Может, что-то превратило тебя в чудовище, а может, ты и был им с самого начала. «Кассл-Рок»
Пара белоснежных свечей трещит в гробовой тишине, а плотные шторы давно уже задёрнуты, отрезая весь посторонний свет громкого и шумного города. Тэхён расстёгивает свою чёрную приталенную рубашку, снимает Ролексы и кладёт их на прикроватную тумбочку, бесцветно улыбаясь в полумраке комнаты. Берёт в руки холодную Беретту, оглаживая ствол пальцами, и разворачивается. — Вот ты и снова вернулся, малыш Джун-ни. Твой брат думал, что я паду к твоим ногам, потому что мы истинные, хах. — Лицо омеги так близко, а кожа такая мягкая. Тэхён касается её и нежно шепчет. — Он ошибся. Дуло пистолета утыкается в чужую хрупкую грудь. Ёнджун трясущимися губами о чём-то умоляет и качает головой. Да, он глупо ошибся, а точнее, просто проебался, поверив словам Субина. Воспринял эти блядские сказки про истинных за чистую монету, и теперь, ощутив холод проклятой пушки, осознал, что все ожидания оказались пустыми. Потому что это Чон Тэхён. Чон Тэхён. Тот, кто никогда не следовал правилам и откровенно плевал на то, что про него подумают. Он выше этой «истинности», выше всех слов и мыслей. И сейчас для Ёнджуна он выше самого Бога. Мрак, что окутал Тэхёна, казался светом, непроглядно-чёрные глаза беспокойно наблюдали за каждым движением, и под этим взглядом Джун чувствовал себя маленьким потерянным ребёнком. Пусть лучше спустит курок, чем так изводить этой эфемерной разочарованностью. Первые за это время солёные слёзы покатились по дрожащим губам. — Говоришь, что всё ещё меня любишь? Ах ты маленькая мерзкая дрянь. Мин Ёнджун отчаянно кивает и мёртвой хваткой тянется за ладонь Тэхёна. Безмерная боль накрывает подростка вместе с щелчком предохранителя. Нет, всё не может закончиться вот так вот. Ёнджуну всего шестнадцать. На нём шмотки от Dolce & Gabbana, сушащая кожу косметика, в желудке пару бокалов мерзкого сухого вина, в голове навязчивый шум, а на глазах — слёзы. Тэхён грубо откидывает от себя чужую ладонь, незримо задыхаясь из-за собственной, слившейся с телом жестокости, и наставляет пистолет с подавленной живой улыбкой. — Тогда приготовься. Я сделаю всего лишь один выстрел. Баста. Одинокий, будто за пределами сознания выстрел, и зажмурившийся Ёнджун в ужасе распахивает глаза, покосившись в сторону. Туда, где только что образовалась маленькая аккуратная дырочка, щепки. Отшатывается от Тэхёна и не верит увиденному. Леденящий холод, пронёсшийся мимо пули, окольцевал горло. Злость, и одновременно дикая, почти сумасшедшая, радость встречаются с кровавым закатом за тёмными шторами и прозрачным стеклом. — Это не помилование. — Тэхён откидывает отныне бесполезную Беретту в сторону. — Это и есть моё наказание. А, как известно, самое худшее наказание — это муки совести. Самосуд. Именно поэтому, самое худшее наказание — это его отсутствие. Жить и видеть. — Вытри слёзы. И проваливай. Ты мне больше не интересен. Тэхён небрежно отмахивается рукой и уверенным жестом откручивает крышку бутылки. Наливает на два пальца коньяк, быстро закидывая туда кубики льда, и жадно пьёт. Ёнджун, наблюдая за альфой, так и продолжает сидеть на паркете. Он притягивает к себе колени и вновь зажмуривает глаза. Чёрт, он горько ошибся дважды. Прозвучавший какие-то мгновения назад выстрел, был всего лишь шуткой, ведь настоящий прогремел только что. С этими «Проваливай» и «Ты мне больше не интересен». Подобное порождает сильные чувства, а сильные чувства — жестокость. Его антигерой сломал его полностью, но в этой сломанности Ёнджун и видел жизнь. Должно быть, он обязан был через это пройти, чтобы обрести себя истинного. — Субин собирается организовать покушение на Чон Бомгю. Завтра. Я должен был отвлечь тебя. Собственный голос звучит непривычно, по-чужому. Холодно, грубовато и отстранённо. — Зачем ты мне это говоришь? — Тэхён облокачивается на стойку и усмехается с явным недоверием. — Это ведь