По ту сторону небес. Воскресение

Звонок застал Карину врасплох. С матерью Карина регулярно созванивалась на неделе, бодро выдавая дежурный рапорт в обмен на нейтральную доброжелательность. Но теперь в голосе Марины Александровны зазвучали непривычные нотки. - Карин, у меня как-то неспокойно на душе. Вроде всё в порядке, но... Карина насторожилась. - Кажется, ты на нас всё-таки обиделась. Пауза. Покашливание. Ну давай уже, ну!.. - Прости, мы не хотели. Она остановилась как вкопанная, а с ней – «на месте раз-два, смирно!» - застыл Фальк. Они только что обогнули бизнес-центр и нырнули в жерло улицы с царапающим названием Рабкоровская. Стены нависали двумя массивами, и Карине показалось, что сейчас на неё с обеих сторон оползает лавина. И пусть слова были хорошие, но всё равно охватила оторопь. Было почти слышно, как на том конце провода тихо щёлкают кнопки калькулятора, и Марина Корбут сводит эмоциональный баланс, и обнаруживает, что у неё задолженность перед дочерью. Хотя в этой ассоциации не виделось ничего дурного: в конце концов, у каждого своя система восприятия и своя честность – у поэта и прозаика, пилота и счетовода. Затем зазвучали фразы явно обдуманные, но оттого не менее неожиданные. Что вообще-то Карина действительно вправе решать, что делать. Что её с Пашей охлаждение в последний год не прошло незамеченным, но была злосчастная надежда на то, что стерпится-слюбится. Что – да, привычное кажется правильным лишь в силу привычки, но чем дольше терпишь, тем увидеть настоящее положение дел и решиться на перемены (хотя всё-таки молодой программист – это завидный вариант, жаль, что не срослось). И что у неё вполне могло быть не так, «как у нас с папой» - Марина и Витя знали друг друга со школы и с тех пор держались вместе. И что всё упиралось только в Каринину скрытность, а так-то её бы поняли, надо было всего лишь поговорить. Притом не раз, мысленно добавила Карина, не перебивая монолога. Будь она в худшем состоянии, могла бы с тягостной вежливостью выкручиваться, стараясь окончить беседу поскорее, а могла бы, покорно глотая запоздалые прописные истины, закатывать глаза и судорожно вздыхать, отворачиваясь от динамика. Но до неё доходило, что совершается что-то очень значимое и что важен сам факт говорения. Жжением в груди разлилась досада от того, как дико всё звучало. Карина вдруг осознала, что она чертовски отдалилась от родителей. И случилось это не в последние безумные месяцы, а раньше. И вот ей делали шаг навстречу. Она и сама, прогоняя растерянность, отлипла, наконец, от заколдованной точки на асфальте и почти на автопилоте зашагала дальше. Тем временем, Марина Александровна разделалась с «официальной частью», облегчив душу. И добралась до главного. - Карин, скажи честно, у тебя кто-то появился. Всё-таки яблоко от яблони недалеко падает: вот у кого сестра Анна переняла эту интонацию, когда вопрос кристаллизуется в утверждение. Невольный беглый взгляд через плечо. Герман тактично отпустил вперёд своего штурмана и фотографировал обещанную достопримечательность – огромный мурал с девушкой в блузке с национальным орнаментом. ...Да, мам, появился. И уже очень давно. Только координаты заданной реальности заставляли тебя скептически фыркать, а меня всё больше закрываться. Но теперь всё изменилось. - Да. - Так я и знала. Карина не обиделась тому, как в мамином тоне проскользнуло довольство: своей прозорливостью и тем, что у дочери таки есть запасной аэродром. - Надеюсь, ты нас когда-нибудь познакомишь? За туманным «когда-нибудь» скрывалось «в ближайшее время». - Конечно! - Вот и славно. Голос Марины Александровны ещё потеплел. И тут же зазвучал с явно большим для неё самой комфортом, по-деловому: - А теперь другая тема: ты говорила, что ищешь новую квартиру, так вот, мы тут подыскали для тебя один вариант... «Потому что ты особа мечтательная, увлекающаяся, и когда тебя «несёт», плоховато справляешься с практическими задачами». Нет, обидка, молчи, зря стараешься – без шансов! Карина легко усмехнулась. - ...