Своя сторона

Как ни хотел бы Кроули втайне от себя заснуть и не просыпаться, пока всё это безумие не закончится хоть как-нибудь, вновь впасть в спячку не получилось. Даже просто заснуть хоть сколько-нибудь глубоко, не просыпаться от каждого голоса, от каждого звука с улицы. Мешал страх. Мешало раздражение на пернатого идиота, беспечным мановением руки лишившего себя защиты святых стен. Мешала тревога за него же. Тем более что за прошедшие – дни, месяцы? Сколько он вообще спал? – Азирафаэль успел перезнакомиться с соседями и даже, верх сумасшествия, начать давать частные уроки французского языка. Как тут можно рассчитывать хоть на какую-то безопасность? Чёртов Азирафаэль, скрытность – просто его второе имя… К слову, эти самые гости нормально заснуть и не видеть, как легкомысленно рушится его план «залечь на дно, пока о нас не забудут», мешали не меньше, чем страх разоблачения. Раздражение и злость, злость и раздражение, всё сложить и возвести в куб – вот то, что испытывал Кроули к гостям Азирафаэля. Или, точнее, теперь уже к их общим гостям (хотя сам он эти визиты пережидал в спальне). И это раздражало не меньше. Ощущать себя арестантом, запертым в четырёх стенах, было досадно и унизительно. …А больше всего принять ситуацию и начать ею наслаждаться мешала глухая, тоскливая обида. Обида не столько даже на Азирафаэля, сколько на судьбу. Или, точнее будет сказать, на Великий План. И на Создательницу, чью неумолимую руку Кроули до дрожи явственно чувствовал у себя на плече. Глупо было надеяться, что веками проверенное и удобное обоим Соглашение превратится в нечто большее. Даже учитывая Апокалипсис и то, что пережили они вдвоём в преисподней – глупо. И Кроули порой сам переставал понимать, на кого злился больше: на Азирафаэля, для которого принадлежность к «природным врагам» оказалась более важна, чем пережитые вместе испытания? На Всемогущую, чей Неизъяснимый План не включал в себя такой малости, как дружба ангела и демона? Или на себя самого, ухитрившегося в эту дружбу поверить? Думать об этом было больно. Кроули и не думал. Старался не думать, если сказать точнее – потому что результат, который выходил из его стараний, на предполагаемую цель походил не больше, чем он сам – на архангела Гавриила. О том, что произошло в их последнюю ночь в Сент-Олаф, они больше не говорили. Точнее, Азирафаэль пытался, и неоднократно. Но Кроули обрывал эти разговоры с поспешностью, которая даже ему самому больше напоминала трусость, нежели решимость. Менял тему, придумывал неожиданные срочные дела; порой, не выдержав, просто грубил, надеясь, что Азирафаэль обидится и перестанет поднимать этот вопрос. Что он перестанет, наконец, извиняться – с такой подкупающей искренностью, что у Кроули комок к горлу подкатывался, и мучительно хотелось поверить в то, что говорил ангел: в дружбу, которая существовала лишь для него – не для Азирафаэля. В то, что ангела держит рядом не долг, а привязанность. Что он, действительно, простил ему убийство лучшего друга – простил, а не заставил себя смириться с этим из чувства благодарности. Кроули пытался верить. Пытался так же старательно, как и заканчивать разговоры о Рафаэле и их последнем вечере в церкви раньше, чем ангел начнёт извиняться. Получалось с переменным успехом. Точнее, с постоянным не-успехом. Ангел послушно замолкал при первых признаках недовольства. Но через несколько дней – а то и часов – вновь начинал ненавистный разговор. Упорства Азирафаэлю было не занимать. А Кроули с каждым разом всё сложнее было справляться с досадой и тупой, саднящей болью где-то в груди: даже незаживающие раны успокаиваются со временем, затягиваются жёсткой кровяной коркой и уже не так мучают. Если их не тревожить. А не тревожить как раз и не получалось. Азирафаэль, судя по всему, действительно чувствовал себя виноватым за то, что, узнав о судьбе Рафаэля, ушёл и оставил его одного. И изо всех сил старался загладить свою мнимую вину. Не только словами – и это было хуже всего. Слишком больно было осознавать, вспоминать раз за разом, что эта гипертрофированная забота вызвана лишь жалостью и чувством благодарности. «Ну, разумеется, мы не друзья…» Неоднократно Кроули был