предательство, сладкий. Джун снова с трудом сдерживает слёзы и опускает глаза. — Я был уверен, что ненавижу тебя, Тэхён. Нет. — Омега осторожно и легонько улыбается. — Я не знаю, что это такое. Я не знаю, что такое любовь, не знаю, как с этим жить и как всё это прекратить. Но я знаю точно, что не желаю ни тебе, ни твоей семье зла. И ты можешь мне не верить… Только своим недоверием ты не спасёшь того, кого… любишь. Совсем не обязательно, чтобы твои чувства получили ответ. Чтобы по-настоящему, искренне и самозабвенно любить, тебе не нужно видеть то же самое в почти уже родных глазах. Теперь Ёнджун понимает, почему Сокджин так яро боролся за то, чтобы Джун держался от Тэхёна подальше. Только поздно. — Субин уверен в том, что делает только лучше, но правда в том, что, развязывая войну, он сам лично подписывает приговор невинным людям, которые могут погибнуть. Тэхён хмурится и слишком внимательно заглядывает в глаза, держа в руке уже пустой стакан. — Причина ведь не в этом? — Это больше тебя не касается. Ёнджун медленно встаёт и какое-то время молчит после. — Один промах за одну жизнь. Мы в расчёте.இஇஇ
На самом деле, Бомгю многое понял, благодаря ровно одной секунде. Озаряющая вспышка, и пару выкинутых из общей картины пазел неожиданно нашлись и соединились. Страх и паника наполнили разум, лишая возможности произнести хотя бы букву. Чёрная, вроде бы тёплая худи ничерта не грела, поэтому приходилось хватать себя руками за плечи и мелко трястись. Сдавливающий грудную клетку озноб отчего-то только усиливался. — Кай. Тем, кто столько лет доводил и запугивал их папу, оказался милый и, на первый взгляд, безобидный Кай — лучший друг и единственный человек, которому Бомгю доверял. И Чонгук, и Тэхён столько времени потратили на поиск предателя, столько жизней сломали, но тот, кого они искали, оказался гораздо ближе. Да, он оказался в сердце Бомгю, которое теперь обязательно придётся вырвать. Невезение? Нет, чёртов снежный ком, который, если подумать, давно уже катился на них, просто никому не хватило ума взглянуть правде в глаза. «Вавилонская башня», — Бомгю почти смеётся. Любимая картина Кая, которая до определённого времени стояла в его комнате, ещё до их знакомства. Та лукавая хитринка в тёмных глазах, отчаянное желание понравиться Бомгю и избегание любых разговоров про его семью. Слишком живой интерес делами компании и это красноречивое двойное дно. За фальшивостью Кая явно что-то скрывалось. «Брат». Родной сын Чон Хосока. Тот, кто по документам умер, но всё это время жил под чужим именем, чужой жизнью, чужой мечтой. И в этом, как оказывается, есть смысл: иметь детей для Чона значило бы иметь слабости, поэтому альфа и скрыл сына. И, возможно, именно поэтому папе тогда не понравился Кай — друг Бомгю напоминал ему чем-то неуловимого и жуткого Чон Хосока. Отсюда и эта напряжённость, и складка между бровями. Чутьё. Бомгю сжимает в кулаке их общую фотографию. Хмыкает. Недолго думая, ставит на кухонный стол белоснежное блюдце и щёлкает зажигалкой. «Брат». Единственный оставшийся биологический родственник. Фактически. Если исключить из этого списка родственников Пак Чимина, которых омега не знает и навряд ли будет когда-нибудь знать. Плевать на них. Слишком поздно, чёрт возьми. В жизни ведь есть такие люди, которых лучше никогда не знать. Бомгю никого знать и не желает. Трескает огонёк, пожирая глянцевую память. Сожаления? Бомгю улыбается, когда на ум приходит это нелюбимое слово, ощущает привкус гари и поджигает следующую фотографию. Всем хорошим моментам, смеху, слезам, любви и привязанности к лучшему другу там и место. Пусть чувства горят вместе с бумагой. Огонь освобождает. Сушит слёзы. Исцеляет. Все счастливые фрагменты, замершие во времени, обращаются в чёрную пустоту. Больно? Совсем нет. Бомгю не должен испытывать боль из-за того, чего не существует. Кая, как друга, для него теперь тоже больше не существует. Пусть идёт нахуй, и, желательно, найдёт причину