Вспомнить

      Прошло полтора года.       Одаренные уже и забыли, что когда-то в их рядах был некий человек по имени Осаму Дазай. Все лишь отмечали, что стало как-то спокойнее и тише: без сумасшедших выходок, без черных шуток, без экстренных вызовов на места, где по расчетам босса мог Осаму совершить суицид, без обидных подколов, если шатен был в настроении. Мафиози как-то смирились с этим опустошением, окутавшим их с ног до головы и припорошившим их обыденность.       Мори больше не пил снотворное горстями, чтобы заперевшись в своей комнате, больше похожей на бункер, спокойно спать, не предаваясь ночным пробуждениям от кошмаров, мучивших его на протяжении четырех лет, как раз с того самого дня, как Дазай увидел, что Огай вспарывает горло прежнему боссу, подтверждая добровольную передачу управления мафией, и до дня, когда второй покинул обитель эсперов, ступивших на темную дорогу.       Бывший ученик Дазая, Рюноске, наконец залечил все старые раны, бросаясь теперь на заданиях вперёд, зная будто, что случись какая неприятность, Накахара выходит его, а не бросит среди деревянных ящиков в грязной подворотне, не удосуживаясь даже одежду чистую принести.       Выхаживать Акутагаву, немного подросшего и окрепшего за это время, помогала и Кое, брезгливо фыркая после того, как меняла перевязки на теле юноши, если вдруг Накахара не успевал это сделать или сильно уставал, хотя обычно, бинтовать кровавые раны Рюноске после неосторожностей было любимым делом рыжего, он представлял в эти моменты, что не ученик перед ним, а его напарник, и что не случайные ранения он обрабатывает, а идеальные, словно по линейке расчерченные, параллельные линии глубоких порезов на руках Осаму, что-либо вдоль шли, либо поперек, но каждый раз в одном направлении. Накахару жутко раздражало, когда Дазай, в полубессознательном состоянии ухмылялся и отпускал свои мерзкие шуточки, как хотелось тогда со всей силы съездить напарнику по его тупой башке, быть может и здравый смысл вернулся бы, когда мозги на место встали бы, но тогда рыжий держался, понимая, что если не рассчитает силы, то его напарник рискует отбросить копыта, а позволить ему так просто уйти на тот свет нельзя, пусть уж помучается.       Сейчас прошлые моменты гулом звучали в мозгу, словно длинное протяжное эхо после колокольного звона, отдаваясь где-то в сердце, остывшем, правда, но ещё живом, так трепетно колотившемся, когда в еженедельных выпусках газет, в рубрике «происшествия», писали о несчастных случаях, убийствах и суицидах. Чуя раньше и подумать не мог, что будет просить Гин бегать в киоски и покупать эти газеты по субботам, дабы прочитать все, словно пытаясь зацепку какую найти.       Но с течением времени ему надоело эта вечная погоня за чем-то недосягаемым, да и все окружающие твердили, что пора бы уж и отойти, что помешался эспер на пропавшем напарнике. Чуя понимал, но ничего не мог поделать с собой, лишь изредка забываясь, ухмыляясь отражению в бокале вина.       Эспер немного подустал, не участвуя больше в разрушительных миссиях из-за опасений Мори, что тот не сдержится. Босс, кстати, понимал, что утратил силу и потерял часть прибыли после того, как Осаму исчез, но как бы ни были трудны времена, шкрура бывшего врача была спасена, по крайней мере ему так казалось. Но недоверие к Хироцу росло день за днём. Босс чувствовал, что что-то скрыл от него старик, но тайну эту запечатал тот семью замками, чтобы ни слова не вырвалось.       Мори смотрел на дедушку, подробно разглядывая чуть изменившиеся черты лица: за полтора года на лице последнего стало больше морщин, да и глаза чуть впали из-за прогрессирующей болезни, выпивавшей из одаренного все соки. Но к счастью, Огай не был настолько проницательным, чтобы понять, что происходит с командиром ящеров, иногда теперь уходившим с собраний из-за звонящего телефона. Кто-то пустил слухи, что у эспера вдруг обнаружились дальние родственники, которые очень плохо живут и просят у дедушки помощи.       