Where is my mind?

*** Ещё несколько минут назад ангел тщетно пытался развлекать детей, а теперь вытаскивает из рукава мёртвого голубя, рассматривая его с чересчур преувеличенным, заторможенным интересом. Явно не понимая, на что смотрит. Вокруг стреляют друг в друга водой и бросаются едой — слава дьяволу, Азирафаэль успел превратить пистолеты охранников в ненастоящие. Кроули теряется в догадках, что послужило триггером. Ему самому не достался тортовый снаряд, но первая струйка воды оросила именно его спину. Вдруг грохочет настоящий выстрел, а следом за ним по галереям особняка сыпятся крики и визги. Так, один пистолет он всё-таки пропустил. Азирафаэль находится в своём классическом ступоре и никак не реагирует на выстрел и на то, что это, возможно, означает чью-то смерть. Вдруг — смерть одного из детей, прибывших на этот праздник? Кроули не волнуется, потому что знает: вероятность попасть по бегущей цели составляет всего 4 процента с учётом полного непрофессионализма играющих. Да и крики больше похожи на вопли испуга и восторга, чем горя. И уж голос-то Мага он различает, а значит, нет нужды в беспокойстве. Кроули забирает из рук ангела мёртвого голубя, вправляет треснувшие птичьи рёбра, снова запускает сердце и дыхание. Теперь голубь жив, но улететь пока не может. Демон оставляет его на подоконнике, и берёт Азирафаэля за руку, направляя к машине. Тот беспрекословно следует за ним. Затмение во всей красе. Может, спусковым крючком стало то, что Цербер всё же не пришёл? Ведь это означает, что они конкретно проебались. И всему конец. Через считанные дни. Миру и им. Если бы ещё не было так смешно смотреть на испачканного в бисквите и креме Азирафаэля. Чем ситуация хуже, тем больше тянет хихикать с самых глупых вещей. Тортом в него зарядили добрые дети — мама не горюй. Сев в машину, он устряпывает сладкими отпечатками и потёками всю обивку сиденья. Внушительные кондитерские куски застряли даже в его волосах, сливаясь с ними по цвету и фактуре. Кроули фыркает от смеха. Азирафаэль не делает никаких попыток очистить себя с помощью чуда, нет. Он задумчиво собирает пальцами крем с лацкана пиджака и отправляет в рот. А затем, удовлетворённый дегустацией, собирает следующую порцию с подбородка сложенными вместе указательным и средним пальцами. Кроули роняет очки с носа куда-то под ноги. Азирафаэль замечает, что демон вытаращился на него. — Будешь? — предлагает он. Взгляд ангела становится более осмысленным, хотя и не полностью пришедшим в норму. Иначе он бы просто не предложил, посчитав это верхом неприличия. — Да, — неожиданно для себя отвечает Кроули. Теперь-то уж ему совершенно нечего терять. Времени раскаиваться не будет. Он наклоняет голову и погружает его пальцы в рот. Он почти не чувствует сладкого вкуса, облизывая их. Он обвивается подвижным длинным языком сначала вокруг указательного, слизывая крем до самого кончика начисто. Следом обвивается вокруг среднего, несколькими тугими кольцами. А в конце он просовывает язык между ними, и раздвоенные концы языка закручиваются каждый вокруг своего пальца. Именно так расположив язык, Кроули вытягивает их изо рта. И сталкивается взглядом с совершенно точно пришедшим в себя Азирафаэлем. — Вау, — восхищённо выдыхает ангел, изумлённый. Кроули не составляет труда заметить, как внушительно натягивается ткань брюк у ангела в паху, но тот ожидаемо не придаёт этому ни малейшего значения, словно ничего и не происходит. Кроули поспешно отворачивается к рулю, сглатывая приятные ощущения во рту. Со своими двумя стояками он уж как-нибудь справится. — Не знал, что твой язык так может, — произносит Азирафаэль, глядя на его слегка покрасневший профиль. — Не собираешься привести себя в порядок? — интересуется Кроули, стараясь не развивать эту возбуждающую тему и не смотреть на него. — Полагаю, это неуютно, когда торт застревает в шевелюре? Азирафаэль не отвечает, и Кроули вынужден повернуть голову и заглянуть в потемневшие, чрезвычайно дружелюбные глаза. В штанах становится совсем плохо. Точнее, совсем хорошо. Всё внутри перекручивает от дикого желания вылизать его сладкое лицо под этим тупым предлогом. Он с силой зажмуривается. Им жить осталось неделю, не больше! Ад прикончит его за то, что он потерял Антихриста. А с его смертью развяжется узел на смертельной ране, и умрёт Азирафаэль. У него нет времени тянуть и изворачиваться, держать эти тайны в себе! У него нет времени ждать наиболее удачного шанса, ещё большей близости. Кроули поспешно тянется к Азирафаэлю, для надёжности скользнув ладонью на его затылок, чтобы тот не отстранился, и проводит языком вдоль линии нижней челюсти. — Кроули, я не думаю, что… — бормочет Азирафаэль, не делая попыток уклониться или оттолкнуть его. Он даже не договаривает фразу. Поэтому Кроули методично слизывает крем по крайней мере с правой щеки и виска, прежде чем подбирается к его губам. — Ох, Кроули… — он чувствует, как Азирафаэль беспокойно шевелится. Его рука предупреждающе сжимается на колене демона. И Кроули прекращает, чуть отстранившись, чтобы заглянуть в ангельские глаза. Ладонь с затылка он так и не убирает. Трудно понять, с каким именно выражением смотрит Азирафаэль. Возможно, он напуган самим действием, потому что не может угадать его причин, и волнуется, в порядке ли Кроули. Или же напуган собственной реакцией. Впрочем, кажется, это решительное сожаление: ангел поднимает свободную руку и щёлкает