Сияние: Ночь длиною в вечность

      Мванг крепко сжал в лапах камень и стал вдумчиво тереть им большие хвойно-зелёные листья с фиолетовыми прожилками в густую однородную кашицу. Закончив приготовление, он тем же камнем осторожно сгрёб всё в одну кучу, а затем закинул в небольшую плошку – скорлупу из-под плода баобаба – в которой уже расходилась мелкой рябью прозрачная чистая вода. Жидкость сразу помутнела и окрасилась в бледный малахитовый цвет. Молодой целитель бережно пододвинул целебное снадобье к молодой светло-серой львице, что с нетерпением ждала своего лекарства.       — Пей. Сегодня вечером приди ко мне ещё раз, нужно будет повторить процедуру, — то ли заумно, то ли просто с усталостью сказал Мванг, поочерёдно глядя то на львицу, то на льва, её сопровождающую. Он был невысок ростом, хорошо сложен, с редкой рыжевато-чёрной гривой и похожим пепельным окрасом меха.       — Это безопасно? — со скептицизмом переспросил лев, наблюдая за тем, как его подруга осторожно лакает получившийся настой и морщится с непривычки.       — Да, Чунгу. Её беременность протекает тяжело, но стабильно. Раз ей больно испражняться, то проблема либо в почках, либо в желудке, либо в мочевом пузыре. Приём гинуры решает все её проблемы, но опасность остаётся, — Мванг повернул голову на львицу, их взгляды встретились. — Мапензи, тебе противопоказано лежать на холодной земле и камнях. Расположись на солнце, много не двигайся. Сколько лун у тебя идёт беременность?       — Ну, так… — львица призадумалась, — наверное, чуть больше шестидесяти.       — Для родов совсем рано. Возможно, ты подстыла, пока вы шли сюда, — как можно мягче предположил львёнок, стараясь не напороться на негатив, связанный с отношением к аутсайдерам. — Если станет хуже, то скажи мне в течение дня. Я дам тебе третью порцию и добавлю туда соцветия бергии – это устранит угрозу печени, если я ошибся. Все всё поняли?       Чунгу и допившая свой “чай” Мапензи дружно кивнули. Не скупясь на щедрые благодарности, двое вышли из пещеры и направились к скале. Мванг устало выдохнул. Вот уже с десяток дней он почти не выходил из бывшей пещеры Шрама, занимаясь лишь врачеванием соплеменников. Свободные от посетителей минуты он проводил за тем, что составлял замудрённые наборы трав и листьев для более тяжёлых случаев. Плоды флюгеи, растолчённые косточки пикралимы и кора мондии – для облегчения физических болей органов таза и снятия отёчности. Мелко натёртые высушенные плоды кигелии и несколько косточек ваоканги, настоявшиеся в воде под солнцем – для снятия воспаления желудочно-кишечного тракта и общего успокоения. Листья железника, цветы асистасии, зонтики стеганотении, кора раувольфии… список можно продолжать до бесконечности. Голова Мванга пухла от десятков, а то и сотен названий, которые он кровь из носу должен был усвоить. И он усваивал. Вот только на это уходило буквально всё его свободное время. Нала с Умпари приносили ему животную пищу: то вырванный кусок бедра, то часть шеи, то прям целую ногу: молодые львицы искренне гордились тем, что они сумели сами дотащить её! Он малость исхудал. Аппетита не было.       Мванга больше радовал факт, что две его лучшие подруги нашли общий язык. Стали почти неразлучны. Умпари учила будущую… бывшую будущую принцессу охотиться, и Нала, даже будучи львёнком, проявляла немалый интерес к этому. Правда, охотиться приходилось теперь куда дольше: на это могли уходить уже не часы, а целые сутки: чтобы выследить одну газель или антилопу, теперь приходилось долго и упорно следовать за ней по пятам через всю саванну. Некогда пышные травы иссыхали, скручивались, редели. Лишь гигантские заросли уже песчано-жёлтой слоновьей травы всё ещё вздымались, как живой забор, но в них живности не было никакой. Лишь гиены. Которые, к слову, хоть и теснили львов на охотничьих угодьях, действуя неразумно и спешно, спугивая жертву, но всё же к самим львам не притрагивались. Мсатакаш знала своё дело.       — Не помешаем? — вывел Мванга из вдумчивого оцепенения чей-то уже заранее извиняющийся голос. Мванг поднял голову и приветливо кивнул. Под каменные своды вошли Мвога, Нука и Сараби. Две взрослые львицы, похоже, тоже нашли общий язык. Впрочем, Мвога, как сама рассказывала, нередко нянчилась с Сараби, когда та была ещё малышкой. Видать, идиллия детских воспоминаний всё-таки взяла вверх над житейскими склоками. Мвога подошла и присела напротив Мванга. — Прости, что так внезапно.       — Ничего, это моё призвание, — гордо отвечал златогривый львёнок, улыбаясь. — Что-то стряслось? Снова зуд в груди?       — Нет, в том-то и дело. Ничего нет, — радостно, даже возвышенно прикрыла глаза Мвога, довольствуясь моментом. — Ни кашля, ни зуда, ни боли – ничего. Всё прошло! И блох у этого сорванца всех вывел! Ах, молодец какой, Мванг!       — Согласна, — промурлыкала Сараби, подходя ближе и садясь рядом с Мвогой. Нука уселся между лап бабушки. — Запах, конечно, не из приятных, но ты хорошо справился с этим.       — Да, много у меня полыни на это ушло, — с лишней скромностью поворотил взгляд Мванг. — Я рад, что теперь проблемы больше нет.       — А самое главное, этот шкет больше не чешется! — Мвога глянула на Нуку и пихнула его носом. — Ну, что сказать надо, а?       — Спасибо, Мванг, — будто нехотя сказал Нука, опустив голову, но Мванг чувствовал, что малыш был ему искренне благодарен. Только едва ли он умел благодарить. Мванг не мог не заметить, что тёмный пушок на голове малыша очерчивался всё чётче с каждым днём, а в его глазах, некогда пустых и испуганных, теперь теплился живой огонёк. Мванг улыбнулся, глядя на подрастающего львёнка.       — Ладно, не будем мы вам мешать, — проскрежетала старая львица, заговорчески подмигивая довольной Сараби. Она встала и подтолкнула Нуку лапкой к выходу, — пойдём мы. Бывай, Мванг!       — Пока, Мванг! — повторил за бабушкой внук, и они вдвоём вышли прочь. Сараби, убедившись, что они остались вдвоём, облегчённо выдохнула, а затем в долю секунды прогнала усталость из взгляда своих мудрых глаз и посмотрела на Мванга.       — Как ты, малыш? — снисходительно пророкотала львица, склоняя голову на один уровень с Мвангом, слегка щурясь от света его гривы. — Не сильно достают тебя?       — Нисколько, — отмахнулся Мванг, но перед приёмной матерью врал очень неубедительно. — Ну, может лишь немного. Ты-то как? За всё это время видел тебя лишь пару раз, когда вы шли в обход.       — Если хочешь, я буду приходить почаще, — благородная королева мягко качнула головой, прижавшись лбом ко лбу дитя. — Мне стоит приходить почаще.       — Я рад, что мы не видимся по долгу моего занятия, — промурлыкал в ответ Мванг.       — А что касается этих… — Сараби не сразу нашла, что ответить. Грубость не сорвалась с её сдержанного языка по многим причинам, — этих львов, то многого я сказать не могу. В большинстве своём они обычны. Но они не привыкли жить среди других. Впрочем, пока Зира, Учтук и Матанги не проявляют агрессии, я готова мириться с ними.       Как будто у Сараби был выбор. Учтук – взрослый коренастый лев с тёмно-серой шерстью, густой коричнево-чёрной гривой и маленькими глазами-бусинками, что вечно недовольно рыскали вокруг, будто он хотел что-то стащить. Широкая, слегка туповатая морда не располагала к излишнему общению, а его повадки – агрессивные, дерзкие, проявляющие вопиющую невоспитанность – лишь закрепляли за ним образ местного ворошилы. Матанги, его супруга, была под стать мужу: гибкая, угловатая, почти чёрного цвета шерсти. Она была во многом похожа на Зиру своими не лучшими качествами – вероятно, они приходились друг другу дальними родственницами. Почти на одно лицо. За исключением притязательных чароитовых глаз, коими обладала Матанги. Они вчетвером, включая старую Мвогу, когда-то являлись главными последователями Шрама в его желании свергнуть Муфасу, за что и были изгнаны. Но даже с ними, судя по всему, жене почившего короля смириться удалось.       — Мам, — обронил Мванг после недолгого сосредоточенного молчания, — эта засуха ведь не такая страшная, да?       — Совсем нет, малыш. Воды обещает хватать ещё надолго, еды – тоже. Всё будет в порядке.       — А долго длится засуха?       — Ну, как тебе сказать… мы обычно не считаем луны так далеко, — смутившись, чуть тише проговорила Сараби. —Скажем так: львица может успеть… ну… Давай так: в начале засухи у неё ещё не было котёнка, а к началу сезона дождей он уже есть.       — То есть, она успевает пережить период овуляции, забеременеть, выносить и родить потомство?       — Да, да… именно, — Сараби ошарашенно выпучила глаза, но не стала комментировать знания Мванга. Частые общения с Рафики точно оставили свой след на его мировосприятии. — Ты знаешь, я…       — Кхм-кхм, — послышалось со стороны входа. Мванг и Сараби дружно повернули головы: где солнечные лучи едва касался каменистых уступов, стояла Мсатакаш. Рубины её глаз переливались на свету, а пожелтевшие зубы и кости ожерелья отливали сусальным золотом. Она сделала несколько шагов вперёд, даже не дожидаясь приглашения. Сараби многозначно посмотрела на Мванга, облизнула его на прощанье, встала и направилась наружу, попутно смерив Мсатакаш недобрым взглядом. Старуха только фыркнула.       — Какие у вас тут все вежливые, однако, — отчеканила она с чванливой надменностью, принюхиваясь. — Понатаскал, а! Ты глянь, всю саванну уже ободрал! — она недоумевающе пробежалась взглядом по множеству трав, семян и кореньев – теперь они разложены по критериям, известным только Мвангу. — Прогуляться не желаешь?       — Во-первых, добрый день, — подавился улыбкой львёнок.       — И вам не хворать. Ну так что? Идёшь?       — Не думаю, что получится. Сейчас как раз все вернутся с обеда…       — А ты ещё не обедал? — Мсатакаш сказала это настолько подозрительно, что у Мванга на спине зашевелилась шёрстка.       — Нет, пока нет.       — Вот, как раз пообедаешь. Давай-давай, поднимай свою тушку и пошли. Нечего этих дармоедов лечить с пустым желудком. Ты это делаешь из жалости к ним, а не потому, что тебя кто-то заставляет, — она оглянулась. — Тем более, всегда есть Рафики.       — Он занимается другими зверями. Моё племя – моя обязанность, — без зазрения совести ответил львёнок, на что Мсатакаш только рассмеялась.       — Помощь в ущерб себе – это каторга, а не работа. Вставай. Развеемся чуть-чуть. Тем более, я хочу кое-о-чём с тобой побеседовать.       Мванг не стал перечить настырной старухе – раз она хочет поговорить, то будет ей разговор. Она мёртвого из могилы достанет, если ей что-то надо…       Мвангу удалось улизнуть незамеченным. Не то чтобы ему нужно было от кого-то прятаться, нет. Но чем меньше разговоров идёт по прайду о его общении с гиенами, тем лучше. Не многие до сих пор знали, что Мсатакаш проявляла такой насущный интерес к молодому дарованию. Причина не была ясна даже для самого Мванга. Они быстро шли прочь от скалы, держась поодаль от высокого жёлтого забора слоновьей травы. Никого рядом не было. Когда залитая солнечным светом верхушка скалы скрылась из вида, Мванг впервые решился заговорить:       — Так о чём ты хотела поговорить?       — Терпение, мой юный друг. Скоро ты всё сам увидишь…       Пройдя ещё немного, Мванг увидел вдали что-то бежевое среди побуревшей травы. То ли холм, то ли куча навоза, то ли… чьё-то маленькое тело. Подойдя ближе, Мванг лишь убедился в своих догадках: маленький детёныш суриката лежал в неестественной позе, плотно прижатый за горло к земле толстым витиеватым корнем странного нефритового цвета. Корень скрывал его тело почти наполовину, вдавливая безжизненное тельце так сильно, что у малыша даже сквозь густую шёрстку виднелась голубо-фиолетовая кожа. Мванг застыл в трепетном возбуждении, мечась взглядом с Мсатакаш на суриката.       — Ты хочешь, чтобы я с-съел это? — заикаясь, залепетал Мванг, тыча лапкой на уже холодные останки. — Что произошло с этим беднягой?       — Сурикаты вечно суют свои носы туда, куда не надо, — шикнула старуха, подходя к трупу и вставая рядом с ним лицом к Мвангу. — Малыш хотел… поиграть, но немного не рассчитал габариты.       — Так ты предлагаешь мне съесть это?       — Нет, Мванг. Не это, — гиена неоднозначно покосилась на суриката. — Я повторю свой вопрос. Что ты знаешь о Круге Жизни?       — Мы уже разговаривали об этом. То, что он нужен, чтобы я ел животных, для баланса, чтобы мир не умер – есть ещё что-то? — с лёгким раздражением отвечал ей львёнок. Мсатакаш ухмыльнулась, обнажая кривые острые клыки.       — Ты здесь для того, чтобы увидеть финальный этап. Завершение Круга Жизни. Его логический конец. Скажи мне, малыш, — она положила лапу поверх тельца, — ты никогда не задумывался, почему все животные имеют разум? Для тебя это вполне естественное явление, ты вырос в этом новом мире. Но ты уже должен знать, что отвечает за работу сознания?       — Мозг?       — Верно, — ощерилась Мсатакаш, — но подумай сам: такие крохотные существа, как сурикаты, мыслят так же, как и самые большие. Слоны, к примеру. Существа гигантские, а мыслят порой ещё хуже, чем эти маленькие беспризорники.       — К чему ты ведёшь? — уже подытоживал Мванг, чувствуя, как внутри него зачинается какая-то невнятная тревога. Мсатакаш не ответила. Она провела длинным когтем по телу маленького животного, но тут, дойдя до его головы, в одно резкое движение вонзила коготь прямо к темечко суриката. Послышался ужасный скрежет и хруст: черепушка малыша кололась пополам от её напора, треща мягкими косточками. Из раны полилась вязкая багряная кровь, а затем на землю, стекая, как растаявшее желе, вывалилось нечто серое, неоднородное, склизкое. Воздух наполнил доселе незнакомый Мвангу запах – и он совсем не нравился юному целителю. Тот отпрянул назад, но Мсатакаш стоило один раз пронзительно посмотреть на него, как он тут же остановился, как вкопанный, не способный пошелохнуться то ли от страха, то ли от какой другой неведомой силы.       — Мозги, малыш. Вот, какие они, — пробасила Мсатакаш. — Ты хочешь сказать, что вот это думает так же, как и ты?       — Хочешь вспороть мне голову и убедиться?!       — Нет, дружок. Я достаточно видела львиных мозгов за свою жизнь, — гиена коварно облизнула ссохшиеся чёрные губы. — Поверишь мне на слово, или показать?       — Спасибо, я воздержусь от подобного зрелища, — поворотил нос Мванг, не в силах отвести взгляда от стёкшейся воедино бледно-коричневой жижи.       — Подумай сам. Если за разумность живых существ отвечает вовсе не мозг, как в этом случае, — Мсатакаш коснулась когтём мозгов суриката, перемешивая их. Мванг подавил рвотный рефлекс, — то что тогда? Что даёт животным разум как таковой? Что даёт нам возможность чувствовать, переживать, мыслить? Догадываешься?       — Кажется, нет.       — Nuru taa za mababu, — вдумчиво и медленно промолвила гиена, и тут в рубинах её глаз затеплился слабый красный огонёк, что постепенно разгорался всё ярче и ярче, заполняя всё пространство её впалых глазниц, и вскоре на месте её глаз будто сияли два алых костра, проливая на Мванга свой незабвенный свет. Мванг сделал шаг назад в ужасе, прижавшись низко к земле, но Мсатакаш на это только прыснула со смеху. — Если бы я хотела тебя убить, я бы уже давно это сделала! В тебе заложен дар! Так же, как и во мне. Открой Взор Предков! Увидь то, что скрыто от глаз обычных смертных!       — Nuru taa za mabubu!       — Ma-ba-bu.       — Nuru taza mababu!        — Taa-za! Первое “та” – длинное!       — Nuro taaza mabubu!       — Ты тупой или притворяешься? — то ли смех, то ли рык вырвался из Мсатакаш. Мванг смотрел на неё невинным непонимающим взглядом, а затем, собравшись с мыслями, всё же выдал членораздельно, с чувством и расстановкой:       — Nuru taa za mababu! — лишь последний звук слетел с языка львёнка, мир перед его глазами начал медленно расплываться: краски смешивались, тускнели, приобретая синеватый смазанный оттенок. Мир на периферии зрения будто окутал голубой туман, кружась и клубясь, но не вставая непреступной стеной пред глазами. Малыш потряс сияющей гривой, проморгался, но эффект заклинания так и не исчез. Он перевёл взгляд на Мсатакаш, но тут краем глаза увидел какое-то странное свечение, исходившее от безжизненного тела…       Мванг сделал пару робких шагов к сурикату, прикованному толстым рябым корнем. Над ним, окутанный дымкой цвета лунного камня, в воздухе парил силуэт… самого суриката. Обездвиженный образ застыл в вертикальном положении, склонив голову и безвольно опустив руки, но лишь его глаза продолжали рыскать из стороны в сторону: испуганные, зачумленные, вылезающие из орбит от ужаса глаза. Мванг осторожно протянул лапу и легонько коснулся призрака, сразу отскочив в сторону, будто боясь ответного удара, но его не последовало: лапка львёнка прошла сквозь него, лишь слегка возмутив дымчатые очертания, пустив по ним рябь.       — Ты видишь это, Мванг? Ты видишь это?! — восторженно, будто бы она только что воочию лицезрела своего создателя, проговорила Мсатакаш. На её лице отразились блики синего, как кристально-чистый лёд, пламени в глазах Мванга в противовес её красному сиянию. — Это – последний шаг в завершении Круги Жизни. Последняя ступень перед тем, как Круг замкнётся, и твоей душе будет дарован второй шанс. То, что ждёт всех нас однажды.       — Ты хочешь сказать, что существует загробная жизнь? — опешивший от откровений Мванг присел рядом с призраком, глядя на то, как он медленно кружит вокруг своей оси, всё продолжая остервенело бегать маленькими глазками из стороны в сторону.       — Да, Мванг. Много, очень много жизней! Ты думал, лишь вашим напыщенным королям уготована участь за гранью смерти? — Мсатакаш презренно схаркнула, закашлявшись. — У всех нас есть такой шанс.       — Но почему тогда короли прошлого могут общаться с нами, а другие – нет?       Мсатакаш смотрела на Мванга долго, серьёзно, вдумчиво. Если бы он мог читать мысли так же, как и его наставница, то наверняка бы оглох от нескончаемого потока крамольных дум, что роились у неё в голове, как дикие пчёлы. Она молчала. Молчал и львёнок, всё ожидая ответа. Но его не было. Мсатакаш удручённо вздохнула.       — У меня есть на этот счёт догадки, но пока что я оставлю их при себе. Тебе ещё рано знать об этом.       — Но почему же?!       — Что ты будешь делать с этой информацией, если ты пока что не можешь даже обуздать силу внутри себя? — резонно заметила Мсатакаш, и запал её подопечного заметно поутих. Она пихнула лапой труп суриката, с отвращением поджав нижнюю губу. — Твой обед прохудился, малыш. Прости, что я обнадёжила тебя. Я позабочусь, чтобы у тебя была еда сегодня. Но на этом мы закончили тут.       Огонь в глазах Мванга погас сам собой, будто по команде, лишь стоило Мсатакаш договорить. Малыш стряхнул с себя непонятное ощущение тревоги и оглянулся: краски вернулись на свои места, а туман рассеялся без следа. Он с ноткой разочарования посмотрел на Мсатакаш – так же долго и пронзительно, как и минуту назад – а затем без слов удалился, понурив голову. Он не был разочарован отсутствием перекуса – его мысли были куда выше пустого желудка. Интерес, жгучий интерес пробудился в нём, и при одной мысли о том, что он может делать подобные вещи, он уже не мог рассуждать трезво о насущных вещах. В его лапах… может быть подобная сила! Он видел призрака! Рассказать кому-нибудь? Да не поверят ведь… а просто так светить глазами смысла он не видел. Может, когда подвернётся случай – к примеру, на охоте в будущем – он сможет всех удивить? Он так и сделает, наверняка сделает. Но ведь ему ещё столькому предстоит научиться!..       Мсатакаш дождалась, пока звуки шагов уходящего прочь львёнка растворятся в шелесте травы и стрекоте сверчков, а затем повернула голову на душу незадачливого зверька. Её лицо исказила страшная злобная гримаса. Она подняла вверх когтистую лапу и сжала её в крепкий кулак, что-то невнятно прошептав. Потоки зелёной вихрастой энергии вскружились вокруг кулака, мерцая таинственным изумрудным блеском. Внезапно корни встрепенулись, зашевелившись под иссушенной землёй. Подобно змеям, они оплели чахлое тельце, а затем, извиваясь и закапываясь всё глубже, уволокли малыша суриката в чёрную бездну тверди, оставив на своём месте лишь маленькую глубокую яму. Мсатакаш перевела взгляд на душу животного, всё ещё парящую в невесомости. Огонь её глаз пылал так, будто он был готов сжечь дотла весь мир.       — Но я ещё не закончила! — зашипела она, аппетитно облизываясь. Гиена раскрыла свою пасть, испещрённую множеством бритвенно-острых клыков: душа суриката стала медленно съёживаться, сдавливаться в одну точку, а затем взорвалась голубыми всполохами, кружась и переливаясь, как облако пыли на ветру. Вся высвободившаяся энергия медленно всасывалась внутрь старухи, и вскоре от невинной души не осталось ни следа, лишь лёгкая полупрозрачная марь, оседающая на землю. Мсатакаш коварно ухмыльнулась, встала и направилась в противоположном направлении, не оборачиваясь.