Казнить, нельзя помиловать
Этим утром всё было безмолвно. Голубое небо над бетонными джунглями шло мимо уткнувшихся в асфальт, и в свои вполне земные мысли, людей; солнце палило по-осеннему холодным теплом и совсем не вызывало никакой радости; кое-где упавшие листья танцевали по ветру, рассыпаясь и мертвенно угасая в момент затишья. Тэхён молча наблюдал, засунув ладони в карманы брюк. Там, за огромным окном, мало, что можно было разглядеть, помимо крыш безликих многоэтажек, несущихся в безостановочном потоке автомобилей и зелёных пятен парков. Но это его и не интересовало. Здесь, в своём небесном замке, что кажется упирался в сам Рай, Тэхён не смотрел вниз, не видел там жизни, не искал ничего запоминающегося. Всё и все пролетали мимо сознания и сердца. На часах было ровно семь утра, а на Тэхёне обычная чёрная толстовка с капюшоном и спрятанные под рукавом золотые «Ролексы», которые он нацепил, скорее, по привычке. Не совсем респектабельный вид для директора компании, но не людям вокруг учить Чон Тэхёна солидности. Пусть за собой лучше последят. Стоящий позади Юн, опустив голову, равнодушно рассматривал до блеска надраенный пол и свои не менее блестящие туфли. Чуть дальше, за длинным квадратным столом, сидели лидеры всех группировок и Домов по всей стране, с недоверием уставившись на нового «правителя». Кто-то сегодня падёт перед его ногами. — Вам должно быть интересно, почему я собрал всех вас в столь раннее время. — Громкий уверенный голос поддельно спокоен. Тэхён поворачивается и вальяжной походкой обходит массивный стол, облокачивается на него, руки из карманов так и не вынимает. — Мне и самому удивительно. Почему? Почему вместо поддержки в такое тяжёлое время я получил наглое обвинение в отравлении директора Чона? Почему мерзкие крысы из моих подвалов настолько осмелели, что вылезли наружу? Думаете, я слепой? Что ж, в таком случае, проясним этот вопрос здесь и сейчас. — Тэхён делает небольшую паузу и тут же будто о чём-то вспоминает. — Так же, господин Ан, — он переводит свои коньячные глаза на всё ещё красного от ярости мужчину. — Вы что-то распизделись в последнее время. Выдержать взгляд человека, который ментально сильнее, действительно тяжело. И Ан сначала держится, кому-то что-то доказывает, а потом с хрустом ломается, голову опускает. Пусть Тэхён ещё и сопляк, но в чёрных безднах уже скалятся демоны, подманивая к себе корявыми острыми ногтями. Этим он слишком сильно напоминает Чонгука. И спаси Господь их души, разозлить такого, как они. Хотя, наверное, спасения не будет, ведь небеса не берут ни наличкой, ни безналом. — Знаете, у нас с Крисом была такая любовь. Я просто в нём души не чаял. — Тэхён наигранно сладко и мечтательно качает головой и разводит руки в сторону, как будто пытаясь показать, насколько она была огромной и бескрайней. Сидящие лидеры в недоумении следят за ним хмурыми взглядами, совершенно не понимая, к чему идёт их, пока что бесцельный, разговор. Только в следующую секунду немного подавленный и бледный Кристофер в голос ахает и открывает рот. — Да, я очень его любил, пока не узнал, что свет души моей так подло меня предал. Тэхён громко вдыхает воздух, сквозь зубы, отчего кажется, что он шипит. Театральная печаль бешеным вихрем проносится по лицу альфы. Кристофер с паникой в заслезившихся глазах смотрит на своего отца, который темнее тучи, и беспорядочно вертит головой. На Тэхёна смотреть боится — знает, что пропадёт сразу. Слишком хорошо помнит все ломающие кости удары. На тонкой шее до сих пор плотно завязан шёлковый белый шарфик, чтобы такие же белоснежные бинты в глаза никому не бросались. Омега изнутри теребит пальцами длинные рукава коричневого свитера, прикрывающего остальной ужас. Даже руки не открывает, ведь на ладонях следы от укусов, его, Кристофера, укусов. Так он справлялся с бешеной болью. Я так его любил. Пока острым ножом на груди слово «зайчик» вырезал. — Это разбило мне сердце. — Тэхён снова качает головой и получает истинное наслаждение от своей заметно неправдоподобной игры. Театр одного актёра, не иначе. — И прежде, чем вы зададитесь вопросом, мол, как это связано, я вам кое-что покажу. В кабинет вносят какого-то щупленького парня и сажают его на выставленный Тэхёном вперёд стул. Белый мешок, местами испачканный кровью и грязью, тут же стягивают. Бывший личный секретарь директора Чона тут же щурится, всем телом сжимаясь