***
Путь до дома, что указан был в прописке Виктории, был короткий: Влад легко вскочил на любимый «Харлей», втопил сразу, с ревом вонзаясь в неторопливый поток машин, ползших по дороге, и, увиливая и снуя между них, этих забавных жестяных коробочек, ринулся на север, к Петроградскому району. Пересек Троицкий мост, оглянувшись на зеленеющий, пышный Летний сад. Ветер рвал волосы. Больше всего Влад любил чувство свободы, накрывавшее его с головой. И жаль было, когда он понял, что ехать дальше некуда, и юркнул во двор на Куйбышева, снова сверившись с огрызком бумаги, на котором записал адрес. Вывеска на углу дома была обшарпанной, кто-то залепил размазанной жвачкой пару букв. Шумели льнущие к дому деревья, длинноволосая береза тихо шептала. Припарковав рядом, у невысокого заборчика, мотоцикл, Влад обмотал вокруг ручки охранный амулет, шатнулся к парадной… Ему повезло: выходившая тетка инстинктивно придержала дверь, и Влад проскользнул мимо нее, пока она не успела подумать, что никогда прежде не видела здесь похожего беса. Азартное щекочущее чувство поселилось в груди, Влад высчитывал ступени, пока не оказался на втором этаже. Нужная ему дверь притулилась в углу, у самой лестницы; обита была мягкой красной кожей. Придавив звонок, Влад ждал, но потом нетерпение пересилило. Он позвонил снова, неотрывно держа руку добрую минуту и поднимая дикий шум. Клекот звонка он слышал, прижимаясь ухом к обивке… Наконец за дверью завозились, загрохотали, и Влад отшатнулся на приличное расстояние. Высунулась крохотная, остроносая старушонка, кутавшаяся в наброшенный на плечи цветастый платок. — Хулиганье! — заявила она. — Я ничего не покупаю, интернетов у нас нету… — Меня зовут Влад Войцек, я из Инквизиции, — спокойно отмахнулся Влад. — Вы Валентина Вечерова? Мне нужно задать вам несколько вопросов, это насчет вашей дочери… В этот раз Влад взял удостоверение, которое нередко забывал в письменном столе, потому с гордостью показал его Вечеровой. Она, помявшись, впустила его, воровато оглянулась, чтобы никто не подсмотрел, подозрительно покосилась на соседскую дверь, после чего заперлась. Влад помялся в прихожей, мельком оглядел пустые вешалки, зачем-то торчащие в углу лыжи, массивный платяной шкаф. — Вы все-таки нашли что-то! — с надеждой воскликнула Вечерова, указав дальше, на кухню. — Я и не верила… Но всегда знала, что Вика ни за что не уехала бы сама. — Она не числится в пропавших, — заметил Влад. — Расскажите, что случилось. Ему почему-то не хотелось сходу говорить о мавке, показывать фотографии, которые он распечатал, ведь лицо этой старой женщины, согбенной каким-то грузом, медленно шаркающей по маленькой, но чистенькой квартирке, озарилось особо, стоило ему заговорить о дочери. — Садитесь, садитесь, — засуетилась Вечерова. — Вы будете чай? Места было маловато. Мебель стояла старая, кухонные шкафчики над плитой закоптились, особенно ручки, словно бы облезшие золоченой краской. Висело овальное зеркало напротив окна, отражало тихий пейзаж. На мерно гудящем холодильнике пестрели магнитики. На дверце была пришпилена выгоревшая фотография. Влад присмотрелся — так и есть, Виктория. Вскипел чайник, Вечерова заварила что-то с мятой. Подсунула тарелку с печеньем. Себе же налила воды и стояла, отмеривая капли валокардина — резко запахло спиртом. Влад присматривался к ней, про себя отмечая, что Вечерова, может, не так и стара — ей было около пятидесяти, как ему показалось сразу, однако горе иссушило ее, вытянуло всю жизнь. Усталое, изможденное лицо походило на череп. — Вика два месяца назад уехала, — произнесла