Своя сторона

- Он – кто?! Нож зазвенел по столу, выпав из невольно разжавшихся пальцев. - Антихрист, - спокойно, как прогноз погоды, повторила мадам Трейси, не отвлекаясь от плиты. Сьюзан прикрыла глаза. Поморгала. Потом вовсе – потрясла головой, пытаясь сложить рассыпающуюся паззлами картинку реальности. - Бред, - наконец буркнула она себе под нос. Подумала и добавила: - Полный! Мадам Трейси не ответила. Сьюзан услышала тихий смешок, но даже не могла бы точно сказать, был ли он, или ей показалось. Сьюзан, помолчав с полминуты, тяжело вздохнула и вновь взялась за нож. Спаржи ещё оставался приличный пучок – а Сьюзан, к слову, так и не собралась сказать, что терпеть не может эту диетическую гадость. - Нет, ну серьёзно, мадам Трейси! Вот этот пацан – оно самое из откровения… кто там из апостолов бредил, не помните? Иоанн, вроде? Так вот, он не похож. Совсем! - Совершенно не похож, - охотно согласилась от плиты мадам Трейси. Это, разумеется, только ещё больше раззадорило девушку. - И? - И что, моя милая? - И то! – Сьюзан, не сдержавшись, с грохотом бросила нож на стол. Брызнули в разные стороны нарезанные зелёные кубики. Медиум тяжело вздохнула и, аккуратно сдвинув кастрюльку с пастой в сторону, повернулась к Сьюзан. - Что именно вас так смущает, девочка моя? – сочувственно спросила она, глядя на гневно сверлящую её взглядом гостью. Сьюзан нервно рассмеялась. - Что? Вы шутите? Меня пытались убить демоны, мои приятели оказались ангелом и опять же демоном, я сижу в кухне у медиума и ведьмолова, а полчаса назад меня познакомили с настоящим Антихристом! Что вообще меня может смущать? Она осеклась. Глубоко вздохнула, и закончила уже очень спокойно: - Меня не смущает уже вообще ничего. Просто я пытаюсь понять, как мне выжить в той кроличьей норе, в которую провалилась. - Для этого у вас неподходящее имя, моя милая, - негромко засмеялась мадам Трейси. - О, нет, спасибо! – раздражённо фыркнула девушка. Нервная вспышка миновала так же быстро, как и пришла, и Сьюзан быстро возвращала себе привычное, не раз раздражавшее её приятелей и родных ехидство. – Боюсь, в том мире, к которому подходит моё имя, мне вообще не выжить! На мою тёзку, если что, Аслан забил большой болт. Хотя я его понимаю – ничего большего идиотка, отказавшаяся от веры в сказку ради взрослой жизни, и не заслуживает. И, видя, что мадам Трейси смотрит на неё каким-то странным, то ли удивлённым, то ли укоризненным взглядом, смешалась и почти сердито закончила, отводя взгляд: - Ну, я имею в виду последнюю книгу Льюиса, вы же читали? Старшая сестричка повзрослела и перестала верить в Нарнию. Я до последней страницы верила, что Аслан сделает что-то, чтобы вернуть её. Но нет – Сьюзан, видите ли, больше не друг Нарнии. Хорошенькая мораль: будь благородной, будь доброй, но помни, что права на ошибку у тебя нет! Стоит тебе разочароваться в неслучившемся чуде – и тебя оставят за бортом, как ненужную вещь. Ну что, скажете, я не права? Последние слова она, неожиданно для себя, почти выкрикнула, испуганная тишиной в кухне. Она подняла голову – и поняла, что мадам Трейси по-прежнему смотрит на неё, склонив голову. - Что? – тихо уточнила Сьюзан. Медиум покачала головой. Забрала у Сьюзан нож и, с удивительной ловкостью покончив с остатками спаржи, принялась смешивать ингредиенты будущего салата в глубокой миске. Выходило у неё очень ловко. Спустя пару минут она вдруг невесело улыбнулась молча глядящей на неё девушке. И, словно разговор и не прерывался, сказала на удивление серьёзно: - Чего же вы хотели от Льюиса, моя милая, он ведь был крайне религиозным… Да ещё и католиком. А потеря веры для христиан – страшнейший грех. Она вдруг лукаво усмехнулась. Выразительно покосилась на дверь гостиной, откуда слышался голос сержанта Шедвелла, да изредка – короткие сердитые ответы чем-то недовольного Нахума. И, усмехнувшись, добавила заговорщицким шёпотом: - И не только это, скажу я вам… Сьюзан непонимающе перевела взгляд на дверь. Потом, сообразив, что имела в виду боевая старушка, громко фыркнула и поспешно зажала рот рукой, чтобы не заржать в голос. Как эта парочка вообще ухитрилась сойтись и не поубивать друг друга? Обсуждать