Where is my mind?

*** Кроули просыпается, с удивлением обнаруживая себя всё так же повисшим на ангельских коленях, точно бельё на просушке. Вокруг непривычно темно, но внутреннее чутьё говорит о том, что утро давно наступило. Он спросонья порывается встать, и от звонкого и болезненного соударения с крепкой столешницей его спасает лишь внезапно подставленная ладонь Азирафаэля. Как он смог так быстро среагировать? Судя по гудению насыщенного вычислениями воздуха, процесс идёт полным ходом с мощью разогнанного локомотива. Такой лучше даже не пробовать останавливать. Демон ловко выползает из-под стола. Азирафаэль не поворачивает на него головы — напряжённый и нездешний взгляд его направлен на листок бумаги, который он заполняет убористым почерком. Небольшая стопка уже исписанных бумаг покоится на краю стола, придавленная пресс-папье в виде бронзовой лошади, но ещё больше макулатуры раскидано по комнате. Кроули поднимает один смятый клочок, вчитывается в закорючки и формулы, какие-то стрелки и кружки с цифрами. Ничего подобного он не видел ни разу. Азирафаэль совершенно погружён в себя. Так странно. Значит, то была безусловная реакция по защите его макушки? Тогда что ему мешало защитить себя от тех бандитов пару дней назад? Глубина погружения или список приоритетов? Кроули выключает лампы в комнатах, распахивает шторы, впуская дневной свет, как следует проветривает все комнаты первого этажа. Проверяет телефон и новости. Подъём Атлантиды; чудовище, съевшее китобойные суда…. И прочее, и прочее, о чём не пишут, но что он способен почувствовать: функциональные изменения мира. Наверное, пора съездить и забрать термос из сейфа. Если они будут держать оборону, то здесь, вдвоём. Он оставляет на всякий случай записку, что вернётся через пару часов. Но в этом нет нужды, он возвращается гораздо быстрее и с новыми припасами, которые могут приглянуться Азирафаэлю вечером. Кроули устраивается на оттоманке, поджав ноги, и принимается пересматривать новости и мультики на смартфоне, чтобы скоротать время. Параллельно с этим смертельно скучающий в поездке, раздражённый Маг транслирует ему почти всё, что с ним происходит, а хает буквально всё, что видит. Подчас его колкие определения весьма остроумны и наблюдательны. Пятница. Самолёт взлетает и садится. Перелёт долгий, и их оставляют отдохнуть в гостинице, чтобы с утра кавалькада джипов отвезла всю семью посла и охранников в долину Мегиддо. В ответ Кроули признаётся, что вынужден пару дней приглядывать за полоумным дедом, но зато за приличные деньги. И что дед, кажется, учёный, знай подавай ему бумажки да кофе с булками. Когда наступает поздний вечер, активность Азирафаэля немного спадает. На этот раз Кроули смекает, с чем это может быть связано. Когда-то давно, в базовой комплектации серафимов, тысячи глаз предполагались средством, которым они наблюдают за делами и намерениями людей. Возможно, вычисления касаются этого, или же Азирафаэль получает от них какие-то сведения, отклики. Люди Соединённого Королевства ложатся спать, и мыслительный процесс ангела автоматически затихает. И когда он тянется к кружке впервые за день, в ней уже свежее, горячее какао. — Кто-то подаёт патроны, а кто-то — блинчики с джемом и сгущёнкой на выбор, — произносит демон, ставя на край стола небольшой поднос. Их запах окончательно возвращает Азирафаэля в реальный мир. Его ноздри вздрагивают, как у собаки, почуявшей след. Или у пони, почуявшего сахар. — Спасибо, — губы ангела трогает лёгкая улыбка, кажущаяся немного усталой, отвлечённой посторонними обстоятельствами. — Не помню, чтобы обо мне так кто-то заботился. Просто так. Азирафаэль снимает очки, берёт вилку и нож, и пробует сосредоточиться на настоящем. С помощью еды это получается у него лучше всего. Ритуалы и пристрастия начинают приобретать смысл. Крючки, удерживающие Азирафаэля пристёгнутым к этой реальности. — За всё время моей жизни обо мне заботился только ты один, — признаётся он, с видимым наслаждением проглатывая первый кусочек. Ему правда нравится его готовка? — Как думаешь, для разумного существа, прожившего так долго, это много или мало? — Лучше считать тех, о ком ты заботился сам, — Кроули присаживается на самую устойчивую из стопок книг. — Твой список, наверное, очень длинный. Кроули пожимает плечами с толикой фаталистичного равнодушия. Он часто размышлял об этом. — Все ангелы и демоны — жертвы обстоятельств. Я думаю, не надо подходить к нам с