По ту сторону небес. Воскресение

Тусклый утренний свет в салоне казался серовато-зелёным: стены векового леса нависали над гладкой антрацитной полосой, по которой бесшумно нёсся нефтяного цвета автомобиль отечественной марки «Нёман». Тонированные стёкла – доступные лишь малой части подданных – снаружи глухо поблёскивали тёмным зеркалом, но изнутри прекрасно различались прихотливые изгибы ветвей, отдельные пучки уже пышно раскрывшихся листьев, мозаичная игра оттенков на красноватых колоннах сосен, придававших пуще нечто готическое. Еле уловимый аромат кожи напоминал о новом хлысте для верховой езды или о куртках сотрудников того ведомства, к которому имела честь принадлежать панна Стамбровская. Хотя - важное замечание: не панна, а майор. Сейчас происходящее доставляло ей не затаённое, а вполне явное удовольствие, хотя лицо оставалось непроницаемым, как и лицо водителя, также облачённого в униформу. - Мы почти приехали, - ровным тоном объявил он. В Великом княжестве на эту пятницу пришёлся выходной, и генерал Владислав Можейко сделал то же, что и многие – отправился на дачу. Но это означало не праздность, а всего лишь смену обстановки. Начальник не желал дожидаться понедельника и прислал за Алесей служебную машину, чтобы выслушать доклад о начале воплощения проекта «Валькнут». Готовясь, она вновь и вновь повторяла про себя отдельные тезисы и проверяла структуру речи, хоть и знала, что это почти бессмысленно – Можейко умел огорошить внезапным комментарием. Во время учёбы отталкивала подобная манера у некоторых преподавателей. Стамбровская признавала: ей нравится, когда аудитория уважительно внимает, а вопросы задаёт такие, благодаря которым она сможет дополнительно блеснуть. Но сейчас она почти ждала от генерала неудобных замечаний и «разноса». Ведь в бурной дискуссии имела шанс родиться если не истина, то хоть какая-то правда - новые выводы и направления. Поворот. Всё такой же зелёный коридор. Впереди - кованые створки высоких ворот. Несмотря на старинный вид, они разъехались автоматически. Посреди тщательно вычищенной огромной поляны виднелось внушительное шале с покатой крышей. Кроме генеральского мерседеса, на просторной стоянке были припаркованы подозрительно знакомый графитовый джип и обтекаемая чёрная БМВ. Адъютант провёл её в кабинет. Деревянные стены и мягкие светлые тона излучали уют, но весьма обманчивый. Здесь, кроме письменного, стоял стол вдвое короче виденного в министерстве, но он явно был предназначен для совещаний, пусть и камерных. И, кроме генерала, здесь оказались ещё двое. Интеллигентный офицер в золочёных лекторских очках, молодой ещё, подтянутый, с породистым лицом, как раз задвигал стул, на ходу обмениваясь любезностями с хозяином дома - тон которого был по-домашнему радушным, тёпло-раскатистым, но китель на квадратных плечах неизменным. Беглый обмен взглядами из-за стёкол дорогих оправ, удивление, узнавание. ...Когда-то Алеся захотела поэкспериментировать и сменить свой сентиментальный литературный стиль на хоррор. Как пример для вдохновения взяла Лавкрафта и осталась разочарованной. Всё, что она вынесла: вам не придётся мучиться над описанием чудовищ, если вы назовёте их «неописуемыми». Вот и чувства сейчас были - «смешанные». - Вы знакомы, - не вопросительно, а утвердительно произнёс Можейко с довольной улыбкой. В глазах Дмитрия Батуры мелькнуло удивление, нежданное почтение, теплота и заинтригованность. И что ты здесь делаешь, Митя? Каким боком конструкторские разработки к... Ладно, прямым. Всё-таки ВКЛ – ядерная держава. А ты ракетчик. И вундеркинд-подполковник. И князь. Так что мезальянса в вашем общении нет. Как и между нами теперь? Ведь глава спецслужб не приглашает к себе на дачу кого ни попадя. Они обменялись улыбками, любезностью прикрыв растерянность, а генерал Можейко глубоким своим баритоном объявил, усмехаясь в усы: - Люблю побеседовать с молодыми специалистами. Ну что ж, Алеся Владимировна, теперь ваша очередь. Его улыбке вторила другая – бледного аристократичного человека с полковничьими погонами. Непосредственный Алесин начальник стряхивал пепел с тонкой папироски в холодный вычищенный камин. Интересно, всё время грел здесь уши или зашёл совсем недавно, на излёте деловой беседы, когда предметное превращается в светское «ни о чём»? Даже если второе, значит, ошивался тут в комнатах, тонко дымя. Значит, на