и опуская голову. Тэхён хмыкает и коршуном нависает сзади, схватив бету за грязные лохматые волосы и оттянув голову назад. Пусть смотрит и вместе с ним наслаждается представлением. — Давай, солнце. — Говорит прямо на ухо. — Поделись с нами своей историей. Мун тяжело сглатывает и молчит первые пару минут. Разбитые, когда-то ровные персиковые губы, бесконтрольно дрожат, фиолетово-синие кровоподтёки на лице заставляют Кристофера запоздало осознать, что с ним ещё действительно обошлись любя. Бета уже без былой жизни в глазах смотрит в пустоту и начинает говорить, потому что хватка в волосах становится сильнее: — Я не хотел… Я… — выдох. — Господин Ан предложил много денег, а взамен я должен был добавить какие-то препараты в кофе директора Чона. Я не знал… Не понимал… Мне нужны были деньги, а господин Ан… — Побыстрее, сладкий, у тебя мало времени, — шипит Тэхён, с ядовитым озорством уставившись на побагровевшего Ана, который сразу же вскакивает и грубо откидывает руку до истерики напуганного сына. — Господин Кристофер был тогда вместе с ним. Они хотели убрать директора Чона, а потом подставить Вас, мой господин. Я должен был подкинуть Вам те таблетки и… — Достаточно, — Тэхён резко отпускает чужие рыжеватые волосы и рукой кивает стоящему сбоку Рону, чтобы тот вложил ему в ладонь пистолет. — Вот и конец нашей счастливой истории любви. — Щёлкает предохранитель. — Мои люди уже выяснили, кто распустил эти грязные слухи о моём коварном свержении собственного отца. Господин Ан, а я ведь говорил Вам, меньше пиздите. Мун всхлипывает, когда ощущает холодное дуло у виска. Затравленно смотрит на сидящего в самом конце стола Мин Субина, слезами себе путь в преисподнюю прокладывая. Последний раз жадно вдыхает и, не прерывая зрительного контакта, едва заметно качает головой. Знак подаёт. Субин сначала хмурится, так и оставшись неподвижным. Только спустя долю секунды всё понимает и сожалеет. Они были знакомы с миловидным и добрым бетой, и Субин, как никто другой, знает, что Мун сейчас лжёт, но молчит об этом. Потому что ничего сделать не может, потому что ебаное правосудие — на самом деле, самая несправедливая в мире вещь. И несправедливо оно, прежде всего тем, что его нет. — За твою честность ты попадёшь в рай, солнце, — Тэхён в последний раз смотрит на живого и тёплого человека в его руках, и уже через пару ударов чужого сердца гремит выстрел. Кровь на лицо брызгает. Альфа её вытирает. Покинутое жизнью тело лежит у его ног. До конца неисчерпанный сарказм рвётся наружу. — Ну, что, господин Ан, кто из вас следующий? Утреннее холодное солнце исчезает за тучами.இஇஇ
Тэхён жадно и громко вдыхает гранатовый запах шеи, лежа сзади Бомгю и держа мёртвой хваткой вытянутую вперёд левую руку омеги. Мокро и медленно целует плечо, кончиком носа водит по изгибу шеи. На секунду замирает и снова закусывает кожу губами. Бомгю весь пропах спелой ежевикой. Он этот фруктовый букет с себя часами смыть пытается, а потом от бессилия стучит кулаками по кафелю плитки. Бессмысленно. Запах въелся и в тело, и в душу. Его владелец уже вторую ночь терзает омегу своими требовательными ласками, отказ от которых приводит к одному лишь насилию. Взять и уйти тоже нельзя. Тэхён охранников везде понаставил, запретив покидать квартиру. Телефон только разве что оставил, и то предупредительно хмыкнул «без глупостей». Отпустив руку, альфа пальцами мнёт стройное бедро, на котором уже красуются два фиолетово-красных синяка и порывистый засос с внутренней стороны. Бомгю сдавливает очередной душевно нестабильный сиплый вскрик и не может унять сумасшедшее сердцебиение. Знает, что будет очень хорошо, только после всего именно это и пугает. Пугает так, что единственное, что остаётся — это вжаться лицом в подушку и попытаться задохнуться. Не получается. Надо же, какая ирония, для Бомгю ведь недоступна такая роскошь, как быстрый и безболезненный уход, потому что любимчик Смерти умирать право не имеет. Тэхён сам ему об этом сказал. А ведь если подумать, то многие, с кем Бомгю был знаком, всегда отчаянно держались за жизнь и уверяли, что выхода нет только из могилы. Мол, всё решаемо, пока равнодушное солнце не исчезло за слоем сырой холодной земли. Сейчас бы Бомгю хрипло рассмеялся в лицо этим наивным людям. Всё ведь, и правда, решаемо, да, но ровно до того момента, пока твоя весёлая улыбка не понравится психическим расстройствам и различным