человеческой меркой отношений. Мы одиноки вынужденно. Как много связей было разорвано, когда всех нас разделили? Были едиными, пусть и разными, стали врагами. Даже в собственном стане — полная хрень. Может, они бесятся, так как чувствуют, что что-то утратили? Моя память осталась со мной, но не каждому была дарована такая же участь. Как много друзей и любовников стоят по разные стороны баррикад? Как много трагедий свершится, если мы не остановим всё это будущее смертоубийство? Я слишком глуп, чтобы придумать что-нибудь, я существо действия. Мне нужен ты. — Ты не глуп, Кроули, — строго произносит Азирафаэль. — Мы попытаемся вместе. Осталось расшифровывать самую малость, я уже на финишной прямой. Сейчас отдохну, и… В общем, я найду Антихриста к утру. Блинчика с джемом как не бывало. Джем попался красный, и Кроули всё время приготовления терзала навязчивая мысль, не перепутал ли он его с кетчупом. Но запахи он спутать не мог, и эта завязшая нелогичность была похожа на подцепленную мысленную жвачку от Азирафаэля. Пока ангел не попробовал блюдо, Кроули так и не оставляло это дурацкое чувство из разряда «невыключенного утюга». — Тебе нужно что-нибудь ещё? — уточняет демон. — Когда я его найду, у нас больше не будет времени, — задумчиво произносит Азирафаэль, откладывая вилку. — И? Он вздыхает, будто решаясь на нечто серьёзное. — Могу я увидеть твои крылья? — Даже помацать, если хочешь, — легкомысленно разрешает тот, осторожно разворачивая их в тесном пространстве. — Они у меня хорошо почищены. Азирафаэль рассматривает их так, словно ищет что-то конкретное. Кроули тоже недоумённо оглядывает чёрные переливы. С ними всё в порядке. Никакого обгоревшего ужаса, с которым он вылез со дна «колодца». — Какое из перьев собирается выпасть? — наконец, озвучивает Азирафаэль. — Можешь дать его мне? Кроули не интересуется, зачем оно ему понадобилось. На память, в качестве чернильного пера для особо тёмных заметок… Ему всё равно на самом деле. Кроули крепко хватается за самое красивое, большое, твёрдое — первое маховое. Он выдирает его из своей кожи, даже не поморщившись, лишь превратив болезненный оскал в лёгкую усмешку. Он протягивает перо, и Азирафаэль принимает его, аккуратно расправив чуть смятое опахало. — Оно было живо, Кроули, — с укоризной замечает он. Брови его сходятся скорбным домиком. — На очине кровь. Ты его просто выдернул из перьевой сумки. — Какие же мы химеры… — с улыбкой качает головой Кроули, ничуть не сожалея о содеянном. — И люди, и птицы. Азирафаэль расправляет свои крылья и сгибает левое, чтобы дотянуться до самого края. Сжимает пальцы на первом маховом и так же хладнокровно вырывает. Кроули резко меняется в лице, бледнея, и едва не подскакивает на месте. Азирафаэль останавливает его тем, что вкладывает белое перо в растерянные ладони. Возвращается к ощипанному концу собственного крыла. Раздвигает перья, находя кровоточащее отверстие. Чуть растянув кожу, он погружает в только что освободившееся место чёрное перо, и усилием воли заращивает ранку. Кроули так и сидит, как дурак, с пером в раскрытых ладонях. Ангел поворачивается на него, поведя крылом и немного раскрыв его, будто красуясь. Чёрная искра на белом. Кроули спешит сделать то же самое: на место вырванного приживить белое. Белое, крупное, божественно красивое перо Азирафаэля. Он забывает сделать скидку на то, что серафимы плохо чувствуют боль. А воткнуть в кровоточащую, разворошённую перьевую сумку очин, который к тому же оказывается немного толще его… запредельно больно. Он морщится, понимая, что ему придётся приложить немало усилий, чтобы засунуть его внутрь. Азирафаэль прикосновением снимает боль, прежде чем демон делает это сам. Да у него и не получилось бы, наверняка. Но рану Кроули успевает залечить вперёд него. Нельзя ангелу тратить силы по всяким пустякам. Они замирают друг напротив друга. Кроули ждёт объяснений. Азирафаэль выглядит невероятно спокойным, не радостным — скорее удовлетворённым произошедшим. И под всем этим — печальным, как и все, кто не хочет, чтобы этот мир заканчивался. — Это не перо демона в моем крыле, — произносит Азирафаэль, взяв его руки в свои. — Это не перо ангела в твоём. Это я в тебе, а ты во мне. Наши, личные части. Ты ведь так и говорил: есть мир, а есть мы. Я, кажется, понял это. Тебе всё ещё больно? — Нет, — едва слышно отвечает Кроули. На все возможные вопросы обо всех болях, которые он когда-либо чувствовал по отношению к