Иллюзии и предсказания

      Перла всячески избегала разговоров с Уго после того, как она вернулась в мир Джиннов. Её мысли занимал Коэн Рэн, вызывающий интерес и вселяющий страх своим грозным видом. Однако за время пребывания в теле Когёку Джинн сумела сделать для себя некоторые выводы.       По-видимому, даже у могущественного первого принца были слабости. ***       С каждой минутой молчания в покоях брата Мэй вспоминал произошедшее. Он с трудом сдерживался, чтобы во весь голос не закричать оскорбления в собственную сторону. Второй принц до последнего надеялся, что хоть что-то из то и дело всплывающих картин оказалось ложью, мимолётной фантазией.       Но как бы не так. ***       — И что ты творишь? — Коэн схватил младшего за волосы и заставил взглянуть на себя. Быстро облизав губы и начав хлопать ресницами, второй принц удивлённо рассматривал человека под ним.       — А ты красив, — он наклонился к лицу Коэна, пытаясь чётче рассмотреть черты его лица, но взгляд всё ещё не мог сфокусироваться, из-за чего образ первого принца казался размытым. — Чем-то похож на моего брата.       Коэн решил промолчать на последнюю реплику, ведь уже давно понял, что разговаривать с пьяным братом бесполезно, он только может усугубить ситуацию. Он почувствовал, как волосы под его рукой немного запутались, и поэтому решил развязать ленту. Не заметив сопротивления, он пальцами прошёлся по гладким прядям, подмечая про себя то, что волосы Мэя были намного мягче, чем у него.       — Ну ты извращенец, — пробубнил Комэй еле слышно, но в покоях было настолько тихо, что старший не мог не расслышать.       — Чего? Это я ещё извращенец? — он опустил руку, ранее державшую затылок брата и небрежно уронил ярко-красную атласную ленту на пол.       — Ты-ы! Кто тебе разрешал меня раздевать? — из-за темноты в комнате и расфокусированного взгляда парень не мог найти свою ленту, но пытался это сделать, ведь даже будучи не в трезвом уме, он волновался о своих вещах. — Я охрану позову, и они тебя ми-игом выкинут отсюда, — сделав паузу и отдышавшись, он продолжил: — Ха-ха, я хозяин дворца, если ты не в курсе!       — Это всего лишь лента, без неё ты не оголеешь, — Коэн усмехнулся заявлению Мэя по поводу принадлежности дворца и заметил странные попытки передвижения на бёдрах. — И что теперь?       Мэй сосредоточился на застёжке пояса в виде головы льва, к которому прикреплялся меч. Он пальцами прошёлся по металлу, который по какой-то причине не был привычно холодным, а больше тёплым, и со второй попытки снял застёжку, услышав щелчок. Он отбросил пояс вместе с сосудами в сторону и потянулся к ханьфу.       — Я-то без ленты не оголею, а вот ты — да, — ехидно посмеиваясь, парень захотел распахнуть ткань, но тело под ним не позволило этого сделать. — Лучше не сопротивляйся. Проблем потом не…       Но Коэн не послушал и, резко поднявшись, скинул с себя Мэя, голова которого от этого действия закружилась сильнее. Не дав брату опомниться, первый принц сгрёб его в охапку и понёс на кровать, сняв обувь.       — А теперь спи, — Коэн надеялся, что буйство в его покоях прекратится, ведь ему уже надоело возиться с не контролирующим себя братом.       Он подумывал о том, чтобы оставить Мэя здесь, а сам бы нашёл другое место для сна. Но цепкие руки второго принца не позволили ему шевельнуться, и он снова повалил Коэна, но на этот раз на себя.       — Брат… Не уходи, — Комэй жалобно смотрел на хозяина комнаты и, приподнявшись, щекой потёрся о щеку Коэна. Парень не спеша обнимает первого принца за шею и легко, почти невесомо целует, тихо чмокнув чужие губы. В его голове нет и мысли о том, что стоило бы остановиться, и Мэй, пользуясь замешательством Коэна, облизнул его верхнюю губу, задев кончик носа. — Сегодня ты не такой инициативный, — шепчет он, на что первый принц удивлённо хмыкает. — Во снах редко даёшь мне волю. Что изменилось на этот раз? ***       Ну, всё. Это клиника, конец, финал, причём не самый хороший.       Год назад Комэю впервые приснилось что-то, не связанное с его прошлым или войной.       Сначала его взору предстала ярко-зелёная трава, которой было не сыскать в пределах империи, но, почувствовав на себе тёплый свет, Мэй повернул голову в сторону, откуда исходило это свечение. Он сделал вывод, что наступало утро. Пока солнце не показало всё своё величество, парень собственными глазами видел, как лучи рождались один за одним. Прямо в лицо подул ветер, раскачивая длинные красные пряди волос. На лице замерла блаженная улыбка, и в мыслях не удалось сыскать ни единого намёка на грусть.       