Своя сторона

Азирафаэль не слишком задумывался о том, где именно находится сейчас душа Кроули, откуда он должен вывести своего друга. Вообще не задумывался ни о чём. Сейчас его волновал лишь непреложный, самый главный в мире факт: Кроули где-то есть. Рафаэль, потерянный тысячи лет назад, оплаканный, как жертва Великого Раскола – Рафаэль есть. Где-то, как-то, неким неведомым ему самому образом… Не уничтожен, не исчез без следа – просто ушёл куда-то, как уходили после смерти люди: в Рай, Ад и или куда-то ещё дальше. Ушёл и ждёт, что Азирафаэль придёт за ним, чтобы вывести его обратно, к жизни. Почему-то в том, что Кроули именно ждёт, он не сомневался ни на миг. Это он, будучи похищен Адом (Неужели всего чуть больше года назад? Кажется, целая жизнь прошла…) – это он сам, раздавленный страхом и сомнениями, мог гадать, будет ли Кроули спасать его или предпочтёт скрыться, пока есть возможность. Рафаэль не столь слеп. Ему подтверждения лишние слова, чтобы понять, насколько он дорог. Насколько бесценна для него, Азирафаэля, его жизнь. Что бы ни случилось между ними в этот мучительный год, последние минуты должны были всё расставить по своим местам. Кроули ждёт, и Азирафаэль сделает всё от него зависящее, чтобы это ожидание не продлилось не мгновением дольше необходимого. «Я иду, Кроули», - мысленно произнёс он. Пожалуй, будь у него сейчас рот – выкрикнул бы вслух, погромче: так, чтобы его бедный друг наверняка услышал. Но рта у него сейчас не было. Ни рта, ни языка, лёгких, ни других частей речевого аппарата – как, собственно, и самого тела. По крайней мере, Азирафаэль сейчас его не чувствовал. Он падал в сияющий вихрь, в круговерть мерцающих огней, что были, возможно, новорождёнными галактиками – или, наоборот, несущимися по своим орбитам электронами: яркие искры проносились мимо слишком быстро, чтобы он мог хотя бы разглядеть их. Это немного напоминало представления людей о смерти. Но – откуда-то знал Азирафаэль – не было ей. От стремительности головокружительного полёта-падения где-то внутри, в самой сердцевине ангельской сущности, что-то сладко сжималось, рождая воспоминания о самых первых днях Творения, когда не было ещё ни людей, ни Земли, и они сами были лишь искрами пламени, впервые с восторгом осознавшие своё «Я». Кроули, наверное, понравился бы этот полёт. Он любил скорость во всех его проявлениях – даже в те времена, когда вершиной возможностей для людей, да и для демонов, были неустойчивые парусные лодки и кони, которых бедный Кроули так искренне не мог терпеть. Быть может, это была тоска по полёту, недоступному даже тем из демонов, кому повезло сохранить крылья? Внутри что-то болезненно сжалось от этой мысли. И пьянящая эйфория обещанного чуда померкла, отступая в глубины сознания. Кроули не исчез без следа, да. Но он всё ещё мёртв. Расстался с телом и жизнью в страшных муках, а теперь томится где-то, один, пока он предаётся пустым размышлениям. В том, что Кроули именно томится, Азирафаэль почти не сомневался. Для деятельной натуры его неугомонного друга любые райские кущи, если они, конечно, есть в посмертии для ангелов, очень быстро станут синонимом смертной скуки. Мелькнувшая в глубине мысль болезненно царапнула сознание, зацепилась, не желая уходить и затмевая собой красоту кружащихся вокруг огней: быть может, даже к лучшему, что Рафаэль на заре времён Пал? Как скучно и тоскливо было бы ему на этих стерильных Небесах, среди этих ограниченных, забывших о своей истинной сути архангелов… «Где же ты, Кроули?.. – мысленно позвал Азирафаэль, чувствуя, как болезненно дрожит внутри натянутая струнка тоски. – «Я иду к тебе, я скоро найду тебя, только дай мне понять, как тебя искать…» Ответа, разумеется, не было. Но Азирафаэль уже и сам понимал, что глупо звать того, кого должен найти и вывести из этого… подземного мира, где бы на самом деле не находилось обиталище погибших ангелов. Если это часть его испытания – он пройдёт его. «Кроули, - мысленно повторил ангел, пытаясь отвлечься от кружения галактик вокруг себя. Помедлил, прислушиваясь к музыке знакомого имени. Поправился: - Рафаэль». И невольно рассмеялся, лишь сейчас