точней, он сам собой подвернулся. Помнишь тётю Зою? Она помнила. Старорежимные семейные застолья с кучей народу, и среди прочих лиц одно неуловимо похожее на мамино: та же строгая симметрия композиции, но черты помягче – двоюродная сестра Марины Александровны. С ней муж, дядя Игорь – они с папой были приятелями и обожали разводить за столом политические дебаты, на два голоса подливая масла в огонь - хорошо, хоть не доходило до «драк в парламенте». - Конечно, помню. Хотя мы давно не виделись. Сколько, лет десять? Двенадцать? - Ну, вот будет повод увидеться. Они с Игорем уезжают в Москву по работе, а квартиру хотели сдать. Конечно, лучше, если не людям с улицы. Но время у них поджимает, так что давай я тебе скину контакты на вайбер, а ты позвони прям сегодня, край завтра, хорошо? - Хоро... - Квартира на Красноармейской, самый центр, тебе до работы два шага! Так что не зевай! - Ладно. Мам, огромное тебе спасибо. Правда, - зачем-то прибавила Карина. Марина Александровна выразительно вздохнула. Так, как если бы произнесла: «Горе моё луковое». Эта фраза была общей у них с Пашей – но сейчас почему-то не коробила. Последние годы, если что-то задевало, Карина не вздрагивала от боли, но делала многочисленные пометки на полях – а теперь внутри даже ничто не шевельнулось. Как если бы смыло корку выученной притуплённости, но не ценой снятой кожи. Новое состояние казалось необычным, но удивительно приятным. Нажав на отбой, Карина оглянулась. Фальку с его широким шагом не стоило труда подтянуться, вынырнув по правую руку. Во время прогулок возникало смутное ощущение неправильности, и тут Карину осенило: Герман всегда ходил справа, будто в любой момент готовый отдать честь. Улыбнувшись забавному наблюдению, она пробормотала: - Извини – мама. - Но это дело святое. При случае буду рад знакомству. Как сговорились, честное слово. Карина и желала, и опасалась этой встречи. Она пока не знала, как привести две важнейшие переменные к одному знаменателю - и не очень хотелось вдумываться в то, что переменных гораздо больше. Но сейчас она ответила Герману тепло, утвердительно, заодно рассказала, как внезапно почти решился квартирный вопрос. - Also (1), наша вылазка не имеет смысла? - Да нет, что ты, очень даже имеет! Ведь я хотела тебе кое-что показать... Она еле поддалась уговорам сделать звонок по горячим следам, а назначив встречу, так и припустила по направлению к оживлённой Московской. Её поспешность интриговала - как и то, что за адрес она умудрилась выискать: Германовская, семнадцать. С загадочной улыбкой Карина сунула ему под нос карту, и в глаза сразу бросилось: Аэродромная, Чкалова. Надо же, и тут символы. Ещё не успела всплыть догадка – а Карина торжественно объявила: - Нам сюда. Она ткнула не в новостройку в конце маршрута, а в неправильный зелёный прямоугольник сквера с голубой точкой фонтана: - Наш старый аэропорт. Первый. Лицо Фалька просветлело. Карина стремилась к месту Силы – а её источник, как ни крути, для неё был тот же, что у него. - Там обалденный район, а это здание тебе точно понравится. Герман склонил голову по-птичьи и признался, пожав плечами: - Любопытно! Но я пока слабо представляю, как всё устроено на гражданке. Если честно, то, что мне знакомо – это поле, ангары, палатки, вот и всё. И чаехлёбы за линией фронта, у них – примерно то же. Интересно, как сейчас всё организовано. - Ну, то, что там – не совсем про «сейчас», - заметила Карина, - это историческая достопримечательность, ей уже шестьдесят лет. «Немало», - мысленно