Забери меня с пати, если сможешь

      Мой сон превращается в какой-то тоннель, где я потерянно брожу, в попытках не упустить возможность выспаться в тёплой кровати. Ибо хорошо знаю, что, проснувшись, мне придётся пожалеть о каждом поступке, совершённом в последние четыре месяца. Но открываю глаза от шороха, и первое, что я вижу — это синие стены и синее одеяло на мне. На автомате я поворачиваюсь в другую сторону, где, по идее, должен лежать Глеб Геннадьевич. Но одним взмахом ресниц я вижу, что его там нет, и спокойно закрываю глаза. — Маш, — слышу я его голос над собой, но пытаюсь уговорить себя не открывать глаза, — Маш, я знаю, ты не спишь.       Я сдаюсь и приоткрываю глаза. Передо мной на кровати поднос, на котором тарелка круассанов и чашка, в которой либо кофе, либо чай. — Что это, — я не узнаю свой голос. Это что-то низкое, вялое, оборванное и усталое. Да такое, что в моём вопросе вопросительного знака не прозвучало вовсе. — Твой завтрак, — Глеб сидит на другом краю постели в одних штанах. Он упирается одной рукой в постель и смотрит на меня горящими глазами.       Я ничего не отвечаю. Мне просто нечего уже сказать. Ни себе, ни ему. Я, просто уже наплевав на то, что я голая, встала и ушла, оставив Глеба одного с его завтраком. Никакие завтраки, ничего в этом мире не заставит меня забыть хотя бы часть всего, что он сделал. Я ушла, оставив после себя тишину. Я оставила его, но мне показалось, что я осталась там, что я сижу на этой кровати с ним, и нам обоим очень больно от этой тишины.       Но это была лишь иллюзия где-то внутри у меня. В реальности же я ушла.       Вытащив из чемодана майку и джинсы, я быстро оделась и вышла из комнаты, беря книгу. Схватив одну клубнику со стола, я вышла наружу и пошла по тропинке к гамаку. Небо сегодня довольно серое, хотя жарко. Открыла страницу на которой остановилась и начала читать, уговаривая себя не думать о нём. Вообще не думать о чём-либо.       И у меня получилось. Я даже не знаю, каких богов благодарить за то, что я взяла книгу. Даже боюсь представить, что было, если бы я оказалась здесь без неё. Не знаю, сколько я так полежала, но поняла, что пора зайти внутрь, когда на мою руку упала малюсенькая капелька воды. — Тебе не скучно так много читать? — Глеб спросил меня об этом, как только я зашла внутрь и закрыла дверь. Он лежал на диване, одной рукой держа телефон над собой, а другая рука была согнута под головой. — Нет, — сказала я тихо, но уверенно, чтобы дать понять, что продолжения беседы я не желаю. — Ты же не такая скучная, почему строишь из себя такую? — я закатила глаза.       Отвечать не хотелось. Не хочу вообще слышать его голос, да ещё и разговаривать. Я просто сейчас не могу даже взглянуть на него. Так паршиво мне быть здесь.       Открыв холодильник, я вытащила тарелку с салатом, а потом залезла в ящик и взяла вилку. Голубин уже стоял где-то сзади, и я это почувствовала, даже не содрогнувшись. Даже не бросив взгляд на него, я лёгкой походкой направилась к дивану и плюхнулась на него, согнув под себя одну ногу. Глеб подошёл и локтями упёрся в спинку дивана, смотря на меня. — Значит решила со мной даже не разговаривать?       Я так охотно ела салат, чтобы дать понять, что не собираюсь с ним разговаривать. Но он пялился долгое время, то ли что-то раздумывая, то ли пытаясь просверлить во мне дырку взглядом. — Рейс утром? – напомнить ему о том, что его игра подходит к концу, когда он больше всего хочет играть. Что может быть хуже? Не с той ты связался, Глеб. Ой, не с той. — Рада, да? — хмыкнул он, обойдя диван и тоже плюхаясь на него, только в другом конце, — соскучилась, наверное, по Кириллу? — Угу, — медленно и спокойно кивнула я, прожёвывая салат, – очень.       Каждое моё движение. Каждый мой вдох и выдох раздражали его ещё больше и больше, но меня это не парило. — А вот вчера ночью мне так не показалось, — усмехнулся блондин, собирая волосы в малюсенький хвостик на макушке.       