осознав то, что мог бы заметить и раньше, не будь так удручён своим горем от давней потери друга: ничего не изменилось. Два имени пели в унисон, сливаясь в один хрустально чистый звук, словно невидимый музыкант коснулся струн, извлекая из гитары одну и ту же ноту в разных октавах. Сплетались с другими нотами, пронизывали мироздание долгим, глубоким аккордом: Ми-Ля-До… Четвёртая струна открытая, третья на втором ладу, вторая на первом. И вновь, раньше, чем успеет отзвучать долгий низкий звук, открытая струна - первая, самая звонкая : Ми-и-и-и… Чудо, Млечный Путь, Бог, Чудо*… Азирафаэль называл ноты, как привык, истинными именами – не теми, что записал, половину перепутав, половину переврав честолюбивый монах из Ареццо, а теми, что составляли подлинную суть Музыки Сфер. И немо поражался, как мог не видеть раньше, не слышать этого; как мог быть настолько слепым и глухим, чтобы не заметить, что тот, по кому он скорбел столько веков, всё это время был рядом с ним… Чудо, да. Сохранившее любовь ко всему миру даже во тьме Преисподней, уязвимое и бесценное чудо, отправленное Всемогущей на Землю, не иначе, в неизъяснимой мудрости и милости своей. «Спасибо, дорогой мой…» - мысленно прошептал Азирафаэль, с трепетом ощущая, как долгий певучий звук натягивается золотым лучом. Прорывает сияющий туман летящих мимо галактик, превращаясь в указующую стрелу, в путеводную нить… И, более не медля ни мгновения, скользнул вдоль золотой струны, бросая всего себя вперёд в одном всеобъемлющем, нетерпеливом усилии. А в следующий миг сияющая карусель померкла, и Азирафаэль осознал, что вновь ощущает своё тело. Он стоял в коридоре, темноту которого почти не рассеивали тусклые лучи, пробивающие в щель между слабо прикрытой дверью и косяком. И в этой тишине отчётливо слышалось чьё-то тяжёлое, срывающееся, словно после бега или долгих рыданий, дыхание. *** - Простите, сэр, вам нельзя! Колин, не слушая, обошёл пытающуюся перегородить ему путь фельдшера и двинулся вслед за каталкой к машине Скорой Помощи. - Сэр! - Мэм, - очень ровно, не позволяя прорваться в голос ни капли разрывающего его беспокойства, сообщил он, на миг взглянув недовольной сотруднице NHS прямо в глаза. – Это мой отец, и я поеду с ним. Это не обсуждается. - Вас всё равно не пустят в отделение. - Значит, буду ждать в коридоре. Он склонился над лежащим на каталке Уильямом, вокруг которого хлопотал фельдшер с помощником. Успокаивающе пожал слабую руку отца. - Я здесь, Уилл. Всё будет хорошо. Старик слабо дёрнул головой, пытаясь найти его взглядом. Что-то едва слышно прошептал. Колин торопливо нагнулся пониже, чтобы пастору не приходилось напрягаться. - Что? Ему показалось, что он ослышался. Уильям болезненно поморщился и повторил чуть громче, медленно, с явным усилием выговаривая каждое слово. - Останься. Здесь. - Уилл, ты с ума сошёл? Я никуда не… Отец Уильям тяжело прикрыл глаза. Перевёл дыхание. - Если Азирафаэль… - почти неслышно прошептал он, - Появится здесь… Ему нужна будет поддержка. - Она сейчас тебе нужна! - Обо мне… позаботятся. Присмотри… за ангелом… Если он вернётся… Ответить Колин не успел. - Сэр, вы нам мешаете! Джек, везём в Святого Иоанна. Его оттеснили в сторону. Парамедики ухватились за ручки каталки, направляясь к машине, Колин остался стоять, в ступоре глядя вслед. Пастор вдруг с усилием приподнялся, пытаясь найти глазами приёмного сына. - Пожалуйста, не шевелитесь, вам нельзя напрягаться! - Колин! – мучительно напрягая голос, прошептал он, ловя его взгляд. – Колин, ты меня… понял? Если он придёт… ему нужен будет кто… не равнодушный… Колин! - Святой отец, ради Бога, лежите спокойно! – повысил голос фельдшер, пытаясь уложить старика обратно. - Колин! - Фак… - Колин, догнав каталку и, не обращая внимания на испепеляющие взгляды медиков, склонился над приёмным отцом. Торопливо поймал отца за тревожно шарящую в воздухе ладонь. – Я понял, понял, всё! Останусь здесь и присмотрю за Эзрой, обещаю. Уильям благодарно улыбнулся, тяжело закрывая глаза. - Я позвоню Джесс. Ни о чём не беспокойся и поправляйся. - Сэр, нам надо ехать, - напряжённо поторопил его фельдшер. Колин крепко