Одна душа на двоих

      Стояла светлая безоблачная ночь. Землю окутывала вечерняя прохлада. На фоне чистого неба, усыпанного миллиардами далёких звёзд и двумя лунными дисками, мощно возвышались посеребренные тени деревьев. Повсюду царила тишина — лишь совы перекликались в рощах, и стрекотали насекомые, нарушая спокойствие, что сеяли всадники ночи. Лагерь утих, замер, укрытый мглой, окруженный густыми лесами, — все давно спали и только часовые не смыкали глаз, неустанно охраняя покой солдат.       Оторвав взгляд от ночного неба, Люцифер со вздохом перевернулся на бок. Его вновь мучила бессонница, от которой он только недавно смог избавиться. Причина и следствие проблемы падшего давно переросли в замкнутый круг, так что нельзя было сказать наверняка, что пришло первым, но с полной уверенностью можно заявить одно — истоки этой напасти крылись в лице всего одной несчастной марены. И то ли она так будоражила разум парня, то ли не спать по ночам уже просто вошло в привычку, которую привило некогда близкое общение с Игнис.       «Нет, с Норой»       Этот вопрос был давно закрыт, и на памяти Люцифера это первый раз, когда тема имён девушки была поднята так неудачно, причем им самим же. Что тогда, полстолетия назад, что сейчас, Нора ясно дала понять — второе имя ей не очень нравится вспоминать, хоть именно оно чаще всего использовалось и было известно по всему континенту ещё задолго до начала войны с людьми. Но зная о прошлом этой марены, невольно можно и понять её нежелание выставляться; когда ради твоей головы на Кентурм готовы приплыть головорезы даже из самых дальних уголков Энте Исла, прямо называться именем известнейшей преступницы и последней официальной представительницы династии Ликорис — не самая лучшая идея, если тебе, конечно, охота пожить подольше. И хотя так называемое «преступление», прославившие Игнис, было совершено ещё несколько веков назад, но его масштабы оказались настолько велики, что оно кровавым пятном отпечаталось на карте и в истории континента.       О военных походах Игнис знали все местные жители, а иногда можно было найти и тех, кто застал времена её завоеваний. Кто-то прославлял подвиги Ликорис, кто-то сыпался обвинениями, а в нынешней ситуации ей так тем более приходилось нелегко, когда против неё одной ополчился весь мир. Её история за века превратилась в легенду, обросла слухами, ведь никто никогда не знал подлинной биографии Игнис. Доподлинно все знали лишь одной: к власти она пришла, устроив восстание и свергнув предыдущего Арекуру, тогда же и началась эпоха Игнис — эпоха кровопролитных войн и тяжело давшегося мира, время реформ и объединения государства. Даже сам Люцифер знал историю Кентурма крайне поверхностно, ведь девушка не спешила делиться ни подробностями о том времени, ни о себе самой, хотя он и не настаивал. Не сказать, что эта тему уж сильно интересовала падшего, разве что в политических целях. Но тогда, казалось, это было не столь важно и хватало простого общения, без каких-либо допросов или требований.       Люцифер и не заметил, как начал предаваться воспоминаниями о прошлом, когда в настоящем проблемы никуда не девались. — Одно незавершённое дело… — с хрипотцой протянул Люцифер. Произнесенная Норой фраза заставила падшего задуматься. Во время их разговора он не придал этому особого значения, но, после нескольких часов раздумий, сказанное уже не казалось таким незначительным. Он начал всерьёз опасаться за свою жизнь и рассматривать слова девушки, как прямую угрозу:       «Решила убить или просто запугать? Разбрасываться пустыми угрозами не в её духе, а вот пойти на убийство — вполне. Но…сможет ли?» — почему-то у него возникали сомнения на этот счёт, — «Когда-то она ведь уже намеревалась сделать это, правда, позже оправдывалась, будто это всё устроил тот нахальный мальчишка, что повсюду следовал за ней. Вот же ж… Как же его звали?» — кулаки сжались сами собой от этих мыслей, — «Неважно. Как бы то ни было, если она не решилась на это тогда, то и сейчас у неё не хватит смелости» — Люцифер усмехнулся собственным мыслям, будучи уверенным в своей правоте, но спокойней от этого ему не становилось — за прошедшие годы в характере девушки могло многое измениться.       