амурные дела своих гостеприимных спасителей Сьюзан не была готова. Поэтому, последний раз хрюкнув в рукав, стёрла невольно выступившие на глазах слёзы и задумчиво проговорила: - И всё-таки, в этом есть что-то ненормальное. Адам – и Антихрист? Он же совершенно нормальный ребёнок. Мадам Трейси, улыбнувшись, пожала плечами и вновь отвернулась, возвращаясь к забытой пасте. - Абсолютно нормальный, разумеется. А разве вы предпочли бы, чтобы он был чудовищем из откровений Иоанна Богослова?.. А потом вдруг, оглянувшись, сказала очень серьёзно, демонстрируя отличное знание классической английской литературы: - И знаете что, моя милая? Вы гораздо больше похожи не на Сьюзан Певенси, а на Люси. У вас удивительный талант доверять и видеть в других хорошее. Искренне надеюсь, что ваш личный «мистер Тамнус» не предаст вашего доверия… Ну, что же вы сидите? Берите салат и идите к столу, нас уже заждались! И, не дожидаясь ответа, подхватила кастрюлю с пастой и направилась в гостиную. А Сьюзан осталась сидеть наедине с миской диетической гадости, оторопело глядя ей вслед. *** Заснуть ещё раз Кроули не удалось. Не то чтобы он сильно хотел, после такого-то сна. Но делать в крошечной квартире было совершенно нечего. Никаких комнатных растений, воспитанием которых можно было себя развлечь, пока Азирафаэль отдыхает, не наблюдалось, как и телевизора. Был ещё, правда, телефон... Но человеческие компьютерные игры, в отличие от кинематографа, его никогда особо не впечатляли, неприятно напоминая Ад своей уровневой структурой и системой набора очков. А уж сейчас, когда заниматься мелким пакостничеством по сети было не самой хорошей идеей, эти примитивные игрушки вызывали настоящее раздражение. Будить ангела не хотелось. Тем более что тот, явно распробовав до сих пор обходившее его человеческое удовольствие, успел повернуться на бок, спиной к демону, подложить ладонь под щёку, и даже начал немного похрапывать. И вид при этом имел самый довольный. Кроули полюбовался пару минут этим редким зрелищем, втихомолку гордясь тем, что смог наконец «соблазнить» друга на эту маленькую приятную слабость. Но умилённое созерцание быстро наскучило. Покрутившись в бесплодных попытках заснуть, Кроули плюнул и, поднявшись, принялся исследовать их временное обиталище. За полчаса он успел раскурочить настенные часы, собрать их заново, ещё раз разобрать, пытаясь заставить их всё-таки вновь работать, и снова собрать. После чего разозлился и вернул упрямый механизм к жизни маленьким демоническим чудом. Следующей жертвой скуки стал письменный стол, без возражений поменявший цвет на благородно-эбеновый и обзаведшийся парочкой потайных ящиков. Ключи от которых Кроули, мысленно посмеиваясь, рассовал под сиденья кресел, а один, не удержавшись, телепортировал на ветку растущего напротив окна тополя. Ему даже было немного жаль, что он не увидит реакции следующих жильцов этих комнат… Незамысловатого развлечения хватило ненадолго, и Кроули, вновь преисполнившись скуки, вернулся в спальню, надеясь, что Азирафаэлю уже надоело спать. Увы, его надежды не оправдались. Ангел не только не проснулся, но и, кажется, решил по полной возместить все те тысячелетия, которые был лишён этого удовольствия. Сейчас он лежал, повернувшись на живот и трогательно обхватив подушку руками, и вид при этом имел абсолютно умиротворённый. Настолько, что Кроули, уже почти решившийся потрясти его и предложить, наконец, обдумать их дальнейшие планы, только тяжело вздохнул и молча набросил на него клетчатый плед. Книга, оставленная Азирафаэлем в кресле, заинтересовала его минуты на полторы. Ровно столько потребовалось демону, чтобы прочитать название, поверхностно считать тонкую ауру чужих эмоций, плотной сетью покрывающих потрёпанный томик и, с трудом удержавшись от соблазна поменять пару страниц местами, бросить её обратно в кресло. Читать Кроули, вопреки мнению Азирафаэля, любил. Ну, как любил? Умел. И даже порой читал. Иногда. Обычно тогда, когда книга, свиток или глиняная табличка была единственным источником инфоромации (почти никогда, на самом деле – и хорошо, что так). И при условии, что написанное на бумаге вызывает хотя бы мизерный интерес, а