прикинул Фальк. - Всё равно посмотрим, хотя внутрь вряд ли пустят. - А это ещё почему? - Так ведь аэропорт закрыли с год назад, - вздохнула Карина с неясной ностальгией. – Он назывался Минск-1. А новый, Минск-2, который лет через двадцать начали строить и который теперь единственный – он за городом, я именно оттуда к тебе летела. Вскоре они стояли на остановке среди дородных тётушек в затрапезе, вертлявых студентов, разношёрстных хмурых мужиков. Мычали и щёлкали рогами троллейбусы, фыркали автобусы, с гулом проносились машины. Фальк до сих пор не мог привыкнуть к этой суете. Но Карина зорко всматривалась в неё, словно выбирая цель в тесном строю неприятельских истребителей. Наконец, оживилась и скомандовала: - О, наша маршрутка! Давай, запрыгивай, всё по дороге расскажу. Чуть не приложившись лбом у входа и прошипев немецкое ругательство, Герман вслед за ней протиснулся в подкативший микроавтобус. Вскоре они уже катили по шестиполосному мосту над железнодорожными путями, и Фальк раздумчиво отметил: - Так ты говоришь, шестьдесят лет назад построили... То есть, в пятьдесят восьмом? - Вообще-то, седьмом, хотя я в разных источниках обе цифры видала. - А не поздновато ли для такого города, как Минск? Неужели до войны ничего построить не удосужились? Или совсем всё было плохо? Он пытался увязать догадки с логикой. - Да нет, вовсе нет. Вообще-то аэропорт открыли седьмого ноября тридцать третьего года... Карина всю жизнь увлекалась историей, но в универе с содроганием жалела Стамбровскую, которой приходилось зубрить кучу ненавистных дат. А эта запомнилась сама собой: из-за связи с любимой темой, из-за красоты числа – и из-за совпадения с ещё одной, зловещей, датой из истории Германии. - А располагался он совсем в другом здании, но оно там тоже рядом. Покажу, хотя я тут уже сто лет не была. Так вот, первый рейс был в Москву, на самолёте... хм, вроде бы К-5. Да, точно К-5! - А ну-ка. Фальк немедленно выудил телефон и вскоре уже изучал характеристики советского пассажирского высокоплана, сосредоточенно любуясь крепкой и изящной машиной с вытянутым рыбьим корпусом и эллиптическими крыльями со стальными подкосами. Одновременно он слушал Карину. Она, тем временем, пропустила скучные факты – кто архитектор, когда сделали пристройку-стекляшку с кассами и залом ожидания – тем более, что не помнила. Зато объяснила, что минский аэропорт ещё с пятьдесят пятого года имел международный статус, но уже в семидесятых стало ясно, что полоса коротковата, и гавань тесна для больших судов – таких, как Ту-104, Ту-154 или Ил-62. Ну, разве что Ту-134 кое-как вписывался. Вот модели самолётов в связи с историей аэропорта почему-то врезались Карине в память. Может, потому, что узнала об этом не из Википедии, а от дедушки, когда он рассказывал об истории района. Она украдкой покосилась и с умилением отметила, что её немец опять усердно гуглит, как прилежный ученик. И снова вспомнилось о «жидкой флешке»: как же она всё-таки работает? На перенос Карининых знаний о современной авиации надежды нет, их у неё с гулькин нос – и всё-таки Фальк не слишком сильно обалдевает от новой информации. Может, она усваивается по ускоренной схеме? Но по прочтении чего-то специального вид у Германа становился как у упёртого отличника, которого хоть ночью подними, он всё тебе оттарабанит без запинки. Ну, уж по крайней мере, как у отличника, который стремится к такому состоянию. К этому моменту Карина уже помогла, чем могла: когда ездила на Партизанский за вещами, не забыла прихватит две своих энциклопедии по авиации второй мировой и вручила их обрадованному Фальку – теперь он вечерами их штудировал, да ещё дополнительно копался в сети. Как говорится, и то хлеб. Глянув в окно, она потеребила Фалька за рукав: - Приехали! - А