сжал холодные пальцы пастора и бережно уложил его ладонь на грудь. И нехотя отступил в сторону, позволяя медикам выполнять свою работу. Фельдшер облегчённо вздохнул и торопливо кивнул своему коллеге. - Скоро увидимся, - напряжённо пообещал он, не отводя взгляда от бледного, измученного лица приёмного отца. Помедлил миг, решаясь на то, на что не хватило смелости за прошедшие двадцать лет… И добавил тихо: - До встречи… пап. Веки пастора слабо дрогнули. Плывущий взгляд скользнул по Колину… нашёл его лицо. Выцветшие голубые глаза вспыхнули ярче, отражая улыбку, у которой не хватало сил коснуться синеватых губ. Колин сглотнул невесть откуда взявшийся в горле комок. А отец Уильям, наконец, улыбнулся по настоящему. Губы едва заметно шевельнулись, беззвучно произнося одно-единственное слово. - Так, грузим! – резко приказал фельдшер. С грохотом сложились колёсики, превращая каталку в носилки. Двери кареты Скорой Помощи захлопнулись, разрывая зрительный контакт. Завёлся мотор, и машина, включив сирену, сорвалась с места. Колин остался стоять, молча глядя вслед, впервые за очень долгое время чувствуя абсолютную беспомощность. *** Полутёмный коридор никак не хотел заканчиваться. Кроули сделал шаг, другой. Споткнулся на ровном месте и медленно побрёл вперёд, неуверенно вытянув перед собой руки. Это давало некоторую надежду, что он хотя бы сможет нащупать преграду прежде, чем встретится с ней нос к носу. Демоническое зрение, вместе с демоническим же слухом, явно исчезли вместе с Всемогущей и ощущением бесконечного покоя; впрочем, кто сказал, что у него по-прежнему есть эти оккультные способности? Демоном-то он больше не является, а кто там знает, как обстоят дела с ориентацией в пространстве у эфирных существ? Если до падения такие вопросы его и занимали, то ответа на них Кроули всё равно не помнил. Останавливаться он не решался. У этого странного пространства явно были свои законы, и у него не было желания проверять, что случится с невнятным, но всё-таки достаточно материальным «здесь и сейчас», если он прекратит движение вперёд. Аморфность окружающей реальности нервировала. Слева и справа то и дело появлялись тени предметов, выплывали из полумрака и тут же скрывались в нём вновь стены и какая-то не поддающаяся определению мебель. Порой Кроули казалось, что он узнаёт место, в котором оказался. Но стоило задержать на чём-нибудь взгляд, и это что-то растекалось туманом, вновь исчезая во мгле. Вот неясные очертания смутно знакомого помещения медленно приобрели облик прихожей в пасторском домике Сент-Олаф – но уже миг спустя, раньше, чем Кроули успел задохнуться от навалившихся болезненных воспоминаний, её сменил разгромленный книжный магазин Азирафаэля. И тут же истаял тоже, прячась в тумане. Казалось, пространство вокруг прощупывает Кроули, подыскивая воспоминания, причиняющие наибольшие мучения. Что-то, что отзывается в душе тоской и муторным страхом, заставляя отшатываться назад, ища путь к бегству. Какая ирония – у него, наконец-то, снова есть душа, и что ему об этом напоминает? Ну коне-е-е-ечно же, целая стая кошек, использующих его ценное метафизическое имущество для заточки маникюра! Кроули нервно хохотнул. Подавился смешком, сорвавшимся вдруг, против воли, на истерический всхлип, и торопливо умолк. Плохое время, чтобы расклеиваться. Хуже просто не придумаешь. Путь из этого индивидуального посмертия явно не будет простым, можно даже не надеяться; и если Азирафаэль придёт за ним… _Когда_ Азирафаэль придёт за ним – ему придётся собрать даже те ошмётки решимости, которые давным-давно уже закончились, чтобы выдержать всё, что готовит ему этот чёртов «лабиринт». А он готовит, можно даже не сомневаться. Кроули помнил: Она предрекала, что ему придётся вспомнить самые тяжёлые моменты жизни… И Кроули с холодком в груди подозревал: это будут те самые моменты, которые, как он надеялся, никогда не станут известны Азирафаэлю. При одной мысли об этом внутри начинал смерзаться колючий тяжёлый комок. Кроули в очередной раз споткнулся – на этот раз, кажется, обо что-то почти материальное; тут же, впрочем, потерявшее форму, стоило ему опустить