По ту сторону небес. Воскресение

Начало Алесиной истории на самом-то деле было совсем не страшным и далеко не новым. Рассказ она повела издалека. Она всегда так делала, говоря о личном. Стамбровская с юности слыла ярой антисоветчицей и правачкой. Но ей всегда гораздо ближе были исследования, а не «борьба за идею». Да и какая там борьба? Грызня в интернете? А экстремизм и хулиганство она и вовсе не принимала. Так что с возрастом кругозор расширялся, углы сглаживались. В какой-то момент Стамбровская заинтересовалась и Советским Союзом - и по ходу дела поразилась, что обесценивала целую эпоху и историю целых поколений. Алеся испытала жгучий стыд, но вслед за этим облегчение: она ощутила гармонию от примирения с реальностью и стремилась наверстать упущенное. Всякий, кто знакомился с ней в ту пору, ни за что бы не поверил, что когда-то она вдохновенно декламировала стихотворение «Это я расстрелял Че Гевару» и зачитывалась историей охранных отрядов. Но что в «правый», что в «левый» период увлечений одно оставалось неизменным – интерес к спецслужбам. Наряду с серьёзными (часто, скорей, заумными) книгами она увлеклась политическими детективами и шпионскими романами. Один из них, априори бульварный, попал в руки в тяжкий миг читательского похмелья. Скрепя сердце, Алеся решила, что на безрыбье сойдёт и развесистая клюква. И тут в книге объявился он. Харизматичный кагэбэшный злодей – генерал Андронов. По её словам, Алеся чуть со стула не свалилась. Она оказалась явно не готова к такому прозрачному намёку – а уж тем более к постельным сценам с участием антагониста. Она жадно прочитывала все эпизоды с генералом, сама не своя от стыдливого ошеломления: это никак не вязалось с прототипом. Но тогда Алеся призадумалась: а много ли ей вообще о нём известно? Ну не мог же автор подмахнуть одну лишь фамилию! В образе прослеживалось слишком много живого и человеческого: и неидеальная, но импозантная фигура, и очки с толстыми стёклами (поэтому и некая уязвимость, и сходство с ней самой), и guilty pleasure в виде джаза, и больная жена, и моменты усталости, и интерес к искусству, и рефлексия... Нет, Стамбровская отказывалась верить, что прототипом может быть безжизненная картонка. Поэтому, когда она скупала книги об Андропове, то прежде всего искала в них человека. Её волновали любые мелкие открытия. Оно и неудивительно: чем загадочнее личность, тем они ценнее. Но её захватило и другое, совсем новое ощущение. Ей доводилось увлекаться историческими личностями и до этого, она изучила десятки биографий, но ни с кем из героев не ощущала такого душевного родства. Алеся слишком часто ловила себя на мысли, что соглашается с Андроповым по поводу и без. Не потому, что считала, что он прав, а потому что чувствовала, что в той или иной ситуации поступила бы точно так же. Дошло до того, что она любым совпадениям радовалась, как ребёнок. Да, у неё тоже ужасное зрение. Да, она тоже кажется общительной, но никогда до конца не открывается людям. Да, «Золотой телёнок» - и её любимая книга. Да, ей тоже нравится вино «Молоко любимой женщины». Да, чёрт возьми, её тоже выводят из себя похабные анекдоты! Да, кстати, и в казачьих песнях есть своё очарование... Ей грели душу многочисленные тёплые отзывы сослуживцев и воспоминания детей Юрия Владимировича, её возмущали нападки недоброжелателей, она ощущала странную гордость за прогрессивные инициативы и успехи ведомства, а уж за здоровье председателя КГБ переживала больше, чем за своё. - И очень зря, как оказалось, - заявила Алеся. Карина навострила уши. Но Стамбровская задумчиво смолкла. Даже в предрассветной полутьме было видно, что ей нелегко даётся переход к самому главному. Она проговорила сквозь зубы: - Это то ещё удовольствие – любить того, кого никто не любит и кого любить, по большому счёту, не положено. Кто-то сходит с ума по вражеским воякам, а кто-то – по старым чекистам. Но последствия огребают, считай, те же. - Понимаю, - негромко вставила Карина. Хорошо, что не было видно