она. — Точнее, так она написала в записке, которую оставила, прежде чем исчезнуть. Я пришла домой однажды, но не было ни ее, ни части вещей. И листок на столе. — Вы сохранили?.. Кивнув, Вечерова удалилась, чтобы вернуться с клетчатым листком. Хранила она его особо осторожно, ни один уголок не загнулся. — Почерк вашей дочери? Он спросил скорее для проформы — ведь и заявление написали рукой Виктории. Есть множество способов заставить человека сделать то, что нужно, и Влад знал большинство из них, поэтому остерегался заглядывать в глаза этой потерянной женщине, опасаясь, что она что-то такое прочитает в его мрачном, звероватом взгляде. Он знал: прищур серо-стальных глаз пугает людей, один Ян мог сносить его спокойно. Другие знали: ничего хорошего от человека с такими глазами не жди. — Да, ее почерк… — бормотала Вечерова. — Но я никогда не верила, что это написано по своей воле. Вика всегда была такой… домашней девочкой! — в прорезающимся отчаянием воскликнула она. — Осторожной. Она никогда бы не уехала в Москву, как тут написано, ничего не обдумав, да еще не сказав мне. Сама уловив, как болезненно изменился голос, Вечерова схватилась за кружку и замолчала, осторожно отпивая воду с лекарством. Влад поглядел листок на свет, почесал затылок. Буквы чуть прыгали, это можно было счесть за знак волнения. Просветил амулетом, выцепленным из кармана, но текст ничуть не изменился. Влад встал. — Соседняя комната — это ее? Не против, если я посмотрю? Он влетел, жадно оглядываясь. Пыли тут не было, но ощущение было таким, словно время застыло, а комната осталась несколько неприбранной, дожидающейся возвращения хозяйки. На первый взгляд — обычная, письменный стол с компьютером, кровать, застеленная бельем с нежными розами, шкаф, полки с книжками, комодик… На стуле еще висела клетчатая юбка, на подоконнике лежали книги — девчоночьи романы. Закладкой одному служил высушенный и заламинированный кленовый лист. Разгорался вечер. Рыжие лучи падали на пол, горели под ногами. Едва не сбив Вечерову, наблюдавшую за ним от дверей, Влад метнулся в ее комнату, не слушая слабых протестов, распахнул дверь на мгновение — хватило. — Свет, — вздохнул Влад. — Что? — не поняла Вечерова. — Ее кровать стоит так, что лучи на нее падают — просыпаясь, она видела солнце. Ваша комната с другой стороны, там всегда темновато, во двор выходит. Я знаю, сам диван под окно ставил… Приятно вставать, когда видишь, как светел мир. Вечерова растерянно глядела на него, а потом отвернулась, смахивая слезы. — Расскажите. Какой она была? Задумчивой, чуть мечтательной, любила читать и предствлять, что к ней придет эта великая любовь, о которой пишут в книжках?.. У меня крестница, я знаю. Ей-то хоть повезло. Почему Вика могла уехать? Вы ссорились? Она поругалась с друзьями? — Я не знаю, не знаю… Вы правы! — И Вечерову как будто прорвало. — В последнюю неделю она казалась мне немного напуганной. Она говорила, ей кажется, за ней следят! Она очень спешила с работы, будто за ней кто-то идет. Сначала я думала, это воображение, район у нас тихий. Потом, конечно, поняла. Но в полиции мое заявление не приняли. Сказали, она решила покорить Москву, пожить для себя… Влад открыл комод, рылся в вещах. Он казался полупустым, но вещи будто бы хватали хаотично, там стопку целую, тут по верхам. Никто не стал бы так собираться — если бы Вика хотела сбежать, взяла бы понемногу самого нужного, но Влад, потихоньку разбирая, как именно рассована одежда, понял, что не хватает больше верхней — белье лежало почти нетронутое… И книга — никто, так любящий читать, не