голову, пытаясь разглядеть помеху. Он бессильно выругался. И, слепо таращась в полумрак, двинулся дальше. Наверное, можно было просто остановиться и ждать. Но это было выше его сил. Азирафаэль придёт за ним – Кроули не сомневался в этом… Только вот за кем из них? За ним, порочным демоном, с которым он прожил бок о бок на Земле шесть тысяч лет и вместе остановил Апокалипсис? Или… За Рафаэлем? Думать об этом было нельзя. Недопустимо – слишком страшно, слишком острой болью отзывалась под рёбрами каждая такая мысль. Но вкрадчивый тихий голосок на самой грани сознания всё шептал и шептал, капал ядом на так и не зажившую рану души: не тебя ангел будет спасать, не за тобой он придёт... В глухой, липкой тишине звенел надорванный, умоляющий голос Азирафаэля, настолько отчётливый, что казалось - не память прошлого, а гулкие коридоры туманного настоящего его рождают: «Рафаэль, дорогой мой, держись! Ты не умрёшь, мы не позволим тебе…» И слишком материальное сердце начинало спотыкаться в груди. Рафаэль. Не Кроули. Тот, кого Азирафаэлю по-настоящему больно было терять. На языке стыла едкая железистая горечь. Бесконечный туманный лабиринт всё длился и длился. И с каждым шагом идти вперёд становилось всё страшнее. Разве Азирафаэль не должен был уже прийти за ним? Если он согласился на предложение Всемогущей – почему его всё ещё нет? Ангелу придётся самому искать его в этом «пудинге»? Или… Пришедшая мысль толкнулась под сердце зазубренной иглой. Кто сказал, что ангел не нашёл его? Страх ударил наотмашь, заставляя замереть на месте. Кроули задохнулся, рефлекторно прижимая ладонь к груди; внутри, казалось, ворочалось что-то острое, отвратительно-холодное. Он с трудом сглотнул колючий комок. Судорожно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Всемогущая утверждала, что он – это и есть архангел Рафаэль. Но что, если Она… Нет, не ошибалась, разумеется – Она не способна ошибаться! Но что, если Она имела в виду не то, что услышал в Её словах он сам? Он не ощущает себя Рафаэлем – так, может, он должен был сделать что-то, чтобы вспомнить его прошлое… своё прошлое? Продраться через этот мерзкий туман, разглядеть что-то, что могло открыть ему дверь в память Ра… в собственную память до падения? Быть может, ему нужно было идти в другую сторону? Или, наоборот, не двигаться с места? Где гарантия, что где-то в такой же полутьме, в собственном, но ином посмертии не бродил сейчас архангел Рафаэль?! И… Страх давил, не давая дышать. Кроули судорожно хватал воздух открытым ртом – но всё равно не мог справиться с рвущим грудь удушьем. Всемогущая говорила, что вернёт его к жизни, если ему – им с Азирафаэлем обоим – хватит сил выдержать испытание. Но Она ведь не обещала, что оно начнётся с момента появления Азирафаэля. Что если он уже провалил своё испытание, даже не заметив, как это случилось? Оглядывался ли он назад, пока пытался понять, куда идти? Он не мог вспомнить. Что, если пустота его личного «лабиринта» - и есть то, что он в действительности заслужил? Он должен был вернуться в свои воспоминания – но их нет. Ничего нет, кроме невнятной мглы, в которой, даже прилагая усилия воли, едва можно угадать очертания знакомых предметов. Неужели… (сердце дёрнулось, обрываясь) неужели это и есть – его истинные воспоминания? Его истинное «я»? Пустота, в которой нет места ничему, кроме отражений реальности, существовавшей для него, как существуют отблески света для маски, надетой, пока гремит карнавал? Он с присвистом всхлипнул, чувствуя, как от ужаса чудовищного подозрения мутиться сознание. Что, если Азирафаэль нашёл того, кого искал? Кто был настоящим им – не фальшивой субличностью с придуманным наспех именем, а тем, кого Она создала на заре времён? …Что, если его самого – того, кем он до сих пор себя ощущает – никогда не существовало в реальности? И он обречён вечно бродить в тумане собственных неясных воспоминаний, не имея возможности ни вернуться к жизни, которой у него никогда не было, ни даже исчезнуть? А главное – что будет с ангелом, если тот каким-то образом узнает, что с ним случилось? Всемогущая предостерегала, что Азирафаэль рискует потерять