Спустя пять лет.
— Списывать людей со счетов так просто, — Бомгю деловито улыбается сидящему за рулём Юну и бросает взгляд за стекло, туда, где мелькают сотни пестрящих вывесок и разноцветных витрин. Сеул заметно изменился. Стал ещё красивее и живописнее. Новые улицы, многоэтажки, памятники. Хотя, может, всё так и было, просто это он ничего уже не помнит. Многое забывается, многое искажается и теряет свою первозданность. — Журналисты думают, что я слезаю с коня, но скоро их постигнет сильное разочарование, потому что итальянский цветок вернётся и вырвет все сорняки с корнем. Лихану не видать победы, как своего члена. Как только Бомгю покинул Рим, весь интернет запестрил яркими заголовками: «Чон Бомгю уходит из танцев? Неужели знаменитый протеже Конте не смог прыгнуть выше своей головы?», «История о том, как прекрасный итальянский цветок начал подгнивать», «Ждём пополнения в гербарий». Их было столько, что все и не перечитать. Хотя сам «подгнивающий цветок» смеялся до слёз, когда это увидел. Ведь тупые журналюги делают свою работу лучше всяких там пиар-компаний, а люди всей душой любят скандалы и разоблачения. И чем громче заголовок, тем больше вероятность, что на него обратят внимание. Поэтому пусть продолжают в том же духе, Бомгю им потом спасибо скажет после своей очередной победы. Ведь абсолютно бесплатный пиар на дороге не валяется, знаете ли. Больше скандалов, пафоса, невообразимых выходок и вот ты уже звезда мирового масштаба. — Мне что-нибудь с этим сделать? — Юн обеспокоенно смотрит в сторону усмехающегося Бомгю и ждёт указаний. С тех пор как они переехали в Италию, мужчина сам не заметил, как привязался к худенькому молчаливому и испуганному мальчику. Не пересчитать на пальцах, сколько раз он его успокаивал, когда Конте спускал на него всех собак за малейшую ошибку или недостаточно пронзительный взгляд, обращённый в сторону зрителей. Итальянец хотел видеть страсть, секс, похоть, но откуда же было знать тринадцатилетнему мальчику, что такое похоть? Его профиль — чистая детская невинность, целомудрие и белоснежность. Так Бомгю научился надевать свою первую в жизни маску — маску утопающего в грехе ангела. Стал моделью для многих знаменитых журналов и пополнил свою коллекцию ещё более грязными масками и ролями. А Юн всегда тенью держался за его спиной, берёг и прикрывал, когда звонил разъярённый очередной скандальной сплетней Тэхён и орал в трубку, что приедет и сам лично заберёт своего младшего сына обратно домой. — Веди свою тачку молча, они не достойны моего внимания, — небрежно бросает омега, закатив тонко подведённые глаза. Пусть обсуждают, сколько влезет. Точнее, какой размер «лжи» вместит их бездонная глотка. Они ещё до сих пор отходят с предыдущего его выкрутаса с провокационными заявлениями, что финалист одного из престижных танцевальных конкурсов Оливер Кватроки лучше работает ртом, чем танцует. И плевать, что Кватроки выиграл честно, они друг друга просто ненавидят. — Господин Чон звонит, — Юн достаёт вибрирующий телефон с внутреннего кармана чёрного классического пиджака и оборачивает назад, вопросительно смотря на Бомгю, который сразу же морщится и качает головой. — Не отвечай, ты за рулём. — Омега подавляет вырывающиеся смешки. — А моя безопасность превыше всего. Бомгю поднимает указательный палец вверх и иронично передразнивает строгий голос отца. Юн снисходительно улыбается и ловко выкручивает руль Мерседеса, преодолевая очередной поворот. Так получилось, что у мужчины не было семьи и детей из-за вечной службы в доме Чонов, поэтому к Бомгю он относился, больше как к своему сыну, чем к младшему господину. Всё-таки целых пять лет он за ним приглядывал и иногда даже ночами не спал, ожидая пока пятнадцатилетний знаменитый танцор нагуляется и вернётся не в совсем трезвом состоянии после какой-нибудь вечеринки у таких