Забери меня с пати, если сможешь

      Глеб всё так же стоит за мной. Я так напугана его близостью, что сама не могу пошевелиться. Мне кажется, я отчётливо слышу стук собственного сердца, и чувствую, как моя кожа покрывается мелкой дрожью. Тишина повисла в утреннем, прохладном воздухе. Даже музыка волн не могла её нарушить. Она была тяжёлой и убийственной. Глеб Голубин получит то, что хочет, и эта мысль так предательски сжимала мне горло, что было трудно дышать ровно. — Нет, — почти беззвучно вырвалось из моих бледных губ, — я не понимаю, почему мы здесь, — лучше бы я молчала, потому что голос после ночной истерики ещё не восстановился, а вперемешку со страхом он стал ещё более трусливым и нелепым. — Ах, вот как... — так не по-доброму усмехнулся он, — повернись, Мария, — голос его стал немного строже, и в нём мелкими искрами начинали гореть приказные нотки, грозя устроить пожар с минуты на минуту.       Может это был гипноз, но ослушаться его казалось чем-то совершенно невозможным. Я чувствовала, как страх начинал кипеть в грудной клетке, а сердце так и бросалось наружу. Еле овладевая собственными ногами, я медленно повернулась лицом к Глебу, уставившись на его чёрную толстовку. — Смотри мне в глаза, — властно произнёс он, и я подняла свои, горящие от страха, голубые глаза на него, — я хочу видеть, как ты убиваешься, — и он был прав. Я умирала, смотря в его зелёные глаза, в которых так и пылала победа, — так ты говоришь, не понимаешь? — он так мягко и заботливо спросил, что я сквозь слёзы так и бросилась искать в его словах подвох. — Нет, Глеб, — резко бросила я, — я понятия не имею, зачем тебе страдать такой хернёй, — о Господи, это я такие слова употребляю? — Да ты что? — притворное удивление, притворная улыбка, притворное всё, даже моя смелость. — Да, — продолжаю я, — посмотри на себя! — Хоть и моя смелость не долгосрочная и фальшивая, но я рада, что в силах быть хотя бы такой, — ты жалкий! Думаешь, раз меня притащил сюда, то я буду валяться у твоих ног?! — Глеб натянул губы в злой улыбке и терпеливо ждал, пока я закончу свой концерт, — нихрена подобного, дружок. Губу закатай! Пойми, что ты для меня ничтожество, твоя рожа мне противна, и я готова всё отдать ради того, чтобы больше не видеть её! Надеюсь, ты ответишь за всё, что ты сделал. Знай, что жизнь возвращает всё бумерангом.       Молодец, Мария. Вот, смотри, какая ты смелая. Сейчас он попросит у тебя прощения и за эти семь дней ни разу не тронет тебя. Хотя нет, ты что. Сейчас он вызовет тебе частный самолёт, чтобы ты вернулась на родину сегодня. И ещё цветы подарит в качестве извинения. — Ты закончила? — задумчиво поинтересовался Глеб, изогнув бровь. — Да, закончила, — твёрдо ответила я, как самая избалованная истеричка на свете. — Отлично.       Только успевает это короткое слово вырваться из его пухлых губ, я чувствую, как его сильные руки бьют по моим ключицам, и я с тихим и коротким криком падаю в бассейн, холодная вода которого сразу глушит всё вокруг. Как только я чувствую своё тело, я пытаюсь вынырнуть. Бассейн довольно глубокий, так что мне приходится прыгать, чтобы набрать в лёгкие воздух, прежде чем вода вновь накроет меня с головой. Я чувствую, как в ушах звенит, я кашляю, глотаю воздух, которого так мало вокруг и, словно утопающий котёнок, еле достаю до бортика. Я поднимаю болящие глаза и вижу его кроссовки у моих рук. Я пытаюсь выбраться из этой холодной воды, как вдруг он толкает меня обратно в воду, а потом ступает на мои пальцы. — Помоги мне! — кричу я, забивая на собственную гордость.       Но ответа не следует. Глеб спокойно опускается на корточки и смотрит на меня изучающим взглядом, как посмотрел бы исследователь на свой эксперимент. В голове воспоминания о том, как мы поливали водой муравейники. Он таким же взглядом смотрел на утопающих муравьёв. Никогда бы не подумала, что однажды буду на их месте. И вместо такой нужной мне помощи, я чувствую его пальцы в своих волосах на макушке. Он дёргает за них вверх, шипя мне в лицо. — Мария, ты помнишь, как ты рассказывала моему отцу о моей драке с Кизару?       Я не понимаю, плачу я или нет, но в груди очень больно. Я жмурюсь, не могу найти ответа, при этом хорошо понимая, что любой ответ будет против меня. Глеб сильнее дёргает за мои волосы, и я почти вскрикиваю. — Отвечай! — Д-да! — кричу я, отчаянно цепляясь одной рукой за его крепкую ладонь, пока другая моя рука всё ещё под его обувью.       