Салат застрял где-то в горле, когда я посмотрела на него. То ли это было от того, каким сексуальным он был в этот момент, то ли от того, что он сказал. Пока я пялилась на него, он потянулся и взял одну сигарету, а потом щёлкнул зажигалкой, не отрывая взгляд от меня. Почему этот ублюдок иногда кажется таким сексуальным? — Мы... — ах, да, говорить же надо, — мы были пьяные. Забудь, — я опять начала рыться в салате вилкой, чтобы не встретиться с ним взглядом и не оказаться под его чарами вновь. — Это была ошибка, бла бла бла... — закатив зелёные глаза, он устало пародировал классических любовниц из какого-нибудь русского сериала. — Ну конечно, ошибка, — от очевидности прыснула я, — давай закроем эту тему.       Но я знала, что он этого делать не намерен, поэтому решила не играть в кошки-мышки. Просто оставила тарелку на столе и быстро стала уходить. Но как только я проходила мимо, этот кретин ловко поставил мне подножку, и я, споткнувшись начала падать. Но перехватив меня, он заставил сесть на его колени. — Эй, отпусти, — хмуро и строго зашипела я, пытаясь вырваться — Спокойно, спокойно, — улыбался он у уха, выдыхая на меня дым, от чего я недовольно морщусь, — я ничего делать с тобой не собираюсь. Давай просто фильм посмотрим.       Какой-то момент я молчала. Не заметила даже, как мысли про то, как убежать в комнату, превратились в раздумье, согласиться или нет.       Отпустив меня, он сел рядом и потянулся за пультом. Зашёл он куда-то в настройки, включал там что-то, пока я сидела, не понимая, что вообще происходит, и почему я до сих пор здесь.       Когда фильм начался, я не особо вникала, что это за фильм и что там происходит. Я часто смотрела на Глеба, который давно лежал на диване, мне казалось, что его глаза становятся сонными. Ну, конечно! С детства такой. Вечно засыпает во время фильма. Я невольно улыбнулась, думая об этом.       Прошёл ещё час. Я посмотрела на него впервые за всё время, потому что уже начала смотреть фильм и понимать его. Это был триллер, ну конечно мелодрамы от Глеба ждать не приходилось. Но, посмотрев на него, я увидела, как Глеб мирно сопел. Ну надо же, и вправду, как в детстве.       Вернулась я назад так же быстро, как ушла. Только вот уже с одеялом. Ненавижу его, видеть не хочу, но накрываю его, потому что мне нужно, чтобы он спал крепким сном. Накинув одеяло, пару раз провела рукой над его закрытыми глазами и, убедившись, что он спит, как младенец, я на носочках ушла.       Тихо открыв дверь, я зашла внутрь. Теперь-то он дома, а значит телефон мой здесь тоже. И я продолжила свои мучительные поиски. На этот раз я залезла в ящики комода. Но там не было ничего. А потом я открыла шкаф, где было пару его вещей. Я начала всё скидывать на пол уже в истерике от того, что моего смартфона всё ещё нигде нет. Но когда очередная часть вещей упала на пол, прозвучал какой-то глухой удар.       Получилось.       Падая на колени, я начинаю перебирать все вещи, чтобы найти это. Оказалось, что телефон был завёрнут в чёрную футболку, в которой Глеб прилетел сюда. Когда в дрожащих от нахлынувших эмоций рук оказался заветный гаджет, мои голубые глаза наполнились солью. Я не верила, что наконец-то держу его в руках. Я понимала, что меня ждёт очень много проблем, если я сделаю это, но я слишком долго ждала, чтобы бояться.       Я кидаюсь к зарядке рядом с кроватью Глеба. Подключив телефон, я нервно кусаю губы от ожидания, и часто прислушиваюсь к звукам в доме. А вдруг проснётся. Но вокруг молчание, и телефон, вибрируя, включается. О Господи, как же я рада видеть его.       Даже не верится, что я наконец-то набираю пин-код. Я быстро захожу в сообщения с Кириллом, но вижу, что новых нет. Я, хмурясь, без остановки обновляю. А потом надпись о том, что нужен интернет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.       Хотите сказать, что я так долго ждала, так рисковала ради того, чтобы понять, что даже код от вайфая не знаю? Вообще он есть в этом доме? На глазах опять слёзы, но уже от злости и обиды. — Нет, нет... — прошу я у собственного телефона. — Ты в край охуела...       