зависимостям. А ещё Чон Тэхёну. — Пожалуйста, — Бомгю с трудом открывает глаза и как во сне шевелит губами. — Хватит. Очередное сопротивление. Сопливое ебаное сопротивление, которое Тэхёна обычно выводит на неконтролируемую агрессию, но сегодня у него хорошее настроение, поэтому он простит омеге его слабость. — Ладно, — этот тон не предвещает ничего хорошего. Бомгю это чувствует. Тэхён шлёпает его по тому же бедру и встаёт с кровати, по пути накидывая халат. На тумбочке лежит открытая пачка сигарет. Альфа подкуривается и зачем-то набирает Юна, пару минут слушает его и под конец разговора даёт короткие распоряжения. Бомгю ничего из этого не слушает, он кутается в чёрно-белое покрывало и напряжённо чего-то ждёт, всматриваясь во внутреннюю пустоту. — О чём задумался? Этот вопрос выбивает Бомгю из колеи, потому что ответить на него явно нечего. Тэхён, оказывается, давно уже дал отбой и с прищуром следил за опасно манящими чертами лица, к которым болезненно тянуло с самого детства. Да что уж скрывать, его к малышу Мину-то потянуло, потому что тот был чертовски схож с Бомгю. Те же мысли, та же уверенность в том, что «мне никто не нужен», та же глубоко зарытая загадка на подрагивающих ресницах. Сама природа оказалась к нему благосклонна и подарила такую красоту в виде смелого и любящего омеги, истинного омеги. Тэхён её подарок выкинул. И плюнул. Странная тяга прошла почти в тот же день, когда он осознал, что болезнь братом не прекратится, шлейф очарования спал. Потому что никто, даже природа, не вправе решать, с кем Тэхён будет. — О том, что мне никогда не было жаль Ан Кристофера. — Бомгю решает промолчать про все свои душевные метания. Лёд лица никак не меняется. Психика омеги уже давно за той чертой, после перешагивания которой, ничего уже не трогает и не удивляет. И немудрено: альфа, которого Бомгю любил, точно когда-нибудь убьёт его брата, с которым он теперь спит. Или брат убьёт этого альфу. А что останется от самого Бомгю? Выложенные на Ютубе видео его выступлений? Грязные статьи? Улыбка на фотографиях? Или он сотрётся с лица земли полностью? — Никогда? — Тэхён хмурится и тушит сигарету. Зачем разговаривать про будущих покойников? Они хоть и приходят потом во сне, но ни слова не произносят. Смотрят. Улыбаются. И эту улыбку с завидной скоростью вытесняет крепкий кофе. Поэтому лезть на стены из-за этого бессмысленно. — Никогда. — Сказано очень уверенно, но уже через секунду тёмные брови ломаются. — Но сейчас… Аны ни за что на свете бы не решились на такое. Они трусы. Трусы, которые слишком любят свою безопасную жизнь. И… — Бомгю поднимает глаза на Тэхёна и режется о его странную ухмылку. — Это не они, я уверен. — И что? Тэхён встаёт и берёт с тумбочки папку с какими-то документами. «И что?», — Бомгю успевает полностью прочувствовать вкус, ощутить горечь этой маленькой, но по-блядски горькой таблетки удушающего похуизма. Его персональный мародёр медленно скалится и кидает перед ним папку с документами, деловито усевшись напротив. Откидывает тёмные пряди со лба и пристально смотрит, прищуривается. Каждую показанную через страшную, но глубоко подавленную боль, эмоцию с лица омеги считывает, себе забирает. Эти слегка бледные губы с этой запёкшейся капелькой крови на ссадине в уголке, эти горящие нечитаемой, но достаточно тяжёлой мыслью глаза, и, наконец, этот уже безвозвратно исчезающий синяк на правой скуле. Бомгю гладит ладонью по полупрозрачной папке и с запоздалым оледенением читает сквозь тонкий пластик чёрные, пропечатанные буквы. Губы распахиваются в немом вопросе. Пальцами вцепляется в папку. Какого чёрта? Что это? — Подарок. — Тэхён дёргает левой бровью и снова улыбается, пододвигается ближе и кладёт ладонь на открывшееся из-под одеяла бедро. Бомгю хмурится и вновь опускает голову. Подарок? Где-то там, на прикроватной тумбочке стоит пепельница, полностью наполненная пожелтевшими фильтрами давно выкуренных сигарет, которые Бомгю уже привычно сравнивает с трупами. Так вот, сжечь бы этот подарок прямо на эти остатки былой короткой искры и мерзкого никотина, жить без которого уже нет смысла. — JB Miracle. Бывшая Eternity Liberty Company. Ничего не напоминает? — Тэхён нежно гладит большим пальцем мягкую кожу. Уголок губ изредка дёргается вверх и опускается. Тело этого омеги намного интереснее каких-то там компаний. — Ты должен был родиться наследником этой компании, ведь