отпускать тебя - мне недоступный скилл

      Путь до её комнаты запомнился Алисе только жаром широких ладоней на её бедрах — Шаст поднял её на руки, словно пушинку, и с каждой ступенькой трясина его зрачков затягивала девушку всё глубже и глубже. В реальности её держал только явственный зуд в губах — так ей хотелось вновь поцеловать Антона, вновь ощутить шоколадный привкус его любимых сигарет, улыбнуться сквозь поцелуй, чтобы спровоцировать мужчину усилить напор и прижать её, абсолютно несопротивляющуюся, ещё ближе. Чтобы сплетение их тел во тьме стало единым целым. — Завтра я проснусь, и между нами всё будет, как прежде, верно? — сдавленно выдохнула Алиса Шасту в губы, лёжа на нём. В лунном свете было едва различимо, как Антон недоумённо вскинул брови. — Это ведь не может быть правдой. Я сплю. Шастун издал тихий смешок и одним движением повалил девушку на спину, нависнув над ней с хитрой улыбкой. Окольцованные пальцы огладили девичью щёку, а по спине Алисы пробежался табун мурашек от ледяного прикосновения металла украшений. Но она продолжала, словно зачарованная, вглядываться в мужчину сквозь пелену ночи. Её сердце сжималось в сладостном неверии — сколько раз она представляла, сама того не желая, как Антон будет так близко, касаться её, смотреть на неё по-особенному. — Ты не спишь. Хотя, кажется, глаза слипаются. Время уже не детское. Алиса заулыбалась в ответ. — Я не хочу сегодня засыпать. — Но тебе придётся. Организм возьмёт своё. — Не давай мне заснуть, — Попова упрямо приподнялась на локтях, чуть ли не сталкиваясь носами с мужчиной. — Рассвет всегда разрушает сказку. Антон молча поцеловал её, вновь развеяв все зарождающиеся мысли. У Алисы по венам текло тёплое счастье, она пьянела, у неё кружилась голова и язык заплетался — во рту Шастуна. В сердце кольнуло абсолютно иррациональное чувство, будто всё это с ней впервые — ночь, поцелуи, смятая постель. Будто Антон — её первый. Алиса знала, точно знала, что с первыми лучами солнца она вспомнит, что Антон — ни разу не её и ни разу не первый. Но сейчас, когда темнота пожирала их прошлое и скрывала будущее — она ничего не боялась. Даже себя. И она уснула. Уснула, не успев даже попросить Антона не оставлять её. Но Шастун и сам не собирался уходить, заключив спящую девушку в кольцо своих объятий и уткнувшись носом в её черноволосую макушку. В его голове было поразительно пусто — долгожданная тишина оглушала после двух дней нескончаемого самоанализа. Шаст думал сразу за двоих или даже за троих — за себя, Иру, Алису. В подсознании вспылили чёткие линии его собственной сгорбленной фигуры: он сидел на кухне, сжав ни в чём не повинный карандаш, и как идиот выписывал плюсы и минусы сложившейся ситуации. А ситуация была препаршивая — он скучал, до свинцового бессилия, пригвоздившего его к стулу, по Алисе. Ира не выходила на связь, не собираясь делать шаг к примирению, а Антон просто не хотел собственноручно возобновлять этот паршивый театр. Театр идеальных отношений, в котором Ира рядом несмотря ни на что, а Шаст — души в ней не чает. А вместе они, конечно, с трепетом лелеют мысль о пышной свадьбе и детишках. Антон, как ни силился, уже и не мог вспомнить, о чём они мечтали вместе. Вместе с каким-никаким семейным бюджетом они поделили и мысли на «свои» и «чужие». Их «вместе» стало пахнуть необходимостью, обязанностью людей ближе к тридцати. За время отсутствия Алисы он так и не смог достучаться до вердикта логики — она, устало покачав головой, уступила ноющему сердцу. Оно стенало и выло без искренних чувств, без жарких прикосновений родного человека, без уютного молчания. И несмотря на это, Шаст вовсе не собирался целовать Алису при первой же встрече, но, когда вновь увидел её перед собой — ощутил, как во всем теле произошло короткое замыкание, в голове зашелестел спасительный белый шум, и в нём взыграли оголённые «хочу», вытеснив «надо». Алиса была необычайно молчалива для самой себя. И голос у неё был таким мягким, спокойным и немного сонным — она не проглатывала окончания, не тараторила от желания поскорее выпалить очередную глупость. И смотрела на Антона так, будто он — нереален. Будто действительно верила больше в гиперреалистичные сны, чем в происходящее наяву. Они заснули в гостевой комнате, обросшей присутствием нового хозяина — ноутбук на столе, раскрытый ежедневник, распахнутый шкаф с одеждой всех