не непреодолимую зевоту. Эта макулатура* к подобной категории, определённо, не относилась. Совершенно измучившись от безделья, Кроули уселся на подоконник и с тоской уставился на изредка проходящих по церковному дворику людей. Заурядные обыватели, снующие по кладбищу со скорбными (в половине случаев – показательно) выражениями на лицах вызывали острое раздражение. И желание немного развлечься за их счёт. Например, поменяв имена на нескольких надгробиях, из тех, которые меньше всего фонили благодатью, и посмотреть, как на это отреагуют смертные. И заметят ли вообще. Кроули сдерживался, хорошо отдавая себе отчёт в том, насколько неустойчиво сейчас их положение. Ему не хотелось спешно искать другое убежище или воздействовать на старого пастора ментально, если вдруг его чувство юмора окажется недостаточно разносторонним, чтобы оценить его невинные шутки. К счастью, людей на кладбище было не слишком много. Сент-Олаф вообще не была особо популярной (в немалой степени именно это сыграло роль, когда он искал надёжное убежище для них с Азирафаэлем). И у большинства тех, кто сидел или ходил сейчас между могилами, было полно причин мечтать поменяться местами с кем угодно, хоть с демоном. И всё-таки, Кроули ощущал к ним почти зависть. Они, по крайней мере, были свободны. Они могли выйти с территории церкви, когда хотели. Могли свободно передвигаться, не испытывая невыносимой боли в горящих ногах. Они… …Ангелы их побери, у них был выбор! У него его не было – никакого. Или он пока не видел его. Даже если случится чудо, и Наверху, в самом деле, пересмотрят вынесенный ангелу приговор – для него самого это ничего не изменит. Вельзевул не простит. Кроули не испытывал по этому поводу никаких иллюзий. Слишком близки они были когда-то, слишком большим доверием был он облечён внизу… и слишком дерзко обманул это доверие, предав и свою сторону, и своего повелителя. Ощущать себя предателем было не слишком приятно. Особенно неприятно потому, что из всех высших демонов именно Вельз вызывала у него почти симпатию. Она была умна – в отличие от многих, очень многих внизу, безнадёжно застрявших в четырнадцатом веке. И Кроули уважал её за ум так же, как за умение хладнокровно рассуждать и отсутствие склонности к бессмысленному мучительству. И если кто-то Внизу уже успел понять, какими проблемами грозит Аду два раза ушедший от наказания демон-отступник, то это именно она. Так что в третий раз, если он только попадёт в руки владык Преисподней, никаких шансов ему не дадут. Можно даже не надеяться. О каком вообще выборе можно говорить в такой ситуации? Ему придётся хвататься за любую возможность избежать внимания своего бывшего начальства, какими бы невыгодными они ни оказались. Если такие возможности вообще будут. У ангела свободы, впрочем, не намного больше. Кроули не слишком обольщался обещанием, якобы данным архангелом Гавриилом – пересмотреть решение суда над Азирафаэлем. Даже если пастор ничего не перепутал, выдавая желаемое за действительное, где гарантия, что условия, выставленные ангелу в обмен на прощение, будут хотя бы немного приемлемыми? Самым логичным вариантом, как ни посмотри, для Рая будет устранение причины «грехопадения», которым попрекали Азирафаэля. И Кроули очень не хотел видеть лицо друга в тот момент, когда от него потребуют убить «Змея-Искусителя», чтобы заслужить право вернуться к своим ангельским обязанностям. Или хотя бы получить гарантии безопасности от преследования Ада. В том числе и потому, что не был уверен, хватит ли у него решимости выполнить условие Небес самостоятельно, если Азирафаэль откажется его убивать. В том, что откажется, он как раз не сомневался. …И погибнет вместе с ним, глупо и бессмысленно. Наверняка ведь даже не задумается о том, что его приятель-демон вполне готов был к такому исходу, когда спускался за ним в Преисподнюю. Ну… почти готов. Всегда ведь есть шанс, что что-нибудь пойдёт не так, и удастся в последний момент вывернуться из жерновов судьбы. В конце концов, именно он был виноват в том, что ангел попал в переплёт. Будет только справедливо, если в самом крайнем, самом неблагоприятном случае и расплачиваться за ошибку будет он сам, не