твой биологический папаша был не промах. Ну, пока его не убили. — Секундный судорожный смешок рвётся наружу. Бомгю загипнотизировано смотрит на чужую руку. Красная подсветка отвлекает сознание, путает мысли, разрешает не сопротивляться. — Развалил целую империю Ким. Появился из ниоткуда и ушёл в никуда. Чон Хосок. Псих, акула, покоритель. И труп. Но даже будучи трупом, он одним только своим именем наводит страх и ужас. Хех. — Тэхён внимательно оглядывает щуплую фигуру омеги, будто что-то выискивая и никак не находя. — А знаешь, почему он умер? Бомгю не знает и знать, если честно, не хочет. Чёртова папка щиплет глаза, но отвести от неё взгляд почему-то невозможно, ведь там, чуть выше, его ждёт чёрный водоворот, попасть в которой ровняется сотой за этот вечер смерти. Достало. И эти горячие пальцы, от прикосновений которых что-то внутри воспламеняется и разгорается, безумно достали. И это ещё непривычное желание близости, желание ощущения трения кожи об кожу, горячего дыхания на шее. Но не с этим альфой. Не с Тэхёном. С другим. Субин разбудил в почти мёртвом Бомгю чувства, которые теперь некому отдавать. Поэтому это Тэхён. Поэтому он разводит ноги перед собственным, хоть и не родным, но братом, а потом скулит побитой собакой в душе. И скулит он не от того, что ему безумно больно, а от того, что ему безумно хорошо. — Твой биологический отец тёк от моего папы, от бесподобного и лучшего во всём Ким Тэхёна, но трахал другого омегу. Так ты и появился на свет, радость моя. Нелюбимый никем. Крошечный и оставленный. Покинутый. — Тэхён переходит на шепот. Его язвительная улыбка больше не пугает Бомгю. Ведь ты перестаёшь бояться монстра, когда он врезается в тебя зубами. — Ты, желание моё, плод насилия и чей-то жертвы. И это, — альфа тыкает пальцем в полупрозрачную папку. — Это твой шанс на величие и свободу. Ладонь на бедре скользит выше. Бомгю не сдерживается и хмыкает. Шанс? С каких пор Чон Тэхён занимается благотворительностью? Эта необычайная щедрость подвохом пахнет. Ложной альтернативой. — Танцевать ты больше не будешь. Теперь ты будешь учиться управлять своим делом. Чон Хосок отобрал эту компанию у папы, перепродав её потом Ану. И вот эта малышка снова с нами. — Несчастная папка пододвигается ближе. Шорох плотных листов заставляет Бомгю вздрогнуть. — Подписывай. Железобетонный тон. Подписывай. Подписывай свой приговор и благодари. Дарственная. Чёрная ручка умоляет ей воспользоваться, иначе чужие цепкие пальцы переломят её и выкинут прямо под ноги. И, честно, совсем не жаль. Бомгю сам её выбросит. Разливающаяся тьма в глазах Тэхёна лишь подливает керосина. Заставляет осмелеть и возжелать собственную боль, как зависимый от неё больной идиот. Хотя, почему, как? — Это ведь всё из-за компании, да? — Бомгю выдавливает из себя лёгкий, но опасно манящий смешок. — Аны ничего не сделали, но ты подставил их, чтобы забрать то, что когда-то принадлежало прошлому клану. Когда же ты начнёшь жить настоящим, Тэхён? — Я и так бы это сделал. Всё, что я пожелаю, рано или поздно, станет моим. — Ногти впиваются в кожу, но Бомгю даже не морщится. Неожиданное сумасшествие подкатывает к горлу. Дерьмо, во что его впутывают? В наркоторговлю? Будто он не знает, чем занимаются и отец, и все его «партнёры». В том числе и правильный Мин Субин. Все они ублюдки без тормозов и морали. Все изображают из себя святых, прикрывшись законом и деньгами. Всего лишь бизнес. Всего лишь заработок ради жизни в королевском кресле с золотой короной на шёлковых волосах. Блядство. Бомгю хоть и живёт за счёт чьих-то смертей от белого порошка и круглых таблеток, но руководить и приказывать Смерти не хочет. — А жизнь отца ты тоже пожелал? Именно поэтому он до сих пор не очнулся? Бомгю успевает зажмуриться. Тяжёлая рука летит вверх. Ещё одна секунда на прощание с реальностью. Вот, что он называет шикарным подарком. Но, чёрт, Тэхён резко меняет правила и хватает омегу за подбородок. Отключиться и потерять хоть на мгновение связь с внешним миром оказалось недоступной функцией. Лучше бы губы в кровь разбил, чем взглядом кости выворачивал. От этих глаз не исчезнуть, даже не стоит пытаться. Они тебя не то что живьём сожрут, они тебя в пыль перетрут и навсегда в банке закроют. — Когда ты слишком долго держишь кого-то на цепи, то этот кто-то может неожиданно сорваться и напасть на тебя. — Тэхён снова возвращается к рассматриванию