нам разве не дальше? – спросил Герман, уже соскакивая с подножки вслед за Кариной и наконец-то распрямляясь во весь рост. Эта улица казалась почти безлюдной. Вокруг плотно сгрудились одинаковые пятиэтажки. Они словно дремали в лучах низкого вечернего солнца, уже отдающего чайным оттенком. Но между них впереди маячили белые колонны и классический фронтон аэропорта. Карина слегка замялась: - Ну... раз уж я рассказываю, начинать надо с начала? То есть с самого первого здания – а оно тут в глубине. Она пожалела о своём педантизме. Утром, увидев необычный адрес в объявлении и сопоставив локации, она загорелась идеей импровизированной экскурсии, но теперь поняла, что не все пункты плана одинаково удачны. Это для неё любые знаковые места имели сентиментальную ценность, а Герман... - Что, вот это, что ли? – недоверчиво спросил он. Попетляв тихими дворами, они остановились перед непримечательным двухэтажным домом. Облик этой топорной шкатулки с громоздкой мансардой не вызывал никаких ассоциаций с небом. - Раньше всё выглядело вот так. Со странно виноватой интонацией Карина показала фото. Совсем другое дело: элегантный скромный классицизм, лёгкость очертаний, наверху просвеченная солнечными лучами башенка. - Вот сволочи, - обронил Фальк. – Руки бы за такое поотбивать. Герману необязательно было иметь степень магистра искусств, чтобы провести сравнение. А Карина не нуждалась в ясновидении, чтобы понять, сколько ещё неприятных открытий у него впереди. - Так, но любопытно, что здесь сейчас. Фальк переключил режим с праведного негодования на исследование местности и, не дожидаясь ответа, прошагал ко входу. На зеркально-бежевой табличке темнела надпись округлым шрифтом: «Медицинская служба гражданской авиации». Герман задумчиво хмыкнул, будто смягчившись. Наверняка, подумал, что и ему предстоит тут побывать. И тут же затаённо вздохнул, осторожно гадая и надеясь, что его признают годным. Но для предположений и предвкушения было ещё ох как рано. - Ладно, пошли лучше на красоту посмотрим, - негромко сказала Карина. Конечно, ей хотелось показать само здание аэровокзала. Но ей всё здесь казалось странно красивым, вот только она переживала, поймёт ли её Фальк. Память услужливо подсунула прогулки с Пашей. С ним здорово было ходить по местам с романтикой понятной, очевидной – центр, Ботанический сад, Немига. К вылазкам к чёрту на кулички ради «уникального объекта» или «ламповым» прогулкам у облупленных двухэтажек или хрущёвок он относился с кислым скепсисом. И у Германа тоже явно были другие представления об эстетике, но ей нравились эти лохматые старые каштаны, приземистые рассохшиеся скамейки, брызги света и тени на стенах, потемневшее дерево широких балконов, на них – пунцовые сполохи герани. На стене дома чернела мемориальная доска фигурных летучих очертаний, внизу из вазона торчал букет искусственных цветов. Они вышли к трёхэтажному общежитию. Перед ним застыли на квадратных тумбах лапидарные физкультурник и физкультурница с широкими лыжами наперевес. Вот только у неё лыжи застыли в невесомости: одна рука была обломана, и из культи торчал поржавевший штырь каркаса. При виде изувеченной комсомолки Карина грустно вздохнула. Герман покосился с удивлением. - Разве в прошлую твою прогулку она была цела? Недаром он сказал «разве» - отбитое место уже давно успело почернеть. - Нет, - покачала головой Карина. - Тогда почему так огорчаешься? – негромко поинтересовался Фальк. Он боялся ляпнуть что-нибудь не то, и всё-таки не понимал. – Это ж не античный шедевр, в конце концов. Помедлив, Карина пробормотала: - Ох, Гера, ну, как тебе объяснить? - Да уж как-нибудь. Но, пожалуй, в ту секунду она и сама была не готова объяснить, почему эти грубые, крашенные серебрянкой статуи вызывают у неё