Глеб не предупреждает. Он сразу окунает меня в воду, не давая вынырнуть хотя бы на секунду. Я чувствую, как слабеет моё тело. Глеб наконец-то освобождает мою руку, и она обессиленно падает в бассейн. В секунду, когда всё начинает теряться, блондин дёргает меня вверх, и я касаюсь носом холодного воздуха, жадно глотая его синими губами. — Мария, — его голос еле доходит до сознания, — ты помнишь, как ты фотографировала меня и отправляла отцу?! — И он снова тянет за мои локоны, — сука, отвечай! — Да-а! — От боли визжу я, и интуиция подсказывает мне, что я снова погружусь в воду — Помнишь, как рассказывала про каждый мой побег?! Помнишь, как рассказывала про Таню?! — Да! — Хорошо.       И моя интуиция опять не ошибается. Я под давлением Глеба, уже почти безо всяких сопротивлений, ныряю. Просто сил уже не осталось. Если он меня убьёт, то в этом будут свои плюсы. Но, к сожалению, этого не происходит. Он дёргает меня вверх и моментально вытаскивает из бассейна. Лёгкие пылают и болят. Я кашляю, выплёвывая воду. Глеб стоит надо мной. Его одежда промокла, а глаза блестят от восторга. Чего он ждёт? Что я стану умолять о пощаде?       «Беги!» — кричит во мне собственный голос, словно из неоткуда давая сил на это. И я сначала отчаянно ползу, а потом на четвереньках захожу в светлую столовую, через которую и расположен выход к бассейну. Глеб заходит за мной, но не спеша. Вот-вот кажется, что я поднимусь, но, спотыкаясь, я вновь бегу на коленях и ладонях, оставляя пол мокрым после себя.       Перед глазами появляется деревянная тумбочка, и я, цепляясь за неё, пытаюсь подняться, но чувствую, как Глеб почти касается меня. В этот момент мой мозг туго соображает. «Не дай ему коснуться тебя» — единственное, что он твердит. Я просто хватаю белую вазу с каким-то растением внутри с этой тумбочки и кидаю её назад, на своего врага. Ваза летит мимо и, падая, разбивается на мелкие кусочки. — Заебала! — кричит Голубин, и кольцо его цепких пальцев хватает меня за лодыжку и тащит к себе по полу.       Я визжу в истерике, хаотично дёргая ногами, но это не помогает. С последними силами мои длинные, острые ногти хватаются за его лицо, когда я уже под ним. Он недовольно рычит, хватаясь за правый глаз. Я вновь отползаю, чудесным образом поднимаясь на ноги и бегу в нелепой надежде, что водитель или тот темнокожий человек могут быть ещё здесь. Здравый смысл покинул меня, и я искренне верила в это чудо. — Please! Help me! Help!       Но я опять прогадала. Моё горло обвивает татуированная рука, сжимая и притягивая к себе. Глеб прижимает меня спиной к своей груди, обвив другой рукой мой живот и, восстанавливая своё сбитое дыхание, тихо сообщает крайне грустный для меня факт. — Хоть вой... Тебя здесь никто не услышит.       И я больше не рыпаюсь, понимая, что последние силы я отдаю своим слезам, которые всё-таки покатились по щекам. Вот он, такой сильный, высокий. И вот я, такая слабая и жалкая. — Ты... — задыхаясь начинаю я, смотря в пустоту своими красными глазами, — ты меня услышишь... Скажи мне, тебе что? Совсем меня не жалко? Ты так сильно меня ненавидишь? — Жалость? — ядовито прыснул Глеб, — неужели ты забыла, что ты мне говорила в моей комнате пару дней назад? — он легонько сжал кольцо пальцев на горле, — забыла? Я же бесчувственный монстр... я жестокий... плохой... — я еле сдерживаю собственную трусость, чтобы не начать молить прощение у него, валяясь у ног, как он и хотел, — давай-ка я тебе покажу, насколько плохим я могу быть.       На секунду он освобождает моё тело, но потом он без особых усилий швыряет меня в сторону. Я касаюсь спиной стены, смотря, как он твёрдыми шагами приближается ко мне. — Будешь просить у меня прощение по-хорошему? — спрашивает он, разгоняя по моим венам новую дозу адреналина с каждым шагом. — Не буду... — не веря своим ушам, я опускаю глаза. Чего стоит моя смелость? — Что ты сказала? — переспросил Глеб, сняв с себя футболку и оголив татуировки на крепком торсе. — Не буду! — тоном выше заключаю я. — Значит по-плохому...       Раз... Два... Три... Понеслось...       