же богатых малолеток, как и он сам. — О, Лихёк устроил в честь моего отъезда пати на хате, — Бомгю прыснул в кулак, листая новостную ленту в инстаграме. — Как приятно, когда о тебе всегда помнят. Тупой мудак, лучше бы он танцевать, наконец, научился, а не закидывался дешёвой наркотой. Чве Лихёк уже как год подкатывал к Бомгю, даже направление в танцах ради него поменял, но омеге, вот неудача, было абсолютно фиолетово на его стрёмные и непонятные ухаживания. Он продолжал заниматься своим делом, не обращая внимание на пускающего слюни Лихёка. Потому что Бомгю — итальянский цветок, так его окрестили люди. Он пламя, слепящее глаза. Самая яркая звезда в темнеющем ночном небе. Благоухающая магнолия, чей аромат сводит людей с ума своей сладостью. А Лихёк кактус обыкновенный, Бомгю для него птица не его полёта — никогда не спускается на такие низины. И совсем недавно до него это всё-таки дошло. Униженный и оскорблённый Чве стал открыто презирать Бомгю за его «безвкусие» и распускать слухи о том, сколько членов поведала, пока что ещё невинная, задница омеги. — Мы подъезжаем, — сообщил Юн, а Бомгю с интересом посмотрел в окно на свой любимый дом, который практически не изменился с момента его отъезда. Всё те же кремовые и пастельные цвета, прекрасный большой сад, массивный гараж с коллекцией отцовских дорогущих машин и стоящий возле огромного крыльца стройный белокурый омега, который, кажется, смог обмануть само время, потому что на прекрасном лице не морщинки, пепельно-русые слегка вьющиеся волосы привычно аккуратно уложены, а брендовые вещи по-прежнему проигрывают на его фоне. Ким Тэхён не выдержал и, в отличие от других, пошёл встречать сына на улицу, чтобы сразу же обнять и расцеловать любимого ребёнка, которого он, совершенно точно, больше никуда не отпустит. Он ослепительно улыбается и подходит к машине, когда Мерседес останавливается около крыльца. Бомгю перебарывает глупое жжение в переносице (не хватало ещё, чтобы он заныл как пятилетний мальчик) и открывает дверь.இஇஇ
— Папа, ты меня задушишь, — жалобно тянет Бомгю, пытаясь вырваться из тёплых крепких объятий. Тэхён лишь хохочет и, наоборот, сильнее прижимает сына к себе. Он соскучился. Не передать никакими словами, насколько. Хоть он и был совсем недавно в Италии, виделся с Бомгю, который чаще всего был занят. Зато теперь можно будет всласть налюбоваться на своё чадо, которое умудрилось сильно вырасти и повзрослеть. Тот маленький вечно смущенный ребёнок навсегда ушёл в прошлое. Сейчас перед ним стоит худенький, лёгкий как лань прекрасный подросток, который вот-вот начинает расцветать и раскрываться. Перекрашенные в белоснежный цвет отросшие волосы, тонко подведённые, блестящие от собирающихся слёз, глаза, острые выпирающие ключицы, нежно-молочная фарфоровая кожа и слегка уловимый сладкий запах. У его малыша уже появляется свой собственный запах, у Тэхёна от этого сердце трескается. Папа, а не папочка — режет уши. Однако взрослый омега не подаёт виду, Тэ тоже перестал его так звать уже как года три, если не больше. И хоть это естественный порядок вещей, Тэхёну всё равно невероятно обидно. Он их с ложечки кормил, памперсы менял, первые шаги вместе с ними делал, а теперь не нужен. Тэ уже с другими омегами по углам зажимается, Бомгю покоряет всё новые сцены. Хорошо ещё, что есть Чонгук, которому Тэхён всегда нужен, хоть ночью, хоть днём. Радует. — Ну, папа, — Бомгю облегчённо вздыхает, когда его всё-таки перестают тискать и кивает в сторону двери. — Пойдём лучше домой, я соскучился по отцу. Про Тэ ничего не спрашивает специально, они практически не общались после того разговора, в котором Тэхён, можно сказать, от него отрёкся, не нашли в себе силы помириться. Хотя, в принципе, им это было и не нужно. Достаточно просто зайти на профиль брата в инстаграме или почитать любую, непонятно