Клянусь, что не заметила, как за спиной дверь открылась. Но заметила, как страх накрыл меня волной. Прижав к груди телефон, я развернулась и прижалась к стене, требуя со слезами. — Дай мне пароль! Дай мне чёртов пароль от сраного вайфая, слышишь?! Говори!       Глеб смотрел на меня спокойно и терпеливо, как посмотрел бы психиатр на своего пациента, ожидая, когда он успокоится. Но душевнобольной сделал меня он. Сначала не двигался, а после того, как в комнате остались мои всхлипы, тихо, но твёрдо произнёс. — Дай.       Я отчаянно прижала телефон к себе сильнее. Какое-то чувство окутало меня. Это было чувство, что мне уже в своей долбанной жизни нечего терять, только этот телефон остался, только он может меня спасти, чтобы я не сошла с ума. Я упала почти на колени перед Голубиным, цепляясь за его ремень. — Ну, что хочешь, чтобы я для тебя сделала... — хныкая, ревела я, — хочешь переспать со мной ещё раз? Да? — Встань. — Я... Я на всё готова, прошу тебя... — Встань. Глеб держал меня за локоть, пытаясь поднять на ноги. Он смотрел на меня сверху вниз усталым взглядом. Ничего. Пусть увидит во что он меня превратил. — Я всё сделаю... — Блять, встань я сказал!       Его терпение лопнуло. Он рывком поднял меня, в одну секунду отнял у меня гаджет и, даже не моргнув, ударил его о стену с размаху. Я замерла от шока и испуга. Дрожала до пальцев ног. Я увидела, как телефон упал, разбившись на несколько частей. Я пару минут не шевелилась, как и Глеб. Он смотрел на меня, не отрываясь. — Успокоилась?! — закричал он, — всё?! Теперь ты довольна?! — К-как же я тебя ненавижу, — лицо скривилось, и я в слезах упала на колени, беря в руки разбитый телефон, — ненавижу всем сердцем. — Иди умойся, — голос его вновь стал тихим, — не могу тебя видеть в этом состоянии, — омерзение в тоне.       Ну, надо же... — Да что ты говоришь... — с саркастическим смехом сквозь боль и слёзы я встала на ноги, смотря на него и не веря в то, что происходит с моей роскошной жизнью. И внутри что-то оборвалось, взорвался какой-то страшный вулкан, — это ты со мной сделал! Ты меня сделал ёбаной шлюхой! Ты заставил меня потерять уважение к себе! Ты меня сломал! Ты! Ты и никто другой! — я не верила своим ушам, и он тоже, но, кажется, что это всё... что я сорвалась... что я реально потеряла всё, — тебе тошно смотреть на меня?! А ты чувствовал ли когда-то, какого это, когда тебе тошно быть собой?! Ты не был рядом всё это время, когда я умирала там, в комнате этой ебаной виллы! Ты только ебал меня! Тебе нужно было увидеть, что нет никого сильнее тебя! Чтобы успокоить своё эго! Всё это время ты был обиженным мальчиком, которого могла заткнуть девчонка. Всё это время ты мечтал, чтобы я валялась у твоих ног, — весь дом погрузился в больное молчание. Я дышала неровно и громко, чувствуя опустошение. А потом заговорила пустым и тихим голосом, — ты хотел меня проучить... Хорошо... У тебя это получилось... Ты счастлив?.. Тебе нравится видеть меня такой?... Хочешь, сними видео, отправь своим друзьям, они будут рады. К завтрашнему дню уже вся школа увидит это видео. Все увидят, какая я на самом деле жалкая шалава, которая изменила своему парню, ещё и сказав, что на отдыхе с семьёй. Ты станешь мегазвездой.       В глазах Глеба было что-то болезненное. Он по-прежнему стоял ровно, дышал беззвучно, не говорил ни слова, но там было что-то, что нельзя было объяснить. Я выглядела сумасшедшей. В этот момент я поняла, что я только что стала для него мозаикой всего, что он натворил с моей душой. В этой картине он увидел себя со стороны. Мы оба молчали. Не двигались долгое время. Я понимала, что сняла маску сильной Марии. Я оголила перед ним свою израненную душу.       