Язык тела

Бывают сны такие… смутные и тревожные. Нисей хмуро отрывает голову от подушки и бессильно роняет ее обратно. Спина влажная, и одеяльная обертка липнет к коже между лопаток. Зато жарко — нервно поджимающиеся пятки и сжимающиеся кулаки можно отнести к спонтанному ознобу. Опомнившись, Нисей оборачивается. Алат спит сном праведника, коим и является. Он как огромный кот свернулся вокруг Нисея полукругом, и настолько большой, что его размера хватает, чтобы окружить человека, но даже не дотрагиваться до него. Наверно, если Нисей протянет ноги, то нащупает хвост. Ра-Ни подтягивает ноги к груди и отворачивается. Тревога от дурного сна не укладывается, все еще спазмами пробегая по телу. Нисей сворачивается клубком и утыкается в постель. Зачем-то душно — на грани слез. И от этого еще и стыдно до смерти. Почему это вообще до сих пор проблема? Почему он не может просто существовать и улыбаться? Тяжеленная железная рука террийца вдруг подгребает его к чужой груди и вдавливает в матрас. Нисей бросает по-крысиному напуганный взгляд на старшего супруга — проснулся ли? Увидел ли? Хныкать из-за дурацкого сна тупо, но иметь еще и зрителей — это целый новый уровень унижения. Алат спит, как кот — беспробудно. Раскидал гриву волос по подушке. Морду в подушку уткнул. У него даже лапы, то есть, руки расслаблены. Кисти можно жамкать. А с плотностью тела у террийца это такой себе показатель. Пережив микро-инфаркт (знаете, не с его сердцем такие шутки шутить), Нисей окапывается на законном месте подле супруга. С неожиданной злостью и грубостью Нисей расталкивает клубок из конечностей и утверждается у плоской твердой груди супруга. От мраморной она положительно отличается жаром. Даже в глубоком сне Алат заученно уступает воле человека и обнимает, будто вода. Нисей хватает подушку и водружает на локте, обнимает себя другой рукой, приятно тяжелой. Все, он сраная маленькая ложечка, как и положено холимому младшему мужу. Оказавшись на желанном месте в клубке, Нисей поджимает губы, моргает и сглатывает. Запал пропал, а глаза мокрые. Он моргает быстрее и задыхается от чувства, что хотел бы так быть. Вот таким, жалким и чувствительным, но безоружным — очищенным от большей части дежурной лжи и пренебрежения. Ему вообще хочется… чего-то земного, настоящего, варварского в своей примитивности. Чтобы смотреть на супруга и смягчать взгляд, чтобы глаза были не холодными и расчетливыми. Чтобы когда тот спрашивает о завтраке, он бы честно отвечал, что все у Алата вкусное. И так жаль, что большую часть блюд Нисей не может оценить по техническим причинам. И хочется снова попробовать ту щелочную штуку, которую надо чистить от кожуры и есть крошечными ломтиками с сахаром — лаймон. И спросить, можно ли попробовать самостоятельно порезать. Он кухонного ножа в жизни не держал. А еще когда Ал улыбается, прищурив третьи веки, хочется ему улыбаться в ответ, не добавляя издевки или жесткости, которых там нет. А когда он спрашивает о настроении, хочется отвечать по делу. Алат ведь никогда не давал повода — он способен не дрогнув выслушать вообще какую угодно эмоциональную чушь! И хочется перестать называть свою ущербную психику ущербной. Алат говорит, что это не совсем здоровый механизм переживания опыта — уязвление самооценки с целью подавить собственную эмоциональность. Если бы Нисей мог себе позволить подвергнуться влиянию супруга, он бы много чего еще делал. Он бы не флиртовал с каждым. Говорил бы иногда «нет». Говорил бы иногда «да». Или «я хочу» и «не хочу». Не проходил бы гордо мимо. Касался бы. Или не касался. Или касался бы нежнее. Или говорил «я тебя люблю», в том смысле как это говорят террийцы — с чувством. И слушал бы слова любви, не отмахиваясь высокомерно. Потому что Нисею нравится, когда его любят — как угодно: словами, делами, руками. Даже гениталиями, если уж на то пошло, они хотя бы честные, если забыть о возбуждающих препаратах. Нисей молча всхлипывает и вытирает слезы об подушку. Он хотел бы быть другим собой. Это так тупо. Разве у него нет этого всего, что он хочет? Он хоть сейчас