нему. Или из-за него. Азирафаэль способен сейчас правильно понять все оттенки вложенного ситуативного смысла. — Мне тоже совсем не больно, — признаётся он, поглаживая центр его ладони. Азирафаэль никогда не видел той раны на своём бедре, и не ощущал её рокового присутствия. Он нигде, даже в самых тёмных глубинах своего сердца не сердился на Кроули. Он благодарен ему за свою жизнь, которую он прожил, так и не заметив, что с ней или с ним было что-то не так. И было ли что-то не так на самом деле? Азирафаэль тянется к нему, практически сползая со стула, тычется губами то в нос, то в щёку, то в скулу, пока Кроули не решает, что раздразнён достаточно, и целует его по-настоящему, обхватив кудрявую голову с двух сторон ладонями. Ангел только за. Его крылья роняют что-то со стола. Они оба съезжают на ковёр, Кроули теребит пуговицы на его жилете, и ангел тут же избавляется от одежды самым неспортивным образом — с помощью чуда. Кроули заставляет свою исчезнуть. Если одежда — часть облика, то не нужно тратить никаких чудес. Он всегда был очень изобретателен по части экономии ресурсов, по понятной причине. Наверное, Азирафаэль всё рассчитал, и не стоит беспокоиться о времени. Его сознание — с Кроули, но скрытая часть разума, мощные бессознательные процессы, продолжают идти в фоновом режиме, совершенно ему не мешая. Вот что значит иметь четыре мозга. Демоны так чувствительны к ласкам. Демона так просто соблазнить. Особенно ангелу. После поцелуев мгновенно хочется большего, учитывая, что они сняли всё и ласкают друг друга. Кроули сходит с ума от того, как ладно ложится в руку грудь Азирафаэля — большая упругая мышца, мягкий слой сверху, нежнейшая кожа вокруг соска. Он может только догадываться, что испытывает ангел, трогая его везде, не в силах сосредоточиться на каком-то одном месте. — Как ты хочешь? — шепчет Азирафаэль, исследуя раз за разом его талию и плоский живот с выступающими гибкими мышцами, иногда отваживаясь прихватить за задницу. — Как угодно, — Кроули гладит растрёпанные крылья, зарываясь в пух пальцами. Они смотрят друг другу в глаза и приходят к одному и тому же выводу. Зуд внутри становится нестерпимым, и демон хватается за внушительные плечи крыльев, чтобы притянуть себя на колени Азирафаэля. Прижимается всем телом, оставляя возбуждёнными членами след смазки на его животе. Ангел сдержанно выдыхает сквозь сжатые зубы — его-то член оказывается под Кроули, зажат под и между ягодицами. — Как удачно… — шипит демон, принимаясь облизывать шею ангела, который тут же отклоняет голову, давая лучший доступ. Кроули беззастенчиво трётся об него, подаваясь бёдрами вперёд и назад, пока внизу всё не начинает хлюпать от выделившейся смазки. Он чуть привстаёт, и горячая головка упирается в нечто очень мокрое и плотное. Руки Азирафаэля оказываются на его ягодицах, поддерживают, но всё же пальцами одной он скользит в ложбинку, видимо, припоминая, как ласкал его Кроули, чтобы подготовить полностью и убедиться, что всё будет в порядке (на случай, если девственную корону тот тоже воспроизвёл и она оказалась бы плотной). Азирафаэль не знает, нужна ли подготовка, но предпочитает поласкать влажные края, натянувшиеся вокруг головки. Демон дёргается, впиваясь зубами в основание его шеи, сдавленно застонав. Азирафаэль инстинктивно дергает крыльями вперед, чтобы заключить его в успокаивающие объятия. Пушистые сгибы касаются его лопаток, перемешиваясь с чёрными мелкими перьями оснований демонических крыльев. — Извини… — Кроули зацеловывает укус. — Не думал, что ты решишься там потрогать. — Мне неловко говорить это, но по моим ощущениям, ты очень… тугой. Кроули собирается это прокомментировать, но сдерживается, лишь немного покраснев. В глазах Азирафаэля внезапно мелькает нечто, похожее на панику, причин которой определить невозможно. — Я сейчас кое-что… не шевелись, — предупреждает ангел. Давление члена тут же становится чуть менее интенсивным. Даже вообще не интенсивным. Кроули слушается его невербальных указаний и расслабляет мышцы бёдер, позволяя рукам Азирафаэля подхватить себя, а самому себе — целиком опереться на них. У ангела широченные зрачки от едва сдерживаемого желания, он весь напряжён. Но он так плавно опускает Кроули на себя, что тот ощущает лишь гладкое, почти незаметное вхождение. Его ягодицы соприкасаются с пухлыми бёдрами Азирафаэля, и руки перестают держать его на весу, переместившись на поясницу. — Ты… — начинает Кроули и тут же