Люцифер не спешил паниковать, невзирая на опасения, что его прирежут прямо во сне. Совсем недалеко находился часовой — один из рыцарей, а потому волноваться не о чем, хотя, учитывая предыдущие оплошности отряда крестоносцев, складывалось впечатление, что всё же есть о чём. Но большую уверенность парню придавала привычка, как ни странно, он давно свыкся с тем, что ему желают смерти и пытаются убить. В общем-то, учитывая все деяния падшего это совсем не удивительно, а для самого Люцифера и вовсе в порядке вещей.       «И куда, черт возьми, подевался этот священник? Прицепился и не отходи ни на шаг, будто я дитё малое, а тут как в воду канул. Небось святоша прихватил с собой хмельное, вот и сидит где-то пьёт»       Падший пролежал ещё какое-то время на боку, прежде чем найти удобное положение. Люцифер медленно погружался в сон. Сознание ускользало, перенося в бесконечно далёкие просторы царства сновидений. Ни Нора, ни рыцари, ни пропавший Брукс уже не волновали его, хотелось просто в кои-то веки нормально выспаться.       Но видимо и в эту ночь ему придётся забыть о сне. Внезапно из-за деревьев раздался крик, эхом прошедший над всем лесом. Люцифер не сразу понял что к чему, но резко подскочил на ноги уже будучи готовым ко всему, на что хватило бы его в ещё полусонном состоянии. Дикий зверь — была первая мысль. Эти леса полны разнообразной дичи, неудивительно, что на неё охотиться кто-то помимо людей. Помимо людей? Но кто ещё может нарушать тишину леса?       Враги. Или те, кого люди склонны называть врагами, ввиду собственного страха и беззащитности перед неизвестностью.       Странный звук услышали не многие, поэтому он не сумел вызвать сильного переполоха в лагере, но определённо заставил Готье и Люцифера напрячься — они потеряли, как теперь оказалось, важное укрепление, которое падшему даже пришлось с позором покидать, численность рыцарского отряда и оставшихся воинов не велика, а потому дать полноценный отпор они не в состоянии. Всё складывалось донельзя отвратительно, поэтому оставалось надеяться, что лесная чаща не припасла им новых испытаний, к которым они были не готовы. Ко всему прочему Люцифер никак не мог найти старого монаха, парень даже оббежал половину лагеря, расспрашивая рыцарей и ища среди воинов Брукса — ни следа. Лишь часовые упомянули, что, кажется, видели, как епископ уходил незадолго до падшего, но так и не показался из леса.       Возмущению Люцифера не было предела: мало того, что рыцарям было как будто наплевать на отсутствие епископа, так ещё и сам старик добавлял проблем. В Хорикене Бертольд Брукс имел высокое положение и пользовался уважением в обществе. Будучи не просто священником, а почтенным сановником, он играл не последнюю роль в управление городом. Как бы то ни было, но Люцифер был даже рад, что среди жадных до денег и власти сановников, нашёлся хоть кто-то надёжный. Брукс мог помочь не только советом в каком-нибудь важном вопросе, но и, так сказать, прикрыть тылы: сгладить ситуацию, замять дело или решить конфликт, не доводя его до вооруженных столкновений, как обычно предпочитал Люцифер, осознавая, что у него явное преимущество.       Но сейчас ни преимущества, ни епископа не было, и что-то подсказывало Люциферу, что между странным криком и священником была неразрывная связь, а значит дело было неотложным. Падший распорядился, чтобы часть рыцарей осталась в лагере под руководством Готье на случай, если Бертольд объявиться или на них нападут, а нескольких оставшихся он взял с собой, дабы осмотреть окрестности. Храмовников Люцифер рассматривал скорее в качестве балласта, нежели как надёжную поддержку, ведь они и без того действовали парню на нервы. Он терпел их лишь из-за монаха, который выбрал этих недоумков, но, собственно, уважением к ним падший не проникся, а потому и относился так же, как и к рядовым солдатам, если не хуже.       