душу. Неужели так это и случится? Когда ангел поймёт, что спас его лишь наполовину… Что может сделать с ним горе и чувство вины в таком случае? Думать об этом было страшно до тошноты. Но даже сейчас Кроули не мог отделаться от другого, жестокого и несправедливого тоскливой горечью отравляющего вопроса: что будет чувствовать Азирафаэль, если вместо раздражительного, ехидного, просто не умеющего быть хорошим бывшего демона, с которым его связывает шесть тысяч лет жизни на земле, вернёт ничего не помнящего, но безгрешного Рафаэля? Придёт в ужас от собственной непоправимой ошибки… Или втайне испытает облегчение? Последняя мысль провернулась в сердце раскалённым буром. И Кроули, всхлипнув, без сил осел на колени, не в силах больше выдерживать навалившейся тяжести. - Нет… - сдавленно прохрипел он, сам не зная, к кому обращается: к Всемогущей? К Азирафаэлю? – Подожди… Дай мне шанс, пожалуйссста… Голос заглох в подступающем со всех сторон липком тумане. Завяз, словно в болоте. Кроули прерывисто вздохнул, давясь всхлипом, и умолк. Скорчился, обхватывая себя руками, а потом и вовсе – лёг на буквально пьющий тепло пол, подтянул ноги к груди. Слишком материальное тело колотил озноб, и справиться с ним не было никакой возможности. Кроули зажмурился. Надо было делать хоть что-то… Встать, идти, попытаться найти Азирафаэля, если он ещё здесь… Это было выше его сил. Паника накатывала волнами, как прибой на песчаный берег: первая захлёстывает с головой, сдавливая в своих солёных объятиях; вторая даёт хлебнуть немного кислорода, дарит робкую надежду на спасения, но за ней уже спешит третья, наваливающаяся неумолимой тяжестью, утягивающая за собой, в равнодушную пучину… Кроули немо открыл рот, чувствуя, что ещё немного – и навалившийся на плечи ужас раздавит его, как толща вод – незадачливого пловца. Захлебнулся собственным голосом и умолк, давясь криком, как кровью. И, чувствуя, как текут по лицу немые слёзы, уткнулся лицом в поджатые колени. …А в следующий миг чьи-то тёплые руки ухватили его за плечи, стиснули, рывком поднимая с пола, обнимая так, что стало больно плечам. Как сквозь стекло, донёсся сдавленный, дрожащий вскрик. Он потрясённо вскинул голову, ловя взгляд блестящих от влаги, лихорадочно сияющих голубых глаз. - Ан-н-н… Он задохнулся и умолк, чувствуя, что говорить сейчас не в силах – так его трясло. Азирафаэль как-то подозрительно шмыгнул носом. На миг отодвинул Кроули от себя, окидывая с ног до головы каким-то совершенно шальным, счастливым взглядом. И – вновь прижал его к себе с такой силой, словно боялся, что он вновь исчезнет. Руки его, как почти с испугом ощутил Кроули, тряслись, как в лихорадке. - Кроули… - задыхаясь, прошептал Азирафаэль срывающимся голосом. И липкая сумрачная тишина лопнула, как мыльный пузырь. - Асссирафаэль… - невольно срываясь на змеиные нотки, простонал Кроули. А потом пошатнулся – и без сил уткнулся лицом в плечо ангела, почти обвисая в кольце обнимающих его рук. Кроули. Ангел назвал его – «Кроули». Не Рафаэль. Значит – всё-таки за ним… Он подавился истерическим смешком. - Тише, тише… - Азирафаэль сочувственно погладил его мягкой рукой по плечу. – Всё хорошо, дорогой мой, всё уже закончилось. Я выведу тебя отсюда, обещаю. Кроули длинно, прерывисто вздохнул. Грудь всё ещё ходила ходуном, дурацкие человеческие лёгкие (зачем, спрашивается, бесплотному духу лёгкие, а?!) никак не хотели успокаиваться. Азирафаэль понял это по-своему. Кроули ощутил, как его легонько встряхивают за плечи, но вместо того, чтобы выпрямиться, обмяк ещё сильнее. Просто не в состоянии был сейчас встать, куда-то идти, что-то решать... Слишком хорошо ему было сейчас, слишком спокойно было – сидеть так, чувствуя на затылке чужое дыхание, в надёжном тёплом кольце не-одиночества. - Кроули, - голос Азирафаэля стал чуть строже. – Посмотри на меня. Этой настойчивой просьбе нельзя было не подчиниться. Кроули, собрав остатки воли, нехотя поднял голову. И – невольно вздрогнул. В глазах цвета полуденного неба билась непривычная, лихорадочная решимость. И он, взглянув в эти глаза, провалился в них, как в синеву атмосферного прыжка, и воздуха резко