твоей сестры вызвал у меня улыбку. — Я не зайду домой, пока не купите. — А куда же ты пойдешь? — второй женский голос-твоей матери. — В лес. — от решительного тона ребенка я еле сдержался, чтобы не заржать. — Там буду жить, там война. Быстрый шелест травы, приминаемой детскими ногами стремительно начинает стихать. — Ильза, вернись. — смеется мать. — Где же мы потом тебя искать будем? — Я вам письмо похоронное напишу. Завтра. Вам там скажут, что меня на войне убили. — писклявый девчачий голос доносится уже с заднего двора. Мать и отчим уже не обращают на нее никакого внимания, о чем-то разговаривают между собой, но слов я не слышу. Шуршат какими-то мешками. Шаги приближаются к дому. — Мама. — в последний момент в панике кричит твоя сестра. — Мне на войне нужна каска Рихарда с буквами. Ты резко подорвался, будто на тебя вылили ведро воды, но промолчал. Глупо бы было так вот спалиться. Походу, родители не услышали просьбу дочери и, зайдя в дом, захлопнули дверь. — И где же ваши гости? Заблудились, блять? — усмехнувшись, я повернулся к тебе. Вспомнилась твоя тупая отмазка про накрытую утром поляну. — Не знаю, позже, наверное, приедут. — нехотя отозвался ты и, поправив под собой одеяло, улегся обратно. — Че приебался? Сам пожрал, и еще че-то не устраивает. В воздухе перед глазами повисла маленькая черная точка. Я еще давно ее приметил, пока она опускалась с неба все ниже и ниже, и теперь ее можно было поймать рукой. Она плавно легла на одеяло и я, подцепив пальцем, поднес к ее лицу. Точка оказалась куском горелой бумаги, или тряпки, — в таком виде нереально было распознать, чем это являлось раньше. — Рих, прикинь, если это когда-то было человеком. — смахнув на тебя обгоревший клочок, я достал сигарету. — Не было. Те, кого сжигали в печах, — не люди. — ты потянулся и, перевернувшись на живот, уставился на меня. — Хотя, если бы это было так… Ты не договорил и улыбнулся, мечтательно закатив глаза. Мы еще какое-то время молчим, глядя в пепельную пелену неба. Я курю, а ты щелкаешь зажигалкой. — И это все будет. — внезапно нарушаешь тишину. — И мы могли бы идти к этому вместе, вместе добиться и осуществить. Тилль, ты только представь это, -когда сотни, тысячи, миллионы будут вслушиваться в каждое твое слово, когда толпы начнут приветствовать на улицах, выстроившись в ряды, в строй, когда Идея станет движущей силой всего народа. Мы можем сделать это вместе. И от тебя вообще ничего не требуется, только поддержка и все. Ты напряженно смотришь на меня с ожиданием и с надеждой. — Да я верю, что ты далеко пойдешь. — выдохнув дым, я снова затягиваюсь и отдаю тебе недокуренную сигарету. — И можешь не сомневаться, я тебя поддерживаю. Ты недолго думаешь, в холодных глазах снова вспыхивают огоньки. — Ты меня не слышишь? Нужно, чтобы ты был рядом. С кем я буду делиться мыслями, ну или советоваться? Хотя, это вряд ли… глупо советоваться с тем, кто даже помидор нормально не может с башки смыть. Чуть, сука, кран не сломал. — твой звонкий смех разливается по двору, но уже через пару секунд успокоившись, ты продолжаешь. — Я серьезно. Поехали. Вдвоем же проще, и скучно не будет. — Рих, ты сам себе как это представляешь? — я в который раз поражаюсь твоей настойчивости. — Просто прикинь, мы приезжаем в Кёльн. Ты живешь в своей военке, в какой-нибудь казарме. А я где? У меня денег не хватит, чтобы там хотя бы на первое время квартиру снять. — Продай машину. — говоришь ты, даже не задумываясь. — Тогда хватит, а потом устроишься куда-нибудь на работу. То, что ты несешь, по сути, должно быть смешно, если бы не звучало сейчас вполне серьезно. — Может, еще и квартиру продать сразу? — я стараюсь не подавать вида, что воспринял твои слова как реальное предложение, но шутка не удалась, и ты ее не понял. — С квартирой сложнее будет, придется дольше ждать, пока все документы оформят, а вот машина-вообще самый нормальный вариант. — ты, не глядя, щелчком запускаешь окурок с крыши и, снова поймав волну романтики, откидываешься на одеяло с довольным видом. — Снимешь там где-нибудь жилплощадь, желательно недалеко от моей академии, а я постараюсь почаще к тебе приходить. Может, по правилам, вообще не обязательно ночевать в казарме. На этот раз я все-таки решился уже действительно серьезно тебе объяснить, что эта твоя затея насчет нашего совместного переезда-полный бред, иначе, походу, по другому до тебя просто не дойдет. — Рих, это нихрена не все так просто, как ты себе рисуешь. Я потеряю работу здесь, и не факт, что там подвернется что-то получше. Тут, хотя бы, есть стабильность, а что там? Еще