мастей, и сам Шастун в ту ночь был открыт перед всем миром, впервые за долгое время ощутив тепло в грудной клетке. Следующим утром шёл дождь. Его шелест заставил Антона лениво приоткрыть один глаз и пошарить по постели в поисках одеяла. Но вместо пуховой ткань ладонь легла на девичье бедро и инстинктивно поползла выше — Шаст, кажется, окончательно проснулся, всё ещё бездумно глядя на знакомую спину с явно выступающими позвонками. «Рассвет всегда разрушает сказку». Алисе всего восемнадцать, а она так уверенно об этом говорила. И сколько сказок гибло в её глазах? Сколько раз она делала вид, будто её это не волнует? И сколько раз собственноручно поджигала динамит под воздушными замками? Антон понимал, почему многие люди молча ненавидели утро — потому что когда-то они любили и ещё больше — любили об этом поговорить. Но именно в тот момент, когда о любви начинают говорить, она превращается в жалкое подобие. И больше всего в эту самую минуту Шаст страшился одного — Алиса начнёт задавать вопросы. Говорить о них как о чём-то вечном. Строить планы на будущее с дурацкой мечтательной улыбкой. Да, отвратительные мысли взрослого мужика, решившего просто отвлечься от рутины жизни. Но жить сегодняшним днём было бы честнее, чем бесстыдно лгать о будущем, заведомо несуществующем. Алиса вдруг зашевелилась на другом краю постели, потянулась и, мельком глянув на притворившегося спящим Антона, что-то прошептала себе под нос. А потом повеяло холодом — она ушла. Словно в тумане Попова пробралась к себе в комнату и, прошерстив ящики прикроватной тумбочки, нашла завалявшуюся пачку сигарет и зажигалку. Её руки мелко дрожали, пока она подносила никотиновую палочку к слабому пламени. — Пиздец, — с дымом выдохнула Алиса и тихонько спустилась на кухню. События вчерашней ночи отдавались мурашками по всему телу, хотя, возможно, дело было в том, что она стояла посреди огромного дома в одном лифчике и джинсах, а за окном шепталась окончательно коронованная осень. Стащив с дивана мягкий плед, девушка накинула его на плечи и поставила на плиту чайник. Перед взором её сонно сопел Шастун, и она улыбалась, как дурочка или просто как человек, у которого впервые сбылась мечта. Двухметровая мечта. И пока остывал чай, Алиса напряжённо прислушивалась к себе — что теперь? Под ровный стук сердца она затянулась дымом и выдохнула подступающую истерику из лёгких. Как ни крути, она была удовлетворена. В какой-то мере; мере, в которую ни на миг не могла поверить. А вчера вовсю целовала, обнимала; была ближе, чем к кому-либо. — Курение вредит здоровью. Сил Антона хватило лишь на то, чтобы отыскать в ворохе одежды на стуле домашние хлопковые штаны, и с облегчением нащупав в их карманах потрёпанный Winston. Он не мог вспомнить, чтобы Алиса раньше курила при нём, но он знал, что раньше бы точно возмутился и отчитал бы, как маленького ребёнка. А сейчас просто закурил, глядя на то, как девичьи губы обхватывают сигарету. Было такое чувство, будто они оба повзрослели всего за одну ночь. А потом Алиса хрипло рассмеялась и показала ему язык. — Отвали. Они молча курили, чай Алисы уже давно остыл, а дождь всё лил и лил. Плечи Антона были напряжены — он всё ждал, когда Попова начнёт тот самый разговор и разрушит все иллюзии, выстроенные за одну ночь. В ответ Алиса ожидала приговора. — Погода — дрянь, — вымолвила она, устав от оглушительного молчания. — Это мир плачет, что ты теперь официально вольна творить всякую дичь. — А вдруг я повзрослела? — За один день? «За одну ночь с тобой». — Верь в меня, — милостиво улыбнулась Алиса и, потушив сигарету об раковину, выкинула окурок. — А у меня есть выбор? — Антон поднялся со стула и подошёл ближе, точно так же выкинув недокуренную сигарету. — Алис… Не выдержав, Попова резко приподнялась на носочки и, ухватившись за мужскую шею, втянула Антона в поцелуй. Нутром она понимала, что ничего утешительного Шаст не мог ей сказать — так лучше бы он молчал, целуя её до дрожи в коленках. И лучше любого слова был шоколадный привкус сигарет и ещё чего-то, чего Алиса никак не могла разобрать, а то было — облегчение, которое Антон испытал с лишением возможности изрыгать из себя никому не нужные слова. Ладонь Шаста легла ровно между лопаток, прижимая ещё ближе, соприкосновение голой кожи вызвало взрыв тепловой бомбы где-то в районе сердца. — Чем сегодня займёмся? — Лично я хочу