короткой ноге с генералом. Почему-то это вызывало некую досаду. Возможно, потому что Курлович позволил себе фамильярно ей подмигнуть. «И тебе привет, Йохен», - мысленно проворчала Алеся. Курлович донельзя напоминал одиозного германского дипломата что лицом, что повадкой, да и звали его так же, вот уж ирония судьбы. Правда, Иоахиму Казимировичу собственное имя не очень нравилось, и он предпочитал обращение по званию. Ну, либо залихватское германское уменьшительное – хотя позволял это лишь любовницам и начальству в виде того же генерала, Стамбровская чуяла. Вот только за какие такие заслуги Можейко мог потакать его самолюбию?.. Чуть Батура скрылся за дверью, глава литвинских спецслужб перешёл в наступление: - Ну что, как там наш сокол? Материалы подготовили? - Так точно. На столе стыли чашки из-под фирменного адского кофе. Проскользнувший в кабинет денщик аккуратно собрал их на поднос и удалился за новыми. Между стеллажами с дорогими фолиантами красноречиво зияло белое пространство. Алеся вставила флешку в серебристый ноутбук, и проектор отобразил во много раз увеличенное лицо «объекта» - ни дать ни взять пропагандистский плакат времён Великой войны, не хватало лишь надписи готическим шрифтом. - Похож, - сдержанно отметил генерал. «Да это он и есть!». Но Стамбровская вовремя прикусила язык. - Плясать будем от печки, - потёр крепкие ладони Можейко, - и начинать, как водится – сначала. Я уже читал ваш краткий отчёт, теперь извольте хронометраж. Всё это можно было найти в папке, в приложении, которое накануне цветисто завизировал Курлович, проглядев по диагонали – в ожидании сегодняшнего доклада. Но высокий начальник хотел услышать всё из Алесиных уст. Она аккуратно достала листы и принялась зачитывать стадии ритуала по минутам, дозируя монотонность и акценты. То, что Карина на кладбище приняла за легкомысленное зависание в соцсетях, оказалось ведением строгой отчётности. Даже в муторные моменты ожидания, когда вроде бы ничего не происходило, Алеся фиксировала мельчайшие изменения энергетического поля. Хотя эту информацию сейчас «проматывала» скороговоркой. Оба офицера оживились, когда пришло время сличения объекта с оригиналом. На белой стене всплыли фотографии: параллельно - оцифрованные чёрно-белые и цветные, с Карининого телефона. ...Ей было немного неловко делиться портретами Германа. Но в какой-то мере говорило счастливое хвастовство - ведь он так хорош собой, - в какой-то мере покорность: «всё ради нашего общего блага». Характерный взгляд, поворот головы, черты – ничто не оставляло сомнения в сходстве. А позы подобрались сами собой, ненароком, и это говорило, что Фальк остался верен себе, сохранил ту же моторику и пластику. Но этого недоставало. ...Алеся отмечала, что в месте её эмиграции, в мире, что она по привычке называла новым, люди во многом казались грубее. Война наложила строгое табу на определённые действия в области международных отношений, но всеобщая чувствительность выглядела пониженной, и горький, больной, жгучий осадок в душах и памяти выветривался быстрее. И люди скорее избавлялись от предрассудков (хотя, может, в этом они как раз оказывались отзывчивее?). Так и в грозном имперском лётчике уже не только немецкие барышни видели в первую очередь человека – и привлекательного мужчину. И по интернету кочевала фотография, нахально всплывающая в поиске вместе с официальными портретами в орденах, лишь крутни колёсико мышки. Герман после купания в студёном шведском озере в одном из редких отпусков. Старинный купальный костюм. Из-за зябкости – напряжённый белозубый оскал, черти в глазах, подсвеченные солнцем сдвинутые брови с каплей ледяной воды на изгибе. Кожа, ослепительно холодно сияющая в июньских лучах. Плавно бугрящиеся мышцы – трапециевидные, дельтовидные... Карине было неловко отправлять фото, что она сделала «для себя», как выяснялось, «якобы». Хотя разве не она с тревожной тщательностью сфотографировала все шрамы? Они с Фальком ни минуты не сомневались, ведь это сродни врачебному осмотру, пусть и удалённому. Вот только пока что она не рассказала о его дикой вспышке при невинном воздействии. И, наверняка, ей было бы некомфортно смотреть, как офицеры спецслужб увеличивают фото и сличают расположение двух маленьких тёмных родинок на белой гладкой шее. Но видео она снимала осознанно, по прямой просьбе. - Просто пройдись. - И всё? - Ну