на грани того, чтобы прямо сказать Азирафаэлю: «ангел, я слышал твой разговор с пастором, можешь больше не притворяться...». Сказать, что ему не нужна ни его жалость, ни тем более – его чувство долга. Сказать, что… Что он может быть свободен. От обязательств, которых придумал себе сам, от спутника, от которого одни неприятности, и от навязанной дружбы, которая стала для него обузой. Не раз и не два он начинал разговор. Но каждый раз, в самый последний момент, не мог набраться решимости и поспешно переводил тему на что-нибудь более безобидное. На что-то, что давало возможность сохранить ещё ненадолго эту иллюзию дружбы, в которую ни один из них больше не верил, но оба старательно скрывали это друг от друга. Азирафаэль – пытался проявить заботу и с непривычным терпением сносил то, что раньше уже встретило бы гневную отповедь. Кроули – ехидничал, огрызался, уходил от общения и время от времени хамил. Он и сам, наверное, не смог бы себе ответить, зачем это делает. Зачем с достойным лучшего применения упорством ломает то, что бережно и кропотливо строил на протяжении нескольких тысяч лет. Две тысячи лет назад Азирафаэль не согласен был даже на соглашение о невмешательстве. Потом не возражал против сотрудничества – в некоторых, не слишком пересекающихся интересах. Так кто сказал, что недавние слова Азирафаэля окончательно лишают его возможности когда-то добиться чего-то большего? …Кроули, впрочем, знал, что. Листок пожелтевшей от времени бумаги, на котором было описано его будущее. Недалёкое, судя по всему. А впрочем, даже если всё случится спустя сотню лет… Можно подумать, ему будет легче. Не легче, нет. Пожалуй, даже тяжелее. Однако пока что он был жив. Никто не нападал на них, не требовал расплаты за предательство, не обещал прощение и возможность вернуться на Небеса. И Кроули смирился. Что ему ещё оставалось делать? Только – жить, пока была возможность. Так, как жил Азирафаэль – одним днём, как смертные, полностью погружаясь в утомительную, отупляющую рутину и стараясь не гадать, как скоро за ними придут. Это оказалось неожиданно просто. Постепенно Азирафаэль перестал пытаться вывести Кроули на откровенность, а сам Кроули – вздрагивать при звуках чужих голосов в их временном обиталище. Даже начал находить некоторое удовольствие в наблюдении за учениками Азирафаэля. Всё-таки дети всегда были ему более симпатичны, чем взрослые. А их было целых четверо: проказливые белобрысые близнецы, Джек и Сэм, приближающиеся к так нелюбимому родителями всего мира переходному возрасту; улыбчивая шестнадцатилетняя Натали, готовящаяся к поступлению в колледж; и десятилетняя скромница-Рэйчел. Последняя французский язык знала на уровне «Plus lentement, s’il vous plaît»*. А вдобавок произносила слова с таким чудовищным акцентом, что Азирафаэль только за голову хватался. И после уроков неизменно выливал на Кроули море сожалений и жалоб на школьных учителей, так чудовищно преподающих язык Гюго и Монтескьё. Именно эта тихоня однажды, неожиданно даже для самого Кроули, в принципе ожидающего от детей в таком возрасте любых безумств, ухитрилась пробраться в его комнату. Всегда запертая на замок спальня будоражила воображение гостей не хуже, чем подвал Синей Бороды. (Разумеется, заперта она была не всегда, а лишь на время визитов посторонних – но им-то об этом неоткуда было знать!) И нельзя сказать, что лишь дети предпринимали попытки заглянуть в неё хоть одним глазком. Больше всего упорствовал в этом мистер Адамс, противный склочный старикашка, живший по соседству. Однако увенчались успехом эти попытки именно у Рэйчел. - Ай! - Шшшто за!... Кроули поспешно умолкает, буквально в последний миг сообразив, что происходит, и заканчивает уже начатое ругательство бессвязным змеиным шипением. Впивается неподвижным взглядом в широко распахнутые карие глаза, полные ужаса и, что совсем уж никуда не годится, восхищения. - Ой, вы разговариваете! - Ш-ш-ш… Ему очень хочется бы сказать что-нибудь более ёмкое. Желательное – нецензурное, чтобы малолетняя нахалка выучила с десяток новых для неё выражений, а заодно навсегда зареклась лазить в запертые комнаты. Увы, об этом он может разве что только мечтать: слухи