И когда показалось, что всё уже сказано, что ничего уже не осталось, кроме моего громкого дыхания и этой тишины, он заговорил громким голосом. — Ты думаешь, мне легко?! — я чуть вздрогнула от неожиданности и, нахмурив брови, уставилась на него, — блять, любую сюда бы привёз, уже ноги мои целовала бы! Ну, а как же?! Ты же у нас королева! Жертва! — Глеб демонстративно развёл руками. Сделал пару шагов, от чего я, сама того не замечая, прижалась к стене. Глеб с каждой секундой становился злее и он всей силой ударил ладонями по разным сторонам от моего бледного лица, заставив подпрыгнуть от страха, – избалованная сука! Я всё делаю, а этому нищеброду хватает тебе одну ромашку подарить, чтобы ты сияла вся! Что я, блять, делаю не так?! А?! Я слишком хорошо к тебе отношусь! Я должен был тебя держать в каком-то подвале без еды и воды! Ты думаешь, это так легко и охуенно видеть, как все меня боятся, поддакивают из-за фамилии, а тебя все так любят и уважают?! — Ты сам выбрал такую жизнь! — взорвалась я, ударив всей силой по его плечам, — ты сам сделал это с собой! Это был твой выбор! Наслаждайся им! Знаешь, Кирилл дал мне то, что ты оставил в нашем детстве — заботу! А ты что?! Тебе более важно, чтобы на твоё место в столовой никто не сел! Тебе важно трахнуть любую! Ты — царь! Разве не этого хотел?! Лиза... — Замолчи! — предупредил он, сжав кулак, — блять, я вообще был не трезв, я... Блять, завались, я не хотел, чтобы так вышло! Сука! — Почему же?! — цинично прыснула я, — ты же наказал её! Как классно, да?! Быть монстром! — мы молчали, смотрели друг на друга, как враги. Я чувствовала себя так, будто мы взяли топор, взрывчатки, бензин, уничтожили всё вокруг и сейчас просто стоим среди руин, — вот поэтому ты и останешься один со всей гнилью внутри и так и сдохнешь, потратив последние деньги отца.       Я захотела уйти, но крепко схватив меня за локоть, Глеб прижал меня к себе и накрыл мои губы своими. Я рыпалась, ударяя его кулаками по плечам. Ему было всё равно на слёзы, сквозь которые он меня так жадно целовал. Всё закончилось громкой пощёчиной. Он отскочил назад, и я, подняв свой указательный палец, заплаканно и угрожающее прошипела: — Больше никогда не смей меня трогать. Я обошла его приросшее к полу тело и ушла, захлопнув дверь за собой. Мне слишком больно оставлять его там. Но больнее оставаться. В слезах врываясь в комнату, я принимаюсь собирать все свои вещи в чемодан, оставляя только то, что надену в аэропорту. Я беру браслет в руки. Хочу выкинуть, но вместо этого кладу в чемодан. Надо не выходить из комнаты до утра. А завтра самолёт. Дом.       Всё будет хорошо. Надо только потерпеть.

***

      По дороге в аэропорт мы молчали. Да и с утра мы не проронили ни слова, даже не смотрели друг на друга. Когда мы зашли в салон самолёта, я почувствовала дежавю, ведь, как и семь дней назад, так и сейчас я почти не спала ночью и уже мечтала поскорее уснуть и проснуться в России. На этот раз Глеб молча оставил мне место у окна. Не знаю, ждал ли он от меня благодарностей, но говорить с ним я не собиралась, сдалось мне это место, сейчас так паршиво, что только сдохнуть хочется. — Надеюсь, ты собираешься есть? — ехидно спросил вдруг Глеб. Это были его первые слова за весь день. Я, наверное, впервые за час полёта оторвалась от иллюминатора и увидела, что принесли еду. Ну как принесли. Этот дебил заказал. — Нет, — твёрдо сказала я, залезая в свою сумку, чтобы взять книгу. — Это вкусно. — Засунь в жопу.       За эту поездку я здорово подпортилась. Я произнесла свои первые матерные слова, ругательства и оскорбления, я целовалась с незнакомцем, меня изнасиловали, а потом я сама не смогла ничего поделать с собой, хорошо зная, как мне будет паршиво после всего этого. Как же хочется всё вернуть назад, оказаться за тем столом и сказать, что я не собираюсь ни за кем шпионить. И тогда столько всего не случилось бы. И мне хочется просто навзрыд рыдать от осознания того, что уже ничего нельзя изменить. — Не будь такой злюкой.       