да. Сделай вид, что гуляешь. В ответ красноречивое фырканье. И ведь этот человек с подачи звезды синематографа Хенни снялся потом в фильме о самом себе, который имперская машина пропаганды выпекла, как горячий пирожок, и кинула жадным тысячам в поисках подтверждения: вот, он же один из нас, может, и я на такое способен, может, и я могу стать героем?.. А сейчас лёгкая развалочка в походке – ленивая грация бомбардировщика - и хулиганский прищур не могли скрыть смущения. Но точно то же представало на кадрах хроники – искусно замедленных, чтобы нивелировать несовершенство тогдашней съёмки и избавиться от комичной резкости движений. Да и Герман там выглядел более поджарым, изящным: это был 1916-й год, а в новый мир он попал, имея внешность образца 1921-го, облик сытого, хотя неизменно быстрого, чуткого хищника. - Неплохо, - сдержанно отозвался генерал Можейко. – А что по поведенческим реакциям? Вот эту часть Алеся предвкушала с зубовным скрежетом. Она до сих пор считала, что ей плохо удаётся ёмкое описание характеров. Хотя что уж греха таить, разве было у неё время практиковаться в беллетристике, когда она самими действиями писала роман о собственной жизни? Не всякая девушка способна стать сотрудницей спецслужб, неплохо для своего возраста продвинуться и получать интересные задания. Последнее из которых в некотором смысле стало пыткой. Ведь та же проблема, что при написании резюме и ответе на этот проклятый вопрос, который так любят все собеседующие: «Расскажите о себе». Ошибка 404. «Данные удалены». Ну... просто человек. А прилагательные так беспомощны. Ибо кто из нас не хочет предстать «ответственным» и «коммуникабельным», лишь бы уже взяли на желаемое место и обеспечили едой, кровом, удовольствиями на возможно более долгое время? Так же и с энциклопедическими справками о лётчиках. Сплошные «мужественные» и «решительные». И временами «отчаянные». Алеся со скрипом зачитывала характеристику, составленную за считанные дни, и там тоже фигурировали ненавистные описательные словечки. Определённо ответственность и некоторая, целиком иррациональная, вина от чувства неподготовленности к новому миру. Забота о ближних – в данном случае, о Карине. Оборонительная настороженность по отношению к властям и в то же время понимание, что от них никуда не деться, так что взаимодействовать всё равно придётся. Жадная любознательность – зудящие проявления которой смягчало действие информационного препарата: изумление вполне естественное, но без шока и дезориентации, вполне приличное восприятие реалий. Обострённое чувство чести и собственного достоинства. Постоянная готовность к риску. Вроде бы гибкость, но в чём-то упрямство: ему явно будет сложно примирить устоявшиеся убеждения с непривычной реальностью. Нетерпение. Диалектическая борьба скромности и честолюбия: вроде бы стремление понять правила игры и действовать в рамках, а вроде бы желание выложиться на полную и превзойти самого себя. И это честолюбие было не совсем то же, что у многих, не то, чтобы желание забраться повыше любой ценой... Яркое – нет, полыхающее – Призвание. Кто рождён был лётчиком, не может быть никем иным. И казалось, Герман стены протаранит, чтобы в этой жизни стать собой настоящим. Чтобы всё было правильно. Нет, не просто «правильно» – истинно. Алеся не заметила, как увлеклась. И, возможно, последние слова, слетевшие с её полных, резко очерченных губ, звучали слишком лирично и философически для официального доклада в органах: написание портрета вдохновенными мазками – мягко говоря, не совсем то же, что составление фоторобота. Её мгновенно остудило чуть слышное хмыканье полковника Курловича. Генерал Можейко скрипнул стулом, опершись на столешницу, но говорить предоставил своему подчинённому. - Выходит практически идеально, - протянул полковник, – но что-то уж даже слишком. Неужели совсем никаких проблем? Ну, понеслось. Давай, Леся, вдох, группировка – и прыжок в холодную воду. - Это пока что не столько проблемы, но некоторые, кхм, весьма своеобразные признаки... - выговорила она вдруг высохшим ртом. - Какие ещё? – с тенью раздражения встопорщил усы Можейко. – И признаки чего?.. - Остаточное нарушение целостности органической оболочки. Очень редко Стамбровская ощущала, что привычный канцелярит не выполняет роли надёжного, льдисто-скользкого щита, а служит распиской в беспомощности. Сейчас представился