о говорящей змее, пусть даже никто девчонке не поверит, могут разойтись далеко… И кто знает, не попадут ли они не в те уши. А мелкая проныра окончательно успокаивается. В глазах уже и страха нет – только любопытство и восторженное ожидание чуда. - Простите, мистер змея! – переходя на шёпот, торопливо извиняется она. И даже, кажется, пытается сделать что-то, отдалённо напоминающее книксен. Получается из рук вон плохо – детей этого времени учат чему угодно, только не хорошим манерам. Не то чтобы Кроули это не нравилось… Но попытка малявки быть вежливой вызывает истерическое желание засмеяться в голос. Приходится маскировать это очередным сдавленным шипением. - Я не хотела вас тревожить, правда! Вы же не скажете мистеру Феллу, что я заходила сюда? Кроули твёрдо решает молчать, чтобы не провоцировать мелкую на продолжение дурацкого диалога. Хотя ироничность просьбы свербит не хуже пушинки в носу, заставляя давиться смехом и срываться на тихое ехидное «щ-щ-ща-а-ас-с-с-с...» Малявка, кажется, не замечает подвоха. В любопытных карих глазёнках начинает появляться разочарование и печальное, какое-то философское принятие истины. Впрочем, поколение, выросшее на Гарри Поттере, куда проще убедить в существовании Хогвартса и говорящих змей, чем заставить их в этом разувериться. Вот и девчонка делает совершенно верный вывод (сама даже не догадываясь, насколько верный). - Вы не хотите со мной говорить? – печальный голосок обиженно подрагивает. Кроули закатывает глаза (вспоминая о том, что настоящие змеи этого сделать не способны, с опозданием – впрочем, вряд ли в десять лет малявка так уж хорошо разбирается в физиологии рептилий). И решительно отворачивается, надеясь, что такого подтверждения девчонке хватит. - А… - Рэйчел (кажется, Азирафаэль называл её именно так) неуверенно топчется, не спеша уходить, но и приблизиться не решаясь. Напряжённо обдумывает что-то. Потом решается, - а можно я вас поглажу? Кроули лишь в последний момент удерживается, чтобы всё-таки не ответить. Да что в мозгах у современных детей?! Никакого инстинкта самосохранения! Она одна в комнате с пятиметровой змеёй, которая при этом не спит и проявляет признаки интереса, и единственное, о чём она думает – можно ли эту тварь погладить? Укусить её, что ли? Так, без яда, в воспитательных целях? Последнее, впрочем, Кроули рассматривает исключительно в качестве самоутешения. Укушенный змеёй ребёнок вызовет куда больше шума, чем рассказы этого же ребёнка о змее говорящей. И даже если их с Азирафаэлем, после скандала, который неизбежно разразится из-за этого, не отыщут их конторы, то человеческая полиция заинтересуется точно. А без магии справиться с такой проблемой будет ой как непросто. От окончательного выбора Кроули спасает появление Азирафаэля, наконец сообразившего, что неугомонная ученица слишком долго моет руки. В глазах ангела – ужас пополам с чувством вины: похоже, уже представил себе, что могло случиться, если бы раздражённый Змей не удержал в узде свою страсть к каверзным шуткам и заговорил с малявкой. А может, даже угадал о кровожадных мыслях Кроули по его задумчивому взгляду. Как бы то ни было, малолетняя естествоиспытательница исчезает в коридоре, подгоняемая укоризненным «Рэйчел, я же просил не заходить сюда, а если бы тебя укусили?..» А сам ангел, прежде чем выйти вслед за ней, оборачивается и одними губами спрашивает: - Мой дорогой, с тобой всё хорошо? Вместо ответа Кроули просто сворачивается поплотнее. И, лишь когда дверь с негромким стуком захлопывается, позволяет себе высказать всё, что он думает: о бестолковой девчонке, о её родителях, занимающихся чем угодно, кроме воспитания своих детей, о создателях этой идиотской истории о говорящем со змеями мальчике-волшебнике, а заодно и о Азирафаэле, притащившем их в эту дыру. На следующий день на двери появляется замок. На счастье беглецов, Азирафаэлю удалось уговорить Рэйчел не распускать язык. А быть может, родители просто не поверили в её рассказы о говорящей змее, живущей у доброго чудаковатого мистера Фелла. Дети продолжали ходить к Азирафаэлю трижды в неделю, насиловали язык Сен-Симона чудовищным произношением, время от времени получали упрёки и