заняться тобой, — на выдохе вымолвила Алиса, проводя руками по мужским плечам. Шаст резче, чем планировал, перехватил девичьи запястья и нервно оскалился: — Не стоит меня дразнить. — Никто и не дразнит, — карие глаза девушки окончательно потемнели при взгляде на Антона снизу вверх. — Я хочу… — Алиса, — твёрдость в голосе Шаста заставила девушку разочарованно вздохнуть и опустить руки. — Ты всё ещё видишь во мне ребёнка? — Нам некуда спешить. Но они оба знали, что это ложь. За их спинами маячили тени здравого смысла и обстоятельств, непременно разлучающих людей. Они могли быть выше обсуждения сложившейся ситуации, умалчивать о мечтах и планах на будущее, но это ничего не могло изменить. — Но для начала тебе нужно собираться в школу. — Серьёзно, Шаст? — Вполне. Даже совершеннолетним взрослым девушкам необходимо получить аттестат, — заметив, что Алиса хотела возразить, он добавил, — даже таким богатым и хорошеньким. — Фу, никогда больше не произноси «хорошеньким», — фыркнула девушка. — Звучит так, будто тебе уже под пятьдесят. — Вот видишь, наша разница в возрасте уже даёт о себе знать! Ты считаешь меня стариком. — Ночью я слышала какой-то треск — случайно не твои колени? Алиса взвизгнула от неожиданности, когда Шаст повалил её на близстоящий диван и принялся щекотать так, что с полминуты девушка не могла вымолвить ничего членораздельного. Запрокинув голову назад, Попова полузадушенно хохотала, а Антон глядел на ровный ряд зубов, бледные капельки веснушек, растрепавшуюся чёлку и понимал, что видел таких девушек каждый день на улице — они проносились смазанным вихрем, а вот Алиса Попова почему-то врезалась в грудную клетку, поселившись за рёбрами, и вытравить её было выше его сил. Не то чтобы он сопротивлялся. Сейчас, когда он решился разрушить эту плотину чувств, выстроенную разумом, Антону начало казаться, будто бы его симпатия к этой девушке началась с самой их первой встречи. Никогда он не был к ней равнодушен, а тем более — не испытывал ненависти. Если бы Антон и верил в человеческие ауры и прочую чепуху, то Алиса определённо источала бы свет, на который он летел бы мотыльком. И чем ближе, тем сложнее было остановиться. В этот момент, навалившись на Попову, он искренне верил, что сможет вдарить по тормозам и выкинуть всё из головы, когда здравый смысл уже будет дышать в затылок, а обстоятельства разорвут их связующие нити. Антон уверен, что готов — жить здесь и сейчас. Ведь научился же он не оглядываться на прошлое, а будущее — эфемерно, их границы с настоящим слишком расплывчаты. А Шаст устал расчерчивать между ними ровную линию, которая была абсолютно бесполезна. — Ну всё-всё, хватит! — истратив все остатки воздуха в лёгких на эту фразу, Алиса как можно уверенней отбросила ладони мужчины и, всё ещё тяжело дыша, обняла его за шею. — Хотя бы отвезёшь меня? — Тебе лучше поехать с Даниилом, — Антон бережно заправил короткую прядь за девичье ушко, — а по пути предупреди, что после школы тебя забирать не надо. — А может, я прямо сейчас позвоню ему и скажу, что приболела и никуда не поеду… — Лис. — Знаешь, не пытайся из меня верёвки вить! Подхватив девушку под ягодицы, Шастун выпрямился и улыбнулся ей в лицо: — Мне даже пытаться не надо. — А ты самоуверенный. — Я просто хорошо читаю людей, — Антон усадил Алису на кухонный стол и снова поставил чайник, — особенно влюблённых в меня девушек. — О, сколько пафоса! Можно подумать, у тебя была куча поклонниц! — Конечно, компания Арса немного сбавляла мои показатели, но ближе к его выпуску ряды наших поклонниц практически сравнялись по численности, — Шаст говорил наигранно серьёзным тоном, ещё больше веселя Алису. Ей хотелось спросить про Иру, была ли она из тех «рядов» или «особенной», но, если честно, страшилась услышать ответ и вообще разговора в этом русле. — Вы вели счёт? — Было дело, — Антон выключил закипевший чайник и благодарно принял из рук девушки чайные пакетики. — Но только в первый год нашей дружбы, а потом так, чисто по пьяни начинали меряться. — Не верится, что ты говоришь о вас с моим братом. Алиса приняла горячую чашку и сделала первый осторожный глоток горячего чая. Озябшие пальцы потеплели, холод куда-то отступил — возможно, дело было не только в чае, но и в близости Антона, который больше не прятал от неё глаз, не пытался держать дистанцию и не выглядел так, будто с его губ сейчас сорвётся