Рюро не любил все эти перешептывания, но узнав, о чем все говорят, лишь подлил масла в огонь, подавая больше поводов думать о его родственниках.       Босса это немного успокоило. Он даже вызывал его пару раз по этому поводу, иногда предлагая материальную помощь, а иногда предлагая взять коротенький отпуск за счёт организации, но Хироцу всегда вежливо отклонял предложения, ссылаясь на то, что зарплата у него и так хорошая, а выдержать контакт с родственниками ближе чем на расстоянии телефонной связи он не сможет.       К счастью, Чуя и Рюро пересекались не часто, а иначе была бы большая вероятность того, что последний проговорится, жалея покинутого напарником эспера. Хироцу будто чувствовал пустоту, образовавшуюся в сердце Накахары, но сам он носил в сердце тяжёлый груз молчания, и порой ему казалось, что если это молчание разрушится, если передастся тайна Накахаре, то заполнит она дыру в его сердце. Увы, исход бы мог быть и печальным, а потому никто не рисковал.       Но все же однажды, когда Хироцу ушел к берегу, чтобы покурить в полнейшем уединении и поразмышлять, его телефон зазвонил, с конца провода послышался знакомый тембр, ставший, кажется, родным для эспера.       — Алло, Хироцу? Здравствуйте.       — Добрый день. — Голос Рюро был похож на голос заядлого курильщика, такой хриплый, скрипящий. — Какие новости?       — Через месяц мы выпустим его.       — Он наконец-таки отошёл от странного паралича, сковавшего его полгода назад? — Хироцу сказал это более радостным тоном.       — Никакого паралича и не было, он сам ввел себя в такое состояние. — Эрлих зашелестел чем-то.       — Это хорошо?.. — С какой-то неуверенностью не то сказал, не то спросил мафиози.       — Нет, к сожалению, все не так здорово. На фоне приема больших доз наркотика и лечения сильными медикаментами, да ещё и после травмы головы, он потерял память.       — Что это значит?       — Ему нужна поддержка… Он как ребенок сейчас, но нанимать сиделку не вариант, ибо сами понимаете, темное прошлое и все такое.       — Но мне не позволяет работа.       — А родственники, есть?       — Нет.       — В любом случае, больше дополнительного месяца держать кого бы то ни было не можем. Извините. — Доктор Эрлих отключился.       Хироцу поднял трубку, которую положил на выступ и закурил вновь, пуская густые клубы дыма.       — Этот табак отменный… — Пробурчал он, идя вдоль берега. — Надо бы высказать благодарность Мори.       Он прошел ещё немного, прежде чем из-за спины его окликнул Накахара.       — Хироцу? Ты же вроде на день к родственникам собрался? — Поднял одну бровь рыжий. — Они что, бомжуют?       — А ты, Накахара, что тут забыл? — Голосом полным безразличия спросил Рюро. — Или босс поручил выслеживать?       — Да иди к черту, нахрена мне выслеживать тебя. И так забот хватает. — Фыркнул Чуя.       — Знаешь, иногда мне кажется, что ты сходишь с ума. Таким нестабильным становишься, что страшно. Скажи, не отпустило чувство одиночества?       — Меня давно отпустило, а ты… Будто подзуживаешь меня! — Чуя изменился в лице. — Да что же вы все больному бьете то? Что Мори, сказавший сегодня, мол видно по мне, что я один совсем, что ухожу поздно домой, до поздна засиживаюсь в этом гребаном кабинете своем. Что Кое, заколебавшая меня своей псевдозаботой, постоянно твердящая, что мне бы пару найти, а то одиночество загубит. — Выпадал он на одном дыхании. — Что Рюноске этот чертов, всем видом заставляющий меня вспоминать о нем. — Накахара замолчал ненадолго, пытаясь отдышаться. — Что ты теперь… — Рыжий махнул рукой, разворачиваясь. — Э-эх, лучше бы не встречал тебя сегодня! — Эспер пошел прочь, проклиная себя за то, что решил прогуляться по этому берегу, будь он неладен!       А Хироцу остался стоять, пригибаемый ещё ниже грузом тайны.       Через час он уже двигался по направлению к реабилитационному центру, в котором лежал Осаму. Доктор Эрлих, предупрежденный о скорейшем визите мафиози, пообещал подъехать, как только примет пациента в городской больнице.       