лица Бомгю. Омега часто использует апельсиновый бальзам, от которого его губы сладкие-сладкие. Пусть он и ломается, и хнычет, когда язык Тэхёна в какой уже раз по счёту слизывает свой розоватый десерт. Потому что это вкусно. И остро. Ран на сердце уже не пересчитать, ведь обладатель этих губ настоящая сука, которая одним только молчанием, словно презирает. Тэхён из-за этого каждую секунду становится всё злее и злее. Потому что знает, что Бомгю нравится только секс с ним, но не сам Тэхён. — Сейчас ты начнёшь мне угрожать, да? — разбитая улыбка. И эта улыбка — первый показатель страха. — Скажешь, что убьёшь Субина, что… — Твой Субин нахуй никому не нужен. — Тэхён резко напрягается. В чертах появляется тихая злоба и язвительность. — То есть не твой. Всё забываю, что он тебя кинул. Переносицу защипало. Потому что Субин не пришёл и не помешал, когда старший брат раздирал тело Бомгю на части. Субин не позвонил на следующее утро, после того, как Бомгю выебали и опустили на самое дно из-за собственной глупости. И если это такая месть из-за прошлого, то они теперь в расчёте. В расчёте и в разном завтра. — Я даю тебе ровно день, боль моя. — Тэхён с наслаждением вкушает взрыв тоски в ореховых глазах напротив и чмокает полураскрытые губы. За окном, кажется, начинается дождь. Пока что мелкий, но уже через какие-то минуты он набирает обороты. Бомгю замолкает и хмурится. Его пальцы начинают теребить мягкое покрывало. — Ровно один день. И если ты не прекратишь капризничать, назовём это так, то вся страна увидит, как «Итальянский цветок» стонет под собственным братом. И, да, сейчас я угрожаю. Ну, ты ведь и сам всё знаешь, верно? «Лучше быть правой рукой Дьявола, чем стоять у него на пути». Бомгю это прекрасно знает, но так просто сдаться и уступить он тоже не может.இஇஇ
— Когда вы кормите кого-то дерьмом, то этот кто-то имеет право сказать вам, каково оно на вкус. Не эту ли фразу, доктор Кан, я слышал от Вас ещё пару дней назад? А сегодня Вы так бессовестно втираете мне про добро и мир во всём мире. Что изменилось? Ваше отношение? Или Ваши страхи? Тэхён расслабленно посмеивается, однако, всё равно внутренне бесится из-за слишком белого халата его личного психиатра и психолога одновременно. Сука, глаза почти слепит. Он что Иисус? Или это благие мысли так величественно засияли? А может, так выглядит предательство — прекрасное в своём первозданном виде, но до отвращения мерзкое в конце? — Господин Чон, я всего лишь говорил Вам тогда, что Вы можете смело поделиться своими переживаниями, а не то, что Вы должны идти и восстанавливать «справедливость» с помощью бесчисленных убийств. Мужчина поправляет очки и опускает взгляд. Эту тэхёновскую улыбку он знает теперь слишком хорошо. Она, словно дурной знак для суеверных. И Кан, вроде, суеверным не был. До определённого дня. Почти бесшумно тикают часы, и этот белоснежный халат нервирует сознание до невозможности. И эти морщины на обычном, слегка пожилом, лице почему-то раздражают, хотя тут ничего такого нет. Тэхён закидывает ногу на ногу и наигранно медленно и фальшиво расслабляет лицо. Перед глазами появляются капли крови. Сначала они капают с потолка, потом тонкими струйками текут под ногами, пачкают белую ткань, топят посеревшие руки доктора. Тэхён за этим с живым интересом наблюдает, а потом моргает пару раз и расстаётся с этой картиной кровавого пира. Снова галлюцинация. Снова смерть. И снова нет смысла с этим бороться. Всему виной пара маленьких таблеточек. Закинулся, пока Бомгю с утра к себе слишком сильно прижимал. — Вот видите, доктор Кан, из-за Вашего неясного высказывания погибло столько народу. Вы возьмёте за это ответственность? — врач рот только успевает открыть. Взволнованность в маленьких, уже не таких блестящих, глазах сменяется ужасом, а после осознанием, что Тэхён просто сейчас издевается. Чон ведь так это любит: нагнать на человека страх и потом рассматривать душевные скитания. Чёртов абьюзер. Самый настоящий. И если раньше Тэхён ещё как-то доверял своему лечащему врачу, то сейчас в нём что-то переменилось. К сожалению, Кан знает, что. — Вы же понимаете, доктор, что я делюсь всеми своими секретами только с трупами. Вы собираете на меня компромат, а я заряжаю свою пушку. Как там говорится? Когда падают бомбы, нет ничего личного. Правду говорят. Кан заметно мрачнеет. Чон Чонгук приговор ему в своей холодной манере тогда зачитал