Люцифер медленно, но довольно оживлённо продвигался сквозь лесную чащу. Он шёл впереди и усердно орудовал мечом, разрубая заросли, загораживавшие путь. Падший и сам удивлялся тому, что не поручил такую грязную работёнку храмовникам, ведь ничто не мешало ему запрячь их, а самому преспокойно волочиться за ними. Собственные действия вызывали у парня негодование, которое, впрочем, внешне почти никоим образом не проявлялось. И пусть ни один мускул на его лице не дрогнул, а глаза выражали всё то же безразличие, но движения с каждой минутой становились всё резче, напряжённей, выдавая внутреннее неспокойствие падшего. Мысленно Люцифер, то убеждал себя, что не может доверить рыцарям даже самую простую работу, вот и напрягается сам, несмотря на усталость и прерванный сон, то проклинал всё на свет за то, что ему не дали нормально поспать, то и вовсе уходил в такие дебри своего сознания, что совсем забывался. Одними словами: Люцифер был не в духе, поэтому рыцари, заметив это, решили, что лучше будет не лезть под горячую руку ангела, пока тот сам не начнёт раздавать приказы.       Густая растительность постепенно заканчивалась, ветви деревьев уже не загораживали путь, а сквозь крону стал проглядываться лунный блеск. По подсчётам Люцифера они прошли не мало, вероятно почти полностью обойдя лесную чащу окружавшую лагерь, но ни священника, ни его, или чьих бы то ни было ещё, следов обнаружить так и не удалось. Можно сказать, что этот лес и вовсе не знал человека, ведь нигде не было даже намека на присутствие людей — лишь дикая природа во всей её красе. Это было отличным местом для засады, но слишком уж заметным было бы пребывание хоть кого-нибудь в этих местах, а потому версию о том, что Брукса могли взять в плен, намеренно или же незапланированно, отметалась. Тогда что с ним случилось?       Ответ не заставил себя долго ждать. Люцифер и храмовники вышли к мелкой речушке, из которой совсем недавно солдаты набирали воду. Лунные блики придавали ручью некий магический вид, заставляя воду словно светится. В такую, на редкость светлую ночь, без труда можно было различить путь, что лежал вдоль реки. У Люцифера мелькнула мысль, что нужно было изначально идти по реке, хоть крик, казалось, раздался с противоположной стороны леса. Тишину леса разрывало неспешное и ритмичное журчание ручья, над которым нависли слившиеся в единую тёмную массу деревья. Но стоило падшему вглядеться в этот умиротворяющий пейзаж чуть дольше, как в глаза бросился не примечательный на первый взгляд силуэт. Лунный свет мягко падал на сидящего у дерева человека, придавая его коже бледный, даже мертвый вид. Его голова склонилась, почти касаясь подбородком груди, приминая густую бороду. Руки бессильно лежали у живота, прикрывая небольшое бордовое пятно, расплывшееся по длинным одеяниям. Его губы продолжали двигаться, шепча что-то неразборчивое. Подле человека в траве блестел острый вытянутый предмет, похожий на нож или кинжал. Ночная атмосфера придавала всему этому некой зловещисти, хотя эта ситуация привела рыцарей и Люцифера в ступор, но никак не напугала.       Дело было в другом: в этом человеке падший без труда узнал епископа Брукса.       Несмотря на случившееся, в лагере никто не спешил поднимать тревогу, даже когда из леса выбежал один из рыцарей, что сопровождали Люцифера. Он сразу сказал, что генерал приказал молчать и не разводить панику раньше времени. Прибегал же храмовник, затем чтобы взять носилки, но если из чащи он выбежал один, то вернулся он уже с подмогой в лице ещё двух храмовников. Вчетвером им не составило ни малейшего труда донести раненного епископа в лагерь, хоть всю дорогу Люцифер твердил, чтобы они сделали это как можно скрытно, ведь наверняка кто-то уже заметил явное отсутствие епископа и генерала, а также внезапно возросшую активность рыцарей, да ещё и посреди ночи. Это не могло не вызвать соответствующих вопросов, которых падший пытался избежать, сделав всё тихо.       