И ты навряд ли узнаешь меня теперь, Я не такой, каким ты меня знала. И эта память ко мне всё возвращается (в конце концов). Ты всё держала внутри себя и, хотя я и старался, всё было напрасно. Что раньше для меня так много значило, теперь будет лишь воспоминанием. Linkin Park — In the End
Эта разноцветная гирлянда, что обмотала всю мою шею, заставляет улыбаться в свете ярких огней. Только мало тех, кто обратит внимание на то, что моя улыбка натянута, а по горлу текут тёплые капли крови из-за лопнувших лампочек. Хах, друзья, вы всё ещё хорошо меня знаете? Заткнитесь.Спустя две недели
Сеул, район Чонно, улица Мёндон
Ресторан Sivil
Бомгю надоело умирать. Бомгю надоело быть «жертвой чужой игры». Бомгю надоело ронять слёзы по несуществующей и вычеркнутой любви. Бомгю всё теперь знает: и о родителях, и о Тэхёне. Слишком много, чтобы посмотреть на близких людей совсем другими глазами, и слишком мало, чтобы осудить кого-то из них. Поэтому осуждать он не будет, он будет эту информацию использовать. Оказывается, это довольно увлекательно. Если смотреть на мир глазами Тэхёна, то можно многое увидеть, хотя понять всё равно сложно. Но какая к чёрту разница? Жить, не вдаваясь в подробности и наплевав на людей вокруг? Разве это правильно и, самое главное, легко? Точно нет. Совсем нет, но равнодушно настолько, что самое время повиснуть над опрокинутым стулом со сдавливающей петлёй на шее. Повиснуть и улыбаться. Ведь посмотрите: лучший омега лучшего поколения сломлен в своей безмолвной агонии. Его ребра треснули, неровные осколки костей пробились наружу, уродуя и калеча. Искусанные губы накрашены алым тинтом. Длинные ресницы украшают то, что уже украшать бессмысленно — острый и мерзко-насмешливый взгляд. Изменившийся взгляд. Меж пальцев зажата тонкая ножка прозрачного бокала с нелюбимым сухим красным вином и привычная сердцу скука в одних только жестах. Это всё ради лучшего будущего? Во имя любви? Во имя ненависти? Нет. Тогда для чего? Для чего недоступный и запретный Бомгю так безнравственно и удушающе-сильно бросается в объятия старшего брата? Для чего рыдает в полном одиночестве, зная, что Тэхён стоит за дверью и молчит? Для чего сам, после, сквозь горечь слёз, тянется к чужим губам? Потому что это болезнь? Потому что трахаться с тем, кого ненавидишь, при этом убиваясь из-за того, кого любишь — это болезненное наслаждение? Или потому что люди, несмотря ни на что, всегда и везде так самозабвенно жаждут сочувствия и понимания? Чёрт, хотя бы иллюзии этого самого понимания. «Блядский кретин». Субин стоит напротив: так щемяще близко и так непреодолимо далеко. Бомгю улыбается уголком губ и старательно отводит фальшиво-сыгранный равнодушный взгляд. Что-то внутри так ощутимо колет и толкается, но Чон, давно уже утерянную гордость, в этот раз окончательно не добьёт. Пусть ему хоть нож прямо в сердце воткнут, пусть в кислоту заживо выкинут, — чёрта с два. Тэхён, на удивление, всем приветливо улыбается своей этой опасно-дружелюбной улыбкой. Бомгю изучил её слишком хорошо, и он знает, что за спокойным и расслабленным молодым человеком скрывается неуравновешенный психопат. Монстр. Чудовище. Что если эта улыбка оборвётся, то все в этом роскошном зале умрут за какие-то секунды, а он, Бомгю, будет стоять по колено в крови и смеяться. Смеяться не потому что весело, а потому что больно. Кто-то легонько трогает омегу за локоть.Flashback
— Ты хоть представляешь, как оскорбительно будет выглядеть эта вечеринка, когда отец при смерти? — голос почти что срывается. Пальцы сжимаются в кулаки. — Что почувствует папа? Что почувствуешь… — А с чего ты взял, — короткий смешок. Тэхён подмигивает и безвинно улыбается. — Что это вечеринка? Ты. Кулаки разжимаются. — Ты. Что ты… — Тсс… О грехах и чувствах лучше не кричать так громко, иначе придётся отвечать.End flashback