затыкается. Азирафаэль прикрывает глаза и сжимает челюсти, дыхание его шумное и сбитое. Член начинает пульсировать, наливаясь кровью и твердея прямо внутри Кроули. Быстро, слишком быстро, как сладко и сильно… — О чёрт-чёрт-чёрт! — вскрикивает Кроули, почти испуганно расширяя глаза. А в конце издает невнятный пораженный звук, сжимается и изливается на живот ангела двойной порцией спермы. — Чёрт-чёрт-чёрт… — уже расслабленно выдыхает он, пряча лицо в удобном местечке у основания зацелованной шеи ангела. — Ты такой восприимчивый… — Азирафаэль гладит его по спине между крыльев с заботой и восхищением, будто это свойство демона — величайшее сокровище, которое требуется оберегать любой ценой. Он обнимает и поддерживает обмякшее, вздрагивающее тело, покрывшееся испариной. Кроули так благодарен ему за то, что он и не думает шевелиться или шевелить его. Вместо этого Азирафаэль признаётся тихо: — Когда я в таком состоянии, и ты рядом, мне кажется, что я помню. Чувствую то, что чувствовал тогда. Оно словно прорывается красным лучом тепла через толщу льда и снега. И… Мне нужно сейчас выйти из тебя и дать отдохнуть? — Слишком хорошо, чтобы я согласился хоть на миллиметр изменить позу, — бормочет Кроули, сложивший подбородок на удобное плечо. — Ты вот-вот уснешь от того, как тебе хорошо. Нет-нет, это вовсе не проблема. В теме сна, как глубокого, так и поверхностного, Кроули нет и не будет равных. Он балансирует в пограничном состоянии между бодростью и дрёмой минут пять, будто скользнув на дымчатую изнанку реальности, чтобы перезагрузить взбудораженные нервы. Азирафаэль и вправду не шевелится всё это время, словно они в вдвоём превратились в статую, олицетворяющую… олицетворяющую… очень терпеливый разврат. После отдыха Кроули поднимает голову, встречаясь взглядом с Азирафаэлем. Тот смотрит на него так сияюще и тепло, будто держит в кольце своих рук настоящее первое чудо света, а не рядового демона. Он трётся носом о щёки ангела и само собой выходит, что они снова начинают медленно целоваться. И Кроули по-прежнему ужасно мокрый там, и он лениво движется, прервав поцелуй, чуть приподнимаясь и насаживаясь на член обратно, Азирафаэль прекращает дышать и закусывает губы. Кажется, что для него это запредельное удовольствие, от которого каждый волосок на теле и все перья встают дыбом. Кроули увеличивает амплитуду и темп, держась за его шею, вцепляясь в кудряшки на затылке. Он немного сбросил напряжение, и ему проще контролировать процесс. — Если вдуматься, это натуральное безумие: меня имеет ангел, — произносит он с притворным удивлением. — Нет, Кроули, это по-прежнему ты — меня, — пыхтит Азирафаэль, пытаясь не слишком сильно сжимать его талию и ягодицы. — О боже… ах, ммм… — Как же я люблю эту позу, кто бы знал, — широченная, обоснованно самодовольная ухмылка расцветает на его лице. Теперь золотые струны сразу отзываются на прикосновение, поют тихо и мелодично, сами подаются под пальцы. Наслаждаются движениями, вибрациями, звуками. Он ощущает, что и сам возбуждён до самого пограничного предела, и не может избежать соблазна двигать бёдрами так, чтобы и самому забывать, как дышать. Ладонь Азирафаэля внезапно находит его члены, чуть сжимает вместе, проходится по головкам. — Я уже скоро, и… — неловко поясняет он, не договаривая. Кроули кивает, показывая, что в уточнении нет нужды. Он хочет, чтобы они кончили примерно в одно и то же время. Кроули ничего не имеет против. Руки Азирафаэля от взаимодействия с чернилами волшебными быть не перестали. А, может, дело не в инстинктивном навыке, а лишь в безусловной реакции Кроули. Прикосновения ангела ласковы и не причиняют боли, и этого достаточно. Интенсивность он всегда может отрегулировать, толкаясь вперёд сам. Этим, правда, неизбежно вырывая из Азирафаэля задыхающиеся междометия. Член внутри твердеет ещё сильнее и давит дополнительно на самые отзывчивые точки. Кроули облизывает губы, бедра дрожат то ли от усталости, то ли от предвкушения, и ускоряется — резче, изогнувшись наилучшим образом. Азирафаэль зажмуривается и прикладывает серьёзные усилия, чтобы не сдавить никакую часть Кроули, будучи захваченным ощущениями. — Ну же, ангел, посмотри на меня… — уговаривает Кроули. Азирафаэль слушается, и в его беззащитном взгляде можно утонуть. Оргазм накатывает волнами, с каждым движением вниз всё сильнее, пока сперма не заливает пальцы Азирафаэля, выплеснувшись в несколько приёмов. Будучи целиком поглощён