Срывая голос, я кидаюсь к двери, чтобы выйти во двор. Если есть хоть один человек в этих грёбаных виллах, меня услышат. Но я путаюсь в нескончаемых лабиринтах огромного дома и понимаю, что удлинила свой путь. Я очутилась на кухне, кусая губы и слыша, как он бежит за мной. А потом я вижу ножи, воткнутые в деревянную коробочку. Я кидаюсь к ним. Когда подушечка моего среднего пальца касается рукоятки ножа, меня дёргают назад, отдаляя от единственного спасения. — Не шевелись, родная. Тебе же хуже, — спокойно советует Глеб, таская меня за волосы так, что половину пути я прохожу на коленях.       А потом я грудью прижимаюсь к столу. Я опять в столовой, а это я определила лишь потому, что услышала волны. В этом огромном доме стены, как я поняла, разделяют только спальни и туалеты, от чего сложно разобраться, что к чему. Глеб держит мои запястья вместе на пояснице и давит так сильно, что в качестве протеста я могу шевелить лишь ногами, под которыми изредка шуршат мелкие осколки разбитой мною вазы. Хорошо, что я не сняла обувь, когда мы доехали. — Я так понял, раздеваться ты не собираешься добровольно? — он это серьёзно?! — Иди в задницу! — сквозь слёзы рычу я. — Как скажешь, — и вдруг я совсем мельком вижу, как восходящее солнце блестит на остром лезвии ножа. Как он успел его взять?!       Нож врывается в белую ткань моей футболки, и я даже не знаю, мне радоваться или грустить, что им он меня не убьёт. Потом я уже отчётливо чувствую, как Глеб давит на мои запястья за спиной своим коленом, а руками цепляется за футболку, даже не моргнув срывая её с меня и превращая в жалкие клочья. — Не надо! — вскрикиваю я, чувствуя, как его рука касается живота, а затем легко находит молнию на джинсах. — Надо... ещё как надо, — произносит он, словно на автомате. Колено всё ещё намертво прижимает меня к столу, а Глеб легко стягивает джинсы вниз, — красивое бельё, — усмехается он так злорадно, что я понимаю всё до того, как его руки касаются моей спины. — Нет! Не смей! Даже не думай! — не каждую интересовала бы целостность белья в такой ситуации, но, как ни крути, я всё же была богатенькой, гламурной девчонкой.       И срываю я голос вновь бессмысленно, ведь ровно в одну секунду Глеб обвивает тонкое кружево и рвёт его. Кажется, кровь перестала поступать ниже локтей, шея болела и единственным выходом казалось просто расслабить тело. Но я не могла это сделать, пока чувствовала, как он касается меня. Джинсы тоже летят на пол вместе с кроссовками, а потом руки обретают долгожданную свободу. В этот же момент я заставляю себя повернутся на спину и принимаюсь истерично бить ногами по его голому торсу, попутно отдаляясь к другому углу стола. Но, видимо, я слишком устала, чтобы бить достаточно сильно. Глеб хватает меня за ноги, и я, по гладкой поверхности скользя, очухаюсь под ним с раздвинутыми ногами, пока он держит мои руки по разным сторонам. — Сучка, — смеётся он, наслаждаясь, как мои глаза всё больше наполняются солью, — ты до сих пор не поняла, во что ты вляпалась?! — Не трогай меня! — молю я, понимая, что уже ничего не спасёт, — мне очень жаль, что я принесла тебе так много проблем! Но, Глеб, ради всего святого, не делай это со мной! Давай поговорим! Хочешь, я расскажу твоим родителям, что это всё выдумала я?! Всё, что угодно!       Очень жаль. Жаль, что гордыня проиграла битву со страхом. Жаль, что мне пришлось таким жалким, заплаканным и сорванным голосом кричать это всё. И жаль, что ткань моего белья слишком тонкая, чтобы я не почувствовала, как в штанах Глеба увеличивается его член. — Надо было раньше об этом думать, — усмехается он. Вот значит как?... — а теперь уже поздно.       И это начинается. Глеб берёт за лямки порванного лифчика и грубо снимает его с меня, кидая куда-то в пол. — Нет! — заорала я, закрыв лицо ладонями, желая, чтобы это оказалось дурацким сном.       Сименс цепляется за мои трусики, но почему-то не рвёт их. А снимает, и я клянусь, что чувствую, как он наслаждается, смотря, как они скользят по бёдрам вниз. Но затем темнота сменяется светом, ведь он разводит мои руки в стороны. — Я хочу, чтобы ты всё видела! — требует он и губами впивается в мою шею, а дальше в ключицы и грудь.       