и отправил к своему ненормальному сыну. И сегодня этот сын точно так же как и его отец, взглядом морозным смотрит и уже во второй раз на смерть пальцем указывает. Получится ли её в итоге избежать? Сразу было понятно, что не получится. Одно радует: любимый сын омежка брак заключает с хорошим альфой. Жаль только Кан этого так и не увидит. — Могу ли я попросить ещё хотя бы неделю? А после делайте со мной, что хотите. — Голос даже почти не дрожит. Россыпь морщин на лбу становится ещё заметнее. Мужчина расслабляет галстук и тяжело выдыхает. Замороженные за столько лет работы чувства с треском вырываются наружу. Их разбудила смерть. — Вы просите это у человека, который, считай, отправил собственного отца на тот свет? Дайте я угадаю, Вы идиот? — Тэхён на секунду взрывается, с яростью скомкав лежащую на столе салфетку пальцами. — Я и так сделаю с Вами всё, что захочу. Вы весь мой, доктор Кан. И жизнь, и тело, и судьба — всё Тэхёна. Он купил этого доктора за огромное количество нулей, и теперь если Чон захочет от своей вещи избавиться, то он избавится. Потому что это самый лучший в мире вариант. Не оставить человека в покое, а отправить его на покой. Так и двигаться дальше намного лучше, ведь ты точно знаешь, что никакое прошлое тебя не настигнет. — Мы замечательно с Вами провели время. И, если честно, Вы мне очень нравитесь. — Странноватая улыбка вдруг отпечатком ложится на губы Тэхёна. Кажется, будто он искренен и где-то там, глубоко внутри, он сожалеет и не хочет поднимать чёрный глок на Кана. Возможно, это было бы и так, но… НО. Предохранитель радостно клацает. Никто и никогда не скроет свои мысли и тайные желания от Тэхёна. — И особенно мне нравится Ваша находчивость, доктор Кан. Бьющая под дых паника ещё пока что слабым импульсом проносится по телу мужчины. Страшная и головокружительно колющая мысль неприятно мелькает на периферии сознания. Когда первая догадка врезается в мозг, во рту становится горько. — Мой уважаемый отец уверовал в собственную божественную сущность и стал слишком невнимательно относиться ко всяким мелочам, а я вот мелочи люблю. — Тэхён стучит пальцем по значкам на широком воротнике чёрной кожанки, как будто хочет похвастаться. — К таким мелочам, как, например, Ваша ручка, доктор. Она мне нравится. Хочу её себе. Отдадите? Кан болезненно вздрагивает. Нет, нет, нет. Это чёртова игра одного актёра. Подкидывание кошкой уже мёртвой маленькой мышки. Что ж, в конце концов, даже у животных есть этот главный инстинкт — убивать, и иногда не для того, чтобы выжить. Тэхён медлит. Видит ожидаемо бегающие глаза, улыбается вцепившимся сильнее в пластик жилистым пальцем. Перед правдой кто угодно бессилен. Даже самый лучший в мире профессионал, которого всю жизнь учили скрывать свои эмоции. Хотя Кан молодец. Быстро справляется со своей растерянностью и натягивает обратно бесстрастную дружелюбность. Однако только хуже делает. Ведь это злит Тэхёна ещё сильнее. — Зачем Вам эта безделушка, господин Чон? — Значит, не отдадите. Голос у Тэхёна, вроде бы, спокойный, но вода от него всё равно может заледенеть. Потрескаться. Альфа откидывается на спинку кресла и задумчиво стучит указательным пальцем по крышке ствольной коробки. Мысли, мысли, мысли. Столько мыслей каждую секунду носятся по разуму. Им нужно найти применение. Тэхён находит. — А я ведь хотел предложить обмен: Вы мне ручку, а я Вам жизнь. Что, даже так не отдадите? Эта альтернатива встаёт комом в горле. Кан этот ком сглатывает и в бесчисленный раз поправляет очки. Выбор — ещё один мерзкий трюк в этой жизни. Только истина в том, что при любом раскладе конец будет заключаться в заслугах прошлого и сколоченном из дешёвых досок гробу. Так кто-нибудь ещё хочет продолжить игру… то есть жизнь? Кан вот хочет. Но не сможет. Даже если согласится на чужие правила. Ведь в этой чёртовой ручке прослушка. И как только этот сопляк узнал про такую своеобразную подстраховку своего доктора? — Всё равно не хотите? — Тэхён шутливо разводит руками. — Да Вас не подкупишь, доктор Кан. Или подкупишь. Ведь для этого мне всего лишь нужно достать ментовскую корочку. — Господин Чон, позвольте всё объяснить. Вы не так всё поняли… — мужчина чуть ли со своего кресла не подпрыгивает. Дрожь в руках даёт о себе знать сильнее. — Шляпа Ваши объяснения, поэтому не позволю. — Отрезает Тэхён. — Засуньте себе их в задницу, но прежде. — Чон неприятно хмыкает