откуда взявшуюся, статейку про все «подвиги» Чон Тэхёна. Бомгю недавно лицезрел одну такую про то, как пятнадцатилетний наследник JK Entertainment был замечен в нетрезвом виде за рулём гиперкара Koenigsegg Agera RS, гоняющего по дорогам со страшной скоростью. Естественно, что Чонгук всё замял, но самому Тэхёну, наверное, влетело знатно. — Я вам звонил, почему ты не брал трубку? — омега изучающее сканирует мнущегося около машины Юна и зло усмехается, заметив, как тот опускает глаза. Что ж, за все потакания золотому мальчику приходится потом отвечать. Мужчина давно смирился с этой мыслью. — Господин Чон, я… — Папа, если Юн не ответил, значит, он ничего не слышал. Ты же знаешь, насколько он ответственный. — Бомгю улыбается и за руку тянет Тэхёна в дом. Мелкий хитрец, знает же, что на Тэхёна такая улыбка действует моментально, по круче всех анальгетиков и алкоголя. Он оборачивается и подмигивает застывшему в облегчении Юну, который прячет невольную улыбку в ответ и садится в машину. Нужно заехать в офис и привести кое-какие документы Чонгуку, пока семья Чон будет ужинать и отмечать долгожданное возвращение Бомгю на родину. — Папочка, я по тебе так соскучился, — Тэхён с радостью подставляет щёку для поцелуя и млеет от родного «папочка». Вот оно счастье — думает и обнимает сына за тонкие плечи. И что бы он делал без Бомгю? Теперь поводов для зависти вечно изворотливому Тэхёну стало вдвое больше. Он отхватил себе в мужья самого богатого человека страны, держит его столько лет возле себя, хотя многие пророчили их скорую размолвку, отец двоих сыновей — наследника всего этого огромного состояния и знаменитого «итальянского цветка», которым все восхищаются и боготворят. Как всегда, лучший. Жаль только родители этого уже не видят. Они бы порадовались. Хотя, наверное, это и есть плата за счастье. Наслаждайся успехом, но что-то предоставляй взамен. Родители, лучший друг — вечная грусть самого счастливого омеги этого города. — Отец! — Бомгю тонет в объятиях старшего альфы и блаженно закрывает глаза. Так, как он делал это в детстве. Только тогда можно было лезть обниматься без причины, достаточно просто покривить губки и пошмыгать пару раз носом. Чонгук тоже практически не изменился, за исключением появившихся почти незаметных морщинок около глаз и отросших чёрных волос, которые ещё немного и можно будет завязывать в хвостик. Только ему это шло, придавало больше солидности и респектабельности. Чёрный, сшитый под заказ, костюм в белую полоску сидел как влитой, расстёгнутые верхние пуговицы белой рубашки, открывающие мощные ключицы и знакомый Бомгю кулон в виде тонкого кольца, он с ним в детстве часто играл, когда позволяли. Массивные красные перстни на пальцах, привычный запах крепкого табака и мяты. По нему Бомгю скучал больше всего, ведь Чонгук так и не соизволил приехать и навестить своего сына в Италию. Тэхён часто говорил, что Чонгук тоже очень хочет поехать, но не может оставить компанию на долгое время, только Бомгю никогда ему не верил. Потому что отцу на него всё равно, он никогда не полюбит его так же, как Тэ, ведь омега ему не родной сын. Эта мысль камнем легка на дно души и часто перекрывала все приятные воспоминания. — Ты так вырос, — Чонгук удивлённо и внимательно оглядел сына, будто что-то выискивая. Бомгю растерянно улыбнулся, смущённый подобным взглядом, и посмотрел в сторону на стоящего сзади брата. Сердце ёкнуло. Чонгук похлопал омегу по плечу, всё ещё рассматривая, но Бомгю больше на него не обращал никакого внимания. Потому что перед ним стоял не просто его брат, а усмехающийся и лукаво улыбающийся красивый юноша. Интересно, и кто придумал такие обтягивающие чёрные джинсы с порванными коленками? Бомгю их сам обожает, но на брате они смотрятся слишком сексуально, чтобы так просто отвести взгляд. И это поло от Fred Perry — абсолютно