оттуда не возвращаться. — Если ты решил таким образом призвать Дьявола, то он прямо перед тобой. Что? Бомгю вздрагивает и поднимает голову. Стоящий около широкого входа Тэхён хмурит брови и складывает руки на груди. Давно он не появлялся в особняке. Должно быть, ему доложили о немного странном поведении Бомгю. — Серьёзно, что ты делаешь? — вопрос звучит как-то немного осторожно, хоть и достаточно возмущённо. Тэхён подходит к столу и пальцами дотрагивается до догорающей черноты, растирает её, глазами цепляет тлеющий фрагмент с лицом слишком знакомого ему альфы-омеги. Что-то такое рождается на его сомкнутых губах. Наверное, стоит выкинуть эти остатки чужого счастья и затоптать лакированными туфлями. А может, лучше просто подкуриться с этих воспоминаний и обнять внешне кипящего Бомгю. Тэхён пока что не решил. — Боюсь, — тихий голос в одну секунду срывается, но почти сразу же набирает силу. — Разве ты не видишь? — Страх — главное оружие Бога, — Тэхён усмехается, медленными шагами обходит длинный стол. — А ты, Бомгю, главное оружие Дьявола. Конфликт между вами весьма вероятен, но ты не должен позволить ему одержать вверх, понимаешь? Руки Тэхёна мягко оглаживают плечи. Он подталкивает к себе омегу и обнимает. Понимаешь? Губы дотрагиваются до светло-серых волос. Тэхён прикрывает веки и хмурится. Всё-таки любить кого-то — значит проиграть. Волноваться за кого-то — проиграть. Плакать из-за кого-то — проиграть. Искренне сожалеть, тем более. Это сплошная череда не очень удачного выбора. И сколько раз Тэхён видел, как его знакомые разрушались практически полностью, становились моральными калеками, только из-за одной потребности быть рядом с любимым человеком. Про такое не пишут в книгах, не показывают в кино. У такого итог, как правило, всегда известен изначально, но что-то заставляет людей идти до самого конца и собирать потом остатки собственного сердца по мокрому после дождя асфальту. «Я не знаю, что это такое. Я не знаю, что такое любовь, не знаю, как с этим жить и как всё это прекратить. Но я знаю точно, что не желаю ни тебе, ни твоей семье зла. И ты можешь мне не верить… Только своим недоверием ты не спасёшь того, кого… любишь». Правда в том, что нет никого более жестокого, чем сами чувства. Даже он, Тэхён, никогда с ними не сравнится. — Это Кай. Бомгю слишком доверительно утыкается носом в чужое плечо. Прислушивается к молчанию Тэхёна и уже через пару секунд поднимает голову и заглядывает в чужие глаза. — Это он… Это всё из-за него… — Нервные нотки всё-таки вырываются наружу. — Почему ты молчишь? Ты должен немедленно… — Бомгю! — Тэхёну приходится немного встряхнуть омегу. — Успокойся. — Ладонью скользит по нежной шее. — Мы знали, что смерть «вытащит» эту мразь, и она обязательно явит себя. — Мы? Бомгю замирает. Пробегает глазами по привычному интерьеру, по виду за огромным окном и, наконец, по лицу Тэхёна, постепенно осознавая. Мы. — Да, мы. — Тэхён, но почему? — кажется, в голосе Бомгю появилась крупная трещина. — Почему из всех неприятностей мне достался именно ты? Ты ведь, словно обрыв, словно яма, смертельно-опасная глубина. Чёртова камера пыток. Почему? Почему Бомгю продолжил его защищать даже после насилия, угроз, всей этой мерзости? Почему всегда так остро ненавидел и жил одной мечтой собственными зубами перегрызть этому альфе горло? Почему уже столько лет хочет сделать ему больно? Эта ненормальная вера Тэхёну ведь возникла и выросла на одной лишь только ненависти. — Потому что вот такой вот я человек — невыносимый. Псих. В моей голове происходит взрыв за взрывом, чёрт знает что, но, несмотря на это, все мои действия основаны на конкретной логике. — Альфа берёт ладонями подбородок Бомгю и наклоняется к губам. Внюхивается, мягко целует, закусывает нижнюю губу, проводит по ней языком. — Пусть хоть весь мир считает меня убийцей собственного отца, я подожду. И я не пророню ни слова, чтобы потом мой голос согнул пополам абсолютно каждого.Flashback