такую сентиментальность. И тут её осенило. - Как ты бы себя чувствовал, если б лишился родины? Она сама устыдилась пафоса, но боялась потерять мысль. - Ну так я и так, считай, лишился. - А если б Германия проиграла войну и... распалась? - Я до этого не дожил, и слава Богу! И не приведи Господь дожить, иначе... иначе даже не знаю... Он мрачновато замолк - вполне красноречиво. - А если б ты родился во время или сразу после распада? – осторожно нащупывала Карина. Тут уже Фальк призадумался. И Карина надеялась, что он таки скоро догадается, о чём она так неловко пытается сказать. Конечно, майор был прав. Эти скульптуры не представляли собой великой ценности. Но при всей своей примитивности они настойчиво напоминали об уже не существующей стране, которую называть можно было по-разному, но в том числе и словом «великая». Будучи художницей, Карина слишком привыкла видеть множество оттенков и не делила на чёрное и белое. Так что, задавшись целью, могла б не хуже международницы Алеси аргументами разгромить пресловутую страну в пух и прах, как заправский антисоветчик – но её не тянуло это делать. Она, сама того не желая, поддавалась ностальгии по временам, которых не застала, но которые ассоциировалась с молодостью дедушки и бабушки, с их когдатошним светлым настроем, ощущением принадлежности к чему-то значительному и наполненному смыслом. Кстати, бабушку, Марию Павловну, она привыкла воспринимать в тени Александра Ивановича – но даже её немногословное единодушие с мужем и готовность всюду за ним следовать виделись как очень правильное и высокое. Её овевало смутным теплом, и необъяснимо хотелось, чтобы Герман тоже ощутил его. Когда молчание затянулось, Карина заговорила, сначала робко, потом живее, стараясь объяснять простыми словами. Майор кайзеровских ВВС слушал её внимательно, и между русыми бровями залегла складка. У Карины на миг снова вспыхнул старый образ. Она украдкой бросила взгляд на Германа и представила его, как не раз до этого, в советской форме: защитное сукно гимнастёрки на широкой груди, погоны с золотой звездой, небесный околыш аккуратной фуражки... Она одёрнула себя. Ну вот ещё, опять фантазии в духе Липецка (2). Всё-таки неблагодарное дело – сравнивать Советский Союз и Германскую империю. Для майора Фалька были другими и страна, и ушедшая эпоха. Не говоря уже о большем, о параллельном мире. Да и красные у него ассоциировались со смутой, а не с имперским порядком. Но Карина продолжала говорить, они бездумно брели сонными дворами, и с каждым шагом чувствовалось, что Герман её всё-таки понимает. Она не нашла ничего лучше, чем молча взять его за руку. В ответ он легонько пожал её тонкую ладошку и пальцы. Карина не утерпела и сделала жест в духе классической подростковой романтики – вытащила наушники и один сунула в ухо себе, другой отдала ему. Зазвучала одна из её любимых композиций: «Stairway to the USSR». Плавный электронный фон, балалаечный перебор, негромкие, чуть спотыкающиеся биты – в такт рассеянной ходьбе – и проникновенный голос тромбона, намекающий на медь пионерских горнов. Карина была заядлой меломанкой и беспокоилась, как Герман воспримет современную музыку. На удивление, он не ужасался «какофонии» непривычного звучания и ритмов и быстро входил во вкус. И сейчас, во время прогулки, они оказались на одной волне. Начался уже другой трек – и тут же оборвался. Телефон тихо настойчиво завибрировал. Это звонила девушка, сдающая квартиру. Она «дико извинялась», опаздывая на встречу, потому что сама ехала откуда-то издалека. - У нас ещё есть фора, – обрадовалась Карина и прибавила: - Надо же, какая вежливость, настолько заранее звонит. - А разве это не норма? – пожал плечами Герман. «М-да, герр Фальк, сложновато вам у нас придётся». - Скорее, исключение. Вот