Всё, что тебя убивает, тебя влечёт. ©
Крепко выругавшись, Вельзевул опрокидывает в себя рюмку отборного спирта. Такого забористого, что слёзы из глаз текут впервые за последнюю сотню лет. На секунду кажется, что Дагон подсунула ей святую воду; жидкость по вкусу ничем не отличается от раскалённой лавы. Но сколько не пей, чёртов ангел не хочет уходить из головы. Да что там! Он отказывается покидать её храм. Ей могло бы польстить то, что он стоит на коленях третий день подряд перед её алтарём, если бы при этом он не бубнил себе под нос настоящие молитвы. Сознание коротко ласкает мысль, как извращённо это по своей сути, но она тут же одёргивает себя. Не будь у него внутри её скверны, он бы уже давно таким порядком освятил всю землю под собой и испортил милую её сердцу богохульную постройку. Хотя теперь это заботит её меньше, чем Небеса. Они уже требуют объяснений. Гавриил ушёл на задание и не вернулся. Нельзя, чтобы они кого-нибудь послали за ним, тогда она точно лишится своего храма и уважения любого из бесов. Она могла бы пригрозить Михаилу, что если хоть кто-то из белокрылых заявится на её территорию, демоны будут рассматривать это, как возможность нанести контратаку по христианским храмам. Зная, что они хотят боя до частичной потери пульса и полной потери оболочки. Но Дагон вовремя подсуетилась. Пристроившись на подлокотнике её трона и беззаботно болтая ногами, она весело тараторит: — Конечно смерть Лигура была отвратительной, — её голубые глаза не источают ни капли скорби; только чистую, неподдельную любовь ко всему, что она делает. — Но Михаил приобрела более надёжного союзника для связи с Адом, так что всё будет хорошо. Не знаю, что ты там делаешь с архангелом, но заточить его?! О Сатана, это дьявольски превосходно! Вельзевул хмуро смотрит на неё, думая, что ловушка, откровенно говоря, получилась для двоих. И заточать Гавриила она вообще-то не собиралась. Она надеялась на то, что оскверненный архангел пулей полетит к своим. А потом она прочитает доклад под адские аплодисменты и сатанинский смех. Бровь Дагон удивлённо изгибается, когда она вглядывается в каракули Князя Ада (она проверяет перед отправкой даже её отчёты). В её глазах загорается нездоровое любопытство при прочтении скупого доклада: «Соблазнение и переманивание стратегически-важного ангела на сторону Зла» с пометкой, что план проходит умеренно плохо. — Это же не твоя направленность, ну, соблазнение, — как-то криво улыбнувшись, она в упор смотрит на Вельзевул. — И ангелы не долж-ж-ж-ж-ны соблазняться, но, как видишь, — та равнодушно пожимает плечами, делая размашистую подпись и кидая пустой стакан в стену, под дребезжащий звон думая какая дрянь, вся эта бюрократия. — Только Михаил не дура, — хмыкает Дагон, смахивая с плеча осколки. — Она требует немедленно предоставить ей доказательства того, что с Гавриилом всё в порядке. Скажу, что он пришлёт фото со своего телефона. А его задержку объясним мирными переговорами по поводу твоего храма. Думаю, пойдет. Ты же сможешь сделать фото? Только позу пусть примет поприличнее. Дагон похабно хохочет, пока Вельзевул уныло бубнит себе под нос, что она не дура и фото сумеет сделать. Она исчезает под одобряющий гогот и возвращается через минуту. — Готово. Он сам позвонил Михаил. Фото отказался делать. Не хочет представать в таком виде перед начальством. — В каком таком? Голом? Вельзевул запускает в ржущую как конь Дагон пустую бутылку. — Ладно. Ладно. Ухожу, ухожу. Рыжая демонесса покидает её кабинет, обмахиваясь листком с отчётом, всё так же гогоча; Вельзевул, не разделяя этого веселья, провожает её недовольным взглядом из-под редкой чёлки, не чувствуя ничего кроме моральной усталости. Когда дверь за Лордом Файлов захлопывается, и она остаётся одна, Вельзевул открывает верхний ящик стола, и вглядываясь в его глубину, понимает, что дышит всё чаще. Гной, который проявляется на её лице тёмной регалией только в Аду, вяло стекает с щеки в тёмный провал. Проходит секунда, другая, дыхание никак не удаётся восстановить. Там — в глубине ящика лежит всего лишь чёрное перо. Её. Единственное упавшее с остова обгоревших крыльев. Край сознания цепляет ненавистное воспоминание, когда всё отторгало её: небо, солнце, даже ветер. Было жутко больно, раны рубцевались медленно. Она видела других, которым повезло больше — их крылья не обгорели, но стали чёрными, обугленными, запятнанными. Она сжимает готовые лопнуть от напряжения виски, прогоняя это жуткое воспоминание. После чего уверенно стискивает перо между пальцев. Теперь это просто инструмент, который, как она надеется, поможет привести Гавриила в чувства. Есть вещи и похуже чем то, что произошло с ним.***