— Раз сын Чон Хосока являлся всё это время мёртвым, то ты тоже должен умереть. Отец. Тэхён деловито, но всё равно напряжённо, расставляет ноги. Чтобы в голове появилась эта мерзкая и сумасшедшая идея, понадобилось пару дней, анализ самого себя и общего положения, мощнейшее желание не сдаваться и красные после слёз глаза Бомгю. Ну, ещё пару пачек Мальборо. Пить в этом случае бессмысленно, ведь никакой алкоголь не спасёт близких людей. — Никто не должен об этом знать. Даже папа. Ты выпьешь сильное снотворное, тебя доставят в больницу, а там уже подставные врачи спустя пару дней будут вынуждены констатировать смерть великого директора Чона. Я буду отвлекать всех своими неадекватными действиями, в то время как ты и Юн будете искать этого сукина сына. Всеобщий шок и хреновая обстановка зараз выведут всех мразей на чистую воду. Чонгук молча слушает и медленно затягивается, задумчиво прищурившись. И Тэхён догадывается о чём все его мысли. «А ты уверен, что Бомгю здесь не замешан? Он ведь всё-таки влюблён в наследника Минов». «Я докажу тебе, что ты ошибаешься». В конце концов, у Тэхёна есть всего лишь одна попытка. Риск ведь не приемлет промахов. Один шанс, чтобы либо безоговорочно выиграть, либо так низко и позорно проебаться. И на этот раз, ставки дьявольски высоки. Можно даже сказать — неприлично высоки. Тэхён, признаться, и так с трудом держится под гнётом собственного, построенного на одной только борьбе мира, улыбается, наставляя пистолет, и радушно принимает все страшные проклятья, которые так бесконечно сыплются на него из-за мерзких поступков. Всё, как учил любимый папа. Только он не Иисус, чтобы воскреснуть после смерти — ни биологической, ни моральной. Хотя нет, походу он и есть сам Иисус: убьёт и вытащит с того света собственного отца. — Что ж, — выдыхает Чонгук вместе с тяжёлым дымом. В его глазах навечно застыли фрагменты убийств, детских слёз, взрывов. Смотреть в них действительно страшно и губительно для психики, но Тэхён смотрит. Рождённый от Смерти её не боится. — Знаешь, ты либо гений, либо сумасшедший. Скверный характер твоего папы всё-таки проявился, но я, чёрт возьми, выпью за это. — Это значит, что ты согласен? Тэхён этой странной радости отца не разделяет. Серьёзно смотрит и изредка стучит указательным пальцем по спинке кресла. Облитое керосином сердце не принимает больше никакие эмоции, опасаясь любой вспышки, как зажигалки. Там, на подсознательном уровне, осталась одна война, а ещё глубже — совсем обычное и обыкновенное желание взять Бомгю за руку и губами прикоснуться к нежной ладони. Только не сегодня. И не завтра. Для Бомгю он, в первую очередь, должен оставаться последним ублюдком, чтобы, при плохом исходе, омега без боли смог забыть, кто такой Чон Тэхён. — Худшая идея, что я когда-либо слышал, но именно поэтому она мне и нравится. — Честно говорит Чонгук. И, наверное, если подумать и вспомнить, то его Тэхён тоже в своё время подобным образом сбежал от Чон Хосока. Наглотался таблеток, пошёл на страшный риск, настоящую глупость, смертельно-опасную ерунду. Как говорится, бойся загнанных в угол людей, ведь их отчаянье не знает границ, оно неизмеримо. Что ж. Должно быть, история, и правда, циклична. — Только у меня будет одно условие: Тэхён будет обо всём знать. Как только меня доставят в больницу, я всё ему расскажу. — Чонгук усмехается, увидев явное расцветающее недовольство на лице сына. — Не волнуйся, твой папа отличный актёр. — Улыбается, и как будто что-то вспоминает. — А вот Бомгю ничего знать не должен. Тэхён кривит уголок губ, ядовито прищурившись. — Бомгю ничего не узнает ровно до того момента, пока я не решу, что он должен всё знать.End flashback