собственной эйфорией, он не замечает, как кончают в него. Вряд ли они оба были тихими в этот момент. Азирафаэль опускает влажный от пота лоб на его ключицу, пытаясь восстановить дыхание. — Мне трудно поверить, что никто больше из ангелов или демонов этим не занимается, — произносит он, сглатывая. — Демоны с демонами, я полагаю, занимаются, — замечает Кроули. — Но точно не знаю, сам понимаешь. Я, как и ты, всю жизнь провёл на Земле. На клубящемся вокруг них эфирном теле Азирафаэля проступает структура, которой он никогда раньше не видел. Да и не мог заметить в силу концентрации немного на другом. Он приглядывается повнимательнее. Узнавание неприятно и тревожно. Похоже, это шрамы. Кольцевые шрамы. Возможно, как бы печально это не звучало, именно они напоминают Азирафаэлю о существовании Кроули и всего того, что было между ними. Они повторяют процедуру стирания и попыток ангела не забыть — бесконечным эмоциональным рефреном, фракталом, уходящим в вечность. Он так засматривается на их кружение, что реплика Азирафаэля застаёт его врасплох. Ангел разглядывал лицо Кроули, пока тот изучал его эфирное тело. — Твои ресницы тоже кровавого цвета, за исключением нескольких, белых, — он касается внешнего уголка его левого глаза. — Когда ты их не подкрашивал, я замечал. И всё время гадал, отчего так? А сейчас сообразил: на них каким-то чудом не попала кровь. — Может, и попала. Я просто плакал тогда, и она смылась. С некоторых. — Всё Падение — огромное недоразумение, причин которого мы никогда не узнаем, — сожалеюще вздыхает Азирафаэль. Они осторожно расцепляются, и ангел снимает его со своих коленей и увлекает на ковёр, устеленный исписанными листками. — Сатана точно что-то разузнал, но не успел сказать, — говорит он, устраиваясь рядом с ангелом. — И его стёрли вместе со всеми. А вот меня пропустили. Не заметили в суматохе нас двоих. — Посчитали, что мы оба наказаны достаточно. Кроули лежит на белом полотне крыла, положив голову на довольно твёрдое предплечье, но перья это вполне успешно компенсируют. Тёплый бок Азирафаэля греет тело и душу. Перед лицом серафима возникает недописанный лист, зависая в воздухе. Он, пробежавшись глазами по мешанине символов и странных угловатых рисунков, продолжает вычисления, царапая новую абракадабру возникшим в пальцах карандашом. Знал бы Антихрист, как и в каком виде его ищут. Если Кроули спросят на Страшном суде, отчего всё было так в последние дни перед концом света, он ответит с чистой совестью, что они действительно провели их наилучшим образом. Занимались любовью так часто, как это было возможно с учетом расшифровки. Пытались найти. Пытались исправить — божественный замысел, свои жизни. Кроули понятия не имеет, чего это стоит Азирафаэлю, насколько это сложно. Но это та цена, которую они оба согласились заплатить. Поистине, чудесные дни перед Апокалипсисом. *** Субботний рассвет подобен зареву лесного пожара. Зареву, с которым горят разбомблённые города. Кроули их видел, Кроули помнит. Он выходит на крыльцо. «Бентли» в порядке и готова к забегу. Предчувствие беды в лондонском воздухе, наверное, мерещится ему одному: люди спешат по своим делам. Для кого-то выходной, но сменные работают, как обычно. Бессонная старушка открывает кафе, поднимая белые рольставни. Смартфон трепещет вибрацией в кармане. Кроули читает сообщение и заходит обратно в магазин, крепко запечатав дверь. — Маг в долине, — холодно оповещает он, заходя в кабинет. — Послал Хастура на хрен. Или что-то вроде того. — И тот ему ничего не сделал? — удивляется Азирафаэль, поворачиваясь на него. Снимает очки, аккуратно складывает их и убирает на конторку. — Не сделал. Он убивает только взрослых, а посол вроде как на «нашей» стороне. — Но во время ядерной войны не будет иметь значения, сколько людей на какой стороне. — Да, Хастур нелогичен, жесток и предсказуем, — вынужден согласиться Кроули, падая на оттоманку. — Для тех, кто его давно знает, а я знаю. Он бы и волоска на голове Мага не тронул, наслаждаясь хорошо ощутимым протестом в его душе. А как твои дела с расшифровкой? — Превосходно! — слегка смущённо улыбается Азирафаэль, будто его похвалили. — Мне осталось сделать лишь один звоночек. — Хм? Ты уверен, что в этот час кто-то возьмёт трубку? — В маленьких посёлках встают рано, — улыбка становится загадочной. Азирафаэль хватает трубку и сосредоточенно набирает номер. Кроули скептически выслушивает бессодержательный диалог. Трубка