оставил бы на подоконнике недочитанный роман, если б был шанс его схватить. Это Влад знал по себе. Он захлопнул комод, побродил еще. Включил компьютер, приятно удивившись, что на нем нет пароля. Зашел в почту, пошарился по социальным сетям… С аватарки на него глядела мавка. Кликнул на сообщения. — Как долго она проработала у Громова? Жаловалась на работу? — кусая губы, окликнул Влад Вечерову. — Было что-то подозрительное? — Полгода… Она была исполнительной, а Громов хорошо к ней относился, не гонял особо. Я нашла ей эту должность через знакомых, моя подруга работает у него бухгалтером… Подумав, Влад не захотел рассказывать ей про алтарь. Про убийство Громова-младшего. В конце концов, он подтвердил свои догадки: Вика пропала не просто так, ее похитили и принесли в жертву, потому что надежный канал, поставлявший секте девушек, накрылся совместными стараниями Инквизиции и полиции. Виктория же была… удобна. Она жила скромно, никому не запомнилась, горевала по ней одна мать. Человек-мотылек. Призрак. Влад не мог представить, чтобы он так пропал бесследно, как растаял; и дело было даже не в том, что Ян бы перевернул все миры, разыскивая его, а в его лихой громкости, в том, что люди на него привыкли оборачиваться, когда Влад, гуляя с инквизиторством, шумно рассказывал что-то или орал стихи. Но скромница Вика стерлась. Может, потому она воскресла — девушка была пустым сосудом, в который изнанка влила ярость десятков таких же несчастных жертв, принесенных древней силе ради достатка и удачи. — Она влюбилась в кого-то, — заметил Влад, роясь в переписке Вики с подругами, выцепляя отдельные строчки. Диалогов, как он и предполагал, было мало, зато со своими друзьями Вика была честна. Погружаться в мир девических мечтаний, несоизмеримо далекий от Влада, все-таки было трудно. — Здесь не совсем понятно, она что-то говорила? — В сына… кажется, его зовут Ваня, — замялась Вечерова. — Они однажды ходили на свидание. Он хороший мальчик, но деньги отца его портят. Он все развлекается, почти не учится, — неодобрительно проворчала она — видно, не принимала идеал дочери. — Вот, значит, как ее заманили, — тяжело проронил Влад. — Нет, ничего. Ничего… Он собрался, решил уходить. Прямых доказательств вины Громовых не нашлось, однако Влад теперь четко сознавал, каким образом Вика оказалась в руках сектантов: Ивану нужно было пообещать ей свидание, и она побежала бы за ним, окрыленная сотней прочитанных историй про внеземную любовь. Влад презрительно хмыкнул. Стоило знать, что жизнь куда несправедливее и кровавее. Прощаясь с ним, Вечерова все бормотала что, но Влад чувствовал, что она не тешит надежды увидеть дочь. Если долгое время живешь с горем, начинаешь с ним свыкаться. Он не обещал вернуть Викторию, не нес вдохновляющий бред. Вышел, помотал головой, как будто вынырнул из ледяной воды. Хотелось закурить, но последнюю пачку, как назло, забрал Ян.***
Чтобы попасть в Красногвардейский район, Ян выпросил у Тины амулет-телепорт и пропал прямо из кабинета, крепко держа Джека за неохотно нацепленный поводок. Разрез изнанки был чистый, аккуратный, и он за мгновение оказался на незнакомой улице: это была не их территория, они тут не работали. И все-таки Ян с удовольствием повел плечами, разминая кости. Инквизиция всегда следила, чтобы амулеты были хорошими и оперативников не выворачивало по прибытии на место. Заботилась Ирма о репутации или о здоровье сотрудников, Ян не знал. После короткого путешествия Джек волновался и отфыркивался, будто что-то ему попало в нос на изнанке, и Ян начал тревожиться, но вскоре