— Твой голос, Чон Тэхён, — Бомгю пытается улыбаться, но улыбка выходит какой-то слишком дешёвой и наигранной, — он не просто согнул меня, а убил. Странно ощущать боль в, казалось бы, мёртвом сердце. Странно чувствовать эту граничащую с сумасшествием замороженность и этот режущий холод. Шутка? Бесполезное нытьё и бесконечное желание держаться за старые раны? Чёрт, есть такие травмы, которые никогда не забываются, и Бомгю — прямое тому доказательство. Не стоит столько пиздеть про то, что «всё пройдёт со временем и исчезнет». Конечно, пройдёт. Пуля и не такое вылечивала. И всю дурь из головы выбивала, и из сердца что угодно, так нагло и по-хамски, не спрашивая, выносила. Как профессиональный вор: ничего не оставляя и никому ничего не рассказывая. — Мы все тут мертвецы. И у каждого своя история. — Тэхён большим пальцем проводит по щеке Бомгю. Как там звучит эта клятва любви? «Пока смерть не разлучит нас»? Что ж, полностью исключено, потому что их любовь как раз началась после смерти. И невозможно уже это остановить, потому что Тэхён выкупил Ад, а Бомгю по собственной воле стал его королём. Конец истории? Нет, только лишь начало. — Тогда ты примешь за меня смерть? Во второй раз? Бомгю серьёзно и испытывающе смотрит в глаза напротив и облизывает губы, языком слизывая их короткий поцелуй. И если Тэхён соврёт, то омега сразу это увидит, потому что у лжи слишком яркое обличие, но Тэхён говорит правду. — Знаешь, Бомгю, отец действительно решил тогда, что ты — угроза, и я был единственным человеком, способным тебя защитить, поэтому и придумал весь этот план. Это была двойная игра, такая, какой нет ни у кого и никогда. И я был готов собственными руками убрать тебя, если бы ты так и не понял, кто такой Мин Субин и встал бы на его сторону. — Тэхён усмехается от этих громких слов и дёргает левой бровью. — Но сейчас я готов умереть за тебя и во второй, и в третий раз, и в четвёртый. — Бомгю не отрываясь смотрит и слушает. Тэхён очень любит этот непроницаемый бегающий взгляд, сфокусированный только на нём. — А сейчас иди ко мне, пока ты, сжигая этот мусор, не спалил нам весь дом. Бомгю пропускает смешок и снова тонет в тепле чужих объятий. «У нас осталось не так много времени.»இஇஇ
«У серьёзных решений всегда будет серьёзная цена. У громких слов — громкие последствия. А у больших амбиций — высокая плата. Плата за жадность.» Бомгю абсолютно равнодушно рассматривает серые бетонные стены, блестящие туфли отражают тусклый свет лампочек, а верхние пуговицы чёрной шёлковой рубашки расстёгнуты. Орлиный уверенный взгляд, как обычно, дополнен ледяными синими линзами. Холодные ладони расслаблены, тонкая цепочка давно оставлена ими. На губах предвкушение и остатки бездыханных горько-сладких поцелуев Тэхёна. Тихие шаги пожирают повисшее молчание. Слегка лязгнувший замок, ключ от которого сразу исчезает в чужой ладони. Малознакомый альфа в форме открывает тяжёлую дверь и отходит в сторону. Бомгю аккуратно ступает за порог. Зачем он здесь? Чтобы огласить приговор тому, кто и так уже наказан этими безликими стенами и словом закона, от которого не спрятаться даже королям? Эта кромешная тьма и вой собак наводили тоску на Бомгю. Небо над этим зданием нависало куском бесплодной материи, а капли дождя казались безвкусными пресными слезами. Отчаянье, что исходило из каждого звука и от его отсутствия, волей-неволей заставляло задумываться о тяжести своего поступка. Преступление, за которое требуется наказание, и которое должно быть произнесено вслух. Только Бомгю здесь не для этого. Он здесь ради помилования. — Когда я ходатайствовал об адвокате, я не имел в виду адвоката Дьявола, поэтому проваливай. Ан Кристофер сильно изменился: заметно похудел, осунулся, и без того злые глаза смотрели с потухшей яростью и объяснимой усталостью. Серая форма висела на нём, а пальцы, на которых некрасиво прорисовывались костяшки, были сжаты в кулаки. Обвенчанные наручниками запястья всё ещё хранили на себе лёгкие отёки и припухлости. Бомгю замечает все шрамы, оставленные Тэхёном, но самый огромный — в сердце, — разглядеть до конца не получается. Кристофер замечает его взгляд и явно напрягается. — Видишь, кто-то носит побрякушки от