долгие воспитательные беседы за невыполненное задание. На взгляд Кроули, толку в этих беседах не было никакого. Если что-то у Азирафаэля и получалось ещё хуже, нежели врать – так это ругать детей. Впрочем, какой-то эффект от уроков всё-таки был. По крайней мере, ужасный акцент, вызывающий у Кроули зубную боль пополам с желанием выползти и сказать какую-нибудь гадость, постепенно сходил на нет. А Азирафаэль после каждого визита рассыпался в хвалебных одах «милым талантливым детям». Насчёт милых Кроули мог бы, пожалуй, поспорить. Любителей мелких пакостей и глупых розыгрышей Кроули видел за милю даже безо всяких чудес. На счастье братьев, испытать какую-нибудь из своих шуток на Азирафаэле они так и не решились. Иначе Кроули вспомнил бы, что и в змеиной форме и без магии тоже можно шутить. Время от времени появлялись и другие гости: шумная, всегда готовая посмеяться миссис Форест, покупающая по просьбе Азирафаэля продукты и иногда заходящая на чай; вредный и склочный мистер Адамс, который даже Азирафаэля ухитрялся доводить до язвительных ответов, а порой и откровенной грубости; мистер и миссис Кариш, родители Джека и Сэма. Порой заглядывали и другие соседи, имена которых Кроули даже не трудился запоминать. Иногда миссис Форест не появлялась, и в такие дни Азирафаэль сам уходил куда-то на час-полтора. Стоит ли говорить, что это время Кроули проводил, бездумно мечась по дому и пытаясь не представлять, как его друга хватают эмиссары Ада или забирают Наверх Гавриил с компанией. К счастью, паника всякий раз оказывалась беспочвенной: Азирафаэль возвращался, принося продукты и, иногда, новые книги. В отличие от тех, что стояли в шкафах в их доме, эти пахли не пылью, а чужими грязными руками, канцелярскими чернилами и бюрократией. Кроули мог бы по одному лишь взгляду на библиотечный штамп сказать, сколько раз принесённый томик становился причиной мелких, но внятных для демона в отставке грешков. От нехитрой лжи в стиле «я думал, что вернул её на прошлой неделе», до совершённого с книгой в качестве подноса греха чревоугодия или соблазна совершить кражу. Далеко не все из этих книжек были представителями столь любимой ангелом философии. «- Что это за гадость у тебя, ангел? - Гадость? Ах, ты об этом… Совсем не гадость, довольно интересный роман, хотя я не могу сказать, что стилистика автора заслуживает… - Ти Кинссси? «Убийство на сельской ярмарке»? Что за пошлое название? И с каких пор ты читаешшшь беллетристику? - Ну, я подумал, что раз мы не можем использовать чудеса, нам нужно узнать, какие способы используют смертные в нашей ситуации. Ты не согласен, дорогой мой? - И ты решшшил, что низкопробный детектив нам в этом поможет? Ангел, не сссмешши меня! Кссстати, на этой книжонке отчётливая печать греха. - Что ты имеешь в ви… - Да то и имею, ангел! Кто-то прочитал эту исссторию и решил извесссти таким же методом кого-то из сссвоих знакомых. Ксссстати, удачно, я отчётливо чувссствую смерть, ссслучившшшуюся по вине этого корма для мышшшей. Что? - Кроули, ты… ты… Неисправим! - Ой, ангел, можно подумать, это я подсссказал твоему убийце, как всссё провернуть. - Он не мой убийца, Кроули, и я очень прошу тебя обойтись без таких шуток! - Подумаешшшь…» Впрочем, справедливости ради, далеко не все приносимые Азирафаэлем книги были столь любопытны. Большинство из них пахло не кровью, а лишь дешёвой едой, вульгарными духами и алкоголем. И лишь очень малая часть так заинтересовывала ангела, что тот начинал зачитывать их вслух. Кроули, разумеется, протестовал. Фыркал, язвил и изо всех сил делал вид, что оказывает Азирафаэлю одолжение, выслушивая впечатлившие его отрывки. Однако на сердце в эти моменты становилось теплее, и невидимая петля, плотно сжавшаяся вокруг горла в тот вечер, когда он услышал разговор ангела и пастора, немного ослабляла свою ледяную хватку. Иногда Азирафаэль возвращался без книг, и в эти дни Кроули с особой отчётливостью ощущал, что они здесь не отдыхают, а прячутся. Почти без средств к существованию. Тревогу и огорчение ангела можно было резать ножом; правда, сам он в этом не признавался. Но Кроули это и не нужно было: он и сам понимал, что долго такое положение длиться