Бомгю хмурится и оборачивается. Живой и тревожный вопрос в карих глазах напротив выбивает весь порядком отравленный воздух из, пока что непрокуренных, лёгких. Глаза на секунду растеряно убегают прочь, но уже через другую секунду в них появляется несокрушимая сталь и насмешливость. Бомгю окончательно разворачивается и смотрит на чужие тонкие пальцы на своём чёрном расстёгнутом пиджаке. Находит в себе силы для улыбки. В глаза смотрит и почти что шепчет: — Себя ради отойди. Убирайся. Какого чёрта ты пришёл? Свали. Бомгю вырывает свой локоть из слабой, мягкой хватки и делает пару шагов назад. — У тебя проблемы со слухом? Субин будто впервые омегу видит. С интересом рассматривает треугольный откровенный вырез на чёрной полупрозрачной блузке, болезненно морщится, замечая то ли синяк, то ли засос с левой стороны на шее, челюсть сжимает. Бомгю за его взглядом и не следит даже, с трудом вставшее комом в горле напряжение прячет. Ведь если Тэхён увидит их вместе, то ему наплевать будет, что это не Бомгю первый подошёл, — пострадает кто-нибудь точно. Ну, где же он? Омега, быстро пробежав по залу глазами, постукивает по своему бокалу пальцем, ни на секунду не забывая, что рядом стоит Мин Субин и всё ещё шарится по нему взглядом. — Ты же выступал против насилия, — альфа почти успевает дотронуться до шеи, но Бомгю уворачивается, чем вызывает красноречивое удивление. Субин так и застывает. Боже, и с каких это пор омега стал сторониться его прикосновений? Да ещё и так явно, будто на публику? Словно и не существовало никогда того растерянного ребёнка, который с жадностью тянулся к его губам и умолял не уходить. Хотя, да. Верно. Чон Тэхён убил этого ребёнка. Перед ним сейчас не его Бомгю, который желал лишь свободы и обыкновенного счастья, нет. Перед ним то, во что его превратил главный ублюдок Тэхён, его мерзкое творение, и Субин тоже, в какой-то степени, его создатель из-за своего равнодушия. Чёртова отвратительная черта характера. — А ты говорил, что не оставишь. — Бомгю находится не сразу. После минуты раздумий. Хочется закричать и показать всю силу своей молчаливой боли, только на то она и молчаливая, что никто никогда про неё не узнает. — Видишь, мы оба с тобой лжецы. Это всё? — Нет, — Мин кивает какому-то мимо проходящему бете и хмурится. — Как у вас только мозгов хватило устроить вечеринку в честь дня рождения? Тэхёну ведь даже не двадцать, чтобы идти на такие меры в это тяжёлое время. «У вас», — Бомгю неосознанно растягивает губы в усмешке. Даже не «у него», а «у вас». Не значит ли это, что его жених уже провёл между ними невидимую грань? Ну конечно. Бомгю ведь теперь шлюха главы клана Чон, об этом постоянно за спиной шепчутся и тихо презирают. Как же мерзко. Как же он теперь из-за этого ненавидит Субина. И, может оттого и думает о нём? Хочет отомстить за то, что долг перед компанией для Мина всегда был выше любимого человека. Дерьмо, а ведь раньше этот альфа был единственным выходом из ада, зато сейчас он причина того, из-за чего Бомгю в этом аду и останется. — Знаешь, Субин, я думаю, что тебе пора заняться стрельбой. — Бомгю странно улыбается и отпивает из бокала. — Ты был бы отличным стрелком. Техасским. — Ты уже и говоришь, как твой брат. — Раздражением в голосе так и сквозит. Чужая улыбка напротив напоминает сумасшедшую. — Загадками. Бомгю неожиданно устало, но всё равно задорно хохочет. Что-то такое отпугивающее и неприятное просачивается сквозь мягкий тембр его бархатного голоса, отчего Субин ещё внимательнее заглядывает в чужую, тонко подведённую пустоту, которую не иначе, как пустотой, и не назовёшь. Что с Бомгю? Что это за выражение лица? Что это за мерзкое спокойствие, когда вокруг происходят такие отвратительные вещи? Господи…. Бомгю что, под кайфом? Субин понимает это не сразу. Выражение лица меняется. Страх и презрение одновременно разливаются по венам. Улыбка Бомгю кажется теперь настоящим оскалом, способным разорвать чужую плоть и вонзить зубы в изломанную кость. Какие-то мерзкие мысли червями лезут в голову к Субину, и он даже не пытается им сопротивляться. Блеск на губах Бомгю отражает яркий свет многочисленных лампочек, его улыбка обнажает ровные белоснежные зубы и отвлекает всё внимание на себя. Однако. Однако, Субин всё равно щурится и с болью сам себя пичкает откровенными картинками, на которых его будущий супруг стонет под Чоном и сам двигается навстречу запретному наслаждению. Дыхание учащается. Собственные мысли пачкаются о ненависть, ярость и чёртово мерзкое желание. — Так не говори со мной тогда, — Бомгю непривычно равнодушно пожимает плечами, смотря прямо в глаза. — Плакать не буду. Люди вокруг всё кружат и кружат, все как один имея однообразные цели и желания — деньги, власть, секс, деньги, власть, секс. Всё начинается с одного и упирается в другое. Это и есть ёбанный замкнутый круг. Но что насчёт Бомгю? Что кипит внутри него? Субин смотрит на омегу и сжимает кулаки. Бомгю красивый. Очень. Он исключительный, оригинальный и единственный. Смелый. Сумасшедший. Яркий. Так почему же все эти слова уступают одному — «сломанный»? Чон Тэ изначально ведь покушался