стало слишком мало и одновременно слишком много: он распирал лёгкие, не давая сделать нового вздоха, пьянил восторженным ужасом свободного падения. - Мы выйдем отсюда, - тихо, твёрдо проговорил ангел, не отпуская его взгляда. – Выйдем вдвоём. Я обещаю тебе. Ты мне веришь, дорогой мой? И падение стало полётом. Кроули со всхлипом втянул воздух сквозь зубы. На секунду он почти ощутил, как смыкаются вокруг груди, даря надёжное ощущение безопасности, невидимые лямки парашюта. Он хотел смеяться и плакать одновременно. Азирафаэль и был – этим парашютом, единственным его спасением от распахнутой под ногами бездны. Кроули прыгал пару раз – от скуки, и потом ещё раз, чтобы сойти за своих среди смертных, которых должен был соблазнить, а потом просто – ради краткого мига пьянящей лёгкости, так напоминающего парения на невидимых крыльях… Прыгал сам, с отвращением отказавшись от предложения совершить первый прыжок дуплетом. Последнее, что ему было нужно – это занудный, раздражающий своими напоминаниями о правилах смертный за спиной. Ой, да ладно! Кем вообще надо быть, чтобы доверить свою жизнь (хорошо, пусть не жизнь – материальную тушку и возможность не писать десяток отчётов по потере тела) кому-то постороннему? - Верю… - хрипло выдохнул он, чувствуя, как онемевшие губы против его воли расползаются в неуверенной, дрожащей улыбке. – Тебе – верю… Губы Азирафаэля дрогнули в слабой ответной улыбке. Он облегчённо кивнул, помедлил пару секунд – а потом решительно ухватил Кроули под мышки, поднимая его на ноги. И Кроули, не споря, послушно встал – только покачнулся невольно, чувствуя, как всё ещё подрагивают от недавнего страха колени. На миг вновь тряхнуло паникой: а что, если он отстанет? Что, если он забудется и посмотрит назад, или Азирафаэль оглянется, ища его? И тут же мягкие тёплые пальцы крепко сжали его запястье. - Я думаю, нам лучше идти так, - извиняющимся тоном проговорил Азирафаэль. – Ну, понимаешь, на случай, если… Он запнулся, словно тоже не решался договорить то, о чём сам Кроули даже думать боялся. И Кроули торопливо кивнул, с облегчением расслабляясь. Пошевелил пальцами, прикидывая, не соскользнёт ли рука Азирафаэля, если кто-нибудь из них споткнётся. Помедлил, колеблясь. А потом, осторожно высвободив запястье, переплёл пальцы с пальцами Азирафаэля. Он с опаской покосился на Азирафаэля: как ни крути, а всё-таки такой вот жест – вещь почти интимная, и уж точно куда более серьёзная, чем обычное рукопожатие. Друзьям многое позволяется, но… В памяти, против воли, всплыло проклятое, ожогом саднящее в груди: «Разумеется, он мне не друг, мне просто…» А в следующий миг Азирафаэль улыбнулся – светло, согревающе, и мягко сжал его пальцы. Кроули с присвистом втянул воздух и на миг прижмурился: от навалившегося облегчения едва не закружилась голова. А секундой позже ангел, словно отражая его волнения, тоже сделал вдох – только долгий, глубокий, старательно медленный. И Кроули вдруг запоздало осознал, что Азирафаэлю тоже страшно. Может быть, даже страшнее, чем ему самому. - Пойдём, дорогой мой… - дрогнувшим голосом негромко попросил Азирафаэль. – Мне кажется, нам туда… Нет-нет, Кроули, не оглядывайся! Давай не будем рисковать? Просто… ну, ты ведь помнишь, что смотреть назад нельзя, не так ли? Кроули зябко повёл плечами, невольно сглатывая. По плечам осыпалась ледяная крошка. И впрямь, чуть не оглянулся, Бог… в смысле чёрт побери эти правила! - Чшш… Что там? – не решаясь даже чуть повернуть голову, напряжённо спросил он, лихорадочно пытаясь прикинуть, будет ли считаться оглядыванием, если он сделает пару шагов вбок и развернётся в обратную сторону. Азирафаэль откликнулся тут же, словно ждал вопроса. - Просто дверь. И, мне кажется, нам надо в неё войти. Голос его звучал мягко и успокаивающе, с сочувственными нотками. Кроули поймал себя на глупой мысли, что они, кажется, поменялись местами. Неужели Азирафаэль чувствовал себя таким же беспомощным и ничего не понимающим, когда они выбирались из Преисподней?.. Тяжело вздохнув, он неохотно сделал шаг в бок, и Азирафаэль тут же шагнул следом, не давая разомкнуться их рукам. - Мне кажется, ничего