выражения её лица. Как-то раз она упомянула Алесино увлечение в разговоре с друзьями - на неё посмотрели, как на чокнутую, и она готова была сквозь землю провалиться от стыда за свой длинный язык. А сколько раз на неё саму смотрели с недобрым подозрением? Дедушкиного осуждения она боялась больше всего. Правда, он придерживался благородной точки зрения, что воинская доблесть выше идеологий. Но всё равно нет-нет, да и вставлял шпильку: дались тебе эти германские летуны, нет, чтобы нарисовать комикс про того же Гастелло... Она полушутя лепетала что-то о девчачьей слабости к хорошеньким. Александр Иванович снисходительно, тоже полушутя, ворчал: - Ну-ну. Только Хартманна не малюй, он меня бесит. Алеся, между тем, продолжала с лёгким ожесточением: - А ещё попсовые киношки тиражируют идею, что быть человеком с паранормальными способностями – вау! Тебя берут на работу секретные структуры, консультируются по разным поводам, почёт, пиетет и всё такое. В итоге у меня так и сложилось, грех жаловаться, но вначале... Быть «бесхозным» паранормалом – совсем не круто. К тебе относятся как к неадеквату и психу. Не говоря уже о том, что это всё просто опасно. Здесь было ни прибавить ни убавить. Карина испытала это на собственной шкуре буквально только что. - В общем, всё было ничего, пока Юрий Владимирович не начал мне сниться, - вздохнула Алеся, - точнее, пока я не начала сниться ему... Да, - с деланной иронией прибавила она, - когда-нибудь я таки напишу об этом книгу. Алесин рассказ с лихвой оправдал это заявление. Она почти сразу сообразила, что её сны – больше, чем «картинки» и даже пресловутые ОС. С самого начала бросилось в глаза, что предстающая реальность... слишком реальна. Звуки, вкусы, запахи, тактильные ощущения – как наяву, воспоминания – как о только что просмотренном кино. - Но что это в итоге было? – нетерпеливо перебила Карина. - Пространственно-временная прослойка, где ты побывала во Франкфурте вместе с Германом – ни больше, ни меньше. - Ну и дела. Не было никаких классических искажений вроде жидких циферблатов и китайских иероглифов в газете «Правда» - но и управлять обстановкой не получалось. Так что, во второй раз оказавшись в кабинете председателя на Лубянке, Стамбровская не на шутку струхнула. - Блин, не завидую! И что в итоге? - Как видишь, меня не расстреляли, - со смешком выдала Алеся и неловко попыталась сгладить банальность шутки: - Хотя расстрелы не относятся к методам КГБ, уж скорее, воспитательные беседы. - Может, скорее, психушка? – не удержалась Карина. - Ничего, до психушки мы ещё дойдём, - пообещала Алеся. - Так что вы в итоге делали? - Ну... просто говорили. Она вздохнула, досадуя на то, как бледно это прозвучало. Ещё бы, «просто»! Да многие её знакомые душу бы прозакладывали, чтобы пообщаться с любимой исторической личностью! Не для того ли в девятнадцатом веке придумали спиритизм? Но Алесе не требовалось ни столоверчение, ни стуки и автоматическое письмо. Достаточно было улечься в постель с правильным настроем. Вот только отношения её с Андроповым складывались отнюдь не просто. Председатель был ошеломлён вторжением незнакомки в свои сны не меньше, чем она сама. Это служило слабым утешением - первые встречи так и искрили настороженностью и почти враждебностью. Но скоро Юрий Владимирович понял, что эта странная девушка в подобии чёрного мундира не несёт никакой угрозы, и любопытство взяло верх. Наоборот, с её стороны сквозил интерес, симпатия и... пожалуй, восхищение – искреннее, но без раболепия. Более того, незнакомка с именем, как из шлягера «Песняров», оказалась своенравной. Поначалу она усиленно намекала, что она из будущего. Настораживало то, какие идеи звучали из её уст. Искра мучительного любопытства разгоралась всё сильнее. И председатель оказался неспособен сопротивляться, хоть и убеждал себя, что даже во сне не стоит терять голову – то бишь, рассудительность, логику и критическое мышление. В этом они со Стамбровской тоже были похожи. Алеся, тем временем, оказалась в