Закатив глаза до собственного мозга, я сжала кулак и зашипела. — Тебе наш вчерашний разговор ничего не сказал, не? Заткнись, просто не разговаривай со мной. Мне просто до рвотного рефлекса неприятен твой голос и твоя уродливая рожа.       Глеб цокнул, беря в руку вилку. Ещё и с посудой специальной принесли, царь хренов.       Весь остальной путь, к счастью, этот кретин рот свой не открывал, если не считать его дебильный смех на какие-то картиночки в телефоне. Блин, если бы я знала, что этот псих разобьёт мой об стену, я бы не дотронулась к нему. Он был бы у меня уже в аэропорту, но нет... сейчас у меня не будет телефона, даже когда я зайду домой.       Домой. Какое же это тёплое слово теперь.       Дебильные аплодисменты пилотам, которых они даже и не слышат, дебильный, нудный паспортный контроль. Мы стоим в очереди, как вдруг я слышу его голос. — Да, киса, я в аэропорту уже, — самодовольный тон, я бросаю на него взгляд, он прижал к уху айфон и говорит, наверняка, с Наташей, — я тоже очень соскучился, мы с тобой сегодня встретимся обязательно. Ты же знаешь, что я с тобой сделаю...       Говорит это, несмотря на то, что рядом стоят люди. Говорит и смотрит прямо в мои глаза. Почему-то мой взгляд начинает бегать, видимо, спеша показать, что меня совершенно не интересует его игривый разговор. Ненавижу его улыбку. И этот человек прикасался к моему телу и моей душе... нет! Ко всему, только не к душе! Только не к сердцу!       Когда мы выходим из аэропорта, я понимаю, насколько же я раньше не ценила сырой, холодный воздух России. Глеб почему-то уверенно идёт куда-то, а я, следуя за ним, лишь расплываюсь в лёгкой улыбке, делаю глубокий вдох, благодаря Бога, что этот ад закончился, что я не вскрыла вены, не повесилась и не выпила гору таблеток.       Несмотря на то, что через один день мне нужно возвращаться в школу, несмотря на то, что я потерялась, что я в безвыходной ситуации, несмотря на то, что мне ещё неизвестно, что меня ждёт от встречи с Кириллом, я чувствую какое-то облегчение, пусть это облегчение — жалкая иллюзия, какой-то незначительный сон, но я хотя бы рада, что вернулась сюда, что месть Глеба осталась позади, что теперь хотя бы я не буду рыдать от страха, что он всё узнает. Да, не спорю, что впереди новая гора проблем под названием «возвращение в школу». Но сейчас мой мозг будто игнорирует это, прося меня об отдыхе.       Встречаем мы того же водителя того же Гелендвагена. Пока я запрыгиваю внутрь, он берёт наши чемоданы. И какого моё удивление и отвращение, когда я понимаю, что Глеб сел рядом. Но сейчас мне неприятно даже сказать ему что-то в контексте спора. Водитель залезает в автомобиль, и мы трогаемся. По дороге абсолютная тишина, даже Глеб убрал телефон и больше не хихикает. Иногда я замечаю его глаза на мне, но ещё больше отворачиваюсь от него, смотря на покрытые белым леса, которые скоро меняются на многоэтажные здания. Я чувствую, как бешено стучит сердце, когда мы едем по нашей улице. Гелик останавливается у наших ворот, водитель выходит, чтобы вытащить мой чемодан. Я отчаянно хватаюсь за ручку. Всё. Ещё одна секунда, и этот ад закончится.       Но не тут-то было. Глеб в последний момент хватает меня за запястье. Я, обжигаясь, смотрю на него через плечо. Его взгляд грустный, но я не верю ни единому его шагу. — Маш, — почему этот кретин мяукает тут под ухом? Как же бесит этот идиот! — твой новый телефон сегодня же привезут.       От омерзения внутри я сморщилась и попыталась освободить руку, шипя в лицо. — Мне от тебя ничего не нужно. Только одно: чтобы ты просто исчез из моей жизни навсегда, будто тебя никогда и не было. — Кто мы друг другу после всего этого?.. — ой, вы только посмотрите, какой ангелочек. Бедненький мальчик, вынужден был терпеть мои пытки все эти 7 дней. — Никто, — если бы слово могло быть пулей, оно бы прошло прямо через его лоб, покрасив салон машины красным.       Он не отпустил мою руку, только почему-то хватка ослабла. Я, выдернув руку, выпрыгнула из машины.       Кто мы друг другу после всего этого?