пальцами, избавляясь от всех сладких пятен разом на себе и своей одежде. Обивка тоже очищается. Кроули коротко, тихо выдыхает и рывком откидывается обратно на своё место. Пытается выловить очки с пола, но загоняет их ещё дальше в недра машины. Приходится открыть бардачок, достать оттуда новую пару и нацепить на нос. — Это… хм, довольно неподходящее время и место для того, чтобы пробовать меня соблазнить, не находишь? — неуверенно замечает Азирафаэль. — Я потерял Антихриста. В Аду поймут это довольно скоро, — сумрачно произносит демон, опёршись на руль и бездумно глядя через лобовое стекло. — Думаю, меня казнят за это. Ангел пытается что-то возразить, но Кроули обрывает его, нервно и резко взмахнув кистью. — Меня заботит не это. А то, что из-за этого автоматически погибнешь ты. Азирафаэль непонимающе хмурится. — Кроули, дорогой, что ты имеешь в виду? Обезличенное обращение говорит о его настороженности больше, чем любые другие слова. — Что ж, — окончательно произносит Кроули, не чувствуя никакого внутреннего протеста в связи с логичным решением. — Пора тебе узнать, во что я превратил твою жизнь. И он рассказывает ему, что произошло тогда, на заре времён. Про то, как они встретились, как сблизились. Как им было хорошо в компании друг друга, и какие греховные мысли роились в голове Кроули ещё до сотворения понятия «плохо». Как выглядели Небеса в момент свершения падения, какой хаос и ужас там царил. Демон объясняет, как сам сгубил его, и то, как поддерживал его смертельную рану все эти века, направив на это все свои сохранившиеся силы. И что при этом ничего не мог сделать с повреждениями его разума, нанесёнными низвергающим колодцем. Если бы он пал один, было бы не жалко. Но Азирафаэль совершенно не заслужил такой участи. Ангел, опустив голову, рассматривает свои руки, лежащие на коленях. — Я тянул до последнего, прежде чем признаться, — добавляет Кроули, хотя ему кажется, что он уже повторяется. — Я всего лишь не хотел, чтобы ты перестал со мной общаться до скончания времен. Но «скончание» уже со дня на день. Мы неизбежно погибнем оба, и больше виноватых в этом нет, кроме меня. Я даже с младенцами умудрился накосячить, хотя чего уж проще? Он умудряется невесело хмыкнуть. Ангел всё ещё молчит, напряжённо переваривая информацию. — Наверное, надо прощаться? — вздыхает Кроули. — Мне довезти тебя куда-нибудь? Куда угодно. — Я сумасшедший? — вместо ответа неожиданно уточняет Азирафаэль. — Не знаю. Так, иногда выкинешь что-нибудь, только и всего, — демон небрежно пожимает плечами, будто его за ниточки дёрнули, причём неумело и излишне быстро. — Например, отправишься за блинами с кремом в революционную Францию. Он находит в себе силы обернуться на ангела. Это жестоко, избегать его таким образом. Трусить и боятся увидеть реакцию: осуждение, сожаление, боль? Что из этого? Азирафаэль глядит на него с напряжённым, каким-то ожидающим волнением. Кроули моргает пару раз, и тут до него, наконец, доходит. Азирафаэль вовсе не удивлён открывшейся шокирующей правде. Не испуган описанием своего безумного, самоубийственного поступка в прошлом. Ангел даже не злится. Словно всё это вполне вписывается в картинку мира. Словно это в порядке вещей. Азирафаэль беспокоится о том, нормален ли он и до какой степени. Насколько тяжело Кроули было о нём заботиться и следить. — Всё хорошо, — вынужден выдавить демон из себя и схватить его руку, нервно корчащуюся на сдвинутых коленях. Импульсивные движения затихают. Вторая ладонь накрывает руку Кроули с тыльной стороны. — Но почему ты внезапно облизал мне лицо? — всё ещё недоумевает Азирафаэль. — Это было довольно странно. Какое это имеет отношение к сказанному? Раньше ты никогда так не делал. Он и это воспринял на удивление спокойно. Впрочем, он — последний, кого Кроули может удивить своими выходками. Ангел вообще никаких выводов не делает насчёт него, пока не узнает точно. Но это шуткой не было. Не нужно ли прояснить? Так же, раз и навсегда? — Чтобы быть до конца честным, — начинает Кроули, сухо сглотнув. — Сделай, пожалуйста, скидку на то, что я демон, хорошо? Из-за этого я частично и был низвержен, окей? Он чувствует, что совершает нечто неправильное, незапланированное и потому вредное. Он берёт паузу, чтобы собраться с духом. Чёрт побери, это гораздо сложнее, чем кажется при первом приближении! Он даже в уме никогда не формулировал это. — В общем… — он облизывает губы. На них ещё остался сладкий ангельский вкус. — А, впрочем, ну его нахер! — рычит он, злобно оскаливаясь. Демон яростно, свирепо хватается за руль, будто собирается из него стрелять, как из пушки. Заводит двигатель «Бентли» и поплотнее сжимает зубы, чтобы не сказать ничего лишнего. Не может он ничего сказать! — Кроули! — вскрикивает Азирафаэль почти возмущённо, изумлённо и капельку разочарованно. Его всегда горячая и мягкая ладонь мгновенно накрывает руку демона на руле, и машина затихает сама собой. Тогда Кроули всё же поворачивается на него, чтобы увидеть взволнованное лицо в обрамлении комично растрёпанных тортовыми снарядами волос. — Если всё именно так, как ты рассказал… — произносит ангел, явно пробуя его утешить. — Нам просто не повезло. Ты всегда был добр и ласков ко мне. Я уверен, что ты был точно таким же, если бы Богу удалось отнять твою память, а не только имя. И я, кажется, понимаю, что ты хотел сказать в конце. — Пожалуй, это было бы лишним. И сугубо личным, — возражает