Язык тела

— Риаон, если рогатые не прочь пободаться с кем попало, тискаясь лбами, что интимно по террийским меркам, то это значит, что они таким образом не против целоваться со всеми подряд? — Что за хреновая идея, человечек? Не спорю, в интеллектуальных спорах слияние сущностей может иметь место, но это не обязательно... О боги, по лицу вижу, что сейчас вскрылось что-то непредвиденное. Что я ляпнул? — Что-то там про слияние?.. — Оу, дорогой, ты в серьезном недоразумении, приятель! Располагайся, разговор будет долгим. *** Нисей растеряно оглядывается, будто желает убедиться, что путей для бегства не осталось, и брезгливо смиряется. Внутри скребется потребность, робкая и настырная. Ее легко игнорировать... ну, было какое-то время. Мысли об этом всплывали и исчезали на окраинах разума, отметённые более насущным и менее личным. Потому что если была возможность, Нисей старался не копаться в себе, потому что кому это, нахуй, надо. Разве что всяким мутантам со сдвигом по фазе. Нисей встряхивает головой и досадливо морщится — мысль не только не собирается выметаться, но и становится уверенней. Потому что почему нет. Почему бы, блять, нет. Нисей трёт лицо и думает, что не готов. Никогда не будет к такому готов. Никто не предупреждал его о том, какой глубокий смысл у глупого бодания лбами. Почему об этом вообще не пишут на баннерах?! У кого-то может сложиться ошибочное мнение, что это безопасно! Нисей рычит и бесится, как и всегда, когда вылезает его настырное «хочу». И ладно бы, если бы его внутренний голос требовал напиться и трахнуть какого-нибудь ублюдка с определенно криминальным прошлым и садистскими задатками. Это было бы можно пережить. Получить нагоняй от зануды и выговор за неразумное поведение, вредящее благополучию его драгоценной тушки. Это мало чем отличается от выволочек в кабинете брата или холодного далекого осуждения отца. Нет, к скорби Нисея, ему хочется взаправду поцеловать Алата по-террийски. Узнать, как это на самом деле происходит. Не повторить пустой жест, как они, оказывается, регулярно делают, тем самым каждый раз унизительно тыкая Алата в... черт, Нисей даже не может представить, каково супругу должно быть, когда каждый раз, когда они тыкались лбами, оказывался впустую. И самое отвратительное — что Алат ничем этого не выдал. Вообще ухом не дергал, каждый раз получая безразличный отказ вместо... разделения на двоих. Чего они там делают, эти террийцы, соединяя сущности через безграничное доверие. Говорят, приятно. Нисей насупился и поежился. Да, дурная идея. Что в его сущности такого, что захочется кому-то разделять? Лучше ласкать друг друга телами, а души оставить при себе. Вот. Но, черт, интересно. И хочется. И вдруг, просто в порядке бреда, им понравится? Алат — пусть продолжит строить каменную рожу — тоже будет рад. Может быть. Не то, что бы это могло играть какую-то существенную роль. Нисей не мог себе позволить потакать желаниям мужа в ущерб собственным, это бы было слишком неоднозначным выражением расположения... Ну разве он не жалок? Столько лет состоять в браке и стрематься лишний раз в сторону супруга глянуть. Хорошо, что Нисею не бывает стыдно. Только гадко или никак в дурном смысле. И с этим он хочет позволить Алату познакомиться поближе? Нисей трёт лицо и заводит замок за голову, будто ему тычут дулом пистолета в затылок. Он в отчаянии, почти неприкрытом и беспомощном. Такое всегда бывает, когда самые дурные из его желаний ставят его перед фактом своего существования и необходимостью их исполнения... Вдруг он Алату даже не нравится? В смысле, не как игрени, а лично он сам... А вдруг он не сможет что-то понять правильно? А если он навредит? А если навредят ему? А если он даже не способен на это? Не обладает нужными задатками, не имеет склонности, полный ноль в террийских поцелуях в силу человеческого происхождения? Нисей обессилено соглашается, что в гробу он эти метания видел. Понятно же, что он будет вариться в этом дерьме до скончания веков. Насколько велик соблазн «подумать об этом потом»... Настолько же чудовищна жажда попробовать. Просто попросить. Он щипает себя за переносицу. Тогда придётся столкнуться с невозмутимым взглядом супруга. Алат выслушает его просьбу, не моргнув и глазом, он ничем не покажет, что