Первое, что ты почувствуешь — холод моих рук, — и ты уйдёшь, так и не почувствовав тепло моего сердца.
Несовершенство людей выражается в их агрессии. Ущербные люди, которым как-то не повезло, пытаются самоутвердиться за счёт других; они пишут оскорбительные сообщения, комментарии, выливают внутреннюю злобу на незнакомых случайных людей. Показывают свой низкий интеллект, впихивая куда попало своё никому ненужное мнение, доводят ранимых до нервного срыва, разводят грязь даже там, где царит мир и согласие. Таким и ничего говорить не нужно, они сами себя унизили. И, если честно, Ёнджун презирал всё это. Вчера вечером он по глупости запостил фото с Чон Тэхёном, а сегодня утром чуть ли не в слезах сидел и читал тысячи язвительных и унижающих комментариев от тех, кого элементарно не знал. Даже кофе не успел выпить и переодеть свою голубую шёлковую пижаму. Почему люди так его ненавидят? Чон Тэ ведь ежедневно заливает различные фотографии со своими шлюхами и получает по миллионам лайков, а Ёнджун, оказывается, как раз та самая «шлюха», захотевшая хайпа. Даже различные «жёлтые» газетёнки, следящие за каждым шагом семей Чон и Мин, уже окрестили его распутной малолеткой и предоставили в доказательство пару снимков, на которых они с Тэхёном целуются возле лучшего ночного клуба. Что ему теперь делать? Ёнджун с таким ещё не сталкивался. Слёзы сами покатились то по краснеющим, то по бледнеющим щекам. Омега откинул телефон в сторону, бездумно уставившись в белый потолок. Может, спросить у брата? Субин умный, он обязательно что-нибудь придумает и поможет. Хотя, нет, не получится, потому что Субин не раз уже говорил Ёнджуну, чтобы тот не связывался с Чоном и был прав. Омега шмыгает носом и вытирает накопившуюся влагу, когда в комнату стучится и входит кто-то из слуг, передав, что «господин Мин ждёт вас в своём кабинете». Лучше бы Ёнджун сегодня не просыпался. Потому что и так понятно, что его сейчас ждёт. К чёрту, не будет он переодеваться. И так сойдёт. Фиолетовые и уже немного выцветшие пряди лезут в глаза, но это не так страшно, как разочарование в глазах отца, поэтому пусть лучше они полностью закроют ему видимость. Ёнджун сейчас не готов играть роль дерзкого омеги. Максимум, запутавшегося и униженного. — Наверное, мне стоит тебя поздравить, — увесистая газета летит на рабочий стол сейчас заметно хмурого Юнги. Рядом стоит прищурившийся и беснующийся Сокджин, который, судя по валявшемуся на кресле пальто, только сейчас приехал и слишком торопился. Влажные после лёгкого дождя откинутые назад волосы карамельного цвета блестят ухоженностью и лоском. Лёгкий макияж придаёт омеге моложавость и респектабельность. Ёнджун совсем не такой, он теряется на фоне уверенного в себе и знающего жизнь Сокджина, он даже на отца не похож — не так хладнокровен и непробиваем. И поступки у Ёнджуна тоже глупые и неправильные, и внешний вид не столь подобающий: висящая на щуплом теле голубая пижама и лохматые волосы ни пойми какого цвета, опухшие глаза, неопрятность. Что ещё тут добавишь? Только если такой же, как и у Юнги, хмурый вид. — Теперь ты знаменитость. Джин стучит пальцем по газетному заголовку, слишком пристально разглядывая бледное лицо своего младшего сына. — Теперь ты официально носишь звание первой шлюхи Сеула. — Сокджин! — Юнги громко стучит кулаком по столу, отчего все в кабинете вздрагивают. Ёнджун неосознанно бросает короткий взгляд в сторону отца и замирает. Потому что в глазах альфы молнии и самый настоящий пожар. Он давит на омег, показывает зубы своего внутреннего зверя и угнетающе молчит. Рукава чёрного пиджака задираются, когда Юнги ставит локти на стол и складывает руки в замок. На лице застывают усталость и злость. И Ёнджуну сейчас сложно понять, на кого именно: на него или на папу. — Удивительно, что ты всё ещё помнишь моё имя, — через пару минут молчания всё-таки находится Джин, оперевшись руками на стол и нависнув над альфой. — Ну, давай, скажи, что я неправ. Вы все вечно это говорите, не слушаете, а потом хватаетесь за голову. Даже ты, — омега переводит полные гнева и обиды глаза на Ёнджуна. — Я же просил тебя не связываться с Чоном, но, видно, я не понятно тогда выразился, или ты просто не понимаешь по-хорошему. «Весь в отца», — остаётся неозвученным. — Чон Тэхён помолвлен, и ему совершенно плевать на тебя. — Продолжает Сокджин. — Он развлечётся с тобой, глупым малолеткой, а потом женится на другом. Ты же останешься в прошлом, разбитым и опозоренным. Так вот, я этого не допущу. Ёнджун открывает было рот, чтобы хоть что-нибудь возразить, но тут же понимает, что ничего, в беспомощности смотрит на отца, но тот тяжело вздыхает и заламывает брови. Всё-таки Джин прав — Юнги не хочет и не может даже представить, чтобы его родного малыша трахал сын Чонгука. От такого у Юнги все лампочки внутри перегорают и кулаки чешутся. Ещё и это блядское фото в газете ненависть страшную пробуждает, кровь с пламенем внутри вен мешает и разгоняет по всему телу. Ну уж нет. Слишком хорошо он знает эту семейку, слишком много решал проблем с Чонгуком, и слишком много потерял из-за этого. Нет, своего сына он не отдаст. Юнги ведь и так с таким трудом своего омегу из лап Чонгука вытащил, всю жизнь на кон бросил, чужого ребёнка принял и как своего вырастил. Так сколько он ещё должен заплатить, чтобы, наконец, продолжать спокойно стареть и нянчить в дальнейшем внуков? И как образумить вспыльчивого и неугомонного подростка? — Если не хочешь думать