пес повеселел снова и завилял хвостом. Сверившись с адресом, Ян двинулся выше по улице, присматриваясь к витринам продуктовых магазинчиков и критически оглядывая ларек с прессой. Район казался тихим и ухоженным, несколько лет назад здесь проводили капитальные ремонты, и дома выглядели свежо. Он поднялся пешком, не рискнув лезть в старенький лифт, остановился у двери, позвонил и долго ждал. Нажимал снова и снова, но хозяин не откликался, и Ян начал волноваться — тут еще и Джек стал скрестись и сердито рокотать. Небольшой амулет осветился, заставил пространство чуть исказиться — Ян заметил проблеск ауры, убедился, что Рубежов дома, но тут увидел металлический отлив… Пистолет. Призвав немного мрака, Ян, вытащивший табельное отточенным умелым рывком, налетел плечом на старенькую дверь. Косяк, не выдержав удара нечеловеческой силы, хрястнул, и Ян кубарем ввалился внутрь, в тесный неосвещенный коридорчик. Свет горел дальше, в гостиной, и они с Джеком кинулись туда… Как Ян и подумал, Рубежов сидел за убранным столом, перед ним белела какая-то бумага, а он держал в руке пистолет, проводил пальцами по рукояти и нервно, прерывисто вдыхал. Дико глянув на возникших на пороге Яна и пса, Рубежов дернулся, но не на них направил оружие, а ткнул себе в висок… — Джек! — выкрикнул Ян, понимая, что не успеет. Пес вылетел, рыча, напрыгнул на Рубежова, и тот, теряя равновесие, завалился на спину, завыл что-то, и пистолет пальнул в сторону. Джек впился в руку, затрепал, мотая головой и утробно рыча, и оружие тяжело отлетело к батарее, где с долгим звуком стукнулось об нее… Соскочив с Рубежова, который нелепо сучил ногами и путался со стулом, Джек выцарапал пистолет, опустил на него лапу и приник к земле, предостерегающе ворча. Ян поднял Рубежова рывком, встряхнул, и лишь тогда сообразил, что в венах еще бурлит, пьяня, мрак — мужичок был выше его и шире, немного оплывший, лысеющий, но мотался, как деревце в ураган. Смущенно извинившись, Ян отпустил ворот его рубашки и отступил на шаг, но не убрал в кобуру пистолет. — Кто вы такие?! — взвизгнул Рубежов. — Что… Я ведь говорил Серому, что отдал весь долг, чего еще он от меня хочет? — Не знаю, расстрою я вас или обрадую, но мы из Инквизиции, — поправил Ян, быстро махнул удостоверением. — Капитан Войцек-Зарницкий, это — Джек. Адский пес, как видите. Нам нужно поговорить об Алексее Громове — вы ведь учились вместе. Судорожно вздохнув, Рубежов кивнул, обернулся, поднял стул и уселся на нем, сгорбившись и уставившись в пол. Махнув рукой, Ян поманил Джека и отнял у него пистолет, с которым пес хотел поиграть, и поставил на предохранитель, взвесил в руке — обычный «Глок», наверняка добытый не самым законным способом. С интересом Ян рассматривал квартиру и самого хозяина. Прикинул на глаз, что комнаты старые, с высокими потолками — сам Ян в таких жил; но недавно сделали ремонт, обои сияли белизной, а мебель была скорее безвкусной, но дорогой: видно было, что у Рубежова водятся деньги, но он ничего не понимает в стиле. Картины абстракционистов, отдававшие ранним Кандинским, усиливали это впечатление. В углу стояла какая-то громоздкая ваза. Люстра сияла золотом, выключатели были сенсорные. А вот сам Рубежов выглядел скорее потасканным и пообтершимся, хотя, если доклад Аннушки о его постоянных выигрышах в казино, был верен, он мог бы казаться писаным красавцем, не прилагая особых усилий, прикупив пару дорогих амулетов. И Яну даже стало интересно, в чем дело: принципы, банальная аллергия на магию или же умереть он решил в своем облике, не сглаженном приятной иллюзией… — Вы