ты говорил о домах-казармах, но я б наше житьё сравнила не с гарнизоном, а с передовой. Всё меняется в мгновение ока, а предупреждения для слабаков, - хмыкнула Карина. Он лишь неодобрительно цыкнул, чем вызвал новую улыбку. Вдруг он посмотрел куда-то Карине за спину и спросил: - А ты случайно не про эту красоту говорила? Глянь, как здорово! Мне правда нравится! Она обернулась. Герман засмотрелся на теплопункт. Светлая стена-полотно с одной стороны наискось перекрывалась плоскостью с затейливым белорусским узором. Из-под неё, будто птички из-под платка фокусника, вырывались вперёд два самолёта – и за концами крыльев тоже тянулись полупрозрачные белые ленты орнамента. - Симпатично! Но это не та «красота» – пошли, тут два шага. Она прекрасно помнила ориентиры. И тем сильнее через пару минут впала в ступор. Впереди оказалась пустота. Её лишь подчёркивал грязно-зелёный строительный забор. - Это здесь? – уточнил Фальк. - Да... Было здесь, но... по ходу, всё уже снесли. Опять тот же вопрос: сколько лет прошло? Исследуя столицу вместе с Алесей, она уже привыкла чуять недоброе, когда городские власти объявляли о некоем амбициозном проекте. Было плевать на условную Каменную Горку, прочие окраинные пустоши, но когда застройщики нацеливались на исторические места, в груди противно скребло. Так, давняя туманная угроза лизала стены жёлтых домиков Осмоловки. Но гораздо больше угроз воплощались в жизнь. Монструозная громада недостроенного отеля задавила здание цирка. Снесли выставочный центр на улице Купалы, где проходила любимая книжная ярмарка по выходным, потом наполовину разломали вторую больницу, а вместо них – наплевательское ничто. Зато вместо музея Великой Отечественной – китчеватые строения со стёклами цвета аспидных зеркальных надгробий. И над всем этим реял броский вымпел: «крупный инвестор». Обычно таинственные «инвесторы» успевали вложиться только в разрушение, потом колдовским образом исчезали. Но если продолжали вгрызаться в землю, то чаще всего оставалось лишь поставить свечку за упокой души очередного района. Со временем праведное возмущение поугасло. Толку переживать, если не можешь ничего изменить? Да и последние года четыре Карина следовала только маршрутами и эшелонами, заранее заданными работой и повседневными задачами. Интерес к проблемам градостроительства сам собой подёрнулся пеплом. Но когда в случайной статье вспыхнули рядом несочетаемые слова «первый аэропорт» и «Минск Сити», сердце предательски сжалось. Ей вдруг захотелось попрощаться с районом – незнакомым, но заочно родным хотя б из-за истории. Да уж, звучало легкомысленно. Но она заглушила противное резонёрство и - поехала. Разумеется, одна. И ощутила себя в районе Аэродромной почти как дома. Вот именно, что почти... Дух захватило от непрошеной фантазии: а что, если представить, что её нарисованный лётчик реален и живёт где-то в этих дворах, и Карина приехала к нему в гости? По спине прошла лёгкая дрожь от воспоминания: именно в тот раз она нафантазировала ему нынешнюю паспортную фамилию – Соколов. Мелькнувшая в тот раз мысль о Паше совсем не смутила, и Карина именно «на память о визите к Герману» сделала самое удачное и красочное фото: огромное граффити на стене Государственного комитета авиации - бумажный самолётик, застрявший в ветвях. Иногда в минуты тоски Карина порывалась повторить прогулку, но боялась разрушить некую магию. Это был предрассудок из серии «пол – это лава» или «не проходи под опорами фонарного столба», а то «будет тебе несчастье». Но снимок она бережно хранила в недрах телефона и не удаляла даже во время самых суровых чисток. И вот теперь лётчик стоял рядом – живой и озадаченный, - а самолётик исчез. Потому что исчезло здание, служившее ему «базой». Карине хотелось и