о себе, то подумай хотя бы о нас с отцом. — Джин переходит на более спокойный тон и подходит ближе к Ёнджуну. — Представь, какого нам узнавать, что наш мальчик спит с помолвленным альфой. — Останавливается и призадумывается. — А ты же не спишь с ним? Внюхивается. Ёнджун инстинктивно отшатывается от Джина, раздражённо посмотрев на обоих родителей. Запах всё такой же: слабоватый, цветочный, мягкий. Никаких изменений. Это хоть немного обнадёживает, но Джин всё равно как-то слишком напряжённо вглядывается в чужие глаза, пытаясь найти там правду и поймать подростка на волнении. Словно испытывает одним только взглядом, но Ёнджун вздёргивает подбородок и остатки самообладания не теряет. «Вы тоже против, а ведь вы должны были меня поддержать и утешить», — выжигается в мыслях. Подросток сжимает небольшие кулачки под рукавами из лёгкого шёлка и с трудом сдерживает окрасившую сердце обиду, перед взором то кроваво-синее небо видит, когда они в последний раз виделись с Чон Тэхёном. Он тогда ещё пообещал ему это небо, и Ёнджун с удовольствием его примет, пусть оно и будет стоить ему понимания всего человечества. Достойная цена. Обманет? Пусть, в конце концов, любовь — это трагедия, а не счастливый конец. Теперь он это понимает. Любовь прекрасна краткостью мига, теми секундами истинного наслаждения, после которых невозможно уже что-нибудь испытать, тем, что больше это мгновение не повторится и не вернётся. Она прекрасна страданиями и муками, от которых человек стремится избавиться и, избавившись, ощущает смертельную пустоту. И почему вся семья Ёнджуна в один голос твердит, что это отвратительно? Потому что тот миг «истинного наслаждения» уже давно прошёл, оставив после себя недогоревшие пепелище. — И что? Даже если так, то что дальше? — шипит подросток, вновь натолкнувшись на непреодолимую глухую стену. — Запрёте меня в высокой башне и приставите свирепого дракона? «Это идея», — саркастично подмечает Сокджин. Только вместо башни будет их неприступный дом, а вместо дракона, он сам, раз уж Юнги слишком занят своими делами. Да и вообще, стоит напомнить юному омеге о его манерах и о таком понятии, как честь, хоть Джин сам в этом вопросе не блещет. Когда-нибудь потом Ёнджун поймёт, что они желают только добра своему ребёнку, а пока пусть покричит и поплачет. Всё пройдёт, просто нужно подождать. — Знаешь, солнце, нет, — Джин, улыбнувшись, пожимает плечами и теребит тонкую цепочку на шее. — Мы поступим по-другому: никакой вечеринки в честь твоего дня рождения не будет, это во-первых. — Ёнджун хочет что-то сказать, но Джин небрежным жестом затыкает его. — С этого дня ты всегда находишься дома, а не где-то там со своими, якобы, друзьями, это во-вторых. Я лично буду контролировать твой день и прослежу, чтобы у тебя не хватало времени даже в окно посмотреть. Это, в-третьих. Не будешь слушаться и твоё наказание продлиться ровно до того дня, когда тебе исполнится двадцать. Какие-то возражения? В этот раз омега повернулся в сторону разглядывающего его Юнги. Всё-таки давно альфа не видел его таким свирепым и сексуальным. А ведь именно в этого человека равнодушный и неспособный на эмоции Юнги когда-то и влюбился. Часто наблюдал за Сокджином тайком, когда тот ходил весь такой расфуфырившийся и деловой по офису, соблазняя всех альф длинными ножками. Жаль только, что потом этого, казалось бы, сильного омегу пнула под дых жизнь, и он сломался, опустившись на колени. — Ты знаешь, что делаешь, — подумав, нехотя отвечает Юнги. Ёнджун в шоке смотрит на отца и качает головой. С каких пор они стали таким сговорчивыми и понимающими друг друга? Они ведь даже из-за цвета пиджака готовы ораться до рассвета, а тут резко «ты знаешь, что делаешь». Нет, уж пусть лучше, как обычно, потому что так ещё хуже. Вся жизнь вдруг резко пошла кувырком. — У вас ничего не получится, — почти в слезах вскрикивает подросток и, обернувшись, выскакивает из кабинета, громко хлопнув дверью. Что ж, если они хотят диктовать свои правила, то пусть готовятся получить ответ, ведь так просто Ёнджун не успокоится. Не привык и не будет. Татуировку себе под сердцем выбьет с именем Чон Тэхёна; даже без этой чёртовой течки на альфу залезет, лишь бы только от Джуна им пахло; жизнь свою одному Тэхёну посвятит и душу совершенно бесплатно предложит. В конце концов, это его выбор. — Я не буду ничего есть. Так господину Мину и передайте. Обычное голубое небо больше не приносит восторг, только раздражает.இஇஇ
Несовершенство людей выражается в их желаниях. И Ёнджуна эти желания уже подвели. Целый день он сидел в своей комнате, наивно полагая, что папа изменит своё решение и извинится, но правда в том, что единственный, кто здесь должен извиниться — это Ёнджун. Интернет всё также продолжал пестрить заголовками о его падении и позоре, как будто кто-то специально платил журналистам за абсурдные статейки, которыми они с небывалым энтузиазмом кормили читающих их идиотов. И Ёнджун, кстати, был как раз в их числе, только его это касалось чуть больше остальных. Джин тоже весь день был дома. Ёнджун понял это по стоящей во дворе британке старшего омеги. Ближе к семи вечера к дому подъехали какие-то серьёзные ребята на огромных тачках и в строгих костюмах. Ёнджун старательно тянул голову, через стекло примечая нестандартную и немного необычную для него внешность, слегка приоткрывал дверь и прислушивался к возне в коридоре, ловя моменты затишья и пустоты. Ждал. Должно быть, у отца какая-то важная