перекладывая ни ответственности, ни наказания на плечи Азирафаэля. Вариант, в котором ублюдок-Гавриил просто не станет выполнять своего слова и решит повторить казнь Азирафаэля, Кроули рассматривать не хотел. Вообще старался не думать о нём лишний раз. Бессильно выругавшись, Кроули беззвучно стукнул кулаком по раме и, поспешно оглянувшись на мирно спящего друга, вновь перевёл взгляд на церковное кладбище. Желание шутить резко пропало. Посидев ещё несколько минут, Кроули спрыгнул с подоконника и, на всякий случай обновив защитные узоры на комнате, решительно зашагал к выходу. Он в любом случае собирался поговорить с пастором. Почему бы не теперь? Не то чтобы он рассчитывал получить от смертного ответы на вопросы, на которые сам не знал ответа… Но прояснить ситуацию было самое время. И заручиться помощью старичка на случай самого пессимистичного варианта. А, если повезёт, и на все остальные случаи тоже. …Кроули ещё не осознавал, насколько нетипичными и даже позорными для демона были и его метания, а более того – чувство вины за случившееся с Азирафаэлем. Не представлял, насколько далеки от истины представления обитателей Ада, а уж тем более смертных, о сущности Преисподней в целом и Девятого круга в частности. Не подозревал даже, что факт его удивительной свободы на озере Коцит говорит не о том, что законы Ада не действуют на демонов, а скорее наоборот: действуют очень хорошо, просто возможности не было проверить это на практике. И уж тем более он не догадывался, какую огромную роль в их с Азирафаэлем плену на Девятом Круге сыграло то, что соблазн бросить всё, предоставить обречённого ангела его судьбе и сбежать на Альфа Центавру так и остался всего лишь соблазном. …Ведь для того чтобы исправить совершённую ошибку, её сначала нужно осознать. Чтобы искупить предательство, сначала нужно ощутить себя – предателем. Спасительная подсказка для грешников и жестокая насмешка над демонами: не признающие себя изменниками, они лишены и возможности раскаяться. Впрочем, Кроули знать об этом было неоткуда. Непостижимый План лукаво усмехался с небес неуловимой улыбкой Всевышней, а в древнем городе на берегу Темзы всё плотнее сплетались нити самых разных судеб, которым назначено было стать исполнителями божественного замысла. *** Кроули, почему-то, был уверен, что старичок-священник обязательно должен быть в своей квартире. Но, судя повсему, он не учёл каких-то особенностей церковной службы: в двух небольших комнатах, до самого потолка заставленных книгами, никого не обнаружилось. Кроули с досадой прошёлся по кабинету. Никаких угрызений совести от вторжения он не испытывал: разве пастор не сказал, что они могут заходить в любое время? Точно, сказал. Ну, а даже если ему приснилось… Всё равно ведь он не собирается ничего красть. И даже не будет устраивать шуток в своём любимом стиле. Хотя такие возможности… руки чешутся. Но нет, не стоит рисковать, симпатия этого старичка для них сейчас важна, как воздух. Кроули уже собрался было уходить, когда взгляд его зацепился на книгу, лежащую на письменном столе. Он сам не мог бы сказать, что привлекло его внимание. Возможно, явная древность этого фолианта. А может, слова на обложке, по которым он походя мазнул взглядом, и лишь потом, осознав, что именно увидел, застыл на месте. «Продолжение восхитительных и точных предсказаний Агнессы Псих». - Ангелы бы тебя побрали, сссстарая ссстерва! – простонал он вслух, в ужасе пытаясь представить, что ещё могла написать эта сумасшедшая провидица. Первый порыв был – уйти, растолкать Азирафаэля и свалить на него решение очередного сюрприза чокнутой старухи. Но спустя мгновение он опомнился. Что, если это просто какая-то подделка? Или просто книга с похожим названием? Азирафаэль никогда не говорил о том, что у книги пророчеств есть продолжение – а он ведь знает о провидческих рукописях всё и даже чуть больше. Он просто откроет и посмотрит, что там написано. А потом уже с чистой совестью пойдёт досыпать. Потому что ничего по-настоящему важного в этих фальшивых «точных предсказаниях» быть не может. …Разумеется, это был самообман, очевидный и глупый, и Кроули это отлично понимал. Но у него просто не