грустить, и смеяться от нелепости: Герман-то здесь, а что нет самолётика, который с ним ассоциировался – почему-то обидно. - И правда жаль, красивая была роспись, - посетовал Фальк, когда Карина отыскала и показала фото. И прибавил старательным философским тоном: - Что поделаешь, всё течёт, всё изменяется. Карина усмехнулась. Она уже знала, что это блеф и в своей смутной тоске по прошлому – прожитому или не прожитому – они едины. Воспоминания о давней прогулке заняли всего минуту: как раз столько она копалась в галерее. И раньше бы промолчала – кому какое дело?.. Но Фальку было интересно, как она жила до и без него – и Карина раскрыла все подробности, смущаясь от откровенности, но втайне радуясь. Она догадывалась, что Герман её как раз и любит за чувствительность и тонкость настроек. Тогда как Паша считал воображение «прикольной» чертой, ценил «креативность», но к чувствам и образам, оторванным от реальности, от «здесь и сейчас», относится с настороженной прохладцей. Фальк обнял её за плечо и подмигнул: - Вот видишь? Ты тогда сделала мысленный набросок летуна, и эскиз лежал под сукном, а тут на тебе – объёмная модель в натуральную величину! Он чмокнул её в щёку, будто подкрепляя свою вещественность. - Да ну тебя, - засмеялась Карина, - какая ещё «модель», ты оригинал! - Ну правильно, - с показной невозмутимостью отозвался Герман, - меня и в семье все так называли. С ним как-то легко развязывался язык, и можно было рассказать об их с Алесей общем возмущении, и само собой разумелось, что Фальк с удовольствием повозмущается вместе с ней. Паша когда-то слушал, поддакивал, но, оказалось, просто терпел: он не понимал, его никогда не напрягали новострои, даже наоборот. И тогда-то он урезонил: не надо жрать кактус и ворошить гневные блогерские посты об уничтожении «наследия». Как говорится, не читайте советских газет, а если других нет, то вот никаких и не читайте. А сейчас Карина снова волновалась и, пожалуй, чувствовала себя ещё чуть более живой. - Я смотрю, они ещё не всё здесь разворотили, но, Гера, представляешь, каково мне было читать вот это: «снести первый минский аэропорт»? - Знаешь, может, имелся в виду тот неуклюжий ящик? Тогда ну и чёрт с ним, - рассудительно заметил Фальк. – Но если это, - указал он рукой вперёд, - тут уж совсем должно быть ни ума, ни совести. - И то верно, просто от наших властей чего угодно можно ожидать, - досадливо вздохнула Карина. Они перешли дорогу и уже шагали по скверу. Он был обезображен раскопанной теплотрассой. Из-за мозолящих глаза рахитичных сетчатых заграждений над ямами, груд земли и наваленных на земле чёрных труб казалось, будто кто-то начал делать подкоп к игрушечному дворцу слоновой кости. Он с его воздушными арками и изящными очертаниями казался очень уязвимым на фоне ощеренных бетонными остовами, душащих его, неумолимо подступающих панелек. Круглое слуховое окошко на фронтоне с переплётом в виде меридианов и очертаний материков было глухо залеплено щитом-логотипом – четыре квадрата, красные и зелёные наискось. До зубовного скрежета знакомое безвкусное сочетание, уже виденное на примере торгового центра на станции Восток. Застройщик был тот же. И он оттяпал себе под штаб-квартиру всё здание. - В принципе, мне всё ясно, - медленно проговорил Герман. Он даже не стал вынимать телефон и фотографировать. Ведь в сети можно было без проблем найти снимки аэропорта в лучшие годы. А ещё, подумала Карина, если уж Фальку так интересна инфраструктура современной гражданской авиации, то она не поленится и махнуть с ним в Минск-2, просто в качестве экскурсии. Сейчас смотреть было нечего. Да и задача стояла другая, пусть и ради галочки. - Ладно, пошли, что ли, - погасшим голосом произнесла Карина. – Нам нужен восемьдесят четвёртый автобус...