насчет убийств, — обессиленно пробормотал Рубежов. — Да, я знаю. Я слышал про Ваню Громова, о Ваське Тропинкине тоже и о Лискове… Что-то… будто идет по списку. Я не дурак, товарищ капитан, я всегда понимал, что расплата настанет, что нам придется ответить… — Перед кем? — мягко спросил Ян. — Перед… богиней, — он захлебнулся. — Вы… вы знаете? Вы пришли, чтобы арестовать меня? Противная, жуткая мысль проскользнула: ему повезло найти отчаявшегося человека, которому нечего терять. Так учили в академии много лет назад, когда из него воспитывали стального инквизитора. Даже пытать не придется. — Я видел алтарь в лесу около Ладоги. Языческое капище, на котором были убиты десятки людей. Молодых девушек; резали на камне, а потом скидывали в озерцо. Сейчас их опознают по костям. Вперив взгляд в Рубежова, Ян наблюдал. Следил за тем, как раздувались ноздри его широкого носа, как часто моргали темные глаза, как он стискивал кулаки. Когда наконец Рубежов поднял на него взгляд, он кривился в решительной усмешке: — Скажите, ваши тюрьмы спасут меня от гнева божества? — Бог убит, Денис Иванович. Это я знаю точно. Ад победил в Последней Войне — это расскажет каждый школьник, они с упоением ответят вам, как уничтожался Рай. То, что охотится за вами, — это не божественная воля, а порождение изнанки, взрощенное на жертвах, которые приносили в лесу, на их боли и отчаянии — это сильные чувства, способные колебать магию. А заложные покойники — это, знаете ли, обычное дело, с которым привыкли разбираться сельские инквизиторы. Замолчав, Ян дал ему время подумать. Подыскал взглядом стул в углу, притащил его поближе и сел сам, закурил, не спрашивая разрешения. — Мы столкнулись с необычной нечистью, но разгадка проста… Это заурядная мавка, напитанная кровью сверх меры. Чудовище изнанки. Вы правы, мы обязаны защищать… Если вы станете говорить, вам уменьшат срок за содействие с Инквизицией, я позабочусь об этом. — А выбора у меня нет: или в когти зверя, или за решетку! Да. Я был на алтаре, я приносил жертвы. Глядите, — выплюнул он, залез за ворот и показал небольшой кулон, деревянную бляшку с выжженным на ней символом: свастика противосолонь. — Это… — Я знаю, что такое Родовик, спасибо. Громовы носили другой знак… менее известный, как я понял. Ян вытащил из кармана телефон и нажал кнопку записи диктофона, надеясь, что это не собьет Рубежова. На колени положил мобильник и «Глок», свое табельное по-прежнему держал в руке, опустив ее к полу. Рядом сидел Джек, вывалил язык и глядел на Рубежова вишневыми умными глазами. Обычно они впечатляли допрашиваемых больше всего. — Это началось еще в университете… — неохотно начал Рубежов. — Леша был человеком, к которому многие тянутся, хотя он приехал в Петербург из какого-то мелкого городишки. Мы подружились — сам не помню, как именно. Он умел впечатлять, но… странный бывал. Иногда исчезал, потом снова появлялся. Оценки у Леши были отличные, а он ничего не делал. Я-то правда пытался учиться, зубрил, а потом по зачету у него оказывался балл выше, чем у меня, чем у всех в группе. Мы удивлялись, конечно, шутили, спрашивали, как это так получилось… Ян ждал, пока Рубежов соберется с мыслями, почесывал Джека между ушей и тихо ему улыбался. — Однажды он показал нам. Тот самый алтарь. У нас была студенческая традиция в походы ходить, вот никто ничего и не заметил. Потом стали как бы ездить на охоту. — Значит, увидев капище… вы согласились ему помочь? — Да, вместе удобнее, чем рыпаться одному. Потом прикрывали друг друга, доставали девочек… Нужно было убедиться, что никто не