запретная штука. Тёмные, небрежно уложенные волосы, заметное сходство с Чонгуком, хамский взгляд, раскрепощённые движения. Бомгю отметил каждую деталь, в то время как брат тоже открыто его рассматривал и наслаждался. Ведь его младший братик стал таким красавчиком, что все омеги в школе пытаются быть похожим на него, но ни у кого это так и не выходит. Потому что король один, все остальные всего лишь жалкие копии, неудавшиеся картинки. Таких миллионы, а Чон Тэхёну всегда нужен был только оригинал. — Привет, братик, давно не виделись, — Тэ шкодливо улыбается, потому что знает, какое впечатление производит на других. Подходит ближе и обнимает застывшего Бомгю. Дружелюбно хлопает по спине, пряча все ту же улыбку. Все его действия прямо кричат за него, что он работает на публику, ловко изображает радость, но Бомгю это не задевает так, как должно было бы задеть. Теперь он точно уверен в правильности своего решения — он обязан был тогда уехать, иначе он был бы сейчас несчастен. И неизвестно, кем бы он вырос в такой атмосфере с некогда любимым братиком. Вот так рвутся самые крепкие связи, и их связь уже давно порвалась. Тэхён прижимается ещё ближе и неосознанно (у альф беда с инстинктами) внюхивается в тёплую шею Бомгю, легонько ведёт носом, впитывая с трудом ощутимый сладкий аромат манго и граната, закрывает глаза. Чувствует, как пульсация за нежной кожей начинает усиливаться, потому что Бомгю, заметив все действия старшего брата, возмущённо смутился из-за щекочущего горячего дыхания. В едва заметной панике отшатнулся и заглянул в глаза любопытным пытливым взглядом. Что Тэ себе позволяет? Бомгю отворачивается и бросает взгляд в сторону родителей. Чонгук по-хозяйски приобнимает правой рукой Тэхёна и что-то шепчет ему на ухо, томно улыбается и подмигивает, когда омега, вскинув брови вверх, поворачивается в сторону мужа. Бомгю опускает глаза, чувствуя себя здесь абсолютно чужим. Неожиданно сзади налетает брат, скользя ладонью по хрупкой спине. — Я, конечно, дико извиняюсь, но давайте вы будете миловаться в спальне. — Громко, без тени смущения, говорит Тэ и посильнее прижимает омегу к себе. — А у нас там ужин остывает. Наш Бомгю, должно быть, даже вкус рамёна уже забыл в своей этой Италии. Чонгук давится смешком, когда Тэхён с локтя бьёт ему в грудь и скидывает руки с плеч. Подходит к детям и, потрепав старшего сына по тёмной макушке, идёт вместе с ними к столу. Чонгук слегка отстаёт, ответив на телефонный звонок. Кивнув засуетившемуся мужу и засунув руку в карман, он подходит к большому окну и хмуро смотрит вдаль. — Премьер-министр Мун Джихёк был найден мёртвым в своём кабинете. — Когда? — Где-то около часа назад. Чонгук хмыкает. Что ж, министр, начали за здравие, закончили за упокой?இஇஇ
Сесть в гоночный гиперкар с импульсивным подвыпившем старшим братом было самым худшим решением, что Бомгю когда-нибудь принимал. Просто Тэхён с таким невинным видом заверял его, что «мы просто прокатимся, посмотришь на город». И вот они теперь просто катаются со скоростью под 200 километров в час и всё, что видит Бомгю — это проносившееся мимо море огней и расширенный зрачки его персонального спиди-гонщика, который чуть ли не родителями клялся, что будет весело, но, на деле, ничего, кроме страха и сожаления не возникло. И, с этого самого момента, Бомгю навсегда для себя решил, что больше никогда не поверит Чон Тэхёну, потому что такими темпами это будет последнее, что он сделает. — Погоди, не так быстро, а то я завещание не успею написать. — Усмехается Бомгю сквозь умеренный рёв двигателя. Тэхён бросает в ответ что-то наподобие — «оно тебе и не пригодится, потому что всё достанется мне», — и ловко выкручивает руль, в голос засмеявшись от побледневшего и испуганного лица брата, когда машину слегка заносит на одном из поворотов. Так забавно. Отчаянный танцор, всю