Для начала падшему следовало самому разобраться в случившемся, а потом уже решать, можно и нужно ли известить об этом остальных. Основная проблема заключалась в том, что Брукс находился без сознания и не мог рассказать, что с ним приключилось. К счастью его рана оказалась незначительной, но так как старик потерял немало крови и вероятно знатно перепугался, то ему требовалось время, чтобы прийти в себя и тем более начать говорить. Тем не менее монах поразил всех своей живостью и силой, когда уже на следующее утро как ни в чем не бывало расхаживал по лагерю, будто это совсем не его ранили ночью. Не дожидаясь вопросов от падшего и храмовников, епископ Брукс без утайки сам всё рассказал, и слова его никому не понравились, в особенности Люциферу, который проклинал всё на свете за свою несобранность и неопределённость в собственных чувствах. Он мысленно умолял Нору, чтобы та бежала как можно быстрее и дальше от этого места, даже если не имеет к случившемуся никакого отношения, и в то же время считал это отличной возможностью совершить задуманное, если марена всё ещё находилась в лагере.       Это приводило парня в бешенство. Куда девалось его равнодушие, когда дело касалось всего, что было связано с ней? Ведь не имело значения: упустит он её сейчас или потом, поймает здесь или где-то в другом месте. Ей годами удавалось скрываться от инквизиции, но Люцифер не они, ему известно гораздо больше, он способен на большее нежели они. Так почему при всём этом он не мог оставаться спокоен? Переживал, что упустил шанс? Может не успеть потом? Нет. Дело совсем в другом. В том, в чем падший стыдился или скорее боялся признаться, и вот уже столько лет таил в себе. Он сам загнал себя в капкан, из которого, казалось, невозможно выбраться.

***

      За ночью всегда следует утро, а как говориться, утро вечера мудренее. Вот и Нора провела эту неспокойную ночку в мучительном ожидании утра. Она уже и не помнила, когда в последний раз тревожные мысли не давали ей и намёка на спокойствие и отдых. Марена привыкла бодрствовать как в ночное, так и в дневное время. У неё никогда не было особого режима сна или выработанной системы. Она лишь знала, что если позволит себе хоть на пару минут сомкнуть глаза обязательно пожалеет об этом, ведь ночь — время не только сновидений, но и время, когда под взором лун вся нечисть приобретает силу. Нора ничуть не боялась того, что могло поджидать её в темноте, но стоило девушке прикрыть веки, как кажется, она ощущала чьё-то леденящее прикосновение на своей коже, кто-то нежно, но словно ядовито нашёптывал на ухо. Голова раскалывалась от стоящего в ней звона, в котором с трудом можно было различить крики. Это сводило с ума, заставляя корчиться в попытках избавиться от боли.       Всё имеет свою цену, и такова цена Норы за её грехи. Призраки прошлого, неупокоенные души тех, кого она загубила из-за того, что те встали на её пути.       «А что мне ещё оставалось? Идти по головам — единственный путь. Они сами виноваты» — постоянно пыталась оправдать себя марена, хоть и понимала, что кроме неё виновных больше нет. Но даже с началом таких «приступов» Игнис не постигли муки совести, признать свою вину оказалось не сложно для неё, но признать, что был иной путь к цели — никогда. Может поэтому они продолжали преследовать её — потому что она не желала раскаиваться? Это было не важно, по крайней мере так считала сама девушка.       