не может. Если они хотят оставаться незамеченными Адом и Раем, им придётся найти какой-то источник финансов. Не связанный с чудесами. Идею просто сходить в банк и снять нужную сумму со счёта, который Кроули дальновидно создал как раз для таких целей ещё лет двадцать назад, Азирафаэль категорически забраковал. И Кроули очень любопытно было, что стало причиной развившейся паранойи друга: чрезмерное количество прочитанных детективов или что-то более весомое. Однако задавать этот вопрос он, после некоторого размышления, не решился. Что-то между ними после того разговора (того, что состоялся между ними в последний их день в Сент-Олаф; и того, который не предназначался для его ушей) – что-то между ними с тех пор сломалось. Что-то неуловимое, настолько эфемерное, что Кроули был порой готов поверить, что его никогда и не было… Они уже давно доверяли друг другу. Настолько, насколько вообще могут доверять представители исконных врагов представителю вражеского стана. Сейчас же, когда они, казалось, были ближе, чем когда либо, то необременительное доверие, связывавшее их прежде, исчезло. Превратилось – у Кроули – в немую тоскливую готовность смириться с любым решением, которое примет его друг. У Азирафаэля же… Во что превратилось эта ни к чему не обязывающая уверенность друг в друге у ангела, Кроули не знал. Но почему-то ему казалось, что и Азирафаэль не остался прежним. Как бы то ни было, они всё ещё были живы. И всё ещё были вместе, полные решимости защищать себя и друг друга от любой беды. Пока что, правда, самой большей из них были закончившийся какао и бесцеремонные гости, бесящие Кроули до зубовного скрежета. Впрочем, довести его до более-менее серьёзной степени бешенства они не успели. Закончился август. И количество смертных, бывающих в домике отца Уильяма, резко сошло на нет. Дети вместе с родителями вернулись в Лондон; пожилая мисс Даунинг, страстная любительница кошек и роз (именно в такой последовательности) попала в больницу с кашлем и спустя неделю тихо скончалась, вызвав небольшую панику среди всех, кто с ней общался, и став причиной резкого прекращения соседских визитов. «- Ковид? Это ещё что за дрянь, ангел? - Кроули, ты совсем не следишь за новостями? - Как я, по твоему, могу за ними ссследить, есссли в этом доме нет даже телевизора?! - Ох, дорогой мой… Прости, я совсем не подумал, что тебе не с кем общаться, чтобы узнавать о происходящем в мире… На планете бушует эпидемия. Уже почти год. - Сссерьёзно? Поссстой, это не тот смешшшной вируссс, который сссдуру упусстили китайцы? - Не такой уж он смешной, дорогой мой. Весь мир охвачен эпидемией. Мне иногда кажется, что наша общая знакомая решила вернуться к своей работе… - Не выдумывай, ангел, Чума подала в отссставку и, по моим ссссведениям, не желает больше иметь никаких дел с людьми. Они и сссами сссправляются ссс уничтожением себе подобных… - И всё-таки…» Странно, но спокойная, размеренная жизнь на окраине небольшого городка не только не свела Кроули с ума, но и, кажется, постепенно начинала даже нравится. Дурные предчувствия и горькие мысли никуда не ушли – да и не могли, если так подумать. Однако сонное течение времени давало некую иллюзию стабильности. Безопасности, на которую ни он, ни Азирафаэль не могли даже надеяться. И дамокловым мечом маячившее пророчество постепенно стало… не забываться, нет – скорее, сглаживаться, отступать в глубины памяти, заваливаемое ворохом безмятежных, похожих друг на друга дней. Даже подслушанное откровение Азирафаэля, казалось, постепенно начинало казаться не таким ужасающе-безнадёжным, теряло свою ранящую остроту. Азирафаэль по-прежнему был внимателен и заботлив. Это пришлось кстати: начиналась осень, холодная и дождливая, отопительный котёл работал с перебоями, и существование в виде рептилии становилось всё более неудобным. Азирафаэль же неусыпно следил, чтобы Змей не страдал от недостатка тепла – во всех смыслах этого слова. И было бы ложью сказать, что Кроули эта опека была неприятна. Несмотря на опасения Кроули, забыть о роковом «разумеется, он мне не друг» оказалось не так уж сложно. Нужно было просто не вспоминать о словах, не предназначавшихся ему. Не гадать, когда