Своя сторона

Кроули не надеялся очнуться. О, нет, он подозревал, что исчезнуть легко и незаметно ему не позволят, и боялся думать о том, что следующее пробуждение произойдёт уже в Преисподней. Где-нибудь в том самом зале, в котором происходил суд над Азирафаэлем, когда они поменялись телами. Однако было бы ложью сказать, что он не надеялся втайне больше не возвращаться в сознание. Перестать испытывать боль... Избавиться, наконец, от мучительного страха, терзавшего его все эти месяцы. Исчезнуть и знать, что его смерть освободит и Азирафаэля тоже: от преследования, от навязанного ему долга жизни, от дружбы, которой он не мог дать исчадию Ада. Да. Это было бы на редкость милосердным подарком. Слишком милосердным и для Ада, и для Рая. Кроули понял это ещё до того, как открыл глаза. Потому что первым, что пришло к нему вместе с проблеском сознания и невыносимой слабостью, была боль. Тупая, тянущая – в заломленных наверх плечах. Острая, дёргающая – в запястьях, стиснутых чем-то холодным. Пульсирующая и вызывающая мучительные позывы тошноты – в затылке, по которому пришёлся удар, судя по всему, рукояти пистолета. Впрочем, всё это было мелочью по сравнению с тем огнём, что лизал его лицо и ладони. Святым огнём, безжалостным и ненавистным – его ни с чем нельзя было спутать. Кроули чувствовал его, ощущал всей своей сущностью – и не было от него ни защиты, ни спасения. Он пока ещё был далеко, ещё лишь готовился вцепиться в проклятую плоть, оставив лишь несколько мучительных ожогов на обнажённой коже... И от предчувствия ещё даже не начавшейся пытки было ещё страшнее. Он услышал чей-то стон – и не сразу даже понял, что слышит собственный голос. И лишь потом, по вдруг наступившей тишине, запоздало осознал, что вырвало его из забытья. Голоса. Чужие голоса, спорящие рядом с ним, и замолчавшие, когда он застонал. Внутренности скрутило тошнотворным страхом. Они знают, что он очнулся! Они ждали этого, чтобы начать казнь – иначе зачем вообще давать ему вернуться в сознание? Ужас ненадолго придал сил. Разлепив слипшиеся веки, он почти запредельным усилием поднял голову. Руки, прикованные к чему-то твёрдому, рвануло болью. Нет, он не хотел знать, где оказался и кто собрался посмотреть на его конец. Но неизвестность и ожидание пугали куда сильнее, чем даже сама смерть. В глазах мутилось и плыло. Окружающее пространство текло, размывалось, словно он смотрел сквозь толстый слой воды. Напряжение глазных яблок прошило голову очередным раскалённым гвоздём, и он чуть не потерял вновь сознание. …Лучше бы потерял, обречённо понял он мгновение спустя. Перед глазами наконец несколько прояснилось. И внутри всё сжалось, когда сквозь муть он разглядел знакомую светловолосую фигуру. - Ассссрфаэль… - обречённо прошептал он, мучительно вглядываясь в друга, стоявшего в нескольких шагах от него. Силы закончились разом, словно кто-то проткнул иглой шарик, и он без сил обвис, уже не обращая внимания на боль, вспыхнувшую в напряжённых плечах и запястьях. Он боялся даже думать, почему Азирафаэль стоит здесь, в месте его казни. Почему – и в качестве кого: подневольного свидетеля или обвинителя? Он не хотел верить в то, что слова бандитов о нанявших их ангеле на «А» были правдой. Не хотел – и надеялся, что не успеет узнать ответа на этот вопрос. Ангел имел право его осудить. И убить, за всё то, что он творил за его спиной, тоже – но Кроули надеялся, что Азирафаэль не воспользуется этим правом. Не воспользовался. Джой мог лгать – он должен был лгать! Азирафаэль не мог… - У тебя десять минут, не больше, - ворвался в его качающееся на грани беспамятства сознания знакомый голос. Холодный, безжалостный, полный гнева и нескрываемой брезгливости. И внутри у Кроули всё заледенело, проросло колкими иглами и разбилось в мелкое ранящее крошево. Кроули лишь несколько раз слышал от Азирафаэля такой тон. И никогда ещё он не был адресован ему. Он со стоном попытался выпрямиться. Поймать взгляд ангела, убедиться, что он не бредит, что это и впрямь