щекотливом положении. Первые восторги и взбудораженность улеглись, и она спохватилась: как бы не выболтать лишнего. Однако волновалась она не за себя, а за него. Ни в коем случае нельзя было ранить. Никаких намёков на распад Союза. Никаких лишних деталей о будущем. Она слишком хорошо знала, каково это – жить с чувством, что вся твоя жизнь пуста и жалка, а деятельность не имеет смысла. Хотя разве стал бы образцовый коммунист и материалист верить так называемым вещим снам? Их отношение к происходящему постоянно колебалось, но в одном они сошлись: относиться к этим встречам примерно так же, как попутчики к беседе в ночном поезде. Они выйдут на разных станциях и никогда больше не встретятся. Они проснутся, и ничто не повлияет на реальность. - Но тут я всё-таки прокололась, - кисло отметила Алеся. - Это как? - Каком кверху, возомнила себя Рихардом Зорге. Ты же читала эту макулатуру про «попаданцев»? - Ещё бы! Так что, неужели ты пыталась спасти СССР своими откровениями? - Ну-у... типа того. Уговаривала его не лезть в Афган. Это так, к примеру. Без света всё в комнате оставалось серо, но и так было понятно, что Стамбровская густо залилась краской, казалось, даже воздух вокруг неё разогрелся на несколько градусов. А может, всё-таки батареи жарили напропалую – не то, что в панельке, где Карина жила с Пашей. - Но в итоге он тебя не послушал. - Нет, - скупо подтвердила Алеся. У неё не поворачивался язык произнести «слава Богу». Но ещё когда сама она читала фантастические книги, задавалась вопросом: шанс изменить историю соблазнителен, но имеешь ли ты на это право? Она скоро оставила попытки «влиять» и «внушать». В конце концов, не об этом она мечтала. Её объединяло с Андроповым ещё кое-что – непреходящее чувство одиночества. Он тоже это распознал. Кроме того, глядя на эту нервную, честолюбивую девушку, председатель узнавал себя в юности: паренёк-сирота, стремящийся выбиться в люди, притом не просто без роду и племени, но вынужденный тщательно скрывать подробности своей биографии и набело, поспешно писать новую. Юрий Владимирович и сам не заметил, как проникся к новой знакомой сочувствием и теплотой. Алеся тогда как раз дорабатывала свои два года по распределению и дописывала книгу. За несколько месяцев до этого её завербовали на тренинге вроде тех, что проводила теперь она сама. Сначала Алеся буквально с ума сходила от счастья: нет, не прошли даром все старания, все тщательные оккультные изыскания и мытарства по разным сборищам! Нет, она всегда знала, что есть «что-то такое», некая возможность пробиться в лучший мир – в буквальном смысле другой мир... Именно поэтому её и заприметили - и впечатлились прозорливостью. И, пользуясь случаем, раз уж книга была начата, поручили дописать сборник в качестве тайного указателя для тех, кому тоже неймётся. «Так вот что имелось в виду под пропагандой», - поразилась Карина. Вот почему Стамбровская относилась к писательскому дебюту как к делу всей жизни! Это было не что иное, как первое задание. Между тем, Алесю не спешили привлекать к оперативной работе. Кое-как, со скрипом, её зачислили на подготовительные курсы при Инквизиции. Ясности с дальнейшей учёбой и службой не намечалось. Нетрудно было понять, насколько она извелась. Как ни странно, но именно с грозным председателем КГБ она чувствовала себя комфортнее всего и доверяла ему то, что утаивала от всего своего окружения. «В том числе от меня», - отметила Карина – без обиды, но с тихим изумлением. - В общем, нам было как-то хорошо друг с другом, - просто подытожила Алеся. – И здорово, что я быстро поняла: главное – не смешивать личное и политическое. Ни в коем случае! От этого все проблемы, тебе ли не знать. - В смысле, мне ли не знать? – нахмурилась Карина. Стамбровская порой удивляла своей бестактностью. - Я на одного товарища намекаю, - без тени смущения отозвалась Алеся и с ухмылкой продолжила: - Вера! Вызовите ко мне, пожалуйста, самого мерзкого лётчика нашей с вами современности. Как кого? Ге... - Бл**ь, Леся, заткнись! – вспылила