Кроули, усилием воли сдерживая эмоции и понижая их до приемлемого уровня. Иначе он просто начнёт выть от безысходности, как собака, и злости на самого себя. — Ты для меня всегда значил гораздо больше, чем я для тебя. В этой земной жизни. Вспомнить хотя бы девятнадцатый век. Хах, ты даже не заметил моего отсутствия, ангел! Печальный смешок. Но Азирафаэль вовсе не выглядит пристыженным. Он выслушивает его очень внимательно. Он отлично понимает, что демон нервничает и истерит только потому, что его прижимают к стенке. К сожалению, Кроули и сам себе напоминает сейчас ужа на внезапно раскалившейся сковородке. — Знаешь, Кроули, я заметил, — медленно и внушительно произносит ангел, будто опасаясь сболтнуть лишнего. — Я несколько раз посещал тебя, чтобы дом не разрушился, и… прости, требовалось подстригать тебе волосы. — Что? Не верю! — фыркает демон так, словно услышал отборную чушь. — Ты бы мне это потом припомнил. Ему тут же становится стыдно за подобный тон, но остановиться он не может. — Я был уверен, что ты очень хотел побыть в одиночестве, — невозмутимо и терпеливо продолжает ангел. — Информация о моих вторжениях сильно разозлила бы тебя. Ты ненавидишь, когда кто-то видит тебя в уязвимом положении. — Ладно, — Кроули сдаётся, обмякнув в водительском кресле. Должен же быть предел плохих новостей на сегодня? Как получаемых, так и раздаваемых. — Предположим. От этого «предположим» лицо Азирафаэля дёргается в быстрой гримасе неудовольствия и почти гнева, которая тут же исчезает. Уже с совершенно спокойным лицом ангел крепко сжимает кулаки, а потом медленно разжимает — Кроули с изумлением слышит тихий хруст суставов перед тем, как они расслабляются. Проскакивает мысль о том, что шеи разбойникам Азирафаэль сворачивал собственноручно. — Я долго жил в отчаянье подспудном, как волк живёт, что стаей обречён, — наконец, странно певуче произносит Азирафаэль. Кроули бросает автоматическое «что?», но тут же затыкается. Это не фраза. Это начало стиха. Он отлично знает, как Азирафаэль читает поэзию (Между прочим, великолепно. У него самого так не получалось). Кроули сдвигает очки на макушку и поворачивается к нему всем телом, мгновенно забывая о предыдущем разговоре. А точнее — откладывая его подальше, на потом, по старой привычке бессмертных существ. Азирафаэль различает понимание и интерес на его лице, и губы трогает лёгкая лукавая улыбка. Он начинает заново. — Я долго жил в отчаянье подспудном, Как волк живёт, что стаей обречён. В своём пути, болезненном и чудном, Я замирал лишь над одним плечом. Мне выбор дан в грядущем и минувшем: Не различать, что цель Небес пуста; Забыть себя, однажды не проснувшись, Иль целовать замёрзшие уста. Я целовал, отринув покаянье. Весь мир ссыпался по крылам, как сор. Лишь алый локон и твоё молчанье. Лишь я и твой змеиный взор. Азирафаэль замолкает, и оглушающая тишина затапливает «Бентли». Стихают даже вопли детей где-то в поместье. Это же его стих. И ангел написал о нём. Это определённо признание. Во всём сразу. И во влечении, и в сомнениях, и в исключительности Кроули в его жизни. И в конечном выборе Азирафаэля, снова забившим болт на возможные последствия. Почему он не сказал ему раньше? Боялся? Он больше не верит Небесам или Аду. Он не хочет уходить в забвение. Его выбор ничего не меняет в движении сфер и всадников. Но ему уже наплевать. Азирафаэль целовал его, когда Кроули не знал об этом. Это знание шокирует. И он не выдумывает: мало кто может знать, что в те годы Кроули спал с открытыми глазами, чтобы незадачливые смертные отпугивались сами собой. — Ангел? Ты посвящал мне стихи? — осведомляется Кроули, по-идиотски улыбаясь и заглядывая во внезапно разрумянившееся лицо ангела. Тот снова увлечённо изучает собственные руки. — Они чисто платонические. То есть про дружбу, — растерянно добавляет он. — Эээ… сотрудничество? — Они не об этом, Азирафаэль, — для самого себя неожиданно мягко замечает Кроули. — У меня ни разу не получилось передать то, что я чувствую, — признаётся ангел. — Теперь я понимаю, почему. Я просто не в себе, и эти осколки памяти… От этого знания, знаешь, даже проще. — Я думаю, всё у тебя получилось. Они снова смотрят друг на друга, и Кроули неловко вдвойне. Он привык жить с этой виной, и тут она как-то причудливо мутирует в болезненную благодарность. Он наделался первых шагов на всю оставшуюся жизнь в буквальном смысле, и теперь не сделает ни одного — сил на это уже не осталось никаких. Азирафаэль это точно понимает. Когда-то он прилетел к нему первым. И отнес почти-незнакомца на руках обратно в Общий дом. — Могу я дотронуться до твоей татуировки? — ангел деликатно протягивает палец к его виску. — Ты можешь трогать меня, где захочешь, — на выдохе разрешает Кроули. И выдох при этом такой, словно демон в нетерпении задерживал дыхание, чтобы быстро произнести именно эту фразу. — Только не ожидай везде встретить соответствие человеческому телу. — Очевидно. У меня, поверь, тоже не везде… Азирафаэль подаётся к нему, переместившись на край своего кресла. Неспешно выпутывает очки из его волос, давая время и возможность вернуть вещь на место, будто это интимная часть гардероба. Если не самая интимная. Кроули, естественно, не возвращает. Ангел очерчивает пальцами рисунок. В ту пору не существовало понятия «татуировка». Не краска под кожей — сама его кожа. (Это было падение, Бог клеймил разбегающийся скот, как мог). — Ты ненавидишь тот