В основном «приступы» случались редко и усиливались лишь с приближением Кровавой ночи, так что это не особо заботило Нору, но страх засыпать без источника света и в общем-то спать ночью не давал ей покоя. Раньше девушке удавалось хоть как-то бороться с этими призраками с помощью камней оберегов, что были в её украшениях, тем более копьё всегда было при ней. Сейчас же из украшений остался один несчастный браслет и серьги, а чтобы вернуть копьё предстоит проделать немалый путь. И каким бы плачевным ни было положение Норы, кажется в её голове понемногу созревал рискованный, но от того более интересный план по возвращению оружия.       С момента разговора с Люцифером прошло уже немало времени, но ощущение, будто его холодные пальцы до сих пор сжимали её запястье, а стеклянные фиолетовые глаза впивались, желая пронзить тысячью игол, никуда не девалось. Его действия поражали своей внезапностью, но иного от падшего Нора и не ждала. От одной мысли о Люцифере её лицо скривилось в непонятной эмоции. Его слова гулким эхом вновь и вновь раздавались в голове, его выражение лица, пронзительный взгляд, то с каким усилием он сжимал её руку, как звучал его голос — всё было именно так, как Нора себе представляла. Она знала, как пройдёт их первая встреча. Годами марена прокручивала этот момент у себя в голове, готовилась, обдумывала, что скажет и сделает, но всё равно растерялась, повела себя глупо.       «Как же стыдно. Как можно было так опозориться? Ещё и сбежала. Снова» — она прикрыла лицо ладонями, как будто в ночной мгле хоть кто-то мог бы разглядеть её, горящие от смущения, щёки. — «Нет! Сейчас не время волноваться о таких мелочах. Он сказал, что искал меня — это и без того понятно, но почему так долго? Прошло полстолетия, а он только вспомнил обо мне, хотя сам же и объявил в розыск? Что-то тут не чисто. Ему что-то от меня нужно, а значит, просто так не отвяжется»       Нора как в трансе брела по окрестностям леса. Её руки предательски трястись, ноги казались ватными, а сердце отбивало какой-то странный бешеный ритм. Девушка всё пыталась утихомирить свои чувства, и за этим совсем не заметила, как начала слышать голоса. Голоса? В лесу? От отчаяния она уже была готова уповать на то, что от скверны окончательно тронулась умом, но, прислушавшись получше, поняла, что голоса доносились со стороны лагеря. То есть до этого марена тоже слышала то воинов, то рыцарей, но все они были довольно далеко, а эти совсем близко, будто скрывались и не желали, чтобы кто-то подслушивал их разговор.       «Вот и мне незачем лезть в чужие дела» — подумала Нора и собралась обойти людей так, чтобы те не заметили её, когда поняла, что один из голосов ей вполне знаком. — «Кайл?! Что он тут делает, да ещё и в такое время?» — Нора остановилась, вслушиваясь. Не то чтобы ею двигало любопытство, но нужно было хоть знать, с кем же беседовал младший Хартвуд в столь поздний час, да ещё и поодаль от лагеря. Зачем ей эта информация? Неважно. Конкретного объяснения Нора не нашла, поэтому сочла просто мимолётным порывом и ничем больше.       Длинные ушки марены слегка дрогнули. По хриплому и довольно низкому голосу было ясно, что собеседником Кайла являлся мужчина гораздо старше парня, возможно даже уже преклонного возраста. Девушка мысленно перебирала в голове всех, кого помнила из солдат, ведь молодежи среди них было маловато. Имён многих из них она не знала, лиц половины даже не помнила, хотя совсем и не стремилась: они не желали даже смотреть в её сторону, из-за того что она марена, чего ради тогда ей утруждаться?       Тем не менее никто из тех, кого с трудом смогла вспомнить Нора не подходил, выходит, что второго собеседника она не знала. Делать нечего, пришлось незаметно выглянуть из укрытия, коим служили деревья, чтобы убедиться наверняка. Как и предположила Нора — этого человека она видела впервые, в чем, собственно, тут же усомнилась. Ночь была светлая, безоблачная, так что было не трудно различить даже некоторые цвета, особенно с нечеловеческим зрением Норы. Цвет был важен, ведь иногда цвет одежды мог говорить больше, чем того хотел сам обладатель этой одежды. Длинная ряса фиолетового цвета тут же привлекла внимание марены, этого было достаточно, чтобы прийти к выводу, что этот мужчина священнослужитель. Нора тут же припомнила, как видела его ещё днём, когда он только прибыл вслед за крестоносцами.       «Значит, священник. Тогда мне и подавно не стоит сувать в это свой нос. Глядишь, вдруг мальчишка решил исповедаться, а я тут ещё буду в его грехах копаться. Мне такого «счастья» уже достаточно» — видимо Норе хватило этого, чтобы отвлечься, ведь она уже преспокойно направилась прочь, кажется, позабыв о своих переживаниях. Но стоило ей ступить шаг, как уши вновь дрогнули от следующих слов: — Говоришь, среди солдат скрывается марена? Не расскажешь ли по подробней? — Если вы того желаете, конечно, — в голосе парня был некий энтузиазм, что лишь больше насторожило Нору.       «Марена? Неужели…» — она обернулась и вновь вернулась на прежнее место, но теперь уже держа ухо в остро. С первых слов Кайла стало ясно, о ком он. Не трудно догадаться, ведь он описывал события, в которых Нора принимала непосредственное участие. И, что самое ужасное, всё, в рассказанной им истории, было так складно, что сложно не усомниться в том, что демоны по сравнению с этой самой мареной — божьи одуванчики.       Когда парень закончил свой рассказ, девушка крепко сжала ладони, так что длинные ногти болезненно впились в кожу. По телу прошла мелкая дрожь от гнева, что она испытывала в тот момент. Дрейк ожидала любой подставы от Кайла, учитывая личную неприязнь, давно возникшую между ними, но не настолько гадкой и подлой. При всём при этом парень подставлял под удар не только её, но и своих родителей. Финальным же гвоздём в крышку гроба стали слова, сказанные уже монахом: — Да, ты прав, мальчик мой, такие существа ни заслуживаю ничего кроме как небесной кары за свои греховные деяния. Само их существование уже омерзительно. Я рад, что ты сообщил всё мне. Уверен, Господь вознаградит тебя за честность, а я постараюсь уладить это непростое дело.       Услышанное не впечатлило марену, ведь подобные речи были нормой для людей его положения. Какое бы мнение они не имели на этот счёт, но их обязывали ненавидеть, хотя они и сами только рады. Но слова священника всё равно были острее лезвия любого ножа. За долгие годы уже стоило привыкнуть к постоянным оскорблениям со стороны людей, но каждый раз слышать подобное было всё больней. Как бы не хотелось верить в то, что есть и хорошие люди, но вера это постепенно затухала, а на смену ей приходила злоба, отчаяние и разочарование в этом мире.       «Уладить? Да как же! Ты ещё пожалеешь о своих словах…как нибудь, да точно пожалеешь»

***

      За последние пару лет, проведённые на Кентурме, этот месяц оказался самым богатым на различного рода события, если их так можно назвать. И обнаружение Норы хоть и было самым значимым, но не единственным, что волновало Люцифера. Прежде всего, падший желал разобраться во всём, что было связано с покушением на него. У парня возникло множество версий на этот счёт, самую правдоподобную из которых, и в то же время в которую он сам верил с наибольшим трудом, уже была озвучена перед капитаном Готье и епископом Бруксом.       Да, не стоит отметать версию с эльфами так поспешно, но уж больно всё выглядело просто и гладко, как для очередного покушения на генерала вражеской стороны. Подвох явно был, но в чём именно, Люцифер пока не мог понять. Казалось, что ответ так близко, но нужная мысль вновь и вновь ускользала, оставляя всё больше вопрос.       Стрелы были отправлены или заколдованы? На памяти Люцифера его пытались отравить как минимум пару раз точно, но ещё никогда яд не действовал таким образом. Люцифер не человек, и хоть имел он сходное строение, за исключением конечно же наличия крыльев, но его организм более медленно реагировал на человеческие слабости и при этом без особого труда с ними справлялся. Яды казались падшему шуткой и доза отравы, вполне способная убить человека, вызывала у него в худшем случае тошноту, но дело ещё никогда не доходило до потери сознания или чего-то подобного. Поэтому произошедшее как минимум заставило Люцифера задуматься: может, всё же магия?       