இஇஇ
— Кто такой Пак Чимин? Вопрос получился немного «в лоб», но Бомгю, как можно упрямее сжал губы и даже не опустил глаза, когда Тэхён с совершенно нескрываемым ужасом посмотрел на него и, кажется, потерял дар речи на какие-то секунды. Как, чёрт возьми, это могло произойти? Какой ублюдок назвал Бомгю это имя? Что он хочет услышать? Чересчур самонадеянно и слишком близко к краю, пора разворачиваться. Тэхён ведь с самого начала начал врать, поэтому уже не видел смысла искать путь с облегчающим «exit» — не в его стиле. Только вот ещё немного и его прижмут к стенке. Оказывается, Чон Хосока не победить ни через месяц, ни через пятнадцать лет — зубы обломаешь. Он живёт и дышит в них самих, даже оставаясь при этом мёртвым. В воспоминаниях, в мыслях, в поступках. В Бомгю. Тэхёну давно пора прекращать упорно игнорировать тот факт, что это чудовище неосознанно дало жизнь его маленькому ангелочку. И преследует оно их, потому что в Бомгю течёт его кровь. Чимин должен был тогда избавиться от ребёнка, но он не смог. Тэхён тоже не смог отказаться от этого живого и красноречивого доказательства собственных страданий. Самые жестокие стервятники так не вовремя вспомнили про то, что им тоже знакома жалость. Вот почему омегам нельзя править миром — эмоций много. — Никогда не произноси это имя, — медленно шипит Тэхён, тяжело дышит, с досадой качает головой, кусает губы. — Откуда ты вообще про него узнал? Бомгю вздрагивает от разрезающего пространство комнаты крика. Где-то глубоко в подсознании слышит приближающийся звук разбивающегося стекла и скрежет металла. Кровь от этого холодеет, коленки дрожат, ком к горлу подступает, но омега остаётся неподвижен. Ведь этот его страх не стоит внимания. Он постепенно исчезнет, самоликвидируется. Оставит его в покое. — Вы были друзьями, но потом он тебя предал, да? — Чимин меня не предавал… — начинает было Тэхён и резко осекается. — Ты копался в моих фотографиях? Звучит мерзковато, но это правда. Бомгю действительно набрался смелости (или наглости), шут его знает, и без разрешения начал рыться в чужих вещах, о чём совершенно не жалел и ни сколько не раскаивался. Эти поиски привели его к желаемому результату — сомнительные догадки подтвердились. Тэхён до сих пор хранил довольно-таки много фотографий с этим Пак Чимином. Начиная со школьной скамьи и заканчивая какой-то обыкновенной вечеринкой, где омеги улыбаются и обнимают друг друга за плечи. «Хочешь звезду с неба?» — было написано на обороте фотографии мелким аккуратным почерком. Чужим почерком. — Мне прислали видео, — Бомгю прямо чувствует волну недовольства и разочарования, исходящую от Тэхёна. И, оказывается, просто испытывать самому это чувство не так уж и больно. Другое дело, когда разочаровываются в тебе — поистине отвратительные ощущения. Не оправдать чьи-то надежды. Сорвать с себя ярлыки чужого одобрения и ещё больше себя возненавидеть. Нормально ли это? Люди, которые всю свою жизнь на виду у многочисленной публики воспринимают это слишком остро. — Интервью какого-то Пак Чимина. Поэтому я и хочу знать, кто это такой. — Интересно, — всё также громко хмыкает Тэхён, странно улыбнувшись своим мыслям. — Только этого не может быть, Бомгю. Не может, ещё тише повторяет омега. Где эти чёртовы сигареты? Тэхён ведь так любит заниматься самообманом — отчаянно верит в то, что белый дым сможет излечить все раны. Что ж, легче и правда становится, но только тогда, когда ты подсел на никотин. — И почему же? — морщится подросток. — Потому что ты мне не веришь, да? Ни на одной фотографии не написано имя Чимина. Тэхён прекрасно это знает. Да только дело не в этом. Зажигалка вспыхивает. Бомгю, не отрываясь, смотрит на папу и ловит себя