знак? — спрашивает ангел, разглядывая узор вблизи. Как, наверное, никогда не рассматривал раньше. — Нет. — А имя? — Когда я добавил к нему ещё одно — первое имя — всё встало на свои места. «Кроули» звучит как обычная фамилия. Теперь меня зовут как человека, неплохо, верно? Мне так нравится больше. Больше соответствует… сути. Он совершенно не желает быть похожим на прочих обитателей Ада и Небес. Он назовётся как угодно, только бы по-другому. Все имена придумывал им Бог, и как бы красиво они не звучали, по факту это всего лишь собачьи клички. А Кроули целиком и полностью назвал себя сам, пусть на это потребовалось время. Отныне он не принадлежит никому. Имя — всего лишь символ, но для него он значит очень много. В «татуировке» же он не видит ничего плохого. Она идеально вписывается в его стиль и характер. А ещё это старая добрая эрогенная зона. Кроули никогда не отказался бы от дополнительного источника удовольствия такого рода. Поэтому, когда Азирафаэль, зачерпнув храбрости из озера своего безумия, коротко целует его в изображение змеи, спазм наслаждения прокатывается по нервам Кроули, концентрируясь в паху и заставляя притихшие члены мгновенно налиться кровью. Ангелы на Небесах ничего не знают о сексе, кроме того, что это грех, от которого происходят новые особи того же вида. Азирафаэль же поумнее прочих. Вероятно, он знает про это даже больше, чем положено. Предсказать его интерес в литературе и вообще в любом сорте текстово-книжного разнообразия — невозможно. И всё же когда он догадывается провести кончиком языка по знаку — это как гром среди ясного неба. Кроули всего перекручивает от ощущений, и непристойный возглас вырывается сам собой. Он испуганно косится на реакцию Азирафаэля, но тот выглядит скорее крайне заинтересованным произведённым эффектом. Висок — это, конечно, хорошо, но его тело требует кое-чего большего и конкретного. — Покажи, как ты целовал меня. Тогда, — дурея от наглости, просит Кроули. И Азирафаэль показывает, даже не колеблясь и не оставив себе паузы на размышления. Кроули тут же вспыхивает, как порох. И тает, как свеча. Ангел действительно целует его, и не просто так, механически. Он явно хочет его целовать, ему нравится, он использует язык. Азирафаэлю приходится наклониться вперёд, опереться на бедро Кроули. Чем тот пользуется чисто инстинктивно и потому бесстыдно: чуть соскальзывает ниже, чтобы его члены через ткань коснулись пальцев Азирафаэля и потёрлись о них, насколько это возможно. Он ожидает от ангела любой ответной реакции, кроме этой: Азирафаэль мычит изумлённо, не отрываясь от губ, и передвигает ладонь на его пах, давая демону тут же прижаться к ней поплотнее. В этот момент Кроули понимает чётко и определённо — теперь он себя не контролирует. Совсем. Такого Азирафаэля он не знает. Или… помнит едва-едва. И, как тогда, на звёздах, серафим повторяет ту самую фразу, посмотрев ему в глаза: — Никогда не видел ничего прекраснее. — Правда? — растерявшись, роняет Кроули. Рука Азирафаэля всё ещё обитает между его ног, медленно поглаживая, и думать он сейчас не способен. — Смысл комплиментов в том, что их не нужно снабжать подтверждающими аргументами. Кроули просто подаётся навстречу ладони, вынуждая Азирафаэля чуть сжать пальцы на одном из членов. И шипит от тянущего удовольствия, жмурясь. — Наверное, нам нужно выбрать место поудобнее? — спрашивает ангел, оценивая его растёкшееся по креслу возбуждённое тело. Крайне неудобно тянуться к Азирафаэлю в ответ из такого положения, и ему к Кроули — тоже. — Я сейчас совершенно непригоден к управлению автомобилем, — моргает на него демон. — Ты не против небольшого чуда? — Если потом расколдуешь обратно. Ангел щёлкает пальцами, и «Бентли» раскатывает заднее сиденье в широкий и длинный матрас, на котором они уж точно поместятся. Кроули старается не думать, как теперь машина выглядит снаружи. Как катафалк, прости Сатана! Ну вот, подумал! Чёртово воображение. Кроули не составляет труда скользнуть в промежуток между креслами и, растянувшись, поразиться, какой гладкой и приятной на ощупь стала обивка. Азирафаэль подумал и об этом. А вот протиснуться так же легко, как демону, ему не удаётся. Он краснеет от неловкости, и Кроули, хихикая, помогает ему выбраться и плюхнуться рядом. Кроули успевает избавить их обоих от пиджаков и жилеток, прежде чем ангел притягивает его и целует в ямочку под ухом. Кроули мгновенно теряет способность к осознанному передвижению. Азирафаэль не жалеет для него прикосновений. Гладит намеренно и щупает, стремясь сделать приятно и всё-таки удовлетворить собственное любопытство и желание дотронуться. Он вряд ли замечает, насколько настойчив и откровенен сейчас. Он изучающе оглаживает даже его ягодицы, пусть и через джинсы, но в этом нет ничего собственнического или унизительного. Того, как его трогали другие люди. Азирафаэль будто рассматривает это не как часть его бренного тела, в котором обитает мозг. А как одну из внешних граней его души, когда весь он, с головы до ног — сплошная душа. Душа, способная чувствовать и возбуждаться, неразделимая на фрагменты и не имеющая неважных частей. Наверное, относительно их, оккультных сущностей, так оно и есть. Кроули раздражённо выпутывается из рубашки — непрямые поглаживания совершенно невыносимы и бессмысленны. И тогда руки Азирафаэля, наконец, проходятся по его обнажённой спине, талии, животу и груди. Кроули прикрывает глаза от почти