Азирафаэль, а не бред его воспалённого сознания… И не смог даже поднять головы. Мышцы дрожали от усилий, но одуряющая слабость, казалось, превратила тело в пудинг. Огонь, лизавший подломленные колени, словно стал ближе, сильнее. Он не мог сравниться с тем космическим холодом, что рвал сейчас его сердце – но боль, которую он причинял, туманила мозг ненамного слабее. И это, в каком-то смысле, было благом. Во всех, самых что ни на есть прямых и переносных, смыслах. На миг Кроули поверил, что ему повезёт вновь отключиться – и больше уже не возвращаться в этот мир, который даже надежды сохранить добрую о себе память у единственного друга – и ту ему не оставил. А потом рядом прозвучали шаги, и ненавистный голос давешнего стрелка с тошнотворным предвкушением произнёс: - Очнулся, петушок? И Кроули понял, что шанса на лёгкий конец ему не дадут. Это была последняя связная мысль. Потом осталась только боль, отнимающая остатки гордости и разума, и сводящий с ума, выворачивающий наизнанку ужас. *** Азирафаэлю, разумеется, неоткуда было знать, что появление в трёх метрах от него Смерти – результат дипломатических усилий отца Уильяма, а не иных, более печальных обстоятельств. Поэтому, увидев его у стены склепа, подумал о самом плохом. Зловещая фигура, задержавшись лишь на несколько секунд с демонстративно раскинутыми крыльями, без единого слова исчезла. А Азирафаэль, чувствуя, как подламываются от ужаса колени, без сил сполз по дубовой стенке саркофага на пол. В голове зашумело с такой силой, что на миг ему показалось – не сможет удержаться в сознании. Сердце заколотилось со страшной скоростью заколотилось в горле, мешая дышать. Сквозь туман навалившейся паники бессмысленно стучало лишь одно слово: «Кроули…» Он не помнил, как встал. Как выбрался из склепа и где успел разодрать рукав вместе с кожей на руке. Помнил лишь, как на подгибающихся ногах бежал к пасторскому домику, а в голове путались обрывки панических мыслей и бессвязные мольбы к Ней. В прихожей он на миг запнулся, тупо глядя на мокрый пол и понимая лишь одно: смятой одежды в прихожей нет. А она должна была остаться, если бы Кроули решился… решился на… Он осознал, что не может заставить себя даже мысленно произнести это слово и, стряхнув с себя оцепенение, бросился в комнату. И запнулся, с ужасом глядя на неподвижное тело отца Уильяма, распростёртое на пороге между гостиной и спальней. Эфирному существу не нужно было долго приглядываться, чтобы понять, что пастор не дышит. И что его душа вот-вот готова отправиться на Небеса – готова, но ещё не отправилась. Ни с чем невозможно спутать это неповторимое сияние жизни, которое окружает живые существа, и неумолимо гаснет спустя шесть минут после того, как сердце сделало свой последний удар. Взгляд выхватывал всё новые и новые подробности, повергая ангела в настоящий шок. Кто мог посметь выстрелить в священника?! В Её служителя прямо в доме Её?! …Азирафаэль смотрел на отца Уильяма, не в силах поверить в то, что кто-то мог решиться на подобное святотатство. Всего на несколько мгновений его охватил настоящий ступор. Но всё-таки Азирафаэль не зря был сотворён, как защитник и воин (несмотря на то, что об этих сторонах своей сущности он старательно пытался забыть, наслаждаясь жизнью мирного букиниста на земле). Сейчас рядом был тот, кому была нужна его помощь. Кому он ещё мог помочь. Миг потрясения прошёл, и Азирафаэль, не раздумывая, бросился к пастору. Под коленями неприятно чавкнул липкий от крови ковёр. Азирафаэль поспешно протянул руки к ране на бедре, вливая в неё исцеляющую энергию. Между пальцами проскользнула крошечная молния. Скользнула в неподвижное тело, хлестнув не успевшее остыть сердце и заставив его судорожно сократиться. Из раны тут же забил слабый бурунчик крови. Азирафаэль облегчённо выдохнул: на миг он успел испугаться, что безвозвратно опоздал. Внутреннее зрение царапнуло теплом: смятый, застрявший вплотную к кости кусочек свинца, ещё не успевший полностью остыть. Странный, почему-то окутанный