кладётся. Азирафаэль поглядывает на демона игриво-выжидательно. — Адрес? — наконец, догадывается тот. — Адрес, — кивает ангел, откидываясь на спинку стула. — Да, я нашёл его адрес. — Охренеть, — Кроули вскакивает на ноги, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. — «Скрыт от внимания оккультных личностей», называется! Ты нашёл его в одиночку! — Не в одиночку… Может, позвоним людям? — предлагает тот. — Чтобы они убили его, если те, кто за тобой придут, добьются успеха. Всегда должен быть запасной вариант. — Давай. Почему бы не натравить ещё и их? Во время очередного разговора по старомодному телефону Кроули слышит знакомую фамилию, но ничего не говорит Азирафаэлю. Не то чтобы он сильно удивлен их знакомству. — Ты только что заказал убийство ребёнка, — хмыкает демон. — Да ладно, Сандалфон уничтожил сотни тысяч детей. И стоит улыбается с зубом своим. — Азирафаэль на подначивания не ведётся. — У нас нет выбора. Когда придут за тобой? — Сейчас узнаем. Кроули запускает на смартфоне самый смешной и нелепый мультик из всех возможных. Реакция Ада не заставляет себя ждать. Азирафаэль не может посмотреть, что творится на экране, иначе тоже будет замечен, но всё слышит. — Сколько у нас времени? — спрашивает он, когда князья Ада перестают пищать мультяшными голосами. — Понятия не имею. — А если ты сбежишь на какую-нибудь Альфа Центавру? — На Альфу Центавра, — машинально поправляет тот. — А сбежать не получится. Если нас настигнут по дороге в Тадфилд, будет только хуже. Азирафаэль кивает и спешит в жилые комнаты на втором этаже. Вернувшись, ставит на стол ещё один термос со святой водой в добавление к тому, что принёс Кроули. Кроули уже придумывает, как бы половчее использовать ресурсы и окружающее пространство, но запах серы бьёт по ноздрям и языку внезапно и гораздо быстрее, чем он ожидал в самых мрачных предчувствиях. — Вот дерьмо, — шипит Кроули, инстинктивно пригибаясь и надевая очки. — Они здесь. — Спрячься там, — Азирафаэль указывает на комнатку-хранилище, смежную с залом, где он хранит свои самые ценные тома. В несгораемых сейфах. — Так мне будет проще ориентироваться. Ориентировать линию атаки, хотел он сказать. Кроули не возражает и прячется. Он хорош в создании, а не в разрушении. Комнатка пахнет почти так же, как его ангел, а через щель между дверью и проёмом будет видно всё происходящее. В стеклянную дверь настойчиво стучат, а потом замок звякает и поддаётся. Отвинчивая на ходу крышки, Азирафаэль выходит в торговый зал прямо навстречу двум представителям Ада. Он ставит термосы на стойку со старомодной кассой, будто внутри них нет ни капли опасного. В облике Лигура и Хастура ничего не изменилось. Разве что на головную жабу налипли светлые песчинки из той самой долины. А так, по-прежнему — очень опасные создания, на одном месте вертящие законы человеческой моды и какого-либо дресс-кода. — О, это же ангел, — изумлённо приподнимает брови Лигур. Оба демона останавливаются среди книжных полок, оглядываются. — Вы можете покинуть мой магазин, пожалуйста? — нервно произносит Азирафаэль. Хастур принюхивается: — Тут где-то Кроули. Эй, Кроули, паскуда! — протяжно кричит он. — Выходи, не трусь! Лигур задумчивыми шагами шествует вглубь зала. — Если вы попытаетесь напасть, мне придётся принять сражение и убить вас, — говорит Азирафаэль, стреляя взглядом то на одного демона, то на другого. Следя за их перемещениями. — Убить, не развоплотить. Наконец, Хастур удостаивает ангела взглядом. — Мы тут не за тобой, расслабь булки. Сейчас отыщем нашего хитреца и уйдём. — Нет, вы его не возьмёте, — Азирафаэль скрыть волнение и не пытается. — Я предупреждаю, дальнейшие попытки опасны для жизни, и вам стоит попробовать разрешить конфликт мирным путём. Кроули отсюда слышит запах зашкаливающего адреналина в крови ангела, перебивающего даже серу и прочие ароматы немытого Хастура. — Будет суд, — оборачивается на него Лигур. — Мы определим меру его наказания. — Вам стоит заняться этим позже, — Азирафаэль спешит преградить ему дорогу, обогнув параллельный стеллаж. — Разве вам не нужно на войну? Какое теперь имеет значение его проступок? — С дороги, ангел, — сухо произносит Лигур, делая вперёд ещё один шаг. Сердце Азирафаэля заходится, как ненормальное. Демоны не имеют понятия об анатомии и защитных механизмах. Адреналин выделяется не только из-за страха. Он является реакцией на чрезвычайную ситуацию, запускающей все оборонные комплексы организма. Бей