и клялся, что сделает младшего брата своим, да. Только, кто же знал, что этот ублюдок пойдёт на всё, чтобы добиться желаемого? И самое главное: на что он пойдёт в будущем, чтобы заполучить Бомгю полностью и официально? — Бомгю… — Субин с беспокойством, в какой уже раз, хватает омегу за локоть, зачем-то пытаясь удержать. — Подожди. — Люди, стоящие неподалёку любопытно и бессовестно-открыто пялятся в их сторону. — Пожалуйста, послушай. Я просто хочу дать тебе один совет и… — Совет свой себе посоветуй, — Бомгю и сам не ожидал от себя какой-нибудь агрессии, но проходит ещё пара секунд, будто веков, и его уже не остановить. — Праздник наш, значит, тебе не нравится? Не имеем право. Некрасиво, да? Ну, извините, мистер Совершенство, за то, что мы люди, и за то, что мы пытаемся не унывать и бороться. — Омега выдёргивает руку и гадко усмехается. Так, как он ещё никогда не усмехался. По крайней мере, не с Субином. — Это всё? В таком случае, всего хорошего и иди ты нахуй. «Он не любит тебя, малыш. Никогда не любил». «Мин Субин вербует людей. Так вот, как думаешь, на кого первого он наставит дуло пистолета, чтобы заставить меня страдать? Ты, мой маленький, хоть и являешься моей силой, но, по сути, ты также — моя главная слабость». Бомгю натянуто улыбается мимо проходящему омеге и как можно дальше отходит, позволяя Субину прожечь сотни дырочек в его хрупкой спине. Альфа хмурит брови и отворачивается.Flashback
— Если клан Чон падёт, то он должен пасть полностью — без помилования и трофеев. Никто не должен остаться в живых. Даже Ваш будущий супруг. Я надеюсь, Вы меня понимаете? Громкий стук настенных часов и тяжёлое молчание. Первое правило — никого не оставлять в живых. Второе правило — никогда не забывать первое правило. Третье правило … да нет там никакого третьего правила. — Я прекрасно Вас понимаю. Третье правило — позволить своему сердцу сомневаться всего лишь один раз.End flashback
Бомгю чувствует на себе сотни взглядов, но самые выделяющиеся — острый, как бритва, Тэхёна и устало-равнодушный Субина, — забираются прямо под кожу. Брат, должно быть, всё-таки видел их короткий и не совсем приятный разговор. Что ж. Сломанная улыбка вырывается ровно на одну секунду и обрывается с первым щелчком фотоаппарата. Бомгю апатично смотрит на розовое шампанское и морщится, смутно пытаясь припомнить, сколько таблеток он сегодня выпил. Успокоительное. Мерзкая отрава, окрашивающая этот ранящий мир в такие яркие тона, что невозможно оторваться. Ещё ощущения. Они в тысячу раз сильнее, чем были. Даже ненависть непривычно приятно терзает сердце. Так, как терзает его обычно Тэхён: пронзающе и до искр незабываемо. «Ты всё ещё его любишь? Любишь того, кто ради бизнеса наставит на тебя дуло своей чёртовой пушки?» Мелкий долгий глоток душит горло. Золотые Ролексы брата показывают исключительно время смерти. Они нужны ему не для статуса и не для выебонов, а для того, чтобы каждая душа отправлялась в ад вовремя. Тик-так, тик-так, тик-так. Бомгю смотрит на них и бледнеет ровно на какое-то мимолётное мгновение, наблюдая, как Тэхён деловито задирает рукав пиджака и улыбается, глянув на время. Чья-то последняя секунда прямо сейчас подошла к концу. Альфа над чем-то заметно задумывается, устремив непроницаемый взгляд вдаль, сквозь веселящихся людей, и достаёт телефон из кармана. Ещё через секунду он принимает вызов и молчит, кого-то слушая. Никаких эмоций, только поблёскивающие на запястье Ролексы и расстегнутый пиджак от Лакоста. Тэхён опускает голову вниз и словно отключается на время от всеобщей шумихи и смеха. Стоит так неподвижно и безжизненно, что Бомгю делает пару шагов вперёд, но потом останавливается. Вопль, невыплеснутый и сдавливающий, отражённый в зрачках старшего брата, его сковал. Так люди не смотрят. Так не смотрят даже монстры. Глаза убийцы наполняются слезами лишь тогда, когда умирает… Что-то внутри лопается. Смазывается. Растерянность Тэхёна сменяется почти слепой яростью. Он до хруста сжимает кулаки, кивает подошедшему Юну и подходит к пустеющему микрофону, где до этого его так лестно поздравляли. Музыка сразу стихает. Все замолкают и поворачиваются, оставив свои наполненные дорогим алкоголем бокалы и грязные сплетни. Ведь словам Чон Тэхёна нужно внимать самоотверженно и покорно. Бомгю и сам в напряжении замирает. Нижнюю губу закусывает. — Для начала, я хотел бы ещё раз поблагодарить всех тех, кто пришёл и разделил со мной этот бокал, за процветание нашего общего