медитативного удовольствия и странного спокойствия, разлившегося внутри. Он прижимается пахом к бедру ангела, но тот деликатно отцепляет его, и гладит Кроули именно там. У Азирафаэля волшебные руки. И ангел концентрируется на их действиях, сменив обычные поцелуи на эскимосские: он ласково потирается носом о его лицо, и это едва ли не чувственнее того, что было раньше. Ближе, доверчивее, искреннее. И всё же ни один ангел не отважится так облапать демона. Когда-то Азирафаэль был именно таким — не нервным и мнительным, а решительным и смелым, не ведающим колебаний и страха наказания. Всё изменилось, но на фоне остальных он по-прежнему остаётся самым храбрым и мятежным. Он всегда может отбросить это и, уже не дрожа, совершить то, что хочет или то, что должно. Как теперь. Своими практически невинными ласками он доводит Кроули до настоящего исступления. Демон сходит с ума от ощущения его по-солнечному горячего тела так близко от себя. Он дышит часто и изредка невнятно постанывает, подставляясь под ласки. Ему хочется, чтобы Азирафаэль потёр и сжал его соски, но он не может попросить об этом прямо. Как хорошо, что взаимодействие предполагает не только слова. Кроули изворачивается, и Азирафаэль тут же делает то, чего он желал. Пальцы ложатся на оба соска, и своим неторопливым движением выбивают из Кроули весь дух. Он скулит неприлично громко, резко подаваясь бёдрами вперёд, почти ударяясь о тело ангела, и… феерически внезапно кончает. В его долгом прерывистом стоне — пополам изумления и пронизывающего насквозь наслаждения. Ооох, дьявол, Азирафаэль просто зажулькал его до оргазма! Затискал, как податливый, слишком восприимчивый музыкальный инструмент. Оснащённый тонкими, чувствительными струнами из вибрирующего серебра. Ангел выглядит не менее обескураженным силой своего воздействия и рассеянно выпускает демона из объятий. Кроули переворачивается на спину, обессиленно и блаженно раскинув конечности в стороны. Все мышцы и кости ощущаются натуральным нефункциональным желе. Окна запотели напрочь, но влажности в салоне вовсе не ощущается. «Бентли» защищает их от посторонних глаз. — Кроули… тебе хорошо? — уточняет Азирафаэль, находя его руку и, после непродолжительного колебания сжимая её в своей. — Это ты хорош. — Прости, видимо, мне требуется более сильная стимуляция, чем тебе. — Да. Ты же ангел. Это демоны развратны и очень… отзывчивы к ласке. Струны Азирафаэля сделаны из золота, но из хорошего, прочного сплава. Более толстые, более тугие и громкие, чем его собственные. Кому удастся извлечь из них звук, поразится, как долго и сочно он будет разноситься в пронизанном лучами воздухе. Кроули косится на ангела. На его рубашке расстегнуты две верхние пуговицы, бабочки нет. И в этот промежуток он вдруг замечает умопомрачительный изгиб, который образует грудь определённого размера, если её хозяин лежит на боку. В этот ошеломляющий момент истины Кроули внезапно сердечно понимает всех тех средневековых экзальтированных аристократов, что могли с ума сойти от страсти при виде голой женской лодыжки, случайно промелькнувшей под длинной, пышной юбкой. Азирафаэль отслеживает и ловит его загоревшийся голодный взгляд. Без лишних вопросов принимается расстёгивать оставшиеся пуговицы. Он просто их расстёгивает, буднично, самыми обычными движениями. Кроули за свою жизнь навидался стриптиза самого разного пошиба, всех времён, культур и стран. Но никогда его не прошибало жаром такого сильного эмоционального отклика, предвкушения и новой иссушающей волны возбуждения, заставившей его только что излившиеся члены встать так быстро и крепко, будто у него лет двести не было ни секса, ни дрочки. Чёрт побери, он же сейчас его увидит хотя бы частично голым! И имеет безусловное зеркальное право коснуться открытой кожи. Верно ведь? Его не лишат этого? Азирафаэль садится, расстёгивает манжеты, даёт рубашке упасть с плеч. Бросает короткий, пристальный взгляд на Кроули, с лёгким волнением оценивая его реакцию, и избавляется от рубашки полностью. А демон вынужден ловким движением расстегнуть пуговицу и ширинку на собственных штанах, потому что давление становится просто невыносимым. — Эмм… Кроули? — неуверенно отзывается Азирафаэль, точно не зная, что нужно делать дальше и чего ожидать. — Ты можешь трогать меня, где захочешь. Правда. Я готов. Кроули молча приподнимает бровь. — Я не знаю, как это ощущается, поэтому я не могу знать, хочу ли этого, но я определённо хочу утолить своё любопытство, — вынужден с неудовольствием объясниться ангел, закатывая глаза. Тонкие губы Кроули медленно растягиваются в улыбке. У него едва ли не на лбу написано: «ооо, ты не пожалеешь!» У ангела округлые, но крепкие плечи, округлая грудь, округлый животик. И никакой растительности. Никаких тебе блядских дорожек. Однако его грудь не выглядит так, какой она была бы у домоседа, неженки и любителя сладких вафель. Кроули прикипает к ней взглядом. Садится поудобнее, кладет на неё руки и жамкает, чувствуя себя будто в нереалистичном сне. Как он вообще осмелился на это? Но ангел не протестует, конечно же. Упруго. Он прощупывает лучше и убеждается. Там внутри — плотная мышца. Которая, соответственно, и создаёт сама собой и вокруг себя правильную соблазнительную форму. Вот почему он такой сочный и аппетитный, и при этом всё же неуловимо подтянутый. Мышцы! Кроули смотрит ему в глаза, пожалуй, неуместно серьёзно: — Ты крепче, чем я думал. — В