удивлён или как-то заинтересован. Может быть, он дернет бровью или веком, что-то из серии «ох уж этот человек, пусть хоть на голове сидит, лишь бы не плакал». Или это будет один из тех острых взглядов, с раздувшимися узкими ноздрями и прищуром. Алат делает такие — всегда жутко, потому что непонятно. Нисей старается по возможности закруглиться со своими инициативами и закатиться в дальний угол под метелку до следующего раза. Это не помогает. Нисей трест висок и пытается настроиться на позитивный лад. Допустим, супруг не будет делать страшный взгляд, он проникнется, порадуется, то есть довольно прижмурится и кивнёт, как разнеженный кот на солнце. А потом подставит лоб. И мы возвращаемся к сценарию А, в котором у Нисея ни черта не получается, или получается, но дерьмово, и все — звучит гонг, знаменующий образование ещё одного поля деятельности, в котором Нисей показал себя неудачником, неспособным выполнить простой трюк. Ра-Ни глубоко втягивает воздух и выдыхает. Если он и выучил что-то за долгие годы брака, так это то, что за вопросы Алат людей не ест. И даже за глупые. И даже за нелепые. Он даже не припомнит потом, если Нисей проебется. Даже если вообще мимо кассы на 180 градусов получится. (Ценнейшее качество, он святой.) Просто озвучить, пробовать сразу не обязательно. Нисей ещё долго размышляет над формулировкой вопроса. Что-то легкомысленное? Террийские поцелуи — последнее, к чему можно относиться легкомысленно. Нисей может делать вид, что его не волнует секс, близость, влюбленность, брак, наличие детей, он даже может смеяться над Алатом за красноречие на уровне камня и цеплять по поводу традиций его родины, но смеяться над душой... Нет, говорить придется серьезно и по существу, без шуток и попыток съехать. Нисею приходится собираться с моральными силами еще долго. Иногда ему кажется, вот оно, он доходит до супруга, тот поднимает глаза, и решимость под его бликующими зерцалами стремительно тает. Нисей просто молится, чтобы его намерение не казалось супругу слишком очевидным. Тухляк попытка, перед Алатом прикинуться шнуром невозможно, можно только спутать карты причинно-следственных связей, но Нисей — поверить невозможно — слишком неопытен, чтобы складно и успешно врать террийцу. Безусловно, он пытается по мере сил, но обычно Алат позволяет ему выйти сухим из воды и спускает ложь только за красивые глаза... Их пустые тыканья лбами сходят на нет. Нисей одновременно боится, что теперь, когда ему известно, как это работает, все получится правильно, и того, что не получится. Потому что и так ясно, что он такого не заслуживает, бесталанный жалкий ошметок человеческих ошибок. — Тебя что-то тревожит, — не выдерживает и подчеркивает факт вслух Алат, когда Нисей в энный раз уворачивается от губ. По мере внутреннего спора человеческие поцелуи и ласки тоже начинают казаться просто-напросто несправедливыми, ведь если речь об равенстве в браке, то это речь о взаимном уважении традиций и культурных практик, и стоило бы озаботиться равенством включения и террийских, и атлантийских. Нисей сопит и сворачивается клубком под распростертым крылом. Спать под таким куда лучше, чем под одеялом. — Мне Риаон рассказал про лбы и слияниям сущностей... и все это. — Хм. Ты обеспокоен тем, что я могу или уже мог узнать? — предполагает Ал. — Уверяю тебя, это возможно только при обоюдном осознанном раскрытии сторон. — А если открываться только в одну сторону, то как это ощущается? — тихо спрашивает Нисей. — Это все еще работает? — Очень слабо, — после долгого испытующего молчания отвечает Тар. — Будто вместо речи бессвязный шёпот или даже эхо. Ничего такого, что нельзя было бы понять и без касания. Это все еще близкое взаимодействие, но больше дружеское, нежели интимное. — О, — говорит Нисей, не зная, что чувствует. — То есть, по меркам террийцев мы ни разу не переживали ничего значимого? — Переживали, физическая близость и душевная играют важную роль, но я понимаю нюанс, на который ты указываешь. Нет, в этом плане наше взаимодействие было лишено... некоторых деталей. Нисей молчит. — Почему ты не говорил мне? Даже не намекал и не объяснял, что я делаю не так. Если бы Риаон не сказал мне, что касание лбами позволяет сливаться, я бы так и не узнал... Ты не хотел этого делать со мной? Алат молчит долго. Задумчиво смотрит в темноте и изредка моргает. — Хотел, но ты — нет. — Я не знал, что!.. — ...