свою жизнь посвятивший опасной гимнастике на скользких лентах, боится высокой скорости. А Тэ почему-то был уверен, что его брат самая бесстрашная в мире омега. Хотя видеть его слабости не менее приятно, чем смотреть на изгибающееся тонкое тело с экрана телевизора. Потому что видеть, значит знать, а знать, значит иметь преимущество. В нашем мире это неотъемлемая часть победы, то, что приведёт тебя к успеху. Бомгю ведь и сам точно так же всегда действовал, внимательно смотрел на своих соперников, подмечая и выявляя все слабые места, как учил Конте. — Скорость как секс, сам не замечаешь, как не можешь уже остановиться. — Хрипловато замечает Тэхён, лавируя среди других «тормазнутых» машин. Бомгю не выдерживает и прыскает в кулак. Подобные речи чаще всего больше смешили, чем вызывали восхищение. Было в этом что-то такое нелепое, что ли, неловко-пафосное. И, может, на друзей Тэхёна эти слова действовали как раз так, как нужно, но Бомгю они, скорее, смешили и смущали. — Отец так говорит? — с издёвкой спрашивает омега и даже не скрывает иронии в насмешливом голосе. Тэхён скалится и резко выкручивает руль, из-за чего Бомгю вскрикивает и смотрит на него, как на сумасшедшего. — Я так говорю. Странно, но согласно интернету, ты уже с тринадцати лет понимаешь, о чём я. — Альфа лукаво улыбается, бросив многозначительный взгляд в сторону Бомгю. «Он только что назвал меня шлюхой, или мне показалось?» — Вот именно, поэтому не тебе, мальчишка, раскидываться такими словами. — За несколько лет вечной конкуренции, Бомгю привык ничего не отрицать. Нет смысла, всё равно не поверят. Гораздо легче шокировать людей своей испорченностью, доминировать с помощью их же колкостей, вызывать лютую ненависть, со всем соглашаясь. Ведь ничто не злит так же сильно, как признание собственных недостатков, тогда обсуждать становится больше нечего. — Бесит, что я уже давно не девственник, а тебя родители всё ещё с ложечки кормят? Слышится противный визг тормозов. Бомгю выбрасывает назад и он, успев прикрыть лицо, больно ударяется лбом. Потому что в Кенигсегге надеяться, что ремень безопасности убережёт тебя от всех травм крайне глупо. А предупредить о том, что у них планируется крайне неожиданная остановка Тэхён так и не соизволил. — Ты точно псих, — Бомгю морщится и шипит, дотрагиваясь до ушибленного лба. Вот, не дай Бог, ещё будет шишка, хотя именно она и будет. Приложился он знатно. И какой идиот подарил Тэхёну машину, чтобы он калечил людей? Хотя ясно, какой. И ясно, почему все закрывают глаза на то, что у подростка прав ещё нет, потому что чем меньше ты замечаешь, тем дольше проживёшь. — Зато ты заткнулся. — Пожимает плечами альфа и усмехается. — Интересно, а папочка знает, насколько ты испорчен? Это ведь всё неправда. Бомгю даже ни с кем не целовался ещё, а люди, в том числе и его брат, сделали из него грязную проститутку, готовую переспать с кем угодно за первое место. Ему всего лишь пятнадцать, он изматывает себя страшными тренировками, жесточайшими диетами и постоянным эмоциональным напряжением, потому что любой проигрыш может стать последним. Никто ведь не знает всей правды, никто даже не догадывается, насколько это тяжело. И Бомгю бы хотел, чтобы все они хоть на минуту почувствовали его боль. Но, к сожалению, это невозможно. — Смотри, чтобы папочка не узнал, что ты бухим гоняешь, а то в угол поставит. — Издевательски тянет омега, блеснув злым взглядом. Тэхён тоже заводится. Сильнее сжимает руль и борется с сильнейшим желанием ударить брата. Однако иногда словами бить гораздо больнее, он знает, каждый день в этом практикуется. — Ага, ещё и ремнём отлупит. Или ремень это твой профиль? Слушай, братик, если ты в этом так хорош, может, тогда отсосёшь мне? Чисто по-братски? Бомгю замирает и с осуждением смотрит в сторону Тэхёна. Щемящее разочарование мелькает в его