Тетрадка

Раннее утро, полумрак комнаты, звенящая тишина вокруг. Я сижу на полу, привалившись спиной к стене, как всегда в пальцах зажата сигарета. Какая по счету- уже не знаю. В воздухе висит сизоватый легкий дым, и он не успевает рассеиваться. Одна пустая пачка валяется рядом. Я просидел так всю ночь, на одном месте, глядя на наклеенный на противоположной стене лист календаря. Каждый день августа вычеркнут черным крестом, — прошло; осталось- два. Вместе с сегодняшним. Вскоре и это все закончится, — как только черный крест перечеркнет последний день… Этой ночью я вообще не спал, — просто не смог. Ты не остался у меня, сославшись на то, что срочно нужно поговорить с родителями, и разговор предстоял долгий и серьезный. И тот недавний сон все никак не выходил из головы, засел там намертво. Обычно я вообще не обращаю внимания на сны и не запоминаю, что мне снится. Но только не сейчас. Что-то в нем зацепило и лишило покоя, снова и снова возвращая меня к этим бредовым видениям. Типа предостережение? Но от чего именно? Я и тебе не рассказывал о том, что видел. Все-таки глупо как-то. И вообще, хотя бы эти два оставшихся дня нужно постараться не забивать себе голову всякой подобной херней, не показывать свою беспонтовую привязанность, — просто сделать вид, что ничего не изменилось, что все нормально. Я не должен держать тебя и отговаривать от поездки. Нельзя просить тебя остаться. Нельзя подавать вид, что я не хочу, чтобы ты уезжал. Нельзя, чтобы ты увидел во мне эту слабость. Конечно, мне будет хреново, даже очень. И вовсе не из-за того, что мы какое-то время не увидимся. А из-за того, что я прекрасно осознаю, — это все, конец. Даже полгода, проведенные в совершенно другом обществе, со своими порядками и законами; в общении с новыми людьми и знакомыми, могут поменять очень многое. Тем более, в этом возрасте. Меняются взгляды, интересы, отношения. Иногда можно очень долгое время достаточно близко общаться с человеком. И вы оба будете думать, что вы идеально подходите друг другу: — у вас общие цели и увлечения, вы радуетесь и разочаровываетесь вместе, вам уютно и спокойно рядом. И, кажется, что это навсегда. Но время проходит и, как правило, люди перестают общаться. Один смог развиться, а другой-нет, и застрял где-то на середине. И первому с ним уже неинтересно. Тогда и начинают меняться и цели, и стремления, и круг общения. Люди отдаляются и становятся чужими. Ты будешь помнить меня, но то, что сейчас, — уже не вернется. Я и сам привязался к тебе настолько, что теперь жалею об этом. Не хочу, чтобы ты об этом догадывался. Кто я для тебя? — не знаю. Скорее всего, как ты уже говорил, — больше, чем просто друг. Так что, лезть к тебе со своими признаниями и откровениями- полный гон, да и не умею я чувства проявлять. И сейчас я хочу только одного- просто побыть рядом с тобой, пока еще есть возможность, но обреченность давит, и от нее не избавиться. Постепенно светлеет. На часах 5:45. Я больше не могу сидеть на одном месте. Поднимаюсь, хожу по комнате. Из угла- в угол. От окна- до двери. Вдоль по коридору и обратно. Снова закуриваю, усевшись на диван. Зеленые цифры на черном табло показывают 6:20. Ждать еще полтора часа, пока не уедут твои родители. Со двора уже доносятся первые звуки просыпающегося района: ленивые, недовольные, одиночные. Соседи из первого подъезда выгоняют на улицу свою тупую собаку, которая лает на всех подряд. Но пока собака молчит. Значит, прохожих еще нет. Проснулись и другие соседи, и из их открытого кухонного окна слышен звон посуды и истеричные женские крики. Мужик из дома Ландерса вынес на балкон магнитофон и включил радио. Он так делает