должен чего-то хотеть? Но ты не должен. Разделять подобное потому и считается чувственным переживанием, что не достаётся каждому. Ты даришь мне близость, насколько можешь, иногда ты чуть не ломаешь себя, чтобы дать мне ту близость и интимность, что я по-твоему заслуживаю. И я ценю это, очень ценю. Но я не вижу смысла просить о столь большем, как разделение слияния. — Но я ведь могу это делать, верно? Я хочу попробовать, — невпопад уточняет Нисей, почти прослушав конец речи. И так было ясно, что его супруг — нетребовательный в моральном смысле аскет, которому Нисей по каким-то причинам предпочитает воздавать по воображаемым долгам. Алат молчит. — Я всегда открыт тебе, свет моих солнц, и продолжу предлагать, если пожелаешь взять. Нисей выдыхает. С долей отчаяния и загнанности. — Что надо делать, чтобы правильно получилось? — Открыться и шагнуть навстречу. Позволить кому-то увидеть тебя и разделить с тобой мгновение. Нисей молчит. — И ты правда хочешь увидеть меня? Я ведь не самый приятный человек, ну ты в курсе... Можно ведь, эм, не лезть слишком глубоко... Можно ведь? — Слияния аналогичны человеческим поцелуям, они могут различаться степенью близости. Мне бы хотелось коснуться тебя хоть мельком. И не стоит переживать об этом, люди изменчивы, в каждом слиянии ты будешь уникален. Алат укладывается рядом, гладит крылом. Кончик его носа порхает над щекой. Нисей вдруг поворачивает голову и касается лбом чужого лба. Ничего нового не происходит. Тар отстраняется и утешительно целует Ра-Ни в макушку. Нисей разочаровано прячет глаза. — Чего именно ты боишься, дитя, расскажи мне, — мягко просит Алат. И черт, он «сюсюкает», читай называет мужа «прозвищем», что значит, что Нисей крайне (бескрайне) расстроился. — Всего, — буркает человек. — Пока у тебя остаются сомнения, ничего не произойдёт. Слияние — это о доверии и принятии. — Тогда не получится никогда, — цедит Нисей. — Ты можешь просто сделать всё сам? Есть какие-нибудь слияния такого плана? Алат молчит долго. Наливается напряжением и стынет. Нисей почти физически ощущает, что терриец отстраняется, не двигаясь с места ни на дюйм. — Да, но я не хочу это делать. Могу, но не хочу, пожалуйста, не заставляй меня это делать. Пожалуйста, я не хочу это делать. Пожалуйста... Нисей обхватывает голову мужа, тот цепляется и жмётся, и шепчет так отчаянно, что это кажется полноценным аналогом истерики. Ра-Ни испуганно сглатывает и живо кивает, целуя террийца. Тот затихает, но уши ставит настороженно и тревожно. Нисей знает, что как хозяин он дурит часто. Но ещё никогда Алат так очевидно не сопротивлялся. А это именно сопротивление, потому что против четко обозначенной воли игрени Алат возражать уже не посмеет. — Я не буду заставлять, не буду... Но почему нет? — Сплетение хвостов как обьединение на уровне тел. Касание сознаний как союз душ. Насильное слияние тел можно перетерпеть, можно пережить, выжить, простить, но осквернение души не... я не хочу тебя брать. Пожалуйста, не заставляй меня это делать. — Не буду. Клянусь, не буду требовать, — с сожалением уверяет Нисей, ощущая, как под ладонью частит пульс. Он наглаживает супруга, как кошку, пока тот не расслабляется хоть немного. Настроение паршивое. Нисей решает для себя даже не поднимать эту тему впредь, чтобы не нервировать супруга. Тот все еще подавлен и напряжен. Нисей отлично понимает, что для Алата все эти заверения пустой звук. Сейчас человек клянётся, завтра прикажет делать. Люди лживы, и никаких гарантий нет, а Нисей втройне ненадежный индивид, чтобы полагаться на его слово. — Я буду сам пытаться. Традиционным образом с согласия обоих. Алат, это приказ: с этого момента и впредь ты можешь игнорировать любые приказы в отношении насильственного слияния, в том числе и мои. Я больше не смогу тебе приказать что-то подобное. И только тогда Алата отпускает. Он благодарно тычется лбом и выдыхает. Нисей печально треплет его по шее, думая, как это должно быть сложно — любить его. Любить человека. Как вообще можно любить кого-то вроде него? Террийцы ведь другие на глубинном уровне, пусть и выглядят с натяжкой по-человечески. И для