дела. — Красное вино плещется об стенки, когда Тэхён нарочито медленно приподнимает его и обводит глазами весь зал. Секундное оживление тонет в искусственно-синих глазах Бомгю со скоростью света. Омега встречается взглядом с Тэхёном и почти вскрикивает, плотно сжав губы. Этот взор, подобен дактилоскопическому порошку, — такой же тяжёлый и безжалостно открывающий всё тайное. — Что ж. — Тэхён толкается языком за щеку и выискивает ненавистных ему Минов. — В конце концов, это для вашего же блага. Знаете, почему? — толпа с какой-то боязливой осторожностью, в замешательстве, переглядывается. Субин поворачивается в сторону отца и краем глаза видит какое-то с трудом уловимое движение, перемещает внимание на замершего с бокалом в руках Бомгю, по лицу которого Мин окончательно понимает, что что-то здесь не так. — Не волнуйтесь, скоро вы всё узнаете. Но прежде, — Тэхён дёргает левой бровью, опираясь локтями об трибуну с микрофоном. — Я задам вам один вопрос. Один очень важный вопрос. Хорошо подумайте. Бомгю вздрагивает из-за подошедшего к нему знакомого омеги и поднимает взгляд выше. Эти огромные, светящиеся синим неоном буквы, висящие почти под самым потолком, раньше не привлекали его внимания. Он почти что холодеет, прочитав одно-единственное светящееся слово. Unbroken. Тэхён, стоящий аккурат под ним, улыбается так, что сковывающий лёд снова проносится по венам. — Итак, вопрос: последуете ли вы за мной, узнав, что директор Чон очнулся? Тэхён с живым интересом смотрит по сторонам и, кажется, наслаждается вспыхнувшим, будто пламя, смущением. Кто-то с трудом скрывает искру радости за длинными ресницами. Тень до конца не сформировавшейся улыбки заменяет им и луну, и солнце. Директор Чон очнулся? Вот за что стоит пить, а не за здоровье этого сумасшедшего принца. Опущенные в пол глаза лишаются своей напускной покорности и постепенно поднимаются. Хотя не все так простодушно обличают своё истинное лицо. Много кто погружается в нерешительность и раздумье. Потому что сделать этот один шаг назад легко, но ответить за него чертовски трудно. — Я поднял наши доходы, пересмотрел все сделки, обезопасил все пути новых поставок, расширил территорию нашего влияния. И всё это за какие-то недели. — Тэхён резко перестаёт улыбаться и подмигивает хмурому Бомгю, мол, «смотри внимательно». Только омега не желает смотреть. Складочка над бровями разглаживается, всё сменяется на недовольство и недоверие, а потом и вовсе бесследно исчезает. Бомгю возвращает себе свою знаменитую безэмоциональность и отворачивается, случайно столкнувшись с Субином. Здесь отныне царствуют одни переглядки и шепот. — Если вы желаете остаться с директором Чоном, то прошу остаться на своих местах, а те, кто не боится посмотреть будущему в лицо, пусть сделает шаг вперёд. — Тэ выжидает пару секунд, прекрасно понимая, в какое положение он сейчас поставил всех своих людей, в том числе и глав других кланов и группировок. — Это не переворот, не провокация и не преступление. Это просто вопрос, просто ваш выбор. Я жду. Стальные нотки в голосе брата действуют на Бомгю, словно пощёчина. Unbroken. Язык щиплет от этого вульгарного слова. Омега ведь прекрасно знает, что там, под дорогими шмотками, чуть выше запястье набито сознательное клеймо: «лжец». Лжец. Чернила слились с кожей, как будто и были для неё созданы. Тэхён никогда не рассказывал, почему набил именно это слово. И вообще, упоминать про это было строго запрещено. Люди, после минутного раздумья, всё-таки принимают решение. Пару лидеров крупных группировок делают шаг навстречу, озаряемые довольной Тэхёновской улыбкой. Большинство министров упрямо стоят на месте, как и пару деловых партнёров из Японии. Бомгю внимательно наблюдает за вспыхнувшим огоньком в глазах старшего брата, и чёрт, это один из признаков того, что Тэхён задумал какую-то мерзкую пакость. Омега закусывает губы и почти что смеётся. Потому что это ебанная подстава. Проверка. Зачем-то повернувшись в сторону Субина и поймав с ним зрительный контакт, Бомгю как можно незаметнее кивает. Мин сначала хмурится, но уже через секунду что-то шепчет директору Мину, и они вместе делают шаг вперёд. Что ж, это единственное, что Бомгю может и хочет для него сделать. Больше никаких поблажек. Та боль, что ожидает Субина, она только его. Омега больше никакого отношения к этому не имеет. Пусть хоть на колени падёт, никакого прощения не будет. — Я очень надеюсь, что вы не пожалеете о своём решении, — Тэхён почти нечитаемо