Картье, а я ношу от государства, которое сковало меня по рукам и ногам из-за того, чего я не делал. Эти слова, по идее, должны вызвать сильные эмоции, но Бомгю даже не старается проявить хоть каплю сочувствия, потому что Ан Кристофер это заслужил. Да, он не виноват в липовой смерти Чонгука, но других жизней на его душе достаточно. Этот карьерист, подставляя подножки своим друзьям, случайно сам споткнулся об свою же ногу. Высокий статус не позволил упасть тихо и безболезненно. Тэхён ведь неслучайно стал так резко проявлять интерес к своему жениху. Альфа и брак-то этот должен был заключить из-за компании и власти, но он придумал другой способ, как отобрать то, что ему нужно, при этом ничего почти не теряя. — А, погоди, ты пришёл лично увидеть, как меня расстреляют? — Крис теряет терпение из-за чужого молчания. — Ну, конечно. Сучка господина захотела представления! Смотри внимательно, мразь. Ты следующий. Бомгю складывает руки на груди и усмехается. Ничто уже не может задеть сожжённое от ласк Тэхёна сердце. — Расстреляют? Ты думаешь, что отделаешься также просто, как и твой отец? Нет. — Это резкое и звенящее в воздухе «нет» выжимает все внутренности до предела. Бомгю облокачивается ладонями на стоящий небольшой стол и заглядывает в чужие глаза. — За море загубленных жизней, за участие во взяточничестве, мошенничестве, торговле наркотиками и, наконец, смерти моего отца, ты, Ан Кристофер, будешь приговорён к двадцати пяти годам заключения в исправительной колонии особого режима. — А с каких пор Чон Тэхён стал ещё и судьёй? — Крис в исступлении вскакивает, звеня наручниками. — Вы разрушили мою семью, забрали семейное дело. Не оставили даже имени. — Слёзы, застывшие в покрасневших глазах потрошат омегу изнутри. Крис замирает и кажется, что он сейчас просто рассыплется. Его пустой взгляд наполняет Бомгю кислотой всё горло. — Хотя, да. У тебя в крови эта мерзость, ведь твой родной отец сделал то же самое и с семьёй того, кто тебя вырастил. Резонное и мерзкое заявление. Откуда Ану известно об этом, думать и гадать почему-то не хочется. Одним словом, плевать. Скорее всего, именно из-за этого на лице Бомгю из всех возможных эмоций возникает улыбка. Пусть говорит и думает, что хочет. Ничего из этого ему уже не поможет. Информация потеряла свою актуальность. Кровь в жилах больше не вскипит, а боль не пробежит по телу, замыкаясь где-то в районе груди. Бомгю — не Чон Хосок и не Пак Чимин. Он тот, кто он есть. Та тьма, что хранится в нём с рождения, она часть его, но это не значит, что она и есть он. — Да, да. Кажется, так это и было. — Равнодушно пожимая плечами, омега ослепительно улыбается. — Да, я сын ублюдка и продажного танцора, и, знаешь, тебя не должно это ебать. А если и ебёт, то это только твои проблемы. Унижающая холодная резкость окончательно лишает Кристофера самоконтроля. Он бросается на Бомгю и хватает его за полы расстёгнутого пиджака, как можно сильнее сжимает пальцы. Металл наручников впивается в искалеченную кожу. Страшно? Бомгю хохочет и наслаждается мимолётным ожогом о чужую отчаянность. Что-то внутри бурлит и ликует. Насилие больше не вызывает былого смущения и ступора, потому что для Бомгю оно не более, чем просто показатель того, насколько человек себя не уважает. — Руки свои убрал. — Угрожающее шипение Бомгю отрезвляет. — Быстро. Чон отшвыривает от себя замешкавшегося Кристофера и поправляет пиджак. Что ж, больше шутить он не намерен. Красные полные губы медленно растягиваются в отвращении, смешанном с красноречивой жалостью. — Тебе даруют жизнь. Цени её. В конце концов, это единственное, что есть у человека. Серая тяжёлая дверь с противным скрипом закрывается. Ан Кристофер остаётся за ней.இஇஇ