Весь её план полетит к чертям, если Гавриил потеряет оболочку. Она старается не смотреть на него с раздражением, но не смотреть совсем не получается. Рваные тени ползут по его благородному бледному лицу, его тонкие губы едва колеблются, выпуская молитвенный шёпот. Воздух вокруг него сгущается переливами благодати, которую по контуру сдерживает аура её скверны, впитывающая свет и не дающая ему расползаться по помещению. Из-за этого он ореолом концентрируется вокруг архангела; и это напоминает Вельзевул о Небесах, какими они были до раскола. Тогда они светились так же. А ещё тогда она могла веселиться, летать, смеяться и не обращать ни малейшего внимания на обязанности и ответственность, создавая мимоходом звёзды. Тогда она могла быть свободной. Ей становится неуютно от этой мысли, и она спешит перейти к делу. Князь Ада ленивым жестом выпускает пару мух, которые кусают Гавриила за незащищённый благодатью затылок, отвлекая от молитвы. Ещё не хватает, чтобы он выплюнул ей в лицо чёртовы святые слова. Вельзевул с тяжёлым вздохом резко присаживается на колени напротив потирающего шею Гавриила. Стеклянный взгляд Светлого вяло проходится по её лицу и снова утыкается в пол. Но он молчит. Всё-таки мозги не отсохли за эти дни; он понимает, чем будет чревато его славословие. Она кидает бумажный пакет из Макдоналдса на каменную плиту прямо перед ним. — Вот жри. Это вкусно. Ты уже столько времени прокрастинируешь без еды. Как так можно! — Я такое дерьмо не ем, — говорит архангел отстранённо спокойно. Вельзевул пожимает плечами мол, как хочешь, и достаёт из пакета картошку-фри. И, задумчиво жуя, дёргает перо из кончика его крыла. Ловкость рук, немного демонического чуда и она уже вертит перед его носом своим чёрным, а затем торжественно кладёт к нему на колено, произнося: — Смотри! Посидишь здесь ещё дольше, и совсем почернеешь. В глазах Гавриила начинает появляться осознанность. Апатия исчезает моментально, словно её сдунули. Одно дело — скверна, которая со временем исчезнет, не оставив следа (если очень постараться). И совсем другое, если его крылья почернеют, как у Падших. Такое не объяснишь ничем. Ужас полыхает густым огнём в груди архангела. Вот как это начинается, и не надо никакого Падения. Что потом? У него начнёт гноиться лицо? А может уже! Гавриил с выпученными глазами хватается за щёки, аккуратно проводит пальцами по всей поверхности. Грохочет душераздирающий хохот, наполовину схожий с жужжанием мухи. — Ты ещё ниже пояса проверь. Вдруг там что-нибудь отвалилось. Гавриил складывает крылья перед собой. Белые, абсолютно белые. Он смотрит на Князя Ада таким взглядом, которым можно прожигать литой металл, мечтая испепелить её прямо в ту же секунду. Половина картофельной палочки исчезает во рту всё такой же невозмутимой Вельзевул. Гавриил морщится, однако слюна встаёт поперёк горла из-за того, что он слишком долго не ел. Обычно он, как и все ангелы, не нуждается в пище, но из-за разрыва связи с Небом и долгого пребывания в земной оболочке случается и такое. Однако, если он и оскверняет храм своего тела какой-то едой, то только низкокалорийными полезными продуктами, которые он употребляет после пробежки. А эта зажаренная гадость, предложенная ему Князем Ада, своим жирным блеском на жёлтом боку буквально кричит о том, сколько в ней холестерина и избытка углеводов. Тем не менее Гавриил сглатывает вязкую слюну снова и снова. Вторую половину палочки Вельзевул подбрасывает и ловит ртом. А потом, жуя, произносит: — Удивительно! — Что именно? — сухо уточняет Гавриил, надеясь, что его взгляд, следящий за поедающим картошку демоном не кажется голодным. — Ты отказываешься есть, как ты выразился, это дерьмо. Но ты липнешь ко мне, как муха… ну, ты понимаешь… — Я вовсе не… Он переводит взгляд с картошки на её блестящие от масла губы. Есть вещи, в которых действительно трудно признаться. Порой даже самому себе. Но когда Вельзевул рядом, почему-то это уже не кажется ему таким уж страшным. — Ладно. Мне понравилось целоваться… с тобой. В этом нет ничего плохого. Грешного. И если бы ты не отравила меня… Тут он ощущает, что скверна ослабляет давление на его благодать. Словно признание в чём-то таком угодно Богине. Гавриил по-собачьи склоняет голову набок, прислушиваясь к