Что же тогда это за магия? Единственным, что могло оказать хоть приблизительно схожий эффект на падшего ангела была Святая сила, и именно эта мысль застряла в голове Люцифера. Что если нападение было заказано кем-то из числа его приближенных и, вероятнее всего, из духовенства, к тому же, епископ Брукс отважился покинуть стены своего собора, чтобы лично повидаться с Люцифером, да ещё и снарядил целый рыцарский отряд. Зачем? Просто чтобы те сопроводили его? Именно в этой точке сходились все его мысли, как бы он не старался — все пути его размышлений вели к Бертольду, а значит, определённо стоило следовать в этом направлении. — Ты хотел о чём-то поговорить со мной? — монах выглядел вполне неплохо для того, кто ещё недавно чуть не встретился с Богом, поэтому Люцифер посчитал, что того не затруднит поговорить наедине, без лишних глаз и ушей. — Если это насчёт нападения на меня, то… — падший, не дожидаясь пока епископ закончит, прервал его. — Нет, — грубо и бесцеремонно отрезал парень. — Вопрос касается дел в столице, — он бы поклялся, что не врал, а лишь решил начать издалека, ведь вопросы такого плана требовали деликатности. — Как обстоит ситуация с мирным договором? Как погляжу эльфы не согласны на наши условия и продолжаю двигать армию на запад, — священник сразу смекнул, что Люцифер говорил о, недавно утраченной, крепости неподалеку, и не задумываясь ответил: — Отнюдь. После своего разгромного поражения на юге они согласились отдать пустыню и весь западный берег, — доложить генералу эту информацию было одной из целей Брукса, он желал сделать это лично; само осознание таких скорых побед ангела грело ему душу, как он сам говорил об этом, — но при этом отказались отзывать войска на востоке, видимо, на этом всё и кончиться, раз они не желают мира, — он выдержал паузу и добавил, — хотя бы на время, — действительно, о каком мире может идти речь, если люди и эльфы не сумели поделить Центральный континент даже за пятьдесят лет практически беспрерывной войны? — На время? О чем ты? Под их контролем Перевал. Если они сумели договориться с тамошним населением и наладили поставки руд, то им нет нужды беспокоиться о каких-то там договорах, а вот у нас есть. Ты ведь понимаешь, почему король и папа поручили это дело именно мне, — он нарочно сделал акцент на слове «мне», как бы превознося себя над другими приближенными короля. Так как Церковь напрямую зависела от правящего монарха, а монарх от Церкви, то посланник Небес всегда находился на особых условиях, имея за собой влияние как на корону и дворянство, так и на духовенство. — Конечно, — священник говорил спокойно, без опаски, хоть и через силу проявляя кротость, всё же желая сохранять видимость равенства между ними, хотя бы когда они наедине, и в то же время проявить уважение. — Конфликт с Лазурной Империей вряд ли будет так быстро решён, но военные столкновения с эльфами порядком разорили казну, поэтому король и папа желают, дабы война скорее прекратилась. Опять же таки, пока мы не восстановим армию. — Ты хотел сказать, пока я не восстановлю армию? — он как-то странно посмотрел на епископа Брукса, от чего монаху стало не по себе. С ним было трудно поспорить, ведь раз всё дошло до того, что на помощь в борьбе с еретиками призвали ангела Люцифера, то, видимо, ситуация настолько плачевна, поэтому падшего задевало всяческое принижение его важности и неоспоримых заслуг. — На сей раз прощу тебя, но речь не о том, — он сделал жест рукой, будто отмахиваясь и продолжил. — Ты верно говоришь, но продолжение конфликта вполне выгодно иным сторонам. Пустующая казна, это