них различия наверно заметны ещё сильнее. Люди уже за шерсть и чешую готовы цепляться, а эти ничего, видят и общаются... — Съешьте меня, а что останется, похороните за плинтусом, — хнычет Нисей. — Ал, в порядке бреда, каково это? Любить промежуточные стадии меня? — Прошу прощения, я не считаю поглощение вас уместным... Также, не понимаю сути вопроса. На своём опыте я ни разу не встречал промежуточных стадий людей. Все стадии тебя — это ты. Нисей напряг лицо и отвёл взгляд. — Ты... Тебе... Я... Это ничего, что я человек? — Нет, это занимательно, и доставляет немало трудностей. Это хорошо. — Успокоил, блин. Но я действительно отличаюсь от террийцев. Тебя не смущает, что я никогда не смогу полюбить тебя, как это сделал бы твой сородич? Нисей хотел добавить, что и как человек тоже не полюбит, но сумел не опуститься до откровенной грубой лжи в такой момент. Это стоило больших усилий, потому что держаться в рамках этой темы было трудно. Нисей бы с таким же энтузиазмом согласился жевать булавки. И если бы он понимал внутреннюю необходимость, толкающую озвучивать что-то подобное, он бы... что-нибудь бы с этим сделал. Алат со вздохом задвигался на постели, чтобы вести беседу обстоятельнее. Завернул человека в крыло, прижал к себе рукой и уложил голову на плечо. Нисея, как ребёнка или дикое животное, требовалось правильно фиксировать, чтобы не дергался во время «операции» и не навредил сам себе. И лучше на него не смотреть, чтобы не провоцировать. Сам Нисей находил такое положение дел унизительным и щадящим одновременно. И был за него в равной степени благодарен и обижен. Они долго молчали, дожидаясь, пока человек успокоится. Задать подобный вопрос по доброй воле, не будучи зажатым в тиски безвыходной ситуации — это для Нисея до сих пор обходилось чудовищным стрессом. — Было бы неразумно ждать иного, Нисей, — заговорил Алат, прикрывая глаза. — Люди и правда другие, а ты есть и останешься человеком. Трудно объяснить, в чем наше отличие... Террийцы неизменны, как камни. Нас можно только вертеть, чтобы добиться игры света на гранях, можно, конечно, добавлять новые пласты, но старое никогда не исчезнет и не изменится. Вы же, люди, перетекаете из одного состояния с другое, бесследно и неумолимо. В одну секунду ты состоишь из любви, в другую — ненавидишь так страстно, будто никогда ни к кому не испытывал привязанности. Есть вещи, что задерживаются в вас дольше прочих, те, что вы держите сами, не давая им уйти, но даже так они меняются с течением времени в оттенках. Это... захватывающе. И страшно. И восхитительно. Вы создаёте себя каждую минуту, и иногда, когда мне кажется, что я нашёл последовательности, закономерность снова меняется. Я нахожу это прекрасным. — И ужасным. Мне жаль, что я не могу любить тебя всегда. — Не вижу поводов для сожалений. Любовь людей отличается от террийской также сильно, как вы сами. Террийская любовь статична и постоянна, как закон природы. Ощутив что-либо однажды, никто из нас не сможет избавиться от этого, только уравновесить одно чувство иными. Фактически, мы создаём новые грани поверх старых, чтобы свет падал иначе. Так мы меняемся. Люди же... ваша любовь состоит не в том, чтобы чувствовать любовь постоянно, а в том, чтобы вызывать ее вновь и вновь. Она изменяется со временем, но в то же время остаётся. — Я не понимаю, — тихо выдыхает Нисей. Алат предлагает руку, переплетая их пальцы. — Однажды я ощутил любовь к тебе. И с тех пор в процессе бесконечного совершенствования временем я стараюсь, чтобы моя любовь оставалась со мной, не скрываясь под пластами новых впечатлений, но она всегда со мной, что бы ты ни сделал, я буду любить тебя, как в тот первый миг. Твоя же любовь начала появляться в тебе понемногу, как что-то теплое и приятное. Ты прикладывал осознанные усилия, чтобы взрастить это чувство, был уверен в хорошем исходе и настроен положительно. Но когда оно выросло и обожгло тебя своей силой, ты, ведомый долгом и болью, пытался искоренить его. Ты злился, и твоя любовь причиняла страдания, будто никогда не несла счастья. Когда ты начал смиряться, она стала тебе утешением и навязчивым спутником. Потом ты исследовал это чувство, изучал как вещь, отделенную от тебя. Когда ты сомневался в себе или во мне, твоя любовь