Рюро ждал, нервно куря у входа в центр, пока ждал врача. Наконец, подъехала машина и из нее вышел Пауль, издалека смотря на курящего.       — О, здравствуйте, Хироцу! — Поприветствовал он его, словно старого друга. — Вы опять курите!       — Добрый день, доктор Эрлих. — Кашлянул эспер. — Последний раз я виделся с вами полгода назад, а вы ничуть не изменились внешне.       — А вы, к сожалению, изменились. — Покачал тот головой. — Прибавились проблемы с сердцем, да? А все из-за вашего дрянного табака.       — Не нужно, табак отменный. — Возразил Рюро, но был резко оборван доктором.       — Любой табак — яд, тем более для людей такого возраста. — Пауль по-дружески хлопнул мафиози по спине. — Право, думал, что вы забыли уже о реабилитирующемся.       — Нет, просто не позволяла служба. — Он не был готов к такому жесту со стороны малознакомого человека, потому и посмотрел на него с неким недоверием. — Как он? Прослеживается ли положительная динамика?       — К сожалению, нет. Но и ухудшений нет тоже. — Вздохнул Эрлих. — Как я вам и говорил, у него амнезия, полная потеря памяти. И он теперь словно робот, отработанные до автоматизма действия едва ли можно назвать присущими живому человеку, он вернулся в состояние ребенка, только что рождённого, только увы, дети поддаются обучению и схватывают все на лету, а он нет, словно чего-то не хватает в наших методиках, чего — сам бы хотел знать. — Переминался доктор с ноги на ногу. — Таких пациентов сотни, и у каждого, увы, свой путь. Кто-то вновь возвращается к наркотикам, кто-то выходит, дыша полной грудью и радуясь спасению своему, подобно ребенку. Ну, а кто-то как Дазай, теряет все. Такие случаи мы стараемся сводить к минимуму.       — Я так давно не видел его, что кажется, не знаю такого человека… Скажите, внешние изменения есть?       — Нет, только раны все зажили и волосы отросли. Впрочем, пойдёмте, я покажу вам, что стало с ним. Быть может, увидев вас, он вспомнил хоть что-нибудь.       — Очень надеюсь на это. — Выдохнул Хироцу, когда Эрлих провел его по коридору в двадцать девятую палату.       — Единственное, что он сказал по прибытии сюда — двадцать девять. Потому его положили именно в эту палату, быть может это число помогло бы ему, но нет. — Пояснил Пауль, указывая на табличку с номером. — Вы не знаете, что бы это могло значить?       — Нет. — Пожал плечами Хироцу, напрягая память, пытаясь вспомнить хоть что-то, связанное с этим числом. — Не знаю.       — Ладно, только никаких громких восклицаний, хорошо? — Предостерёг доктор.       Хироцу кивнул, на цыпочках входя в отворенную врачом дверь.       На койке, напоминающей удобную кровать из какой-нибудь дорогой гостиницы, полусидел человек. На первый взгляд ему можно было дать лет тридцать-тридцать пять: редкие волосы, по-прежнему сложенные в той старой причёске, закрывающей правый глаз, ввалившиеся мутные глаза, пусто смотрящие на мир через прикрытые, почти сомкнувшиеся веки.       — Здравствуй, Осаму. — Тихо обратился к нему Хироцу. — Помнишь меня, я твой коллега.       Тот не ответил, лишь открыв глаза и так же тупо окинув взглядом мафиози, портал головой.       — Не знаю. — Вдруг просипел Дазай.       — А кто ты, помнишь?       — Нет. — Шатен отвернулся, ерзая на койке. — Уйди.       — Как ты можешь, неблагодарный! — Возмутился Рюро, опешивший от такой дерзости со стороны юноши.       — Нет, лучше уйти, уйти, ему не следует так переживать. — Почти вытолкнул Пауль Хироцу. — Не узнал…       — И как быть? — Мафиози чуть смутился, обдумывая недавнюю агрессию.       — Остаётся лишь ждать. — Опустил голову Эрлих. — Лишь ждать.       Хироцу, обиженный и оскорбленный, ушел, но в голове его сидели мысли о том числе и почему Осаму назвал именно его. «Двадцать девять, двадцать девять… Вроде как у Чуи день рождения в этот день?» — Напрягся он. «Точно, двадцать девятое апреля, не забыл, значит…»