каждое утро. Меня бесит его музыка, — какая-то отстойная, и слов песен я не понимаю, но приходится слушать. Следующие несколько минут я убиваю на то, чтобы привести себя в порядок после очередной бессонной ночи. Умывшись и переодевшись, снова слоняюсь по квартире, периодически поглядывая на часы, но время идет ужасно медленно. Проехал первый автобус в сторону завода. Уже чаще хлопают подъездные двери. Улица постепенно наполняется голосами людей, спешащих на работу. Очередная сигарета. Пепельница до краев наполнена окурками. А на часах только 7:03. Я уже не выдерживаю и, набросив куртку, выхожу во двор. Машина стоит возле дома, глупо было надеяться, что твои родители уедут так рано. И мне приходится прятаться через дорогу в кустах. Осмотревшись вокруг и найдя идеальное место, откуда просматривается весь двор и окно твоей комнаты, я замер в ожидании. Но долго скучать не пришлось. Отодвинув занавеску, ты выглядываешь на улицу, потягиваешься и, усевшись на подоконник, закуриваешь. Ты меня не видишь, и я с улыбкой наблюдаю за тобой. Ты еще не оделся, сидишь в одних трусах, волосы растрепаны и торчат в разные стороны, но это не портит вид, а наоборот, — выглядит как-то совсем по-домашнему. Скоро я уже не смогу это увидеть. Я делаю всего один шаг вперед, неосторожно наступив на хрустнувшую под ногой ветку, и ты, быстро среагировав на звук, вглядываешься в кусты. Я не успел отойти обратно, так и остался стоять неподвижно на месте. Ты улыбаешься и, прижав палец к губам даешь знак, что не стоит палиться. Я молча киваю в ответ и ты тут-же начинаешь мне что-то объяснять жестами, размахиваешь руками, но я нихрена не могу понять. И после долгих попыток донести какую-то информацию, ты, покрутив пальцем у виска, слез с подоконника и скрылся за занавеской. Привалившись спиной к тополю, я в неизвестно, какой уже раз закуриваю, глядя на твое окно. Походу, ты пошел одеваться и скоро сам выйдешь. Сигарета тлеет, время идет, но тебя до сих пор нет. Занавеска плавно колышется от легкого ветра, потом чуть сильнее, и ты снова появляешься в окне. Уже успел причесаться и, видимо, только что из душа. На бедра намотано полотенце. Ты садишься на подоконник боком, вытянув ноги и, глядя на меня с довольной улыбкой, медленно тянешь полотенце за один край, опускаешь вниз, приоткрыв ногу до бедра. Я в этот момент вообще не знаю, как мне на это реагировать: — красиво, конечно, и даже заводит, только сама ситуация какая-то смешная. Но мой взгляд прикован, — ты, как всегда, добился своего. Проводишь рукой от колена и выше, ткань мнется и плавно стягивается, падает на подоконник. И я понимаю, что сейчас на тебе вообще ничего нет, но в таком положении, как ты сидишь, кроме ноги, увидеть что-то еще невозможно. Я пытаюсь объяснить тебе жестами, чтобы ты повернулся, хотя бы немного, или поднялся. Но ты, глядя на то, как я тебе стараюсь это сказать, тихо смеешься, спрятав лицо. За то, что кто-то застанет это твое представление в окне, можно не беспокоиться. Машин здесь почти не бывает, кроме вашей, и иногда моей. Прохожие тоже редко тут появляются. Так что, ты бы мог без лишних опасений уже давно показать все свои идеальные, притягательные формы. Но ты тянешь время. Перевернувшись на живот, прикрываешь задницу только краем полотенца, разводишь ноги в стороны, но мне, опять же, нихрена не видно из-за этого ебучего уголка. Уперевшись руками, немного приподнимаешься, выгнув спину. И несколько последующих секунд, когда подставив свою жопку, ты начинаешь двигаться, окончательно сводят с ума. Член стоит, в джинсах ужасно тесно и я чувствую, как от прилившей крови тяжелеют яйца.  — Сука. — я могу говорить только вполголоса. Но ты читаешь по губам и, нагло усмехнувшись, приваливаешься спиной к боковой раме окна, снова прикрыв полотенцем пах. Ты прячешь руку под ткань и по движениям не сложно догадаться, что делаешь. Наблюдая за мной, ты то поглаживаешь, то дрочишь. Ускоряешься, дышишь слегка приоткрыв рот, и снова замедляешь ритм. Сдерживаться становится не то, что тяжело, а уже просто невыносимо.  — Сюда иди. — также вполголоса зову тебя. Но ты только улыбаешься, скользнув языком по губам и опять продолжаешь. На этот раз уже не останавливаешься и, все же чуть приспустив полотенце, ласкаешь свой член, начинаешь ускоряться и, немного прогнув спину, заметно напрягаешься. Ты запрокидываешь голову и, еле сдержав стон, кончаешь. На секунду замираешь, но сразу же сползаешь с подоконника, вытираясь полотенцем. Я ломлюсь в кусты, подальше от дороги, все же, так будет спокойней. Быстро расстегиваю ремень, чуть не сломав замок на ширинке, стягиваю вниз джинсы. Перед глазами так и повисла эта картинка- как ты дрочишь, сидя на окне, но только фантазия, как всегда дорисовывает детали. Закрыв глаза, я вижу, как ты покусываешь свои мокрые губы, медленно проводишь по ним горячим языком. Берешь в рот и все. Мне хватило всего нескольких движений, чтобы кончить себе под ноги на траву. Теперь остается только дожидаться, когда уедут твои родители. Окно на втором этаже пустует, и лишь слегка покачивающаяся занавеска напоминает о том, что ты еще недавно был там. Долго ждать не пришлось. Я еще не успеваю докурить. Входная дверь распахивается, и твоя сестра, уже позабыв про свое вчерашнее огорчение, выскакивает во двор и бежит к машине. Мать и отчим выходят следом, садятся в салон. Белый БМВ осторожно крадется по дороге и, когда звук стихает, я, наконец, могу спокойно выйти из кустов. Ты снова стоишь возле окна, уже одетый, и, как только калитка со скрипом закрывается у меня за спиной, ты вскидываешь руку вверх, приветствуя привычным жестом. Замерев на секунду посреди двора, я отвечаю тем же. Нет в тебе уже той легкости, с которой ты всего несколько минут назад устроил тот театр. Будто вообще ничего этого не было. Будто это был вовсе и не ты. Дверь в дом открыта. Спустившись по лестнице, кидаешь на меня мимолетный холодный взгляд и, даже не задержавшись, идешь на кухню.  — Пока руки не вымоешь, -жрать не будешь. — совершенно безразлично произносишь ты, скрываясь за поворотом коридора. Приходится идти в ванную, а то реально без завтрака оставишь. Достав из духовки только что запеченную утку, ты ставишь передо мной тарелку под кости.  — Сегодня только кофе. — усмехнувшись, присаживаешься рядом. — Походу, ты ждал чего-то другого? Я промолчал. Я вообще ничего не ждал. Сегодня я пришел к тебе не за тем, чтобы как обычно, — пожрать, или потрахаться. Просто хотелось побыть с тобой вдвоем. Хотелось остановить уходящее время, или, хотя бы, замедлить. Хотелось слушать твой голос, видеть твое лицо, стараясь запомнить каждую черту, запечатлеть в памяти навсегда эти последние моменты, пока ты рядом, пока ты прежний, пока мы не стали чужими друг другу.  — Тилль, ты че, снова не выспался? — толкнув меня в бок, ты прервал мои мысли.  — Не получилось. — я и не заметил, как погрузившись в свои раздумья, общипал утку, разложив куски по краям тарелки.  — Кстати, у меня есть очень хорошие новости. — улыбнувшись, ты откинулся на спинку стула, держа в руке кружку кофе. — Только пока я не буду ничего рассказывать.  — Зачем тогда сейчас об этом говорить? — я в непонимании уставился на тебя.  — Ну, мне же надо с кем-то поделиться. — отпив немного из кружки, достаешь сигарету, подкуриваешь, щелкнув зажигалкой. Синеватое облачко дыма поднимается вверх, рассеиваясь в воздухе, и ты неожиданно заливаешься звонким смехом, чуть не расплескав кофе на пол.  — Походу, сигарета веселая? — я невольно, едва заметно улыбаюсь.  — Да я не от этого. — сквозь смех отзываешься ты. — Вспомнил, как ты сегодня в кустах стоял. Пиздец, если бы я тебя не знал, по любому бы подумал, что ты маньяк. Видел бы ты себя со стороны, извращенец, блять.  — Еще разобраться надо, кто в этой ситуации маньяк и извращенец. — слушая тебя, я не смог сдержать улыбку. — А если бы там не я был, а какой-нибудь другой тип, а ты тупо попутал.  — Ну, значит, ему бы фартануло, а ты бы обломался и не подрочил. — закатываясь со смеху, ты в очередной раз чуть не выплеснул кофе и поставил кружку на стол. Ты собираешь вещи в спортивную сумку. Распределив все по стопкам: футболки, рубашки, штаны, соблюдая порядок, аккуратно укладываешь все по своим местам. Эта твоя черта меня тоже бесит. Раньше бесила.  — Зачем ты собираешься сейчас, если уезжаешь только завтра вечером? Мог бы и потом все это сделать. — сидя на подоконнике, я смотрю в окно, стараясь не поддаваться серым мыслям. Сегодня тепло. Солнце уже прогрело воздух, прогнав утреннюю прохладу и сырость. Но эти последние дни лета перед дождливой осенью скоро закончатся. Можно воспользоваться случаем и пойти куда-нибудь погулять вечером. Вдвоем.  — Лучше собраться сразу, зато потом больше будет свободного времени. — не глядя, отзываешься ты. — Сложу все сейчас, а завтра уже ничего не надо будет делать.  — А что с твоими рисунками? — все они по- прежнему висят на своих местах, и увозить их с собой было бы тупостью. Ты в первый же день спалишься со своей идеей.  — Я не буду ничего убирать. Все так и останется. Только мать нужно будет предупредить, чтобы даже не вздумала мне тут нихрена переделывать. На твоей кровати лежит школьный аттестат, и я только сейчас его заметил. Спустившись с подоконника, пока ты отвлекся на сборы, я незаметно потянул его за уголок, и вскоре он оказался у меня в руках. Я развернул вложенный лист табеля и конкретно охренел. Сначала- от количества предметов, половины из которых в моей школе не было вообще. Потом- от твоих оценок: все по высшим баллам, только физика и математика поднасрали со средним.  — Рих, ты че, типа, умный? — разглядывая твои заслуги, мне как-то с трудом в это верилось.  — А ты сомневался? — холодно усмехнулся ты и, забрав свой аттестат, убрал в сумку. — Мне просто пришлось, нельзя было иначе. С хреновыми оценками в военку не принимают.  — И когда ты вообще решил, что будешь туда поступать? — растянувшись на твоей кровати, я заложил руки за голову, продолжая наблюдать за тобой.  — С первого класса. Я уже четко знал, куда потом пойду. Теперь твоя мечта сбылась, и не просто мечта, а цель всей твоей жизни. Ты добился того, к чему стремился все эти годы, ни разу не усомнившись, не отступив назад. Образец слепой веры и преданности Идеи. И я больше чем уверен, что ты добьешься и того, о чем все эти три месяца постоянно говорил, нужно только подождать. Мы специально обошли мой двор за домами, чтобы не наткнуться на Ландерса и Шная. В этот вечер пацаны были бы лишними. Конечно, они придут завтра, проводить тебя, но сейчас не нужны. Слоняясь по району уже около часа, мы так и не решили, куда пойдем, и сами не заметили, как оказались возле конечной остановки. Неподалеку от самой площадки, где разворачивались автобусы, находилась небольшая кирпичная будка со скамейкой. Обычно в ней прятались от дождя или от ветра, но больше десяти человек туда не помещалось, даже если стояли вплотную друг к другу. Но сейчас там никого не было. Смена на заводе уже закончилась, и рабочие разъехались. Так что можно было спокойно остаться здесь, зная, что нам никто не помешает. Некоторое время мы молча сидим, вслушиваясь в тишину. Курим, думая каждый о своем. Я чувствую, что искоса смотришь на меня и, не выдержав, нарушаешь молчание.  — Тилль, мне нужно с тобой поговорить. — совершенно холодно, без каких-либо эмоций в голосе. Походу, заранее готовился к этому. Внутри почему-то все напряглось и я, развернувшись к тебе, ни слова не говоря, жду, что будет дальше.  — Ты что-нибудь решил насчет машины? — ты внимательно уставился мне в глаза.  — В смысле? — я сразу даже не понял твоего вопроса.  — В смысле, когда будешь продавать? — ты уже все решил за меня, как обычно, не советуясь. По своему собственному желанию, а от меня зависит самое малое, -выставить машину на продажу.  — Я тебе объяснял, что ничего продавать не буду. Машина не спасет. Ты разве не осознаешь, что этих денег не хватит?  — твоя настойчивость начала бесить, причем уже вполне реально. Ты изучаешь меня ледяным, пронзающим взглядом и в следующую секунду в твоих глазах вспыхивают искорки, но такие-же холодные, как и сам твой взгляд.  — Сегодня утром я говорил тебе о том, что у меня есть хорошая новость. — опустив руку мне на колено, ты стараешься говорить как можно мягче. — Ну так вот. Я не зря вчера пошел домой, и общение с родителями не прошло впустую… Ты на время замолкаешь, но только для того, чтобы немного успокоиться. Я уже почувствовал заметно нарастающее нервное напряжение. Ты стараешься не показывать это, скрывая за видимостью безразличия, но оно явно ощущается. Обычно-чем спокойней ты пытаешься выглядеть, тем сложнее тебе становится сдерживать рвущиеся наружу эмоции.  — В общем, у нас теперь есть деньги. — продолжаешь ты, так и не убрав руку. — Конечно, не так много, как хотелось бы, но этого хватит, чтобы снять тебе квартиру.  — Ты что, сказал родителям, что мы едем вместе? — я в ужасе отстранился от тебя.  — Сказал, но они мне сами предложили. Не из-за тебя. Просто мать решила перестраховаться, типа, мало ли что. Вдруг, мне там срочно понадобятся деньги. И, чтобы не ждать, пока вышлют, пока дойдут, дали сразу.  — Рих, ты вообще ебанулся? — мне уже нихрена не смешно. Все, о чем я говорил тебе до этого не было услышано. Для тебя на первом месте- только твой выбор, твои интересы. Все остальное вообще не имеет никакого значения.  — Тилль, надо пользоваться возможностью, пока она есть. — ты не отстаешь и, схватив меня за руку, сжимаешь так крепко, будто боишься, что я вырвусь. — Можешь тоже собираться. Завтра мы уедем вместе, а машину можно и в Кёльне продать.  — Блять, Рих, я же не обещал, что поеду с тобой. Какого хрена ты все за меня решаешь? Ты впился в меня взглядом, полным ненависти. Походу, не понравилось, что я не согласился с тобой, что сказал что-то против. К такому ты не привык.  — Сука, да какого хрена? — не сдержавшись, ты вскочил и заметался по будке, поднимая пыль берцами. — Сначала ты говоришь, что не поедешь из-за того, что у тебя не хватит денег. Теперь они есть, но ты все-равно выебываешься. Тебя уже конкретно несет и ты постепенно срываешься на крик.  — Поверь, мне самому эти деньги нахер не всрались. Можешь распоряжаться ими как захочешь. Только квартиру сними, я тебе даже помогу потом машину продать.  — Угомонись, блять. — резко подорвавшись с места, я вцепился тебе в плечи, стараясь успокоить. — Объясни мне, только нормально. Зачем мне ехать с тобой? И не говори, что из-за того, что тебе там будет скучно. Это гон. Я тебе че, личный клоун, чтобы веселить? Ты дернулся, отпихнув меня в сторону. И, глубоко вздохнув, уже спокойно, четко проговаривая каждое слово, пытаешься снова навязать мне очередной бред.  — Я тебе уже объяснял, что мне нужен человек, с которым я смогу поговорить, если мне хуево. Представь себе, Тилль, мне тоже не всегда весело, и бывают такие моменты, когда мне нужно просто высказаться, когда нужна поддержка, хотя бы на словах. И потом, как бы это, опять же, тупо ни звучало, но иногда мне нужен совет. — зажав в зубах сигарету, закуриваешь, протягиваешь мне вторую. — У каждого должен быть кто-то близкий, с кем можно делиться всем, кто понимает, кто будет рядом всегда. До самой смерти. Даже у Фюрера был Геббельс. Ты отворачиваешься, вглядываясь в вечерние сумерки.  — Рих, я не могу вот так сходу собраться, все бросить и уехать с тобой. — я уже не подхожу к тебе, остановившись немного поодаль. — Ты привык, что все должно быть только по- твоему, но в этот раз так не получится. Обернувшись, ты смотришь на меня и твои глаза блестят в темноте.  — Да ладно. — холодно усмехнувшись, ты в одно мгновение стер все эмоции. Осталась лишь жестокая улыбка и севший голос, лишенный всякой окраски.  — Ты просто не хочешь ехать, поэтому и ищешь повод, за что бы зацепиться. То денег нет, то я косячу. Скучно. Мог бы че-нибудь и поинтереснее придумать. Или фантазии не хватает? А еще друг, блять. Походу, дождаться не можешь, когда я уеду. Если все надоело,-мог бы и сразу сказать, а не ебать мозг. Я больше не хочу слушать всю эту хрень, которую ты несешь. Мне и без того тяжко осознавать, что все уходит. Безвозвратно. Навсегда. Что я просто теряю тебя, и ничего не могу изменить. И еле сдерживаюсь, чтобы окончательно не сорваться.  — Ты ебанутый? — схватив за ворот куртки, я вжал тебя в кирпичную стену. — Кто тебе сказал, что мне надоело? И никакого повода я не ищу. И вообще, я бы хотел, чтобы ты… — этого сказать я уже не смог. «Остался"-крутилось в голове, но лишь бы не проговориться. И я замолкаю на полуслове. Ты смотришь мне в глаза, затаив дыхание, ждешь. Лишь бы ты не догадался.  — Тилль. — тихо зовешь ты. — Чего бы ты хотел? Ты же не договорил. Мне совсем хреново от твоего взгляда, от переполняющих в этот момент эмоций. Хочется просто обнять тебя, прижать к себе, почувствовать снова твое тепло и я несколько раз повторяю про себя«Привязанность-это слабость. Чувства-это слабость. Слабость проявлять нельзя.»  — Тилль. — не дождавшись ответа, ты слегка прикасаешься к моей щеке, поглаживаешь и тянешься ко мне, в попытке обнять. Но я через силу отстраняюсь от тебя.  — Рих, иди домой. Завтра утром я к тебе приду, и мы весь день проведем вместе. Обещаю. Но не сейчас. — сказать это дается с большим трудом. Особенно не по себе видеть после этого как ты, неуверенно обхватив себя руками, присаживаешься на скамейку. Стираешься, блекнешь и затихаешь. Только твои глаза до сих пор смотрят на меня в упор. Стеклянные и блестящие. Я не могу оставаться здесь с тобой и, не сказав ни слова, ухожу. На душе погано, мрачно и тоскливо…

***

Ночь. В квартире- кромешная темнота. Мертвое электрическое освещение не нужно, — оно режет глаза. Окно, как всегда, приоткрыто, на пустом подоконнике растеклось тусклое пятно лунного света. Я снова сижу на полу, привалившись спиной к стене, и снова полная окурков пепельница стоит передо мной. Во дворе слышится легкий шорох травы, и все стихает. На несколько минут. Доносится знакомый голос, но совсем тихий и нерешительный, будто ты боишься, что тебя услышит кто-то, кроме меня. Я не хочу подходить к окну. Я просто не сдержусь. Не смогу промолчать. Боюсь, что выскажу тебе все. Все свои страхи, опасения, мысли. Боюсь, что я просто не смогу