на мысли, что старший брат всё-таки не абсолютная копия Чонгука, есть в нём что-то ещё такое дьявольски схожее и с Тэхёном. Характер. Отец более рассудительный и скрытный, а младший альфа слишком взбалмошный и неудержимый. Зато не такой опасный. Легко предугадать, как он поступит, Чонгук же до последнего будет держать тебя в напряжении. — И почему ты не можешь нормально объяснить мне, в чём дело? — вскипает Бомгю. Это последний шанс, чтобы рассказать уже, наконец, всю правду. Просто рассказать и забыть всё, как страшный сон. — Что ты хочешь знать? — хмурится Тэхён, стряхивая пепел. — Кто такой Пак Чимин, и почему ты говоришь, что он не мог прислать то видео? — настаивает на своём подросток, отчего Тэхён закатывает глаза и, цокнув, качает головой. Кто такой, кто такой? Опять это занудное, кто такой? — Мой старый друг. — Пожимает плечами омега, а потом, задумавшись, добавляет. — Был. — Пока не предал, — заключает Бомгю, но Тэхён качает головой и усмехается. — Пока не умер. — Замолкает, тревожно посмотрев на сына. Бомгю замирает и опускает взгляд. Теперь ясно, почему Пак Чимин не мог прислать то видео. Хотя это было очевидно. — Что тогда произошло? Почему он тебя предал? — Тэхён пристально смотрит на сына и слабо улыбается. — У нас с Чонгуком был враг. Жестокий и безжалостный враг. — Омега делает последнюю затяжку и тушит сигарету. — Весь мой клан погиб, а друзья были вынуждены отворачиваться, чтобы выжить. Чимин единственный, кто оставался со мной до последнего. Я просто хочу, чтобы ты раз и навсегда понял — он не предатель. Тэхён нежно гладит Бомгю по волосам и искренне улыбается. — Почему это видео прислали именно тебе? — вздыхает. — Я думаю, ты и сам уже знаешь ответ. — Он мой родной папа. — Подросток с трудом держится, чтобы просто не расплакаться. Тэхён успокаивающе раскрывает объятия и обнимает своего ребёнка. Целует в мягкую макушку и кивает. Ощущает, как сотня кинжалов втыкаются в содрогающееся сердце. Господи, как же больно. Что любить, что ненавидеть — это слишком больно. Безумно хочется увидеть Чонгука, ощутить родное тепло и спрятаться за его спиной. Ведь рядом с ним ты будешь улыбаться, даже умирая. — Авария была подстроена. — Ужасно тяжело говорить. Щекочущая щеку слеза катится вниз, но Тэхён продолжает. — Никто из нас даже и не предполагал, что так получится. Врачи смогли спасти только тебя, а он умер. Бомгю шмыгает носом и посильнее прижимается к папе. Спасибо, слышится в его молчаливых слезах. Спасибо, что не оставил. Спасибо, что любишь. Спасибо, что ты есть. Пак Чимин сделал правильный выбор. И с этого дня Бомгю будет им гордиться. — Богю, я хочу, чтобы ты вернулся в Италию ещё на какое-то время. — Подросток хмурится и удивлённо смотрит на Тэхёна. Италия? Разве не папа умолял его прилететь обратно в Корею? — Я не могу потерять ещё и тебя. Ведь ты единственное, что у меня от него осталось.இஇஇ
— Это не Пак Чимин. Вот фото с камер видео наблюдения с парковки около больницы. — Юнги устало поправляет своё чёрное длинное пальто и ни сколько не удивляется равнодушному выражению лица Чонгука. Он ведь и так всё знал. Абсолютно всё. Чонгука ведь так просто не удивишь уже практически ничем. Даже неожиданным воскрешением из мёртвых. Не впечатлительный он человек. Впрочем, как и сам Юнги. Скептик. — Кто-то очень умело поиграл с главным страхом Тэхёна. Парень и, правда, чем-то похож на Пака, но лишь из далека. — Я, по-твоему, слепой? — раздражённо спрашивает Чонгук и откидывается на спинку стула. Тоже мне новости, хмыкает. Какой неожиданно ожидаемый поворот, давайте все вместе похлопаем. А потом посмеёмся. Потому что единственный свидетель Ку Инсок застрелился, написав собственной кровью на грязной бетонной стене: «Я пошутил. Это не М. С.». М.