смысле? Ах, да, меня создавали как защитника, — охотно поясняет он, будто вовсе не про себя говорит. — Жировой слой должен был компенсировать удары. Я не совсем понимаю, мне ничего не объясняли, но что-то в этом роде… Атакующие ангелы, как ты понимаешь, более подвижные, и рельеф у них… виден. У меня нет. Мне нужно просто стоять, не сходя с места, и отбивать атаки. Жестоко. Но это давно перестало его удивлять. Азирафаэля хотя бы попытались приспособить под «условия эксплуатации». Кроули с упоением мнёт его грудь (испытывая стыд за свою несдержанность, но не в силах остановить душевные порывы), практически повторяя движения влюблённой в шаль кошки, разве что не впивается когтями. — Это настоящее преступление против моей силы воли: сделать хранителя врат в наш мир таким милым и очаровательным. С таким толстым животиком и бёдрышками, — в конце Кроули тупо срывается на шипение и обнаруживает, что во рту слишком много слюны. Шипя, он просто забрызгает слюной всё вокруг, поэтому вовремя затыкается и сглатывает. Он честно ожидает, что Азирафаэль на такое необдуманное изречение смертельно обидится. — Правда? — робко спрашивает ангел, чуть приподнимая пшеничные брови. — Это необъяснимо, но факт, — после паузы признается Кроули. — Я понимаю, — улыбается он, чуть кивая. — И чувствую почти то же самое. Хотя во мне совершенно не вызывают интереса люди, похожие на тебя. — Где мы остановимся? — негромко осведомляется демон, продолжая поглаживать его по груди и стараясь не дразнить затвердевшие соски. — На чём? Ты ведь никогда не думал ни о чём серьёзнее поцелуев и объятий? Хотя и текущие, наверное, перебор. — Конец света. А ты позволяешь мне не торопиться и сдать назад? — такое ощущение, что ангел журит его за это. Кроули усмехается. — Я отдаю себя в твои руки, — произносит Азирафаэль серьёзно и чересчур по-книжному. — Я хочу познать то, чего не познал, пока не стало слишком поздно. Пока очередная воронка в небе не разделила нас навечно. Я хочу испытать удовольствие единения — вместе с тобой. Кроули хоть сейчас готов показать ему лучшего себя, но не уверен, что ангелу подойдут приёмы, что он использовал для смертных. Кое с чем люди мирились в силу своей физиологии и понимания её неотвратимости. Его руки продолжают касаться Азирафаэля, на этот раз плеч. Плечи мясисты и приятны на ощупь, и демон автоматически начинает проделывать с ними нечто, похожее на вялотекущий массаж. — Я не стану использовать сейчас анальный секс, — произносит Кроули. Когда он говорит с таким выражением лица, с ним никто не спорит. — Это… довольно больно и не лучший выбор для первого раза. Азирафаэль перехватывает его запястья, останавливая, и задумывается. — Разве я не говорил, что моё тело тоже не вполне соответствует человеческому? — наконец, произносит он. — У меня есть голова орла. Огромного, прости господи, орла! Прежде чем создавать всех тварей, Он практиковался на нас, как на черновых заготовках. «Мы как незаконченные, неудавшиеся эксперименты», — быстро проскакивает в голове у Кроули привычная тоскливая мысль. — Это не так плохо, хочешь сказать? — хмыкает демон. — Пожалуй. Просто доверься мне и делай то, что нужно. Конечно же, Кроули верит, раз ангел так говорит. Демон ненавязчиво и легко потирает его член через штаны, ориентируясь в том числе по проявившемуся мокрому пятну. Он приникает к его шее, скользит языком, облизывает и прикусывает мочку. Азирафаэль покрывается мурашками, начинает дышать часто и жарко. У него не получается как следует уцепиться за ярко-рыжие волосы, бездумно и беспокойно-возбуждённо блуждая пальцами по затылку. Кроули удлиняет причёску до удобного уровня, чуть ниже лопаток. Азирафаэль тут же хватается за прохладные гладкие пряди. — Ляг, — шёпотом просит Кроули. Он раздевает улёгшегося на спину ангела, выпутывая из брюк и белья, целует в губы, чтобы он не волновался. Быстро раздевается сам, с непринуждённой ловкостью умудряясь не удариться головой об потолок машины. Сгибает ноги Азирафаэля в коленях, размещается между ними, трётся щекой о внутреннюю поверхность бедра — белую и мягкую. — Что ты сделаешь? — интересуется тот. — Естественно, вылижу тебя. У Кроули очень длинный и сильный язык. Гибкий. И он умеет им делать всё, что положено демону. Он оценивает поле деятельности и методично принимается вылизывать весь пах, чему немало способствует полное отсутствие светлых волос, как и на торсе. — Такие сложные ощущения… — бормочет Азирафаэль, а в его пальцах зажаты концы демонических волос. Он рассеянно поглаживает их и иногда всё же тянет от особо интенсивных ощущений. — Это словно… Мне хочется еще сильнее? — с искренним удивлением констатирует он. — Это приятно, но вместе с тем ты как будто дразнишь меня? Кроули по понятным причинам ответить не способен, но ответ определённо «да». Он облизывает его до тех пор, пока ангел не начинает извиваться, а смазка, вытекающая из головки, не образовывает маленькое озерцо в районе пупка. И пока отверстие под мошонкой, нежные края которого он оглаживает, пока язык занят другим, не заливает его пальцы неким липким водопадом. — Кроули, кажется, я больше не могу… — жалобно пыхтит Азирафаэль. Демон отстраняется, но лишь после того, как ещё раз — контрольный — проводит языком вдоль перевозбуждённого члена и оглаживает головку круговым движением. Азирафаэль всхлипывает от неожиданности, и этот звук почти смешной, но больше милый. Желаемый. — Сейчас, мой