предаст, потому Леша взял с нас клятву на крови, и тогда это казалось чем-то несерьезным. Он не маг, так что расплаты колдовства я не боюсь, но Громов всегда производил впечатление. Мы и побаивались выступить против. Но теперь мне кажется, что-то и впрямь нас связало. — И все молчали? Вы были настолько… — Ян не подобрал слово. — Леша всегда хотел… вырваться. Стать кем-то уважаемым, важным. Другим, как Тропинкину, нужен был достаток, квартира, машина, дача… красавица-жена и любовницы посмазливее. Таких было большинство, Леша еще часто говорил мне, что люди измельчали. Ради такой ерунды приносить жертвы… — На чем он поймал вас? Вы с презрением говорите о тех, кто хотел комфорта, но и не пробились к власти, как Громов. Мне даже стало интересно. — Игра. Я хотел выигрывать, это… я сам не знал, на что стану тратить деньги, но не мог остановиться, день был прожит зря, если я хоть раз не разложил карты. А с неудачами я мог бы пойти по миру. Это жуткая мысль. Но в то же время я не мог остановиться. И до сих пор играю… — Понимаю, — сказал Ян, показав ему сигарету. — Вам никогда… не было жаль? Этих девочек, которыми вы расплачивались за удачу. — А я думал, жалостливых не берут в инквизиторы. — Так и есть. Но у нас тоже есть сердце. Даже у самых циничных и отчаянных всегда есть что-то. Возможно, душа. Это-то нас и отличает от тех, с кем мы сражаемся. — Мы не задавали лишних вопросов. Сначала Леша находил их где-то, потом стал покупать. Я утешал себя тем, что этих несчастных не ждало ничего, кроме ужаса и страданий, а смерть была быстрой… Мы ведь не садисты, Лисков доставал морфин… Зашипев, Ян хотел выругаться. Вместо этого, не глядя, потушил о пальцы окурок и вытащил следующую сигарету. И продолжил задавать вопросы: — Откуда он узнал о старом капище? — О, он как-то узнал у Галины Витальевны… Она была нашим преподавателем. И деканом. Кажется, да. Я никогда не задавался вопросом. Леша говорил, что наткнулся в книгах про ритуалы древних племен, что здесь жили. Раньше там молились какому-то божеству, ведь Макошь… она мирная богиня. Богиня новой жизни. Они считали ее матерью-покровительницей. — Жизнь и смерть есть одно, — вздохнул Ян. — Макошь-пряха играет с нитями судеб, может переткать изнанку, даже ауру — все для нее полотно. Так он случайно натолкнулся на алтарь? — Он искал способы схватить удачу за хвост. Однажды она Леше подвернулась, и он поступил в СПбГУ, и ему понравилось, он больше не хотел ее терять. Долго исследовал вопрос, стал рыться в книгах, делал вид, что это исторический проект. А Галина Витальевна, эта наивная развалина, обрадовалась, что кому-то интересен ее предмет, она стала ему помогать с материалами, а она много помнила… И вот он как-то вызнал про ритуал, нашел подходящее божество, стал молиться и приносить жертвы. И это сработало. — Она, эта Галина Витальевна, сильная обрядовая ведьма, — сказал Ян. — Неудивительно, что знала про алтарь. Вскоре после вашего выпуска уволилась… Должно быть, поняла, что натворила, но побоялась где-то объявлять, могла пойти соучастницей. А жаль ее: редко когда встретишь педагога, который так горит работой. Рубежов, долго следивший за его рукой, не выдержал и попросил у него сигарету, и Ян нехотя поделился, хотя не мог бы объяснить, откуда взялась столь явная неприязнь к этому человеку, который выглядел скорее растерянно и уничтоженно. Совсем не таким представлялся культист, режущий невинных девушек. — Что случилось в последний раз? Девушку не нашли? — Да, поставщиков арестовали, все накрылось, а сроки поджимали: близились выборы, Леша стал