было мужества признаться себе, что всё, что происходит с ними сейчас – часть очередного дурацкого (и наверняка Непостижимого!) плана. Так что он решительно подошёл к столу и, открыв обложку, впился глазами в первую страницу. Поморщился при виде рукописного текста (правда, написанного достаточно разборчиво, но всё равно – последний раз он читал на рукописном староанглийском в семнадцатом веке, и приятных воспоминаний об этом опыте у него не сохранилось). Предсказания, как он и ожидал, оказались заумными и размытыми, хотя он отметил в нескольких строфах явные намёки на их плен в Аду. Громко хмыкнул, увидев пророчества, адресованные пастору. На миг он прикрыл глаза, ухмыляясь и пытаясь представить, как отреагировал бедный старик на все эти недвусмысленные (но звучащие очень дико, нет спору) приказы. И, почти тут же потеряв интерес к витиеватым намёкам на уже прошедшие события, наугад раскрыл книгу ближе к середине. Просто из любопытства. Не то чтобы он ждал какого-нибудь совета… Большинство предсказаний этой сумасшедшей, как Кроули уже успел понять, становились понятными только после того, как уже были исполнены. Ну, за небольшим исключением. Подсказка про замену обликов была на удивление своевременна и точна, что предсказаниям, насколько знал Кроули, вообще не свойственно. Но в общем и целом… Он опустил глаза, рассеяно просматривая витиеватые предложения. Мозг его, не вдумываясь, выхватывал отдельные фрагменты: «внемлите мне…», «…и будет суд…», «…двое, равные пред Всевышним…» Потом, вздрогнув, вернулся в самый верх страницы. Впился взглядом в буквы, надеясь ещё, что ошибся… И, внутренне похолодев, прочитал, с трудом заставляя себя вникнуть в смысл написанного: «Будутъ двое, равныѧ предъ Всевышнимъ въ невинности своей и равно виновныѧ предъ Небесами и Преисподней. И свершится судъ, и лишь одному будетъ вынесенъ приговоръ, но каждый будетъ рѣшать за двоихъ. И когда усомнитсѧ стражъ Вратъ Восточныхъ въ чистотѣ помысловъ друга своего, совершитъ свой выборъ, не вѣдаѧ, что не подвигъ совершаетъ, но предательство. И изопьетъ Змѣй Эдема свѧтую чашу, ибо будетъ смерть его цѣной жизни ангела.» Кроули тупо перечитал текст. И ещё раз – быть может, что-то понял не так? Это ведь не может быть всерьёз? Азирафаэль никогда… Он медленно закрыл «Продолжение чудесных и точных предсказаний» и бездумно уставился в пустоту. Азирафаэль, конечно, не согласится на такой размен. Да только что, если другого выбора просто не будет? Если на кону будут стоять не только их жизни? Если не будет варианта «спасётся кто-то один», а останется лишь – «спасётся лишь Азирафаэль или погибнут оба»? Как поступит ангел тогда? Как поступит тогда он сам… В голове стоял глухой противный шум. Пошатнувшись, Кроули развернулся и, ничего не видя перед собой, пошёл к дверям. Уже на пороге он чуть не врезался в Уильяма, как раз вошедшего в комнату. С безразличием он увидел, как седые брови священника удивлённо поднимаются, а потом на лице, быстро стирая недоумение, отражается тревога. - Тебе плохо, дитя Божье? – с тревогой окликнул его священник, и на его лице Кроули разглядел искреннее участие. Ему не было плохо. Нет. Ему просто было больно. Тоскливо и муторно, и сдавливала горло глухая, противно горчащая на языке злость. «Ибо будет смерть ценой…» Он, наконец, вспомнил, что от него ждут ответа. И, чувствуя, что не сможет сейчас справиться со своим голосом, молча покачал головой. И вдруг понял, что страшно, смертельно устал. Цена? Да Сатана с вами всеми, пусть. Пусть уже хоть как-нибудь, только – поскорее. Чёртов Непостижимый план. Неужели ради этого ему позволили выжить Внизу, выкарабкаться, надорвавшись почти до полного развоплощения? Просто потому, что кому-то нужно было показательно сдохнуть, чтобы Азирафаэля всё-таки простили и приняли обратно, под защиту Небес? Медленно, с трудом преодолевая навалившееся на плечи оцепенение, он поднял голову и бездумно взглянул вверх, в белёный невысокий потолок. - Ненавижу, - с тоской выдохнул он, невидяще глядя куда-то в пустоту. И, зажмурившись, стремительно вышел из комнатки пастора. Кажется, старик говорил что-то ему вслед. Он не нашёл в себе сил, чтобы вслушаться.