С. — Мин Сокджин. (На что хватило сил, видимо). Юмор у этого ублюдка просто отменный. Чонгук оценил — долго хохотал, ведь из-за слов этого шутника чуть не погибло столько людей. — Нет, что ты, — зло усмехается Юнги и прищуривается. — Ты просто слишком вспыльчивый. А Тэхён стал параноиком. Отличная с вас парочка — один боится и шагу ступить, а другой несётся, сломя голову. — Черты лица Чонгука становятся острее, но Юнги как-то совершенно плевать. Ну да, ну да, пусть ещё схватится за пушку, Мин в долгу не останется. В конце концов, сколько можно вытирать об него ноги? Пожалуй, достаточно. — И, прежде чем ты сейчас вновь наломаешь дров, я хочу сказать тебе, что «Вавилонскую башню» покупали только три человека. Какой-то француз, который про нас знать не знает, коллекционер из Вашингтона и некий Чон Минхо из Осаки. Последний как раз совсем недавно приезжал в Корею и, о странность, чинил свою тачку именно в мастерской Ку Инсока. Слишком много совпадений, прям даже не знаю, что думать. — Юнги, Юнги, — усмехается Чонгук. — Ты мне сейчас одного копа напомнил. Ну, давай, отомсти, тяжело думает по себя Мин. Я ведь этого заслужил, так что не стесняйся. Только не дождёшься ты моей злости — не так просто. — Это ты удачно вспомнил. — Холодно улыбается. — Что насчёт помолвки? — Давай подумаем, — Чонгук пожимает плечами и с издёвкой крутится в кресле. — Она состоится только тогда, когда Бомгю вернётся из Италии. Всё-таки Тэхён прав, наш сын должен сейчас сосредоточиться на своих танцах и собственном образовании. Ничего не поделаешь. А, ну, понятно, хмурится Юнги. Никакого перемирия нет, и не будет. Потому что Чонгук всё равно ему не верит. Да и что такое это доверие вообще? Доверие — это убеждённость в честности и порядочности человека, вера в искренность и добросовестность его поступков. Хотя сам Юнги описал бы этот термин гораздо проще — нить. И с каждым надрезом она всё тоньше. Повесьте на эту нить слишком тяжёлый груз и она оборвётся. Потому что любая ложь — это никакая вовсе не трещины, эта тяжесть. Страшное бремя, которое ты сам вешаешь себе на шею, а после задыхаешься. Знакомо? — Что ж, в этом хотя бы есть логика. — Нехотя соглашается Юнги. Неудивительно. В этом ведь весь Чонгук. Сам захотел, сам перехотел. Как придумал, так и передумал. Он никогда себе ни в чём не отказывал. — Знаешь, порой мне кажется, что ты не особо заинтересован в том, чтобы мы поймали этого ублюдка. — Потому что мы оба давно уже знаем, кто это, — сверкает чернильными глазами Чонгук. — Юнги. — Хватит кидаться беспочвенными обвинениями. — Морщится бывший юрист, нависнув над стулом. — Где доказательства? Хотя бы одно. — Да дело даже не в доказательствах. — Чонгук иронично улыбается и пожимает плечами. Доказательства, доверие, деньги — они так лабильны или, проще говоря, изменчивы, как сам мир. Недаром ведь они начинаются на одинаковую букву со словом «дурак». Чонгук вообще считал, что дурак и друг — это синонимы. — Джин единственный, кто был полностью осведомлён про эту ситуацию и он единственный, кто встречался с Чон Хосоком до его смерти. И, кажется, они неплохо поладили. — Ему было совершенно плевать на Тэхёна. — Качает головой Юнги. — Да? — хмыкает Чонгук. — Тогда, наверное, именно поэтому он специально не предупредил Тэхёна, что ему нельзя было идти на те похороны, не передал послание этого несчастного Пак Чимина и всячески ставил палки в колёса. Юнги, да Джин его просто ненавидел. Особенно после того, как погиб Ким Намджун. Юнги с трудом выдавливает нечто похожее на измученную собственными терзаниями улыбку, скупо натягивает её на лицо и как можно невозмутимее ведёт