не случится, если мы сделаем круг, - тихо проговорил слегка срывающимся голосом, подтверждая недавние размышления Кроули. «Но даже если случится – у нас всё равно нет выбора», - с холодком в груди закончил за него Кроули. Он видел уже: зыбкий туман обретал более-менее чёткие очертания только вокруг них, позволяя рассмотреть погружённый в полумрак коридор. Да из-за его спины падал луч рассеянного света – должно быть, из той самой двери, о которой говорил Азирафаэль. Значит, им придётся войти в эту дверь. И… Что «и», Кроули боялся даже думать. Слишком хорошо он помнил о предупреждении Всемогущей. Похолодевшие от волнения пальцы Азирафаэля крепче стиснулись на его ладони, помогая справиться с очередным приступом навалившейся паники. И тогда Кроули, буквально пересиливая себя, сделал ещё два шага, разворачиваясь сперва боком, а потом лицом к источнику света. Почувствовал, как шагнул ближе Азирафаэль, становясь с ним плечо к плечу: так, что он отчётливо ощущал тепло чужого тела сквозь двойной слой ткани. Даже тройной: в отличие от него, ощущающего себя в своём обычном стильном пиджаке, ангел почему-то был одет не в свой привычный старомодный костюм, а в рубашку и тёплый вязаный свитер, с год назад подаренный то ли Колином, то ли через Колина – Уильямом. Кроули неуютно повёл головой. На грани восприятия смутно скреблось ощущение, что помещение, в котором они стоят, ему знакомо. Но притихший внутри ледяным ежом страх мешал сосредоточиться и вспомнить, где и когда он уже был здесь. - Всё б-будет хорошо, - запнувшись, дрожащим голосом пообещал Азирафаэль, не глядя на него. Наверное, он тоже боялся ненароком повернуть голову сильнее, чем следует. Кроули, протолкнув в горло комок, отрывисто кивнул. А потом, повинуясь давлению чужой руки, двинулся вперёд, вслед за Азирафаэлем, первым направившимся к не сулящей, подозревал Кроули, ничего хорошего двери. Тело подчинялось неохотно, словно одеревенелое. Страх, отступивший в убежище под рёбрами, когда появился Азирафаэль, вновь начал расти, лучше слов напоминая: их ждёт не просто путь по незнакомой местности, но испытание. Тяжёлое, быть может даже, вовсе непосильное испытание. «Ты готов вернуться в самые тяжёлые моменты своей жизни?» - как наяву, услышал он. И невольно вздрогнул. Ему казалось, что он готов. Ради Азирафаэля, ради того, чтобы ангел не утратил, ослепнув от горя и ненависти, душу, он согласился бы на что угодно. Но сейчас сделать последний шаг навстречу тому, что, возможно, навсегда оттолкнёт Азирафаэля от него, было невыносимо трудно. Дверь, едва слышно скрипнув, отворилась, повинуясь осторожному толчку. Кроули взглянул внутрь... А в следующий миг застыл, превратившись в соляной столп. Он вспомнил. И эту комнату, в которой властвовал давно уже не творческий беспорядок, устроенный запутавшимся в себе и жизни подростком. И ручку двери, которую он оставил приоткрытой, втайне надеясь, что хлопотливая хохотушка-хозяйка заглянет к сыну и сорвёт его страшный план. И день, унылой серостью затяжного дождя шелестящий за окном… Он судорожно втянул воздух сквозь превратившиеся в лёд губы – а потом, сам не осознавая, что делает, невольно шарахнулся назад. И мягкие пальцы на его руке превратились в тиски. Не разомкнуть, не вырваться… - Стой, Кроули. В голосе Азирафаэля звучал непререкаемый приказ. И Кроули, всхлипнув, замер. - Это… Ангел, это… - задыхаясь, прошептал он, с обморочной тошнотой осознавая, что предсказанное Всемогущей испытание окажется даже сложнее, чем он мог представить в самых страшных кошмарах. - Я знаю, - пугающе спокойно откликнулся Азирафаэль, не дав ему даже договорить. Кроули ощутил, что его трясёт. Озноб шёл откуда-то из живота, оттуда, где ворочалось что-то холодное, склизкое. Поднимался к груди, щупая заполошно колотящееся сердце, тошнотой подкатывал к горлу. Почти ломающая пальцы хватка на его ладони вдруг ослабела. Но раньше, чем он успел осознать это и испугаться уже собственных, трусливых и несправедливых, мыслей, дрожащие пальцы осторожно погладили его запястье. Кроули вздрогнул – почти дёрнулся, обожжённый этой неожиданной лаской сильнее, чем ударом – и Азирафаэль тут же вновь сжал его руку. - Не надо, дорогой мой… - тихо попросил он. Кроули, не веря себе, повернул голову – только для того, чтобы поймать полный боли и сочувствия взгляд голубых глаз. – Я ни в чём тебя не виню. Это всё сейчас неважно. То, что ты делал – даже если это было что-то ужасное – часть твоего прошлого, и ни ты, ни я не имеем права закрывать на него глаза. Ты нужен мне, Кроули. Весь ты, со всем злом и всем добром, что ты когда-либо творил. Я не позволю тебе погубить себя – теперь не позволю, я обещаю тебе это. Он на миг опустил веки, но почти тут же вновь открыл глаза и скомкано закончил: - У меня тоже есть то, о чём мне совестно вспоминать… ну… ты ведь понимаешь. Взгляда он не отводил, и сердце Кроули пропустило удар, откликаясь на боль, что металась сейчас в глубине зрачков ангела. - Это… Это другое, ангел… - Разве это имеет значение? Я очень виноват перед тобой, дорогой мой… Кроули невольно попятился. Азирафаэль – виноват? Перед ним?! Но ангел не дал ему времени возразить. - Я вёл себя, как последний эгоист… Ты столько делал для меня, а я попрекал тебя тем, что было твоей сутью, словно ты что-то мне должен! Мне очень жаль, Кроули. Поверь мне, если бы я мог что-то изменить… - он запнулся, переводя дыхание. Но тут же торопливо продолжил: - Но всё-таки, я прошу тебя сейчас довериться мне. Пожалуйста, Кроули. Позволь мне тебя спасти. Кроули молчал, тупо глядя на Азирафаэля. Смысл сказанного никак не доходил до его оглушённого сознания. - Пожалуйста, Кроули, - умоляюще повторил Азирафаэль. - Я доверился тебе, когда мы шли по Аду – ты ведь помнишь? А сейчас я прошу у тебя того же. Позволь мне вывести тебя отсюда. Я… Он задохнулся и умолк, тяжело сглатывая. Кроули увидел, как болезненно дёргается кадык на полной шее. - Я обещал тебе, что б-буду жить… и в-выполню это, обязательно, чем бы ни закончилось это наше… путешествие. То, что ты сделал ради меня… я не позволю твоей жертве стать напрасной. Обещаю. Но… Если ты умрёшь окончательно… - он запинался почти на каждом слове. Кроули вдруг потрясённо осознал, что его друг с трудом сдерживает слёзы. – Если я не смогу тебя спасти… Не знаю, как смогу существовать. Это… Наверное, это будет очень грустное и б-б… бессмысленное… существование… Он зажмурился, и оцепеневший Кроули увидел, как выскользнули из-под век, побежали по щекам блестящие дорожки. - Прости… - сдавленно всхлипнул Азирафаэль, отворачиваясь. - Прости, мой дорогой. Я… Я не знаю, хочешь ли ты возвращаться… Но… Кроули с трудом сглотнул. Комок страха, затаившийся под сердцем, давил так, что тяжело было дышать. Но от пальцев Азирафаэля растекалось живое тепло, и ледяная глыба, вздрагивая, неохотно таяла. Он даже сам не ожидал, что для него настолько важно услышать, что Азирафаэлю он действительно нужен. Он? Рафаэль? Да ради Са… Бо… Вот именно, ради Бога, какая разница?! - Я… - хрипло пробормотал он. Подавился воздухом и, торопливо переведя дыхание, попробовал ещё раз. – Я тебе доверяю. В смысле… Я не… Он нервно мотнул головой, злясь на себя за то, что все слова куда-то разбежались, и собрать их хотя бы для парочки подходящих случаю фраз никак не получается. - Я хочу вернуться, ангел… И беспомощно растянул губы в подобии улыбки. Гримаса, подозревал он, получилась жалкая. Но на другую он сейчас не был способен. Азирафаэль открыл глаза. И в глазах этих, блестящих от слёз, сияло две перевёрнутых радуги. - Спасибо, дорогой мой… - растроганно пробормотал он. …Улыбка у ангела была совершенно чудесная: ломкая, но искренняя, полная облегчения и надежды. Он глубоко вздохнул и, глядя в глаза Кроули, попросил: - Давай выберемся отсюда поскорее. И Кроули ничего не оставалось, как только согласно кивнуть. А Азирафаэль подтянул к себе руку Кроули, прижав её к своему боку локтем. Перехватил второй рукой, накрыв их сплетённые пальцы ладонью. - На счёт три, если ты не против. Раз, два… И Кроули, вдруг ощутив, как отпускает не дающее дышать напряжение, покорно сделал шаг вперёд – одновременно с переступившим порог Азирафаэлем. …Оказывается, прыгать дуплетом очень просто: нужно просто доверять кому-то больше, чем себе…