или беги. Бегал Азирафаэль из рук вон плохо. — Серафим, — строго поправляет он. — Что? — отзывается Хастур, с подозрением склонив голову и уставившись жабой. — Я — серафим! Последняя фраза прокатывается по залу низким, утробным рычанием, которое не способно издать человеческое горло. — Воин, охраняющий границы галактических Царств! — протяжно и трубно тянет другая голова. — Тот, кому не нужно оружие, чтобы разорвать вас в клочья! — оглушительно клекочет третья. — Твою ма… — начинает Лигур, но Хастур вовремя дёргает его за хлястик пальто на себя, уводя от первого удара. Локально сломанный паркет брызгает щепками в разные стороны. Всё пространство мгновенно заполняется открывающимися золотыми глазами. Когда надо, Хастур соображает довольно быстро. Он выплёвывает чёрный туман, чтобы спрятаться от вездесущего взгляда. Сам-то он тоже мало что способен заметить: верхняя пара белых крыльев, будучи нематериальной, надёжно скрывает атакующие головы серафима, линию атаки его челюстей, а остальные… Внезапно Кроули ощущает на себе сень нижней пары и покрывается холодным потом. Она должна была закрывать ноги серафима и его рану на бедре, а вовсе не его. Если князья попадут по ногам, всё пропало. Там связь, там самое слабое место, а он выбрал Кроули. Князья наносят удар из тумана. Сгиб чёрного крыла бьёт горизонтально и точно. Азирафаэль подставляет плоскость центрального крыла, точно естественный ростовой щит. И хоть он упирается в пол и не теряет равновесия, его протаскивает метра два по коридору между стеллажами. Голова льва протестующе рычит то ли от ярости, то ли от нестерпимой боли. Азирафаэль проталкивает в материальный мир гигантские центральные крылья, раскрывает их, безжалостно раздвигая стеллажи и полки, заставляя их заваливаться друг на друга. Трещат колонны, поддерживающие скруглённые края галереи второго этажа. Из светового фонаря на крыше начинает бить ослепительный свет, и чёрный туман разрывается под его лучами, будто под острыми ножами. «Не сражайтесь с серафимом в его логове», — только успевает злорадно подумать Кроули, как чует запах палёного. Хастур теряет терпение и меняет милость на гнев. Если сейчас они ударят негасимым адским огнём… Не факт, что взмах крыльев сдует или перенаправит пламя в такой тесноте. Огонь отбить нельзя. Это будет смертельная атака. Кроули стекает по стенке, зажмуривается и представляет, что магазин живой. Такой же, как его «Бентли», только многорукий, многолапый, прочно вросший в землю Сохо. Полки и книги, колонны и массивные стеллажи открывают пыльные веки и внимательно смотрят на незнакомцев. Не дадут сбежать, не дадут увернуться, толкают, бросаются под ноги, сбивают прицел, оглушительно хлопают страницами, как целая стая сухих бежевых птиц. Книги, книги и сотни книг — жрут пламя, точно плоские рты. Хлоп-хлоп, и нет его, а часто нет и уничтожившего его тома… Летит «Девочка, с которой детям не разрешали водиться», пикирует Данте с его возлюбленным проводником Вергилием; принимает на себя пламенный плевок «Определитель комнатных растений» и (почему-то) «Запретная страсть» с накачанным и кучерявым садовником на обложке. По оценкам Кроули, садовник кусался больнее всего, пока не был обращён в пепел. Всё затягивает противным, едким дымом горящей цветной бумаги. Срабатывает автоматическое пожаротушение, которого секунду назад в магазине не было и в помине. — Что за хрень… — морщится Лигур, чихая и собираясь щёлкнуть пальцами, а через мгновение целиком пропадает в огромной, накрывшей его сверху пасти льва. Выпад острого загнутого клюва. Огромный орёл склёвывает Хастура, что на середине пути пробует рассыпаться столбом личинок. Птице не составляет труда подобрать и заглотнуть упавшие извивающиеся кусочки. Никто, кроме Кроули, не видит, что в это время делает человеческая голова серафима. Азирафаэль раскручивает «вороночкой» два термоса со святой водой и легко, один за другим, вливает в себя. У него очень мало времени, прежде чем Хастур и Лигур сообразят, как справиться с жестким световым полем сотен его глаз, направленных на них, и разорвут его изнутри. Сожгут огненным взрывом. Связь натягивается до предела, как канат, который пытается удержать пришвартованное судно, что вдруг запустило мотор. На колени Кроули попадает всплеск теплой крови. — Нет, нет, пожалуйста, не снова… — в панике шепчет он, едва не плача. Он уже не способен больше ничего изобрести. Зловещее шипение. Приглушённые, резко