ангел. Азирафаэль вполне готов принять его без малейших затруднений. Члены скользят внутрь по влажному и разгоряченному, принимающему охотно и плотно. Кроули внимательно прислушивается, но чувствует только дикое удовлетворение и сексуальное напряжение в ангельских нервах. Азирафаэль обхватывает его ногами за талию, сжимает бока, будто чтобы не дать ему выйти из него. Возможно, он не специально. Кроули, повинуясь его действиям, ложится сверху и страстно, раскованно целует ангела, проникая языком глубоко в его рот. Гораздо глубже, чем он разрешил бы себе с человеком. Вспоминая голову орла: у птиц нет неудобных рефлексов от прикосновения к внутренним стенкам горла. Бёдра Азирафаэля сжимаются ещё сильнее, угрожающе надавив на рёбра, и Кроули понимает недовольный намёк. Он толкается назад и вперёд, и коротко выдыхает от нахлынувшего наслаждения. Внутри ангела так хорошо. Кроули никогда и нигде так не было… Стоило пройти всё это, чтобы они стали теми, кто они есть сейчас? Всё прожитое вдруг приобретает особенную, неповторимую ценность. Он доставляет Азирафаэлю всё удовольствие, на которое способен. Не зря он столько времени занимался сексом со смертными из чистого любопытства. — Оставайся так, — шепчет Кроули, для верности положив ему ладонь на живот. Садится, широко раздвинув свои ноги, но не выходя из ангела. Кое-что надо попробовать. Сыграть на этих золотых струнах как следует. Кроули продолжает равномерные толчки, но теперь твёрдые головки настойчиво поглаживают некие очень чувствительные точки, скрывающиеся за передней мышечной стенкой. Глаза Азирафаэля расширяются от изумления, с губ срывается такой же изумленный возглас. Кроули удовлетворённо усмехается. — Я уже предупреждал, что довольно хорошо знаком с анатомией? — тихо хвастается он. — Даже с такой двойственной, как у тебя. — Не… сомне… ваюсь, — раздельно, с трудом произносит Азирафаэль, чередуя выдохи. Кроули начинает двигаться ещё медленнее, пока дыхание ангела не выравнивается до приемлемого при возбуждении уровня, а голубые глаза не прикрываются от тягучего плавного наслаждения. Ровного и сильного, но не чрезмерного. — Кроули… — выстанывает Азирафаэль, словно хочет сказать совсем другое. Вернее — другими словами. Но тот отлично понимает и так всё, что тот хочет выразить. Как мяуканье кошки — одно слово, тысяча эмоциональных и контекстуальных оттенков. Он улыбается и наклоняется к ангелу, чтобы поцеловать в подбородок. Поцелуй в губы помешал бы сейчас ритму его дыхания. — Хорошо, если так, — отвечает демон. Азирафаэль сглатывает и встречается с ним взглядом. Никогда ещё демон не видел у него настолько широких зрачков. — Как долго ты так можешь? — спрашивает ангел. — Долго. Азирафаэль кивает, удовлетворённый ответом. Кроули находит его ладони, и их пальцы переплетаются сами собой. Для него это не менее интенсивное и чувственное переживание, чем проникновение. Не с каждым, с кем он занимался сексом, он мог так переплести пальцы. Словно этот жест — нечто гораздо более важное и личное. Кроули внимательно вслушивается в удары сердца ангела, в запахи, совсем не похожие на человеческие, в выдохи и вдохи, в то, как его члены периодически стискиваются внутренними мышцами. Он поджидает момент, когда солнечные струны запоют оглушающе громко, чтобы самому вмешаться. Прочный панцирь верной «Бентли» закрывает их со всех сторон от любого постороннего взгляда, будь то внимание Пекла или Небес. Они одни, как тогда, на окраине видимой Вселенной. Только на этот раз они уже никогда не вернутся в Общий дом. Он треснул пополам, он рассыпался навсегда, как утраченная память в миллионах сердец. Кроули не согласен хранить запретное знание за всех. Он хранит его только ради раненого серафима. Азирафаэль начинает вибрировать в его руках, как золотая арфа, сперва незаметно, но затем всё явственнее и явственнее, заставляя внутреннюю тёмную суть Кроули беспокоиться от лёгкого инстинктивного страха и сладкого предвкушения. Кроули наклоняется, чтобы ещё раз найти его зацелованные губы, и решительно обвивает пальцами сочащийся смазкой аккуратный член, просунув руку между их телами. — Не остана…вливайся… — полузадушено, очень похоже на хрип, шепчет ангел. Прикрывает от удовольствия веки, но тут же открывает их, чтобы смотреть в этот момент ему в глаза. И Кроули не останавливается. Не кончить самому, когда кончает ангел — невозможно. Как искажается от непознанного, резкого блаженства его милое лицо; какой беспомощный, но при этом удивлённый и полный наслаждения звук он издаёт; как он сжимает его внутри, последовательно выталкивая из тела повторяющимися оргазмическими спазмами… Неповторимо. Азирафаэль не даёт Кроули подняться с него, чтобы лечь в стороне. Он крепко соединяет руки в замок на его спине и просит расслабиться. Для Кроули, перед глазами которого мелькают чёрные мушки, нет ничего проще. Уметь танцевать — значит автоматически уметь заниматься любовью в том числе, думает Кроули. С демонами это именно так, и потому ангелы через одно лишены другого. Как хорошо… что Азирафаэль знает по крайней мере один танец. Кроули лежит, приятно опустошённый, и это самое лучшее ложе, которое только было у него и когда-либо будет. О чём думает Азирафаэль? «Это самое лучшее, что только могло расположиться на моей (прекрасной, просто идеальной, мягкой) груди?» Вряд ли. Его мысли и чувства всегда глубже. Поэтому демон прислушивается к своим самым сложным