дёргает левой бровью, заметив передвижение Минов. Что он имеет в виду? — Хотя нет, лгу: мне совершенно наплевать, пожалеете вы или нет. — Бомгю качает головой, смутно ощущая, что сейчас произойдёт что-то страшное и непоправимое. «Успокоительное» немного притупляет осознание действительности, и омега медленно крутит головой, впитывая в себя безжалостное видение окровавленных лиц. — Как и директору Чону. Тэхён плотно сжимает челюсть и прищуривается. Наступит ли тот день, когда вместо шампанского в этих хрустальных бокалах будут плескаться свежие оттенки крови? Или он уже наступил? Тогда следует поднять бокал выше. — Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король. Звон стекла настигает Бомгю гораздо раньше собственных мыслей. Роскошный зал начинает своё адское вращение, отчего Чон хватается за чьё-то плечо. Отец. Тэхён. Почему Тэхён так смотрит? Люди, чья жизнь напрямую оказалась теперь в руках альфы, замирают. Осколки острой, как бритва, надежды осыпают весь и без того блестящий пол; бесконечный и бесконтрольный крик застревает в их телах вместе со жгучим отрицанием; уродливые души, прямо сейчас загнанные в угол, окончательно тонут в собственной гнили. Бомгю на одном дыхании шепчет «папа» и до крови закусывает нижнюю губу, не позволяя себя заплакать. Папа не сможет без отца. Нет, это невозможно. Нет. — Господин Чон… то есть, директор… Вы… — кто-то из приглашённых министров с трудом унимает дрожь в руках и прочищает горло. — Вы... — Замолчите! — рявкает альфа. Так что все присутствующие кожей ощущают ярость и ненависть в ядовитом смертельно воздухе. — Никакая жалость и сочувствие не вернёт мне отца. — Извините… — Извините? — Тэхён со смешком выдыхает, покачав головой. Воздух в огромном зале понижается на несколько градусов. — Вы думаете, что этим чёртовым словом можно что-то исправить? Вы думаете, кому-то становится от него легче? — пару шагов вперёд и растерянный мужчина в панике отступает назад. Тэхён подходит ещё ближе. — Тогда я Вас не извиняю. Бомгю немного запоздало хватается за сердце, ведь до этого почти незаметная боль одним импульсом настигает и заставляет давиться воздухом. Он смотрит в это чёрное пожарище глаз нового лидера и лихорадочно вспоминает хоть какую-нибудь молитву. Кажется, что ещё хотя бы секунда, и идеальный пол под ногами превратится в страшные руины памяти. Тэхён хмыкает и переводит взгляд на Минов, насмешливо вскинув голову. — Добро пожаловать в не совсем светлое завтра. Завтра, где ваши страхи лично вас поприветствуют. И, ради Бога, не благодарите. За такое не благодарят.இஇஇ
Спустя четыре дня
До конца не затушенная сигарета тлеет в позолоченной пепельнице. Тэхён потерял к ней интерес пару мгновений назад, так и не затушив, — обрёк на медленную смерть и мучение. И Бомгю почти полностью ощущает себя вот этими вот остатками в горке пепла, некогда белоснежным мотыльком, тонущем в грязной луже около подъездов. Горло сводит, а застывшие слёзы всё никак не освобождаются из своего бесконечного плена. Незримая боль в сердце зудит и ноет, подобно заживающей ране, но хрупкий омега держится. Держится, несмотря на это едва выносимое безумие. Держится, несмотря на надрывное рыдание папы. Держится, несмотря на равнодушное молчание Тэхёна, несмотря на давление прессы и сплетни. Просто держится. Полностью чёрный костюм и бледные пухлые губы кажутся кому-то притягательными и таинственными, но лично Бомгю считает, что идеализировать чужие страдания — вверх дибилизма и мерзости. Однако, он каждое утро хмуро натягивает на себя этот неизменно чёрный костюм и на ощупь пальцами ищет потрёпанный переплёт «Мастера и Маргариты». Жалеет только о том, что не может прочесть книгу в оригинале. Возможно, тогда его любимым героем не был бы Понтий Пилат. Возможно. «Итальянский цветок больше не танцует? Сколько будут стоить все его заслуги и бешеная слава после ухода «звёздного» мальчика со сцены?», — утренняя статья оставляет после себя гадкий привкус и чёткие, осмысленные ответы. Нисколько. Мечта всей жизни превратилась в тяжелейший груз, сбросить который уже не получится. Куда бы Бомгю ни пошёл, что бы ни делал, он всегда теперь будет «выкинутым с небес ангелом». Тем, кто спит с собственным братом. Выскочкой. — Ублюдок. Тишина кабинета одним взрывом уничтожается, отчего-то пугая. — Что? Тэхён, наконец, поворачивается к омеге, расслабляет галстук и смотрит на брата слишком серьёзным и тревожным взглядом. Бомгю усмехается и закусывает нижнюю