тебя отпустить. Но ты зовешь снова, разрывая душу на части. Я впервые слышу в твоем голосе эту интонацию. Не требование, не подъебку, не возмущение, что как это я не соизволил подняться и выглянуть на улицу, а интонацию, которая сквозит отчаянием, тревогой, печалью. Мне нужно время, чтобы побыть одному. Чтобы успокоиться. Это был последний день, который мы могли бы также, как и предыдущие, провести вместе. Последняя ночь, когда можно прикоснуться и ощутить тебя настолько близко, как не будет уже никогда. Но от этого осознания последних мгновений становится совсем хреново.  — Тилль. — зовешь ты. Но вовсе не так настойчиво, как в тот раз, когда вышиб камнем стекло. Словно застыв на месте, я сижу возле стены с дымящейся в пальцах сигаретой. Не успеваю стряхнуть пепел и он падает на пол.  — Тилль, открой. — доносится со двора. — Мне только поговорить. Я затыкаю уши, чтобы не слышать тебя. Но теперь твой голос в голове. Кричит и шепчет. Стлевшая до фильтра сигарета обжигает пальцы, я совсем про нее забыл. Вдавливаю в пепельницу. И снова тишина. Тонкая белая струйка дыма тянется вверх, исчезая в темноте. Послышавшийся из коридора стук в дверь заставляет вздрогнуть. Я не знаю, как ты зашел в подъезд, но в том, что это именно ты- сомнений нет. Стук повторяется. Монотонный, тихий, как капание воды из крана, как отсчитывающая секунды стрелка часов, только значительно реже. Я иду в коридор. Осторожно, стараясь не выдать себя поскрипывающими половицами и щелчком выключателя. Нас разделяет только дверь и, хотя сейчас с твоей стороны не слышно ни звука, я чувствую, что ты там.  — Тилль, впусти. Мне очень нужно с тобой поговорить. — постучав еще несколько раз, ты затихаешь. Я молчу, но ты знаешь, что я рядом и слышу тебя.  — Открой дверь. — ты скребешь по дереву и это невозможно терпеть. Я сижу возле двери, обхватив голову руками. Если сделать сейчас то, о чем ты просишь, — впустить тебя в квартиру, то все закончится тем же, чем обычно и заканчиваются наши ссоры. И на этот раз я точно не смогу промолчать.  — Только спросить. — не успокаиваешься ты. — Мне надо это знать. Походу, всю ночь проторчишь в подъезде, если своего не добьешься. Я не знаю, как правильно поступить в этой ситуации. Меня тянет к тебе, непреодолимо. Хочется забить на все и открыть уже эту сраную дверь, провести последнюю ночь вместе. Но еще хреновей будет потом, после всего этого. И основной страх- лишь бы не проговориться. Но он исчезает, как только из подъезда доносится тихий, еле слышный всхлип. Ты стоишь на пороге, привалившись боком к стене. Глаза немного опухшие и ты, стараясь не показывать этого, опускаешь лицо вниз. Молча проходишь, тенью остановившись возле меня. Пытаешься незаметно стереть слезы рукавом куртки.  — Может, в комнату пройдешь? — твое состояние окончательно доканало меня. Я тебя вообще не узнаю,- будто подменили.  — Нет. — отрицательно покачав головой, ты присаживаешься на тумбочку, под куртками.  — Ты хотел поговорить? — расположившись рядом, я стараюсь не смотреть на тебя. — О чем? Отвернувшись на секунду, снова вытираешь слезы.  — Точнее, спросить. — нерешительно произносишь ты. Но теряешься, заметно нервничаешь, не зная, с чего начать.  — Рих, что происходит? — стараясь хоть как-то помочь тебе сосредоточиться, я осторожно прикасаюсь к твоему плечу.  — Мне очень нужно знать. — немного подумав начинаешь ты, но голос сбивается и замолкает. Собравшись с мыслями, продолжаешь. — Это важно. И снова пауза, и я утопаю в твоих полных отчаяния глазах.  — Тилль, скажи, ты хочешь, чтобы я уехал? — твой взгляд приковал меня к месту. Мне страшно отвечать на этот вопрос. Я не хочу врать. Но правду сказать будет еще больнее. Ты все-равно уедешь, это без вариантов, — и у тебя обо мне, после этих откровений, сложится не очень хорошее мнение. «Привязанность-это слабость. Чувства-это слабость. Слабость проявлять нельзя.» — чуть ли не до помешательства прокручиваю в голове.  — Тилль? — ты заглядываешь мне в глаза, как голодная собака, которая ждет, когда ее покормят. Я притягиваю тебя к себе и, стараясь не показывать все то безумие, которое творится в душе, заставляю себя улыбнуться.  — Конечно, хочу. — все же пришлось обмануть. — Я очень рад, что тебя приняли. Не каждый может добиться цели, тем более такой. Еще несколько лет продержаться, и- тебе будут открыты все дороги. Так что, старайся, ради Идеи, ради нации. Ну, и знай, что я всегда буду тебя поддерживать. Будущее народа в твоих руках. Ты слушаешь меня, но как-то отрешенно, словно вообще отсутствуешь. Уже с первых моих слов твой взгляд пропал, — ушел куда-то внутрь, утонул в безразличии.  — Это все, что мне нужно было знать. — с привычным холодом в голосе говоришь ты и, прижавшись ко мне, затихаешь. В этой тишине я слышу твое дыхание. Ты вцепляешься мне в футболку, сжимаешь пальцами ткань, боясь отпустить. Упав головой на плечо, прячешь глаза. Я чувствую, как тепло становится от твоих слез. В этот момент что-то с болью надламывается внутри, еще не совсем, только начинает. Я не знаю, сколько я еще продержусь. Нельзя, чтобы ты это видел.  — Рих, иди домой. — стараюсь сказать как можно спокойней и, погладив тебя по голове, немного отстраняюсь. — Завтра, как и обещал, с самого утра уже у тебя буду.  — Мне нельзя остаться? — не поднимая глаз спрашиваешь ты.  — Не нужно. — я через силу переступаю через себя, чтобы ответить отказом. Снова молчишь. Я еще держу тебя за руку, и кажется, что она становится совсем невесомой, но твое тепло по прежнему греет. И с каждой секундой мне становится все труднее тебя отпустить.  — Все, иди. — поднявшись, я открываю дверь. — Завтра увидимся. Ты выходишь, на мгновение задержавшись в пороге. Я ловлю твой взгляд, -теперь совершенно пустой, безразличный и мертвый. Уже собираясь что-то сказать, ты резко осекаешься и, не проронив ни слова, оставляешь меня наедине со своими мыслями. Сидя в темноте на подоконнике, я смотрю тебе вслед. Ты оборачиваешься, дойдя до куста сирени, достаешь из кармана сигарету и закуриваешь, швырнув пустую пачку на песок. Больше не оглядываешься. Вскоре тебя самого уже не видно, твой силуэт скрылся во мраке двора и крошечный горящий уголек мелькнул в темноте и исчез. Я даже и представить не мог, что будет настолько тяжело с тобой расставаться. Но я не жалею о том, что между нами было. Ты перевернул всю мою жизнь, начав эту игру по своим правилам, затянув меня следом, и я уже не смог из нее выйти или остановить. Можно было только продолжать, пока не закончится пленка…уже закончилась… И теперь я даже не представляю, что будет дальше, без тебя… Главное- не сойти с ума. Мне, действительно, будет скучно, и не просто скучно, — а ужасно тоскливо… Очередная сигарета успокаивает нервы. А может, и правда, стоило послать все к ебеням? Согласиться поехать с тобой? Хоть куда, вообще без разницы, только вместе, только не расставаться, чтобы не потерять тебя. Не потерять то, что дало нам это лето. Ведь больше такое никогда не повторится. Ты- единственный, ради кого все же стоит ото всего отказаться. А машину можно будет продать чуть позже. С самого утра, как только настанет рассвет. Прибежать, пока ты еще спишь, забраться в окно, как я обычно это делаю. Для тебя это будет нежданкой.  — Рих, я согласен. — я тихо шепчу в небо, а завтра скажу это тебе.