наступит предсказанное Агнессой «усомнится Страж Врат Восточных». Не выискивать второго смысла в словах Азирафаэля и, что куда важнее - не пытаться понять, какие его поступки продиктованы привычной симпатией к давнему союзнику-сопернику, а какие - чувством долга. Не бередить незаживающую рану, позволяя ей покрыться тонкой коркой смирения. Это получилось неожиданно легко. После нескольких первых недель, прожитых как на вулкане, Азирафаэль уяснил, какие именно темы вызывают у его соседа особое раздражение, и больше не пытался заговаривать ни о Рафаэле, ни о том, что привело их сюда, в Уотфорд. Кажется, он тоже, как и Кроули, старался выкинуть из головы ужас побега из Ада. И тоже, должно быть, старался убедить себя в том, что здесь они в безопасности. Кроули это полностью устраивало. Обладающий совершенной памятью (если не считать, разумеется, амнезии, касающейся прошлого на Небесах), он тем не менее отлично умел то, без чего за шесть тысяч лет можно было сойти с ума: отодвигать подальше наиболее болезненные воспоминания. Прятать их за сиюминутными делами и пустыми мыслями, занавешивать вуалью мелких, но досадных неприятностей. Не думать о том, что грозило свести с ума. Он и не думал. Почти. Иногда это даже получалось – особенно по вечерам, когда ангел прочно запирал двери, гарантируя отсутствие любых визитёров, и они устраивались возле камина, коротая время за разговорами и уютным, почти прежним и одновременно непривычно доверительным молчанием. Азирафаэль усаживался в кресло, поближе к огню, с книгой либо, реже, со свежей газетой. Змей же, в свою очередь, устраивался на его плечах или на коленях. Почему-то именно сейчас, когда подслушанная чужая тайна непреодолимой пропастью рассекла их жизнь на до и после, решиться на такое панибратство оказалось легче, чем когда-либо. Кроули самому порой казалось, что он пытается согреться впрок: от жара пляшущего в камине пасторова дома - их с Азирафаэлем дома! - огня. От тепла заботливо подливаемого Азирафаэлем в глубокое блюдце чая (ангел купил его во время первого выхода из дома, которому Кроули был свидетелем, и Змей долго смеялся, разглядывая украшающие ободок красные глазуревые яблоки). От... От тепла рук Азирафаэля, который и раньше не протестовал, когда Кроули в змеиной форме забирался ему на плечи, но лишь теперь взял привычку бездумно гладить его, как большую чешуйчатую кошку, пока читал. Согреться получалось плохо. Кроули мёрз почти постоянно, даже со включенным электронагревателем, и переставал мучиться от пробирающего до костей холода, лишь обернувшись вокруг шеи ангела на манер шарфа. Однако это вполне можно было считать мелочью, не заслуживающей внимания. Впервые за полгода - да что там, за двенадцать - за сотню - лет Кроули чувствовал, что время перестало нестись вскачь. И это было настоящим, просто невероятно щедрым подарком судьбы. Утро. Приготовление завтрака (Азирафаэль взял за правило питаться, как обычные смертные, и пытался уговорить Кроули следовать его примеру. С переменным успехом.) Потом - дела по дому, которых оказалось неожиданно много. И которые почти все, к искренней досаде Кроули, легли на плечи ангела. Превращаться в человека, рискуя обнаружить себя кратким всплеском демонической энергии, было слишком опасно. Впрочем, Азирафаэль, казалось, был не против такого положения дел. Он довольно ловко управлялся с грязной посудой и поддержанием порядка в доме. С упоением ковырялся в саду - Кроули и не предполагал за ним такой любви к флористике. На время садовых работ, к слову, Азирафаэль старался зазвать Кроули с собой. И после десятого или одиннадцатого вопроса, нравится ли ему очередной цветок, демон начал подозревать, что подобие эдемского сада тут высажено с целью повысить настроение лично ему. Впрочем, эта идея была достаточно глупой, чтобы не задерживаться на ней слишком долго. Поэтому Кроули просто соглашался, что да, нравится, да, очень красивые розы (привиредливые лентяйки, столько пятен на листьях - Азирафаэль их совсем разбаловал!). Да, георгины просто прелестны (накричать на этих притворщиц, чтобы цвели попышнее, что ли? Ах, ну да, ангел же не любит, когда он орёт на растения...). Да, календула... Впрочем, она