аурой чего-то до боли знакомого кусочек… Азирафаэль недоумённо потянулся к металлу мыслью – и его прошило уколом озноба, проморозив от головы до пят ужасом. От пули отчётливо тянуло тонким запахом благодати. Голова опасно закружилась, и Азирафаэль зажмурился, пережидая приступ тошнотворной паники. Это было абсурдом. Кощунством. Освящать оружие – это всё равно что… что… «Всё равно что пытать и жечь именем Бога», - подсказал ему внутренний голос, и у голоса этого были едкие интонации Кроули. Азирафаэль упрямо сжал дрожащие губы. Краткое напряжение воли – и пуля, выскользнув из раны, с глухим стуком упала на пол. Азирафаэль поспешно стянул края разорванной артерии, ещё раз подтолкнул спотыкающееся сердце. И лишь потом позволил себе на миг отвлечься, чтобы с замиранием сердца окинуть взглядом спальню. Окровавленный пол. Опрокинутый стул. Одеяло, скомканное так, словно кто-то вцеплялся в него в агонии. Кроули не было. И это давало крошечную надежду. Азирафаэль старательно гнал от себя мысли, что Кроули могло _не быть_ вообще нигде. Если кто-то напал на защищающего их пастора… Невовремя разыгравшееся воображение нарисовало перед глазами картину: вот пистолет в руках безликого убийцы рявкает, выплёвывая пулю, и кусочек освящённого метала входит в сердце Кроули, не способного сейчас даже защитить себя… Азирафаэль вздрогнул и в панике замотал головой, пытаясь прогнать чудовищное видение. И, решительно отодвинув подальше лишние мысли, вновь направил всё своё внимание на лечение отца Уильяма. Под пальцами ангела раневой канал затягивался, срастались повреждённые мышцы и сосуды, излившаяся в ткани кровь исчезала без следа, убирая все следы гематом. С щелчком встал на место вывихнутый плечевой сустав, и хрящевая ткань начала поспешно заращивать трещины, восстанавливая суставную сумку. Не заботясь об экономии чудес, Азирафаэль щедро омыл благодатью внутренние органы, восстанавливая погибшие от недостатка кислорода клетки и заодно убирая следы недавно перенесённого последствия эпикардиального инфаркта (незначительного, к счастью - но это могло бы стать проблемой в дальнейшем). Это было против правил, но сейчас ему было всё равно. Его душил горький, бессильный гнев на Небеса. Отец Уильям пострадал, защищая их. Защищая Кроули – иначе почему он лежит здесь, а не в своей квартире? Его застрелили, не глядя ни на его сан, ни на преклонный возраст. Застрелили из освящённого оружия, которое, не сомневался Азирафаэль, было приготовлено для Кроули. Это – справедливость сил добра?! Пожалуй, явись в этот момент сюда Гавриил, и Азирафаэль впервые за шесть тысяч лет осквернил бы свои уста наигрязнейшей бранью, по сравнению с которым его небольшая несдержанность во время апокалипсиса показалась бы верхом пристойности. На счастье или нет, но Гавриил явиться не пожелал. Зато отец Уильям, глубоко вздохнув, вздрогнул и открыл глаза, заставив Азирафаэля мигом забыть о недолгом искушении сквернословием. Сердце пропустило удар и упало куда-то вниз, в желудок, а руки вдруг похолодели и мелко задрожали. Во взгляде пастора не было ни следа дезориентации, которая свойственна вернувшимся почти с того света. Нет, он был полон тревоги и сочувствия. И Азирафаэль, глядя на отца Уильяма, почувствовал, как пол уходит из под ног. - Что?.. – не узнавая своего голоса, сипло выдохнул он. Священник с некоторой опаской опёрся на руку, и тут же, словно чудесное исцеление было для него обычным делом, с молодой прытью поднялся на ноги. - Идём, Азирафаэль, Кроули надо спасать, боюсь, с ним случилось что-то страшное, - напряжённо проговорил он. И нетерпеливо протянул руку застывшему на коленях ангелу. Азирафаэль вздрогнул и поспешно встал. На миг сковавшее его ощущение неизбежного немного отступило, и он смог вздохнуть, с облегчением осознавая сказанное: «надо спасать», а не «соболезную». - Он… - он жив? – голос невольно дрогнул, и пастор, уже торопливо двинувшийся к двери, остановился на пороге, с сочувствием оглянувшись на ангела. - Был жив несколько