губу, чувствуя, как переносицу начинает щипать. — Ты, — парень беспомощно улыбается и продолжает. — Ублюдок. Что тут непонятного? — Я знаю, — Тэхён опускает глаза на папки с только что пересмотренными документами, устало трёт глаза и садится обратно в кресло. «Я знаю». Даже голос звучит иначе. Старший брат очень изменился за последние дни. И Бомгю теперь действительно интересно, знал ли Тэхён, что им самим подстроенная смерть отца, его же и убьёт? Что красивая и желанная мечта стоять во главе, имея всю власть, в одну минуту обратится в пожизненный ошейник? Сколько трупов за плечами Тэхёна и сколько ненависти ему ещё нужно? — Забавно, — Бомгю подходит ближе, — но раньше я думал, что ты никогда не сможешь меня убить, потому что любишь, но сейчас я понимаю, что я могу быть следующим. — Что-то в омеге вздрагивает от собственных слов. Он пристально заглядывает в чужие глаза, выискивая там болезненный ответ. — Ты убиваешь тех, кого любишь. Почему? — Даже ты способен на предательство, Бомгю, — Тэхён говорит это со спокойной хрипотцой, рассудительностью. — В детстве я настолько сильно хотел видеть твою улыбку, что готов был сделать все что угодно, но что же получалось в итоге? Ты улыбался кому угодно, только не мне. Когда нам было десять, и я наговорил тебе те глупости, ты просто ушёл, а я часами разбивал кулаки об стену, потому что ненавидел себя и ненавидел тебя. Когда ты вернулся, кого искали твои глаза? Точно не меня. Когда я нашёл своего истинного, то кто встал между нами? И, наконец, когда я разложил тебя на своей кровати, о ком ты думал в тот момент? — Тэхён слегка покачивается в кресле и прикрывает воспалённые веки. — Кто ты для меня? Страшное проклятье или выход из этого Ада? — Ни то и ни другое, — Бомгю сразу же находит ответ. — Я сын врага твоей семьи. Ты меня знать, по идее, не должен был. Твой истинный находится сейчас на другом конце города, а семья Чон разваливается буквально на глазах. Тэхён. — Альфа молчаливо слушает и наблюдает за тем, как Бомгю подходит ещё ближе, обходит стол, вопросительно вглядывается в глаза и садится к старшему Чону на колени. — Я столько лет боролся с тобой и сбегал, но сейчас не хочу. И я больше не уйду. Только ответь мне на один вопрос: что заставило тебя убить собственного отца? Тэхён прижимает омегу ближе, чувствует тепло чужого тела и задыхается, потому что никто, твою мать, никто и никогда не смотрел на него настолько понимающими и взволнованными глазами. Никто не пытался разобраться в причинах этой страшной жестокости нового лидера. И пусть это будет лишь иллюзией, пусть это потом станет для Тэ смертельной отравой. Чёрт, он просто хочет хоть маленькой крупицы тепла и понимания. — И ты даже не скажешь, что я мерзок и отвратителен? — Бомгю на это ничего не говорит. Защитный механизм психики подарил ему омерзительное равнодушие, за которое приходится до сих пор расплачиваться. — Наверное, это моя судьба. Отец убил своего дядю из-за младшего брата, а я убил отца, опять же, из-за младшего брата. Хрупкое тело в руках Тэхёна за одну секунду напрягается. Альфа это чувствует и успокаивающе поглаживает по спине. «Тише, мой маленький. Только не плачь». — За день до отравления отец получил запечатанное и очень странное письмо, которое, конечно же, показал мне. «Сын всегда мстит за своего отца». Всего какая-то одна строчка и сомнения полностью поглотили директора Чона. Бомгю удивлённо выдыхает и опускает глаза. — Да, ты правильно понял. Отец сразу же бросился проверять своего младшего сына. А после, буквально в тот же день, кто-то из этих мразей нашептал ему всякие гадости про тебя. Он сопоставил все факты, особенно тот, что первое послание пришло как раз в тот день, как ты впервые приехал и сделал для себя чёткий вывод: тебя нужно убрать. Ты опасность. Угроза. Угроза для семьи и для горячо любимого родного сына — Чон Тэхёна, который запутался в своих чувствах и желаниях. От этого необходимо было избавиться. — Папе нельзя было об этом говорить. Он и так не в своём уме в последнее время был. Да и, прожив такую жизнь, кто угодно, знаешь ли, тронется головой. Поэтому отец планировал избавиться от тебя тихо. Я единственный, кто об этом знал. — Тэхён дышит прямо в шею, внюхиваясь и растворяясь в аромате, за который так отчаянно боролся. — Я пытался его переубедить, но лишь напоролся на очередной скандал, а никто другой не стал бы за тебя заступаться. Чёрт, а ведь Бомгю поклялся, что больше не будет плакать при Тэхёне. К тому