и встаёт. Обходит массивный стол, стуча пальцем по блестящей глянцевой поверхности. — Откройте рот, угощу Вас лучшим своим блюдом. Эксклюзив. Правда, моему любимому братику нравится, когда я использую его несколько по-другому, но тут уж дело вкуса, не так ли, доктор Кан? Слёзы в уголках глаз появляются гораздо раньше, чем ожидал этого Тэхён? Кана будто ломает пополам. Выбрасывает из своего безопасного внутреннего мира наружу. И на какую-то секунду психиатр сам становится ничем не лучше всех своих умалишённых пациентов. Он хватается обеими руками за пистолет, дуло которого упиралось теперь в приоткрытый рот, раздирая одну небольшую ранку на верхней губе. Из-за холода обветрилась. Жадно, но так до мерзости тускло, заглядывает в глаза Тэхёну, который придирчиво разглядывает этот доставший уже порядком белый больничный халат. Через минуту поднимется шумиха от глухого выстрела. Или не поднимется. Сегодня ведь особенный день — визит главного пациента доктора Кана Чон Тэхёна, и по такому случаю почти весь персонал распущен. Да и персонала здесь почти нет. Так небольшой офис доктора для личных дел. В больнице они не встречаются. — А ручку я всё-таки забираю. Она моя. «Буду слушать наши с Вами разговоры, и вспоминать былые деньки, ностальгировать». Спусковой крючок бесконтрольно движется. Тэхён моргает и больше не может отделаться от своего последнего видения. Кровавое месиво, алые стены, испачканное собственное лицо. Это всегда происходит за какой-то момент. Бессмысленно. Возникновение человека сопровождается долгим процессом. Кто-то ждёт твоего появления полжизни, а потом вынашивает ещё столько месяцев, растит, любит, может, даже в смысл своей жизни возводит. Зато исчезаешь ты за какие-то секунды (если, конечно, не брать в расчёт различные смертельные болезни). В чём тогда смысл? Да, мы все разные и все имеем право на жизнь, но какими бы мы разными не были, нас всё равно будет объединять смерть. Чёрт, смерть — это школьная форма в корейских школах. Так однажды сказал Бомгю, а Тэхён почему-то запомнил. Пусть доктор Кан покоится с миром. Сегодня он, наконец, снял свою школьную форму. Больше бояться нечего.இஇஇ
— Вы предлагаете соблазнительное, но страшное, господин Мин. Интересно, а Ваш отец в курсе того, какой опасности Вы подвергаете всю Вашу семью? Долгое и громкое молчание разбивается о чужой сарказм и недоверие. Субин как можно отстранённее пожимает плечами и снова тяжело задумывается, покачиваясь в кресле. Кричать и плакать бессмысленно, Чон Тэ ведь уже отравил сознание каждого. Заставил бояться, прятаться, вздрагивать даже от собственных мыслей и забиваться по углам, чтобы не приведи Господь попасться на глаза этому сукину сыну. Поэтому слова о смене власти и вызывают сейчас один лишь смех, приправленный горьким страхом. — Я, полковник Чхве, пытаюсь спасти свою семью, пусть для этого и придётся подвергнуть её опасности. — Чхве от этих слов неприятно так хмыкает, но Субин сжимает кулаки и внешне остаётся неподвижен. Никаких эмоций, никаких слабостей, всё скрыто за безразличием и холодностью. Кто-то называет равнодушие профессионализмом, а кто-то — побегом от себя. Субин привык придерживаться первой точки зрения. Полковник ему откровенно не нравится, но именно его родственники пострадали из-за тэхёновского «наведения порядков», поэтому Чхве сейчас должен быть очень зол, хоть он это и скрывает. — Давай на чистоту, сопляк. Вы все для меня на одно лицо. — Мужчина резко скидывает со своих широких плеч все формальности, чем не вызывает никаких положительных чувств. — Все мрази, которых не достать и этот факт сильно меня бесит. Вот, скажем, ты — будущий глава ещё одной дерьмо-группировки. Так какой смысл мне тебе помогать? Не легче ли просто подождать, пока ваш новый босс сам отправит вас всех к чёртовой матери? — Наш новый босс, — выражение лица Субина приобретает аристократическую остроту и каменность, — сначала пристрелит нас, а потом придёт за вами. Не сомневайтесь в этом, полковник Чхве. Никто не убежит. Не от Тэхёна. Он, словно Бог этого слишком тесного мира, всё видит, всё слышит и всё знает. Не удивительно: Чон почти всю свою жизнь приглядывался к людям Чонгука, постоянно рыл на кого-то информацию, примечал любую мелочь, любую деталь, чтобы в будущем за неё зацепиться. И каждый, кто когда-то перешёл ему дорогу, получит сейчас довольно крупный счёт за дела свои. Потому