именно такой случай. - Я могла бы сравнить это... Здесь бы ей на помощь мог прийти Батура: он неплохо разбирался в программировании, и нашёл бы нужное сравнение, а пока Стамбровская мучительно подыскивала столь необходимые умные слова. В итоге сдалась и выдала: - Помните ту притчу насчёт старых обид? В общем, гвозди из двери вытащили, а дыры остались. Начальники недоумённо переглянулись, и уши у Алеси налились жаром. И это ещё не самое страшное, милочка. Всё впереди. Но ты ж предпочла «начать с хорошей новости» - вернее, с менее плохой? - Я имею в виду следы от ранений, полученных в прошлой жизни и... в момент смерти. На экране всплыли Каринины снимки. Даже их она умудрилась выполнить художественно – и всё-таки с достаточной чёткостью оказывались видны траектории, фактура и глубина рубцовой ткани, что обезображивала бледную аристократическую кожу. - Слепое осколочное ранение правого бедра в двадцати сантиметрах выше колена, операционный шов длиной тринадцать сантиметров – получено при бомбардировке аэродрома немецких ВВС у города Нанси силами объединённых соединений Антанты. Касательное резаное ранение на животе, вправо наискось от пупка, длиной приблизительно пятнадцать сантиметров, полученное во время дуэли. Проникающее пулевое ранение правого плеча, выстрел сделан из пистолета, задета кость, во время поединка с британским асом Эдвардом Мэнноком, также известным как Мик Мэннок... Можейко и Курлович едва заметно понимающе переглянулись: не только в Германии стала притчей во языцех эта схватка, когда два неистовых лётчика не удовлетворились схваткой в небе, а решили любой ценой добить противника на земле. Так, что дело дошло до безобразной, по сути, рукопашной. В которой победил Герман. Пускай даже ценой урона собственному образу, хотя тогда он уже решил, что нечего терять. - Касательное пулевое ранение левого бедра с внешней стороны примерно в пяти сантиметрах над коленом, получено во время участия в митинге под предводительством Бенито Муссолини... Тут уже офицеры весело хмыкнули. Очередной исторический анекдот: на заре возникновения народной дипломатии кайзеру пришла сумасбродная идея направить Фалька к итальянцам с отчётливым намерением замутить воду при помощи социалистов, пользуясь тем, что Герман у себя на родине и за рубежом имел репутацию почти что красного, хоть и был прикормленным соколом – и многие восхищались его смелостью и умением отстаивать интересы «простых людей»... Вот только Его Величество не ожидал, что кумир молодёжи разойдётся настолько, что станет подниматься на трибуны, ввяжется в массовые беспорядки и окончит дракой с карабинерами. Да, о неугомонности Германа ходили легенды, и захватывающая миссия в Риме выглядела прекрасным приключением для разрядки, но кто ж знал, что отпуск настолько перестанет быть томным?.. С тех пор Фальк недолюбливал полицейских. Хорошо, хоть для неё, Алеси, делал исключение. Тем временем, она подобралась к главному: - Сквозное пулевое ранение корпуса, фактически вызвавшее наступление смерти: входное отверстие в левом боку в области талии со смещением к спине, выходное отверстие – примерно в восьми сантиметрах под правой ключицей. Получено в последнем бою при противостоянии с британскими ВВС, ну... «Вы знаете». Да, этот бой тоже стал легендарным. Один Фальк против шестерых англичан. Пусть они и были почти новобранцами. Но действовали слаженно, сообща, а вот Германа в ту пору затопляло ощущение безысходного одиночества и бессилия, и его последнее сражение стало фактически самоубийством – хотя даже Небесная канцелярия, очевидно, не смогла доказать это на Суде. В ту пору Германия терпела поражение в войне. В ту пору уже несколько месяцев майор Фальк был вдовцом, потому что Карин умерла от испанки. Она забрала за Черту и их неродившегося ребёнка. Герман не смог даже побыть с ней в последние минуты, потому что вылетел на задание. Когда вернулся – не сумевший прицельно поразить ни один злосчастный «сопвич», хотя и уведший своё подразделение от беды, под лётной кожанкой мокрый от холодеющего пота, весь растерзанный и расхристанный – он увидел только то, что когда-то, ещё недавно, было его женой. Дышащей, переживающей, желающей изображать валькирию, но такой уязвимой и – готовящейся принести в мир новую жизнь. Жизнь человека, что уже не должен был испытать на себе ужасы военного времени. Расхожее выражение, и всё-таки значимое. У героя и благородной дамы было достаточно возможностей, чтобы оградить своё дитя от голода и неустроенности. Но что насчёт существования в мире, где уничтожение людей другой нации не является условной нормой? И даже, прости Господи, благом? В таком мире сейчас и оказался Герман, но сумеет ли он в нём устроиться... Стамбровская опустила листы распечаток и выжидательно стрельнула глазами в сторону начальства. Она всего лишь несколько медленнее окончила зачитывать перечень повреждений на теле, воссозданном с нуля, возрождённом из пепла. ...