один момент, -мне придется устраиваться на новую работу, на это опять же, надо время. А ты сам говорил, что в Кёльне тебя надолго не задержат. И мне снова нужно будет увольняться уже с этой работы, и ехать дальше с тобой, куда там тебя по распределению забросят. И там та же заморочка с работой будет. Блять, Рих, чтобы так жить, нужно чтобы были средства на все эти переезды, а у меня их нет. Ты смотришь совершенно пустыми глазами, из голоса исчезла вся эмоциональность, остался только свойственный тебе холод рассудительности. — Я думаю, что за несколько месяцев можно продать и квартиру. Просто на то время, пока нет особого финансового достатка, придется ограничивать себя в чем-то. Ну, например, поменьше бухать и жрать. — Да все это конкретный гон, твои какие-то пубертатные мечты. — я понимаю, что просто так ты от меня не отстанешь. — Рих, научись смотреть на мир реально. Стоит ли это все того, чтобы рисковать уже имеющимся у тебя? А если ты потеряешь вообще все? Ты уставился на меня в упор, и в твоих глазах перемешалось все: разочарование, надежда, тоска, боль, безысходность. Все, кроме ненависти и страха. — Словно ты сидишь в глубокой яме, и шансов выбраться оттуда практически нет. И тебе ставят условия, -либо ты спокойно живешь там, по всем правилам распорядка и с трехдневным питанием, и не пытаешься оттуда вырваться. Либо ты бежишь. У тебя есть шанс оказаться на свободе, но он ничтожно мал. И в случае, если тебя все-таки поймают, то тут-же застрелят. И тогда ты потеряешь все, даже жизнь… — А я готов рискнуть. Я согласен потерять все имеющееся у меня. Абсолютно все. Ради того, чего у меня нет. — эмоции в голосе стерты подчистую и ты, вздохнув, отогнул край одеяла и достал свою тетрадку. Ты рисуешь и я, придвинувшись к тебе, через плечо смотрю на рождение нового шедевра. Закат сегодня тусклый, небо выцвело под серой, накрывшей все пеленой. Но ты даже так можешь передать всю эту атмосферу, с помощью всего лишь простого карандаша и пары ручек. У нас еще осталась недопитая бутылка вина, и мы поочередно передаем ее друг другу. — Тилль, я уже давно хотел поинтересоваться. — немного несмело говоришь ты, и я даже потерялся от того, как это звучит от тебя. — И о чем? — интерес смешался с опасением, у меня не было никакой догадки о том, что ты можешь спросить. На короткое время ты задумываешься, глянув в небо и, поймав мысль, вновь склоняешься над своей тетрадкой. — Только честно скажи. Без пиздежа, и без отмазок. — ты увлечен своим занятием настолько, что не смотришь на меня. — Когда я сюда приехал, ты вообще мог представить, что все так обернется? Даже не так… Начнем с того момента, когда мы с тобой стали общаться, еще в первые дни. Ты не думал, что это общение настолько затянется? Я понял, о чем ты хочешь спросить, но не решаешься называть все своими именами. Думал ли я, что наше общение перерастет в какое-то подобие «отношений»? — Конечно, нет. — улыбнувшись воспоминаниям, я отвлекся от твоего рисунка. — Если хочешь честно, -ты меня вообще всегда дико бесил своей упертостью, еще с самого детства. И, если бы мне тогда, в первый день твоего приезда кто-то сказал, что Wir werden Freunde sein, я бы решил, что он пиздабол и такого никогда не будет. Усмехнувшись, ты повернулся и внимательно уставился мне в глаза. — А сейчас что? — ты дожидаешься ответа. Стараешься показать безразличие, но постукивание карандашом по крыше выдает нетерпение. — И сейчас бесишь. Но не так сильно. — я опускаю лицо, стараясь сдержать улыбку. — Сука. — ты тихо смеешься и, забрав у меня бутылку, делаешь несколько глотков. Твой рисунок почти закончен, осталось только немного затемнить небо и все. Очередной кадр из жизни навсегда останется в тетради. — Походу, так сильно бесил, что ты в тот первый раз даже отказаться не смог. — ты сидишь вполоборота и мне хорошо видна твоя улыбка. — Надо быть совсем долбоебом, чтобы отказаться от такого. — подсев вплотную, я слегка приобнял тебя за талию. — Ты тогда так настойчиво терся своей задницей, что у меня просто не оставалось другого выбора. — Тяжко тебе пришлось. — ты сочувственно покачал головой и отвел глаза, но в эту же секунду заржал, растянувшись на одеяле. Тетрадка лежит у тебя в ногах, раскрытая на той странице, где ты только что рисовал закат. Взгляд невольно задерживается на картинке. На листке бумаги уместилась маленькая жизнь. И в ней были наши разговоры, мысли, эмоции. Сам прошедший момент уже не вернешь, но его можно сохранить именно так, -на бумаге, в тетради. И сколько же в ней еще хранится таких коротких жизней и безвозвратных