сделка, судя по количеству охраны в доме. Это хорошо, это просто замечательно, ведь сейчас пройти мимо этой охраны будет очень легко. Как два пальца об асфальт. Потому что сейчас все люди директора Мина запрограммированы только на одну функцию — следить за новыми «гостями», до промелькнувшего мимо подростка им и дела не будет. Наверное. «Наверное», — щиплет на языке. Им-то, может, дела и не будет, а вот Сокджин быстро поставит Ёнджуна на место и ещё скандал поднимет. Он как раз находится через комнату справа, распивает вино и придаётся памяти, рассматривая свои странные картины, которые когда-то давно выкупил у умирающего коллекционера за бешеные деньги. Дверь у этой комнаты широкая и, самое главное, открытая. Ёнджун не сможет пройти мимо незамеченным, а это значит, что переодевать пижаму на джинсы и футболку и идти ему нельзя — Джин по своей натуре человек подозрительный, сразу заметит и догадается. Переносить по одной вещи тайком, тоже не вариант всё по той же причине: возникнет вопрос, почему он так часто для обиженного туда-сюда ходит? Ёнджун в сотый раз расчёсывает волосы и вздыхает, посмотрев на себя в зеркало. И что он сейчас собирается сделать? Сбежать из дома, ослушаться, злоупотребить доверием родителей? Или идти туда, куда его грубо, натыкаясь на каждый угол, тащит собственное легкомысленное сердце? Стоит подумать об этом получше, потому что иначе можно получить болючую и ноющую занозу в это самое глупое сердце. А оно того стоит? Разве? Одна долбанная секунда и вся жизнь в щепки. Нестрашно? О, эта юношеская безбашенность, которая, кажется, может помочь, кому угодно совершить невозможное. Только это «невозможное» — самая мстительная в мире вещь, — настигнет тебя, когда ты только почувствуешь вкус победы. Одна секунда и эта радость для тебя больше не имеет смысла. А теперь? Ёнджун уводит глаза от собственного отражения и напряжённо думает. Все верят в лучшее и вера их истинна и чистосердечна, ведь в падающем самолёте нет атеистов. И Ёнджун верит. Не потому что так надо, а потому что единственное, что у него сейчас осталось — это доверие. И если это доверие, всего лишь чёртова азартная игра, то Ёнджун готов покрыть туз даже шестёркой. Иначе он слабак, недостойный такого альфы. Так важно ли то, как он выглядит? Не важно, поэтому он пойдёт в пижаме. Вот так, как самый неадекватный в этом городе омега, как будто ему плевать на то, что потом скажут про него в прессе. Вызовет такси и поедет прямо к офису Тэхёна, чтобы, наконец, сказать то, что давно должен. И пусть Тэхён или отменяет эту чёртову помолвку, или прогонит его. Второе до конца озвучить в мыслях невозможно, Ёнджун ведь знает, что скажет альфа. «Отменить такое решение будет слишком не просто, котик. Да и стоишь ли ты того?» Пару купюр теряются в кармане шёлковых штанов. Неважно. Независимо от того, какой будет исход, Ёнджун должен идти до конца и биться за то, что дорого. Когда-нибудь Чон Тэхён сделает то же самое ради него, да, он обязательно ещё услышит имя Ёнджуна. И если сейчас омегу отвергнут, то потом Тэ несомненно пожалеет, потому что Мин Ёнджуна нельзя игнорировать, нельзя не любить в ответ, нельзя забыть. У Мин Ёнджуна лисьи (и, чёрт возьми, иначе их ни как не назвать) глаза отца, цепляющая за живое и вызывающая улыбка, уже далеко не детское виденье мира и твёрдая уверенность в собственных чувствах. Ради такого можно не то, что помолвку отменить, ради него можно звёздное небо в его же честь переименовать. Только ценно ли это всё для Тэхёна? Впервые в жизни Ёнджун усомнился в собственном смысле жизни. Так часто бывает: сотни, тысячи эмоций за пару минут. От слепого обожания до противоречивого беспокойства. Ведь если человеку не плевать на того, кто ему нравится, то разве будет он со смехом наблюдать, как уничтожают объект его симпатии? Едва ли. Нет, Ёнджун должен увидеть глаза Тэхёна, должен разглядеть в этих тёмных и холодных зрачках полное безразличие. Но зачем? Чтобы потом согнуться пополам и задыхаться от нелюбви собственного идола, которому он, сколько себя помнит, поклонялся и боготворил его? Чтобы разбиться у всех на виду и оставить осколки себя на вымытом до блеска паркете? Чтобы ещё пару лет провести, безрезультатно пытаясь оправиться от одного единственного шрама, раздробленного на сотни трещин? Да и получится ли оправиться? Каждый ведь по-разному справляется с болью, по-разному переносит удары, эта «черта, за которой нет жизни» наступает у всех по-разному. (В конце концов, даже Сокджин до сих пор упивается собственной болью от потери любимого человека. И эта боль стала для него перманентной). Зачем? Всё-таки Тэхён был прав тогда, когда сказал, что некоторые люди, как татуировки: нанесёшь их по собственной воле на чистую кожу, а потом даже если выведешь, всё равно останется безобразный шрам. Ёнджун замирает около двери, закрывает на пару секунд глаза и после открывает их с горящей решимостью и непреклонностью. Зачем? Затем, что лучше боль, чем упущенная возможность. Вот зачем. Джин как-то упомянул в минуты особых откровений, что потерял того, кого любил, потому что не успел сказать ему о своих чувствах, скрыл, позволил гордости и обиде атаковать его разум. Ёнджун не такой. И, слава Богу. Сокджин недобро косится на сильно задумавшегося сына, когда тот, не спеша, проходит мимо, прищуривается и делает пару глотков из слишком прозрачного бокала. От слежки его не отвлекает даже немного депрессивное полотно Айвазовского, на котором бушует