чувствам. Нежелание, чтобы это заканчивалось. Отчаянный гнев на то, что это вынужденно закончится. Бесплодная, детская надежда на то, что это не закончится. — Не хочу думать, что это конец, — вдруг произносит Азирафаэль, глядя в покатый потолок «Бентли», похожий на живот серой лошади, что закрывает всадника от дождя. — Нельзя, чтоб всё наше завершилось так. Безвозвратно и быстро. Нельзя сидеть и ждать. — Сбежать? — предлагает Кроули, но почему-то без особого энтузиазма. — А что это будет за жизнь? — вопрошает ангел, зарывшись в его волосы и пропустив пряди между пальцами. Кроули думает о Маге. Маленьким тот из восхищения и любопытства постоянно тянул его за волосы и перебирал в руках. Выдернуть их он не мог. Маг тоже погибнет. Так и не познав в этом мире ни покоя, ни мира, ни счастья. Ни самого себя. — Помнишь, ты просил меня в шутку убить Мага? — продолжает Азирафаэль, вероятно, подумав о чём-то похожем. — Так вот. Пожалуй, если это не Маг, которого мы с тобой слишком хорошо знаем, а какой-то другой мальчишка, то убить его я смогу. Кроули даже отрывает голову от его груди. — Реально? Одна загвоздка: где он и кто он? — Нужно с чего-то начать. Есть хоть какая-то отправная точка на примете? — Только Тадфилд. Счастливые монахини-сатанистки, — и с гордостью добавляет: — Я придумал. *** Они никого и ничего не нашли. Ни единой малюсенькой зацепки. — Когда Апокалипсис начнётся, Кроули, давай с тобой всё равно станцуем? — в сердцах предлагает тогда Азирафаэль. — На кончике иглы. — Конечно. Что нас остановит? Кроули периодически смс-сит в ночи. «Бентли» сама плавно входит в поворот даже в непроглядном мраке, если он смотрит не на дорогу, а в экран телефона. Ангел спит, и потому не видит этого симбиотического кощунства и не любопытствует, кому он пишет в такое время. М: «мы с утра внезапно вылетаем в какую-то долбанную пустыню. родители ебут друг другу мозги, я играю в геймбой., а что у тебя?» А: «мужа нашла» М: «это франциск?» А: «ага» М: «он все-таки вправил зубы и побрил рожу и тд?» А: «прямо не узнать!» Кроули не удерживает хвастливый зуд в энном месте, выключает звук на камере телефона и тихонько фотает спящего рядом ангела. М: «блять, это он?! Реально? 0_0, а каков он в постели?» Кроули с широкой улыбкой шлёт три больших фиолетовых баклажана. М:«!!! удача» А: «не пугайся пустынных дядек. это бедуины. они тебя не тронут». М: «не понимаю, на кой-черт им брать меня с собой? им же обычно насрать…» А: «статус, видимо. Подчёркивают присутствие отсутствия нормальных взаимоотношений» М: «не хочу быть символом. Уж лучше бомжом в канаве, чем с ними» А: «когда вырвешься оттуда, не забирай это дерьмо с собой». В итоге Маг засыпает, успокоившись. Завтра ему предстоит та ещё нервотрёпка. Демоны отправят его семью в долину Меггидо. А насчёт их собственных поисков… Кроули даже не сомневался, что они ничего не обнаружат. Раз все начало проваливаться в тартары, сыпя на них несчастьями, то это не остановится. Любая попытка всегда обречена на провал. Азирафаэля это огорчает, но он смиряется. Говорит — очевидно, так и должно было случиться. Непостижимый замысел, призванный погубить всё живое раз и навсегда, неостановим. Конечно, их жалкие попытки перевоспитать «антихриста» по-своему, провалились с треском. И потуги по исправлению совершённой ошибки так же обречены на неудачу. Впрочем, у них есть ещё пара дней, чтобы потратить их друг на друга. Можно больше не нервничать. Ангел заснул в машине, а он колесит по ночным сельским дорогам, не желая возвращаться обратно. Он слушает мутировавшие кассеты. Прикасается к жизни, о которой никогда не знал и которая, к сожалению, только начиналась. Та жизнь, которую необходимо сохранить, а он не в силах. Кроули не хочет упускать момент, он собирается насладиться им по полной. Этого больше не повторится. Никогда ещё ангел не спал, утомившись, в его присутствии. Может, никогда ещё «Бентли» не мчалась так быстро и плавно по совершенно разбитым грунтовым дорогам, цепляя крышей пушистые лиственные ветки, невидимые в лишённой огней темноте. В темноте тихой ночи Тадфилда. Пара дней. Стоит провести их так, как им хочется. Кроули уже не волнует, что он безнадежно заблудился. Магнитола не перестаёт напевать, вопрошая и обещая: «Как ты оставался таким сильным? Как у тебя получалось скрывать это так долго? Как я могу унять твою боль? Как я могу спасти? Падший ангел — в темноте. Кто знал, что ты зайдешь так далеко? Ты не обязан быть один. Не бойся, закрой глаза, я не дам тебе упасть сегодня. Я буду рядом с тобой, когда ты отправишься сквозь ад и обратно». Кроули одолевает незнакомый голод прикосновений. Он не удерживается и теперь гладит спящего Азирафаэля по бедру, начиная с колена и доводя руку до самого паха. Оборачивается пальцами вокруг, почти заталкивая их под ногу, в самое тепло. Он не дотрагивается до чувствительных мест, избегает их. Это будет неприятно ангелу хотя бы потому, что это его разбудит. Кроули скользит чутко и нежно, как змея. Ночь не кончается сама собой. Он не знает, использует ли для этого чудо или это лишь иллюзия одурманенного скоростью и низко рычащими гитарами разума. Опьянённого правильными словами. Признаниями, записанными на каждой из кассет, данных ему Азирафаэлем. О, «Бентли» не станет менять их содержимое ни через две недели, ни через сто лет. Даже если мир не умрёт. *** — …ты во что-то врезался. — Нет. Что-то врезалось в меня!