минут назад, - утешающим тоном проговорил он. – Надеюсь, мы ещё не опоздали. Азирафаэля передёрнуло от страшного смысла этих слов. Не чуя под собой ног, он вслед за пастором выбежал в коридор и на миг растерялся, когда Уильям, не сбавляя шага, исчез за дверью собственной квартиры. Однако, когда Азирафаэль сделал первый шаг в ту же сторону, дверь вновь распахнулась, и пастор появился на пороге, сжимая в правой руке пистолет. - Травмат, - коротко пояснил священник, неправильно расценив удивлённый взгляд ангела. – Будь готов к бою, Азирафаэль. Прошу тебя, не убивай, если это будет возможно… Он запнулся на мгновение, и тихо, но решительно закончил: - Но если от этого будет зависеть жизнь Кроули, делай то, что нужно. Эти души, боюсь, уже поздно спасать… И прежде, чем Азирафаэль успел осмыслить это необыкновенное разрешение на отнятие жизни смертных, поспешил к входной двери. Азирафаэль заторопился за ним. У него была слабая надежда, что отец Уильям знает, что делает и куда идёт, и поразительная для только что воскресшего человека деятельная энергия не порождена шоком от смерти и последующего возвращения к жизни. Отстав от пастора лишь на пару шагов, он выбежал на церковный двор и беспомощно заозирался, надеясь обнаружить знакомую долговязую фигуру. Пастор тоже остановился, с досадой вглядываясь в ночную темень, лишь возле церкви и у ворот рассеиваемую фонарями. - Они не должны были уйти с территории церкви… - себе под нос пробормотал он, о чём-то напряжённо размышляя. – Азраил говорил, что Кроули, которого он должен забрать, где-то здесь… Азирафаэль не сразу осознал, что именно только что услышал. А когда осознал, потрясённо обернулся к пастору, чувствуя, как сжимается сердце от мучительного предчувствия. - Азраил? – не желая верить, прошептал он. – Вы тоже видели его?.. - Он приходил за мной, - кивнул пастор, продолжая оглядываться. – И ждал, когда сможет забрать Кроули. Твоё возвращение должно было спасти нас обоих… Но куда, в таком случае?.. Он вдруг осёкся и, резко обернувшись, впился взглядом в тёмную громаду храма. Азирафаэль непонимающе поглядел туда же, старательно прислушиваясь к ровному сиянию благодати… И в следующий миг его словно плетью стегнуло отзвуком чужой боли и болезненным послевкусием недавно оборванной жизни. - Они там, - невольно отшатнувшись, потрясённо вскрикнул он. И, забыв о пасторе, бросился к главному входу. - Азирафаэль, будь осторожен! Их четверо, у всех оружие! – предостерегающе крикнул ему в спину отец Уильям. Ангел, даже не думая останавливаться, изо всех сил сжал дрожащие губы. Да, оружие. Освящённое оружие. И они готовы убивать. - Азирафаэль! – пастор каким-то чудом ухитрился его догнать и, задыхаясь, схватил его за локоть, не позволяя рвануть дверь церкви. Он попытался было вырваться, но сухие пальцы старика держали неожиданно крепко. - Азирафаэль, прошу тебя, сохраняй спокойствие, - прошептал Уильям, ловя его взгляд. Грудь его ходила ходуном – короткая пробежка явно была пределом его сил. Однако вид у старого священника был решительным и удивительно спокойным. Пожалуй, куда более спокойным, чем ощущал себя сам Азирафаэль. А пастор настойчиво повторил, глядя ему в глаза: - Ты не спасёшь Кроули, если развоплотишься сейчас. Последняя фраза хлестнула, подобно ледяному ветру в лицо. И Азирафаэль опомнился. Он тяжело прикрыл глаза и глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Да. Он должен спасти Кроули, и права на ошибку у него не будет. - Всё хорошо, мой дорогой Уильям, - переведя дыхание, благодарно откликнулся он. И смущённо признался: – Спасибо, боюсь, я несколько… разнервничался. Протянув руку, он мягко коснулся ближайшей петли, заставляя их на короткий срок стать совершенно бесшумными. - Уверяю вас, я буду предельно осторожен. Уильям ещё несколько мгновений смотрел ему в глаза, словно пытался увидеть в них, насколько искренен он сейчас в своём обещании. Потом старик кивнул и отпустил его локоть. - Идём, ангел господень. И да пребудет с нами Бог.