окрашивалась сомнением и страданием, будто ты никогда не был в ней уверен. Время влияет на тебя и то, что — и как — ты чувствуешь, что ты делаешь, влияет, даже окружение и время суток странным образом коррелируют с образом твоего мышления и реакциями на раздражители. Я нахожу это... завораживающим. Я хочу смотреть на это вечно. Мне не важно, что бывают моменты, когда ты не отвечаешь мне взаимностью, потому что я уверен в твоей любви. — Как? Как ты можешь быть в этом уверен?! Мои чувства — самая ненадежная штука во вселенной! — В твоих словах есть доля правды. Но я повторюсь, человеческая любовь заключается не в том, чтобы любить всегда, а в том, чтобы возвращаться к этому чувству. Воскрешать его или создавать заново каждый раз, когда ты испытываешь его. И ты никогда не подводил меня в этом. Я был бы благодарен, если бы ты позволил мне созерцать это ближе. Возможно, это будет страшно, я осознаю, насколько мы различны по своей сути, но я умею выживать в буйстве природы, а ты больше не теряешься перед ликом опасности. — Думаешь, все будет настолько плохо? — Я похож на промерзшее озеро, а ты — на огненную реку. Думаю, это будет потрясающе. — Ты мазохист и не лечишься... но я буду стараться. Однажды у нас получится. — Разумеется. *** Надежда — глупое чувство, ничем не помогающее, не утешающее и делающее только больнее. Поэтому где-то там в дверях ее просят оставить. Однако, действия без надежды на успех не имеют шансов вообще. Хорошо, что Алат терпеливый и не расстраивается по пустякам в отличие от Нисея. Хорошо, что он покладистый и не боится боли. Если бы у них получилось, когда Ра-Ни зол и бьется лбом о лоб так сильно, что раздаётся звон, это было бы больно. Даже люди не целуются с разбега из опасения выбить себе зубы. Они касаются лбами устало после заварушки, в которую традиционно влезли с подачи Нисея и вылезли с божьей помощью Алата. И после отличного секса, когда Алат похож на медузу, а Нисей готов боготворить его за это. И в тот раз, когда просто завтракают. И когда умирает подруга Нисея, и ему так невыносимо, что нет сил терпеть. И ночью, под звёздами, пока вокруг витают светлячки и пахнет сладкими цветами. Они сидят на влажной траве, и Нисей греется под крылом и плавится от нежности. И после красивой оперы, в которой главная героиня крутила страстные шашни со своим пажом. И когда Нисей в отчаянии из-за того, что у него не получается вовремя вывести необходимую формулу. И после спарринга, в котором Алат раскатал его в блинчик и техникой оригами сложил в журавлика. И перед тем, как Нисей отдаст приказ, обрекающий на смерть сотни разумных. И... И однажды выходит, когда Нисей, уже ни на что не надеющийся, тычется лбом и думает, что хотел бы безраздельно принадлежать этому существу всегда. Навсегда. Потому что нет никого, кто был бы хоть на йоту ему подобен. И понимает, что стоит перед бескрайним океаном. Гладь холодная и бездонная, безразличная ко всему, древняя и могущественная. Он склоняется над тёмными глубинами, и на ровной поверхности зеркала отражается он сам — блеклый и тусклый огонек свечи. Он изможденно выдыхает — получилось —, и по воде расходится рябь, сотрясающая темную воду до основания. Нисей отшатывается в ужасе, и Алат открывает глаза. Он разгибается, не выказывая удивления, и ждёт. — Я напугал тебя, — тихо замечает он. — Прости. Ты ведь помнишь, что я не причиню тебе вреда, игрени? Нисей делает глубокий вздох и шагает навстречу, с силой прижимаясь к чужому лбу. Бездна ждет его, и в этот раз Нисей напоминает себе факел — в нем горят решимость и отчаяние. Он неумолим, как острие копья и, врезаясь в идеально-раздражающую гладь ощущает торжество без сожалений и ждет неизбежного наказания. Потому что такое бывает, когда ломаешь что-то совершенное — тебе приходят набить морду. Он ждёт ошпаривающего холода, утопления в глубине, поглощения в неизбежном превосходстве, но вода вдруг оказывается и не холодной вовсе. Она взрывается фейерверком радости и принятия, заходится вокруг послушной волной и поддерживает на плаву, не давая ухнуть вниз. Нисей открывает глаза в реальности, и встречается взглядом с глазами Алата, которые, думал, давно выучил. — Добро пожаловать, — говорит он, и Нисей впервые полностью понимает, что имеется ввиду.