нервный, торопился. Сказал, что сам все устроит, и многие из нас стали волноваться: это выглядело сомнительно. Но все-таки мы провели ритуал. Он сказал, секретаршу никто не станет искать, кроме старушки-матери. Больше Яну узнавать было нечего, запись сохранилась, но он не чувствовал себя победителем, скорее даже — наоборот. Устало потер лоб, кивнул Рубежову, подошел к окну, коротко свистнув Джеку, чтобы стерег, а сам вызвал машину. Преступников редко переводили порталами, а Рубежов готов был покончить с собой и мог выкинуть какую-нибудь глупость. Убедившись, что ребята забрали ничуть не упирающегося Рубежова, Ян спустился во двор. Выпустил Джека и позволил ему носиться в кустах и воодушевленно рыться там. Контракт давно подергивался: это Влад пытался его нашарить. — Как ты? Там было оружие, — сказал Влад. Помимо его голоса, Ян слышал шум дороги, но у него не хватило сил попросить, чтобы не отвлекался. Он и не хотел расставаться с его лихим голосом. — Ян, не молчи, ты меня пугаешь! — Нет, нет… Извини меня. Просто я очень устал. Ничего опасного, Войцек, он толком не умел обращаться с пистолетом. Джек справился. — Ты злишься, — заметил Влад. Он, находясь в другом конце города, тотчас же почувствовал вспышку. — Стоило нам все-таки поменяться: ты бы порыскал дома у мавки, а я… ну, я хорошо умею управляться со всякими уебками. В его голосе проскользнуло тихое сердитое ворчание, как у злого пса. И Ян знал, прекрасно знал, на что Влад способен, и именно поэтому не позволил ему отправиться к Рубежову: он себя держать в руках привык, иначе с мраком, пьянящей силой, нашептывающей страшное, было не совладать. А вот Влад вспыхивал ярко и быстро, как спичка, и едва ли беседа закончилась бы хорошо… — Все в порядке, — немного приукрасил Ян. Он присел на лавочку, почувствовал себя в безопасности, слушая голос напарника, и разговорился. — Для меня страшен такой эгоизм, понимаешь? Я всю жизнь защищаю других, это мой долг — моя любимая работа, которая — уж хочется верить — хорошо у меня получается. Я привык отвечать за семью, за сослуживцев, даже за любого прохожего на улице. Но для Громова и его друзей людские жизни были разменными монетами, — с коротким смешком выдавил он. — Они покупали за них власть и деньги, но ни на минуту не задумались о том, что у этих жертв тоже были мечты и надежды. Наверное, лучшие, чем у них самих. — Ты злишься. Контракт… Знаешь, когда в жару воздух густеет, звенит. Очень похоже. — Это плохо? — тихо спросил Ян. Прикрывая глаза, он не мог не видеть древнее капище, ржавчину крови, потеки на земле, и дышать становилось трудно, будто он стоял на страшной поляне и вдыхал тяжелый дух. — Нет, что ты… Это не мавкин гнев, я же видел те разводы… бурая грязь. Это ты — и я думаю, у всех нас есть право злиться. Иногда это необходимо, чтобы знать, ради чего сражаешься. Я не стану рассказывать про праведный гнев, однако отлично тебя понимаю. — Я начинаю сомневаться… И твои слова не идут у меня из головы — твои и Корака. — Ты никогда меня не разочаруешь, господин инквизитор. Любое твое решение я приму. Так что помни это… и взвесь, заслужил ли Громов спасение. Ян боролся с искушением. Оставить все как есть, скормить Громова мавке, отступив в сторону, или вмешаться и постараться перекроить несчастную изнанку заново. Тоже перепрясть судьбы. Они с Владом с самого начала занимались именно этим — выбирали свой путь, а не то, что им подготовило предназначение. — Разве можем мы оценивать чужие жизни? Мы не боги, — вздохнул Ян. — И слава Деннице. Мы люди, и потому можем быть хоть сколько-то милосердны.