ощущениям, не понимая с чего бы. Может кажется? — Богиня не отвечает на мои молитвы, потому я не могу исцелиться, — произносит он неуверенно. — Не приписывай ей мои заслуги и свои провалы. Давай так, я отсосу часть скверны. Но только если ты дашь мне своё архангельское слово, что ни ты, ни твои «друзья» не будете замаливать это место. Он гуськом подвигается ближе, нависает серым утёсом, режет фиолетовым светом из глаз. Тяжёлая большая ладонь давит на её колено: — Так ты можешь её высосать? Вельзевул мрачно кивает. Хочется ответить погрубее. Но всё это слишком сильно затянулось. Развоплотись он, и её скверна исчезнет, а если ничего не сделать прямо сейчас, он так и будет сидеть здесь, стыдясь показаться перед своими. И в конце концов сюда отправят целый отряд крылатых, с которыми ей будет трудно справиться одной. А просить помощи у кого-то из демонов весьма чревато. Достаточно и капли её скверны, которая останется незаметным пятном внутри его сущности. Она сможет потом разрастись в океан. А если и нет, как забавно и жалко должно быть будут выглядеть его попытки оправдаться перед своими. — Тогда даю. Рука на колене становится ощутимее, потому что архангел опирается на неё, склоняясь ниже. Вельзевул, не отрывая взгляда от его потемневших глаз, прислоняется к его губам своими. Это похоже на быстрый, поверхностный, почти застенчивый поцелуй. Она не использует язык, просто дышит в рот Светлого своим, втягивая в себя скверну. Дымок, вытекающий из его раскрытых губ, обжигает дёсны демона — в нём есть частички благодати; но Вельзевул не морщится. Не хочет показать пернатому, что ей это чего-то, да стоит. Когда Повелительница Мух заканчивает, она ощущает, что давление на её губы становится больше, словно Гавриил не хочет прекращать. Вельзевул стискивает зубы и недовольно жужжит, заставляя его отдёрнуть голову. — Спасибо, — архангел кладёт палец ей на губы, будто запечатывая, и проводит им по нижней, стирая две крошки. Вельзевул прищуривает глаза. Опрометчиво, каланча. Маленькие острые зубы прихватывают фалангу. — Ай! — Гавриил отдёргивает руку и смотрит на демона обиженно, как ребёнок. Но тепло распространяется по его телу, вымывая боль. Его силы больше ничто не сдерживает. Гавриил, улыбаясь, поднимает со своего колена чёрное перо. У Вельзевул слегка перехватывает дыхание. На фоне его белоснежных крыльев оно выглядит ещё более отвратительно. Архангел замечает, что демон отшатывается назад, и вопросительно смотрит на неё. Она не обязана объясняться, но всё-таки преднамеренно холодно констатирует: — Оно напоминает мне о плохих вещах. Ужасное воспоминание. Я просто ненавижу его. — Спасибо, что позволила увидеть эту часть себя, — задумчиво разглядывая её перо, произносит Гавриил. — Я заберу его. Сердце Вельзевул неровно вздрагивает от этих слов и мурашки проходятся от кистей до самой шеи. Но она игнорирует странную реакцию оболочки. Светлый прячет её перо во внутренний карман пиджака. А затем натягивает на своё лицо привычную беззаботную широкую неестественную улыбку и встаёт. — Что ж. Я скажу, что ты не собираешься возрождать свой культ. И храм освящать не будут. После этих слов странно-волнующее ощущение пропадает, Вельзевул в гневе сжимает челюсти. Так вот в чём проблема. Она пришла понастольгировать в свой храм, а параноики наверху решили, что… Дьявол. Будто у неё других дел не хватает. Возродишь тут свой культ, когда тебе для этого нужно заполнить кучу бланков, а потом ещё постоянно докладывать о проделанной работе. П-ф-ф-з. — Но храм тебе придётся оставить людям. Больше никаких убийств, — вкрадчиво добавляет архангел и грозит ей пальцем; его улыбка становится холодной и предупреждающей. Вельзевул в этот момент вспоминает о том, что он мудачина галактического масштаба. А после о том, что среди подчиняющихся ей мушек есть паразиты, которые любят жить в перьях. Крылья ангелов по сути своей эфемерны, но в земных оболочках вполне себе материальны. Вельзевул отдаёт кровососкам тихий безмолвный приказ; несколько маленьких насекомых зарываются в пушистые перья Гавриила, которые сейчас не излучают ничего опасного. Кровососки размножаются очень быстро, через неделю на Небесах будут заражены абсолютно все. Вельзевул слабо смеётся и смотрит на архангела сытой кошкой. Ясными-странно ясными глазами; лучи рассвета рассыпаются золотым плащом за её спиной. На секунду Гавриил забывает, что она демон, и ловит себя на том, что ищет в её лице то, чего уже быть не может.