может разбудить террийца, дождаться, пока тот откроет глаза, и сделать что-нибудь искреннее. Например, поцеловать и забыться. Чтобы не думать о том, как выглядит, в каком положении его тело, что за выражение у него на лице, что с его волосами, руками, мягким членом, потому что не обязательно прелюдию доводить до кульминации всякий раз, когда дело вообще в эту сторону заводит. Люди могут просто тянуться к другим без утоления сексуального желания. Шаговая доступность. Нисей давится беспомощными слезами. Между ним и этими мечтами неодолимая бездна. Он знает, что не может. Ему не пятьдесят лет, чтобы обманываться наивным «я сейчас все по-умному порешаю, а в нужный момент все сделаю по плану». Нет, нет, это тупо. Сколько ему зубы обламывали за такие стремления? Каждый раз кажется, что сил хватит, а их никогда не хватает, и все заканчивается тем, что ему приходится собирать себя по кускам, пока все сплетничают о его очередном смачном проебе. Он даже плакать научился достаточно тихо, чтобы не будить своим трепыханием любовника. Нисей сворачивается клубком вокруг чужой руки и чувствует, как его даже сквозь сон прижимают чуть ближе. Нисей знает, что ему могли бы изи переломать кости, но не переломали. Руки, притягивающие к себе, такие тяжелые и настоящие, что Нисей тискает их бессильно. В такие моменты ему до сжатых зубов хочется, чтобы переломали — чтобы раздавили и растворили в себе без следа. Нисей знает, что в груди Алата всегда едва тепло и штиль. Это стоит на краю сознания из-за уз, но сейчас этого недостаточно. Надо больше. Хочется забраться под кожу, отравить со злым шипением вены, занять чужое, такое притягательное тело и навсегда раствориться в тепле и покое под ласковым присмотром. Алат во сне прижимается носом к макушке, тепло выдыхает и машинально лижет. Снова утыкается, теперь в шею, будто кот, и тихо неощутимо дышит. Его размеренное дыхание Нисей подхватывает машинально, будучи притиснутым к грудной клетке. «Большой кот» — парализовано думает человек, успокаиваясь. С расслабленностью приходит сон. Нисей напоследок обнимает подушку и позволяет себе сплести их пальцы и прижимает замок к своему животу. И легко вытягивается из нервного клубка в ровную маленькую ложечку, которую до кучи прижали еще и хвостом. Он смутно доволен, что эпизод прошел и прошел незамеченным. Завтра будет по-прежнему. Алат чуть теснее прижимает человека и чуть смещается, чтобы Нисею ничего не мешало спать. Он слушает, как углубляется дыхание и понижается температура тела. Теперь можно самому дышать чуть быстрее и поднять голову, чтобы умыть заплаканное лицо. Сегодня явно не та ночь, чтобы можно было отвлечься на посторонние дела. У Нисея еще есть ресурс для повторного приступа тревожности. Данные эпизоды безусловно полезны как элемент самоанализа и переосмысления, но Алат находит их очень болезненными. Впрочем, многое из того, что Нисей делает — болезненно. Такой у него человек. Предпочитающий независимость и не знающий, что бывает иначе. Алат ему показывал, но люди ведь текучие — одному-то он показал, но тот изменился и впору начинать с нуля. Впрочем, это естественный процесс обучения для людей — учиться меняться определенным образом, когда требуется. Однако, надо признать, что эти приступы несколько несвоевременны. Хотел бы Алат знать, почему люди склонны эмоционально открываться именно ночью, прерывая цикл восстановления организма во сне или вовсе пренебрегая им. Дело в нехватке естественного освещения и чувстве пограничности или физической изможденности? Но днем тоже бывали эпизоды, пусть и гораздо реже. Люди и их изменчивость, связанная с изменениями окружающей среды. Такие сложные и неповторимые в своем хаотичном уникальном порядке. Алат зарывается носом в шею обратно и закрывает глаза, вдыхая теплый запах. Игрени придерживается неосмысленной человеческой веры в необходимость спать почти каждую ночь. Это совсем не сложно — игрени даже не требует на самом деле спать. Достаточно и просто лежать с закрытыми глазами, имитируя человеческую дрему. И не вмешиваться. Ни-ког-да.