мгновений? Ты неожиданно прикасаешься к моей руке, пропихиваешь свои пальцы между моими и слегка сжимаешь. И сейчас я особенно остро ощущаю, насколько мне будет тебя не хватать, как бы хотелось почаще так просто держать за руку, чувствовать тебя рядом и никогда не отпускать. — Может, ко мне пойдем? — отпив из бутылки, передаю тебе. — Ну, пойдем. — наигранно нехотя соглашаешься ты. Я шел во мраке, и огонь вел меня вперед, озаряя путь. Маленькое, танцующее на ладони пламя указывало дорогу, не позволяя оступиться и упасть в вязкое черное болото. Прогоняло тянущиеся со всех сторон длинные бесформенные руки теней. Согревало своим теплом и дарило надежду. С огнем я не чувствовал ни страха, ни обреченности, он заставлял идти, бежать, мчаться к спасению, продираться сквозь кромешную тьму, не обращая внимания на доносящиеся дикие вопли из-под земли, и манящий шепот мертвых деревьев. Я остановился перед большим пустырем. Здесь не было ничего- только густой серый туман, застилавший все пространство, и черное небо над головой. — Тебе нужно пройти через туман. — шепнуло пламя, обнимая горячими язычками пальцы. — Там твое спасение. Ты увидишь. — Что именно мне надо искать? — наклонившись к огню, я тихо спросил, стараясь не касаться его своим дыханием. — Ничего. Оно уже там. Беги, Тилль, пока не поздно. И я, резко сорвавшись с места, бросился в туман. Но стоило мне полностью погрузиться в беспроглядное свинцовое облако, его куда-то понесло внезапным порывом ветра. Пустырь полностью открылся перед глазами- черная, выжженная земля. Каждый шаг давался с большим трудом. Ноги проваливались во что-то мягкое и горячее, и оттуда, куда я наступал, в воздух поднимался дым. Земля затягивала в себя, и идти становилось все сложнее. — Не сдавайся. — огонь вел меня дальше. — Ты дойдешь, совсем скоро. Но в душу стало закрадываться сомнение-я не видел впереди ничего, кроме этого выгоревшего пустыря. Очередной порыв ветра чуть не потушил маленькое пламя и я накрыл его сверху ладонью, стараясь сберечь. — Быстрее, Тилль. — высовываясь наружу шептали красные язычки. — Только не опоздай. Я бежал через силу, запинаясь и падая, роняя на землю спасительный огонь, но тут же подбирал, пряча от уже непрекращающегося ветра. Впереди показались какие-то огни, их много, и они все одинаковые, вытянутые в ленту. Поезд, -промелькнуло в голове. Мне нужно туда. Но ветер усиливался, чуть не сбивая меня с ног, швырял в стороны, и от пламени почти ничего не осталось, — лишь совсем маленький огонек, но теперь он почему-то дико обжигал руки и держать его было невозможно. До поезда оставалось еще немного, он уже рядом. — Тилль. — голос был настолько тихий, что в завываниях я еле его услышал. — Я погибну. Меня нужно беречь от ветра. — Как? — зажав огонек ладонями, я прислушался к его шепоту. — Спрячь ближе к себе, под куртку. Только так ты сможешь меня спасти. — Но как? Ты ведь огонь. Я в руках тебя еле держу. Я бежал так быстро, как только мог. От рвущегося навстречу ветра было невозможно дышать, а в ладонях медленно угасало маленькое пламя. Спасение в нескольких метрах. Меня отбросило на землю и последняя живая искра выскользнула из рук. Крошечный горящий уголек мелькнул в темноте и исчез. — Я погиб. — шепнул голос в голове. Мрак сгустился, в одно мгновение поглотив все вокруг. Не было больше ни поезда, ни его огней. Ни надежды на спасение. Ни тепла. Ничего. — Погиб. — раздавалось со всех сторон шептание тьмы, и многоголосое эхо из-под земли и с неба повторяло этот мертвый шепот. Все вокруг внезапно зашевелилось, затряслось, и мир с истошным воплем потрескался и рассыпался на куски. — Погиб.… Я в ужасе вскочил с кровати, чуть не заорав. Еще несколько секунд всматривался в темноту, в знакомые стены и в квадрат окна, из которого на пол комнаты падал мягкий лунный свет, прежде чем осознал, что я дома, и что все, что сейчас увидел- лишь очередной кошмар. Только на душе было все- равно неспокойно и как-то гадко. Ты спишь рядом, повернувшись ко мне лицом. У тебя привычка раскрываться во сне, и в этот раз ты снова лежишь без одеяла, хотя, может, я сам его стянул с тебя. Ты так и уснул, не одевшись, и я, заметив это, почему-то улыбаюсь. Походу, я реально ебанутый. Я заново укрываю тебя одеялом и осторожно целую в губы, лишь в одно прикосновение. Ты ворочаешься, открываешь заспанные глаза. — Тилль, ты че не спишь? — голос сонный и тихий. — Уже сплю. — забравшись к тебе под одеяло, устраиваюсь поудобнее. И ты, прижавшись ближе, обнимаешь меня и опускаешь голову на плечо. Мне снова тепло и больше не страшно.