же, сам альфа всегда жутко злился в такие моменты. Потому что ничто и никогда не должно заставлять плакать его младшего брата. — Знаешь, каждый сходит с ума по-своему. — Тэхён аккуратно вытирает скатившуюся по щеке Бомгю солёную слезу и хмурится. А ведь раньше ему нравилось, когда младший плакал, теперь же сгнившее сердце срывается от каждого всхлипа. Тэхён это ощущает. — И не смей быть мне благодарным за это дерьмо. Не смей чувствовать вину за то, что так получилось. Ты спросил, я ответил. Как же это больно. Как же чёртовски больно из-за понимания того, что Мин Субин никогда ничего подобного для Бомгю не делал. Да, Тэхён сделал столько отвратительных вещей, но лишь потому, что любил. А Субин? Он всегда следовал известному только ему, долгу, делал всё ради компании и даже собственного брата не смог защитить от Чона. Равнодушный. Красивый и равнодушный. И в кого он такой? Должно быть, в своего биологического отца, Ким Намджуна, который умер из-за долга, так и не приняв своего омегу. — Тэхён, мне почему-то кажется, что если я так же полюблю тебя в ответ, то умру. — Бомгю закрывает глаза и в ответ вдыхает запах Тэхёноских волос. — Я не должен любить того, кто разрушил всю мою жизнь. — Через разрушения был создан мир, в котором мы с тобой живём. Ты тоже создашь себя через разрушения. Потому что парадокс — любимец самой Смерти не умирает. Бомгю самозабвенно отвечает на долгий поцелуй, с трудом удерживая себя в руках, ведь те чувства, которые расцветали с поистине бешенной скоростью, были совсем несветлыми и далеко не прекрасными. Они были жаждой тела старшего брата и убийцы.இஇஇ
Район Мёндон
Кафе Selebreti
— И с каких пор тебя можно купить за компанию? Бомгю даже взгляда не поднимает. Спокойно отпивает из небольшой чашки глоток капучино, смакует на кончике языка любимый вкус шоколадной крошки и с трудом прячет ироничную улыбку. Потому что Мин Субин зол. Бомгю столько времени пытался вывести его на эти грёбанные эмоции, но всё зря, а оказывается, нужно было просто отменить помолвку и разорвать такой нужный для Минов договор. Договор их неприкосновенности. — А ты с каких пор забыл про вежливость? Что ж, улыбка всё же вырывается, и Бомгю нисколько не жаль. Идеальный внешний вид Субина так и просится на оценку, в чём омега себе не отказывает. Только на этот раз в голове вместо «прекрасный» возникает «обычный». Обычные уложенные волосы, обычный серый костюм, обычные наручные часы, которые не спасает даже баснословная стоимость. И это лицо, о котором можно только мечтать, не ставит Бомгю больше в тупик, не заставляет грудную клетку разрываться от боли. Хотя, разве что возникает скребущие сожаление о том, что так получилось. — Ты должен для начала поздороваться, — Субин на это напоминание лишь хмурится и садится напротив. Опять же, где разрешение? Бомгю не помнит, чтобы приглашал Мина присоединиться. Это очень некрасиво, и альфа прежде себе такого не позволял. — Здравствуй, Бомгю, — сухой тон раздражает ещё больше. — Как твой папа? Я слышал, что он очень плохо себя чувствует. — А ты как думаешь? — Бомгю возвращает всё внимание к горячей чашке. — Отец был для него всем. — Тише добавляет и сжимает челюсть. Нет, слёзы тут не помогут. И не нужно таким образом пытаться давить на жалость и играть на чувствах Бомгю. Субин ведь всегда так делает. Это модель всех его разговоров. — Мне жаль, — Мин опускает глаза, но омега всё равно видит его взгляд сквозь густые ресницы. — Мне тоже, — усмехается. — Что? Субин внимательно впивается непривычно острым взглядом в Бомгю. Всё это его заметно напрягает: и эти ходящие туда-сюда люди, и совершенно чужая улыбка того, кто должен был стать его супругом, и эти ледяные глаза. Неужели к этому человеку он испытывал самую настоящую симпатию? Бомгю же насквозь пропах Чон Тэхёном, пустил по своим венам мерзкие наркотики, вместо борьбы — сдался. Трус. Столько лет было положено на абсолютно бесполезную войну, чтобы в итоге опуститься на колени. — Мне жаль, — Бомгю откидывается назад и делает секундную паузу. — Тебя. Что? На этот раз Субин ничего не произносит. Складывает руки перед собой и молчит. — Твой интерес ко мне был же полностью построен на соперничестве с Тэхёном? Ты ведь с самого детства столько отдавал ради компании, бизнеса, семьи, но Тэхён всегда был впереди. Он вёл отвратительный образ жизни, плевал на всё, что у него есть, играл со своей жизнью, но всё равно имел больше, чем ты. И, что бы ты не делал, твоя судьба давно уже