Карина. – Мой Герман, - с нажимом произнесла она, - никогда бы подобной ерундой заниматься не стал! - Откуда ж мы знаем? – пожала плечами Стамбровская. – Однако и без политики горя хватает. Сугубо личное – это тоже... такое себе... На миг она будто растерялась и поникла. Но вдруг опять вооружилась ядовитым тоном и воскликнула: - Какие же эти малолетки в интернетах тупенькие! Меня аж корёжит вот от этого: «Тяжелее всего смотреть на губы, которые не можешь поцеловать», - передразнила она. - Да уж нетушки, тяжелее всего смотреть, как страдает и умирает дорогой человек, а ты не можешь ему ничем помочь! А если бы и мог, то вряд ли имеешь такое право – ведь это тоже изменение истории! Карину снова передёрнуло от внезапного перехода. В воздухе повисла пауза. - Но ты пыталась? – выдавила она. - Нет, ну, пыталась, как же. По мере сил. Но заклинания и зелья в том пространстве почти не действуют, а объятия и слова утешения – это, конечно, чудно, но пересадки почек не заменит, - отрезала Алеся. Сквозь узорные тюлевые занавески уже пробились рассветные лучи, и стало видно, как у неё блестят глаза и раздуваются ноздри. Через секунду Стамбровская подхватилась с постели и без тени смущения принялась переодеваться, словно куда-то опаздывая. - Так чем всё кончилось? - Угадай с трёх раз, - фыркнула Алеся, натягивая трусы так энергично, будто невидимый прапорщик зажёг невидимую спичку. - Для тебя лично чем кончилось? – настойчиво повторила Карина. Остановившись, Стамбровская вздохнула: - Кончилось тем, что я попала к Юрию Владимировичу в момент перехода. Эти многозначительные интонации и уклончивые слова уже не нуждались в пояснениях. - Так вот, я провела его в Вечный Город, хотите верьте, хотите нет, - продолжала Алеся. – Мало того. Мы оказались не на той стороне Реки, и мне пришлось сначала искать лодку, а потом вспоминать, как я в детстве ходила на греблю. А на том берегу нас уже встречали товарищи в голубой униформе. С этими словами Стамбровская застегнула последнюю пуговицу на жакете. Карина невольно окинула её взглядом с головы до ног и тихо произнесла по складам: - О-чу-меть. Алеся взяла с тумбочки очки и водрузила их на нос. - Да уж. Наши ребятки из Министерства тоже очумели, и это ещё мягко сказано. Я не должна была выжить. Теперь понимаешь, почему я тебе плешь проела, чтоб ты не лезла, куда не надо? Стамбровская шевельнулась, и блик на одной линзе слепо заслонил глаз. Карина невольно отвела взгляд. - Правда, есть в этой истории и хорошее. Ты слушаешь? - Да. Карина внимательно посмотрела на Алесю. Та снова усмехнулась – загадочно и, как показалось, торжествующе. - Я прошла боевое крещение, Карин. Пускай после него я две недели валялась в госпитале и ещё месяц провела дома, но меня почти без испытаний зачислили в академию. А главное, я получила своего рода лицензию на работу со смертью и тёмными материями. Через задницу, конечно, но у большинства и этого нет! Именно поэтому у меня к тебе серьёзный деловой разговор. Это касается Германа. От последней фразы внутри будто выстрелили пружины – Карину так и выбросило из кровати. - Куда скачешь! Тебе вредно! – крикнула Алеся. В глазах потемнело, голова закружилась, но Карина только отмахнулась: - Плевать! Пошли на кухню, обсудим! И она действительно бросилась по коридору – выписывая кренделя и держась за стену, но очень шустро. - Вот чумная! – проворчала Алеся. - Я чай сделаю! – звонко донеслось из кухни. - Стоять, ни с места! Завтрак на мне! Стамбровская двинулась следом. Карина в изнеможении сидела на табуретке, опершись локтем о стол. На лбу блестел пот, худые щёки пошли бледными пятнами – но глаза сверкали, а губы сжимались и подрагивали, чтоб не разъехаться в самой нетерпеливой, самой широкой и беззастенчивой улыбке. В углу светил зелёной лампочкой полный чайник. Алеся сама беззвучно засмеялась, покачала головой и проговорила: - Карина, ну ты иногда такая дурная бываешь, я не могу... Затем она принялась вынимать посуду и накрывать на стол.