Мэй не успел одуматься, как почувствовал нежное и тёплое прикосновение к своей щеке. Обернувшись, он встретился взглядом с ярко-алыми глазами, глядящими в упор. В них читалось слишком многое: нежность, забота и что-то ещё. Для второго принца всё казалось естественным. И то, как Коэн медленно поглаживал его шею, изредка задевая кожу ногтями. И то, как он губами припадал к плечам, как молча раздевал его, бросая различные шуточки.       И таких снов у второго принца было всё больше и больше. Сначала он решил, что спятил, ведь в жизни никогда не засматривался на брата, не воспринимал его как объект воздыхания, но со временем он начал замечать странности. Мимолётные касания заставляли его нервничать, встречи взглядами — будоражить кровь; в разговорах Комэй стал больше показывать свои эмоции. Гнев, злость, радость, восторг или восхищение смешивались, из-за чего парень не мог рассуждать здраво. Его пугали эти изменения, особенно их значение.       Очевидно, он был влюблён.       Но всеми силами старался опровергнуть этот факт рациональными суждениями и объяснениями. Стоит ли говорить о том, что это было бесполезно?       Однако второй принц не мог поверить в то, что год молчания, старания скрыть эти мелочи — быстрое биение сердца, волнение и всё то, что вызывал в его теле Коэн, — были раскрыты. Всё выплыло наружу, не успел он этого осознать.       Очевидно, судьба сыграла с ним самую злую шутку.       И сейчас, второй раз за двое суток находясь в кровати первого принца, Мэй не смел открыть глаза. Он не мог, потому что не знал, не догадывался о том, как Коэн всё воспримет. Его сковал стыд и, по-видимому, надолго.       Очевидно, он боялся своих чувств.       Заметив, как участился его пульс, громким стуком отдаваясь в ушах, Комэй начал часто и рвано дышать. Паника в каждой клетке его тела давала о себе знать, и с каждой секундой она побеждала его невозмутимый вид, подавая сигнал Коэну о том, что его брат был в сознании.       — Что за бес в тебя вселился? — голос Коэна звучал очень спокойно, как будто его мало волновала ситуация, произошедшая между ними. Если бы Мэй открыл глаза, он бы заметил спокойный, как и всегда, вид, будто ничего необычного в его жизни за последние два дня не было.       — Верно. Это всего лишь бес, — Мэй только грустно усмехнулся.       Целый год он не переставал думать, грезить о разговорах с братом. Целый год он позволял новым мыслям проникать в его голову снова и снова, а там и без них места было не так уж много. Целый год он, можно сказать, морально себя убивал, пряча испытываемые эмоции и чувства, счастье, которое ни в коем случае нельзя было показывать.       Членам императорской семьи в принципе были чужды эмоции, тем более такого рода.       Но Мэй не думал, что этот год можно будет уместить в одно слово.       Бес.       Как будто всё то, что с ним происходило, было проделками дьявола, и второму принцу необходимо было пройти обряд очищения. И Комэя разозлила каждая буква в услышанном, а после произнесённом слове.       — Из нас двоих, скорее, ты идиот, — до этого момента сидевший спиной к собеседнику Коэн медленно развернулся, чтобы рассмотреть выражение лица брата.       Мэй с полуприкрытыми глазами повернул голову влево, чтобы не видеть первого принца. Застывшая на его губах фальшивая улыбка будто кричала о том, какую боль сейчас испытывал её хозяин. Пусть он и не помнил, каково проливать слёзы, в данную минуту был уверен, что у него бы наверняка это получилось, если бы было позволено. Но он не мог. Острыми ногтями впившись в собственную кожу внутренней стороны ладони, Комэй пытался унять печаль и боль, поселившиеся в сердце.       Очевидно, его задело такое отношение со стороны брата.       Первый принц не был глуп, он уже давно подозревал, что с младшим творится что-то неясное, но не спешил вмешиваться. Коэн всегда был уверен в членах своей семьи, воспитанных в тех же условиях, что и он. Мужчина не допускал мыслей о том, что кто-то из них не справится с личными проблемами.       Однако личной проблемой брата являлся Коэн.       Пусть даже будучи в нетрезвом уме Мэй не говорил о своих чувствах прямо, первый принц сумел сложить два и два, после чего сделал такой вывод.       И, начиная с утра, Коэн решил провоцировать младшего брата, пока тот не признается. Перед подчинёнными он вёл себя как ни в чём не бывало, но стоило ему остаться со вторым принцем наедине, как он всячески его подначивал. Коэн вглядывался в любую мелочь, жест: от покраснения ушей до дрожи на кончиках пальцев, от дрогнувшего голоса до внимательного, изучающего взгляда, от медленных и неуверенных шагов до громкого дыхания.       Коэна забавляло и вызывало интерес любое изменение со стороны брата.       