шторм, раздувает белоснежные и мокрые паруса корабля сильный ветер; он полностью поглощён нездорово-бледным и измученным видом Ёнджуна. Что-то с ним не так, Джин это чувствует. Может, слишком переживает из-за тех статей, которые Юнги уже, благодаря связям, убрал из газет и соц. сети? Или всё дело гораздо глубже? У омеги чуйка на это дерьмо, его так просто не проведёшь. И запах, он стал более резким и обволакивающим. Розы и магнолии. Их с Юнги запахи, смешанные воедино. Что ж, стоит признать, красиво. Джин и сам не ожидал от себя подобных выводов, потому что не принимал Юнги, как своего альфу, а теперь ясно видит, каким прекрасным становится плод их нелюбви и тихой ненависти. Воистину. «У меня есть пять минут», — понимает Ёнджун, словив пару пристальных взглядов, ведь ровно через пять минут Сокджин пойдёт его проверять и искать по всему дому. И не найдёт. Как однажды Ёнджун не нашёл себя в отражении зеркала: оттуда на него смотрел ни невзрачный и глуповатый малолетка, а достаточно взрослый и расцветающий юноша. Поэтому стоит поторопиться. Из кабинета отца доносились громкие речи, как будто присутствующие там разговаривали на повышенных тонах. Даже голос Юнги звучал как-то необычно взволнованно, напряжённо и грубо. Говорили на английском и быстро, но Ёнджун всё равно успел уловить что-то про «выстрел» и «агрессию». «Покушение на брата», — догадаться несложно. Должно быть, Юнги ищет крайнего и, судя по упрямому выражению лица, он его найдёт. Трое охранников, стоящих по периметру широкого коридора, недалеко от двери отцовского кабинета, как и предполагалось, не обратили на Ёнджуна практически никакого внимания. Только один из них едва заметно принюхался и проводил омегу тоскливым взглядом. Дальше вниз по массивной лестнице и на кухню, там в довольно просторной кладовой есть чёрный выход для обслуживающего персонала. Как правило, днём дверь всегда открыта, потому что она выходит на заднюю часть двора, как раз туда, где трудится Ук — садовник и весёлый, задорный дядечка лет сорока. Он у них недавно, но уже успел завоевать симпатию всего дома, исключая, разумеется, Джина, которому в принципе нет дела до прислуги, и который появляется здесь раз в тысячу лет. Ёнджун успел задержать дыхание перед тем, как дёрнуть за ручку. Открыто. Что-то со сдавливающей болью пронзило внизу живота. Подросток поморщился и выдохнул. Волнение, чёртово волнение, слишком много стресса и давления. Ещё раздражающая тишина со стороны Чон Тэхёна, как будто это его вовсе не касается. Живот выкручивает так, что Ёнджуну приходится присесть на корточки на минуту. Больно. До дня рождения осталось всего два дня, значит то, чего он боялся, вот-вот наступит — течка. Но почему так неожиданно? Точнее, почему эти симптомы стали беспокоить Ёнджуна только сейчас, в самый неподходящий момент? Потому что это природа и ей плевать, что у Джуна прямо сейчас жизнь рушится. (Джин тоже однажды поддался этой природе, а потом родился Ёнджун). Такси не ехало минут десять. За это время выскочивший за высокий забор Джун умолял кого-то там на небе, чтобы его не обнаружили и снова не закрыли, только уже на более жёстких условиях. Скорее всего, его уже ищут, и если бы дом был гораздо меньше, то Ёнджуна нашли бы уже через минут пять, шесть. Что ж, крайности порождают одни только крайности. Иначе бы он так не поступил. Не нужно было ограничивать его в выборе. Не потому что он ведёт себя как малолетка, хоть именно так это и выглядит со стороны, а потому что ему действительно нужно поговорить с Тэхёном. Телефон Ёнджун так и оставил в своей комнате, предварительно вызвав такси. Ведь иначе Юнги сразу бы выследил омегу по специально установленной программе. (Вот, как будто бы Ёнджун не знает о её наличии). Нет, на этот раз всё продумано почти что идеально. Убивает настрой только ноющая боль в животе, трясущиеся холодные ладони и удивлённый взгляд таксиста, красноречиво покосившегося на пижаму Ёнджуна. Ещё мысли, они буквально сводят с ума и впиваются в подсознание похуже голодного зверя в мясо. Только для такой роскоши, как самокопание сейчас нет времени. Кажется, впереди, через улицу, вот-вот покажется вход в огромное многоэтажное здание — главный офис JK Entertainment. Ёнджун старательно щурит глаза и сканирует парковочные места, чтобы увидеть знакомое чёрное Ламборджини. Ищет. Но место роскошной тачки Тэхёна занято кем-то другим.இஇஇ
— А что здесь делает наша маленькая порно-звезда? — Ан Кристофер появляется, как всегда, неожиданно и до боли не вовремя, а точнее просто плывущей походкой выходит из главного входа головокружительно многоэтажного здания в сопровождении двух охранников. На омеге опять же, как всегда, шёлковый классический костюм мягко коричневого цвета, увесистые золотые часы и минимум косметики. Выглядит так, как будто Кристоферу каждый день читают нотации, что омега будущего правителя этого города должен выглядеть строго и незаметно, но лучше бы его учили молчанию и доброте. Хотя, скорее всего, таким образом Кристофер показывал своё высокомерие и презрение, будто бы он выше всех этих разукрашенных и вульгарных шлюх, будто бы он выше самого Ёнджуна, который вечно в ярких шмотках. «Мне не нужны побрякушки, чтобы блистать, мне не нужны выебоны, чтобы показать людям их место, мне не нужно оголять своё тело, чтобы доказать, что я самый красивый», — бегущей строкой написано на лице Ана. И, скорее всего, именно из-за таких мыслей люди им и восхищаются. Ещё