и впрямь была неплоха, эту живучую тварь никаким добрым отношением не испортишь. Часам к четырём пополудни Азирафаэль начинал прислушиваться и вскоре поспешно уносил Кроули в дом. Разгадка оказалась проста до скуки: как раз в это время приезжала на своём дребезжащем велосипеде соседка. И Азирафаэль убивал четверть часа, а то и больше, разговорами ни о чём. (Но всё-таки, дни, когда она приезжала, Кроули любил больше: потому что в эти дни ангелу не приходилось отправляться в магазин самому.) А потом наступал вечер, и это время Кроули любил больше всего. Он не помнил точно, в который по счёту из вечеров Азирафаэль впервые проигнорировал его недовольное «мне удобно, ангел» и решительно вытащил его из обложенного одеялами гнезда. Но с тех пор вечерние часы проходили почти по одному и тому же сценарию: Азирафаэль разжигал камин (после того, как закончились частные уроки, им пришлось вспомнить об экономии, и теперь живой огонь стал роскошью, непременным атрибутом уютного вечера). Готовил какао для себя и крепкий чёрный кофе – для Кроули. Пододвигал кресла поближе к камину, а журнальный столик – к креслу. И с комфортом усаживался в него с очередной книгой в обнимку. И так, перемежая обсуждение новостей разговорами о давних, памятных для обоих событиями, а воспоминания – чтением вслух, они убивали время до поздней ночи. А нередко и до рассвета. Сон по-прежнему не был ни для одного из них насущной необходимостью, однако поддерживать силы физической оболочки, не используя магию, оказалось на удивление непросто. Поэтому самое редкое раз в несколько дней Азирафаэль всё-таки уходил в спальню, приобщаясь к нехитрому развлечению под названием «ночной отдых». Кроули же, наоборот, старательно избегал вотчины Морфея. Насколько это было возможно в условиях непреходящей скуки и невозможности восполнить силы ничем, кроме пищи и сна. Последние видения, с неприятной регулярностью приходившие, стоило ему погрузиться в забытье, отбивали всякое желание засыпать. Однако ничто в мире не бывает вечным. И однажды, когда дожди перестали прерываться солнечными днями, а туманы прочно взяли в плен не только шумный Лондон, но и тихий Уотфорд, их хрупкий покой всё-таки закончился. *** - Что ты сссказал, ангел? – Кроули показалось, что он ослышался. Азирафаэль вздохнул. - Я завтра выхожу на работу, Кроули, - нарочито спокойно повторил он, стараясь не глядеть Змею в глаза. - Ангел, ты ссс ума сссошшёл?! - Нам нужны деньги, Кроули. Если мы не хотим привлечь к себе внимания тем, что не покупаем продуктов, и не собираемся рискнуть и создать пару сотен фунтов магией… Кроули бессильно выругался. Разумеется, они не хотели и не собирались. Ангелы побери всех этих преследователей, да он даже принять человеческую форму не может, боясь, что всплеск демонической энергии заметят! Хотя на трансформацию и тратилась сущая малость, но… - Вот именно, ангел! Есссли не хотим привлечь внимание! Хочешь сссказать, ты владеешь хоть какой-то человечессской професссией? – он представил, как Азирафаэль будет продавать одежду, призывая одеваться по моде девятнадцатого века, и чуть не взвыл. - Ой, да ты посмотри на себя! Да у тебя даже одежда так и кричит «эй, смотрите на меня, я не знаю жизни смертных»! Ангел в ответ едва заметно поморщился и укоризненно взглянул на Змея. - Я буду работать в библиотеке, Кроули, - суховато отозвался он, явно обидевшись на недоверие демона. – И к твоему сведению, я хожу туда уже третий месяц, и меня ни разу ни в чём не заподозрили. - Да, только приглассссили поработать библиотекарем, сссс какой-то сссстати! – окончательно сорвался на шипение Кроули. – Ты уверен, что это не ловушшшка? Вполне в духе Ада, знаешшшшь ли! - Кроули… - Азирафаэль расстроенно развёл руками. – Зачем ты так? Я знаю всех в этой библиотеке, они чудесные люди, и уверен, они никак не связаны с демонами. Я бы непременно почувствовал это. - А ссс ангелами?! – Кроули от избытка эмоций чуть не свалился к кресла. Напряжённо поднявшись на хвосте, он принялся нервно раскачиваться, изо всех сил пытаясь поймать взгляд Азирафаэля. Не то чтобы он надеялся его загипнотизировать – на ангелов такие штучки не действуют. Но