проблема крестьян и короны, а не знати, которая не утруждается уплатой налогов, особенно на Кентурме, — Люцифер ловко, как он сам считал, дёргал за ниточки, выводя их разговор к нужной ему теме. Он понимал, что священник не станет так просто раскрывать все карты, но парень надеялся выведать хоть крупицу необходимой информации, чтобы было за что зацепиться в дальнейшем. — Так то оно так, но я всё не возьму в толк, к чему ты клонишь? — Бертольд оказался ещё более нетерпелив или даже умён, чем на то рассчитывал Люцифер, и видимо, не выдержал странных в своей спонтанности слов падшего. Конечно, нет ничего необычного в том, что генерал интересуется политической ситуацией, особенно учитывая то, что он покинул столицу, оставив многие дела неоконченными. Это даже, можно сказать, естественно, но разговор стремительно уходил куда-то в другую сторону, что не ускользнуло от епископа. — Как же так, — в его голосе четко слышалось наигранное, даже театральное удивление, — мне казалось, что как епископ крупнейшего на континенте собора, как почтенный сановник и монах, метящий в кардиналы, ты в ответе за ситуацию с рыцарскими орденами. — Вот, значит, в чём дьявол… — понимание ситуации пришло к нему незамедлительно. — Конечно, у меня не мало связей и «своих» в любом ордене и я не раз пользовался своим положением, дабы оказать тебе помощь, но не говори, что вновь подозреваешь кого-то, — в первые за весь их диалог в словах Бертольда ощущалась острота и напряжение. — Разве это не очевидно? Я не могу спокойно довериться даже своим слугам, что уж говорить о рыцарях, жаждущих обрести славу и богатство в Крестовом походе. Они готовы проливать кровь ради золота, и им не важно, из чьих рук они его получат. — Что ж ты прав, порой рыцари поднимают восстания, но ведь это вполне ожидаемо и ты успешно подавляешь все мятежи. У тебя, Люцифер, есть как сторонники, так и недоброжелатели неудивительно, что кто-то желает убрать тебя с политической арены, — наверное, это было самым сложным во всей сложившейся ситуации. При дворе падший мог не волноваться о таких вещах и жить без забот, лишь иногда влезая в политику, а тут столько мороки. — Тем более количество подобных покушений на тебя не перечесть, так чего беспокоиться об очередном пустяке, если уж ты определил нападавших и их мотивы? — Ты считаешь это пустяком? — его голос не дрогнул, оставаясь ровным и холодным, но в нём определённо чувствовалось раздражение, говорящее о внутренней перемене. — Не таким путём я собирался возвращаться на Небеса. Сам то что? Уже позабыл, как чуть не умер? Или для тебя и это пустяк?       Священник хотел было сказать о скоротечности жизни и том, что ему самому не так уж и много осталось, но не успел он вымолвить и слова из грядущей философской тирады, как подбежавший к ним рыцарь громко крикнул: — Генерал Люцифер, епископ Брукс, мы обыскали лагерь и нашли марену, как вы и приказывали! — молодой парень остановился в паре метров от падшего и священника и, тут же откланявшись, встал в ожидании дальнейших указаний. — Кто приказал? Я не давал такого распоряжения, — Люцифер никогда не сомневался в собственных решениях, но ещё ни разу ему не докладывали о приказах, которых он не отдавал. Колкий взгляд падшего заставил рыцаря вздрогнуть, растеряв всю былую уверенность.       «И что за наглец вздумал прикрываться моим именем?» — Не волнуйтесь, — епископ, желая сбавить градус напряжения, встал перед падшим ангелом и поспешил объясниться, — это я сказал им устроить обыск. — лучше от этих слов не стало, напротив, полные негодования хмурые глаза теперь устремились прямо на монаха, отчего тот немного неловко повел плечами, оборачиваясь к храмовнику. — Так вы нашли её?       «Марену? Нору? Почему она всё ещё здесь?» — Да, сэр. Она сопротивляется и не подпускает нас своим огнем. Мы задержали её достаточно, чтобы успеть предупредить вас. Но нужно спешить, долго не протянем.