— Ты его ненавидишь? Тэхён вдыхает холодный воздух кладбища вместе с горьким дымом, хмурится, выпуская его через нос, зажимает губами фильтр, нервно куря. Глаза альфы гуляют по старой гранитной треснувшей с правого боку плите. Недалеко установленный фонарь бросает свет только на одну сторону его лица, другую оставляя во мраке улицы. — Ненависть — слишком высокое чувство. — Бомгю отвечает не сразу, о чём-то сильно задумавшись. Красные розы в его руках осыпают мёртвую землю каплями крови. Что ж, может быть, кровавый король утолит свою жажду хотя бы сегодня. Всё-таки, наверное, давно было пора прийти сюда и смахнуть пыль, прочесть губами чужое-родное имя и спросить мысленно: «За что?». Вслух всё равно произнести не получится. Биологический папа Бомгю, Пак Чимин, пережил столько боли, но, несмотря на это, всё равно дал жизнь ребёнку от человека, которого ненавидел всем своим нутром. Этот поступок и эта история так нечестно замалчивается, в то время как другой его поступок — предательство своего нелюбимого альфы, встаёт давно уже в один ряд с именем Чимина. Такая мерзкая неправда. У Пак Чимина было доброе сердце, он был верным другом, и он бы точно сделал всё, чтобы Бомгю вырос хорошим человеком, если бы не внезапная авария. Поэтому, остановившись напротив старого гранита, Бомгю в сотый раз безмолвно спрашивает: «за что?», и сжимает кулаки, чтобы не разбить их в кровь об эти слегка пожелтевшие от времени буквы, складывающееся в одно бессильное «Чон Хосок». — Люди забудут, что ты говорил, забудут, что ты делал, но никогда не забудут то, что ты заставил их почувствовать. — В общей тишине, лишь изредка прерываемой дыханием, собственные слова кажутся Бомгю громкими и слишком неправильными. — Майя Энджлоу. — Тэхён рядом оживает и прислушивается. Мерцающий огонёк окурка пару мгновений назад был затушен, оставив после себя запах табака на кончиках пальцев и в складках чёрного классического пальто. Бомгю на ощупь ищет его ладонь и опускает голову. — Знаешь, это неправильно, но именно антигероев запоминают больше всего. И его, — лёгкий кивок в сторону могилы, — помнят до сих пор. — Чон Хосок был психом. Истинным и гениальным. Он мог бы добиться абсолютно всего, если бы не один недостаток — неумение любить. Тэхён обнимает Бомгю левой рукой и целует в светлые холодные пряди. Закрывает глаза на три секунды, вдыхая аромат граната и манго, и вновь смотрит на остатки былого величия. — Все демоны сваливаются с неба и это чёртова истина, потому что даже он… — Бомгю тяжело вздыхает и продолжает, — когда-то был неплохим человеком. Только был ли? Во всяком случае, это живое упорство, доставшееся младшему Чона, было именно его чертой. И грубость, и какая-то непредсказуемая взбалмошность, и вспыльчивость. Бомгю не мог, и не должен игнорировать это в себе. Только вот, к сожалению, он не единственный, кто перенял это от отца. — Кай тоже неплохой человек, но он слишком одержим местью за того, кого даже толком не знал. Столько лжи, столько загубленных эмоций и воспоминаний. Море трупов и бесчисленное количество пролитых слёз. И всё ради одной единственной цели. Тэхён усмехается и с жадностью засматривается на профиль Бомгю. Он ведь тоже делает всё ради одной, так давно желаемой цели — младшего брата. Так можно ли говорить, что они с Каем чем-то похожи? А с Чон Хосоком? Нет. Потому что, имея одинаково безумные методы, долгожданная награда у каждого разная. И это не оправдание, и не желание прикрыть всё благими намерениями. Это другое. — Поэтому завтра мы вырвем эту цель прямо у него из глотки. Самое время положить конец этой многолетней войне. — Тэхён раскрывает пальто и пытается спрятать задрожавшего Бомгю хотя бы от этого могильного холода. — Отец вернётся в игру, чтобы, наконец, огласить свой последний приговор. А сейчас самое время поужинать и кое-что обсудить. Наш Рим будет построен буквально за одну ночь и, клянусь, так просто он не развалится. «Потому что ночь, что у нас осталась, может стать для нас либо последней, либо победной.» — Всё готово. У тебя будет всего одна пуля, так кого ты выберешь: того, кого всегда ненавидел или того, кого когда-то любил? И помни: никаких больше ошибок.