всё-таки, может быть… Азирафаэль старательно отвёл глаза. - Если они так хорошо знают, где можно меня найти, то и сюда они бы явились уже давно, - твёрдо возразил он. Кроули не мог больше этого выслушивать. Соскользнув с кресла, он заметался по гостиной, не обращая внимания на попадающуюся на пути мебель: пятнадцатифутовой змее непросто передвигаться с таких тесных помещениях. - Ангел! – взмолился он, резко останавливаясь и вновь оборачиваясь к Азирафаэлю. – Пожалуйссста, подумай, это же риссск, не делай глупоссстей! В конце концов, у меня есссть сссвязи, я добуду тебе столько денег, сколько нужно! Стало тихо. Кроули запоздало сообразил, что он только что предложил, и замолчал. Азирафаэль же, замерев, ответил наконец на его взгляд. И в небесно-синих глазах Кроули отчётливо увидел укоризну и сожаление. - Кроули, пожалуйста, давай больше не будем об этом, - негромко, но пугающе спокойно, со столь редкой для него решимостью, проговорил Азирафаэль после долгой паузы. – Я не желаю даже слышать о незаконных способах обогащения. Кроули смерил его мрачным взглядом. И… промолчал. Это упрямое выражение он хорошо знал. И сейчас отчётливо понял: если уж Азирафаэлю взбрела в голову блажь заработать им на жизнь исключительно добродетельными методами, то переубедить его, по крайней мере сразу, не удастся. - Ах, не пойми меня неправильно, мой дорогой! – поспешно проговорил ангел, неверно интерпретировав его взгляд. – Я понимаю, что для тебя это нормально, возможно, в других условиях я бы даже согласился с тобой, что в исключительных случаях можно… ммм… немного поступиться законами человеческими ради важной цели. Но сейчас нам нужно быть незаметными. Представь, что будет, если тебя арестуют! - Уж точно ничего такого же ужасного, как если в твоей библиотеке тебя подстерегут Гавриил сотоварищи или Хастур, - зло огрызнулся Кроули. Азирафаэль слабо улыбнулся. А потом, встав из кресла, подошёл к змею и, опустившись рядом с ним на колени, осторожно провёл ладонью по его спине. - Кроули, дорогой мой, пожалуйста, послушай меня, - мягко попросил он. И, когда Кроули, сердито фыркнув, изобразил на своей морде максимальное внимание, серьёзно продолжил. – Я обещаю тебе, что буду очень осторожен. И немедленно уйду оттуда, если почувствую поблизости демоническую или ангельскую энергию. Но сейчас это, поверь мне, лучший вариант из возможных. Я не привлеку внимания среди библиотекарей. Он умолк, внимательно глядя на Змея. Тот сверлил его ответным взглядом, полным, как он сам понимал, отчаяния и (тьфу ты, какой позор!) самой настоящей мольбы. Но подобрать слова для возражений, как назло, никак не получалось. Азирафаэль виновато улыбнулся. - Всё будет хорошо, Кроули. Ты постараешься не волноваться, пока я буду на работе? Кроули хмуро помолчал. Пожалуй, у него всё-таки было, что возразить. Ооо, и ещё как возразить! Только вот, знал он, это всё упёртого идиота не убедит. - До ссскольки у тебя рабочий день?- недовольно пробурчал он, чувствуя, что пауза затягивается и нужно хоть что-то ответить. - С девяти-ноль-ноль до семнадцати, - тут же ответил Азирафаэль. Кроули медленно вдохнул. Напомнил, что об их преследователях не слышно уже шесть месяцев, три из которых ангел прожил в полном одиночестве. При этом (в чём Кроули не хотел признаваться, но против истины не попрёшь) отлично найдя язык почти со всеми соседями. Слава милого чудака не в счёт. - Учти, ангел, есссли ты задержишшшься хотя бы на полчассса, я сссам пойду в твою библиотеку и притащщщу тебя домой сссилой! - О… - по губам ангела скользнула слабая, смущённая и немного ироничная улыбка. – Дорогой мой, это лишнее. Поверь мне, появление огромной змеи в центре города повредит нам куда больше, нежели моё опоздание! - Значит, я верну сссебе человечессский облик, - раздражённо огрызнулся Кроули. Дёрнул головой, уклоняясь от успокаивающе поглаживающей его ладони Азирафаэля. – Ангел, я сссерьёзно! Азирафаэль тяжело вздохнул. - Хорошо, дорогой мой, - обречённо согласился он. – В восемнадцать-ноль-ноль я обещаю быть дома. - Ты сссказал, в сссемнадцать! - Но мне ведь ещё нужно добраться домой, ты не согласен? – парировал ангел. И Кроули вынужден был смириться.