оборвавшиеся вопли. Кроули с трудом поднимается на дрожащие конечности. Всё расплывается и двоится в дыме и золотистом тумане полупроявленного эфирного тела серафима, пересекающегося с предметами окружения. Проходящего сквозь них. Материализующегося в них и разрушающего безвозвратно самую прочную структуру. Его сомкнувшиеся над головами центральные крылья напоминают белый шатёр. Стены живого магазина, выполнившего свой долг, трещат и рушатся наружу, на мостовую — красными кирпичами, оконными рамами и стёклами. Падают колонны. Нагруженные шкафами деревянные перекрытия верхнего этажа соскальзывают с пошатнувшихся опор и с треском ломаются в падении. Рушатся стропила, складываясь внутрь и вбок, поднимая в воздух тучу пыли и грохоча разбивающейся черепицей. Ангел сильным взмахом бьёт крыльями вверх, отбрасывая в стороны всё падающее на него, оставляя разгромлённый первый этаж магазина фактически под открытым небом. Дом выдыхает клуб ядрёного дыма в небо. У Кроули промелькивает идиотская мысль, что после такого ангела уж точно оставят без чудес на несколько десятилетий. И вспоминает, что теперь уже всё равно. Голова вола с отвращением выплёвывает чёрные сгустки на асфальт. По тому, как мертвенно бледнеет и исчезает присутствие двух сильных демонов, Кроули понимает, что с ними всё действительно кончено. Можно сказать, они сыграли в ящик от безмерного удивления. Зудит под носом. Кроули машинально чешет и вляпывается пальцами в мокрое. Сопли? У него? Он смотрит на руку. Густые алые следы, свежая кровь. Пара очередных капель срывается и приземляется на его джинсы, расплываясь художественной акварелью. Недолго думая, он вытирает лицо рукавом и прижимает его к носу в надежде остановить кровотечение. Азирафаэль постепенно возвращается в свою обычную форму. Очертания серафима меркнут, концентрируясь в физическом теле, прячутся в невидимых слоях реальности. Все глаза закрываются, а крылья складываются. Кроули больше ничем не закрывает и не удерживает. Он бросается к Азирафаэлю, садящемуся (или оседающему?) прямо на пол, что покрыт щепками, осколками кирпичей, битой штукатуркой и вырванными страницами, разлетающимися под уличным ветром. Кроули хватает ангела в охапку, крепко прижимаясь щекой к его присыпанной строительной пылью макушке, в неотпускающем ужасе бормочет то, что никогда не стал бы говорить в здравом уме. Что-то вроде «как ты, мой хороший, всё ведь в порядке, всё теперь в порядке, ты не ранен, ты их убил, насовсем…» Азирафаэль со стоном выпрастывает крыло и отталкивает им Кроули на пару шагов: — Идиот… бросился меня обнимать, а ведь на мне могли остаться капли святой воды. Кроули послушно замирает на месте и тревожно вздыхает: — Ты уверен, что в тебе не осталось их мерзких частиц? Может, стоит, проблеваться на всякий случай и заполировать ещё раз святой водой? — Да… Пожалуй сделаю так, как ты советуешь. — И сверху побрызгайся. — Кроули. — Азирафаэль поднимает на него тяжелый взгляд человека, рядом с которым только что проскочил пушечный снаряд и лишь оглушил, обдав фонтаном земли и парой чужих оторванных конечностей. — Что? — У тебя кровь льётся. Это потому что ты помогал мне? Отдавал всю свою энергию как всегда. Возьми, — и Азирафаэль вытаскивает из внутреннего кармана белый платок. Пожалуй, единственный чистый кусок ткани во всём том, что теперь осталось от дома ангела. Кроули смотрит на платок, на ангела, снова на платок. И начинает смеяться, да только из глаз почему-то тут же брызгают горячие слёзы. Азирафаэль отплатил ему за все годы умом и силой, которые у него всегда были. Да, если за вас никто не умирал, стало быть, вы не подавали повода. Кроули принимает протянутый платок. Холод сковывает мокрое лицо, он вытирается, понимая, что просто размазывает по коже грязь. Из перебитых труб на кухне шпарит газ, но ни у кого из них нет сейчас сил, чтобы остановить будущее взрывоопасное положение. Над ними исходит серыми плотными тучами лондонское небо. Слышно, как каркают пролетающие парами вороны, летящие с массовой ночёвки по своим территориям. Ветер доносит запахи гари. Кроули такого запаха не знает. Значит, у них очень-очень мало времени. — Я пойду… действительно поблюю, — с неудовольствием уведомляет Азирафаэль, пытаясь подняться на ноги. — Это было отвратительно. Совсем не Casu Marzu. Кроули помогает ему встать и замечает, как знатно испачкал белые кудри ангела своей кровью. «Надеюсь, они не окрасятся безвозвратно».