бы, наследник одной из самых богатых семей, будущий официальный омега Чон Тэхёна, лицо города, идеал для подражания. У Ан Кристофера нет ни одного прокола в прессе, нет ни одного скандала и компромата на него. Он красивый, занимается благотворительностью, заводит правильных друзей и так обворожительно улыбается на камеру. Лицемеры всегда имеют самую безупречную улыбку. — Знаешь, меня всегда удивляло раздутое самомнение у таких, как ты, — Кристофер ещё более брезгливее и внимательнее осматривает растрёпанные волосы Ёнджуна, его голубую пижаму, лёгкие шлёпки и почти что серый, болезненный вид. «Куда вы все лезете?» — со злобой думает Крис. Конечно, звёзды с неба не всем падают в руки, отсюда и появляются всякие целеустремлённые выскочки, которые согласны на что угодно, лишь бы добиться желаемого. У них нет гордости, нет принципов и нет чести, один только бег за лучшей жизнью, которая неумолимо ускользает. Таких нужно топить ещё слепыми и крохотными, как котят, безжалостно выбрасывать в воду и молиться за свою душу. «Как жаль, что ты всё ещё борешься», — усмехается Кристофер, кинув сообщение знакомому журналисту. Он ведь и так уже за столько статей заплатил, столько грязи вылил за счёт общественного мнения и интернета, из беззащитного мальчика опозоренную распутную блядь сделал. Так почему Мин Ёнджун стоит сейчас перед ним и смотрит на него, словно на мусорный бак. Значит, недостаточно сильный удар был, хотя рассчитал всё Кристофер идеально: семья Мин всегда слишком сильно пеклась о собственной репутации. — Как хорошо, что Тэхёна нет, и он не увидит этот ужас, — из этого малозначительного оскорбления Ёнджун улавливает только заветные «Тэхёна нет» и с трудом на ногах держится. Дерьмо, какое же это всё-таки дерьмо. Чёртов Тэхён, где ты ходишь? А ведь в это время альфа всегда находится в офисе, заезжает за документами и, не спеша, выпивает пару чашек кофе. — Ты лжёшь, — после долгого молчания голос кажется хрипловатым, чужим. Кристофер почти что скалится и прищуривается. Про Тэхёна он сказал специально, чтобы подросток сам подтвердил его подозрения о том, что тот прибежал к его, Кристофера, альфе. Теперь никаких сомнений. Зря. Ненависть обжигает горло. Невыносимо хочется замахнуться и ударить по чужому бледному лицу, но Крис сильнее сжимает кулаки — он всё-таки самый идеальный омега Сеула, и он «не приемлет» насилие. Собственный созданный образ сейчас встал поперёк горла. — Я вижу, тебе нравится быть шлюхой. Хочешь ещё и ненормальным прослыть? — Такой совсем недружеский намёк на внешний вид Ёнджуна, который почему-то совершенно не задевает. Ведь, какая уже разница, если Тэхёна и, правда, нет? Напрасные усилия — вот, что бьёт палкой по ногам похуже любого язвительного слова и взгляда. Напрасная жертва — вот, что убивает внутри всё желание бороться. Это обратная сторона смелости. Ты пошёл на риск, сделал то, что не должен был делать, вышел из зоны комфорта, а в итоге пожинаешь плоды глупости и малодушия. Отвратительное чувство, и всё же, это лучше, чем ничего. — Смотря, что считать ненормальным, — тихо отзывается Ёнджун. Он, может, тоже находит ненормальным это презрительное отношение Кристофера к другим людям. Сам Джун такого просто не понимает. Он, как и отец, достаточно себя уважает, чтобы относится с этим самым уважением и к другим. — Какая прелесть, — с дешёвым притворством вскрикивает Кристофер и, как коршун, хватается за левое плечо подростка. — Ты такой смышленый малыш, поэтому пораскинь мозгами и отвали уже, наконец, от моего альфы. Хватит его позорить. Ну, поиграл он с тобой, ну, такой уж он человек. Не воспринимай это серьёзно, не веди себя, как все его бляди. Ёнджун внимательно слушает, смотря в чужие колкие глаза, и молчит. — Я понимаю, первая любовь, ты запутался, но ты же из такой семьи, у тебя должна быть гордость. — Продолжает Кристофер, думая, что раз Джун молчит, значит, эти слова производят на него впечатление. — Давай мы сейчас сядем в мою машину, и я отвезу тебя домой? Я уверен, господин Мин сильно за тебя волнуется. Не заставляй снова его краснеть, не подводи свою семью и будь умницей. А завтра я обязательно за тобой заеду, и мы где-нибудь выпьем по чашечке кофе и непременно подружимся. Хороший ход. Аля «я не желаю тебе зла, я просто хочу помочь». Ёнджун смотрит на чужую ладонь на своём плече и внутренне усмехается. Вот именно, какая прелесть. Ненавидящий его всем сердцем Кристофер готов «подружиться» и, наверное, Ёнджун должен сейчас поблагодарить Ана и сесть в его безвкусную тачку, но пошёл он к чёрту. Пусть сам едет отсюда, никому не нужна его, якобы, «искренняя» помощь. — Ты напуган. — Прищурившись, говорит Ёнджун. — Ты боишься. — Уже посмеивается, потому что видит в тёмных глазах беззащитную злость, точно такую же, какая обычно мерцает во взгляде тех, кого поймали на месте преступления. — Боишься, потому что знаешь, что если Тэхён тебя бросит, то ты потеряешь былую славу. Ведь кому нужен какой-то там Ан Кристофер, бывший наследника ведущей корпорации? Без Тэхёна ты никто. — Я пытался по-хорошему, — рычит Крис, хватка на плече становится грубее. — Но кто ж знал, что ты такой тупорылый. Подходит ближе, нависает, давит. Потому этот без двух дней шестнадцатилетний подросток прав: Кристофер жутко боится, но не может допустить того, чтобы это слабое место было обнаружено. Хотя, скорее всего, уже поздно цепляться за маску безразличия, Ёнджун всё прекрасно заметил. От этого ненависть к нему растёт