левой бровью. «Я так чертовски заебался что-либо доказывать, что сам уже себе не верю», — мелькает под ресницами. Сокджин, этот грёбанный омега, он выпил Юнги до самого дна, съел изнутри, до космической пыли разрушил все внутренние убеждения и «стержень», то, что держало его на ногах, и они подкосились. Я справлюсь, я выдержу, преодолею — красный свет загорается, Юнги немного себя переоценил. Он так отчаянно желал заполучить то, что никогда ему не принадлежало, чужое счастье, что, изображая из себя победителя, потерял своё собственное. Джин так его и не полюбил, хоть и спал с ним, улыбался ему, был рядом. Джин никогда не был ему благодарен за безграничную слепую любовь, напротив, она его раздражала и смешила. Однако, несмотря на это, Юнги не ненавидел Субина, потому что всегда считал его собственным ребёнком. С самого первого дня, как только взял на руки и дотронулся пальцем до нежной щеки младенца. Только всё это постепенно исчезает из памяти и остаётся только злость. Юнги больше не хочет кого-то любить, кроме своего маленького сынишки Ёнджуна. — Тебе ведь не нужен повод, чтобы кого-то убрать, так не останавливайся. — Тихо выдыхает альфа, смотря Чонгуку в глаза. — Продолжай. — Столько бороться, чтобы потом отказаться, — иронично усмехается Чон и хмыкает. — Я не узнаю тебя, Юнги. «Да, я изменился», — внутренне вопит Мин. Фальшивая жизнь вытрясла из меня все былые мечты и желания. Теперь даже мысли о любви к Джину кажутся мне ненастоящими. «Я не люблю его больше», — стоит на мучительно долгом повторе в выжатом и подавленном сознании. У всего ведь есть свой срок годности. Вечных чувств вообще в природе не существует — существует одна лишь иллюзия, привычка, страх. Юнги прошёл все эти стадии. Человек, так самоотверженно кого-то любящий, может с таким же самоотверженным успехом этого кого-то и уничтожить. Любить звёзды совсем не значит держать их в руках. Ты можешь наслаждаться ими, задрав голову, но, окажись ты среди этих ослепительно ярких точек, сразу же сгоришь. — А кто тебе сказал, что я отказываюсь? — неожиданно заявляет Юнги и кривит губы. — До последнего вздоха, Чонгук. Просто больше не для Сокджина.இஇஇ
— Хён, — Чон Тэ вздрагивает и оборачивается. Весело хмыкает и окидывает острым, немного равнодушным взглядом мнущегося и взволнованного невысокого, худенького омегу. Ладонью зачёсывает чёрную чёлку, поправляет одну маленькую серёжку и всё так же с холодным вопросом смотрит. — Ты забыл свой телефон. — Задумался, — кивает Тэхён и с какой-то скукой наблюдает за дрожащими ладонями, передающими ему айфон. Слегка пухловатые совсем ещё детские пальчики, ощутимо тёплые, но не вызывающие внутри никакого тепла руки. У Бомгю они не такие — ледяные и проворные. Изящные. Тэхён задыхался, когда наблюдал за ними. Впитывал жадно, как тонкие музыкальные пальцы зажимали струны скрипки, как ловили разноцветные веера в полёте, как медленно и ласково проводили по собственной талии, шее. От этого у младшего Чона голова шла кругом. Он сглатывал ком в горле и горько тешил себя мыслью, что рано или поздно Итальянский цветок будет засыпать и просыпаться в его постели. (Ему нравилось не просто так думать, ему нравилось в это верить). — Спасибо, котик. Альфа подмигивает заулыбавшемуся мальчику и отворачивается. Хорошенький. Мило морщит носик и смотрит во все глаза — так открыто и искренне. Тэхён от этого взгляда на какие-то пару секунд замирает и просто вглядывается в чужие блестящие глаза. В них нет и намёка на злость и испорченность, сплошная успокаивающая тишина и наивность. Хрупкость. У Бомгю эта хрупкость проскакивает в чертах, а у стоящего перед ним ребёнка ещё совсем во взгляде. Поэтому альфе сразу становится