была решена. Второе место. Лузер. — Замолчи, — Субин, сам того не замечая, повышает голос, потому что Бомгю прав. Чёрт возьми, он прав и от этого никуда не деться. — Даже я тебе был нужен лишь для того, чтобы досадить Тэхёну. Ты изначально видел во мне просто способ достижения своей цели. Даже в детстве… — Бомгю резковато обрывается, пытаясь элементарно не расплакаться, как ребёнок. — Ты застрял в этом, Субин. — Это он тебе сказал? — альфа наконец обрывает молчание, но глаз так и не поднимает. — Тэхён ничего про это не знает. — Бомгю решительно отрезает и беззлобно усмехается. — Знаешь, брат однажды рассказал мне про то, как задетое чувство гордости и конкуренция создали его любимую и легендарную Ламборгини. Просто Ферруччо Ламборгини был оскорблён язвительным высказыванием Энцо Феррари. Одна фраза и годы конкуренции. А что создало ваше соперничество? — Чон Тэхён убил собственного отца, подставил Анов, да столько людей погибло из-за этого чёртова психопата. Тут дело больше не в конкуренции, а в том, что его нужно немедленно остановить. — Субин сжимает кулаки и говорит это так заразительно, что с ним даже хочется согласиться. И, наверное, ещё какой-то месяц назад, Бомгю не задумываясь, бы с ним согласился, но не сейчас. — А, ты, должно быть, поэтому отдал приказ и о моей смерти? — голос каким-то чудом не срывается. Бомгю выдыхает и с тяжестью внутри сердца наблюдает за красноречивым удивлением на чужом лице. — Меня тоже нужно остановить, да? — кричащая надпись на лице Субина: «Откуда?», — пламенем вздувает вены. — В таком случае, попробуй. Останови меня, мразь. Я жду. — Бомгю… Мин потерянно вскакивает вслед за омегой и загораживает ему проход. — Я, правда, не хотел, чтобы так получилось. — Бомгю, явно не веря, вырывает свои руки и всячески отталкивает от себя Субина. — Да, я использовал тебя вначале, но потом всё изменилось. И сейчас я действительно хочу тебя защитить, но не смогу, пока ты с Тэхёном. Бомгю замирает на какие-то мгновения, в последний раз всматриваясь в глаза альфы. Кивает и делает шаг назад. — Давай начистоту, Субин. Я сбежал из страны только из-за Тэхёна и из-за него же и вернулся. Будь это любовь или ненависть, он всегда здесь, — Бомгю тыкает себе пальцем в район грудной клетки. — Во мне. Руки Субина постепенно опускаются. Сопротивляться больше нет смысла. Всё уже и так произошло. Чон Бомгю полюбил монстра. Его уже больше не спасти. Господи. — И ещё, — альфа слышит голос Бомгю, но перед глазами его совсем другая картинка. — Ты, когда лжёшь, твои зрачки немного расширяются. На будущее, обрати на это внимание. Потому что лгать тебе теперь придётся очень много.இஇஇ
Район Мёндон, квартира Чон Тэхёна
Пара белоснежных свечей трещат в гробовой тишине, а плотные шторы давно уже задёрнуты, отрезая весь посторонний свет громкого и шумного города. Тэхён расстёгивает свою чёрную приталенную рубашку, снимает Ролексы и кладёт их на прикроватную тумбочку, бесцветно улыбаясь в полумраке комнаты. Берёт в руки холодную Беретту, оглаживая ствол пальцами, и разворачивается. — Вот ты и снова вернулся, малыш Джун-ни. Твой брат думал, что я паду к твоим ногам, потому что мы истинные, хах. — Лицо омеги так близко, а кожа такая мягкая. Тэхён касается её и нежно шепчет. — Но он ошибся. Дуло пистолета утыкается в чужую хрупкую грудь. Ёнджун трясущимися губами о чём-то умоляет и качает головой. — Говоришь, что всё ещё меня любишь? Ах ты маленькая мерзкая дрянь. Мин Ёнджун отчаянно качает головой и мёртвой хваткой хватается за ладонь Тэхёна. — Тогда приготовься. Я сделаю всего лишь один выстрел.இஇஇ
— Если Вы ещё раз сюда позвоните, то я… — Бомгю змеёй шипит в телефонную трубку и хватает ртом как можно больше воздуха. Хватит. Хватит доводить папу своими посланиями и звонками. Он и так после похорон отца из комнаты не выходит и ничего не говорит. Он и так уже достаточно сломан. То, что с ним происходит, это ведь хуже смерти — окончательное лишение рассудка. Расколотое величие столько лет лучшего во всём Чон-Ким Тэхёна. Живые остатки самого сильного во всём мире человека. — Я… Тишина царствует пару безумно длинных секунд. — Брат, это я. — Чужой голос на другом конце заставляет Бомгю побледнеть. Неужели человек, столько лет доводивший и терроризирующий их семью, наконец, решил открыться? — Я думаю, больше нет смысла лгать. — … Бомгю произносит одно-единственное имя и закрывает рот ладонями, чтобы не завопить вслух. Нет. Белый потолок над головой начинает кружиться.