не по дням, а по секундам. Да и сил больше держаться нет — Кристофер тянет на себя Ёнджуна, но тот сразу реагирует и сопротивляется. Лучше увести малолетку подальше от любопытных глаз и преподать ему урок, показать, куда можно лезть, а куда нет. Только Джун совсем не горит желанием учиться у старших, он упирается и кричит, чтобы Ан немедленно убрал руки, привлекая постороннее внимание. Слышатся вспышки камер, вот и друзья журналисты слетелись за новым материалом, и Ёнджун, если честно, охотнее бы отдал свою душу дьяволу, чем им, потому что, как оказалось, гнить в аду лучше, чем попасть на первую полосу. Кажется, чья-то репутация прямо сейчас трещит по швам. — Прекратили, — и Ёнджун, и Кристофер вздрагивают от резкого, холодного тона и поворачиваются в сторону явно взбешённого Чон Бомгю. Итальянский цветок. Джун сразу же опускает глаза и тушуется, Крис же, напротив, всем своим видом показывает, как не рад видеть старого знакомого. Бомгю тоже не особо излучает счастье при виде этих двоих. Он за ними уже минут пять наблюдал, пока курил рядом с широким крыльцом главного входа. Что ж, как всегда, Тэхён свалил к своим японским партнёрам, а тут из-за него снова скандал. Это уже начинает утомлять. Ещё и журналисты откуда-то всё пронюхали, эти ребята исправно отрабатывают свои деньги. — У вас мало проблем? Мне их устроить? — это было адресовано только Кристоферу, но стоящий рядом Ёнджун тоже слегка напрягается. Бомгю подходит и встаёт между ними, сначала посмотрев на потрёпанного Джуна, который снова опускает взгляд, не выдержав холода синих глаз, потом уже на оскорблённого Ана. — Тебя мой брат давно не трахал, раз ты уже на детей бросаешься? — насмешливо интересуется и потом, подумав, добавляет. — Если он тебя вообще когда-нибудь трахал. Лёгкий смешок. Ёнджун сразу же прикрывает рот и делает вид, что ничего не было. Кристофер суживает глаза и с презрением произносит: — Не хочу занимать твоё место. Пока что. Бомгю, как ни в чём не бывало, улыбается и смеётся. Всё-таки Кристофер тот ещё шутник. И сколько пафоса в его «пока что», сколько веры, что становится немного неловко. Но правда в том, что Тэхён и месяца с ним не пробудет, и молодой горе-супруг станет первым, кто совершит суицид из-за домашнего насилия. А ведь нет на свете ничего хуже домашнего насилия. Криса в этом плане даже немного жаль, бедолага сам не понимает, к чему стремится. — Меня не может задеть неправда, Ан. Запомни уже, наконец, и проваливай. — Бомгю кивает головой в сторону машины. Кристофер щетинится, но молчит, быстро хлопнув дверцей серого Порше. Чёрт, надо было сразу сваливать, а так он напоролся на собственную ловушку — подосланных журналистов. Стоит признать, что сейчас он действительно облажался. — Ты в порядке? — Бомгю внимательно всматривается в немного замутнённый взгляд подростка, успевает подхватить его под локоть и развернуть к себе лицом. Ёнджун вымученно морщится и неуверенно кивает, почти что сгибаясь от жуткой боли внизу живота и странной, непривычной тошноты. Сильно кружится голова. Ёнджун хмурится и вспоминает, что сегодня ещё ничего не ел. — Да, — тихо шепчет, но тут же качает головой. — Нет. Не знаю. — Потерпи немного, сейчас подъедет мой водитель. — Успокаивающе заверяет Бомгю и посильнее прижимает к себе бледного Ёнджуна.இஇஇ
Кремовые высокие потолки и запах переспелого манго с гранатовым привкусом на мягких белых подушках — это первое, что почувствовал и увидел Ёнджун, когда открыл глаза. Пошевелиться почему-то было слишком тяжело, поэтому он просто лежал, изредка поворачивая голову из стороны в сторону. Уютные бежевые тумбочки; чуть дальше, рядом с выходом на балкон, круглый и такой же бежевый стол со стоящей на нём вазой с огромным букетом ромашек; свежие круассаны, аккуратно выложенные в маленькую корзиночку; два торшера, расположенные по обе стороны огромной кровати; три простых шкафа, находящиеся по левую стену и полностью забитые книгами; лёгкая, прозрачная тюль, закрывающая огромные окна. Вся комната наполнена спокойными постельными тонами, со вкусом, но без подражания какому-то определённому стилю. Много зеркал, света, мыслей, вопросов. Ёнджун готов поспорить, что хозяин этой комнаты любит много думать и копаться в себе. Он выглядит роскошно, находясь рядом с другими, но наедине с собой упрощает всё до минимализма, потому что так легче. Перед глазами встаёт образ белокурого, грациозного омеги с синими и холодными, как лёд, глазами, в белой рубашке и чёрных узких брюках. Этот омега осторожно улыбается и легонько касается лба Ёнджуна тонкими пальцами. — Тебе не следовало выходить из дома в таком состоянии, — недовольно говорит Бомгю, убедившись, что жар постепенно спадает. Ёнджун вздрагивает, потому что не сразу понимает, что перед ним не оживший образ из головы, а вполне реальный человек. Постепенно в памяти выстраивается цепочка прошедших событий: разъярённый Ан Кристофер, схвативший его за руку, заразительный смех Бомгю и его последнее «потерпи немного». Сокджин его точно убьёт, потому что Ёнджун снова подвёл и опозорил фамилию Мин. Виски опять обжигает жаром. — Как тебе вообще пришло в голову искать Тэхёна, когда течка вот-вот наступит? Он же альфа. — Бомгю вздыхает и качает головой. Не то, чтобы он зол, скорее взволнован. И, если честно, такое казалось бы необъяснимое поведение Ёнджуна прекрасно ему понятно. Более того, Бомгю даже в какой-то мере ему завидует, ведь хрупкий подросток может пойти на всё ради