понятно, кого сломать будет легче всего. И, по хорошему, лучше бы этому малышу держаться от него подальше. — Я Ёнджун. — Спохватывается мальчик и, подумав, добавляет. — Мин Ёнджун. Мин Ёнджун. Запомни это имя, ещё шире улыбается ребёнок. Обещаю, ты ещё обязательно его услышишь. Мин Ёнджун, проносится по крови. Тэхён хмурится и внимательно прищуривается. Теперь ясно, почему этот омега кажется ему слишком знакомым — младший братик Мин Субина. Странно, а ведь не так уж они и похожи. Хотя старший унаследовал внешность своего папы омеги, а малец, видно, в отца пошёл. Милый, цепляющий, озорной. С задорной живой улыбкой. — Ещё раз благодарю, — Тэхён поднимает вверх свой айфон и с нежностью подмигивает. — Мин Ёнджун. — Брат зовёт меня Джун-ни, — ребёнку явно сносит крышу от внимания своего предмета обожания. Он подходит ближе и, кажется, готов выложить сейчас перед Тэхёном всю свою чистую и светлую душу. Альфа замечает это сразу. Хитро улыбается и наклоняет голову вправо. Ощущает чужую симпатию на ментальном уровне и ещё больше обвивает верёвки вокруг детского сердца. Вяжет морские узлы и обматывает цепями с помощью собственного бесстыжего очарования. Иронично поздравляет себя с такой откровенно интересной находкой. Что-то внутри так приятно взыгрывается, бурляще закипает и переворачивается, что Тэхён невольно продолжает свой спектакль одного актёра. — Джун-ни, — чуть тише полушепотом говорит он и сразу же прерывает зрительный контакт. За один момент теряет весь интерес и машет другу, чтобы он его подождал. Ёнджун даже в лице изменяется — с тоской и небывалым отчаяньем впитывает чужие эмоции и ощутимый недосягаемый холод. Он не дурак, понимает, что ему сейчас наглядно показали, как он Чон Тэхёну не интересен и навряд ли когда-нибудь будет. Боже, ну и где твоя гордость, просто иди дальше и не смей потом плакать, повторяет про себя омега, но ноги почему-то, как будто вросли в пол. Ёнджун посильнее сжимает кулаки и оборачивается в след уходящему Тэхёну. — Тебе, правда, нравится Ан Кристофер? — срывается с губ нерешительно, но достаточно, чтобы Чон всё внятно услышал. — Я просто слышал, как он хвастал, что скоро будет управлять кланом Чон. Тэхён хмыкает и странно улыбается. Ан Кристофер. Этот крайне болтливый и определённо точно глупый омега, который бесил Тэхёна даже больше Мин Субина. Он терпит его лишь потому, что знает — в дальнейшем Тэ от него избавится. Он возьмёт всё, что нужно и выкинет Ан Кристофера, как слепого ненужного щенка в болото. По щелчку пальцев. И не спасёт Ана его болезненная самовлюблённость и чрезмерная уверенность. Непомерное самомнение ещё никого не делало успешным или счастливым. Даже Чон Чонгук, имея в руках целую империю, никогда не мнил себя великим или божеством, хоть и часто называл себя Богом. (Потому что он не Бог всего мира, понятия космополитизма тут были совершенно неуместны). — У меня не настолько ужасные вкусы, — сладко мурлычет Тэ, заметив, как глаза Ёнджуна снова загораются. — До скорой встречи, Джунни. Омега улыбается и интенсивно машет рукой в след. «Джунни» звучит слишком приятно. Ёнджун нараспев повторяет собственное имя и улыбается. Весело шагает на следующий урок, совершенно позабыв о том, что он видел на экране телефона Тэ. А ведь, если подумать, то именно звук сообщения привлёк Ёнджуна, и он заметил лежащий на шкафчиках телефон. «Ким Намджун», — пробежался глазами по загоревшемуся экрану ребёнок и пожал плечами. Какое-то имя. Не его дело. Пароль всего лишь из четырёх цифр защищал эту информацию, которая запросто может разрушить чью-то жизнь. Только Ёнджун не знал тогда, что мог предотвратить нечто ужасное. Но он поймёт это — между строк — слишком поздно.