Quel dommage que tu ne sois pas mon destin ...

25 декабря 1991, Москва, Россия       В квартире Советского Союза творился сейчас настоящий апокалипсис, даже лучше, чем в любом американском фильме. Дети постоянно резво носились по всему дому, из комнаты в комнату, собираясь в садик или же школу. Отец этого большого семейства задумчиво и отрешённо сидел на кухне, допивая свежесваренный ароматный кофе, стеклянным взглядом смотря в полураскрытое окно. Тонкие ажурные занавески невесомо колыхались из стороны в сторону, создавая безмятежную, мирную и приятную атмосферу.       В один момент весь гомон звонких детских голосов затихает, будто бы и не было тех двух часов оживлённого, неумолчного и раздражающего шума. Неохотно отрываясь от своих навязчивых мыслей, СССР оставляет недопитую чашку крепкого кофейного напитка и идёт в направлении коридора. На удивление, там нет ни души. Проверяя свои догадки, мужчина обходит детские, убеждаясь в том, что все действительно ушли. Сегодня один из самых важных дней для него, его семьи и всей страны: Союз уходит в отставку.       Этот день должен был когда-нибудь настать. Ему с большим трудом далось это роковое и важное решение. Государство в неизбежном и окончательном упадке, а экономика нестабильна настолько, насколько это вообще может быть возможно. Да и возраст уже не тот. Было бы ему снова двадцать… 25 декабря 1991, Москва, Россия, Кремлевский Сенат       Россия уже бывал в этом месте. Отец однажды привёл его сюда в далёкие годы Второй Мировой, когда другого укрытия просто не было. Он грустно сидел в одном из холлов с тогда ещё маленькими Украиной, Беларусью и Казахстаном. Крошечная комнатушка, в которой они жили всей семьёй, была когда-то вторым, малым кабинетом его отца. Россия наведывался и в основной его кабинет, перед входом в который он сейчас стоял.       Протяжно и глубоко выдохнув, парень распахнул дверь. Всё помещение буквально светилось из-за слишком большого количества люстр, ламп, абажуров и настенных канделябров с витыми свечами. Продолговатый светлый ореховый стол стоял посередине полукруглой комнаты, притягивая к себе ослепительные золотые отблески от каждой лампочки, становясь ещё более белым. Государственная символика СССР висела прямо позади стола, отливая приятным жёлто-красным блеском.       Отец неподвижно стоял лицом к окну, сложа руки за спиной. Услышав робкий, лёгкий и чуть приглушённый стук в дверь, Союз медленно развернулся. Сейчас в этом непривычном для мужчины военном костюме, без привычной меховой ушанки, он выглядел явно моложе своих лет, завораживая и маня взгляд немного зардевшегося России. Парень и без того был на нервах, а тут ещё и отец, похожий на военного из какого-то старого фильма. Смертельное комбо, не правда ли?       Подойдя к небольшому, низкому, и такому же старомодному, как и вся комната, дивану, стоявшему в нише между громадными книжными шкафами, Союз плавно опустился на него, переводя свой взгляд на сына. В удивлении приподняв одну бровь, он похлопал на свободном рядом с собой месте, жестом приглашая присесть. Россия сейчас стал больше похож на высокую статую, которую оживили и заставили учиться ходить. Нервной системе явно пришёл конец. Он никогда прежде не смущался своего родителя так сильно, как сейчас. Что вообще происходит? Что он здесь делает? Почему именно он?       Присаживаясь рядом с Союзом, Россия напряжённо, терпеливо и покорно ждёт, когда тот начнёт разговор. Но старший русский лишь задумчиво и многозначительно смотрит на своего сына, видимо, обдумывая, как лучше начать.       – Пап, ты…       – Россия, я хотел…       Они начали говорить в один и тот же момент. Неловкость резко возросла, румянец на лице России резко стал ещё более пунцовым, огненно-красным и горячим.       – Говори первым, – еле слышно сказал Россия. Морально он вообще не был готов говорить. Да и то, что ему хотел сказать отец, было намного важнее, нежели его глупые вопросы. Не просто же так он позвал парня именно сюда.       – Россия, сейчас наступило не самое лёгкое время для страны. Кризис, спад влияния коммунистических идей и… моего влияния в том числе. Люди больше не хотят принимать устоявшийся и сформированный годами режим. Они хотят демократии… Как бы жалко, печально и грустно это сейчас не звучало, но я больше не в силах что-либо сделать с этим. Возможно, я сейчас попрошу тебя о чем-то невыполнимом, но… – Союз запнулся на долю секунды, выдохнул, закрыл глаза, видимо ещё раз осознав масштаб своей просьбы. – Сын, прошу тебя, помоги мне. На правах старшего ребёнка, ты являешься моим прямым правопреемником, и именно поэтому я бы хотел передать бразды правления в твои руки. Да, сейчас я, возможно, поступаю как последний трус, сбегая с поля боя в самый разгар битвы. Но...       – Отец…       С самого начала и до этого момента Россия не мог поверить тому, что услышал. Его отец, сильнейший и всемогущий из всех держав, человек, устроивший революцию в стране, изменив её до неузнаваемости. Тот, кто прошёл всю Вторую Мировую, поднял страну с нуля, при этом всём одновременно воспитывая 15 детей, сейчас просил о помощи?! И главное – кого? Россию, который в политике смыслит от слова никак! Боже, этого просто не может быть!       – Отец, я не смогу! Я, я… Да я же ничего в этом не понимаю! Ты не смог, но как смогу что-то сделать я?!       Голос начал нескрываемо, тревожно, неконтролируемо и неудержимо дрожать. В порыве смятения, полной растерянности и жуткого непонимания, Россия схватил ласковые отцовские руки, крепко вцепился в них и прижал в свои ладони. Золотисто-карие янтарные блестящие очи, наполненные ужасом и паникой, смотрели в левый глаз СССР, дарящий ему в ответ уже утомлённый, но всё ещё такой же выразительный, бездонный, пронизывающий, лучистый и живой взгляд, мерцая глубокими, ещё не потухшими оттенками василькового цвета.       Сердце Союза снова больно кольнуло. Прямо как в тот день, когда он впервые увидел Россию. Ответно сжав своими большими ладонями такие маленькие дрожащие ручки России, он, уже тише, продолжил.       – Когда я совершил свою первую попытку революции, мне был двадцать один год. Я потерпел тогда поражение, подвергнув сотню людей огромному риску. Но это было начало, лишь возможность проверить себя, понять, что можешь больше. Я воспитывал тебя, ты многому смог научиться, унаследовал от меня столько, что иногда я вижу в тебе себя. Да, я не скрываю. В начале тебе будет сложно, очень сложно, но, Россия, ты сможешь поднять страну.       Руки России затряслись сильнее, на глаза навернулись непрошенные, крупные, пламенные слёзы. Мысли полностью перемешались, в голове была какая-то каша.       – Я… я помогу тебе, папа. 7 октября 2019, квартира Российской Федерации       Октябрьская ночь была довольно тёплой, весь балкон небольшой квартирки был покрыт огненным ковром облетевших листьев. Россия стоял, опираясь на облезлые перила локтями, сгорбившись, держа в одной руке сигарету, в другой – очередную жалобу от Санкт-Петербурга. Проходя по уже рябившим перед глазами строчкам, парень старался понять смысл всего этого «литературного месива».       – Заебало, – скомкав уже приросший к руке листок бумаги, РФ посмотрел на открывавшийся с балкона вид. Обычный двор из старых пятиэтажных домов. Это сразу напомнило ему место, где он жил в детстве. Став самостоятельной державой, он не перестал любить простоту. Никто бы не мог подумать, что этот парень в растянутом старом свитере, с «гнездом» на голове и гигантскими синяками под глазами – держава.       Пройдя с балкона в квадратную «сталинскую» кухню, спотыкаясь о небольшой порожек двери, Россия тихо матерится, потирая ушибленную ногу. Ему нужно просто выпить… чаю. РФ всем сердцем не терпел алкоголя. Он не раз видел пьяных людей, ему было противно даже находиться с ними в одном помещении. Парень считает алкоголь абсолютно ненужным человечеству продуктом. Да, он курит. Но сигареты не туманят сознание так же, как водка или вино. Тяжёлый эмалированный чайник стоял на плите, постепенно закипая. Россия же сидел на одной из деревянных табуреток, положив голову на руку и устало смотря на идущий из носика чайника густой пар.       Как же он устал. Когда отец говорил о том, что будет сложно, он не говорил, что будет настолько непомерно тяжело! Федерация уже хочет все бросить и оставить как есть. Вечные жалобы от городов, напряжённые отношения с другими странами, вечный прессинг от Великобритании. Старый маразматик! Чтоб его кто-нибудь покарал. Как будто и без него проблем мало! Вспомнив очередное письмо с претензиями из Санкт-Петербурга, Россия поморщился. Вот что ему с этим делать?       – Если сейчас хоть кто-нибудь решится помочь мне разгрести всё это дерьмо, то я поверю в Бога! Ну или в этого человека.       Не прошло и пяти минут, как дверной звонок разрушил своим резким звуком царившую до этого в квартире атмосферу безнадёжности и плохого настроения. От неожиданности и такого странного и удивительного совпадения мыслей с реальностью Россия даже поежился.       – Серьёзно?! Всё было настолько просто? Нужно было просто попросить?! Ух, сука! Не жизнь, а сплошной квест! – проходя небольшой путь от кухни к двери в коридоре, причитал РФ. Пожалуй, это одно из любимейших его занятий.       Ручка двери поворачивалась, но она сама упорно не хотела поддаваться. Старый замок давно надо было сменить, вот только времени на это у Федерации точно не было. Поэтому сейчас, под аккомпанемент надоедливого звонка и отборного русского мата, русский пытался открыть это «недоразумение» в виде хитроумного, неприступного и уже полуразрушенного замка.       Всё произошло слишком внезапно. В очередной раз провернув ключ в надежде открыть эту проклятую дверь, Россия со всей силы давит на ручку. Та опускается до упора вниз, дверь со скрипом открывается, а парень сразу летит на встречу с грязным подъездным полом. Уже готовый ощутить вкус обхарканного пола, Россия зажмуривает глаза и считает, что данный случай запомнит надолго. Но вместо загаженного пола РФ ощущает больно впивающиеся в бока цепкие пальцы, удерживающие его в относительно прямом вертикальном положении. Открыв сначала один глаз, он видит приятную кремовую ткань перед собой. В нос резко ударяет запах терпкого дорогого мужского парфюма. Решившись поднять голову выше, парень встречается уже широко раскрытыми глазами с синими холодными омутами чужих и незнакомых глаз.       – Ну здравствуй, Россия.