человека, которого любит, а Бомгю со своим даже остаться рядом не смог. В горле встаёт неприятный ком. — Мне нужен Тэхён, — тихо шепчет Ёнджун и подрывается. — Мне очень нужен… — Тише, его нет. Тише, — Бомгю аккуратно гладит подростка по лохматым после трёхчасового сна волосам и старательно укутывает в одеяло. Лекарства должны были уже подействовать. Он хотел дать Ёнджуну ещё и подавители, но врач категорически запретил так нагружать формирующийся организм в первую течку. «Он справится сам», — бесспорный вердикт и нервное метание Бомгю по комнате. Потому что бледный, забитый со всех сторон совсем ещё ребёнок, дитя, никак не вылезает у него из головы. Потому что в безучастном ко всему Бомгю вдруг включились отцовские инстинкты — защищать, оберегать, не дать в обиду, и это непривычное чувство ему понравилось. Даже Кай успел уже пошутить, что Бомгю ведёт себя, как молодой папочка, у ребёнка которого режутся зубки. Пусть так, совершенно плевать. Просто он помнил, как когда-то было плохо ему, но никого не было рядом. — Где я? — Ёнджун всё ещё обеспокоенно смотрит по сторонам. — В моей комнате, — Бомгю хмурится, мол, это же очевидно и отходит к столу. — Чуть позже за тобой заедет отец, я уговорил твоих родителей, чтобы ты остался здесь до вечера и отдохнул. — Спасибо, — впервые за всё время их знакомства Ёнджун чувствует симпатию к Чон Бомгю. Ведь, оказывается, он совсем не такой, каким хочет показаться, он добрее. Как ни странно, но всё же это так. Перед глазами мелькают тысячи фотографий, на которых известный танцор смотрит в камеру и поражает холодом своих глаз, высокомерным выражением лица и невозможной безупречностью, словно он и не человек вовсе. Когда Ёнджун его видел, то внутренне восхищался независимостью Бомгю, его непробиваемостью и острым языком, способным кого угодно поставить на место. И именно из-за этого Джун его и ненавидел, завидовал, но не мог перестать задерживать дыхание перед Чоном. Даже, когда Бомгю почему-то за него заступался, Ёнджун всё равно ощущал это сомнительное, двоякое чувство. Сейчас же он впервые не испытывал к старшему омеге негативных эмоций, с удивлением разглядывал спокойное и задумчивое лицо и сам невольно расслаблялся. — И за то, что помог спасибо. — Тебе сложно принимать чужую помощь, верно? — пристальный взгляд снова смущает Ёнджуна. Верно, абсолютно верно. Да и как по-другому, когда Сокджин всю жизнь твердил, что если ты будешь чем-то обязан человеку, то он легко сможет тобой манипулировать. Это весьма обычная фобия, слишком распространённый страх задолжать кому-то. Ёнджун, молча, кивает. — Мне тоже. — Честно признаётся Бомгю, отчего Джун резко поднимает глаза и вскидывает брови. — Поэтому я сейчас уйду, чтобы ты не чувствовал себя неудобно. Что? — Нет, — Ёнджун снова вскакивает и облокачивается спиной на мягкие подушки. — Нет, ты не должен. «Я очень хочу с тобой поговорить». Не нужно уходить и снова натягивать эту безразличную маску, потому что искренний Бомгю намного интересней и лучше. Такой Бомгю, словно старший брат, а Ёнджун всю жизнь хотел себе старшего брата омегу, чтобы тот поддерживал его и давал советы, как правильно поступить. Субин ведь постоянно занят, папа смотрит на всё со своей колокольни и склонен игнорировать чужое мнение. Ёнджуну одиноко. Ему не хватает хорошего друга. Конечно, Чон Бомгю тоже не совсем тот человек, который будет с ним возиться, но всё же. В его глазах хотя бы светится понимание, а не осуждение и этого достаточно. — Хорошо, — Бомгю снова присаживается на стул и закидывает ногу на ногу, зачесав назад ладонью светлые волосы. — Ты о чём-то хочешь меня спросить? — замолкает на пару секунд и продолжает. — Спрашивай. Действительно. Ёнджун с удивлением открывает рот. Как Бомгю это понял? Или это настолько очевидно? И вот он снова в замешательстве. Проницаемость собеседника всегда ставит любого человека в тупик. Это очень редкое качество, которое Бомгю, должно быть, унаследовал от своего отца. — Когда вернётся Тэхён? — Ёнджун нерешительно мнёт пальцами одеяло и вообще делает вид, что он занимается чем-то настолько интересным, что не может оторвать глаз от собственных рук. — Я не могу ответить на этот вопрос, потому что не знаю. — Сразу же отрезает Бомгю и хмурится. А не насчёт ли Ёнджуна сегодня с утра Тэхён разговаривал с кем-то по телефону? Он ещё угрожал, что если эти скандальные статьи не будут убраны, то он лично приедет проверять, хорошо ли идёт работа у самых «честных» журналистов страны. Бомгю с трудом подавляет улыбку. Тэхён ведь никогда ни с кем так не возился и никогда ни для кого ничего не делал, а тут переживает. Странно и нетипично для жестокого Чон Тэхёна, которому от омег нужен только секс и его не волнует, как они без него потом живут, а Ёнджуна почему-то и пальцем не тронул, злится, когда подросток страдает, печётся за него. — Ты его омега. Звучит резковато и неожиданно. Особенно удивляет то, с какой интонацией Бомгю это говорит — не вопрос, а твёрдое, безоговорочное утверждение. Ёнджун замирает на пару секунд и потом ещё агрессивнее мнёт несчастное одеяло. — Тэхён так не считает. — Грустно заверяет Джун. Иначе, где же он тогда в то время, когда омеге так нужна помощь именно от него, а не от кого-то другого? Это он должен сейчас быть рядом, но его нет. Сделки и наркота для него важнее Ёнджуна и, наверное, это правильно, только легче всё равно не становится. Вот поэтому не стоит влюбляться в богатых наследников, ведь в реальной