Хотя стоп, какого ещё пепла: майора Фалька хоронили по традиционному католическому обряду с воинскими почестями. Снова стоп, пепел как раз таки был – от портрета, сожжённого на Военном кладбище... Ну и скачут же мысли. У Алеси пересохло во рту, и она с неудовольствием отмечала, как волнение нарастает. Тем более, пауза чертовски затянулась. А ведь до главного они так пока и не добрались. - Хорошо, - наконец, проговорил Можейко, - спишем эти отметины на производственный брак, но если объект физически здоров, то шкурка нас не очень-то волнует. Что с «программным обеспечением»? Вы ауру сканировали? Чует кошка. Впрочем, Алеся и так обязывалась доложить. В кабинет с увесистым подносом в руках опять вошёл денщик – Стамбровская, пользуясь моментом, пару раз глубоко вздохнула... Она не утаила ничего, что узнала из собственных наблюдений и со слов Карины и Германа, озвучила собственные гипотезы. На лица генерала и полковника наползла тяжёлая хмарь. Заодно странным образом потемнело за окном и в комнате - кажется, снова намечался ливень. - Значит, аура чистая. Насколько это слово уместно для ауры столь демонической. И герра Фалька жестоко лихорадит. И в местах не простых, а проклятых. Можейко поставил ударение на последний слог и невольно хмыкнул сочинённой на ходу рифме. Побарабанив пальцами по столу, он продолжал: - Даже если б можно было списать на чисто психическое, результат нашего эксперимента пока далёк от совершенства. Это пока не вердикт, Леся. Спокойно. Но вдруг подумалось: возможно, лётчик в подбитой машине как раз и чувствует нечто вроде того, что сейчас она. - И всё-таки слишком много неприятных совпадений. Майор, вы провели процедуру транслокации на высочайшем уровне, наш герой выглядит вполне канонично, тут без вопросов. Но вы не можете гарантировать, что вместо Фалька не вытянули на свет божий неведомую хтонь, которая только обликом в точности повторяет нужный объект. - И несёт угрозу для окружающих, - вкрадчиво вклинился Курлович. - И требует оперативной ликвидации, - припечатал генерал. Алесю словно схватили за горло. Она попробовала сглотнуть, но слизистые превратились в наждак. Сердце бешено заколотилось, перед глазами мелькнули прозрачные мушки. Ей захотелось самой «ликвидироваться» - схлопнуться в точку. Но пришлось сфокусировать взгляд и сосредоточиться – Можейко снова заговорил: - Однако наша изначальная задача – собрать максимум информации о возможных последствиях транслокации. Мы должны понять, что может ждать восстановленную органическую систему и отыграть все варианты. В том числе - попробовать устранить нежелательные проявления. Нужно довести дело до конца, - с лёгким раздражением встопорщил усы генерал. Ясно было, о чём он думает – что они выбрали слишком хлопотного испытуемого. Но разве в случае с другим объектом всё прошло бы стопроцентно без сучка без задоринки? Ставки слишком высоки. Прогнозы врачей пока благоприятны, болезнь наследника отступила, но рецидивы никто не отменял, и разбрасываться подопытным материалом не с руки. Стамбровская устыдилась своего испуга. Возможно, это переутомление, однако же... - Для начала всё равно нужно сличить восстановленную копию и оригинал, чтобы отмести вариант с посторонней сущностью. А это значит, работёнка для вас, да, полковник? Взгляд генерала обратился к Курловичу. Он чуть заметно приосанился, лёгкая улыбка тронула бледные губы: - Так точно. Необходим анализ ДНК. Когда Алеся, отказавшись от кофе или чая, деревянной походкой шагала обратно к служебному автомобилю, в голове под непрерывный комариный звон, как от звуковой травмы, беспомощно метались обрывки фраз, которые она так и не успела додумать. «Прости, Герман», «Прости, Карина», «Я хотела как лучше» - уже ненужные. Их место заняла другая: «Ничего, вместе прорвёмся».