Животные желания рвались наружу даже через эти поцелуи и укусы. Я зарыдала с новой силой, но уже без звука, так как голос сел почти совсем. Но Глеба это только заводило. Он поднял мои руки и держал их одной ладонью. Я жмурила глаза, а когда открывала, слёзы не давали толком увидеть потолок, но мой слух не покинул меня, и я отчётливо услышала, как Глеб освободился от ремня, а потом спустил штаны. Последние силы покинули мой разум. — Прошу... — прошептала вдруг я. — О чём ты просишь, моя девочка? — оказывается, он слышит моё бормотание. Ну надо же... — Только не больно... — в бреду выпрашиваю у него я, не различая ничего вокруг.       Вы видели, как в фильмах возвращают человека электрошоком? Почти такой же эффект был, когда я почувствовала, как до меня дотрагивается горячий, пульсирующий орган. Глеб, видимо, понял, что сил сопротивляться особо не осталось. Он отпустил мои руки-макароны и пальцами дотронулся до моей промежности. Я зажмурилась, пытаясь думать о чём угодно, только не про то, как нежно он это делает, как умело... — Глеб, — пьяным голосом зову я. — Да? — в предвкушении отзывается блондин, чуть надавливая на клитор. — У тебя... Всё равно... Ничего не получится, — мерзко усмехаюсь я. Лучше уж я не признаюсь, что он умеет делать это со мной мастерски. — Дрянь, — шипит блондин и одним рывком входит меня. Это месть.       Не знаю, вошёл ли он до основания или половину, но я выгнулась от боли, сжав сомкнутый кулак между зубами. —Чёрт!       Браво, Сименс. Ты победил. Не знаю, от того ли, что я не возбуждалась, он дал мне время, чтобы привыкнуть к этому размеру. А потом толчок: резкий, сильный. А потом снова, снова и снова. — Узкая, — словно под слоем ваты я слышала его хриплый от возбуждения голос, — неужели твой Кирилл не старается для тебя?       И вновь толчки, а темп набирал скорость с каждым разом. И как бы я не хотела этого, но тело отвечало на умелые движения. Смотря в пустоту, я чувствовала, как Глеб входит в меня, заполняя меня собой. Как он слабо рычит, сжимая мои бёдра так, словно моё тело — его собственность. Словно так и должно было быть. И эти мысли собираются в мой первый стон, пока внизу становится влажнее. — Сука, — смешком бросает блондин, сжимая мою грудь, — не делай вид, что тебе плохо. — Я тебя ненавижу, — плачу я, прося саму себя прекратить поддаваться. — Смот... Ри на себя... — между грубыми толчками говорит он, — ты течёшь, как шлюха...       Нет, не говори это. Я не шлюха. Я не хочу ею быть. Я хочу назад, сидеть перед пианино и играть, ожидая, пока придёт Диана. Грубые толчки уже больно затирают кожу. Но всё в момент прекращается, когда Глеб выходит из меня. И я готова заныть, от оставленной им пустоты. — А ну-ка, будь умничкой, — хрипло выговаривает он, — встань на колени. — Нет! — не знаю, откуда появился голос, но он был капризным и уверенным, хоть и до сих пор сорванный и заплаканный. — А я разве спрашивал?       Глеб запускает свои пальцы мне в волосы и одним движением опускает меня. Ноги дрожат, тело требует разрядки, как и его. — Пустишь в ход зубки, — предупреждает он, — выбью один за другим.       Он проводит головкой по моим губам, а потом я, сгорая со стыда, обхватываю её. Заталкивая глубже, Глеб контролирует меня, держа за затылок. Ему хорошо. А от его размера мои губы начинают болеть почти сразу. Я сильно жмурюсь, когда срабатывает рвотный рефлекс, но ему это не интересно и, кажется, забавно чувствовать, как стенки горла сжимаются. — Пиздец... — бормочет он, и я чувствую, как во рту разливается его сперма.       Тут же отскакивая назад, я без остановки кашляю, выплёвывая всё содержимое во рту на пол, попадая даже на порванную футболку. Когда всё заканчивается, я вновь слышу волны и чувствую прохладный, утренний ветер. Всё тихо. Глеб затягивает штаны и долго стоит, смотря на меня сверху. Я без сил сижу, вытирая ладонью рот. Кровь шумит в висках. Телу всё ещё больно, а ноги немного порезаны от мелкого стекла на полу. — Тебе нужно в душ, — говорит он, шагая ко мне, а я, как ненормальная, пытаюсь отползти, но выходит так себе. — Мне нужно, чтобы ты свалил от меня подальше... — низким тоном говорю я, смотря в пол.       Глеб опускается на корточки, исподлобья смотря на меня. — Ты поранилась. И замёрзла. Вра... — Себе врача вызови! Тебе он нужнее! — я срываюсь словно с цепи, сама не понимая, откуда столько сил, — я же сказала, просто вали нахрен!       И он уходит. А что? Ты же не думала, что ему будет интересно с тобой возиться. Я остаюсь на полу, чувствуя, как сводит тело.       А ведь это был всего-навсего первый час на Бали.