жизни они всегда будут выбирать не тебя. — Да и слава Богу. — Бомгю весело усмехается и пожимает плечами. — Значит, у тебя ещё есть шанс от него отказаться. — Говорит и тут же исправляется. — Ты пойми, я не отговариваю тебя, я предупреждаю: мой брат очень непростой человек и тебе рядом с ним будет очень сложно. «Зато без него у меня не будет смысла жить». Нельзя отказать от желаемого, если всю жизнь только этому и посвятил. Начиная с младших классов, как только Ёнджун увидел задиристого и слишком активного Чон Тэхёна с тёмными, немного взлохмаченными волосами и горящими интересом, хитрыми глазами, то сам не заметил, как стал везде его искать. Все омеги в школе были в него влюблены, поэтому у такого же активного и везде лидирующего Ёнджуна всё равно не было шансов заинтересовать Чона. Он ведь младше, не так красив, как те «раскраски», с которыми общается альфа, так мало ещё знает и вообще совершенно неопытен и наивен. Не помогали даже море книг, которые Джун так усердно поглощал, косметика, порой откровенные наряды. Всё улетало в топку. Именно поэтому в один прекрасный момент Ёнджун решил для себя, что никогда в жизни не скажет Тэхёну, сколько было потрачено усилий, чтобы тот, наконец, обратил на омегу внимание. — Какая разница, как мне будет рядом с ним, если этого «рядом» всё равно не будет? — с усталостью и сарказмом интересуется Ёнджун, уже без смущения посмотрев в глаза Бомгю. Надо признать, он начинает привыкать к холодному взгляду. Наоборот, он действует как-то успокаивающе и помогает сосредоточиться. — Тэхён помолвлен, а Кристофер, скорее, пулю в лоб себе пустит, чем откажется от него. — Тогда стань этой пулей, — Бомгю ставит перед Ёнджуном корзиночку с круассанами и кивает, мол, ешь, предварительно отругав себя за то, что совсем про них забыл. Джун мягко улыбается и принюхивается, запах просто замечательный. С упоением кусает круассан, почувствовав сладкий шоколад внутри, жуёт и думает над словами Бомгю, который отходит к окну и поправляет неровную с одного края тюль. — Думаешь, Ан Кристофер так идеален? Думаешь, ему нечего скрывать? Тогда я тебя разочарую, ведь даже у музейных экспонатов есть свои секреты, тем более у таких, как Ан. — Я не знаю его, поэтому не могу утверждать, — качает головой Ёнджун. Что ж, это справедливо. Бомгю подпирает пальцами подбородок и пристально смотрит вдаль, на то, как колышутся листья на деревьях, как ветер сдувает панамку с головы какого-то парня из прислуги, помогающего садовнику. — Есть у меня одно видео, — шкодливая улыбка тенью ложится на малиновые губы. Бомгю его для себя приберёг, но навряд ли когда-нибудь им воспользуется, поэтому Ёнджуну оно нужнее. Почему он помогает подростку? Потому что, как ему кажется, Джун может сделать Тэхёна лучше, а Кристофер нет. Да и очень хочется запечатлеть лицо Криса, когда все увидят, как он сосётся с пятидесятишестилетним министром Каном и заодно зададутся вопросом, откуда у господина Ана столько власти в верхах. Это его сынок умеет «договариваться». Повезло ему с сыном, на всё готов пойти, чтобы помочь отцу с его делами. — И вот тебе ответ на твой первый вопрос: сейчас. К дому подъезжает, хрустя гравием, чёрная итальянка Чон Тэхёна. Ёнджун враз напрягается, уловив главный смысл. Откусанный круассан выпадает из задрожавших пальцев на белоснежный пододеяльник, собирая в складках крошки. Сейчас. Стоит набить это слово себе на запястье, чтобы привыкнуть к его восхитительному, но вместе с тем и страшному, звучанию. Джун ловит серьёзный взгляд Бомгю и беззащитно улыбается вслед прошедшему мимо омеге. Осталось подождать пару минут и он скажет это «люблю» тому, кому навряд ли будет интересно его откровение. Стоит ли начать обратный отсчёт? Тэхён сразу будоражащий обоняние запах магнолии чувствует. Он втыкается иголками под кожу, маячит где-то на периферии, лёгкие заменяет. Не спасает даже подкуренная сигарета. Теперь его вообще ничто спасти не сможет. Потому что это чувство, что он сейчас чувствует, подобно терроризму. Но не тому, что состоит из выебонов и неграмотности быдлообразных придурков, а тому, который основан на единой вере, идеологии, поклонении. Да, Тэхён готов поклоняться этому чувству. Готов достать из бардачка холодный, чёрный пистолет, чтобы пойти убивать ради него, готов облить себя керосином и щёлкнуть зажигалкой без каких-либо сомнений, готов сорвать горло в безмолвном вопле. Но не готов отказаться от него. Ведь это чувство, как пуля, разрывает плоть навсегда, оно как разбитое зеркало, как небо над головой — ты принимаешь его любым, каким бы оно не было. Тэхён рычит и за считанные секунды забывает обо всём: о том, что ещё буквально пять минут назад договорился с Крисом поужинать завтра в любимом ресторане, о том, что завтра с утра нужно лично контролировать поставку чёртова героина, о том, что сегодня он должен перепроверить кое-какие документы к отправке. Про это не стоит вспоминать, ведь разве можно думать про ад, находясь в раю? Мин Ёнджун. Его малыш здесь. Тот, на кого он не смотрел-то никогда, а теперь не сможет отвести взгляда. — Первое, что ты почувствуешь — это холод моих рук, — и ты уйдёшь, так и не почувствовав, тепло моего сердца. У Джуна, и правда, ледяные руки, а у Тэхёна горячие. И их просто замечательно согревать, когда за окном дождь и сырость. Просто воспользоваться братом Субина? Стоит признать, что Тэхён проиграл сразу же, как только заглянул в чужие, явно влюблённые в него, глаза. И как так вышло?