какой-то упрёк или колкость. — Вы похожи намного больше, чем тебе кажется. — Я всегда хотела быть похожей на Арса. — Но тебе даже не надо стараться. — На того Арса, которого мы с тобой знаем сейчас, — исправилась Попова. — Он… иногда мне кажется, что он может всё. — Однажды ты вырастешь, — Алиса даже не обиделась, было в голосе Антона что-то задумчивое и далёкое, словно он выпал из реальности, — и будешь производить на молодое поколение такое же впечатление. Это у вас, Поповых, в крови. Выглядеть увереннее и неприступнее, чем на самом деле. — Жду не дождусь, когда достигну того возраста, где не буду слышать «вот когда вырастешь», — весело усмехнулась девушка и соскользнула со стола. Теперь ей пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть реакцию Антона — он смотрел на неё, слегка приподняв уголок губ, и кажется не был с ней солидарен, но молчал. Шасту просто не хотелось докучать банальностями вроде «взрослая жизнь — отстой», «молодость пролетит, вот не заметишь», да и в глубине души ворочался иррациональный страх, что Алиса действительно слишком быстро повзрослеет и станет такой же, как… как Ира. Без ребяческого блеска в глазах, без веры в мечты, без возможности жить моментом. — Во сколько приехать за тобой? — Можешь часика через два, мне вполне хватит. — Хорошо, тогда спрошу более конкретно: когда закончатся уроки, Лиса-Алиса? — ладонь Антона задержалась на девичьем плече секунды две и тут же соскользнула. — Не знаю, где-то в два, — Попова страдальчески вздохнула и уткнулась холодным носом в предплечье Шаста. — Но я хочу остаться с тобой. Пожалуйста. — Лис, если Даниил сообщит твоей матери, что ты бросила посещать школу — она явится сюда и промоет мозги нам обоим. И вообще, я бы с радостью вернул свои школьные годы — разве тебе совсем-совсем не нравится в школе? — Мы с тобой явно ходили в разные школы. — Это очевидно, но всё же. — Я всем сердцем желаю поскорее свалить из школы, окей? — всплеснула руками Алиса. — Но ты прав, видеть сейчас мать и препираться с ней нет никакого желания, так что поддамся системе и отсижу свой срок. Антон одобрительно улыбнулся и, взяв девичье лицо в чашу своих ладоней, невесомо коснулся едва шершавых губ. Поцелуй длился меньше десяти секунд, но Алиса слишком чётко осознала, насколько попала — и было такое ощущение, будто ни от сигарет, ни от травки, ни от алкоголя у неё не возникало такого чувства зависимости. И страшно было даже думать, что однажды Шастун заберёт с собой все эти мимолётные касания, объятья, поцелуи и не посмотрит даже на то, как её будет корчить в ломке, не сжалится и не даст ещё дозы себя. Ох, Алиса, лучше бы ты скуривала пачку в день — это бы не так сильно ударило по тебе, как мысль об уходе Антона. И неужели надо было Шастуну стать её первой любовью? От которой и бабочки в животе, и учащённое биение сердца, и притяжение её атомов к чужим словно магнитом. Когда Попова сбегала вниз по лестнице, уже собранная и с надеждой умилостивить Антона, с улицы раздался настойчивый гудок автомобиля. Водитель уже подъехал, и Шаст с готовностью проводил мрачную девушку до входной двери. — Удачного дня, — прошептал мужчина и совсем по-ребячески чмокнул Алису в щёку. А она, сжав лямку рюкзака покрепче, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не прижать его к стенке и зацеловать, лишь улыбнулась и вышла навстречу Даниилу. Попова прекрасно знала, что на всех уроках будет витать в облаках и изрисовывать поля тетради набросками всех частей тела Антона. Каждая мысль о нём вызывала краткое замыкание, словно сама её суть всё ещё отказывалась принимать что-то между ними. При любой попытке здравого смысла и логики провести анализ Алиса упрямо трясла головой и даже на краткий миг сосредотачивалась на словах учителя. Антон первым поцеловал её, спал с ней в одной постели, курил с ней и пил чай и целовал-целовал-целовал. Неужели он так соскучился по ней за время её отъезда? Что он надумал? Что он будет делать с Ирой? Чёрт… Она не будет загадывать. Она не будет задавать вопросы — даже самой себе, от них ещё меньше толку. В этот самый момент она влюблена в Антона Шастуна, и он отвечает ей взаимностью, а с какого такого хрена — да в принципе плевать. Как говорила Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра». «Завтра» в понимании Алисы означало «когда наступит рассвет». Когда разрушится её сказка.