что новый король запомнил каждого. И Субин, к огромному сожалению, входит в этот блэк блок. — И, знаете, мне очень грустно, что Вы этого не понимаете, полковник. — В чужих глазах постепенно расцветает вопрос. Субин поправляет полы серого пиджака, блеснув дорогими часами в свете яркого освещения. — А хотите, я расскажу Вам, что будет дальше? — альфа приподнимает брови и позволяет себе саркастичную усмешку. Почти вся его мимика слетает со своих первоначальных настроек, но на это как-то особенно плевать. Субин уже давно научился с этим справляться. Просто дайте ему одну минуту, и всё вернётся на свои места. — Не хотите, но я всё равно расскажу. Полковник сверлит Субина исподлобья недобрым взглядом и поджимает губы. Что ж, в одном он прав: для полиции и правительства они все редкостные мрази, устроившие анархию и делающие им статистику преступлений. Только это не значит, что всех нужно равнять под одно дерьмо. Хотя по Чхве видно, что он готов спорить об этом до посинения, а у Субина не так много времени. — Вы, полковник, очень развлекательные мероприятия любите. А особенно Вам нравится гвоздь программы — один семнадцатилетний мальчик, и я Вас прекрасно понимаю. Красоты ведь этот мальчик необыкновенной. И умный, и покладистый, и до чего же он мил. Дыхание спирает от одного только его вида. Но у него есть один недостаток — он несовершеннолетний. И шлюха. А это уже два недостатка, полковник. — Субин показывает на пальцах цифру «два» и равнодушно сканирует побагровевшее лицо мужчины. — И если об этом узнал я, то об этом знает и Чон Тэ, а у Чонов есть одна очень нехорошая привычка раскрывать чужие секреты и использовать их в своих целях. Сейчас клан Чон вновь набирает силу и очень нуждается в любой поддержке, которую он найдёт в Вас. И, о, не сомневайтесь, Тэхён доберётся до каждого, а после Ваш труп найдут в болоте. Если найдут, конечно. В глазах полковника всё ещё мелькает недоверие, но что-то, определённо, трогается с места. На лице мелькает усталость и тяжёлое прошлое. Столько лет служить государству, чтобы потом не иметь даже надежду на поддержку с его стороны. А ведь, и правда, никто его не защитит, как не защитили родного брата пару месяцев назад. Рана свежая, и она по-прежнему кровоточит. Полковник хмурится и с прищуром смотрит на непроницаемого Субина. В этом сопляке нет и тени сочувствия, да оно полковнику и не нужно. Молчание начинает давить и раздражать. Субину надоело. — Что ж, уважаемый полковник Чхве, не пожалейте потом только, когда Чон уничтожит Вашу карьеру, семью, жизнь, а я пойду искать человека, которому действительно есть что терять. Ну, или он просто не такой же трус, как и Вы. Субин на больное место давит. Блефует, ведь прекрасно знает, что Тэхёну этот Чхве к чёрту не сдался, но иначе никак. Отец сказал, что они не будут в это лезть. Он снова на всё закрыл глаза и отмахнулся. Субина это в ярость приводит. И все эти безнаказанные убийства, и переворот, и резкое исчезновение Бомгю, который с этим монстром один на один остался. «Если ты ещё раз даже просто посмотришь в сторону моего братика, то я придушу твоего. И мне плевать, что мы с ним истинные», — Тэхён в тот день, должно быть, был без настроения. Чёрные глаза блестели серьёзностью и опасной угрозой. Густой ежевичный запах сплетался с нотками граната и лёгкого летнего аромата манго. И Субин, к своей горечи, сразу понял, почему от Чона так пахнет. Разочарование в некогда любимом человеке приобрело ещё более выраженную форму, потому что теперь его Бомгю всего лишь шлюха Тэхёна. — Удачи Вам, полковник. — Субин встаёт с кресла и слегка кивает. Уже успевает развернуться, как в его спину летит презрительное, но взволнованное: — Вы, мрази, все используете одни и те же методы, поэтому не стоит притворяться святым и делать вид, что предлагаешь мне выбор. Но сегодня я выслушаю твоё предложение. Не ради себя, ради этого семнадцатилетнего мальчишки. Ради шлюхи. Потому что эта шлюха будет почище всех вас праведных. Субин останавливается и давит секундную победную улыбку. Пусть отец его извинит, но он больше не может молчать и оставаться в стороне. Накипело. В конце концов, человеческую душу нельзя всё время насиловать безнаказанно. Нельзя подвергать других людей постоянной боли и страху. Субин встанет на путь войны без сожалений. — Тогда слушайте и запоминайте, полковник. Потому что второго шанса может и не быть.