Он желал узнать, увидеть больше, чем получал. Его возбуждала сама мысль о том, до какого состояния он сможет довести младшего собственными силами. Коэна всегда завораживали тайны, загадки, открывающие больший угол обзора на мир, и он не мог устоять от того, чтобы начать новую игру, если был уверен в своей победе.       Очевидно, Рэн Коэн не верил в любовь.       Это слово в нём ничего не вызывало, ни единого изменения в теле, ни намёка на интерес. Любовь, по его мнению, была скучным, серым способом расшевелить что-то в жизни людей, но никогда она не была чем-то чистым и светлым. Первый принц признавал восторг, восхищение, желание следовать за сильным человеком, но он никогда бы не поверил, что столкнётся с чем-то другим, отдалённо напоминающем выше описанные чувства.       Но вчерашние слова Комэя эхом раздавались в голове первого принца перед тем, как он уснул; после того, как утро он раскрыл глаза; и следующие несколько часов. Ему было до жути интересно, что произнесённые младшим братом фразы на пьяную голову вызвали бы, если бы тот прекрасно осознавал происходящее.       Комэй не был для него чужим человеком. Эн ни за что бы не пожелал, чтобы его брат был несчастен только из-за того, что он не может ответить на искренние, хорошо скрываемые чувства.       Очевидно, Коэн был к нему привязан.       Но обыкновенная привязанность не давала гарантий того, что сердце Комэя не будет разбито.       Не желая разбираться во всём этом, Эн решил скинуть всё на инстинкты, победившие здравый рассудок. Его действительно интересовало то, как далеко они смогут зайти, отбросив ненужные вопросы и раздумья.       Коэн быстро наклонился к ничего не подозревающему, будто находящемуся в трансе Мэю, полностью сократив расстояние между ними. Когда их взгляды пересеклись, мужчина примкнул губами к губам брата, одной рукой схватив плечо, а другой сжав его затылок. Мгновенно, почти мимолетно они соприкоснулись, но Коэн не позволил младшему что-то понять или возразить, углубив поцелуй. И ему, несомненно, пришлась по душе ответная реакция.       Второй принц отвечал на поцелуй медленно, неуверенно, но не неуклюже. Он получал удовольствие от происходящего, не отдавая отчёт собственным действиям. Мэй плавился под сильным, мускулистым телом брата, покрываясь мурашками от едва уловимых прикосновений. Он сам решил задать темп, чтобы чувствовать себя комфортнее, и буквально каждым своим жестом давал Коэну понять, что хочет большего.       Но, увы, этому не суждено было случиться, ведь первый принц отстранился. Оторвавшись от его губ, он окинул взглядом расслабленное тело, и невольно облизнулся: немного вспотевший, с разметавшимися красными длинными волосами, жаждущий продолжения Мэй выглядел невероятно соблазнительным. Однако Коэн заставил себя отвести взгляд, чтобы не зайти дальше.       Он понимал, что после произошедшего минимум один из них будет жалеть, но не был уверен в том, стоит ли продолжать подобные действия.       — Ты же знаешь, что я терпеть не могу нерешительность, — начал первый принц, снова взглянув на недоумевающего Комэя, — поэтому спрошу только один раз. Чего ты ждёшь от меня?       — Я… Не знаю, — и это было чистейшей правдой. Он понятия не имел, к чему могло прийти тайное воздыхание в сторону старшего брата. Он никогда не задумывался о том, как бы поступил, получив взаимность, поэтому попросту не был готов к этим событиям.       — Тогда чего ты хочешь?       Мэй обратил внимание на каждую деталь во взгляде напротив: в нём не было хитрости или злого умысла, в чём Комэй был уверен на сто процентов, ведь прекрасно знал своего брата. Этот взгляд прожигал насквозь всё то, что находилось в поле его зрения. Стихия огня, безусловно, подходила Коэну по натуре.       — Тебя, — не веря собственному голосу, Комэй поднял руку, чтобы дотронуться до щеки Эна. Он хотел убедиться, что происходящее не было сном.       И этого было достаточно.       Коэн отбросил все предрассудки и поддался стечению обстоятельств, чего не позволял, если ситуация его не устраивала. Но сейчас каждое действие можно было назвать нормальным, естественным. Каждый поцелуй, прикосновение к бледной коже Мэя заставляли первого принца наслаждаться моментом.       Сейчас для них всё происходило так, как и должно было. ***       Спустя неделю император вызвал к себе Когёку и приказал ей отправиться в республику Баллбад, чтобы выйти замуж за одного из принцев и заполучить власть над этой территорией и проживающими на ней людьми.       И, если в жизни первого и второго принцев империи Ко происходило то новое, что не приносило им нежелательных неудобств, то у Когёку всё было совершенно иначе.