немного пустоватом взгляде. Ведь никто не сможет сделать ему также больно, как это делает Чон Тэхён, даже не напрягаясь. Брат вырос очень жестоким. Слишком. И неизвестно ещё, что будет дальше. Бомгю страшно. — Иди ты нахуй. — Шипит и открывает дверь, которая почти бесшумно поднимается вверх. Это была последняя черта, достало. К чёрту. Бесит. Пусть и дальше бороздит просторы на своей супер мега крутой Агере и понтуется перед такими же малолетками, а Бомгю пойдёт ножками. И плевать, что он почти не помнит города, справится. Ведь никто и никогда не будет так с ним разговаривать. Он не допустит. — Ну и вали, итальянская шлюха. Весь в родного папашу. — Выплёвывает тоже не мало взбесившийся Тэхён в след омеге. И, злобно усмехнувшись, резко срывается с места, поднимая облако пыли и привлекая всеобщее внимание прохожих. Какие-то подростки, оживлённо загудев, сразу достали телефоны и стали снимать пронёсшийся мимо гиперкар. — Что ты об этом знаешь? — крик тонет в шуме мотора. Вся злость резко исчезает и Бомгю опустошённо стоит на месте. Переносицу страшно жжёт, но он ещё сильнее сжимает кулаки и несколько раз зажмуривается. «Весь в родного папашу». Но откуда Тэхён что-то знает про его родных родителей?இஇஇ
— Чон Чонгук, ты не видишь, я занят. Тэхён грациозно поправляет съехавший с плеча длинный шёлковый халат и продолжает натирать ладони приятно пахнущим кремом. Чонгук, привстав и облокотившись на левую руку, целует загривок, слегка захватив его зубами, внюхивается в запах свежих персиков и утренней росы, прижимается щекой и закрывает глаза. Он любит сидеть вот так, задремав от спокойствия и уюта, которое излучает его омега. А Тэхён постоянно возмущается, говоря, что ему тяжело, но альфа всё равно продолжает липнуть, обнимая и выцеловывая собственную метку на шее. Так приятнее. Самый суровый диктатор страны нежно зазывает своего мужа в мягкую постель, чтобы приласкать и утолить голод, накормить внутреннего волка свежатинкой, в какой уже раз по счёту показать, кто здесь главный. Сама мысль, что он владеет этим телом, вызывает сладостное возбуждение и плевать ему на все совместно прожитые года. Каждый раз хочется всё больше. Ведь годы совершенно не важны, если ты по-настоящему любишь человека, они лишь формальность, предрассудки. Люди, прожившие вместе столько лет, чаще всего начинают просто друг друга ненавидеть, потому что каждый божий день начинает напоминать вчерашний, каждый праздник ничем не отличается от предыдущего. Только с Тэхёном всё иначе. От него можно ожидать всё, что угодно. То он резко завалится в офис посередине важного совещания и всех выгонит, чтобы утянуть Чонгука в голодном поцелуе, то не придёт домой ночевать, потому что напьётся и зависнет в клубе до утра, то он вытащит всю семью стрелять из лука или на пикник во время дождя. С ним Чонгук постоянно был, словно на иголках, но ему безумно это нравится. Просто просыпаться с утра было намного приятнее, ожидая, что же сегодня выкинет Тэхён. — Что это? — Так и не получив никакой ласки, Чонгук встаёт с кровати, чтобы выйти покурить на балконе. Взяв пачку сигарет с тумбочки, альфа бросает взгляд на белоснежный маленький аккуратный конвертик, лежащий рядом с сигаретами. Тэхён пожимает плечами и потягивается. — Не знаю. Кто-то кинул в почтовый ящик, прислуга принесла. — Он ставит на место крем, внимательно разглядывая своё отражение. Вздыхает и хмыкает. Всё-таки нет на свете ничего хуже времени, оно не щадит никого, даже Чон Тэхёна, любимчика этой полусгнившей планеты. Чонгук выходит на балкон, оставив дверь приоткрытой, подкуривается и с наслаждением выпускает белёсый дым. Смотрит на потемневшее небо и блестящие звёзды. Отсюда просто прекрасный вид, дух захватывает. — Я слышал, премьер-министра убили, — Тэхён рассматривает ничем не примечательный конверт. — И кто же займёт его место? — Я ещё пока не решил, процесс долгий. — Чонгук морщится и делает затяжку. По сути, его это касается в первую очередь, потому что слишком выгодно иметь в Правительстве своих людей. Можно действовать практически открыто, и никто слова не скажет против. Только простое население, как обычно, будет поливать грязью купленных высокопоставленных с их коррумпированной политикой. Так было всегда и так будет. К тому же, Чонгук всегда поддерживал одну лишь централизованную власть, где все главы подчиняются единому лидеру и чтут традиции и устои. Даже клан Мин не может избежать подобного условия. Хоть и Мин Юнги всеми фибрами души изначально противился этому подчинению, в шутку называя себя «инди», или как это сейчас модно говорить — андеграундом, долго он всё равно так не протянул, поэтому пришлось согласиться. Хотя Чонгуку его аллегория всегда нравилась, Юнги в этом мастер. Тэхён пожимает плечами, мол, тебе виднее и, подковырнув ногтем, распечатывает конверт. Нахмурившись, он вытряхивает оттуда маленькую бумажку и разворачивает. Это уже интересно. Только зря он это подумал — поспешил с выводами. Потому что в следующую секунду его, словно током прошибает. Тэхён застывает и истерично всматривается в маленький клочок бумаги, проводит по тексту дрожащими пальцами и с трудом держится на ногах. «Никто и никогда не помешает нашему счастью». — Чон Хосок, — тихо шепчет Тэхён и внутренне содрогается лишь от одного этого имени. Имени настоящего психопата, который преследует их даже после смерти. — Об этой фразе знал только Чон Хосок. Чонгук тушит сигарету, не слыша бормотания своего мужа, внимательно наблюдает, как во двор заезжает чёрная Агера. Он склоняет голову к правому плечу, всё ещё смотря, как Тэ паркует машину и вылезает. Один. Мужчина хмурится и ждёт ещё какое-то время, чтобы убедиться в своих выводах. — А разве Бомгю не с Тэ-Тэ уехал? — он выходит с балкона и смотрит в сторону побледневшего мужа. — Тэхён, малыш, что ты… — Чон Хосок жив? — вскрикивает омега. Неужели его столько лет обманывали, но ведь он собственными глазами видел его мёртвое тело. Чонгук вскидывает вверх левую бровь и качает головой, потому что это невозможно. Это невозможно.இஇஇ
Бомгю не спеша плетётся среди тёмных улочек, равнодушно поглядывая на телефон. Он не будет первым звонить и просить помощи, обойдутся. Здесь он никому не нужен, значит, ему необходимо как можно скорее уехать. Не в Рим, так в Америку, изучать новые стили и расширять границы своих познаний. Тэхён ведь ясно дал понять, что не рад младшему брату, что считает его не более чем «Итальянской шлюхой». Чудесная цитата, следует её запомнить, чтобы напоминать себе, когда домой особенно сильно потянет. Возможно, у Тэхёна и есть веские причины, чтобы так себя вести, только его злость и ненависть всё равно не понятны. За что? Бомгю ведь ничего плохого ему не сделал, даже уехал, чтобы как можно меньше нервировать старшего брата. Потому что если бы не тот разговор в саду, омега бы отказался от предложения ради любимого папочки, но именно Тэхён своими страшными словами подтолкнул мальчика к такому решению. Отказаться от дома ради счастья любимого брата. Ведь Бомгю тогда впервые соврал — не мечта заставила его уехать и колесить по миру, а Тэхён. Только брат никогда об этом не узнает, потому что не заслуживает. Так же как и все эти люди — никто не заслуживает его слёз, а значит, и не увидят их. Подросток, шаркая подошвой, медленно заворачивает за угол, а сзади мелькает чёрная тень, всё это время следующая за омегой. В свете фонаря блестит острое лезвие ножа. Чёрная маска скрывает лицо, капюшон — горящие безумием глаза. Как и должен, он будет только губить, и причинять страшную несмываемую никакой кровью боль. Пак Чимин когда-то лишился своего прекрасного тела и возможности танцевать, теперь настала очередь Чон Бомгю.